Сережа. Рождение воина

Павел Николаевич Чумаков-Гончаренко, 2023

О войне и ее детях. О том, как так получилось, что некогда единый народ стал убивать сам себя, а его враги с радостью воспользовались этой очередной исторической возможностью уничтожить его раз и навсегда…

Сережа ждал нового года, надеясь, что дед Мороз со Снегурочкой вновь придут к нему, как уже бывало не раз, и принесут ему какой-нибудь новый подарок. И хотя он уже был достаточно большой и почти не верил в деда Мороза, но его прихода все равно ждал. Ему казалось, что он даже знает, что дед Мороз подарит ему на этот раз. Он давно мечтал о новом самокате, таком который уже был у многих его сверстников, чтобы и он тоже научился выделывать на нем всякие трюки и финты, приводя в восторг и восхищение всех окружающих и особенно, конечно же, он восхитит своими трюками на самокате свою одноклассницу Олю. Ах, Оля-я, что же за чудное звучание в этом имени! Произносишь его, и перед глазами сразу появляется милая русоволосая слегка курносая мордашка, с игривым, кажется никогда неунывающим взглядом, которая, постоянно так и норовит скорчить тебе рожицу или показать язык. Но ты на это совершенно не обижаешься и даже чаще всего бываешь рад и этой рожице, и этому язычку. А когда по какой-либо причине не видишь ее хотя бы пару деньков, то у тебя пропадает настроение, и ты начинаешь сильно скучать.

Оля со своей мамой и маленьким братом лет пяти, вот уже пару недель жили в подвале соседнего дома. Ее мама и Сережина бабушка, как они говорили, поддруживали и иногда ходили к друг другу в гости. Последние пару недель бои переместились в опасную близость к их поселку. И Сережа с бабушкой, как и большинство жителей, их дома, тоже переехали жить в подвал. Как горько подшучивала его бабушка:

— План нашего президента перевыполнен и теперь не только наши дети сидят по подвалам, пока их дети ходят в школы, но и родители и даже их родственники и соседи все вместе взяли и дружно переехали жить в подвалы. — И бабушка, как правило, доканчивала свою шутку, язвительно вскинув руку в нацистском приветствии: «Слава Украине! Уродам слава!», — после чего, как правило, между ними начинался обычный разговор:

— А вы слышали? Говорят, Путин, все-таки, собирается вводить войска на Донбасс?..

— Это еще бабушка надвое сказала…

— Да не на Донбасс, а Киев брать будут…

— Точно, только Киев нужно брать! А что толку от Донбасса, они опять сюда припрутся.

— Да не пойдет он на обострение обстановке с Западом…

— Сталина на них нету, уж он то со всеми разобрался бы, как когда-то с разобрался с Бандерой.

— Да, то не при Сталине уже было…

— А фундамент он заложил…

И так далее и тому подобное. А Сережа опять грустно и устало вздохнув, сползал со своего топчана и уходил подальше от людей в самый дальний угол подвала, чтобы предаться там своим сладким грезам и никто не мешал ему там мечтать. В этот момент наверху послышался какой-то шум, звук открываемой двери, покашливание и знакомый женский голос сказал:

— Свои!..

Сердце Сережи забилось сильнее, — это был голос мамы Оли.

Неуверенные шаги, спускающиеся вниз, — так всегда кто-то спускался в их временное убежище: неуверенно, почти наощупь, после глаза привыкнут после уличного света к темному сумраку подвального помещения. И вот уже в дверь входит тетя Оксана и, улыбаясь, протягивает:

— Здоровэньки булы!

А за нею в дверном проеме появляется Оля, держащая за руку своего младшего брата, и сразу, будто кого-то ищет своими жизнерадостными немного смущенными глазками. А когда, наконец, ее взгляд отыскивал Сережу, то она, расплываясь в сияющей улыбке и словно пытаясь ее скрыть, машинально со страивает ему на своем лице гримасу. Сережа смущенно опускает глаза. Он как-то раз в сердцах уже вымолвил бабушке, что эта дрянная девчонка, его за человека не считает и постоянно ему язык вместо «здрасте» показывает. Бабушка тогда внимательно посмотрела на него и, ухмыльнувшись, сказала:

— Эх ты, дурында! Ничего-то ты еще в женщинах не понимаешь! Это она наоборот тебе так знаки внимания оказывает, и внимание к себе привлекает. Вот поэтому она над тобой и потешается, а ты дурень обижаешься. Люди часто кого любят того и мучают. Так что ты наоборот радоваться должен, что она над тобой посмеивается, значит, нравишься ты ей.

— Ой, у вас елочка, какая красивая! — проговорила Оксана, увидев в углу полутораметровую сосенку.

— Да, это нам Василь приволок, а мы кое-чем и приукрасили. Кто знает, может, и новый год здесь придется встречать. — Сокрушенно проговорила одна из женщин по имени Наталья, тоже ютящаяся в этом подвале прячась здесь от обстрелов.

На сосне висело несколько игрушек и конфет, а вокруг, словно змейка ее обвивала гирлянда. Где-то иногда громыхало и бабушка Сережи, спросила:

— Что там, Оксан? Ничего не слышно? — и она кивнула куда-то вдаль.

— Нет, ничего не слышно, — ответила женщина обреченно.

— Не дай Бог, бандеровцы, опять сюда доберутся! — и все женщины при этих словах перекрестились.

Они вспомнили времена, когда в их городке хозяйничали украинские каратели — это было время страха и ужаса! А самое страшное, что помогали им в этом некоторые местные жители, которые словно вдруг, ни с того и ни с сего превратились из обыкновенных соседей в апологетов и фанатиков украинства, Бандеры и той власти, которая послала на Донбасс свои войска и самое страшное — послала сюда свои боевые отряды составленные из добровольцев, придерживающихся радикальных ультранационалистических взглядов.

— А ты что здесь от кого-то прячешься? — услышал над своей головой голос Оли, которая в мгновение ока успела оказаться около него.

— Да… От тебя! — неожиданно для самого себя выпалил он.

— Неужели я такая страшная? — засмеялась Оля.

— Не очень, — затушевался, весь краснея, Сережа.

Оля как-то очень внимательно, почти пристально посмотрела на него и спросила улыбнувшись:

— Что не очень? Не очень страшная?

— Да. — Ответил Сережа, как-то рассеянно и неуверенно.

— Нахал! — выпалила Оля и резко развернувшись, зашагала в сторону своей матери.

А Сережа окончательно растерялся и был готов провалиться сквозь землю. Вскоре Оля с мамой ушли к себе домой, — в подвал расположенный в их доме. Напоследок она еще раз взглянула на Сережу, ее взгляд показался ему каким-то странным и вызывающим. Сережа не спал почти всю ночь, страдая и слишком уж придирчиво вспоминая свой разговор с Олей. Все его слова казались ему сплошной глупостью и пошлостью и, он то и дело ерзал на постели и поворачивался с боку на бок. Оля тоже долго не могла заснуть в эту ночь и также вспоминала весь их разговор. Но только в отличие от Сережи, он не казался ей чем-то страшным и ужасным, а даже наоборот и она то и дело начинала улыбаться в темноте подвала, не без удовольствия припоминая растерянность и волнение, с которыми Сережа отвечал на ее вопросы. Эта девочка, несмотря на свой небольшой возраст уже чувствовала, видела и понимала своим женским сердцем, что она далеко небезразлична Сереже. А потому испытывала, даже какое-то удовольствие, видя его конфуз и стеснение во время их встреч и разговоров.

Отец Сережи, Роман вот уже второй год воевал в ополчении. Он ушел туда сразу после того как погибла его жена и мама Сережи, несмотря на все слезы и протесты своей матери, бабушки Сережи. Жену Романа звали Света и, она погибла от прилета украинского снаряда, когда возвращалась домой с работы. Как только Роман узнал, то сразу примчался на место трагедии. Он долго не выпускал из своих рук остывающее тело супруги и все никак не мог понять, за что ее убили. Именно с этого момента война гибели любимого человека, война началась и лично для романа. Да, война к этому времени уже шла, но она была где-то рядом, она проходила вокруг Романа и его семьи. А теперь, после гибели его жены Светланы, эта война вошла и в его дом, в его семью, она вошла в самого Романа и, он уже стал частью ее и не отделял себя от войны.

— О сыне подумай, ведь ты его полным сиротой оставишь! — восклицала враз поседевшая и постаревшая от обрушившегося на них ужаса женщина, ужаса устроенного им киевским режимом.

— Я мужчина и должен защищать свою семью и землю! — и он ласково погладил по голове сына. — Кроме того, ты у нас бабушка на что? — игриво улыбаясь, сказал он и, подойдя, поцеловал свою мать в щеку. — Признайся честно сама себе: если я останусь и не возьму в руки оружие, то не только я сам потеряю к себе уважение, но и ты в глубине души перестанешь меня уважать?…

— Отойди от меня, — отстранила она сына наигранно сурово, но в глубине души она чувствовала и понимала, что он говорит ей правду.

Когда они прощались, она благословила его, перекрестивши и поцеловав на прощание в лоб. Роман прощаясь обнял Сережу и улыбаясь, подбадривающе и сына и самого себя, сказал:

— Слушайся бабушку, мы с тобой еще обязательно увидимся, и я тогда узнаю, как ты себя с бабушкой вел! — и он шутливо погрозил сыну пальцем.

С тех пор прошло более трех лет. Шел пятый год, уже казалось, что нескончаемой войны.

Роман кое-как, с горем пополам уговорил командира отпустить его ненадолго домой, одним днем — туда и обратно.

— Ладно, хрен с тобой, Ром. Но учти там укропы близко, смотри не попадись.

— Обижаешь, командир! Мы волки стреляные, — расплылся в улыбке Роман. — Разрешите идти?

— Давай, — махнул ему командир.

И Роман побежал собирать в спортивную сумку свой нехитрый скарб, а прежде всего подарок сыну, — игрушечную, железную дорогу с заводным паровозом. Он помнил, что сын мог часами сидеть у железной дороги и ждать проходящего поезда, чтобы помахать машинисту рукой, а вот ответ получить длинный, сигнальный гудок тепловоза. И тогда радости Сережи не было предела. А глядя на него и они с женою смеялись словно дети. Ах, как было сладко и горячо, пока не пришла война! Пока к власти в Киеве не пришли эти фашистские недобитки! Так думал Роман, застегивая свой рюкзак и при мысли об этом на его скулах заходили желваки. Роман на всякий случай переоделся в гражданскую одежду и, достав из бушлата гранату Ф-1, сунул ее во внутренний карман пуховика. Многие ополченцы носили с собой такие гранаты наслышанные о том, как издеваются над их братом на украинской стороне, особенно в добровольческих батальонах. Эти последние были настоящим зверьем, если не физически, то духовно уж точно почти все из них были духовными наследниками бандеровцев, а о зверствах этих нацистов в годы Великой Отечественной войны и после нее, не слышал только ленивый: лучше смерть думал Роман, чем их издевательства. Он даже молился, прося Бога дать ему мужества, если случится, что его прижмут и будет стоять выбор плен или смерть, то не дрогнуть и выбрать последнюю. Роман закинул сумку за плечо и заспешил на выход, чтобы не опоздать на трогающуюся с минуты на минуты в путь колонну ИРД: инженерно-разведывательного дозора, который как раз направлялся в сторону его города. Линия разграничения проходила совсем рядом и, как всегда в праздники и накануне их у добробатов, как то ли в шутку, то ли в серьез сказал один священник, обострялось беснование, и они то и дело начинали обстреливать расположения ополченцев и населенные пункты, находящиеся под их контролем.

Роман успел. Колонна ИРД состоящая из БМП, БТР и Урала с установленной в его кузове ЗУ-23-2 или по-простому — «зушки» уже трогалась. Когда Рома подбежал к Уралу, водитель притормозил, один из зенитчиков подал ему руку, и Роман, закинув рюкзак, вскочил в кузов.

— Отпустили? — заулыбался мужичок, затаскивая Романа в кузов.

–Отпустили.

— А мы уже думали, что у тебя ничего получилось. Счастливчик! — сказал мужичок с улыбкой и нотками грусти в голосе. Видно он тоже уже давно не был дома и не видел никого из своих родных и близких, а может и дома и близких у него уже не осталось…

Роман сел на скамейку под брезентовым пологом и в предвкушение встречи с сыном и своей матерью, всю дорогу ехал молча, задумчиво рассматривая проплывающий мимо них зимний пейзаж. Они ехали мимо большею частью заброшенных и поросших бурьяном полей, сухие палки которого выглядывали и топорщились из-под снежного покрова; мимо деревень и поселков в которых то там, то здесь чернели закопченные развалины домов или пробоины домов, словно их изгрыз какой-то лютый и страшный гигантский зверь. Иногда вдали проплывали башни и трубы шахт и заводов или укрытые снегом терриконы. Колонна двигалась медленно и периодически останавливалась: это начинали свою работу саперы. Вскоре за окном показались с детства знакомые места. А вот и его родной город. Он попросил остановиться, где-то в двух-трех дворах от его дома и еще раз подтвердив их договор, о том, что через несколько часа он будет на этом самом месте, спрыгнув с кузова, заспешил в сторону дома.

Подходя к родному двору, его сердце в волнение застучала в два раза быстрее. На лавочке возле их подъезда сидело три женщины. В одной из них Роман узнал свою мать. Он подошел к ним со спины, стараясь ступать, как можно тише, и осторожно подкравшись, закрыл руками матери глаза.

У Раисы Максимовны сразу екнуло сердце. Когда-то давно так любил играться ее сын Ромка. Она схватила его руки и прижала к своему лицу, она все поняла и сразу угадала, но словно боясь ошибиться, молчала и не поворачивалась. Несколько мгновений и она вскочила на ноги, и резко обернувшись, под возгласы соседок: «Ромка! Приехал!», увидела перед собой сына. И они ринулись в распростертые объятия друг другу. Она то и дело отнимала от него свое лицо и начинала его целовать, он отвечал ей тем же, а по ее щекам уже текли слезы радости.

— Ну, мам хватит плакать! — вытирая ее щеки, сказал Роман.

Она даже засмеялась:

— Да, ладно я, ты на себя посмотри! — и она тоже вытерла с его щеки навернувшуюся слезу. — Сережка, ты где? Глянь, кто к ним приехал! Сережка! — словно пытаясь откуда-то вытащить внука за руку своим голосом, прокричала она.

Тут же недалеко от подъезда располагался вход в подвал, его дверь открылась, и из нее показался взволнованный Сережа. Он сразу увидел и узнал отца, но растерявшись, остановился на месте, словно врос в землю.

–Ух, ты! — восхитился удивленно Роман. — Как же ты вырос!.. — и, подойдя к Сереже, он крепко обнял сына. — Какой же ты большой стал! — не переставал удивляться Роман, отстраняя и с удовольствием осматривая его и, снова крепко обнимая. — Ну, что так стоять пошлите домой! — воскликнул Роман и сделал движение в сторону подъезда.

— Подожди, Ром, — проговорила Раиса Максимовна. — Тут такое дело, ты же сам знаешь — война. Нас последнее время обстреливать частенько стали, и мы сейчас в подвал перебрались. Ты же с другой стороны, подошел и не видел, что с нашим домом сотворили: с той стороны в двух квартирах стены снарядами вынесло. Дядь Сашу с семьдесят седьмой, ты, конечно же, помнишь?.. Так вот его убило. Царство Небесное!

— Ах, так, — помрачнел Роман. Но быстро взял себя в руки и несколько принужденно улыбнувшись, сказал: — Ну, так, тогда показывайте свое новое расположение!

–Хотя, сегодня тихо, можем, и домой подняться? — как-то неуверенно проговорила Раиса Максимовна.

–Нет, — твердо возразил он. — Лучше, от греха подальше в ваше бомбоубежище спустимся. — И они втроем стали спускаться вниз.

— Ого, у вас тут и елочка есть! — засмеялся Роман.

— Да-а, это Василь нам принес откуда-то…

— Откуда, откуда? Из рощи приволок, — засмеялся пожилой мужчина в дальнем углу. — Здоров, служивый! — и он, подойдя к Роману, крепко пожал ему руку. — Как там на передовой? Бьете врага?

— Стараемся, дядь Вась, — отвечая ему, улыбнулся Роман. — А вы где себе уголок с Сережкой устроили? — спросил он, обращаясь к матери.

— Да вот, прямо рядом с елочкой и наши лежаки, — махнула она ему в сторону двух нар сбитых из досок, поверх которых лежали матрасы, одеяла и какая-то верхняя одежда: куртки и пальто. — Располагайся! — тоже, будто несколько виновата, пригласила мать сына. — И тебе что-нибудь придумаем… Ты как, надолго к нам погостить?

— Нет, я к сожалению, до вечера и не более того, — с сожалением ответил он. И Раиса Максимовна грустно замолчала и тяжело вздохнула.

— Только без вздохов и охов! — пытаясь разрядить обстановку, бодрясь, начал Роман: — Мы сейчас и новый год встретим! Накрывай на стол, я гостинцы привез! Сережка, подлетай!

И поставив свою сумку на нары, он, расстегнув начал доставать гостинцы: консервы, пакет мандарин, несколько шоколадок и бутыль шампанского. В конце он достал коробку с игрушечным паровозом и железной дорогой.

–Это тебе Сереж, подарок. Хотя судя по тому как ты вырос, я, наверное, с ним немного припозднился? — смеясь, вручил он сыну коробку. — Помню же, что ты поезда любил. А сейчас любишь?

— Люблю, — улыбаясь, принял коробку Сережа, продолжая несколько смущаться.

–Он уже не о поездах мечтает, а о каких-то самокатах! — смеясь, сказала бабушка, любовно переводя взгляд то на сына, то на внука.

— Неправда! Не нужны мне никакие самокаты, я поезда люблю! — горячо выпалил Сережа, боясь обидеть отца и показать ему, что он уже вырос и не интересуется игрушками.

— Ну, ничего, теперь буду знать, и следующий раз привезу самокат. — Улыбаясь и прекрасно понимая, что немного опоздал и прогадал с подарком, сказал Роман.

Они быстро накрыли на стол и, пригласив за него соседок, тех двух женщин, что сидели возле подъезда с Раисой Максимовной, а теперь тоже вернувшихся с улицы и разбредшихся по своим углам и двух мужчин: Василя и еще одного проживающего с ними пенсионера, которого все называли по отчеству Богданычем. Они поначалу из деликатности долго отказывались, но, в конце концов, вынуждены были, уступить, и присоединились к их пиру. А вскоре на пороге появилась и Оля со своей мамой и братом.

— Ой, мои дорогие! Проходите к нашему столу, будем вместе старый год провожать, а новый встречать! — засуетилась, вставая Раиса Максимовна.

— А не рано ли? — тоже улыбаясь, сказала Оксана, подходя к их импровизированному столу из какого-то сбитого из досок деревянного щита и вместо скатерти накрытого сверху большим, плотным, полупрозрачным куском полиэтилена. Она сразу заметила Романа, и с интересом скользнув по нему взглядом проговорила: — У вас гости, я гляжу?

— Так то же мой Ромка на побывку к нам по случаю праздника заглянул. Радость-то, какая! Давно мы с ним не виделись! Сережка вон и забыл, как отец выглядит! Так что у нас сегодня праздник получше любого нового года будет!

— Очень приятно, дамы и господа! — встав по стойке смирно и кивнув головой, поприветствовал их Роман.

— Знакомьтесь: Рома это наша хорошая знакомая Оксана со своими детьми Олей и Артемом. Оксана, это мой сын Рома, о котором я тебе рассказывала.

— И нам приятно очень! Не правда ли, Оля? Артем?

И Оксана улыбаясь, взглядом скосилась на своих детей, Оля, тоже немного кивнув головой, вежливо и учтиво поприветствовала всех собравшихся:

— Здравствуйте! Очень приятно!

— Здрасте! — протянул вслед за сестрой Артемка, засмущавшись такому количеству людей и что-то чертя у себя под ногами игрушечной, пластмассовой саблей.

— Да, мы вас тут стесним…, — начала было отнекиваться от приглашения сесть за стол Оксана.

— В тесноте, да не в обиде, — и с этими словами Василь приволок откуда-то из угла три старых, заскорузлых табуретки.

И все потеснившись и составив стулья плотнее, вполне поместились за столом. Роман открыл шампанское.

–Ну, за прошедший и наступающий! Всех всем благ! И за нашу общую победу! — с этими словами Роман разлил шампанское по бокалам, которые поднявшись домой принес Василь. — А молодым, что, тоже плеснуть по капельке? — усмехнувшись, поглядел он на сына, Олю и ее брата.

–Обойдутся! Маленькие еще! — практически хором проговорили Раиса Максимовна и Оксана.

— Нет, я не хочу…, — смущенно проговорил Сережа.

— Я не пью! — резко отрезала Оля.

–И я, тоже не пью, — пролепетал Артемка, чем немало рассмешил присутствующих.

— Да ну! И ты тоже не пьешь?! — рассмеялся Роман, и Артем согласно закивал головой. — Что же нам теперь делать?! Придется нам с Богданычем и Василем за всех отдуваться. Ну, тогда молодежь, пейте сок или что это там у вас?

— Компот абрикосовый, сама закрывала, — похвалилась Раиса Максимовна и налила его детям в кружки.

Волею случая Сережа и Оля сидели друг против друга, и Сережа все это время украдкой поглядывал на Олю. Когда их глаза встречались, то они оба смущенно отводили свой взгляд. Шампанское быстро кончилось, и на столе уже появился напиток покрепче, — это Василь достал по такому случаю свою заначку:

— Была не была, — гуляем!

— Главное, чтобы не перегуляли, — сказала Раиса Максимовна, почти не отводя своего взгляда от сына. — А то же Ромке уже скоро в путь. Тебе во сколько? Ты не опоздаешь сынок?

— Ах да! С вами так хорошо, — и он потрепал по голове сына, — что я даже забыл — нужно позвонить.

— Это на улицу, здесь ничего не ловит, связи нету, — проговорила Раиса Максимовна. — Поднимись Ром и с улицы позвони.

И Роман, выйдя из-за стола, взглянул на телефон, связи действительно не было. Он вышел на улицу и закурил. В голову сразу ударил хмель. «Давно я не пил», — подумал он. Не сразу, но на экране постепенно стала появляться шкала связи. Он набрал номер и услышал знакомый голос, того самого мужичка который помогал ему вскарабкаться в кузов «Урала».

— Да.

— Что там? Вы где? Мне выдвигаться?

— Здесь такое дело, не по телефону будет сказано, но мы сегодня не сможем тебя забрать. Давай до завтра, я думаю, тебя командир не убьет. Чуть что, мы же подтвердим, что твоей вины в том нет. Ты попробуй сам ему набрать, на всякий случай, ну а мы тоже по рации сообщим, что ты в норме.

— Понял. Значит, завтра созвонимся?

— Да, ты там не проспи. Около шести будь на связи.

— Хорошо. Лады.

— Давай братуха! Счастливо погулять и с новым годом тебя!

— С новым годом!

Роман сразу стал набирать на номер командира, но он был вне зоны действия сети. На войне с телефонами нужно быть особо осторожными, а на передовой ими вообще нельзя пользоваться, иначе будет артиллерийский прилет и ты, не только сам можешь погибнуть, но что намного страшнее, ты можешь стать причиной гибели твоих товарищей. Роман вспомнил, что командиру пообещали сообщить о непредвиденных обстоятельствах, — у них для этого есть рация, — и не без некоторого неприятного осадка, решил: чему быть, того не миновать, — значит придется отложить все до завтра.

— Артем, иди, что покажу! — махнул головой куда-то в сторону Сережа.

— Что?

— Пойдем, пойдем, не пожалеешь! — улыбался он.

— Артем не ходи, а то он тебя съест! — расхохоталась Оля.

— Язва! — ухмыльнулся Сережа, поначалу немного остановившись.

Артем, тоже вначале остановился, насторожившись от призыва сестры не ходить с Сережей, но когда услышал про «он тебя съест», то тоже рассмеялся и, быстро вскочив с табуретки, заспешил вслед за Сережей, который подойдя к коробки с отцовым подарком сказал:

— Смотри Тема, что у меня есть, — это папкин подарок!

И он стал доставать пакеты с завернутыми в них деталями железной дороги и, в конце концов, достал и поезд.

— Поезд! — восторженно вскрикнул Артемка и невольно потянул свои руки к игрушке.

— Да, поезд, — довольно отозвался Сережа. — Это мне папка подарил, — с гордостью добавил он и вручил его Артемке.

— Ух, ты, как настоящий! — восхищался Артемка, рассматривая его. — И вагоны! — воскликнул он, хлопая глазами, когда вслед за этим Сережа достал из коробки пять пассажирских вагонов, почти не отличимых по внешнему виду от настоящих.

— Дети нашли друг друга! — Оля с сарказмом прокомментировала энтузиазм, с которым они разглядывали поезд.

Но вскоре и сама подошла к ним, и тоже не без интереса стала разглядывать игрушку, радуясь за брата, который был просто в восторге и не переставал охать и ахать от наслаждения. А Сережа, тем временем расчистив место на полу, устанавливал там дорогу, шлагбаум, какие-то будки, стрелки и переезды. Когда все закончилось, они подцепили вагоны к локомотиву и, поставив состав на дорогу, запустили его. Поезд загудел и поехал, Артемка запрыгал вокруг него и восторженно запричитал, а Сережа и Оля заулыбались, переводя свой взгляд, то на едущую игрушку, то на восторженно прыгающего Артемку, то друг на друга. Этот крик привлек внимание взрослых, и кое-кто даже подошел поинтересоваться и посмотреть, что там за чудо вызвало у детей столько криков и восторгов. Игрушка всем понравилась. А Оля все-таки не выдержала и, подкалывая и насмехаясь над мальчишками и прежде все над братом сказала:

— Надо дядь Роме сказать, чтобы он у вас забрал эту игрушку, а то я смотрю, она может быть небезопасна для вас. А особенно для тебя Артем, ты так кричишь, что я начинаю беспокоиться о твоем здоровье — так и до разрыва сердца недалеко!

— Не надо забирать, играться хочу! — закричал почти испуганно Артемка.

И в это время она услышала за своей спиной слова матери:

— Так, Оля, перестань дразнить брата!

— Мам, скажи, что не надо забирать!

— Да успокойся ты хоть, никто, ничего забирать не собирается.

— Ура-а! — закричал Артемка топая вокруг поезда.

— Кто тут в атаку пошел с криком «ура!»? — услышал они сзади голос подходящего к ним Романа, он уже опять вернулся и улыбался счастливо.

— Ну, что, сказали? — встревоженно спросила Раиса Максимовна сына.

— А, ничего не сказали…

— Как ничего?

— Говорят, чтобы я вас ни в коем случае одних на новый год не оставлял…

— То есть?

— То есть мое увольнение продляется до утра, а значит, что сегодня мы вместе будем встречать этот новый год!

— Ура-а! — протянула Раиса Максимовна, подражая Артемке.

— Ура! — обрадовался, захлопав в ладоши Сережа, но все же несколько сдержанно, он ни на мгновение не забывал, что рядом с ним стоит Оля и боялся дать ей хоть какой-то повод для насмешки или мысли, что он еще тоже ребенок.

— Жаль, я шампанского мало взял, — сказал Роман с сожалением.

— Какое шампанское?! У нас есть кое-сто получше! — указал Василь на ту бутыль горилки, что красовалась на столе.

— Нет, я воздержусь от крепкого, — категорически отказался Роман.

— Хватит спаивать, ему завтра ехать! — накинулась на Василя Раиса Максимовна.

— Понял, — развел руками Василь, — это я так, просто предложил. Нельзя, так нельзя.

— Ничего, у меня кажется, дома где-то припрятана бутылочка… Я принесу, — встревая в разговор, сказала Оксана. — Все равно, я одна не стала бы пить, мне было бы многовато.

— Вот и славно! — вставила Раиса Максимовна. — Как раз с нами и встретишь.

— Да нет, я лучше дома, не хочется вас стеснять…

— Какое стеснение!

— Вместе веселее будет!

— Еще чего выдумала, домой одной с детьми встречать?!

Заговорили все в один голос.

— Оставайтесь! — кивнул головой и Роман. — Детям вместе веселее будет!

— Ну что дети, остаемся? — сдаваясь, соглашалась Оксана.

— Да! — закричал Артемка.

— Да, — сдержанно, по-деловому проговорила Оля, совсем как взрослая.

— Значит так, тому и быть! — сказала Оксана.

— Ура-а! — опять закричал Артемка.

— Так не кричи, — наигранно сурово сказала Оксана сыну. — А то ты так кричишь, что стены рухнуть могут. Будьте здесь, я сейчас вернусь, только домой сбегаю, шампанское принесу.

И она направилась к выходу из подвала. Роман, встрепенувшись, нагнал Оксану и сказал:

— Подождите, я вас сопровожу.

— Фонарь возьмите, — сказал Василь и вручил в руки Романа старый шахтерский фонарик, — а то зажигалками особо не насветишь.

— Спасибо, — кивнул Роман и посмотрел вопросительно на Оксану.

— Пойдемте, — согласилась она и они, выйдя из подвала, вместе зашагали по небольшим сугробам через двор в соседний дом, где жила Оксана со своими детьми.

— Страшно на войне? — спросила она.

Роман усмехнулся:

— Так и вы на войне или среди войны… Разве сами не знаете?…

— Я не-то хотела спросить… Страшно на передовой под пулями, все-таки там опасней?

— По-всякому бывает, — уклонился от ответа Роман. — Нам мужикам и положено воевать, самой природой, а вот вам женщинам, тем более с детьми, действительно несладко приходится.

— Да, тяжелое время… Никогда не подумала бы раньше, что нам всем придется такое пережить. Казалось, что война это где-то там или по телевизору или в далеком прошлом, — в истории. Ан нет, оказалась она совсем рядом ходила, а потом и в дверь к каждому из нас постучала.

Они помолчали. Роман спросил:

— А вы детей одна воспитываете? Если не секрет, конечно… Я в том смысле, что отец их не на войне ли случайно.

— Да нет, ничего, спрашивайте. Я честно, не знаю где он. Он оказался предателем и перешел на сторону бандеровцев. То есть, я, конечно, знала, что он самостийник, но не думала, что до такой степени. Он когда наш поселок заняли, одним из первых ринулся сепаров выловлять, то есть своих же с кем рос и сдавал. А потом и на себя форму укропскую натянул. Хотел детей забрать у меня. У нас много по этому поводу скандалов было, и я не удивилась бы, если бы он и меня сдал в их СБУшнее гестапо. Последний раз обещал, что как придет, так сразу детей и переправит на украинскую сторону. А тут наши начали наступать, котлы стали образовываться и он на время пропал. Вот я и взяла детей, да и бежала на территории уже занятые нашими. Вначале хотела к родне, но приехав их уже не застала, — вместо дома руины стоят, а они соседи сказали в Россию бежали. Мы с детьми помыкались, помыкались, пока сюда не попали. Я нянечкой в детсаде работала, вот и у вас в детсад тоже устроилась. А люди добрые уезжая, вроде тоже в Россию, мне с детьми жилье свое на время уступили. Спаси их Бог!

— Да-а, — протянул Роман, — хоть книгу пиши.

Оксана усмехнулась, сказав:

— Когда-нибудь, кто-нибудь обязательно напишет. И не обязательно мою историю, у нас она здесь у всех одна и у всех схожая.

— Точно, — согласился он.

Они уже стояли возле подъезда соседнего дома, где жила Оксана.

— Спасибо, Роман, что сопроводили. Постойте минутку, я туда и обратно. Думаю, что на минуту вас глупо приглашать, я сейчас. Давайте фонарь.

— Может вас проводить?

— Нет, я сама по быстренькому. Глядишь не уволокут, — и она улыбнулась.

Роман согласно кивнул и закурил, дожидаясь пока вернется Оксана, которая исчезла в черном проеме подъезда. Он осмотрел дом. Примерно из тридцати квартир четырехэтажного здания, тусклое освещение горело только в двух, наверное, это были или свечи или керосиновые лампы, решил про себя Роман. Вскоре огонек от фонарика вспыхнул и забегал на втором этаже, — Роман догадался, что это Оксана зашла в квартиру, где она проживала со своими детьми. В остальных окнах было темно, — наверное, часть жильцов, вообще бежало из города, а некоторые, как собственно и мать Романа с сыном, жили и спасались где-то по подвалам. Этот дом построенный во времена Брежнева или Хрущева мало чем отличался от обычных домов постсоветских стран и республик и проезжающий мимо мог в темноте ничего не заметить, но внимательному наблюдателю сразу кинется в глаза свидетельства войны, — часть окон не имело стекол, а многие из них для защиты от осколков или пуль, были заставлены всевозможными щитами, диванами или шкафами. Вскоре появилась Оксана.

— Ну, что пойдемте? — улыбаясь, сказала она, держа в руке пакет.

Роман взял из ее руки пакет, в который она кроме шампанского наложила еще каких-то вещей и они зашагали обратно.

— У вас в доме света вообще нет? — спросил Роман.

— Да был, это просто пару недель назад попал снаряд, и перебило линию, которая наш дом питает, — такое уже не раз бывало!

— Да-а, тяжело вам приходится… Скажите, Оксана, а вы тоже с детьми сейчас в подвале прячетесь и живете?

— Периодически… Сейчас да, с некоторых пор, мы от греха подальше перебрались в подвал из-за праздников. ВСУшники, как какой праздник так они еще сильнее лупить из своих пушек начинают, чи что там у них, я уж и не знаю. Хотя у нас сейчас многие в этом деле поднатаскались и стали профессионалами. Вот и ваша мама тоже, как какой разрыв, сразу сообщает, что прилетело с той стороны.

Роман улыбнулся:

— Да, она может…

— Мы втроем в нашем подвале ютимся, я, да мои дети. Все остальные жильцы разъехались, а нам куда ехать, мы только здесь немного обживаться стали. Еще два пенсионера есть, но те только если сильно обстреливать начинают, только тогда спускаются к нам в подвал. Они наверное устали и все на Бога возложили — будь что будет!

— Не страшно втроем с детьми, одной в подвале?

— Страшно, но когда стены трясутся и окна вылетают от разрывов еще страшнее! Так что из двух зол, мы выбираем меньшее.

— Я вас понимаю, сочувственно сказал Роман.

— А я вот, иногда думаю, а мой бывший, если палит в нашу сторону, интересно думает ли о том, что у него здесь не только много друзей из прошлой жизни, как говорится, но и его же родные дети?! Так бы и поубивала их за все то, что они нас заставляют переживать! За каждого убитого нашего ребенка!

Роман немного помолчал, а потом сказал:

— А что толку их убивать? Да хоть и вашего мужа… Они пешки в большой политической игре. Конечно, они взяли этот меч войны и поэтому если не опустят его, то должны будут погибнуть. Но в конечном итоге, погибнут одни, на их место наберут других, а если не захотят, то и силой заставят. Наказывать или убивать нужно прежде все не их, а их командиров, того же Турчинова или Порошенко, который все-таки сдержал свое слово и отправил наших детей по подвалам! — и желваки вновь заиграли на скулах Романа.

— Да, конечно, вы во многом правы, но и эти молодчики, что устраивали здесь чистки, никак на безобидных ребятишек не похожи — звери одним словом, да и только.

— Согласен… Впрочем мы уже пришли и думаю не стоит наших стариков и детей сейчас в столь невеселые разговоры посвящать, — и он улыбнулся Оксане, приоткрывая перед ней дверь подвала и пропуская ее вперед.

— Вы правы, — согласилась она, включая фонарь на своем телефоне, чтобы освятить им путь. — Осторожней, я подсвечу.

— Знаете, Оксана, — спускаясь, сказал он. — Ведь насколько я знаю, по правилам этикета в такие опасные помещения как подвал мужчина должен заходить первый, а я вас вперед пропустил. Все потому, что наш подвал, наверное, одно из самых безопасных помещений в городе. Разве что в комендатуре в убежище может побезопасней будет. А так сейчас под землей намного безопасней, чем там наверху, особенно в людных и общественных местах. Я к тому, что война многое кверху ногами переворачивает.

— Точно.

В это время, когда Роман и Оксана отсутствовали, между женщинами шел разговор полушепотом. И самая крупная из них, работавшая до войны кладовщицей в шахте, звали ее Татьяной, тяжело вздохнув, проговорила:

— Как же это война достала! Иной раз бабы грешным делом подумаешь: хоть кто-нибудь пускай уже побеждает, даже бандеровцы!

— Чтобы они здесь все опять кровью залили?! — посмотрев на нее, спросила Раиса Максимовна.

— Здесь и так все кровью каждый день заливается! — не унималась она. — Как-нибудь с Киевом договорились бы. Пусть уж хоть Бандеру, хоть черта или сатану на свои плакаты вешают, хоть самого Гитлера, лишь бы война кончилась! Это же они нас здесь уничтожают, потому что мы их чертям кланяться не хотим, а если поклонимся, то они сразу и перестанут по нам лупить и Бог даст, без зачисток обойдется на этот раз. Мужики наши покаются за противостояние свое и все сразу наладится. Да вы не смотрите на меня как на изверга! — поглядев на округлившиеся глаза женщин, сказала она. — Мне просто война поперек горла уже встала! Я внуков три года не видела и даже не знаю, где моя дочь сейчас с ними и с зятем находится. И так как я многие думают, просто тоже боятся говорить! — отрезала она.

— Так чего же ты на Украину не уехала с семьей?! — спросила Раиса Максимовна.

— А я эту их нею Украину ненавижу! Вы поймите, я не против наших, мне просто война опостылела! Да и не призываю, я сдаваться… Просто притаиться и претвориться, а потом на выборах мы за своих проголосуем.

— А мы разве эти годы не голосовали и не притворялись? — сказала ей Раиса Максимовна. — Мы все это время только этим и занимались, потому эта война, наверное, и началась, что мы все притворялись, да с нашими согражданами бандеровцами пытались договориться, мол, они просто глупые и недалекие селяне с Галичины и не более того. А эти селяне тихой сапой делали свое дело: улицы переименовывали, храмы отбирали, язык русский все урезывали, да притесняли, — на долгую играли! Вначале там у себя, а потом и по всей Украине, пока мы молчали, стали свои порядки наводить. Они все это время знали, что делали! Мол, пусть пока эти русские полуукраинцы поживут, а их дети, внуки и правнуки все равно нашими бандеровскими укропами станут! Неужели ты глупая этого не понимаешь?!

Татьяна смутилась и сконфуженно проговорила:

— Да, ты меня Рай не так поняла… Я что? Я ничего!

— Ладно тебе, оправдываться, — примирительно сказала Раиса Максимовна. — Ты смотри Роману свои мысли не выказывай. Сейчас страшное время, я с тобой согласна, но унывать не надо! Бог даст, и война скоро кончится. Может Россия все-таки соберется с силами и заступиться за нас?!..

Третья пожилая женщина, которую все называли по отечеству Михайловной, слушала разговор своих подруг, и волею судьбы соседок по подвалу, молча. Но по ее глазам видно было, что она была несколько растерянна и в нерешительности, поскольку с одной стороны она полностью поддерживала Раису Максимовну, а с другой она отлично понимала, о чем говорит Татьяна. Михайловна тоже уже очень давно не видела своих детей и внуков. Раиса Максимовна заметила эту ее нерешительность во взгляде и даже немного на них обиделась и прежде всего за своего Ромку, который их всех защищал на передовой, а они уже готовы были, как ей показалась, его предать.

В это время в помещение вошли Роман и Оксана. Мужики сидели чуть поодаль от женщин и неспешно вели беседу. А женщины оглядываясь, даже с какой-то опаской, — Роману кинулось это в глаза, — о чем-то озабоченно говорили, даже несколько эмоционально. Особенно это было заметно по виду Раисы Максимовны, которая казалось, как будто кого-то отчитывает за какую-то провинность, словно несмышленого ребенка, как когда-то его в детстве. Роман расслышал слова «война» и «страшное время» и он, подумал, что это проклятое «страшное время» не давало расслабиться людям даже в праздники.

— А вот и вы! — увидев их, встрепенулись женщины.

— Молодые! — засмеялись они, выходя из ступора и пытаясь разогнать тяжелую атмосферу только что случившегося между ними разговора.

Роман и Оксана заулыбались, немного застеснявшись, усаживаясь рядом с пенсионерами. В это время дети по-прежнему занимались игрушечной железной дорогой. Точнее ею занимался Артемка, а Сережа с Олей просто смотрели, улыбаясь, как он, кряхтя, то запускал ее, то начинал сам таскать тепловоз по игрушечным рельсам, при этом издавая всякие имитирующие звуки настоящего поезда: «чух-чух» или «ту-ту», что более всего и смешило Сережу с Олей. Которая внимательно посмотрела, как входили в подвал ее мать и отец Сережи и, немного подумав, сказала, повернув к нему свою голову:

— Наших родителей уже женят. Ты что моим братом станешь? — и она скривила, гримасничая свое личико: — Фи! Как это мерзко.

— Я тоже не без ума от такой мысли, — сказал Сережа в отместку. — Да и не могут они быть мужем и женою, потому что у вас уже есть отец, а у вашей мамы муж.

— Объелся груш…, — как-то грустно и задумчиво протянула она в ответ, наверное, уже не раз слышанное выражение.

Сережа внимательно посмотрел на нее, он был немного удивлен, увидев, как сразу с ее лица сползла улыбка при упоминании об ее отце. Они помолчали глядя на игравшего Артемку.

— Ты хорошо помнишь его? — спросил Сережа.

— Уже плохо. — Она посмотрела на Сережу, словно взвешивая все «за» и «против», можно ли ему поведать столь тайное и сокровенное ее сердца. Но наверное решив, что все же можно, вдруг без всякой игривости и высокомерия, с которым часто обращалась к нему, как-то грустно и задумчиво заговорила: — Стала забывать, я же была совсем маленькая, когда все это случилось. Мне было примерно столько же, сколько сейчас Артему. Помню только, что мама и отец сильно и постоянно ругались. Помню, как он ударил ее однажды. Еще помню, как мы уезжали: мам очень боялась, что он вернется и все повторяла: если он меня поймает, то он меня убьет. — Все это Оля говорила каким-то измученным и уставшим голосом, совсем как говорят о таких вещах взрослые люди.

— Ты его любишь?

— Я не знаю, — пожала она плечами. — Я маму люблю и очень за нее боюсь и переживаю. Помню однажды мы сидели на кухне, уже когда жили здесь и к маме пришла подруга. Потом начался обстрел, мы попадали. Мама схватила на руки брата и упала с ним прямо на меня, прикрыв нас обоих собой. Обстрел кончился быстро. Но мы на всякий случай все-таки спустились в подвал вместе с тетей Лерой и сидя там, мама сказала тогда ей: «наверное, это мой Павел по нам стреляет». До этого я не боялась отца и даже мечтала, чтобы он нас нашел, и мы зажили как раньше, но после этого случая, я тоже стала почему-то бояться отца. С тех пор я не хочу, чтобы он нас находил.

Конец ознакомительного фрагмента.