Соколиная охота

Павел Николаевич Девяшин, 2020

1840 год. В дом А.Х. Бенкендорфа – начальника тайной полиции – является граф Киселев. Опытные царедворцы начинают своеобразную «шахматную партию», вовлекая друг друга в хитрую политическую интригу. Полгода спустя в уездный город Курган по приглашению местного помещика прибывает молодой фехтмейстер – Иван Карлович Фальк. Юноша еще не знает, что его наняли обучать фехтованию крепостных. Герою предстоит выяснить, что происходит в пользующейся дурной славой усадьбе и разобраться в перипетиях высокой политики. Сколько смертей случится, прежде чем завершится игра тайных служб великой империи?

Глава седьмая

Он вздрогнул от неожиданности, что-то мягкое и влажное коснулось под столом его колена. Иван Карлович приподнял край скатерти и украдкой скосил глаза, так и есть — «Щепка». Или как бишь там звать-величать четвероногую проказницу Дмитрия Афанасьевича?

Умная псица с осторожным любопытством обнюхала молодого человека и, как видно, совершенно удовлетворившись на его счет, бесцеремонно уселась в ногах. Выпростав наружу свой длинный язык, зверушка всем видом изображала, что никакие ароматы и вкусности ее нисколечко не занимают.

Что это за порода такая, часом, не ирландский ли сеттер? Экая длинная у нее шерсть. Каштанового цвета с красноватыми отливами, волнистая-преволнистая — не собака, а загляденье. Ба, а подшерстка-то и нет… ухоженная, словно барышня, даром, что при хвосте. Такая собака не для охоты — для красоты. Бегает, небось, себе с князем по саду, все игры играет, ластится. Не знает ни зла, ни работы. Оно и понятно, на то псарня имеется, дичь пусть вон борзые да гончие берут.

На ум Фальку пришло занятное сравнение, так иной человек вешает на стену турецкую саблю — потешить взор, обставить жилище. Авантажно получается. Навроде мебели. А, не приведи Господь, выпадет за Отчизну встать, возьмется за сабельку «стару» да «востру», с которой ни красоты, ни парадов знать не знал, ведать не ведал. Без завитушек, простую, но надежную.

Стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, учитель фехтования отщипнул от хлебной горбушки изрядный ломоть, обмакнул его в стоящий перед ним сonsommé — осветленный бульон по-французски — и незаметно переправил сие угощение под стол. Прямо к вездесущему псиному носу.

Однако, невзирая на старания, маневр его не остался незамеченным. О том явственно свидетельствовал хитрый, с прищуром, взгляд доктора Нестерова.

— Иван Карлович, батюшка, какой прелестный бульон, вы не находите? Нет, он решительно замечателен! Право слово, господа, я никуда отсюда не уеду, пока его сиятельство милостивейше не соблаговолит уступить мне своего повара. С места не тронусь, клянусь вам! Как, Дмитрий Афанасьевич, соблаговолите мне Семёныча-то? Ну, или хоть рецептик ба, один только рецептик! На меньшее я, право, не согласен! Что за прелесть, что за чудо…

Между тем лакомство перекочевало с Фальковской ладони в собачью пасть, и сеттер тотчас отправился на поиски «новой жертвы», облизав напоследок, вероятно, из соображений благодарности, пальцы своего нового друга.

— Ой, Занозочка! — вскрикнула вдруг Софья Афанасьевна, сидевшая чуть поодаль, — Здравствуй, моя хорошая, здравствуй красавица моя лохматая!

«Заноза», а вовсе не «Щепка», отметил про себя штаб-ротмистр. Губы его тронула невольная улыбка. Кличка подходила собачке как нельзя лучше.

Он почерпнул полную ложку воспетого Вадимом Сергеевичем бульона и отправил ее в рот. Что тут началось! Ивана Карловича в одно мгновение прошиб пот, шея и лоб его пошли густыми малиновыми пятнами, а на глазах выступили слезы. Принимая поданное блюдо за традиционное произведение французской кухни, Фехтмейстер совершенно не был готов столкнуться с чем-то настолько огненным. Ни тебе прованской утонченности, ни пикантной изысканности… Право, сущий Кавказ! Ай, да повар! Ай, да Семёныч! Фальк едва удержался не закашляться. Чувствуя, что на него смотрят, молодой человек не без труда заставил себя вновь потянуться к клубящейся паром похлебке.

— Я вижу, консоме «по-арсентьевски» пришелся вам по вкусу, милостивый государь мой, — заметил Вадим Сергеевич, поправляя затуманенное от горячего пара пенсне и отставляя в сторону свою тарелку, успевшую к тому времени показать дно.

— Иван Карлович, вам и правда понравилось? — почти одновременно с Нестеровым спросила мадемуазель Арсентьева и совсем по-девчоночьи наябедничала, — Многие не могут-с, им жжется! Алексей Алексеевич с Константином Вильгельмовичем даже не притронулись, говорят, диета воспрещает. А вот брат любят-с, они часто просят повара, чтоб беспременно покрепче. И меня с детства пристрастили, раньше тоже не могла, а теперь ничего-с, даже приятственно. Кроме того, невероятно полезно, правда, доктор? От такой крепости все бехтерии уходят-с!

— Бак-те-ри-и, сударыня моя, — поспешил поправить ее служитель медицины. — А в остальном вы совершенно правы-с, Софьюшка Афанасьевна. Бегут окаянные, точно с тонущего корабля мышки-с!

Девушка прыснула. Титулярный советник Нестеров, как видно, умел располагать к себе людей. Хорошее качество для врача. Всякому известно — добрый врач добрым словом лечит.

— Должен вам признаться, мадемуазель Софи, если мне будет позволено так величать вас, кушанье — достойно всяческих похвал! Оригинальное решение, здесь и французский дух, и русская удаль! — отозвался Фальк и с тем, чтобы продемонстрировать искренность своих слов, со вздохом принялся за добавку.

Бедная «Занозка», подумал он, заедая варево большущим куском хлеба. Понятно теперь, почему лохматое создание так спешно ретировалось.

Тут из дальнего конца стола раздался тихий елейный голосок тучного красноносого господина со смешной фамилией Мостовой:

— Полно, господа! Вас послушать, так лягушатники во всем наши учителя! Не извольте французить. Прошу, умоляю! Ну что за радость во всем им подражать? Известно ли вам, что я сейчас перед собой вижу? А, верней, кого? Так я скажу-с, отчего бы не сказать: вижу умных и образованных людей, талантливых, красивых. Умницы же вы, молодцы! Ну? Отчего, спрошу я вас, что ни блюдо, то Париж? Что ни вино, то Шампань?

Иван Карлович внутренне подобрался, он хорошо знал, что последует за этой репликой. Сейчас помянут русскую душу, вспомнят про грибочки, щи, забеленные сметаной, да не забудут про блины с красной икоркой. Заговорят о судьбах России.

Словом, разведут извечную борьбу Света и Тьмы, Западничества и Славянофильства. Вот только что из того Свет, а что Тьма, отставной штаб-ротмистр, сказать по чести, для себя пока еще не решил. Да и вряд ли это вообще решаемый вопрос. Без света нет теней, а без темноты невозможно познать, что есть свет. Такие или примерно такие вот беседы из века в век ведутся на Руси, в боярской ли горнице, на купеческом ли дворе, а ныне все больше в салонах да кабинетах, за столом и в комнатах для курения табаку. И только мужик, по-прежнему молча, сеет себе и пашет, давай ему Бог терпения.

Удивительно, но сладкоречивый Алексей Алексеевич продолжил говорить совершенно об ином:

— Вот вы, душенька моя, Софьюшка Афанасьевнушка, давеча приметили, что я от бульончика-то открестился, так пусть это не вводит вас на мой счет в заблуждение! Довольно только единого взгляда устремить на вашего покорного слугу, так сразу станет ясно, что я триклиний-то («триклиний» — древнеримское название столовой залы) сторонкою не обхожу и яствами заморскими навовсе не пренебрегаю! А совсем даже напротив, люблю, как говорится, и жалую. Да только жалую-то все больше не ваши, дорогой Вадим Сергеевич, французские угощения, ибо сие не страна — провинция-с, а самые что ни на есть подлинные итальянские разносолы. Особливо, господа, предпочтение свое отдаю я винам. О, знакомы ли вам чары сицилийских виноградников? Взять хотя бы пятнадцатилетнее янтарное «Пассито ди Пантелерия»…

— Сам император Коммод не постыдился бы такого напитка! Верно, Алексей Алексеевич? — ни к селу, ни к городу заметил хозяин особняка.

— Ваша правда, князь! Готов поклясться, этот божественный нектар не уступил бы и хваленому «Фалернскому»!

— Помилуйте, батюшка! — начал было Нестеров, но разошедшийся Алексей Алексеевич предупредительно вскинул свою пухлую ладошку.

— Погодите, сударь! Конца слушайте-с! Дайте докончить!..

Радуясь, что внимание окружающих целиком и полностью переключилось на раскрасневшегося, уж верно не от «Пассито ди Пантелерия», оратора, Фальк незаметно отодвинул от себя тарелку и позволил кому-то из слуг, крайне своевременно выросшему за спиной, наполнить бокал шампанским. Игристое вино сей же час радостно запенилось и забурлило, заиграло веселыми бликами в свете чадящих свечей. Неторопливо потягивая искристый напиток, Иван Карлович поочередно поглядел на каждого из присутствующих.

Доктор и господин Мостовой с жаром спорили о достоинствах и недостатках французской и итальянской кухонь, все больше зарываясь в политику.

Становой пристав Вебер с вежливым любопытством прислушивался к их разговору, не выпуская из внимания ни одного сказанного слова, а изо рта по-прежнему не зажженной трубки.

Ольга Каземировна, напротив, всеми доступными ей средствами выражала крайнее неудовольствие неожиданной переменой разговора. Вне всяких сомнений, она желала бы поскорей вернуться к обсуждению сделки и проявляла сейчас очевидные признаки нетерпения. По всему походило, что не видать купеческой вдове сибирской древесины как собственных ушей. Не ударить с князем по рукам.

Холонева, казалось, не интересовало вообще ничего. Кроме, разве что, супа.

Софью же главным образом занимал ирландский сеттер. Фальк, впрочем, не без оснований подозревал, что гладила она собачку, всего вероятней, для контенансу (франц. «для вида»), в то время как мысли ее были где-то далеко. Время от времени она таинственно поглядывала на новоприбывшего гостя. Не нужно быть гением, дабы сообразить, что из романтических видов.

Конец ознакомительного фрагмента.