«Мяч в игре»: Футбол в советской художественной прозе

Павел Андреевич Юрин, 2020

Настоящее исследование посвящено рассмотрению темы футбола в советской художественной прозе. В нём впервые проанализирована эволюция мотивов и персонажей, позволяющая увидеть, какие имена так или иначе оказываются связаны с игрой в мяч, какие писатели формируют парадигму «футбольной» художественной прозы. Книга предназначена как для специалистов-филологов, так и для широкого круга читателей.

Глава 2. Ключевые образы футболистов в советской прозе первой половины XX века

2.1. Вратарь

Массовая популярность футбола обусловливает факт отражения этой игры в литературных произведениях. Спорт входит в мир художественной литературы, тем самым расширяя её рамки: «За экстенсификацией художественного пространства и времени стояло представление о расширении обстоятельств, в которых отныне существует человек, о раздвижении его личного опыта и той сферы действительности, которая воздействует на формирование его характера»^[111].

Из всех футбольных амплуа в советской прозе первой половины XX века наиболее часто встречаются вратарь и нападающий. Спортивная дуэль игроков этих амплуа воспроизводила метафорически ситуацию военного сражения или психологического столкновения. На это обратил внимание ещё в конце XIX века Е. М. Дементьев, автор книги «Английские игры на открытом воздухе», опубликованной в 1891 году. Говоря о футболе, он отмечал: «В настоящее время прежняя дикая игра превратилась в своего рода науку: это игра с атаками, ошибками, обходами, с застрельщиками и с резервами, одним словом, война со своею стратегией и тактикой»^[112] (курсив наш. — П. Ю.). «Никакой другой спорт в то время не способен был так моделировать ситуацию борьбы, схватки, как это делал футбол»^[113], — писал о 1920-х годах М. П. Сушков. В противостоянии футболистов голкипер оказывается положительным персонажем, а форвард — отрицательным. По словам М. О’Махоуни, голкипер «становится главным символическим защитником советского государства»^[114]. Футбольные ворота также обладают в данной системе координат особыми характеристиками. Вот как их описывает Б. М. Раевский в повести «Мяч в игре»: «Бело-чёрные полосатые штанги ворот недаром похожи на суровые пограничные столбы. Да, это последний рубеж, перед которым мяч обязательно должен быть остановлен»^[115].

Следует отметить, что вратарь далеко не сразу стал центральным по амплуа персонажем в советском футболе и на первых порах заметно уступал полевым амплуа, особенно форварду. Первый вратарь сборной СССР Н. Е. Соколов вспоминал: «Тогда, на заре русского футбола, в ворота ставили того, кто был мало пригоден для игры в поле. Роль вратаря мы, ребята, не уважали»^[116]. «В ворота шёл слабейший»^[117], — писал В. П. Бутусов. Функция вратаря как стража, «главного защитника»^[118], героически защищающего последний рубеж обороны своей команды, была по-настоящему осознана на стыке 1920–1930-х годов. Об особом романтическом ореоле, которым окружён вратарь, писал В. В. Набоков, игравший в юности в футбол как раз на позиции голкипера:

В его одинокости и независимости есть что-то байроническое. На знаменитого голкипера, идущего по улице, глазеют дети и девушки. Он соперничает с матадором и с гонщиком в загадочном обаянии. Он носит собственную форму; его вольного образца свитер, фуражка, толстозабинтованные колени, перчатки, торчащие из заднего кармана трусиков, резко отделяют его от десяти остальных одинаково-полосатых членов команды. Он белая ворона, он железная маска, он последний защитник^[119].

Спортивные успехи советской сборной (победы в международных матчах против команд Финляндии, Швеции, Норвегии, Турции, Германии, Нижней Австрии, Венгрии), безусловно, способствовали всё бо́льшей популяризации футбола в государстве. Кроме того, на усиливающийся интерес к игре и, в частности, к фигуре голкипера повлияли художественные произведения советских писателей. Первым прозаическим текстом, в котором возникает образ вратаря, является роман Ю. К. Олеши «Зависть», опубликованный в журнале «Красная новь» в 1927 году.

Прежде чем перейти к аналитической части нашего исследования, предварительно оговорим, что произведения, где явно противопоставлены голкипер и форвард, рассматриваются в подглавке «Вратарь», а тексты, где фигурирует только нападающий, — в подглавке «Нападающий». Вратарь и нападающий неразрывны в своём единстве на поле, их борьба формирует интригу как в реальном футбольном матче, так и в художественной литературе. В такой своеобразной диалектике взаимоотношений ведущих действующих лиц, на наш взгляд, и содержится ключ к пониманию поэтики большинства произведений на тему футбола. Кроме того, тексты только с героями-нападающими отличаются тем, что в них отсутствуют герои-вратари. Вот ещё одна причина, по которой мы разводим произведения на две группы.

2.1.1. Зарождение концепции «вратарь — защитник нации» в художественной литературе. Образ Володи Макарова в романе Ю. К. Олеши «Зависть»

А. П. Старостин, представитель знаменитой футбольной семьи, писал, что «“Зависть” явилась первым художественным произведением, в котором писатель затронул спортивную тему, в частности футбол, давно уже завладевший сердцами мальчишек»^[120]. Приведённая цитата требует уточнения. Старостин имеет в виду первое описание футбольного матча как такового, так как первым писателем, затронувшим спортивную тему, Олеша, конечно же, не был. Достаточно вспомнить рассказ А. С. Бухова «Путь к здоровью», написанный ещё в 1915 году. Героиня пытается заняться оздоровлением молодого человека, представленного увальнем и неврастеником, не имеющим никакого желания заниматься спортом. Уже здесь упоминается игра в футбол. В том же 1915 году была написана повесть Л. А. Чарской «Генеральская дочка», в которой возникает образ воспитанницы пансиона Сони Аладьиной, увлекающейся спортом:

Она делала гимнастику утром и вечером, проводила большую часть своего времени на свежем воздухе, за партией тенниса или в лодке, иногда играла с дачными соседями-мальчуганами в футбол, приводя этим в ужас почтенную директрису пансиона, или «выжимала» пуды при помощи тяжёлых гирь^[121].

В середине 1920-х годов в советскую художественную прозу вливаются новые спортивные реалии и, как следствие, новые метафоры и сравнения. Они возникают спонтанно у разных авторов. В частности, в одной из глав повести Б. А. Лавренёва «Крушение Республики Итль» (1925), опубликованной за два года до появления «Зависти» Олеши, движение одного из героев, грузного Антония Баста, уподобляется движению футбольного мяча: «Вдруг над скопищем прижатых друг к другу человеческих голов появилось нечто шарообразное с привязанным к нему жёлтым чемоданом и покатилось по головам, как футбольный мяч по полю. Это Антоний Баст в последнем отчаянии стремился опередить сограждан»^[122]. Перемещение персонажа сравнивается с движением спортивного снаряда^[123]. Известен также пример из рассказа Б. А. Губера «Мертвецы» (1927), в котором глобус используется в качестве футбольного мяча: «К выбеленной мелом голландке придвинута поношенная фисгармония. Рядом — стеклянный шкафчик-горка (библиотека), а на нём глобус из папье-маше, с проломленным боком: как-то по пьяной лавочке задумали шаром земным играть в футбол»^[124]. В поэзию футбол вливается ещё раньше. А. А. Акмальдинова, О. А. Лекманов и М. И. Свердлов приводят в качестве первого стихотворного текста, в котором описывается игра в мяч, «Сквозной ветер» Саши Чёрного. Это стихотворение датировано 1910 годом^[125].

Что же касается создания героев-футболистов в советской прозе, то в этом аспекте Олеша действительно стал первопроходцем. О «Зависти» существует обширная критическая и научная литература, в которой уделяется значительное внимание и образу юного футболиста Володи Макарова, и его противостоянию Николаю Кавалерову, от лица которого написана первая часть романа. Мы не ставим своей задачей дать очередную интерпретацию этого чрезвычайно сложного и противоречивого текста, не стремимся выявить авторскую позицию, которая крайне затемнена и нуждается в особом исследовании. В этой работе нас интересуют три аспекта. Во-первых, восприятие современниками, занимавшими разные позиции по отношению к роли спорта в жизни, образа Володи Макарова как футболиста и как представителя молодого поколения, нового типа советских людей. Во-вторых, анализ сцены футбольного состязания как вставной новеллы, принципиально значимой для дальнейшего развития в советской литературе спортивной темы. В-третьих, принципы изображения Олешей образов футболистов, их взаимоотношений и хода игры вне общей концепции романа в плане отношения автора и его современников к спорту. Соотнесение всего этого с художественным миром романа «Зависть» и системой его идей требует отдельного подробного исследования и выходит за рамки настоящей работы.

Вратарь Володя Макаров является представителем нового поколения советских людей. Проблема создания нового человека была одним из наиболее актуальных и дискуссионных вопросов в СССР в 1920–1930-е годы. Отражение этой проблемы в романе подметил нарком просвещения СССР А. В. Луначарский: «Показать нового человека — какая несомненно огромная задача! С большой свежестью она выполнена, например, в “Зависти” Олеши, где автор поставил проблему о тонко организованном человеке старого мира, который испытывает муки смешанного восторга и ненависти, амальгамирующихся в зависти к новому человеку»^[126]. Едва ли не каждый обращавшийся в последующие десятилетия к проблемам творчества Олеши отмечал специфику образа Володи Макарова как представителя новой генерации. Однако факт увлечения героя футболом в сознании критиков и литературоведов не укладывался в парадигму фигуры нового человека. Олеша предугадал невероятную популярность спорта в СССР, именно поэтому в вопросе освещения футбола как нового феномена культуры роман произвел положительное впечатление на подростков, увлекающихся спортом, а также наперебой обсуждался в кругах футболистов. «“Затаенность гордых мечтаний” — вот струнка, которую автор задел в душе молодых спортсменов совсем ещё молодой Советской Республики»^[127]. Если использовать формулировку Ю. М. Лотмана, спорт — это одна из систем, «кодовая природа которых не известна аудитории до начала художественного восприятия»^[128]. С введением спорта в художественный текст происходит тот же процесс, что и при публикации новаторского литературного произведения. Сначала текст порождает «эстетику противопоставления»^[129] и отрицания, но затем проходит время, публикуются другие тексты, и наступает «эстетика отождествления»^[130], пора признания. История спортивной темы в советской литературе оправдывает этот закон: через 10 лет после публикации «Зависти» был издан роман Л. А. Кассиля «Вратарь Республики», затмивший собой все остальные тексты, в которых так или иначе ведётся речь о футболе. Советская критика, упрекнув Кассиля во многих недостатках, единогласно признала, что писателю великолепно удались описания футбола. Не случайно впоследствии Кассиля нарекут «поэтом популярнейшей игры»^[131].

Осмысление современниками образа юного футболиста из романа «Зависть» всё время выходило во внелитературную сферу, за рамки текста, выстроенного исходя из авторского замысла. Последний мало интересовал критику. Володя Макаров вырос в типическую фигуру внелитературного плана. О нём говорили не как о вымышленном, а как о реальном или потенциально возможном лице, на примере которого обосновывались эстетические и общественные предпочтения участников полемики. Общим местом в работах, посвящённых этому герою «Зависти», оказывается неприятие физиологической составляющей его образа, а также акцент на бесчувственности героя по отношению к окружающему миру. Вот один из упрёков в сторону автора «Зависти»:

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

111

Скороспелова Е. Б. Русская проза XX века: от А. Белого («Петербург») до Б. Пастернака («Доктор Живаго»). М., 2003. С. 31.

112

Дементьев Е. М. Английские игры на открытом воздухе. С. 58.

113

Сушков М. П. Футбольный театр. С. 95.

114

О’Махоуни М. Указ. соч. С. 177.

115

Раевский Б. М. Мяч в игре. Челябинск, 1954. С. 4.

116

Соколов Н. Е. Первый вратарь сборной. С. 9.

117

Бутусов В. П. Мы были Колумбами в русском футболе. С. 22.

118

Футбольный спорт — источник силы и здоровья. Харьков, 1915. С. 9.

119

Набоков В. В. Другие берега // Набоков В. В. Собрание сочинений русского периода: в 5 т. Т. 5. С. 307.

120

Воспоминания о Юрии Олеше. М., 1975. С. 56.

121

Чарская Л. А. Генеральская дочка // Чарская Л. А. Полное собрание сочинений: в 54 т. Т. 25. М., 2006. С. 28–29.

122

Лавренёв Б. А. Крушение республики Итль // Лавренев Б. А. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 4. М., 1982. С. 215.

123

Что касается поэзии, то ещё в 1913 году В. Я. Брюсов в стихотворении «У круглого камня» заложил традицию уподобления мяча огромному валуну. При этом у Брюсова, в отличие от Лавренёва, отсутствует движение предмета изображения: камни статичны и лежат в воде и на земле (См. об этом: Акмальдинова А. А., Лекманов О. А., Свердлов М. И. Указ. соч. С. 36–37).

124

Губер Б. А. Мертвецы // Перевал. Сборник пятый. М., 1927. С. 117.

В поэзии традицию уподобления футбольного мяча планете заложил К. А. Липскеров в стихотворении 1915 года «Может быть, это только злые дети…» (См. об этом: Акмальдинова А. А., Лекманов О. А., Свердлов М. И. Указ. соч. С. 35).

125

Там же. С. 9–10.

126

Луначарский А. В. Актуальнейшие темы художественной литературы // Луначарский А. В. Собрание сочинений: в 8 т. Т. 2. М., 1964. С. 451.

127

Воспоминания о Юрии Олеше. С. 56.

128

Лотман Ю. М. Структура художественного текста // Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 277.

129

Там же.

130

Там же.

131

Рахтанов И. А. Ранний Кассиль // Жизнь и творчество Льва Кассиля. М., 1979. С. 269.