Иллюзионист и его номер. Иллюзионный жанр как искусство

Павел Айдаров

В книге представлена теория построения иллюзионного номера, которая разрабатывалась автором в течение тридцати лет на основе практического опыта работы иллюзионистом.Книга предназначена для артистов иллюзионного жанра, режиссёров, искусствоведов.

Основы композиции иллюзионного номера

Целостность как фактор художественности

Стремление определить наиважнейшие черты, которые бы отделяли иллюзионный жанр как искусство от простого показа фокусов, не может обойти стороной более общую проблему — выделение тех критериев, которые вообще отделяют искусство от того, что им не является. С этой целью приходится обращаться и к философии искусства, и к тому, что наработано в рамках отдельных отраслей искусствознания. И здесь на первый план выходит понятие художественности. Искусство — это сфера художественности. То, что не является художественным, произведением искусства называться не может.

Но что такое художественность? Очень многие авторы отмечают большую сложность определения этого понятия. Тем не менее попытки дать такое определение всё же имеют место. Так, А. М. Васнецов пишет: «художественность — красота, определяемая эстетическим чувством» (7, с. 17). Красота имеется и в природе, но в произведениях искусства, согласно А. М. Васнецову, она становится «художественной» — в этом смысле от простой красоты следует отличать красоту художественную. Однако чётких критериев отделения художественной красоты от обычной мы у А. М. Васнецова всё же не находим. Общее же определение красоты им даётся следующее: «она есть не что другое, как, при разнообразии, уравновешенность частей в целом, получаемое при этом зрительное впечатление доставляет эстетическое наслаждение» (там же, с. 76).

Несколько другое определение красоты даёт Л. Е. Оболенский, понимая под этим понятием «удовольствие, лишённое всякой корыстной основы» (24, с. 3) — под «удовольствием», естественно, имеется в виду эстетическое удовольствие. Нечто подобное мы встречаем и у Ю. Мильталера (23, с. 7—9), но только он говорит не о «бескорыстности» удовольствия, а о его бесцельности, приравнивая тем самым искусство к игре.

Сведение искусства к красоте является весьма распространённым. Л. Н. Толстой называет несколько десятков авторов (31, гл.3), которые видят в основе искусства именно красоту. Однако он сам считает понятие красоты «путающим всё дело» и сводит искусство к передаче чувства, возникшего у автора. При этом он не отличает эстетическое чувство от чувства как простого эмоционального состояния². Беря последнее в качестве критерия, он приходит даже к такой нелепице, что признаёт искусством пение хоровода баб, заражающего своим весельем.

Ещё задолго до появления теории Л. Н. Толстого Гегель о несводимости впечатления от художественного произведения к одной чувственности писал:

«…художественное произведение должно не только вызывать чувства — ибо тогда у него не было бы специфической цели, отличной от цели красноречия, историографии, религиозного назидания и т. д., — а является произведением искусства лишь постольку, поскольку оно прекрасно» (10, с. 108).

Недоразумения, связанные со сведением искусства к красоте, могут быть вполне сняты, если мы будем отличать «прекрасное» от «красивого». В истории эстетической мысли были попытки различать «красивое» и «прелестное», «красивое» и «красивость», «красоту» и «украшения», но почему-то обходилось стороной различие «красивого» и «прекрасного», и эти понятия, как правило, употреблялись как синонимы. Красивыми могут быть и обыденные предметы, красивым может быть человек. Употребление же термина «красиво» по отношению к произведению искусства не является уместным: оно в принципе не может быть «красивым», оно может быть только «прекрасным». И. Ильин, возражая против отождествления художественности с красотой, писал: «почти всё комическое в искусстве лишено красоты; многое трагическое просто исключает красоту» (15, с. 120). Конечно, ни комедия, ни трагедия не могут быть «красивы», но они могут быть прекрасны и доставлять эстетическое наслаждение — собственно говоря, если комедия или трагедия являются произведениями искусства, то они не просто могут быть, а должны быть таковыми.

Но чем же отличается красивое от прекрасного? Эффект от наслаждения прекрасным более сложен: если красивое может чувствовать каждый, и оно сразу бросается в глаза, то чувство прекрасного нужно развивать — без этой развитости его просто невозможно увидеть, именно по этой причине произведение искусства может оценить далеко не любой человек. Когда в теоретических работах авторы, говоря об искусстве, употребляют термин «красота», то его каждый раз следует заменять термином «прекрасное» — это будет более правильно.

Идея прекрасного в обязательном порядке имеет выражение в художественном произведении, в основе понятия художественности лежит именно понятие прекрасного. Однако, пытаясь углубиться в понимание искусства, мы не должны довольствоваться только этим, а должны идти по пути расчленения тех элементов, из которых слагается чувство прекрасного, — только так мы сможем его познать. На первый взгляд, эта задача не представляется выполнимой. Что мы собрались расчленять на элементы? Прекрасное? Но разве мы знаем, что это такое? Помимо того, что оно является более сложным по сравнению с «красивым» мы ничего, по сути, о нём и не сказали. Одновременно это значит, что мы ничего более не можем сказать и о художественности. Но попробуем пойти по другой тропе познания. Для этого проведём аналогию: может ли кто-либо точно передать словами вкус полюбившегося блюда? Это невозможно в принципе. Однако можно сделать другое: перечислить ингредиенты, входящие в это блюдо, их пропорции, технологию приготовления. К понятию художественности (прекрасного) можно подойти точно также: хоть мы не можем сказать, что такое художественность, но можем назвать «ингредиенты», которые способствуют созданию художественного произведения. Причём здесь нужно будет выделять два вида таких «ингредиентов» — общие для всех видов искусств, и специфические.

Но что же это за «ингредиенты»? Прекрасное само по себе может относиться только к форме, но не к содержанию. Поэтому «ингредиенты» здесь должны отбираться по тому, способствуют они или нет созданию художественной формы. Через эти «ингредиенты» и проявляет себя прекрасное. Достаточно хорошо о таком проявлении пишет А. Студничка, только он, как и другие авторы, не отличает «красоту» от «прекрасного», используя эти термины в своей книге как синонимы:

«Сущность художественных идей, а следовательно и произведений, состоит в благородстве их форм, т. е. в том, что мы называем красотою, проявляющуюся в удачном построении, в приятном разнообразии, в правильности соотношений, в грациозности группировки, в чистоте линий, в гармоничности красок, иногда в особых украшениях и в гармоничном сочетании всех исчисленных элементов.

Каждый человек способен чувствовать красоту форм, но не у всякого это чувство развито в одинаковой степени; поэтому мы видим иногда, что толпа восхищается крайне первобытными формами и красками, не нравящимися людям, наделённым более чистым вкусом» (30, с. 3—4).

А. Студничка в своей книге не использует термин «композиция», а говорит о «главных факторах красивых форм», но вопросы выделения этих факторов, закономерности их сочетания, в современном словоупотреблении правильным будет называть именно вопросами построения «композиции». В качестве последнего, финального «фактора красивых форм» А. Студничка называет «единство», он пишет:

«Когда удаётся создать такую форму, все факторы которой согласованы между собой и выражают свою основную идею, эта форма производит впечатление единства и гармонии. <…>

Гармоничное впечатление, производимое единством предмета, подходит также на действие, производимое музыкой хорошо настроенного музыкального инструмента. Напротив того, впечатление несгармонированных между собой факторов подобно тому, которое получается от неудачного сочетания звуков или от игры на разрозненном инструменте» (там же, с. 92, 93).

Также о негативном влиянии чего-то нецелостного, как о влиянии противоположном тому, которое оказывает искусство, пишет А. М. Васнецов: «что-нибудь нарушающее цельность вида (форму), расплывчатое, бесхарактерное, слабое, неопределённое в формах — производит действие противоположное тому, какое производит красота, т. е. получается впечатление как от чего-то отталкивающего (отвратительное)» (7, с. 62).

И здесь мы подходим к такой важнейшей характеристике художественности произведения как целостность, единство. Художественное произведение должно представлять собой нечто целое, в отличие от нехудожественного (не заслуживающего того, чтобы называться художественным).

Актуальность проблемы целостности произведения искусства стала осознаваться ещё в античности. Так, древнеримский поэт Вергилий свою книгу «Наука поэзии» начинает следующими словами:

Если художник решит приписать к голове человечьей

Шею коня, а потом облечёт в разноцветные перья

Тело, которое он соберёт по куску отовсюду —

Лик от красавицы девы, а хвост от чешуйчатой рыбы, —

Кто бы, по-вашему, мог, поглядев, удержаться от смеха?

Верьте, Пизоны: точь-в-точь на такую похожа

Картина, где образы все бессвязны, как бред у больного³.

Другой известный пример — это стремление К. С. Станиславского через понятие «сверхзадача» решить проблему целостности спектакля. Эту попытку нельзя назвать удачной, что было показано в нашем исследовании (1, с. 3—18), но то, что данное понятие К. С. Станиславский считал главным в своей «системе», говорит о том, насколько проблема целостности является для театра актуальной.

Достаточно широко проблема целостности присутствует в живописи и фотографии — присутствует в очень тесной связи с понятием композиции. Композиция произведения не является самоцелью, её задача как раз и состоит в придании данному произведению целостности. Например, А. Лапин в своей работе «Фотография как…» пишет: «Композиция обладает изобразительным и смысловым единством. Её компоненты невозможно заменить или изменить каким-либо образом, они сопротивляются таким изменениям и стремятся вернуться в первоначальное положение. <…> В живописной картине могут быть изображены десятки, если не сотни персонажей. И всё же жест каждого, его очертания, цвет одежды и прочее предопределены художником в соответствии с его замыслом и основной задачей композиции — цельностью картины» (22, с. 128 — 131).

Но если мы целостность вслед за прекрасным признаём критерием художественности, то здесь возникает вопрос соотношения целого и прекрасного. Итальянский архитектор и писатель эпохи Раннего Возрождения Л. Б. Альберти, которого называют ведущим теоретиком искусства того времени, говорил: «Прекрасное есть внутренняя согласованность частей целого в определённой пропорции, в ограничении и распорядке, как это требует гармония, то есть абсолютный высший закон природы» (цит. по: 14, с. 75). Если следовать этому определению, то прекрасное существует лишь неразрывно с целым, а вне его не может иметь места.

Различные целостные предметы, не обладающие свойством художественности, мы наблюдаем в жизни, а потому целостность сама по себе ещё не создаёт художественности. Красоту мы также можем наблюдать в жизни. А прекрасное? Имеет ли оно место в обычной жизни? Если и имеет, то это очень редкие, исключительные случаи. В художественных же произведениях мы встречаемся с прекрасным постоянно. Художественное произведение обладает той особенностью, что в нём может быть целостно и прекрасно изображено то, что в реальности таковым не является. Возьмём простейший пример: создание фотохудожником пейзажа. Может показаться, что здесь лишь запечатлевается окружающий мир, однако фотограф выбирает рамку кадра так, чтобы отсечь всё лишнее, что мешает построению композиции, что разрушает целостность, а позже путём редактирования ещё работает со светом и цветом. В этом смысле реальный пейзаж и его фотография, доведённая до уровня художественности, не соответствуют друг другу — целостность есть только во втором случае, и получается она, прежде всего, вследствие отсечения всего лишнего рамкой фотографии; уже благодаря этой целостности красота пейзажа преображается, становится более сильной, последующими же действиями по обработке фотографии эта красота может усложняться и быть доведена до уровня прекрасного. Аналогично и в жанре литературы: взяв какую-либо реальную историю, писатель убирает всё лишнее, что будет разрушать целостность, а оставшееся доводит в своём композиционном соотношении уже до уровня прекрасного. Различного рода подражательные теории искусства, утверждая, что художник лишь подражает природе и жизни, не учитывают, что впечатление от того, что мы видим в жизни, и от того, что встречаем в произведении искусства, в принципе не может быть одинаковым, ибо сама рамка, отсекающая всё лишнее, это впечатление изменяет. Таким образом, эстетическое удовольствие, получаемое от созерцания художественного произведения, возможно лишь благодаря союзу целостности и прекрасного — союзу, который в реальной жизни практически не встречается.

Вместе с тем созерцание целостности есть нечто трудноуловимое, ибо целостный объект почти никогда не даётся сразу, его части мы воспринимаем постепенно, удерживая их в воображении и составляя из них композиционное целое. Этот образ, как и все образы, данные нам в воображении, является расплывчатым и легко ускользает. Ещё Гёте об этом явлении писал, что удовольствие от созерцания художественных произведений «возникает главным образом благодаря одновременному восприятию цельности, которая вообще даётся органу только в последовательности, да и то больше ищется, чем достигается им, и, даже достигнутая, никогда не может быть удержана» (12, с. 27).

В иллюзионном жанре проблема целостности является одной из самых сложных в построении иллюзионного номера. Причина этого коренится в том, что фокусники используют в своих выступлениях самый разнообразный реквизит, а концертный номер для силы своего воздействия требует, чтобы все его элементы составляли нечто целостное. Объединение разрозненных трюков в одно целое и составляет суть данной проблемы. Проблема целостности иллюзионного номера, хоть и не имела до сих пор широкого обсуждения, но всё же осознавалась и осознаётся. Так, в советское время в артистической среде достаточно часто встречалось выражение «не номер, а набор трюков» — такой негативной оценкой награждалось то, что не обладает свойством целостности. Ставилась данная проблема и на страницах книг, например, Рафаэль Циталашвили писал, что номер «означает не просто показ трюков, а законченное в художественном отношении произведение искусства, в данном случае иллюзионного. <…> каждый трюк в высокой степени автономен, имеет самостоятельное начало, кульминацию и финал. Соединение трюков в органическое целое рождает новое качество — номер, обладающий способностью художественного воздействия на публику» (34, с. 38).

Но как решалась данная проблема иллюзионистами и режиссёрами? Двумя путями: либо чисто интуитивно, либо через театрализацию номера, пытаясь задавать целостность образом или сюжетом. Вопросу же роли композиции в построении номера внимания практически не уделялось.

Нашей задачей является вывести, насколько это окажется возможным, решение проблемы из власти таинственной интуиции, и попытаться сформулировать основные пути построения композиции иллюзионного номера.

Основные композиционные связки

Пожалуй, единственная, присутствующая ранее попытка формулирования принципов, задающих целостность иллюзионного номера, принадлежит А. С. Карташкину. Выделяет же он их в композиционном, согласно его классификации, типе номера два: трюковой и реквизитный. Трюковой, в свою очередь, распадается на принцип развития трюка: «сценическое действие, состоящее из ряда зрелищных эффектов, идёт по нарастающей (в частности, из неожиданно возникшего трюкового предмета появляются ещё два или три трюковых предмета, а из тех, в свою очередь, рождается волшебный поток иллюзионных рождений всё новых и новых предметов)» (19, с. 237), и принцип связанности трюков, согласно которому «один трюк начинает вытекать из другого». В рамках реквизитного принципа также выделяются две разновидности: принцип однообразия реквизита (весь номер демонстрируется с однотипным реквизитом) и принцип развития реквизита (от мелкого реквизита артист переходит к всё более и более крупному). При всём этом перечисление разновидностей принципов заканчивается «и т. д.», т. е. предполагается, что могут существовать и какие-то другие.

Отметим, что принцип развития трюка на практике встречается крайне редко. Принцип связанности трюков мы встречаем гораздо чаще. Суть его, в общем-то, можно представить следующим образом: предмет, участвовавший в одном трюке, участвует и в следующем. Допустим, фокусник начинает своё выступление с трюка, где верёвочка превращается в платок. В этом фокусе участвуют два предмета: верёвка и платок. В случае принципа развития трюка далее должен идти фокус с появившимся платком. Допустим, он кладётся в шкатулку, она закрывается, открывается — платок стал другого цвета.

Чего мы достигаем при применении этих принципов в отношении целостности номера? Мы достигаем связки между соседними трюками. Эти связки, прежде всего, обеспечивают плавность переходов от одного трюка к другому. Такая плавность является весьма важной частью композиции — все элементы художественного произведения должны переходить один к другому достаточно плавно. Плавность — противоположность резкости. Так же как неприятен резкий свет, резкий звук и т. д., неприятны для восприятия и любые резкие переходы. В фотографии и живописи требование плавности предъявляется как к цветовым переходам, так и к светотеневым. аналогично и в литературном произведении одно предложение в другое, как и описываемые события, должны переходить плавно. Резкие переходы имеют право на существование лишь в исключительных случаях, когда нужно противопоставить один элемент другому. Любая резкость по своей сути неэстетична: неэстетичны резкие высказывания, резкие движения. Мы часто восторгаемся красотами природы, но если проанализировать её краски, то мы также не найдём там резкости переходов, в том числе цвета радуги не переходят друг в друга резко, а имеют множество промежуточных оттенков.

Вместе с тем связки между соседними трюками не только имеют эстетическое значение, одновременно они связывают между собой части номера, что способствует его целостности, однако ошибкой будет утверждать, что к наличию исключительно этих связок данная целостность и сводится. Какие именно факторы ещё способствуют целостности, мы рассмотрим позже, а пока остановимся подробнее именно на связках соседних трюков.

Принцип развития трюка фиксирует наиболее наглядный вид связи: реквизит одного трюка реально участвует в другом. Однако связь между трюками может быть не только реальной, налично данной, но и абстрактной. Зритель воспринимает выступление артиста не только глазами: к тому, что он видит, примешивается и интеллектуальный элемент, который достаточно сильно влияет на восприятие и оценку увиденного. Композиция в значительной степени воспринимается именно интеллектуально. Неправы те, кто относит искусство исключительно к чувственной сфере. Деятельность художника не сводится к тому, чтобы просто передать зрителям зародившееся в нём чувство. Искусство — это, во многом, сфера интеллектуальная, связанная с отвлечённым мышлением. Приведём цитату известного советского живописца С. А. Григорьева: «Композиция требует от художника развития у него способности отвлечённого мышления (курсив мой — П.А.), умения оперировать обобщёнными, упрощёнными, доведёнными до геометрического состояния формами и силуэтными фигурами. Она требует умения добиваться удачных и острых сочетаний, умения оценивать их эстетическое значение и их содержательность» (цит. по: 22, с. 129). Другими словами, занимаясь построением композиции, художник должен выделять в своём произведении абстракции и, оперируя ими, устанавливать между ними связки, выстраивая тем самым композицию как неразрывное целое.

Абстрактные связки между иллюзионными трюками не видны на первый взгляд, но они, незаметно присутствуя, оказывают своё воздействие на зрителя. Что это за связки? Возьмём, к примеру, трюк с превращением трости в платки, которым весьма часто фокусники открывают своё выступление. Трость исчезла, появились платки. Согласно принципу развития трюка, далее должен идти фокус именно с этими появившимися платками. Но как мало вариантов развития номера будет в таком случае! Ну а если фокусник отложит появившиеся платки в сторону, а после перейдёт к фокусу с другими платками (или платком), разве связка между трюками будет отсутствовать? Она также будет присутствовать, но не во внешней данности, а в мысли, и это будет связка на основе общности реквизита. В классификации А. С. Карташкина отмечается подобный тип связки (принцип однообразия реквизита), однако относится он к трюкам всего номера. Такое объединение — это уже тема, и мы относим подобные номера к тематическим. Вместе с тем для того, чтобы связать все трюки номера общностью реквизита, вовсе не обязательно делать реквизит номера однообразным. Предметы могут меняться, но тем не менее все трюки между собой могут быть связаны прочной нитью — нитью общности реквизита соседних трюков. При этом чтобы не допустить монотонности, следует избегать полного единства реквизита в соседних трюках, т. е. что-то в реквизите должно совпадать, а что-то отличаться. Проиллюстрируем всё это на примере блока из трёх трюков:

1.Трость превращается в два платка.

2. Берётся большой платок, им накрывается кубик Рубика, платок снимается — кубик изменил цвет (например, из разноцветного стал полностью жёлтым). Тем же способом кубик ещё несколько раз меняет цвет.

3. Со стола берётся кубик-домино и кладётся в шкатулку, шкатулка закрывается, открывается — кубик исчез.

Мы видим здесь следующую последовательность использования реквизита: трость-платки-кубик-шкатулка. Реквизит разнообразный, но обязательным условием является присутствие в каждом трюке одного из предметов, аналогичного тому, что использовался в предыдущем. Если пользоваться в представленном блоке дальше тем же принципом, то четвёртый трюк должен быть со шкатулкой и каким-либо предметом, который не должен быть кубиком. Вместе с тем поскольку во втором трюке участвовали два предмета — платок и кубик — третий трюк мог быть не с кубиком, а с платком. Ещё возможен вариант, когда третий трюк был бы с платком, а четвёртый — с кубиком. В таком случае третий и четвёртый трюк стали бы связаны не между собой, а со вторым трюком номера. Такой тип связки, когда сначала демонстрируется трюк с несколькими предметами, а потом — несколько трюков с каждым из этих предметов, можно назвать сепаратным. Противоположный вариант, когда сначала демонстрируется несколько трюков с разным реквизитом, а потом один трюк, в котором участвует весь реквизит предыдущих трюков, также встречается — этот тип связки можно назвать синтетическим. Пример синтетического типа связки мы наблюдаем в номере «Иллюзия с цветами», анализ которого будет представлен позже⁴. И сепаратный, и синтетический вид связок можно рассматривать как усложнённый вариант связок между соседними трюками. Сепаратные связки больше подходят для начального блока номера, синтетические — для финального: в первом случае идёт как бы расширение, а во втором — сужение, символизирующее завершение.

Если выстраивать номер, лишь пользуясь одним единственным типом связки, — в данном случае, связки на основе общности реквизита соседних трюков — то это, во-первых, будет способствовать созданию нежелательной монотонности, а во-вторых, достаточно сильно будет сужать сферу подбора трюков: может оказаться весьма проблематичным подбирать только те из них, где имеется общность реквизита. Всего этого можно избежать, прибегая к другим типам связок. Прежде всего, это связки на основе общности формы и цвета. Возьмём уже упоминавшееся нами начало номера — превращение трости в платки. Если использовать связку на основе формы, то за этим трюком может последовать, например, фокус с верёвкой — ведь она также имеет продолговато-округлую форму⁵. Если же использовать связку на основе цвета, то следует взять предмет, который по цвету совпадает либо с тростью, либо с платками.

Помимо этого, можно выделить и ещё один тип связок, который также встречается весьма часто, — это связки на основе общности иллюзионных эффектов. И чем чаще распространён эффект, тем, естественно, легче подобрать к нему трюки, которые будут связаны с ним данной общностью.

Проиллюстрируем взаимосвязь на основе общности эффекта следующим трюковым блоком:

1. Соединение и разъединение верёвочных колец.

2. Прохождение волшебной палочки сквозь стекло в раме.

3. Свеча, проходящая сквозь платки.

Все три фокуса данного блока объединены, прежде всего, общностью эффекта проникновения⁶. Трюки, обладающие данным эффектом, имеют, как правило, большую длительность. Поэтому связки на основе эффекта проникновения чаще присутствуют в середине номера, а не в начале, и не в конце, где требуются более короткие по времени эффекты.

Приведём ещё пример блока, основанного на общности эффекта, но теперь уже — эффекта превращения:

1. Превращение огня в чаше в перьевые цветы.

2. Прозрачный куб, заполненный различными предметами, кладётся в коробку. Коробка закрывается, открывается, и из неё достаётся клетка с птицей.

3. Превращение платка в трость.

Данный блок уже предназначен для завершения выступления. Трюки с превращением являются наиболее зрелищными, а потому весьма часто именно ими фокусники заканчивают своё выступление. Если же в конце номера находится целый блок превращений, то это выглядит особенно эффектно. Вместе с тем в данном блоке мы использовали и ещё одну связку — связку на основе дополнительности размеров: один из трюков имеет малый размер реквизита (превращение платка в трость), один — средний (превращение огня в цветы), один — большой (трюк с коробкой). Связки на основе дополнительности будут предметом дальнейшего рассмотрения.

Итак, пока мы можем выделить четыре основных типа взаимосвязи иллюзионных трюков — на основе общности реквизита, цвета, формы, эффектов. Установление такой взаимосвязи между соседними трюками можно назвать эффектом домино — также как косточки домино кладутся одна к другой по принципу общности чисел, так и трюки следуют друг за другом в номере на основе общности реквизита, цвета, формы, эффектов.

Для большей наглядности проиллюстрируем всё это ещё и следующим способом. Обозначим в каждом трюке элементы, способные создавать общность, латинскими буквами, а поскольку этих элементов у нас выделено четыре, то и буквенное обозначение должно состоять из четырёх букв. Допустим, один трюк мы обозначим как ABCD, а другой — EFGH. Мы видим, что общих элементов у них нет. Но стоит нам добавить между ними трюк KBLH, как все три трюка оказываются связанными между собой благодаря элементам B и H. Изобразим это в виде столбца:

ABCD

KBLH

EFGH

Связка между этими трюками не является наглядной, она не бросается в глаза — это связка психологическая, которая устанавливается благодаря ассоциации по сходству, а именно: трюк ABCD ассоциируется с трюком KBLH по той причине, что имеет общий элемент B, а трюк KBLH с трюком EFGH — благодаря общему элементу H. В результате, все три элемента воспринимаются как ассоциированные друг с другом. Ещё большей связки мы достигнем, если в качестве связующего поставим трюк с элементами ABGH. В этом случае между трюками будет установлена уже связка на основе двух элементов:

ABCD

ABGH

EFGH

Французский психолог Т. Рибо трактовал ассоциацию по сходству как «главный источник материалов творческого воображения» (27, с. 19) и говорил, что в её основе лежит смешанная работа ассоциации и диссоциации (абстракции). Действительно, чтобы подобную ассоциацию можно было провести, предварительно необходимо элементы абстрагировать (диссоциировать), и только потом уже возможно установление ассоциации. Это ещё раз говорит о том, что как для создания произведений искусства, так и для их восприятия необходимо обладать развитым отвлечённым мышлением.

Гармония и дополнительность

Мы до сих пор говорили о связках на основе общности, однако это не единственный вид связок, способный объединять элементы номера в одно целое. Другой важный вид связок — это связки на основе дополнительности. Отношение дополнительности лежит в основе гармонии, и такой вид связок придаёт номеру гармоничность.

Понятие «гармония» является не менее сложным, нежели понятие «целое», которое будет позже внимательно рассмотрено⁷, и тоже относится к философским категориям. Также оно тесно связано и с идеей совершенства — то, что гармонично, то одновременно и совершенно. Понятия «целое» и «гармония» отнюдь не совпадают, но имеют достаточно большую сферу пересечения. Гармония уравновешивает части целого по отношению друг к другу. Противоположностью гармонии является дисгармония, или, по-другому, диссонанс. Любой, даже малейший диссонанс действует на произведении искусства разрушающе.

Используемые в иллюзионных трюках предметы достаточно разнообразны, и чётко выделить среди них типы противоположностей, лежащие в основе отношения дополнения, является задачей невыполнимой. Однако, если говорить о дополнительности не конкретной, а абстрактной, то выделение противоположностей в той или иной мере уже становится осуществимым. Рассмотрим возможность дополнительности на основе каждой из выделенных нами абстракций, составляющих основу взаимосвязи иллюзионных трюков.

Могут ли быть связи на основе дополнительности эффектов? Здесь потенциал крайне низок. По сути, имеется лишь два противоположных эффекта: появление и исчезновение. Связка на основе дополнительности этих эффектов присутствовать в номере может, но велика вероятность, что она не будет иметь серьёзного значения, ибо ощутимое воздействие имеет только множество связок, основанных на одном принципе, а не одна единственная.

Дополнительность формы обладает уже несколько большим потенциалом. Остроугольная (треугольная) и трапециевидная формы реквизита в выступлении фокусника встречаются крайне редко, а потому их нет смысла делать предметом обсуждения. Реквизит фокусника, как правило, имеет либо прямоугольную, либо округлую форму — то и другое в многочисленных вариациях. Эти два вида формы являются противоположными. Но можно ли назвать их дополнительными? Если мы будем исходить из психологического закона относительности, обозначенного А. Бэном, который гласит: «Изменение ощущения составляет необходимое условие сознания» (4, с. 59), то да. Суть этого закона в том, что однообразные ощущения ведут за собой притупление чувств, что обусловлено свойствами нервной организации. Этот закон «обнаруживается во всех изящных искусствах под именем контраста» (там же, с. 62). Прямоугольная и округлая формы как раз и представляют собой такой контраст. Присутствие лишь одной из них обедняет номер и притупляет его восприятие. Допустим, весь номер состоит исключительно из манипуляции с картами — подобных номеров немало, — в таком случае присутствует только прямоугольная форма. Но если мы добавим в начало номера манипуляцию с шариками, что также периодически встречается, то тем самым номер сразу же обогатится — не только по трюковой части, но и в плане дополнительности формы: он станет более гармоничным. Далее в разделе анализа композиции номеров будут показаны несколько примеров того, как округлая и прямоугольная формы удачно соседствуют в иллюзионных номерах.

Выше мы упоминали о дополнительности размера. Дополнительность по принципу малый-средний-большой является достаточно расплывчатой, ибо «малое», как и «среднее» с «большим», можно трактовать по-разному. Попытка определить более точные пропорции, лежащие в основе гармонии и эстетического восприятия, принадлежит Леонардо да Винчи. Гармоничную пропорцию он назвал «золотым сечением». Смысл золотого сечения состоит в том, что если целое разделить на бо́льшую и меньшую часть, то соотношение между меньшей и большей частью должно быть таким же, как между большей частью и целым. Проиллюстрируем это. Допустим, фокусник поочерёдно выполняет трюки с верёвками, в одном фокусе — верёвка меньшей длины, в другом — несколько большей, в третьем — ещё большей. Для достижения гармонии соотношение длины верёвок достигается через выраженную в числах пропорцию золотого сечения, которая составляет 1:1,618. Зная эту пропорцию, легко сделать вычисление. Если средняя верёвка у нас 55 см., то длинная должна быть 89 см., а короткая — 34 см. Когда же речь идёт о соотношении размера разнопланового реквизита, то сопоставляться должен его объём. Сделать подобное вычисление здесь достаточно трудно, да и не нужно. При развитом чувстве художественности оптимальное соотношение чувствуется интуитивно. Следует добавить, что правильность принципа золотого сечения трактуется неоднозначно, скорее, он имеет лишь какую-то ограниченную область применения, то есть в одних случаях может действовать, а в других — нет. В каких именно случаях он действует — чёткого ответа на этот вопрос не имеется.

Достаточное большое распространение в разных областях искусства имеют и более простые гармоничные пропорции, которыми пользовался, в том числе, тот же Леонардо да Винчи. В музыке октава имеет пропорцию 1:2, квинта 2:3, кварта 3:4, большая терция 4:5, малая терция 5:6. В фотоискусстве наиболее распространёнными соотношениями сторон фотоснимка являются 1:1, 2:3, 3:4 и 4:5. Можно ли распространить подобные простые соотношения на иллюзионный жанр? Если принять за единицу иллюзионный трюк, то некоторые из вышеназванных гармоничных сочетаний вполне применимы к номерам, имеющим блоковую структуру. В качестве примера можно привести номера, которые позднее станут предметом нашего анализа: в номере «Иллюзия с цветами» сочетание трюков первого и второго блока составляет 3:4, а в «Дивертисментном номере с блоковой структурой» имеются четыре блока, соотношение между которыми 2:2:2:2.

Ещё один вид дополнительности, который следует назвать, и который часто встречается в иллюзионных номерах, — это зеркальность. Под зеркальностью мы понимаем элемент композиции, когда две половины номера (либо только их часть) соотносятся друг с другом как противоположности. Проиллюстрируем это на примере зеркальности эффектов. Номер, полностью построенный по такому принципу, может представлять собой, например, следующую последовательность эффектов:

1. Превращение.

2. Изменение цвета.

3. Проникновение.

4. Перемещение.

5. Проникновение.

6. Изменение цвета.

7. Превращение.

Мы видим совпадение эффектов 1—7, 2—6, 3—5. Эффект под номером 4 в данном случае выполняет функцию разделения номера на две части. Такой разделительный эффект вовсе не обязателен. Например, зеркальность номера из восьми трюков может выглядеть так: 1—8, 2—7, 3—6, 4—5.

Зеркальность может быть как полной, так и частичной, например, зеркально противоположными могут быть лишь первый и последний трюк номера. Классический пример: начало номера — превращение трости в платки, финальный трюк — превращение платка в трость. В данном случае зеркальность обеспечивается не только единством эффекта (превращения), но и общностью реквизита, а также (и это новое!) противоположностью иллюзионного действия (трость → платки; платок → трость); а если трости будут окрашены одним цветом, то мы получим ещё и связку на основе цвета.

Реализация принципа зеркальности в конкретных номерах будет нами позже показана при анализе композиции номера «Металлические и перьевые кольца», а также номера В. Данилина «Ширма».

Номер как развивающееся целое

Теперь обратимся к выделенным А. С. Карташкиным реквизитным принципам⁸. С принципом однообразия реквизита дело обстоит просто — он рождает связку между всеми трюками номера на основе общности используемого реквизита. Номера, построенные по такому принципу, по нашей классификации относятся к тематическим. Общность реквизита сама по себе ещё не обеспечивает целостности номера, но всё-таки существенно способствует этому. Если фокусник решил сделать номер с картами или цветами, то это ещё не значит, что номер будет целостным вне зависимости от того, какие трюки будут использоваться и в каком порядке — такой номер вполне может быть составлен хаотично и не представлять собой нечто целостное. Можно сказать, что единство реквизита способствует созданию общей линии, связывающей между собой трюки номера, однако нельзя говорить, что одной этой линии будет достаточно для обеспечения его целостности. Чтобы создать между трюками номера взаимное и достаточное притяжение, нужна не одна, а множество объединяющих линий, пронизывающих номер в самых разных направлениях.

Принцип развития реквизита предполагает связку другого типа — каждый последующий трюк выступает как элемент процесса увеличения размера реквизита. Например, первый трюк фокусник демонстрирует с маленькой верёвкой, второй — с верёвкой средней длины, а третий — с более длинной верёвкой. Однако, если связка между трюками рождается на основе процесса увеличения реквизита (восходящей градации), то она должна точно также иметь место и в обратном случае — при уменьшении этих размеров (нисходящей градации⁹). Но на практике мы постоянно встречаем лишь первое: примеров того, когда артист переходит от более мелкого трюка к более крупному предостаточно, а вот обратное — большая редкость. Это значит, что мы должны искать другое объяснение популярному среди фокусников использованию восходящей градации реквизита.

Если смотреть на целостность иллюзионного номера только как на взаимосвязь трюков, то он представляется как нечто статичное, в то время как одни трюки в нём сменяются другими, т. е. происходит определённое движение. В связи с этим следует упомянуть разделение искусств, которое, основываясь на работах Лессинга, даёт Ю. Мильталер (23, с. 89). С одной стороны, он выделяет «искусство покоя», которое также можно назвать и как «искусство совместных впечатлений» и как «искусство одновременного созерцания». С другой стороны, существует «искусство движения», которое одновременно является «искусством сменяющихся впечатлений» и «искусством последовательного созерцания». Иллюзионный жанр здесь следует отнести ко второй категории. Но только нельзя согласиться с термином «последовательность» впечатлений. Простая последовательность не предполагает развитие, а представляет лишь изменение от одного к другому. При отсутствии развития зритель быстро теряет интерес к происходящему. Чтобы завладеть вниманием зрителя, номер должен развиваться в определённом направлении. Трюки должны не просто следовать один за другим (пусть и во взаимосвязи), а развивать некоторое действие. Тем самым иллюзионный номер представляет собой не просто целое, а развивающееся целое. Одним из способов придать такое развитие как раз и является построение иллюзионного номера с использованием восходящей градации реквизита. Обратное — нисходящая градация, т. е. демонстрация трюков с реквизитом всё меньшего и меньшего размера — хоть и рождает связку между трюками, но тормозит развитие номера, а потому и встречается крайне редко. Поэтому в дальнейшем под термином «градация» мы будет иметь в виду только градацию восходящую (независимо от того, является она многоступенчатой или нет). Вместе с тем отсутствие многоступенчатости при уменьшении размера реквизита следует выделить отдельно, ибо это, в отличие от многоступенчатой нисходящей градации, имеет место в иллюзионных номерах достаточно часто, и назвать данное явление можно деградацией. Весьма сильная деградация реквизита чаще применяется между блоками номера и является одним из способов подчеркнуть начало нового блока. Допустим, фокусник начал выступление с мелкого трюка, в следующем перешёл к реквизиту чуть крупнее и завершил начальный блок фокусом с ещё более крупным реквизитом. И вот здесь нужно как-то дать понять зрителю, что начальный блок закончен, что начинается переход к основной части. Одним из возможных способов показать это как раз и является деградация реквизита — артист снова берёт мелкий реквизит, что символизирует начало относительно нового действия.

Редко встречается, чтобы весь номер представлял собой непрерывную градацию реквизита. Как правило, присутствует и деградация, расставляющая запятые в иллюзионном номере. Но как же быть тогда с развитием? Ведь только номер стал развиваться на основе градации реквизита, как вдруг наступает деградация. Развитие прервано? Оно было бы прервано, если бы отсутствовали другие факторы развития номера. Не в меньшей мере, чем градация реквизита, на развитие действия иллюзионного номера влияет и градация эффектов. Этот тип градации предполагает, что каждый последующий трюк должен быть эффектнее, нежели предыдущий. Финальный же трюк номера, как правило, является наиболее эффектным и представляет собой кульминацию номера. Однако, если все трюки номера выстроить по схеме непрерывной градации эффектов, то это будет монотонно. Поэтому здесь также имеет место деградация, применив которую фокусник может начать новый отсчёт нарастания эффектности трюков. Говоря о градации эффектов, мы опять имеем дело лишь с градацией восходящей. Нисходящая же градация эффектов в иллюзионном жанре практически не встречается.

При построении градации эффектов нужно иметь в виду, что эффект трюка в некоторой степени зависит и от его места в номере, например, в рамках одного номера конкретный трюк будет более эффектным в начале, а в рамках другого — в середине номера (это, нужно сказать, относится не ко всем трюкам, например, есть трюки по своей сути подходящие исключительно для начала или финала номера). Получается некоторый парадокс: место трюка в номере зависит от его эффектности, а эффектность трюка зависит от его места в номере. Такая непростая ситуация разрешается путём мысленных экспериментов, когда в воображении строятся различные варианты номера. После мысленных экспериментов переходят к реальным, и те варианты, что были одобрены в воображении, проверяются на зрителях.

Обобщая оба вида градации-деградации, можно сказать, что деградация сознательно применяется для того, чтобы дать в номере новое место для реализации принципа градации: после нескольких трюков с увеличивающейся силой эффекта (или размера реквизита) исполнитель вдруг сознательно исполняет или более слабый трюк (в случае градации эффектов), или трюк с более мелким реквизитом (в случае градации реквизита). С одной стороны, это образует некоторую паузу в развитии номера, но с другой — открывает поле для новой волны градации. Деградация в построении номера обычно используется не чаще одного-двух раз. При этом достаточно редко используется одновременная деградация и силы эффекта и размера реквизита, ибо это ослабляет номер, делая в нём некий провал, а если уж такая деградация и имеет место, то следующие за ней трюки должны быть значительно сильнее и крупнее, чтобы её сгладить.

Одновременное использование в номере обоих типов градации не является непременным условием, и вполне возможно, что акцент в развитии будет делаться на чём-то одном — либо на реквизите, либо на эффектности. Зачастую это бывает вынужденным, ибо также как при установлении связок между трюками один тип связи может вытеснять другой, так и один тип градации может быть вытесненным другим, например, исполнитель может оказаться перед выбором: либо поставить более крупный трюк, либо более эффектный. В идеале, конечно, эффектность и укрупнение должны совпасть, однако на практике не всегда удаётся подобрать трюк, соответствующий сразу обоим критериям, и исполнителю приходится жертвовать чем-то одним. В таком случае в целях сохранения развития номера важно не допустить, чтобы неиспользуемая градация превратилась в деградацию. Достичь этого можно за счёт простого уравновешивания эффектов или размеров реквизита: если используется только градация эффектов, то размер реквизита должен быть примерно одинаковым, а если используется только градация реквизита, тогда сила эффектов трюков должна быть примерно равной.

Два выделенных нами типа градации являются основными в обеспечении развития номера. Однако можно выделить ещё и цветовой вид градации, который встречается в иллюзионных номерах. Этот тип градации подробно показан нами при анализе композиции некоторых номеров¹⁰. В номере Пилу цветовая гамма меняется следующим образом: сначала доминирует красный цвет, потом к красному добавляется белый, а в конце номера — ещё и синий. В «Дивертисментном номере с малым количеством реквизита» первый блок имеет бело-красный цвет, второй — сине-красный, а в третьем объединены все ранее присутствующие цвета (белый, синий и красный), и к ним ещё добавлен серебристый. В обоих случаях мы имеем дело с тем, что цветовая гамма по ходу номера становится всё более богатой — в этом и состоит в данном случае цветовая градация.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

См. подробнее об этом разделении в главе «Интересное и прекрасное в искусстве».

3

Пер. М. Гаспарова.

4

См. раздел «Анализ композиции иллюзионных номеров».

5

Этот тип связки использовался в номере «Металлические и перьевые кольца», анализ композиции которого дан в соответствующей главе.

6

Между вторым и третьим трюком здесь также видна связка на основе общности формы: свеча и волшебная палочка имеют сходную продолговато-округлую форму.

7

См. главу «Совершенство и фактор целостности».

8

См. главу «Основные композиционные связки».

9

Термины «восходящая» и «нисходящая» градация имеют место в литературе, где ими обозначают эмоционально-смысловое нарастание или ослабление в определённых частях художественного произведения.

10

См. соответствующий раздел.