Послание в будущее

Паата Шалвович Амонашвили, 2017

В этом захватывающем романе рассказ о событиях жестокой войны, которая разгорелась в 1618 году в Европе. Члены чешского протестантского сообщества превращаются в изгнанников. Среди них пастор Ян Амос Коменский, который стремится исправить все дела человеческие через всеобщее воспитание. Ради этого он пишет послание будущим поколениям, но на его пути встает жестокий и коварный кардинал Лохелиус. В оформлении обложки использована композиция Мариам Давитинидзе.

Вторая Часть

1. Пять тысяч книг о том, как верить в Бога

Из Праги мы направлялись в сторону Угерского Брода вдоль полей, холмов и лесов Чехии, на экономном автомобиле, который нам дешево дали напрокат. Мы ехали в музей Коменского, где я хотел почувствовать дух того времени, ознакомившись с историческими экспонатами. В глубине души я надеялся прикоснуться к чему-нибудь особому.

В десяти километрах от Угерского Брода мы нашли гостиницу в курортном городке Лухачевич. Там полезные источники, но это место мы выбрали потому, что нам понравилось название гостиницы — Дум Тамара.

Дорога на машине от Праги до Лухачовича занимала около четырех часов, и мы все это время наслаждались чешскими пейзажами и обсуждали старичка, которого встретили в самолете.

Я сказал Тамаре:

— Не знаю, откуда он знает то, что знает, но он настоящий клад для книги. За ним просто надо записывать! Молодец, что ты включила диктофон…

— Всегда рада помочь.

— Я так растерялся, когда за ним пришла медсестра… Даже имя не спросил!

Тамара ответила:

— Если хорошо поищем, уверена, мы его найдем. В музее Коменского о нем должны знать. Он же известный комениолог.

— Да, так и сделаем.

— Если честно, меня старичок разочаровал.

— Чем же?

— Он сказал, что современная школа создана Коменским, а сегодня большинство детей не хотят идти в школу. Среди них и наша внучка. Получается, это вина Коменского что ли?

Я ответил:

— Ну, возможно, что так.

— Наконец, непонятно, он учитель или священник?

— Учитель, ученый и епископ протестантской секты в одном лице.

— Какая это секта?

— Они искали спасение.

— Спасение чего?

— Спасение души от грехов и соблазнов. Тогда, в средние века, все очень заботились о спасении души.

— Как же они хотели спасать души?

Я ответил:

— Расскажу, что знаю. Они верили, что душа обычного человека спасется через душу Христа, а тело обычного человека спасется через тело Христа. Потому и называют Христа спасителем.

— Ну, да, — сказала Тамара, — так оно и есть.

— Так, вот, для спасения человеку нужно единение с Христом, а это возможно через семь таинств.

— Давай вспомним все. Сначала крещение, потом венчание, потом покаяние… Что еще?

— Миропомазание, которое называют еще конфирмацией; потом рукоположение, то есть посвящение в священно–служители; есть еще елеосвящение больных, когда наносят капли масла на тело; и, наконец, возможно самое главное — это причастие, когда мы приобщаемся к Христу через хлеб, как символ его тела и вино, как символ его крови.

— Это самое главное таинство?

— В секте Коменского его считали важнейшим. Хлеб и вино дает нам священник, и тогда в нас входит частица Христа, и мы получаем Его благодать. Конечно, нужна еще живая вера и искренняя любовь к Богу, иначе таинства бесполезны. Во времена Коменского говорили, что «Отче наш» не спасет, если давать волю своим телесным похотям, делая стыдные дела с грешниками.

— Правильно.

— Так, вот, с одной стороны, они искали спасение души, с другой, видели плохих священников римской церкви, которые ссорились между собой, и даже сам папа совершал нехристианские дела. Естественно, что они разочаровались и не хотели принимать таинства от таких священников.

— Что конкретно их возмущало?

— В первую очередь то, что папа римский сам стал феодалом, захватил земли, сокровища и держал в своем повиновении королей и императоров, священники купались в роскоши. Папа Бонифаций Восьмой выступал перед народом в императорском обличии и надменно говорил: «Я сам император».

— Получается, у них был свой бизнес?

— Да. И своеобразная коррупция. Симония, например.

— Что это такое?

— Это как бы торговля Святым Духом.

— Как можно продать Святой Дух?

— В новом завете описан эпизод про одного самари–тянского волхва по имени Симон. Он увидел, что когда Апостол Петр возлагает руки, через это подается Святой Дух. Тогда он принес деньги Апостолу Петру и сказал так: «Дайте и мне власть сию, чтобы тот, на кого я возложу руки, получал Духа Святого». На это Апостол ему ответил: «Да будет серебро твое в погибель с тобою, потому, что ты помыслил дар Божий получить за деньги». После этого продажа Святого Духа называется симонией, и это сильно распространилось среди католических священников средневековья. К примеру, если было много золота, можно было купить место епископа или очень доходное место священника. Таких священников никто не уважал. Церковь они превратили в бизнес. Говорили о Боге, думали о золоте. Особенно хорошо продавалась индульгенция.

— Знакомое слово. Напомни, что это такое?

— Это торговля грехами. За деньги выслушивалась формальная исповедь и выдавался соответствующий сертифи-кат об отпущении грехов. Чем тяжелее грех — тем дороже стоил сертификат.

— Кошмар.

— Еще Римская церковь запретила молиться на родном языке. Можно было только на латыни. А последней каплей стал запрет для народа причащаться хлебом и вином.

— Как же так?

— Народу разрешили причащаться только хлебом, а вино запретили.

Тамара возмутилась:

— Людям запретили спасать душу! Это безобразие. Как такое можно было допустить?

— Это тоже был бизнес католической церкви, а чехи мешали этому бизнесу, когда требовали жить по правилам первой апостольской церкви. Поэтому началась война против них.

— Напомни, что подразумевается под апостольской церковью?

— Это, так сказать, первобытная христианская церковь с правилами, которые учредил сам Христос, и по которым жили апостолы. Потому она и называется апостольская.

— Понятно.

— Затем появился духовный вождь чехов, Ян Гус, великий богослов, магистр Пражского университета. Он хотел очистить католическую церковь от скверны.

— Он добился изменений?

— Он добился того, что его сожгли на костре, и тогда началось восстание и пошли гуситские войны между Чехами и католиками. Был такой город гуситов на горе Табор. Там гуситы молились, причащались и вели настоящую братскую жизнь. Представь, 1419 год, двести лет до Коменского, город Табор не подчинялся католической церкви и мечом защищал свою веру, которую считал чистой. Само слово табор, говорят, означает палатку. Это был палаточный город с палаточной часовней. В ней священники справляли массовые религиозные праздники, на которых собирались десятки тысяч верующих. Однажды, в день святой Марии, там причастились 62 тысячи верующих. Все вели себя тихо и праведно, пели священные песни, называли друг друга братьями, богатые разделяли пищу вместе с бедными, никто не воровал и в конце все мирно расходились.

— Что же было дальше?

— Были войны, и возникло «Братское Единство» — новая церковь с новыми порядочными епископами, которых слушались и доверяли. А двести лет спустя, в их сообществе родился Ян Коменский. Он и его сестра рано осиротели. Преподобный Ланецкий, священник их церкви, заменил им отца. Потом он увидел, что Коменский очень способный мальчик, дал ему второе имя — Любящий — а также дал университетское образование, посвятил в пасторы и отправил в Фульнек на должность попечителя школы. Там Коменский женился на Магдалене из Пшерова. У них родились два мальчика, но вскоре началась тридцатилетняя война. Об этом и рассказывал нам профессор в самолете.

Тем временем мы прибыли в Лухачович, разместились в «Дум Тамаре» и тем же вечером испили кисловатую воду из одного источника.

С утра мы направились в Угерский Брод, в музей Коменского. Купив билеты, мы начали рассматривать картинки и гравюры: костер, на котором горел Ян Гус, гонения вероотступников, массовая казнь еретиков, католики закалывают гугенотов, жаркий спор богословов, жестокое убийство монахов-католиков гуситами, сожжение Угерского Брода, и, наконец, здание дома в Кувалде, где было основано «Братское Единство» ради спасения душ по заповедям Христа.

Тут же были портреты Карла Жиротинского и императора священной римской империи Фердинанда и изгнанного монарха Богемии Фридриха Пфальцского, которого прозвали королем на одну зиму, потому что он царствовал лишь пару месяцев зимой, а весной его свергли.

В следующем зале мы нашли книги о Коменском на грузинском языке.

— Смотри, — сказал я Тамаре, — это книга грузинского комениолога. Он был марксистом и утверждал, что Коменский находился в плену религиозных заблуждений своего времени, потому не смог возвыситься до истинно научного метода марксистко–ленинского диалектического материализма.

В следующем зале мы нашли имитацию школьного класса времен Коменского. Присев за парту, мы представляли себя учениками.

Тамара сказала:

— Надо бы спросить о нашем профессоре.

Я даже не успел согласиться, как позади нас послышался голос:

— Хорошо развлекаетесь…

Мы резко обернулись и…

Вот удивление!

Это был наш профессор в своем инвалидном кресле.

Я просто проглотил язык, а Тамара сказала:

— Вот мы вас и нашли.

Профессор покачал головой:

— Не нашли. Я сам к вам вышел. Я ждал вас еще вчера. Следуйте за мной.

Он развернулся и покатил к выходу. Мы поспешили за ним. Проведя нас по коридорам, он докатился до высокой старинной двери с охранником, который немедленно нас пропустил. Мы оказались в обширном зале с очень высоким потолком, до отказа набитым полками старинных книг.

Профессор сказал:

— Это закрытое книгохранилище, куда мы не пускаем посетителей. На этой стене карта Моравии, которую составил сам Коменский, а на той полке — книги, которые, я подозреваю, он сам держал в руках. Правда, я не могу подтвердить свои слова, но так подсказывает мне интуиция. Можете подойти и посмотреть поближе.

Я сказал:

— У меня ощущение, что мы путешествуем на машине времени.

Мое внимание привлекала одна книга, которая стояла на полке как-то обособленно.

Профессор сказал:

— Это уникальное издание «Рая сердца». Там есть правки, которые, возможно, вносил сам Коменский. Разрешаю подержать ее и даже полистать…

Я с трепетом взял книгу и открыл. Рисунок, отражающий небеса, заворожил меня. Я не мог оторваться от ангелов, от божественных облаков, от Святого духа, который нисходил сверху вниз.

Профессор сказал:

— В этой комнате собрано пять тысяч уникальных книг. Все они про одно и то же — как найти рай сердца через искреннюю веру в Бога. Это не удивительно. Ведь их писал епископ. И тем ироничнее звучат наши выступления на многочисленных конференциях комениологов времен Советского Союза, когда академики и профессора изощрялись, чтобы осветить мировоззрение Коменского с позиций марксизма и найти материалиста в настоящем богослове. Звучит даже смешно. Вот и получилось, что мы взяли лишь внешнюю оболочку его учения, а суть отбросили. Именно поэтому дети не хотят ходить в школу.

— Интересно, что сказал бы сам Коменский, слушая вас сейчас? — спросил я.

Профессор улыбнулся:

— Хороший вопрос. Хотите продолжение моего рассказа?

Надо ли было спрашивать?!

2. Грезы Ясема

Ясем грезит на рассвете, перед пробуждением.

Сквозь пелену тумана он видит изображение таинст–венной реки.

Подталкиваемый любопытством, он скользит по речной воде, где все меняется в непрерывном колебании, и начинает понимать — это Река Времени. Поток течет из прошлого в будущее, и если скользнуть по туману вверх по течению, то попадаешь в берега прошлого. Он непроизвольно стремится против течения, пока не встречает причудливые тени величественного здания с громадными колоннами.

Это дворец или храм?

Ясем почему-то решает, что ему туда и надо.

Он плывет внутрь и находит себя посередине огромного зала.

Здесь готовится какой-то праздник.

Прибывает народ. На всех торжественные костюмы и пестрые галстуки с диковинными узорами. Люди важно поправляют эти галстуки, пожимают друг другу руки и рассаживаются по креслам, пролистывая записные книжки. Некоторые держат в руках горящие трубочки, время от времени прикладывают их к губам, затягиваются и пускают мутный дым друг другу в лицо, совершая взаимное обкуривание.

Языческий ритуал?

Таинство какое-то?

Перед амфитеатром — сцена, где висит гигантский портрет задумчивого человека, сидящего перед открытой книгой с пером в руках.

Похож на учителя Яна?

Что за странная надпись под портретом?

«360 лет».

Ясем скользит, увлекаемый своими чувствами, и понимает, что эти люди — ученые мужи, которые начинают диспут. Непонятно, почему они не в докторских или магистерских мантиях?

На сцене появляется наиученейший, наиглавнейший и наиумнейший среди собравшихся. Почему-то Ясем знает имя — профессор Давид Вихонековский.

Все долго и упорно аплодируют ему, пока он поднимется на кафедру. Затем наступает тишина, и он обращается к собранию с торжественной речью.

Ясем пытается понять суть сказанного, что весьма нелегко, ибо говор у профессора причудливый, доклад мудреный, а усилившаяся зыбь Реки Времени искажает и без того очень искаженные образы. Живые картины становятся расплывчатыми, однако, до Ясема доходит некоторый смысл, а в его сознание врезаются даже некоторые фразы.

— В этот торжественный день мы празднуем 360–летие великого сына чешского народа — Яна Амоса Коменского…

— Для правильного понимания Коменского необходимо помнить, что его философия двойственная. Есть полезное зерно в виде его реалистически–материалистической линии, что дало всходы в наш прогрессивный век. Но есть у него и ложная направленность, религиозно–идеалистическая. Он не смог порвать с господствовавшим миропониманием феодальной эпохи — христианством. Коменский сидит на двух стульях…

— Сегодня мы читаем Коменского демистифицированно. Нельзя воспринимать всерьез его ложные воззрения о том, что на Земле будет установлено тысячелетнее «царство Божие». На самом деле, подготовка к «вечной жизни» была для Коменского подготовкой к жизни именно земной, и притом к жизни в коммунистическом общежитии.

— Великий Маркс открыл нам глаза, написав, что христианство превозносит трусость, презрение к самому себе, самоунижение, смирение, покорность, словом — все качества черни. Но для пролетариата, который не желает, чтобы с ним обращались, как с чернью, смелость, сознание собственного достоинства, чувство гордости и независимости — важнее хлеба…

— Великий Ленин учил нас, что религия — средство закабаления трудящихся масс, средство одурманивания рабочего класса. Тем, кто живет чужим трудом, религия продает билеты на небесное благополучие по сходной цене…

— Гениальные Маркс и Ленин дали нам великий метод марксистско–ленинского диалектического материализма и доказали лживость всех религий…

— Но в начале семнадцатого века Коменский не мог уйти от религиозности. Потому он и писал, что Бог назвал себя альфой и омегой, началом и концом всех вещей, из него же, им же и в нем же вся суть.

— Прогрессивность Коменского проявляется и тогда, когда он справедливо ставит под сомнение само существование Бога. Выражая горячий протест против тяжелой действительности, он заявляет — лучше бы мне никогда не родиться, не проходить врата жизни, если после всей мирской суеты мой удел — темнота и ужас. Ах, боже, боже, боже! Если ты существуешь, то смилуйся надо мной, несчастным…

— Даже сам Коменский, этот глубоко верующий человек, справедливо ставит под сомнение само существование Бога…

Ясем поражен диким кощунством ученого мужа. Он взрывается от бессильного негодования. Он думает, что услышав поругание священных предметов, собравшиеся будут возмущаться, но они спокойно соглашаются, кивают и записывают, полностью разделяя эту скверну.

Чем дальше, тем больше содрогается Ясем. Он повержен в жуткий страх от слов этого хулителя Бога по имени профессор Давид Вихонековский.

Ясем не может это стерпеть и скользит прочь отсюда, подмечая в самый последний миг большую надпись на стене: Всемирный Конгресс Комениологов.

Он вылетает из здания и проваливается в Реку Времени, захлебывается в потоке, тонет, но, превозмогая себя, выплывает на поверхность.

Оглянувшись назад, он замечает, что высокое, величественное здание с громадными колоннами, где он только что был, разваливается под ударом разрушающей силы какого-то нечеловеческого оружия.

В испуге Ясем плывет против течения Реки Времени, прочь от жутких картин, назад в свою эпоху. В надежде увидеть что-нибудь хорошее, он осматривается на окружающие берега и, к своему ужасу, видит лишь бедствие, войну и мучение.

Наконец, появляется знакомый городок Пшеров. Здесь вырос учитель Ян. Естественный интерес подталкивает Ясема к Пшерову, он скользит и все разом оживает…

Ясем с тревогой осматривает улицы города и чувствует, что здесь поселилась беда. На улицах никого, кто-то передвигается по кладбищу. Ясем устремляется туда и видит монаха, копающего лопатой одну могилу для десятка усопших. Тела завернуты в грязные тряпки, нет слез и скорбной родни, не горят свечи. Уставший монах возводит взгляд к небесам, и Ясем узнает его. Это преподобный Лукаш, верный член Братства! Сознание Ясема взрывается от мучительных вопросов:

«Какое несчастье здесь приключилось?»

Вместо ответа до Ясема доносится смрадный запах, и неожиданно возникшая кошмарная мысль отбрасывает его куда-то далеко.

«Неужели это мор?»

Ясем невольно плывет по улицам, пропитанным трупным смрадом, и убеждается — в городе гуляет чума…

Ясем попадает в заброшенную таверну. Там несколько грязных мужчин и женщин губят свои души, бездумно упиваясь вином, наслаждаясь грязными ласками и обжираясь. Они поют похабные песни, а один из мужчин в лохмотьях держит огромный бокал вина и кричит:

— Да здравствует день сегодняшний! Есть, пить и отдаваться прихотям! Что же нам еще осталось? Я не знаю, когда и как призовет мою душу Господь? Заколет ли меня саблей солдат сегодня или чумные опухоли покроют мое тело завтра? Но времени я терять не буду! Пью за сегодняшний день!

Осушив весь бокал, он, качаясь, наваливается на пьяную женщину рядом…

Ясем думает:

«Эти несчастные махнули на себя рукой, прячутся через похмелье от самих себя, как будто гнев божий не покарает грешников, где бы они ни были… Пшеров накрыла чума…».

Ясем невольно выскакивает на улицу, и через маленькую форточку его забрасывает в дом с закрытыми ставнями. За ними — мать с двумя детьми стоят перед отцом, главой семейства, который приказывает им:

— Держаться обособленно, подальше от всех. Не смейте трогать чужие вещи и ни с кем не общайтесь. Молитесь, и Бог убережет вас. Мать, иди, повесь тяжелый замок на дверь. Мы не впустим в наш дом черную смерть.

Услышав это, Ясем в ужасе смотрит на мать, которая идет к двери, вешает замок, но ее лицо покрыто черными пятнами, быстро перерастающими в бубонную опухоль…

От болезни ничего не спасает!

Вдруг Ясем вспоминает:

«Учитель Ян отправил свою жену и сыновей сюда, в Пшеров! Он считал, что здесь они будут в безопасности… Боже! Что с ними стало?».

Перед Ясемом следующая картина — дом Яна-Любящего в Пшерове. В дверях чумной лекарь в маске с длинным клювом, стоит, как привидение, как слуга смерти, как сам дьявол. Один только вид его приводит в ужас! Но в душе он скорбит. Сколько несчастья он видел от губительной болезни, которая перекидывается с места на место, как пожар на сухие предметы. Он помнит замученных неутолимой жаждой бросающихся в реку, бьющихся в агонии, стонущих и умирающих людей. От запаха смерти не спасают даже благовония, коими этот врач набивает длинный нос своей маски…

Доктор открывает дверь… Ясем — за ним…

Боже! В доме поселилось неописуемое горе!

Беременная Магдалена, любимая супруга учителя Яна, беспомощно стонет в агонии, и некому за ней смотреть, так как ее родители умерли, а родственники разбежались. Рядом с ней лежит сыновья учителя…

Они уже погибли…

Врач подходит к Магдалене и, наклоняясь над ней, спрашивает:

— Дочь моя, ты меня слышишь?

Несчастная Магдалена поворачивается к врачу, но, не видя его, произносит полушепотом:

— Ян, господин мой, почему я не повиновалась тебе, когда ты просил меня следовать за тобой везде и всюду, в радости и в печали? Почему я возжелала найти спасение у своих родителей, когда должна была искать спасение с тобой? Ведь не муж для жены, а жена для мужа… Теперь я гибну вдали от тебя, а ты об этом даже не знаешь… Прости меня, любимый Ян… Бог меня наказывает за ослушание…

Врач достает из сумки снадобье:

— Выпей это лекарство, дочь моя. Это смесь травяного настоя, вина и измельченного пергамента, на котором записан стих из Библии.

Голос доктора слышен из-под маски приглушенно. Вылив несколько капель в рюмочку, он подносит ее к губам Магдалены, но она замирает, испуская последний дух.

Беспомощно разводя руки, врач выглядывает в окно, видит монаха, который тащит повозку с несколькими телами в лохмотьях.

Врач кричит монаху:

— Эй, Лукаш, захвати усопших и отсюда. Пушки здесь не гремели. Но мор не знает границ.

Душа Ясема разрывается от горя.

Он рыдает…

И это его выталкивает из собственных грез…

Затуманенные образы вокруг него исчезли, и он увидел перед собой Марию, свою мать…

3. Война и Вера

— Сынок, очнись!

Ясем подскочил на постели, будто его укусила оса, и тупо уставился в никуда.

— Мой бедный мальчик! Чем же ты грезил на этот раз?

Ясем тяжело дышал. Увиденные кошмары из будущего бурлили в его сознании, как магма в вулкане, стремясь вырваться на поверхность любой ценой.

— Надо рассказать учителю! — воскликнул он, понимая, что только Ян может взять на себя часть тяжести угнетающих образов.

Мария настаивала:

— Сынок, поговори со мной, что ты видел?

Ясем отрицательно покачал головой.

— Нет, мама, извини. Я не могу сказать тебе.

— Почему? — удивилась Мария.

Вместо ответа мальчик вскочил и сказал:

— Мне надо бежать к учителю.

Мария прослезилась и ответила:

— Что за такая напасть? Все дети как дети, а ты — чудной какой-то, прямо в отца… Царство ему небесное…

Ясем обнял ее:

— Мама, не плачь… Я не властен над грезами. Они давят изнутри.

Ясем накинул залатанный кафтан, выбежал из шалаша и прямо у крыльца наткнулся на нивницских близнецов:

— Что вы тут делаете?

Эраст и Бенедиктом отвечали наперебой:

— Привет!

— Тебя ждем…

— Куда бежишь?

— Мы хотим с тобой!

Ясем ответил:

— У меня срочное дело к Учителю. Вам нечего ходить за мной.

Близнецы не хотели слышать отказ:

— Мы мешать не будем!

— Мы поможем!

Тут на крыльцо выбежала Мария со скатертью в руках:

— Сынок, возьми скатерть и захвати учителю свежие сайки из новой пекарни. Сегодня там первая выпечка.

— Нет, мама, я не могу задерживаться из-за выпечки! — ответил Ясем и побежал к шалашу Учителя.

Близнецы вызвались помочь:

— Мы пойдем за сайками!

— И понесем учителю!

Эраст схватил скатерть, и мальчики помчались в сторону пекарни.

Это происходило в Брандис над Орлицей. Городок принадлежал графу Карлу Жиротинскому, и он стал приютом для беженцев после разгрома Фульнека. Были выстроены шалаши на опушке леса, пресвитеры воздвигли огромную палатку из шерстяной материи наподобие часовни, где совершали богослужение, а рядом с часовней всем миром соорудили пекарню. Народ ожидал первую выпечку. Эраст и Бенедикт прибежали тогда, когда к пекарне подошел сам граф. Он тяжело перенес горечь утраты сына, однако, проявил стойкость духа и действенно помогал Братьям. Последние дни он сам работал на строительстве этой печки.

Народ расступился с поклоном и граф сказал:

— Поздравляю с новой пекарней! Выпечка достанется всем.

Кто-то сказал из толпы:

— Ваше высочество, сначала отведайте вы!

Граф заметил близнецов и сказал:

— Уступим первенство сиротам из Нивницы. Нам подобает проявлять заботу о детях.

Произнеся слово «дети», граф вспомнил потерянного сына и подавил в себе горечь.

Близнецы подпрыгнули от восторга, захлопали в ладоши и принялись низко кланяться.

— Позвольте отнести первую выпечку учителю Яну.

— У нас скатерть наготове!

Граф удовлетворительно кивнул головой.

— Вы славные парни. Будь по–вашему.

Эраст с Бенедиктом наблюдали, как пекарь Дрдоличек взял лопату у своего помощника Варича, и из печного отверстия появились вкусно пахнущие сайки, а за ними последовали аппетитные крендели.

Еле переводя дыхание, Ясем стоял перед учителем.

Сам Ян сидел у огромного стола, полного рукописей, бумаг и книг.

— Друг мой, как хорошо, что ты пришел, — обрадовался мальчику Ян, — смотри, это спасенные тобой бесценные для меня рукописи. Это подвиг!

— Позвольте рассказать мои утренние грезы. Это очень важно! — ответил Ясем.

Ян сказал:

— Конечно, позволю! Но сначала подойди ко мне, чтобы я тебя поблагодарил. Вот, смотри, в этой связке ты спас мои записи относительно того, как можно устроить настоящую школу радости в будущем. Когда Бог будет милостив и вернет нас нашей родине, у нас под рукой уже будут пособия, при помощи которых можно скорее восполнить ущерб, нанесенный школе и юношеству.

Ясем спросил:

— Когда Бог вернет нас на родину?

— Очень скоро. Тогда я построю школу радости, где детям учеба будет в удовольствие… А эта книга…

Учитель уже не успел досказать, потому что в шалаш прибежали близнецы и заговорили наперебой:

— Здравствуйте, учитель.

— Мы прямо из новой пекарни!

— Принесли вам свежую выпечку!

— Здесь сайки и крендели!

— Как мило! — сказал Ян, раскрывая скатерть, — попробуем вместе. Отломите все по кусочку.

Комната заполнилась приятным запахом свежеиспеченного хлеба.

— Очень вкусно! — сказал учитель, — кстати, вам будет тоже интересно послушать. Ясем спас мои рукописи. Среди них — будущая книга «Лабиринт света и рай сердца».

Близнецы принялись спрашивать:

— Что такое лабиринт?

— Что такое рай сердца?

Учитель ответил:

— Во–первых, открою вам секрет, что эта книга о том, как найти счастье. Ведь об этом думают мудрецы во всех краях света и во все времена. В чем высшее благо? На чем может остановиться человеческое стремление? Как достичь успокоения мыслей, не имея уже того, к чему можно стремиться?

Близнецы затараторили:

— Да, да, да! Это самое важное!

— Люди будут спасены, если такое найдут.

Учитель сказал:

— Так вот, «свет» — это наша мирская жизнь, и люди ищут успокоения своих мыслей в предметах света.

— Какие это предметы? — спросил Эраст.

— Да! Хороший вопрос! — добавил Бенедикт.

Учитель ответил:

— Это роскошь и удовольствие, слава и уважение, веселое товарищество и времяпрепровождение. Изучив мир, мудрец Соломон заключил, что все суета и томление духа. Поэтому наш неспокойный ум смотрит на запутанный мир через очки заблуждения и легко теряется.

Ян посмотрел на сайку и сказал:

— Вот, к примеру, выпечка. Задумывались ли вы, мои друзья, о том, каким скудным и простым питанием поддерживается тело человека? Одной сайки хватит на весь день. Но вместо этого люди жадно собирают себе в желудки жареные огузки, копченые колбаски, вареные окорока, всякие паштеты, лакомые печенья с пирогами и все это заливают вином и пивом.

Близнецы заговорили:

— Это повреждает чувства и разум.

— И человек превращается в неразумного зверя.

Ян кивнул:

— Также и телу нужны самые скудные и простые одежды. Люди же тратят состояние, чтобы нарядить себя в пух и прах, надевая шляпы с перьями, бархатные штаны с позументами, расшитые камзолы из тонкого сукна и дорогие башмаки с позолоченными чулками.

— Это называется вычурность, — сказал Эраст.

— И позерство, — вставил словечко Бенедикт.

Учитель продолжил:

— Вот нас изгнали из наших домов, и мы грустим, однако, живем ведь в этих простых постройках. Почему же люди тянуться к княжеским замкам и королевским дворцам, где невозможно даже сосчитать количество комнат?

Тут и Ясем включился в обсуждение, и сказал:

— Учитель, это излишество.

— Правильно. Однако излишество мы наблюдаем повсеместно. Бесчисленные толпы наевшихся вычурных людей кружатся в тумане и ходят в масках, скрывая уродства души своей — собачьи зубы, лисиные хвосты, волчьи когти и обезьяньи рожи. Каждый тянет свою песню, не слушая другого. Все ругаются, ссорятся и воюют, разоряя процветающие города и королевства. А между тем, среди них ходит смерть, вооруженная острой косой и стрелами и сражает всех без разбора. Так бессмысленно и безжалостно губит себя Человек. Однако он же предназначен к бессмертию.

Под впечатлением этого образного рассказа мальчики потеряли дар речи, а учитель продолжил:

— В старину так и было. Наши мудрые предки довольство–вались скудным питанием, простой одеждой и несложными постройками. Все это требовало мало заботы, оставляя много времени для Бога! Но люди отвыкли от простоты, и теперь тысячи мастеров, подвергая себя опасности на суше и на море, добывают и обрабатывают кучу ненужных и причудливых вещей. Сколько зависти и обмана среди этих промыслов. Платьям и постройкам придают какой-нибудь необычайный вид, чтобы выделиться. Зачем? Иногда это даже грешно.

Ясем слушал учителя с большим вниманием, и когда наступило молчание, спросил:

— Как же найти верховное благо, чтобы душа успокоилась?

Учитель ответил:

— Об этом-то и спорят философы и ученые. Но они спорят извращенно. Повздорят, перессорятся и собираются в университете для схватки, которую называют диспутом. Кто считает себя более ученым, старается снискать себе похвалы и известности, ссорясь со всеми. В аудиториях же они ходят с указками, расписывают буквы, черточки и точки. Развеши–вают слова лишь для того, чтобы спорить, что чему соответствует. И как только один пишет или произносит иначе, нежели другие, начинают смеяться. Чертят на стене круг, который требуется превратить в квадрат.

Близнецы звонко смеялись, слушая это.

Ян сказал:

— Все из-за того, что ученые покидают храм своего сердца и ищут успокоение мыслей в богатстве, в словах и в почете. Вот вы вырастете и станете настоящими беспристрастными и честными учеными от Бога! Тогда наука будущего будет совсем другой…

— Я понял! — сказал Ясем, — внешние вещи не приносят блага, если не найти Бога в сердце.

— Ты мудрый малый, — ответил Ясен, — вера в Бога спасет человека, а неверие несет погибель. Однако мы заболтались, друзья. Спасибо близнецам, что угостили. Теперь у нас с Ясемом разговор с глазу на глаз. Эраст и Бенедикт, помогите нам вот как. Подежурьте, пожалуйста, снаружи, чтобы нам никто не помешал, пока мы будем здесь обсуждать кое–что очень важное.

— Я буду отличным часовым! — сказал с гордостью Эраст.

— Я тоже! — не отстал Бенедикт.

После этого часовые удалились. Ян посадил Ясема рядом с собой, сказал:

— Я чувствую, как ты торопишься поделиться. Наверно твои грезы имеют важное значение. Я внимательно слушаю.

Ясем набрался духа и ответил:

— Вы только что говорили об ученых нашего времени. А я видел собрание ученых будущего.

— О! Как интересно!

— Они там не ссорились, не размахивали друг на друга и не насмехались, хоть и выглядели страннее странного.

— Как же?

— Они были одеты в сероватые камзолы с пестрыми галстуками.

— Что они делали?

— Они собрались на торжественное мероприятие в большом зале, говорили между собой, читали заметки и обкуривали друг друга.

Ян насторожился:

— Обкуривали? Они что, язычники?

— Я тоже сначала так подумал, но на язычников они не походили.

Ян предположил:

— Возможно, они это делали для ясности мыслей и просветления, что указывает на их мудрость? Рассказывай дальше.

— Там у них на стене висел огромнейший портрет. Под ним надпись «360 лет». А на нем изображены вы.

Ян кашлянул от удивления и строго сказал:

— Ты должен быть вполне уверенным, если рассказываешь такие вещи.

Ясем ответил:

— Я все так и видел…

Ян смягчился и сказал:

— Ладно. Допустим, что во сне можно увидеть разное. Что они говорили?

— У них выступал главный, и он утверждал нечто невообразимо странное.

— Неужели им открылся прямой путь к Богу?

— Нет, учитель. Он говорил, что их наука давно уже доказала, что… Бога нет.

У Яна перехватило дух, и он невольно выкрикнул не своим голосом:

— Не может быть!

Ясем вздрогнул от неожиданности.

Секунду спустя, Ян взял себя в руки и сказал поспокойнее:

— Сынок, твои грезы становятся кощунственными. Не смей богохульствовать! Твои предсказания оправдываются, но поверить в то, что ты сейчас говоришь, я не могу. Возможно, что с твоими грезами надо бороться молитвой и постом. Не смей далее поносить Бога и церковь! Никакая наука будущего не способна доказать, что Бога нет!

Ясем спросил сквозь слезы:

— Как мне быть?

Ян сказал:

— Давай успокоимся и разберемся. Расскажи мне подробнее, как ты вообще грезишь?

Ясем вытер слезы:

— Я вижу реку времени. По ней я могу плыть против течения в будущее или по течению в прошлое. Все видно, как бы сквозь водную рябь — расплывчато и мутно. Но если я скользну ближе, то берег оживает.

— И ты можешь там скользить по своей воле куда угодно?

— Нет. Меня, как бы подталкивают мои чувства.

— Хорошо. Теперь скажи, каким образом ты слышишь речь и слова?

— Через ту же самую пелену, которая походит на воду. Когда кто-то говорит, появляется водная рябь чувств, ощущений и мыслей. Так и видны обрывки опыта, памяти и знаний говорящего, которые проплывают передо мной живыми образами. Понять того ученого мне было сложно потому, что он мыслил не по–нашему.

Ян задумался:

— Несомненно, у тебя божественный дар. Возможно даже, что тебе помогают ангелы, которые через тебя хотят донести кое–что до нас. Однако я никак не могу принять никакого богохульства!.. Да еще там висел мой портрет? Так?

— Да, я не мог вас не узнать. А под портретом надпись: «360 лет».

— Если это годы со дня моего рождения, а я родился в 1592 году от Рождения Христа, то получается, ты видел будущее 1952 года… Ну, не скрою, ты ввергаешь меня в недоумение. Однако, давай уточним, что же говорил тот ученейший человек? Меня интересует, не называл ли он метод, который они там использовали, чтобы доказать… Не могу даже повторять такое богохульство… Не обкуриванием же ладана они дошли до такого?

Ясем ответил:

— Я даже знаю его имя — Давид Вихонековский. А метод у них называется так — марксистко–ленинский диалектический материализм.

Ян постарался осмыслить это словосочетание, но у него ничего не получилось, и тогда он спросил:

— Что это такое?

— Это высоконаучный метод. С его помощью были открыты сущность человека, законы развития всего общества. На его основе также свершилась какая-то великая революция какого-то рабочего класса и теперь, то есть тогда, они поделили ученых мужей на два лагеря — те, кто были до марксистско-ленинского диалектического материализма и те, кто были после. Первые глубоко заблуждались, а у вторых открылись глаза на истину, ибо это есть единственно правильный научный метод.

Ян развел руки:

— Я в полном замешательстве. Ничего не понять…

Наступило долгое молчание. Ясем набрался смелости и сказал с горечью:

— Но это еще не все, учитель… Я видел Пшеров, покрытый ужасной болезнью… Мор в каждом втором доме… Люди умирали от бубонной опухоли в мучениях и агонии. А те, кто выживал, совсем обезумели… Там я видел тетушку Магдалену… Она умерла в агонии на глазах у чумного лекаря, который не мог ей помочь… И рядом с ней ваши дети… Они тоже погибли. И тогда преподобный Лукаш увез их хоронить… Простите меня, учитель… Я не мог не сказать…

Рыдание помешало Ясему говорить дальше.

Яна охватило неожиданное раздражение и гнев.

Он крикнул на мальчика:

— Я не верю ни единому твоему слову! Убирайся вон с глаз моих долой! И не показывайся мне больше!

Обиженный Ясем сорвался с места и перед тем, как выскочить из шалаша, сказал, задыхаясь от слез:

— Как вы так можете?.. Я доверился вам…

Учитель приказал:

— Вон!..

И Ясем выскочил наружу…

Удивленные близнецы смотрели вслед убегающему другу.

Через минуту из шалаша вышел учитель и сказал:

— Эраст и Бенедикт, я поддался раздражению и плохо поступил с Ясемом. Теперь я очень жалею и хочу вернуть его обратно, догоните его, пожалуйста, и передайте мои извинения.

Ничего не говоря, близнецы развернулись и умчались вслед.

Тут Ян заметил, что приближается граф.

— Государь мой, всемилостивейший, — сказал Ян, — добро пожаловать в мой скромный шалаш…

Граф обнял Яна и ответил:

— Нам надо поговорить. Я только что получил сообщение от Лукаша из Пшерова…

Услышав имя этого пшеровского священника, которое совсем недавно упоминал Ясем, Ян понял, что произошло нечто действительно ужасное.

— Неужели Магдалена?.. — спросил он и больше не смог ничего сказать.

Граф заплакал и ответил вполголоса:

— В Пшерове большая беда. Люди умирают сотнями от мора, занесенного испанскими солдатами. Магдалена и твой мальчик не выжили… Мне очень жаль…

Ян почувствовал, что земля уходит из–под ног.

Граф сказал:

— Я также обязан сообщить последние слова Магдалены. Она сказала, что сожалеет о том, что разлучилась с тобой. Наверно, это наказание ей.

Ян уже не воспринимал слова. Горе овладело им.

В шалаш зашел Ланецкий. Граф поклонился ему и сказал:

— Здравствуйте ваше преосвященство, — поклонился ему граф, — наверно вы хотите поговорить с учителем наедине?

Ланецкий кивнул, и тогда граф молча покинул дом учителя.

4. Грамматика божественной речи

Ян сидел в полном отчаянии. Казалось, что все кончено. Ощущалось единственное желание — поскорей увидеть Магдалену и детей. Бог возжелал призвать их к себе, так значит и ему пора туда же.

Бог послал черную смерть туда, где Магдалена должна была ожидать мужа в полной безопасности. Теперь она ждет его на небесах.

Яна терзали тяжелые вопросы: как всемилостивый Бог мог допустить такую беду? Зачем? Откуда такая напасть? Ведь они жили праведной жизнью!

Теперь все рухнуло, и его ничто не удерживает на земле…

Ян хотел умереть…

Ланецкий сидел напротив и молча наблюдал за ним. Бледное, исхудалое многочисленными постами лицо епископа выражало внутреннее спокойствие и непоколебимую веру, несмотря на постигшую их беду. Его глаза смотрели скорее во внутренний мир, нежели наружу, и говорили, что он видит людей насквозь так же хорошо, как мы видим внешнюю строну людей. Одно его присутствие уже утешало всех, с кем он встречался, однако, горе учителя было настолько велико, что он не видел ничего вокруг себя… Даже своего заботливого благодетеля и воспитателя.

Однако голос епископа вернул его в настоящее.

Ланецкий произнес тихо и умиротворенно:

— Дорогой мой Ян, очнись.

Ян поднял голову и ответил:

— Отец мой, прости мое малодушие, но мне очень тяжело… Я в отчаянии…

Ланецкий кивнул и продолжил вполголоса:

— Сын мой, я ношу отцовскую любовь к тебе. Знаю, тебя тоже переполняет любовь и уважение ко мне, как к опекуну твоему. После гибели твоих родителей я взял на себя заботу о твоем благополучии. Неустанно молился, чтобы в тебе возрастала любовь к познанию, чтобы ты становился чище и исполнялся плодами праведности Христа. Знай, что я молюсь с тобой в этот час горькой потери. Знай, что я скорблю с тобой в эту тяжелую минуту. Откройся мне, доверь свое сердце, и тебе станет легче.

Ян расплакался…

Он долго не мог произнести ни слова.

Наконец он ответил сквозь слезы:

— Отец, вы мой дорогой воспитатель и почитаемый покровитель. Вы свидетель моих тяжких душевных испытаний. Я чувствую себя подвешенным над пропастью, утопаю в своем горе. Хочу найти себя, но блуждаю в замешательстве и нахожу лишь муки. Все вокруг меня полно тоски и бесполезных страданий. Что же у меня осталось? Ничего. Какие мысли? Никакие. Где я? Сам не знаю… Хочу лишь одного — вернутся к своей любимой семье. Бог их призвал, значит, и мне туда…

— Сын мой, не греши. Разве забыл ты, что ты не властен над духом, чтобы удержать его, и нет власти у тебя над днем смерти, и нет избавления в этой борьбе. Но те, кто умирают с Христом, получают дар Божий и жить будут с Христом.

Ян отчаянно покачал головой:

— Так почему же мне так тяжко, отец мой? Они обрели вечную жизнь, значит мне бы радоваться… Но я в сомнениях… Я не могу понять промысел Божий. Почему все не так?

— Откройся мне, сын мой. Что ты имеешь в виду? — спросил епископ.

Ян ответил:

— Мы, верные члены Братского Единства, живем в мире, ищем путь к Богу, верим в скорое наступление золотого века, ожидаем тысячелетнее правление Христа и воспитываем наших детей как достойных сынов для этого будущего. Ведя праведную жизнь, мы должны получать хоть некоторое вознаграждение и в этой жизни тоже. Но все не так… Вокруг нас одни беды. Жестокая судьба превратила нас в изгнанников на собственной земле, а теперь ужасная болезнь отняла у меня любимую супругу и драгоценных детей. Их больше нет. Я лишился семьи и теперь путаюсь среди обманчивых призраков, тону в водовороте горьких сомнений и гибну… Но в таком же положении тысячи наших братьев и соотечественников, которые тоже только и хотят, чтобы жить в мире и искать путь к Богу. Почему все не так? Почему Бог неблагосклонен к нам?

— Не греши, сын мой! Твоя речь звучит как осуждение Господа нашего. Не тебе судить Всевышнего! Не тебе порицать вселенную! Так ты душу свою погубишь! Помни, что неисповедимы пути Господни и непреложны Его законы! Неужели ты возгордился постичь бездну Божественного богатства, глубину премудрости Господа и тайны ведения Бога? Пути его непознаваемы!

Ян сказал с горечью:

— Есть вещи очевидные и без познания. Куда бы ни обратился взгляд мой, он встречает лишь великую досаду, горькое отчаяние и вселенское бедствие! Нет и не будет нам утешения. Нас изгоняют, вражеская сабля не щадит женщин и детей, грязные солдаты заносят беспощадный мор… И вот от смертельной болезни погибла моя почитаемая жена и умерли мои любимые дети. У меня нет более ни дома, ни семьи. Нет блага передо мной, нет высокой цели, к чему стремиться, нет света. Я во тьме, где для меня все закончено. Почему Бог допускает такое?..

Епископ ответил:

— Не забывай святое писание, где сказано, что Бог заключил в непослушание всех, дабы помиловать! Не зря сказано, да будут помилованы непослушные! Не дано тебе познать замысел Господа! Не быть тебе советником Всевышнему! Или ты думаешь дать ему что–либо наперед, чтобы он должен был тебе воздать? Или ты возомнил восседать рядом с Ним, верша судьбу народов? Его деяние — твой урок! Так выучи его вместо упреков. Наберись силы духа вместо жалких слез! Встань, молись Ему в глубочайшей благодарности за все и думай, как продолжать служить Ему искреннее, чище и с верой! Не теряй веру, сын мой! Это гораздо хуже потери семьи и тела…

Ян-Любящий ответил:

— Безумство людей несет смерть всему. И моя семья пала жертвой безрассудства. Я не хочу больше быть среди людей. Я не хочу больше быть в свете. Лишь одно желание движет мной — стремлюсь к одиночеству, тишине и смерти… Я решил больше не выходить из этой хижины до скончания дней моих. Хочу, чтобы Бог забрал меня к себе, к моей семье, прямо отсюда, не откладывая, немедленно. Я был полон жизни, теперь я полон отчаяния.

Епископ сказал:

— Сын мой, с помощью Бога ты возмужал и стал пастором. Взоры братьев и сыновей, сестер и дочерей обращены к тебе с надеждой. В тебе видят опору и надежду. Ты должен вдохновлять свой народ стойкостью веры своей. Теперь же я вижу, что вера твоя поколебалась. Неужели ты приткнулся, чтобы пасть? Не дай Бог тебе неверием отломиться от корней Господа… Я хочу видеть в тебе сына, стойкого в вере, а глаза мои взирают на жалкого и потерянного в неверии человечка. Не уподобляйся язычникам!

Ян вытер слезы и ответил:

— Мой добрейший покровитель, отец мой! Как бы я хотел последовать твоему совету и, немедленно выйдя в люди, продолжить служение. Однако руки мои в кандалах тьмы и ноги мои в оковах душевных ран. Как облегчить свои раны? Где мне найти утешение?..

Конец ознакомительного фрагмента.