В борьбе с большевизмом

П. Р. Бермондт-Авалов, 1925

П.Р. Бермондт-Авалов был порождением Русской революции. Одним из тех, кого принято называть авантюристами эпохи Гражданской войны. Мемуары этого генерала – попытка оправдать свои действия перед современниками и потомками. В настоящее издание вошли сокращенные воспоминания Бермондт-Авалова о боях в Прибалтике Западной добровольческой армии. В своей книге автор рассказывает о военном сотрудничестве в деле борьбы с большевизмом бывших противников по Первой мировой войне – русских и немецких солдат и офицеров.

Глава I. Киев — Зальцведель

Будучи всегда сторонником тесного сближения России с Германией и противником союза с Францией и особенно с Англией, я еще за время войны окончательно убедился, что наши «союзники» видят в нас лишь пушечное мясо, необходимое им для достижения своих целей. Далее революция и предательская роль в ней Франции и Англии еще более укрепили меня в правоте моих взглядов, а потому я с открытой душой, при первой же возможности, начал работать вместе с нашей старой соседкой Германией, искавшей, как мной указывалось выше, сближения с русскими монархическими кругами и желавшей восстановления в России дружественного монархического правления.

Перебравшись после многих испытаний и тяжелых, подчас отчаянных переживаний из гор. Ровно в столицу Малороссии Киев, я сейчас же приступил к работе.

В это время, то есть в июле 1918 года, в Киеве при союзе «Наша Родина» было образовано бюро Южной армии, имевшее своей целью вербовку добровольцев и отправку их в Богучарский и Новохоперский уезды Воронежской губернии. Там с разрешения атамана войска Донского генерала Краснова формировалась 1-я дивизия Южной армии, начальником которой был генерал Семенов.

Благодаря содействию М.Е. Акацатова, герцога Лейхтенбергского, графа В.А. Бобринского, полковника Чеснокова и др. Киевское бюро, одним из организаторов и активных работников которого был и я, начало свою деятельность. Германские военные власти шли во всем навстречу и при их непрерывной поддержке удалось в течение 3 месяцев во всех крупных городах на русской территории, занятой германской и австрийской армиями, открыть до 25 вербовочных бюро и через их посредничество отправить в Южную армию около 16 000 добровольцев, из которых 30 % составляли офицеры. Все эти добровольцы распределялись по отрядам, которые снабжались всем необходимым и в лучшей боевой готовности направлялись к месту своего назначения.

Генерал Деникин, отвергнувши официальное предложение помощи со стороны германцев, не отказывался от нее, если она шла окольным путем, и принимал от атамана Краснова вооружение, военное имущество и обмундирование, которое в свою очередь выдавалось атаману германцами. Тем же путем было отправлено в армии генерала Деникина около 4000 добровольцев, несмотря на то, что для этого пришлось преодолеть немало затруднений политического характера. Впоследствии генерал Деникин очень ревностно защищал свою верность «союзникам» и ко всем предложениям, исходившим от сторонников иной ориентации, оставался глухим, показывая этим свою односторонность в делах политического характера и обнаруживая полное отсутствие дипломатических сил в составе своего штаба. Забывали главное — русские интересы и тупо, а может быть и преднамеренно, смешивали или, вернее, считали их тождественными с интересами наших «союзников».

Ввиду успешности набора добровольцев уже в августе 1918 года 1-я дивизия закончила свое формирование и было приступлено к формированию 2-й дивизии, а также Штаба корпуса Южной армии. Местом формирования для 2-й дивизии, начальником которой был генерал Джонсон, была предназначена станция Миллерово (области войска Донского).

Генерал Краснов, к которому для личных переговоров о формировании Южной армии ездил на Дон Акацатов, предоставил, как это мной было указано выше, в распоряжение армии район Богучарского и Новохоперского уездов.

Этот район был очищен казаками от большевиков, но к территории области войска Донского не принадлежал, а потому было вполне естественно передать его в руки руководителей русских формирований, и генерал Краснов не мог не согласиться на это, тем более что его казаки, стоявшие за оборону лишь своей земли, в один прекрасный день могли отказаться от защиты этого важного в стратегическом отношении участка Российской империи. Таким образом, появление там русской армии вполне устраивало атамана, ибо устраняло затруднение с казаками, возникавшее из-за обороны этого участка.

Атаман Краснов согласился на следующие условия формирования: 1) Южной армии предоставляется полная самостоятельность в своем внутреннем управлении; 2) в стратегическом отношении она подчиняется главнокомандующему области войска Донского; 3) административное управление в армейском районе также вполне самостоятельное.

Однако на деле атаман сразу стал вмешиваться во все распоряжения штаба армии и тем самым нарушил основания формирования. Так, например, он перемешал отправленные по моей инициативе штабом армии целые офицерские составы кавалерийских и пехотных полков, поступивших в ряды Южной армии, со своими штандартами и знаменами, при условии сохранения старых наименований их полков. Офицеры таких организаций, узнав об этом, отказались от участия в дальнейшем формировании. Странно, что атаман Краснов, будучи генералом русской императорской армии, не понимал пользы восстановления старых полков, вносивших в новое формирование свои былые славные традиции

Так же было поступлено им и с администрацией — все планы Акацатова в этом направлении были разрушены властолюбивым атаманом.

В ноябре политическая обстановка в Киеве сильно изменилась: в правительстве гетмана Скоропадского русские течения приобрели преобладающее значение. Союз «Наша Родина» и «Союз Обороны» объединились и приступили к формированию «отечественных дружин», которые впоследствии должны были составить корпус. Задачей этих формирований была борьба с большевиками и с Петлюрой, поднявшим в это время в Белой Церкви восстание против гетмана.

Я, будучи во главе одного из вербовочных бюро, получил предложение принять конно-пулеметный отряд, формировавшийся вместе со студенческой дружиной, и таким образом начал самостоятельную работу по созданию отдельной боевой части. Я быль очень доволен случаем, позволившим мне под благовидным предлогом уйти из организаторского отдела Южной армии, так как происходившие там по вине главных руководителей беспорядки сильно расстраивали меня, и я, не будучи в состоянии чем-либо помочь, не считал себя вправе оставаться там дальше.

Однако правильному развитию формирований сильно мешала внутренняя обстановка и постоянная неуверенность в завтрашнем дне. Движение большевистских и петлюровских банд, с одной стороны, и начавшееся после революции разложение германских войск, с другой, помешали осуществить задуманные планы и поставили перед необходимостью бросить планомерное формирование и наскоро приготовиться в самозащите. Но слишком переплелись интересы русских, малороссийских и германских руководящих кругов, и в этой общей сутолоке трудно было найти ту точку опоры, которая дала бы возможность выйти победителем из создавшегося положения. Борьба начала приобретать лихорадочный характер и после короткой агонии окончилась падением Киева, после чего отстаивавшие его добровольцы подверглись массовому избиению и арестам.

Я также не избежал общей участи и, будучи арестован и заключен в тюрьму петлюровцами, лишь благодаря заступничеству германских войск вместе с другими арестованными был освобожден, а затем с эшелоном отправлен в Германию.

Подводя итог германским действиям на юге России, я могу смело сказать, что ими было потрачено много труда, чтобы помочь нам, русским, в борьбе против большевиков. Как мной было указано выше, германцы, заняв юг России, делали неоднократно предложения помощи добровольческим армиям, но, к сожалению, генерал Деникин официально отвергнул это предложение. Однако окольными путями помощь была все-таки оказана и вооружением, и людьми, не считая уже того, что сама оккупация германцами Малороссии прикрыла область войска Донского от большевистского давления с запада и тем самым дала возможность спокойно организовываться добровольческим армиям, что впоследствии выразилось в успехах генерала Деникина в 1919 году.

Занятие германскими войсками юга России было совершено с поразительной смелостью и легкостью: большевистские банды часто бежали в панике от одних только слухов. Кто был в это время в Малороссии, тот, конечно, хорошо знает и помнит полное корректности и благожелательства отношение германцев к фактически покоренной стране. Их организаторские способности и склонность к порядку и законности сказались быстро и здесь. Государственный аппарат налаживался, восстанавливалась промышленность и торговля и одновременно с этим оказывалась широкая помощь беженцам из Советской России. Сколько спаслось таким образом русских, покинувших Родину из-за коммунистического террора и преследования!

Совершенно обратное было поведение Антанты, которая пассивно взирала на гибель тысяч людей и не принимала никаких мер, чтобы водворить порядок у своей верной союзницы России. Такого рода отношение «союзников» все более и более подрывало довериe к ним, и все те, кто искренно любил свою Родину, обращали взор в сторону Германии.

Весьма характерно и доказательно, как далеко зашло разочарование в «союзниках»: была перемена ориентации столь преданного Антанте П.Н. Милюкова, который открыто признал необходимость для антибольшевистских кругов искать сближения с Германией.

Противники германской оккупации Малороссии, главным образом крестьяне, указывали обыкновенно на массовые закупки и реквизиции продуктов продовольствия германскими военными властями, но дальнейший ход событий показал, что это было лишь требованием общей обстановки и избежать таковых не могли ни петлюровцы, ни большевики, ни, наконец, добровольцы. Разница же производства этих реквизиций была потом оценена крестьянством, и не в пользу последующих властелинов этого богатого края.

Обвинять германцев в реквизициях пищевых продуктов нельзя; надо вспомнить о том граничащим с голодом продовольственным кризисом, который был тогда у них, продолжавших еще отчаянную борьбу на Западном фронте. Последующее хозяйничание представителей Антанты в занятых генералом Деникиным областях далеко превзошло приемы германской оккупации, а ведь одни были — нуждающиеся враги, а другие — спекулирующие «союзники».

Не вина также Германии, что ей не удалось покончить с коммунизмом в России, ибо конец войны, отречение императора Вильгельма II, революция, «советизация» германских войск в Малороссии заставили их уйти, оставив поневоле население бандам Петлюры и большевиков.

Если же краткое пребывание германцев в Малороссии и наличие установленного ими порядка и законности не было использовано для борьбы против большевиков, то причиной этому был сам гетман, который в былое время прекрасно командовал лейб-гвардии Конным Его Величества полком, 1-й гвардейской кавалерийской дивизией и, наконец, 37-м армейским пехотным корпусом, но был совершенно не подготовлен для созидательной, государственного размера работы во вновь образованной Украине. Не сумел также бывший гетман подобрать себе соответствующих сотрудников и окружил себя неработоспособными людьми, в политическом же отношении людьми неверными. Все они пользы для общего дела не принесли, но, создав около гетмана атмосферу интриги и сплетен, напротив, губили всякое живое начинание. При таких обстоятельствах, конечно, и германцы были не в состоянии организовать что-либо солидное в Малороссии, могущее существовать самостоятельно, не опираясь на чужеземные штыки. Однако германцы, вынужденно покидая Малороссию, как мной было указано выше, предоставили возможность уехать из Киева в Германию всем желающим и таким образом спасли тысячи русских от преступных рук петлюровцев и большевиков.

Совершенно иначе, приблизительно в то же время и при аналогичных событиях вели себя «союзники». Одним из первых уроков союзнической поддержки был инцидент в Одессе, когда, после многих обещаний гетману Скоропадскому, а потом и Петлюре, «союзники» наконец высадились там и вскоре убедили местное население, что это уже только французы, а не германцы. Выступив, после долгих колебаний, с русскими добровольцами из Одессы, они в 40 верстах от города, под Колосовом, потерпели поражение от большевистских, повстанческих банд и бежали, оставив врагу свои танки и артиллерию. Погрузившись затем незамедлительно в Одессе на суда, они уехали в Константинополь, оставив на произвол судьбы доверившихся им добровольцев. Часть последних погибла, сдавшись на милость победителя, часть бежала в Румынию.

Эти действия определили вполне точно и дальнейшее поведение «союзников» в течение всего периода борьбы с большевиками на всех фронтах добровольческих армий, действовавших при их поддержке. Совершенно так же они поступили с генералом Деникиным, адмиралом Колчаком и генералами Юденичем, Миллером и Врангелем, отличаясь от первого случая в Одессе лишь размером масштаба и сроком времени. Действительная помощь «союзниками», конечно, могла бы быть оказана, и это был священный долг их, выполнив который, они сохранили бы Pocсию навсегда дружественной. Им не пришлось бы теперь дрожать перед грядущей расплатой. Однако тогда они, ослепленные победой и руководимые Англией, желавшей расчленения России, лишь поддерживали состояние Гражданской войны, одновременно эксплуатируя и разоряя богатейшие области нашей Родины, занятые геройскими усилиями добровольцев.

Особенно ярко выразилась эта политика Антанты на Северо-Западном фронте, где осуществляли ее сами вдохновители англичане, которые поддерживали генерала Юденича до тех пор, пока его армия была нужна им как защитница границ Эстонии, этой новой республики, созданной на оторванном жизненном куске Российской империи. Я остановлюсь на этих действиях англичан более подробно, когда перейду к описанию событий, имевших место в Прибалтике, явившейся также базисом и для моей Западной русско-немецкой добровольческой армии. Тогда же в Киеве, находясь беспрестанно в курсе всего происходящего, я все более и более убеждался в правильности моего решения опереться в борьбе с большевизмом на германцев, а потому, не без внутреннего удовлетворения, отдался воле судьбы, которая перекидывала меня с родной земли на территорию бывшего врага, а ныне товарища по несчастью и по борьбе за спасение своих отечеств.

Во время моего пребывания в Киеве я познакомился с ротмистром 16-го гусарского Иркутского полка Алек. Конст. Гершельманом и обер-лейтенантом фон Гаммерштейном, которые были командированы штабом Северной армии, формировавшейся в Пскове, для установления связи с южными добровольческими армиями. От них я узнал, что на севере, вблизи Петербурга, германцы также приступили к совместной работе с русскими монархистами и намерены в ближайшее время свергнуть общими усилиями большевистскую власть.

Затем, уже в конце октября, я столкнулся с группой лиц из членов Государственной думы Г.М. Дерюгина, Н.Н. Лавриновского, А.П. Горскина, сенатора Туган-Барановского и Ветчинкина. Они называли себя Советом обороны Северо-Западной области и проявляли с внешней стороны большую деятельность, но на самом деле мало подвигались вперед и постоянно сбивались с намеченного пути. Иногда они принимали живейшее участие в событиях местного характера и как бы забывали о своих прямых обязанностях, иногда же снова возвращались к ним и лихорадочно суетились, стараясь наверстать потерянное время. Они часто бывали в Киевском вербовочном бюро Южной армии, где просили добровольцев, которых больше устраивает север, отправляться в части Северной армии. Согласно их просьбе были мною отправлены в Псков: Волынский стрелковый добровольческий полк под командой Генерального штаба полковника Ветренко и Ярославский пехотный полк.

Тогда же мне стало известным, что Совет обороны ездил в гор. Харьков, где просил генерала графа Келлера принять командование Северной армией и стать во главе всего монархического движения на северо-западе.

Генерал граф Келлер согласился на это предложение и выехал в Киев, чтобы там сформировать себе штаб и получить необходимые бумаги для проезда в Псков. Однако неожиданные события изменили все планы, и граф Келлер, будучи арестован, после падения Киева погиб от преступных рук петлюровцев.

Формирование русской добровольческой армии в Пскове меня сильно интересовало, и я имел еще тогда намерение просить генерала графа Келлера взять меня с собой, чтобы там, в непосредственной близости от столицы, продолжать свою работу в деле восстановления законного порядка в России.

По прибытии в Германию, где нас всех поместили в лагерь Зальцведель, я не потерял надежды продолжать и в новой обстановке свою деятельность, тем более что назревавшие мировые события ясно указывали на необходимость нам, русским, напрячь все усилия. Одновременно с этим успешное развитие военных действий на Сибирском фронте и подготовка большого наступления генералом Деникиным на юге также придавали мне бодрости и создавали настроение, которое не позволяло сидеть сложа руки и ограничиваться только наблюдением.

Беседуя с офицерами и солдатами, находившимися вместе со мною в лагере, я и в них чувствовал то же настроение и сознание необходимости принять участие в общей борьбе за спасение России, и вот 7 февраля 1919 года, на одном из частных совещаний, было решено приступить к формированию отряда. Мне было предложено стать во главе начинаемого дела, и я принял предложение. Выбрав себе ближайших помощников и собрав небольшие средства между собой, я на следующий же день отдал приказ о продолжении начатого в Киеве формирования отряда, которому впредь было присвоено название партизанского конно-пулеметного отряда. Приказ гласил:

«Приказ

по

конно-пулеметному партизанскому отряду

№ 1

Лагерь Зальцведель 8-го февраля 1919 года

Часть строевая

Прибыв из гор. Киева с 4-м офицерским эшелоном в лагерь Зальцведель и застав там 3-й эшелон, в котором встретил г. г. офицеров, формируемого мною в Киеве конно-пулеметного отряда, волею судеб распыленного в Малороссии и Германии и увидев в них полную готовность продолжать начатую работу под моим начальством в Киеве, я счастлив приступить к дальнейшему формированию отряда, хотя и на чужой территории. Пользуясь доверием и вниманием ко мне моих дорогих сотрудников господ офицеров — объявляю, что сего числа я приступил к продолжению формирования конно-пулеметного партизанского отряда».

Одним из первых моих мероприятий при начале формирования было учреждение при отряде суда чести, функциями которого были обсуждение степени приемлемости каждого лица, желавшего вступить в ряды отряда, а также урегулирование вопросов, связанных с поддержанием достоинства офицерского звания. Этим я хотел, с одной стороны, избежать поступления в отряд нежелательного элемента, а с другой стороны, поднять на должную высоту дисциплину и достоинство офицера, расшатанных пережитой революцией и всевозможными скитаниями.

10 февраля в отряд вступили первые нижние чины — юнкер, вольноопределяющийся и вахмистр.

Уже при самом начале формирования появились недоброжелатели, которые всячески хотели помешать мне и сделать дальнейшую мою работу невозможной, прибегая в данном случае к весьма некрасивым интригам и распространяя всевозможные гнусные сплетни.

Указанные действия вынудили меня открыто выступить против названных лиц и в приказе по отряду за № 3 от 10 февраля 1919 года был помещен следующий параграф:

«Мне стало известно, что некоторые офицеры лагеря, к сожалению даже в старших чинах, ведут агитацию, направленную во вред формируемому мною отряду, готовому всегда жертвовать собой на благо Родины. Предлагаю всем г. г. офицерам и чинам отряда приложить необходимые усилия, дабы рассеять неправильное мнение о нашей святой работе. Лиц способных только заниматься пустой агитацией, как попавших в ряды нашей армии по недоразумению и недостойных уважения, предлагаю дарить презрением. В свое время Россия заклеймит их позором, а с нами Бог и правда».

Приказом № 4 от 12 февраля, для установления временных пггатов отряда, была назначена комиссия, которая и выработала таковые, определив состав отряда в 522 человека, включая сюда и штаб.

Приказом № 5 от 14 февраля были назначены для чинов отряда ежедневные занятия.

16 февраля отцом Павлом Савицким, после литургии, был отслужен молебен о ниспослании успеха нашему отряду в предстоящей тяжелой борьбе.

18 февраля в отряд вступил 11-го Рижского драгунского полка полковник Чайковский, который, как окончивший Императорскую Военную Николаевскую академию, был назначен начальником штаба и заместителем командующего отрядом.

В этот же день я по делам службы выехал в Берлин. Моя поездка была вызвана тем, что к этому времени формирование отряда приняло совершенно конкретные формы и дальнейшее развитие дела требовало денежных средств и признания совершившегося факта формирования русскими и германскими военными властями и организациями.

По прибытии в Берлин я отправился в так называемую Русскую делегацию, начальнику которой генералу Потоцкому мной был сделан подробный доклад о положении дела формирования.

Русская делегация представляла из себя полуофициальное учреждение, ведающее всеми делами, касающимися русских военнопленных и беженцев. Она состояла из трех главных отделов: 1) военный отдел, исполнявший функции военного агента; 2) гражданский отдел, представляющий собой консульство; 3) отдел Красного Креста.

Ввиду сложности политической обстановки делегация имела общую вывеску Красного Креста и под его защитой выполняла все свои остальные функции.

Интересна история возникновения этого учреждения, а также и его работа, выродившаяся, благодаря ложному руководительству, в уродливую форму и протекавшая иногда не в пользу Родины, а в ущерб ее интересам.

После революции в России и особенно после захвата там власти большевиками русские военнопленные офицеры и солдаты, распределенные по многочисленным лагерям, остались в Германии без всякой защиты и руководства.

В эпоху покровительства большевистскому движению со стороны императорского германского правительства, видевшего в нем союзника в деле разрушения военной силы своего противника России, в Берлине появился большевистский посланник еврей Иоффе, который сейчас же занялся пропагандой большевизма среди русских военнопленных. Германские власти относились к этому факту вполне доброжелательно, видя в нем полезную работу для себя в той же области разрушения военной мощи России. В короткий срок путем печати (начала издаваться специальная русская газета для лагерей) солдатский элемент был совершенно распропагандирован и превращен в большевистских почитателей, готовых по возвращении домой приняться на практике осуществлять всю ту программу, которая в ложной окраске была преподнесена им большевиками.

Жизнь в лагерях для русских офицеров и для тех солдат, которые не поддались пропаганде, стала невыносимо тяжелой, и пришлось пережить немало испытаний в этот кошмарный период властвования Иоффе. К счастью, злополучный посланник несколько зарвался в своих домоганиях и перенес большевистскую пропаганду на германский народ, найдя в этом деле себе помощника в лице вождя крайней левой группы независимых социалистов, которая впоследствии переродилась в германскую партию спартакистов-коммунистов. Почувствовав опасность и случайно заглянув в ту пропасть, куда их тянула политика покровительства большевизму, германские руководители и изобретатели ее решили приостановить дальнейшую работу в этом направлении. Посланник Иоффе был удален из Германии, и одновременно с этим многие прежние сторонники насаждения и покровительства большевистскому движению испугались переноса сферы его деятельности на германскую территорию и потому встали на обратные точки зрения. Они говорили о необходимости полного его уничтожения, считая, что как военное средство разрушения врага оно уже было использовано, и теперь, когда этот враг Россия лежит поверженным, оно более не является нужным. Таким образом началось новое политическое течение в Германии, выразившееся в сознании необходимости покончить с большевизмом в России и восстановить там снова дружественное монархическое правление. Сторонниками этой новой политики по отношению к России явились командующий Восточным фронтом принц Леопольд Баварский и его начальник штаба генерал Гофман, и к их мнению теперь, после неудачи на Западном фронте, присоединились и бывшие изобретатели и насадители большевизма у нас, то есть генерал Людендорф и его помощники на дипломатическом поприще.

Такого рода перемена не замедлила сказаться и на лагерной жизни русских военнопленных, выразившаяся там в улучшении положения офицеров и антибольшевистски настроенных солдат. Этой переменой и новым направлением воспользовался один из русских военнопленных офицеров, подпоручик запаса, Лев Владимирович Клумов, который, владея прекрасно немецким языком, подал через германскую комендатуру лагеря проект отправки русской делегации военнопленных на юг России.

Главной задачей этой делегации было получение там от антибольшевистских кругов полномочий на организацию русского национального представительства в Германии. Проект Клумова был принят германскими властями, и, таким образом, из Германии была отправлена русская делегация военнопленных, в состав которой вошли: подпоручик Клумов, два генерала братья Глобачевы и еще несколько офицеров.

Выехавшая делегация попала в Киев, где, войдя в связь с общественными и политическими деятелями, встретила с их стороны живейшее участие и интерес, который был вполне понятен, ибо всем было ясно, насколько важно будет для антибольшевистских организаций заручиться возможностью иметь свое представительство в Германии. Там была образована русская делегация во главе с генералом Потоцким, после чего поставили об этом в известность командование Добровольческой армии и попросили инструкции. В ответ на запрос генерал Деникин прислал своего представителя в лице Генерального штаба полковника Свистунова, который вошел в состав делегации как помощник и заместитель генерала Потоцкого. Кроме того, в состав делегации вошли еще очень многие лица, но часть из них осталась в Польше, где образовала также русскую делегацию во главе с генералом Глобачевым.

В Германию, таким образом, прибыли следующие лица: начальник делегации Генерального штаба генерал-майор Потоцкий, его помощник Генерального штаба полковник Свистунов (военный отдел); Гамм, барон Остен-Сакен (гражданский отдел); барон Врангель, Шелюто-Веревкин, доктор Аксенов, барон Остен-Сакен и Клумов (отдел Красного Креста).

Идея Клумова об установлении связи между Германией и русскими антибольшевистскими кругами заслуживала глубокого внимания, и отправка русской делегации в Берлин имела огромное значение, так как ее прибытие должно было знаменовать установление мирных отношений между Германией и национальной Россией. Вот почему надо было отнестись с большой серьезностью к выбору ее состава и отправить таких людей, которые могли бы действительно выполнить предстоящие военные, политические и дипломатические задачи. К сожалению, этого не было сделано, и начальник русской делегации генерал Потоцкий далеко не оправдал возложенных на него надежд: в его руках было столько возможностей, но он совершенно не использовал своего выгодного положения для пользы Родины, а напротив, шел вразрез с ее интересами, мешая работать другим, желавшим по собственному почину достигнуть необходимых результатов.

Русская делегация прибыла в Берлин в декабре 1918 года, то есть тогда, когда в Германии уже произошла революция и как раз в самый тяжелый период, именно в момент первого спартакистского восстания.

Отсутствие в это время твердой власти в Германии привело к тому, что делегация была арестована и генералу Потоцкому пришлось пережить несколько неприятных дней, которых он никогда не мог забыть и простить германским властям.

Я отлично понимаю настроение генерала, надеявшегося прибыть за границу для удобной, комфортабельной жизни и вместо того попавшего в предварительное заключение, да еще с тревогой в сердце, что он будет выдан своим большевикам. Однако все-таки это не могло послужить достаточной причиной для того, чтобы на основании личных чувств изменить совершенно первоначальные задачи делегации и вместо установления мирных отношений объявить себя в состоянии войны с Германией.

Генерал Потоцкий, игнорируя местные власти, прибегнул к защите наших «союзников», имевших тогда в Берлине свои военные миссии, и те очень любезно согласились ему помочь и взяли русскую делегации под свое покровительство.

Таким образом, русская делегация, прибывшая по желанию германцев и на их средства в Берлин, благодаря недоразумению с арестом перешла в стан врагов Германии и под их защитой пробовала также разыгрывать роль военной миссии страны-победительницы. Такого рода нетактичное поведение генерала Потоцкого на первых же порах установило натянутые и неискренние отношения с германскими правительственными и общественными кругами, хотя, повторяю, у последних были самые лучшие намерения по отношению национальной России. В этом заключается огромная ошибка русской делегации, и от начальника ее можно было потребовать немного больше дипломатического чутья, которое помогло бы ему разобраться в создавшейся довольно сложной политической обстановке и извлечь из нее пользу для русских интересов.

Однако вначале все эти подробности внутренней жизни русской делегации мне были неизвестны, и я видел в ее начальнике генерале Потоцком лишь русского человека, который, мне казалось, должен был пойти навстречу моим начинаниям и облегчить проведение их в жизнь. Такое впечатление я и вынес при первом моем разговоре с генералом, который обещал мне моральную поддержку и выдал на нужды отряда 50 (пятьдесят) германских марок.

После свидания с начальником делегации я встретился там с ротмистром фон Розенбергом, который меня не узнал, а потому я подошел к нему и напомнил нашу встречу и знакомство в гостинице «Армия и Флот» в Петербурге. Мы разговорились, и я почти с первых же слов увидел, что мы работаем в одном направлении, а потому и предложил, не откладывая дела в долгий ящик, сейчас же договориться окончательно. Ротмистр вызвал по телефону своего сотрудника по работе ротмистра Гершельмана, и мы немедленно ознакомили друг друга о своих намерениях и достигнутых результатах.

Проведя вместе несколько часов, мы убедились, что отныне нам необходимо работать сообща, чтобы дружными усилиями добиться своего и провести свои планы до желаемого конца.

До настоящего времени мы, работая в одном направлении, делали это в разных местах и были разъединены лишь расстоянием: ротмистр был инициатором и организатором русской добровольческой так называемой Северной армии в гор. Пскове, а я работал в Южной армии в Киеве, причем задачи и условия формирования обеих армий были одинаковы и обе они создавались при помощи германцев.

Ротмистр фон Розенберг, работая все время в военно-политическом направлении, имел большие связи среди военных, политических и общественных кругов Германии и был поэтому весьма хорошо ориентирован в настоящем положении, и, таким образом, нам легко было наметить ближайшие задачи и составить план будущих действий. Кроме того, мы оба, начав работать по собственной инициативе здесь, в Германии, словно сговорились предварительно и, стремясь к одной и той же конечной цели, совершенно случайно уже разделили сферу нашей деятельности в этом общем деле: ротмистр должен был заняться подготовкой в политическом и военном отношении благоприятной почвы для отправки в Прибалтийский край пополнений, составленных из русских военнопленных, находящихся в Германии, а я приступил к формированию отряда, долженствующего стать ядром военной организации, в которую должны были вливаться пополнения.

Сама судьба, соединившая нас вместе, указывала, что нами правильно выбран путь и что наша работа здесь, в Германии, может явиться продолжением всей предыдущей деятельности тех групп русских правых патриотов, которые в борьбе с большевизмом еще в Киеве и в Пскове хотели опереться в этом деле на германцев, считая, что только союз России и Германии в состоянии дать желаемое обеим великим державам.

Дабы уничтожить в корне все те небылицы и толки, распространяемые обо мне и моей армии, главным образом, русскими, оплачиваемыми «союзными» миссиями, я считаю необходимым подробно коснуться всей предыдущей работы русских монархистов, которые в борьбе с большевизмом опирались на Германию. Такая работа имела место, как мною было указано выше, в Малороссии и в Прибалтике. О событиях в Малороссии или, вернее, в ее столице Киеве мною уже было изложено, поэтому в следующей главе я перейду к описанию истории формирования Северной армии в гор. Пскове и всего того, что произошло затем в Прибалтийском крае. Оба так успешно начатых дела борьбы с большевизмом потерпели крушение благодаря разыгравшейся революции в Германии и откатились в лице главных своих деятелей в Берлин, где, соединившись, дали мне те данные, которые послужили основанием всей моей последующей деятельности.

Таким образом, я выступил со своей армией в Курляндию не по стечению случайных обстоятельств, а по глубокому убеждению в правоте выбранного мною пути, и я уверен, что беспристрастные читатели, ознакомившись теперь с обстановкой того времени, вполне согласятся со мной и придут к тому заключению, что иначе поступить было нельзя.