Навеки не твоя

Остин Сигмунд-Брока, 2018

Меган Харпер не понаслышке знает, что такое разбитое сердце. Семь раз она влюблялась, и семь раз ее бросали ее ради другой девушки. Меган привыкла оставаться за кулисами – и в жизни, и на сцене школьного театра. Поэтому, когда она внезапно получает главную роль в постановке «Ромео и Джульетта», это грозит обернуться катастрофой. И делу совсем не помогает то, что Ромео – ее бывший парень, безумно влюбленный в лучшую подругу Меган. Но ей надоело играть второстепенные роли в собственных любовных историях. Когда в театре появляется красавчик Уилл, Меган настроена завоевать сердце парня раз и навсегда. Для этого она заключает сделку с его лучшим другом Оуэном: в обмен на помощь с новой пьесой Оуэн поможет ей влюбить в себя Уилла. Сможет ли Меган наконец стать для парня «той самой» – или окажется с разбитым сердцем в восьмой раз?

Глава 7

Хор:

На смертном ложе страсть

былая издыхает

И жадно новая наследства ожидает:

Краса, смущавшая мечтателя покой,

Померкла пред Джульеттиной красой.

Войдя на репетицию в понедельник, я замечаю, что кровати из «Богемы» не видать. «Слава богу». Передняя часть комнаты не обставлена как сцена, и я знаю, это может означать только одно — Джоди проводит занятие тет-а-тет с кем-то, у кого монолог. Я только надеюсь, что не со мной. Она выходит из своего кабинета, и я невольно начинаю ерзать, пока остальные ученики заходят. Она молча наблюдает, пока все не рассаживаются по местам, и вот звенит звонок.

— Энтони, — вызывает она, и я чувствую, как плечи расслабляются в облегчении, — время монолога. — Энтони вскидывает вверх кулак на своем месте, явно обрадованный тем, что предстоит час беспрерывной работы над его ролью. — Все остальные, — продолжает она, — разбивайтесь на пары, заучивайте слова.

Мое облегчение оборачивается раздражением. Энтони был бы моим партнером. В его отсутствие я оглядываю комнату в поисках замены. Все разбиваются по парам. Я замечаю, что Тайлер смотрит на меня, вопросительно вздернув бровь. Есть определенная логика в том, чтобы Ромео и Джульетте работать вместе, понимаю. Но после пятничной сцены в постели и смутивших меня признаний Маделайн относительно нашего с Тайлером первого раза я хочу от него отстраниться еще сильнее обычного.

Я демонстративно смотрю в другую сторону, и мои глаза цепляются за знакомую копну темных волос. Оуэн говорит с Алиссой. Прежде чем он угодит в ее когти, я бросаюсь к нему и хватаю за рукав.

— Ты мне нужен, — говорю я ему на ухо, толкая его вперед.

Он оборачивается, на лице снова появляется его удивленное выражение (как я уже успела понять, оно у него почти всегда), и он вопросительно изгибает одну длинную бровь:

— Здравый смысл подсказывает, что твой партнер вон там. — И он кивает в сторону Тайлера. — Ну, Ромео?

Я корчу гримасу.

— Ромео и Джульетта? Нет, нет, нет. — Я фыркаю. — Брат Лоренцо и Джульетта — вот им действительно есть над чем поработать.

Оуэн смеется. Он смотрит через плечо, где Тайлер делано протягивает руку группке десятиклассниц.

— Сегодня он и правда особенно несносный.

Мы выходим в коридор и направляемся к актовому залу. Джоди требует тишины на время репетиций тет-а-тет, и обычно мы используем этот шанс, чтобы позаниматься на улице, но сегодня дождь. Так что вместо этого мы направляемся к театру, где достаточно пространства для всех пар, чтобы репетировать по углам комнаты, не мешая друг другу.

Правда, эта просторная зала иногда наполняется эхом, что раздражает. Когда двери закрываются за нами, я веду Оуэна по проходу к сцене.

— Ты хочешь репетировать реплики на сцене? — В его голосе изумление.

— Конечно, нет. — Я открываю дверь слева от первого ряда. — Мы пойдем за кулисы. У меня есть ключ от гримерки. Там тихо.

Я веду его вверх по темной лестнице, через пустые кулисы, в запертую комнату за сценой. Оуэн следует за мной, его шаги мягко хрустят по дешевому ковру на ступенях. Я предполагаю, что он рассматривает фотографии труппы и команды прошлых постановок, вывешенных вдоль стены. Я их помню наизусть: «Красавица и Чудовище» в 2001 году, «Бриолин» в 2005-м, «Много шума из ничего» в 2014-м. Я помню, как была подавлена, когда узнала, что они ставили «Много шума» прямо перед тем, как я пошла в старшие классы.

Мы добираемся до верхнего уровня. То, что в Стиллмонте выполняет роль гримерки, скорее похоже на коридор. Она длинная и узкая, и там только один диван, покрытый подозрительными пятнами.

Оуэн осматривается, когда я закрываю дверь.

— Если зайдет Уилл и вы с ним опять станете строить друг другу глазки, то я сразу выйду вон. Тут слишком интимно. — Он плюхается на диван.

— Если зайдет Уилл, я сама тебя попрошу выйти вон, — пожимаю я плечами. — На этом диване с ним можно бы много чем заняться…

Оуэн морщится с преувеличенным отвращением:

— Это куда подробнее, чем я хотел.

Я плюхаюсь рядом с ним.

— Если бы только эти подробности были наяву. Не то чтобы он проявлял какую-то активность, — говорю я с бóльшим разочарованием, чем рассчитывала показать.

Я знаю, что он заметил, потому что его выражение смягчается.

— Не вкладывай в это слишком многого. Уилл… нувосекс.

Я морщу нос.

— Он кто?

— Ну, знаешь, как нувориш. — Оуэн машет рукой, его колени выступают далеко за краешек дивана. — Уилл только что стал сексуальным, — говорит он, — и он не знаком с этикетом для подобных ситуаций.

Я поднимаю бровь:

— Подобных ситуаций?

— Ну… — Я замечаю, что он краснеет. — Когда девушка, э-э, заинтересовалась им.

— Заинтересовалась — это мягко сказано, — заявляю я. — Ты его друг. Подтолкни его в моем направлении, а лучше, знаешь, пихни со всей силы, — говорю я полушутливо, вытягивая свой сценарий и открывая его на пятом акте. — Желаешь пройтись по твоей сцене с братом Джованни?

— Желаю — это сильно сказано. — Его губы немного изгибаются, и я смеюсь. «Он быстро соображает», — думаю я, и не впервые. — Но да, типа того, — добавляет он.

Я открываю вторую сцену и произношу громко и ясно:

— Брат во святом Франциске! Здравствуй, брат! — Оуэн отшатывается, и я тыкаю пальцем в страницу. — Нет, правда, это реплика брата Джованни.

Он опускает взгляд.

— Ладно, — поднимает глаза, пытаясь не читать с листа. Он смущенно сглатывает. — Ах, это брат Джованни! — Его взгляд возвращается к странице. — Ты вернулся? — заканчивает он.

— Это не считается, — перебиваю я. — Ты даже и не начинал заучивать наизусть, так?

— У меня было мало времени, — бурчит он, энергично качая ногой один или два раза. — Случился прорыв в моей следующей пьесе, и я провел все выходные, делая заметки.

Заинтригованная, я откладываю сценарий.

— Что, правда? Можно посмотреть?

— Нет! — выпаливает он, а затем принимает смущенный вид. — Просто она еще далека от завершения, — говорит он, потирая шею.

— О чем она? — Я не то чтобы часто встречала подростков-писателей, и мне, пожалуй, интересно узнать, о чем пишет именно Оуэн Окита.

Оуэн краснеет до бордового цвета.

— Вообще-то, меня вдохновил наш разговор на прошлой неделе.

— Ух ты. — Я кладу руку на грудь, в шутку польщенная. — Я всегда мечтала быть увековеченной в пьесе.

Его губы трогает улыбка.

— Она о Розалине. Из «Ромео и Джульетты», — продолжает он. — О ней в оригинале нет вообще ничего, но в шекспировской Вероне у нее могла быть своя жизнь и целая история. Она могла быть чем-то большим, чем просто ранним эпизодом в чьей-то чужой любовной истории.

Его слова меня обескураживают. Я разочарована сильнее, чем готова признать, тем, что именно на это я вдохновила Оуэна.

— История Розалины не так интересна, как история Джульетты, — говорю я тихо. — В этом вроде все дело.

— Она могла бы быть интересной. — Оуэн бросается на ее защиту, и я его не виню. Я и правда сейчас уничижительно отозвалась о его пьесе. — Но мне сложно представить, как Розалина думает.

— Поэтому ты за все выходные не нашел времени выучить реплики, — отвечаю я.

Он пожимает плечами.

— Просто о ней не так много написано в «Ромео и Джульетте», и сложно понять образ мыслей этого второстепенного персонажа, которого события пьесы оставили в странном положении. — Он складывает пополам сценарий на коленях, большие пальцы его измазаны темно-синими чернилами. — Мне нужно найти ее вектор. Ее сердце разбито? А может, она злорадствует по поводу смерти Ромео?

— Или знает, что судьба не сулит ей роковой любви, и пытается убедить себя, что это не так уж плохо. — Эта мысль срывается у меня с губ прежде, чем я успеваю понять, откуда она взялась. Надеясь, что Оуэн не увидит в моем комментарии скрытого смысла, я резко встаю.

Он только осторожно кивает.

— Это отличная мысль, — говорит он, и взгляд его затуманивается. Выглядит так, будто он перенесся в другой мир или замкнулся в собственной голове. Это тот же самый взгляд, который я наблюдала в лесу и в ресторане в день нашей встречи, и его отточенным чертам лица он очень идет.

Кто-то стучит в дверь гримерки, и Оуэн моргает. Я чувствую неведомое ранее разочарование, когда этот отрешенный взгляд исчезает с его лица. Я тащусь к двери, надеясь, что это не Джоди или кто-нибудь еще, кто пришел на нас наорать, — вообще-то нам не полагается быть одним в гримерке без преподавателя.

Вместо этого я вижу на пороге Маделайн, которая вертит и дергает шнурки на своей школьной толстовке с нервной улыбкой.

— Привет, Маделайн. Не все в курсе того, что мы тут, правда? — Я быстро заглядываю за ее спину.

— Что? — Она выглядит растерянной. — Нет, Тайлер сказал мне, что вы двое в зале, так что я подумала, что найду вас здесь… — Она замолкает, явно смущенная. — Можно с тобой поговорить минутку?

— Ага. — Я распахиваю дверь. — Что такое?

— Э-э… — Она заглядывает мне за спину, видя Оуэна на диване. — Только с тобой?

— Да. Конечно, — говорю я, вспоминая наш разговор в туалете и осознавая, что именно у нее на уме. Я выхожу из гримерки и закрываю за собой дверь. — Это случайно не связано с тем, что Тайлер сегодня в исключительно прекрасном настроении? — спрашиваю я, пока Маделайн отводит меня подальше, чтобы разговор не услышал Оуэн.

Она поворачивается ко мне с легкой улыбкой:

— У нас был секс.

— У тебя был секс на выходных, и ты мне рассказываешь об этом только после уроков? Я требую деталей в качестве моральной компенсации. — Я шутливо скрещиваю руки, изображая строгость.

Она кусает губу.

— Правда? Я пойму, если…

— Маделайн, прекрати, — говорю я ей, опуская руки и глядя ей в глаза. — Я твоя лучшая подруга. Я хочу знать ровно столько, сколько ты хочешь рассказать. — Ее улыбка снова играет на губах, щеки покрываются легким румянцем. — Это было идеально? — наседаю я.

— Он все распланировал, — начинает она нерешительно, голос подрагивает от волнения. Слова льются чем дальше, тем легче. — Он отвез нас в домик в лесу — ну, ты знаешь, их семейный, у озера. Приготовил ужин на двоих и даже достал бутылку родительского шампанского. Затем на закате мы пошли купаться голышом. Это было прекрасно, со звездами и всем таким, как в кино или на открытке. И когда мы вернулись в дом… — Маделайн оставляет это предложение незавершенным.

Я замолкаю, потому что перед моим взором встает не озеро под тысячей звезд. А диван в подвале Тайлера и звуки вечеринки труппы «Двенадцатой ночи», доносящиеся сверху. Мне понравилось то, что у нас было с Тайлером, понравилась близость с парнем, который мне был небезразличен, и в кои-то веки ощущение, что я важна. Будто я была главной героиней романтической истории. Но ни я, ни Тайлер не видели это грандиозным, судьбоносным событием. И обстановка, и время — все было не совсем из той категории вещей, о которых обычно пишут поэты.

И конечно, у Маделайн была идеальная ночь. Я рада, что она была идеальной. Правда рада. Пока Маделайн наблюдала за моей почти что беспрерывной чередой парней, я наблюдала ее проводящей все свободное время за учебой и волонтерской работой — вообще без парня, но постепенно становящейся тем невероятным, прекрасным человеком, кто она есть сейчас. Приятно видеть, что и в ее жизни теперь есть парень.

— Я же говорила тебе, что беспокоиться не о чем, — в итоге выговариваю я.

— Похоже на то. — Она заправляет выбившийся локон за ухо, мягко улыбаясь, глядя вниз. — Ну, мне пора обратно в библиотеку. Я просто хотела тебе рассказать лично.

— Я рада, что ты рассказала, — говорю я, но внезапно в моем животе открывается черная дыра. Я провожаю ее до лестницы. — Плавать в озере под звездами у красивого домика, — добавляю я, натягивая улыбку. — Вы даете нам, простым смертным, надежду на то, что настоящая любовь существует.

Она смеется.

— Существует, Меган. — Она широко улыбается и практически бегом спускается по ступеням.

Я стою в коридоре, и ее слова отдаются эхом в пространстве. Существует. Я не знаю, почему ее уверенность меня так расстраивает. Или почему, услышав рассказ Маделайн о ее идеальной ночи, я чувствую, будто у меня кусок свинца под легкими. Я знала, что это случится, и не лгала ей, когда сказала, что меня это не беспокоит. Но я думаю о том, о чем Маделайн умолчала. Тайлер подарил ей ночь, которую не дарил мне, потому что то, что между ними, — более реально, более ценно, чем то, что было у нас. В его голове наша ночь забыта, затерта чем-то лучшим.

«Как и должно быть», — напоминаю я себе. Они любят друг друга.

Но, видимо, мне понравилась идея того, что наш с Тайлером первый раз что-то для него значил, что меня запомнил один из моих парней. Вместо этого я осознаю, что как бы близко я ни чувствовала себя к центру нашей с Тайлером сцены, я все еще от него далека. Далеко не важна. Далеко не особенна.

Я пытаюсь отогнать это чувство. Я открываю дверь в гримерку и вижу, как Оуэн бормочет под нос свои строчки. Я вспоминаю, что он говорил о Розалине и как она не обязана быть всего лишь предвестницей чьего-то еще счастливого финала.

Маделайн и Тайлер идеальная пара — они как Ромео и Джульетта, только без трагедии. Я поняла, что их отношения особенные, сразу, с первого раза, когда они сели рядом пообедать, будучи парой. Маделайн засмеялась над чем-то сказанным Тайлером, и его глаза озарились таким светом, будто он в жизни ничего прекраснее не слышал. Это напомнило мне то, как папа улыбается Роуз. Некоторые вещи происходят, даже если ты пытаешься им препятствовать.

Но я не собираюсь оставаться всего лишь наблюдателем при их сказочном романе. Я не желаю Тайлера, но желаю быть желанной.

— Мне нужна твоя помощь с Уиллом, — прерываю я чтение Оуэна, присаживаясь рядом.

Он вскидывает голову:

— Ну, начнем с того, что я из-за тебя теперь сбился, — говорит он с раздражением в голосе, но захлопывает книгу и обращает внимание на меня. — А еще — ты в моей помощи не нуждаешься. Ты и сама отлично справляешься.

— Нет, не справляюсь, — признаюсь я. Я трижды видела, как Уилл строит декорации после уроков, и он все еще ни разу со мной не заговорил со дня первой встречи. — Ты мне только что рассказывал о Уилле-«нувосексе», вот такого рода подсказки мне нужны. Я мало о нем знаю, о том, чего от него ожидать, как его понять, что его интересует. Мне он нравится, — говорю я, — и я бы не хотела все испортить. Ты его друг — ты мог бы помочь.

Оуэн медлит с ответом. Он начинает щелкать ручкой о колено, и мне стоит всех моих сил сдержаться и не вырвать ее из его руки.

— Может неудобно получиться, если Уилл поймет, что я его пытаюсь с кем-то свести, — наконец говорит он.

Я чуть улыбаюсь, надеясь, что он не заметит, потому что его ответ — не отрицательный. Он знает, что я права.

Теперь он щелкает ручкой о блокнот, и мне приходит в голову идея, как его убедить.

— Я помогу тебе с пьесой. — Это звучит как утверждение, а не как предложение.

Ручка перестает щелкать, и он смотрит на меня то ли с любопытством, то ли с сомнением.

— Я не особо ищу соавтора, — мягко отвечает он.

— Не в качестве соавтора. — Я качаю головой. — Я помогу тебе понять персонаж Розалины. Ты сказал, что тебе сложно представить, как она думает. Посмотри только. Я же и есть Розалина. — Оуэн моргает, его лицо снова становится задумчивым. — Тебе понравилась моя мысль о том, что Розалина убеждает себя, что не хочет такой любви, как у Ромео с Джульеттой. Я тебе могу рассказать больше. Я знаю, каково это — наблюдать, как твой бывший влюбляется в кого-то так, что готов умереть ради своей половинки, и это повторяется снова и снова, — продолжаю я. — Я могла бы тебе рассказать о первых свиданиях, последних свиданиях, разрывах — о, эти разрывы.

Ему интересно, я вижу это по искорке в глазах. Но он только спрашивает:

— Разве это не будет странно? Если я буду тебя интервьюировать на тему твоих любовных историй. — Его уши розовеют.

— Для меня не будет странно. Я этого не стесняюсь, — говорю я, пожимая плечами. Но румянец расползается по щекам Оуэна, что дает мне понять — он не меня имеет в виду. Мне будет весело его шокировать рассказами, если он согласится. — Кроме того, — продолжаю я, — ты сам сказал, что на пьесу тебя вдохновила я. Ты же писатель, Оуэн. Как ты можешь отказываться от возможности получить настоящее, эмоциональное представление о персонаже? Это я тебе могу предоставить, — заключаю я победно.

Он раздумывает долго. Я вижу, как за его темными глазами поворачиваются шестеренки.

Я вытягиваю руку:

— Ну как, договор?

Он вкладывает свою ладонь в мою — и без малейшего колебания. Его пальцы охватывают мою руку, и его ладонь неожиданно жесткая.

— Договор, — отвечает он.

— Я точно не пожалею об этом, — говорю я и убираю руку.

Он сужает глаза.

— Ты… Ты, наверное, хотела сказать, что я не пожалею об этом?

— Ну да, это тоже. Но я знаю, что сама не буду жалеть, — отвечаю я, и Оуэн улыбается немного сконфуженно. — Начнем с моего первого бойфренда? Или с моего привычного ритуала после разрыва, или с чего?

Он роняет свой сценарий «Ромео и Джульетты» мне на колени.

— Ты можешь почитать за брата Джованни. Джоди меня выгонит, если я не запомню хоть что-то к концу сегодняшнего дня.