Навеки не твоя

Остин Сигмунд-Брока, 2018

Меган Харпер не понаслышке знает, что такое разбитое сердце. Семь раз она влюблялась, и семь раз ее бросали ее ради другой девушки. Меган привыкла оставаться за кулисами – и в жизни, и на сцене школьного театра. Поэтому, когда она внезапно получает главную роль в постановке «Ромео и Джульетта», это грозит обернуться катастрофой. И делу совсем не помогает то, что Ромео – ее бывший парень, безумно влюбленный в лучшую подругу Меган. Но ей надоело играть второстепенные роли в собственных любовных историях. Когда в театре появляется красавчик Уилл, Меган настроена завоевать сердце парня раз и навсегда. Для этого она заключает сделку с его лучшим другом Оуэном: в обмен на помощь с новой пьесой Оуэн поможет ей влюбить в себя Уилла. Сможет ли Меган наконец стать для парня «той самой» – или окажется с разбитым сердцем в восьмой раз?

Глава 2

Князь:

Печальнее не слыхано на свете

Сказанья о Ромео и Джульетте.

— Это какая-то ошибка, да? — За считаные секунды я протолкнулась сквозь толпу и распахнула дверь в кабинет Джоди. — Джульетта?

Я слышу, как что-то со звоном падает на пол. Кабинет Джоди выглядит как чердак, набитый сувенирами с каждой постановки в Стиллмонт Хай. Здесь афиши, реквизит и даже фрагменты декораций рассованы по полкам. Что-то похожее на медную дверную ручку катится по полу передо мной.

Джоди встает из-за стола, крупные бусины из бирюзы перестукиваются на ее шее.

— Ты недовольна, — отмечает она, рассматривая меня через свои ярко-красные очки. Они выглядят еще ярче на фоне ее седых волос. — Я думала, ты обрадуешься.

Я чувствую, как на плечи опускается груз. От нервозности в животе разверзается дыра.

— Это не ошибка? — спрашиваю я слабо. — Это не Энтони надо мной подшутил, и это не опечатка неумелого девятиклассника, которого вы попросили напечатать список?

— Нет, неумелая здесь только я, — говорит Джоди с оттенком усмешки.

— Я проходила прослушивание на роль синьоры Монтекки, а не на главную! — Я едва удерживаюсь от истерики.

Она поднимает бровь без улыбки.

— Ну, ты получила главную, — говорит она ровно.

— Почему? Я не хочу. Не могу. Можно я буду кем-то другим? Кем угодно? — Я знаю, что звучу жалко.

— Ты просто нервничаешь, Меган. — Джоди скрещивает руки на груди, но тон ее смягчается. — Только на твоем прослушивании, да еще у Энтони Дженсона, чувствовалось истинное понимание материала. Я видела, как ты режиссировала шекспировские пьесы ранее, и знаю, что ты понимаешь пьесу. Ты Джульетта, хочешь ты этого или нет.

— Джоди, прошу, — теперь я действительно звучу умоляюще. — Вы же знаете, что я пришла на прослушивание только потому, что ТИЮО требует иметь такую строчку в резюме. Я никогда в жизни не играла на сцене.

— Это будет полезный опыт. Я не жду, что ты получишь премию «Тони», — говорит Джоди.

— Ну, вы же не хотите, чтобы пьеса «Ромео и Джульетта» стала комедией? Нет? Тогда…

— Меган, — она резко обрывает меня. — Ты прошла прослушивание. Ты получила роль Джульетты. Соглашаться или нет — дело твое, но все остальные роли уже заняты.

Я знаю, что выбора нет — и Джоди тоже это знает. Уже конец сентября. Постановка — мой последний шанс получить роль на сцене перед тем, как подавать заявление в колледж в декабре.

— Вам это не понравится. — Я раздраженно вздыхаю и тянусь к двери.

Едва шагнув из кабинета Джоди, я впечатываюсь во что-то твердое и плоское.

— Оу, — слышу я голос сверху.

Ну конечно. Я делаю шаг назад и вижу ухмылку Тайлера на внушительной высоте сто восемьдесят сантиметров, или сколько там.

— Привет, Джульетта, — говорит он, и его глубокий голос производит на меня такой эффект, который, честно говоря, я бы не хотела испытывать. — Это немного неловко, а?

Тут меня осеняет. Тайлер — Ромео. А я — Джульетта.

Я быстро прихожу в себя.

— Идеально, мы с тобой в ролях тех, кому не суждено быть вместе.

Он смеется и поворачивается лицом к Маделайн, которая подошла и встала рядом с ним.

Не то чтобы это было важно, но мы с Тайлером встречались в прошлом году. А теперь нет. Теперь он с Маделайн, но я не ревную и не обижаюсь. В каком-то смысле я этого ожидала.

Откровенно говоря, нелюбовь к актерству — это не единственная причина, почему я не хотела роль Джульетты. Другая причина в том, что я не Джульетта. Я не из тех девушек, которые остаются в центре сцены в финале любовной истории. Я предыдущая — та девушка, с которой парень встречается перед тем, как встретить свою истинную любовь. Все мои отношения заканчивались именно так.

Взять хотя бы Тайлера. Он единственный парень, в которого я почти даже влюбилась, и он бросил меня полгода назад, чтобы начать встречаться с моей лучшей подругой. Но я в порядке, правда. Все знают, что Тайлер и Маделайн созданы друг для друга. Кроме того, я к такому привыкла.

Это началось, когда мне было одиннадцать. Я только успела объявить Люси Реджис о том, что навеки влюблена в Райана Рейнольдса и мечтаю выйти за него замуж. И на следующий день мы узнали, что он женился на Блейк Лайвли. Не то чтобы это было настоящим примером. Но это было знамением.

Первый мальчик, которого я поцеловала (в седьмом классе), передал мне на уроке обществознания на следующий день записку, в которой сообщалось, что он собирается пригласить Саманту Вашингтон на выпускной. С тех самых пор они вместе. В девятом классе мой первый настоящий бойфренд изменил мне со своей соседкой, которой, как оказалось, была Люси Реджис. Они только что отметили свою третью годовщину.

Это случалось снова и снова. Это не «проклятие» или какая-то подобная ерунда, но это и не просто совпадение. Вот поэтому я и не могу себя представить Джульеттой, символом вечной любви в западной литературе. Если мир — театр, как писал Шекспир, то у меня второстепенная роль. Или я вообще за кулисами.

— Ты же не собираешься увести моего парня, правда? — дразнит Маделайн, обнимая Тайлера.

— Нет, это скорее по твоей части, — резко отвечаю я, не подумав.

Лицо Маделайн сразу же вытягивается, и я боюсь, что она в сотый раз расплачется. Когда Маделайн призналась мне в своих чувствах к моему тогдашнему бойфренду, пришлось обнимать и успокаивать ее два часа, прежде чем она перестала плакать от чувства вины. Это не было изменой — Маделайн настолько ответственная, что сказала мне даже до того, как призналась ему.

Это было больно, не стану скрывать. Но я знала, что так заведено. Я знала, что случится у нас с Тайлером. И понимала, что сделаю только хуже, если попытаюсь бороться с неизбежным. Уж лучше дать отношениям прекратиться, пока я не успела в него по-настоящему влюбиться.

Я поспешно кладу руку на ее плечо.

— Это глупая шутка, Маделайн, — говорю я ей. — Вы созданы друг для друга.

Она облегченно улыбается и прижимается к Тайлеру.

— Вы пойдете на вечеринку труппы? — спрашивает он.

— Где?

Вечеринки труппы организуют ученики-театралы в Стиллмонт Хай. Театр идет шестым уроком, но репетиции часто тянутся до пяти или шести вечера. Для каждой постановки труппа и команда выбирают одно место для пострепетиционных ужинов и вечеринок. Я только надеюсь, что это не у Тайлера дома.

— В Вероне, разумеется. — Он ухмыляется, будто это отличная шутка.

Я тяжело вздыхаю. Стиллмонт всего в часе пути от Орегонского Шекспировского фестиваля в Эшленде. Не случайно у нас один из самых сильных школьных курсов театрального искусства в штате, а то и в стране. Когда меня не заставляют играть самую знаменитую женскую роль в театре, я вообще-то очень рада, что у нас такой учитель, как Джоди, не говоря уже о финансировании отделения. Впрочем, к сожалению, в близости к Эшленду есть и минусы. А именно — непомерное обилие ресторанов с «шекспировской» темой. Пиццерия «Верона» — из худших.

Тайлер то ли не слышит, то ли делает вид, что не слышит. Он смотрит на Маделайн.

— Я тебя потом отвезу домой.

— Но мне нужно… — начинает она.

— Я знаю, — перебивает Тайлер, любовно потягивая ее за хвостик. — Балетное выступление твоей сестры. Я тебя вовремя привезу домой.

Я закатываю глаза. Смотреть на то, как они ведут себя, когда вместе, — самый быстрый, хотя не самый простой, способ задушить все чувства, которые у меня могли только оставаться к Тайлеру. Теперь, когда я смотрю на него, даже не могу представить его своим парнем — независимо от того, как его объективное соответствие некоторым стандартам мужской привлекательности иногда на меня влияет.

Они обмениваются быстрыми улыбками, выглядя как счастливая парочка из рекламы таблеток от импотенции.

Я бы их ненавидела, если бы не была за них так счастлива.

* * *

Я иду к ресторану пешком, а Тайлер вместе с Маделайн едут на машине. «Верона» всего в десяти минутах от школы — я бы туда могла ходить каждый день, если бы не считала это место отвратительным. Надеюсь, что самый верный способ избавить труппу от стремления собираться в «Вероне» — это один раз там поесть и отравиться.

С парковки я оглядываю вывеску, которая сегодня гласит: «Есть пиццу или не есть? Вот в чем вопрос». Я качаю головой. Бард^[4] бы вами гордился.

Внутри еще хуже. Деревянные панели кабинок перемежаются фресками детсадовского уровня качества, изображающими средневековые крепости и башни, среди которых нелепо порхают неуместные цитаты из «Ромео и Джульетты»: буквами трех разных размеров над автоматом с газировкой написано «А что такое имя?», и я прохожу мимо «Где там Ромео?», что над входом в галерею игровых автоматов. Да-да, там есть игровые автоматы, а цитата вообще с ошибкой. В книге точно «Где же Ромео?».

За большим столом в глубине ресторана тесно сидит вся театральная труппа, но когда я подхожу, Энтони Дженсон двигается, чтобы я могла сесть. У него в руках экземпляр пьесы, и как только я сажусь, он его открывает.

— Этот монолог великолепен, — произносит он через минуту.

— Э-э, какой именно? — Я склоняюсь к нему. У него точно важная роль, в этом я уверена. С тех самых пор, как он к нам перевелся в девятом классе, когда Джоди переманила его из школьного округа, где чернокожему актеру не давали главных ролей, у него в каждой постановке роли только крупные.

Он поднимает на меня взгляд, делая вид, что возмущен.

— Ты не посмотрела, кого я играю? — Он роняет сценарий на стол передо мной. Я читаю открытую страницу. Это монолог Меркуцио о королеве Маб. — Все считают, что лучшая мужская роль — это Ромео, — продолжает он с жаром, — но Меркуцио сыграть намного сложнее. У него длинный монолог, сцена смерти… — он осекается. — Что я такое говорю? Я же разговариваю с Джульеттой!

— И не напоминай, — ворчу я.

Он смотрит на меня с сочувствием.

— Ты справишься, Меган. — Он хлопает меня по плечу. — В любом случае бесплатная поездка в Эшленд — это неплохо.

Я моргаю.

— В Эшленд?

— Шекспировский фестиваль…

— Я знаю, что такое Орегонский Шекспировский фестиваль, — перебиваю я его. — Какое он отношение имеет к нашей постановке?

— Тебе разве не сказали? — Энтони глядит недоверчиво. — Стиллмонт приняли в программу школьных постановок в этом году. Мы будем представлять «Ромео и Джульетту» в Эшленде в декабре.

В груди становится тесно. Джоди обязательно нужно было выбрать самый престижный шекспировский фестиваль в стране, чтобы вытолкнуть меня на сцену.

— Полезный опыт, черт бы его взял, — бормочу я себе под нос. Я, видимо, побледнела, потому что Энтони смотрит на меня со смесью беспокойства и недоверия.

— Ты отлично справишься. Ты обязана отлично справиться. Эта постановка должна быть выдающейся. Туда придут представители Джульярда и будут меня оценивать…

— Я поняла, Энтони! — громко перебиваю я его. — Я просто нервничаю. Как-нибудь разберусь, — говорю я.

Энтони замолкает. Я гляжу на него, ожидая увидеть, как он прячет лицо в ладонях, осознавая катастрофу, в которую я превращу его шансы на поступление в колледж.

Но я замечаю, что он больше не смотрит на меня, и следую за его взглядом — на светловолосого и возмутительно мускулистого уборщика посуды. Он на вид нашего возраста, но я бы точно заметила такого парня в Стиллмонте. Наверное, он учится в одной из частных школ района.

— Боже ты мой, — бормочет Энтони, наблюдая, как тот убирает со стола и направляется в кухню. Я знаю, что означает этот взгляд. Как и я, Энтони влюбляется быстро и часто. Разница в том, что он влюбляется сильно. Он верит, что каждый новый парень — это его судьба, и каждый раз расстраивается, когда отношения не складываются. Впрочем, нет никакого смысла пытаться его остановить.

— Вперед, — говорю я, поднимаясь и пропуская на выход. Не говоря ни слова, он выходит из кабинки.

Я осознаю, что оказалась рядом с группой старшеклассниц, которые, как мне известно, претендовали на роль Джульетты. Алисса Санчез смотрит на меня так, будто мечтает, чтобы я, как Джульетта, закололась кинжалом вот прямо сейчас. Ее свита даже не встречается со мной взглядами.

— Я не проходила прослушивание на эту роль, знаете ли, — говорю я, пытаясь разрядить обстановку. Вот такие конфликты — как раз одна из причин, почему я предпочитаю быть режиссером.

— Ну, ты ее получила, — холодно отвечает Алисса.

— Это будет полный провал, — пытаюсь пошутить я.

— Да. — Она встает. — Точно.

Пара девушек из ее компании следуют за ней и выходят из кабинки. Я осматриваю комнату, чувствуя себя неуютно — неуместно. Я знаю всех ребят здесь с театральных уроков, где я обычно наблюдаю и режиссирую, но никогда не участвую. А теперь мне нужно играть вместе с ними. Я замечаю в галерее Тайлера и Маделайн, трогательно объединившихся в игре «Ударь крота». Все остальные, как я вижу, переводят взгляды с Тайлера на меня. С Ромео на Джульетту.

Все, кроме одного парня, который сидит один и что-то энергично пишет в блокнот.

Я узнала его — он новенький в театральном классе в этом году. Он азиат, худощавый, но не тощий, а волосы пора бы подстричь — и сейчас в них задумчиво запускает пальцы; на нем серый свитер по фигуре. Я не уверена, что вообще когда-то слышала, чтобы он разговаривал, но он точно более приятный собеседник, чем прихвостни Алиссы, которые на меня злобно зыркают. Недолго думая, я подхожу и сажусь в кабинку, где кроме него никого нет.

— Оуэн Окита, верно? — Я вспоминаю его имя с совместного урока. Математика в девятом классе, кажется? Я видела его в коридорах с Джорданом Вудом, редактором школьной газеты, который переехал этим летом в Чикаго, но я никогда не обращала на него внимания.

Оуэн моргает, глядя на меня.

— Ты в прошлом году не ходил на занятия по театру, — продолжаю я.

— Я-то в курсе, — говорит он, и голос его меня удивляет. Для парня, который вечно молчит, он звучит на удивление уверенно. — Я совершенно не в своей тарелке.

— На кого ты проходил прослушивание? — спрашиваю я, замечая, что он вертит в пальцах ручку.

— Я просто хотел быть статистом. А вместо этого получил роль брата Лоренцо. То есть — я персонаж.

— Да ладно тебе. — Я улыбаюсь, испытывая облегчение и некое удивление от того, что кто-то еще оказался в моей ситуации. — Брат Лоренцо не важный персонаж.

— Каждый персонаж важен. — Кажется, я его задела.

Я молчу, раздумывая. Оуэн записался в театральный класс на последнем году школы, просто чтобы сыграть статиста?

— Ну, а зачем ты тогда пришел на прослушивание?

— «Ромео и Джульетта». Это, э-э… — Он выглядит смущенным и барабанит ручкой по столу. — Это моя любимая пьеса. Когда я увидел, что ставить будут ее, то я просто должен был присоединиться, но я боюсь сцены, а у брата Лоренцо много реплик.

Я чувствую, как расплываюсь в улыбке, испытывая уважение к этому парню, который может признать свой страх сцены и оценить «Ромео и Джульетту».

— Думаешь, тебе не повезло? Угадай, кто мне достался. — Я тянусь через стол и забираю его ручку, прекращая нервное щелканье. Глаза Оуэна следят за ней, а уши его краснеют.

— Кормилица? — спрашивает он, пряча руки под стол.

— Кормилица? Это оскорбление?

— Извини, я… — Его уши горят все ярче.

— Бери выше, — советую я, наслаждаясь тем, как легко его смутить.

Оуэн медлит.

— Меган Харпер, — наконец говорит он, будто только что достал мое имя из дальних уголков памяти. Я гадаю, помнит ли он меня тоже с урока математики в девятом классе, или я ему знакома, как и всем остальным, только потому, что дружу с Маделайн и Тайлером, будущими королевой и королем выпускного. Я практически вижу, как в голове Оуэна мое имя соединяется с ролью в списке.

— Ты — Джульетта… — Он изучает меня. — И ты этому не рада.

— Не-а. — Я возвращаю ему ручку в знак дружбы.

— Наверное, ты единственная девушка в истории школьных театров, которая не рада роли Джульетты.

— Не думаю, что в мире есть девушка, которая бы хотела сыграть Джульетту, когда в роли Ромео — ее бывший, — отвечаю я.

Его глаза широко распахиваются.

— А кто играет Ромео?

Теперь моя очередь удивляться.

— Ты что, не знаешь? — Я не думала, что в Стиллмонте хоть кто-то остался не в курсе всех подробностей моего расставания с Тайлером. Если он не знает моей истории, то явно помнит меня с урока математики в девятом классе.

— Э-э. А что, должен? — Оуэн выглядит растерянным. Я киваю в сторону Тайлера, и брови Оуэна снова взлетают.

— Ну правда, поверить не могу, что ты не слышал эту историю.

— Мои извинения за то, что я не слежу за сплетнями в мире театралов, — говорит он с легкой улыбкой. Я смеюсь, и его улыбка становится все шире, пока не освещает все лицо. Но прежде чем я успеваю ответить, Энтони оказывается у нашей кабинки.

— Я получил работу, — говорит он и без паузы: — Привет, Оуэн.

— У тебя же уже есть работа. — Я хмурюсь, глядя на Энтони. И тут я замечаю уборщика-блондина, который собирает тарелки на другом конце комнаты, и все понимаю. — Энтони, прошу, скажи мне, что ты не сменил карьеру просто потому, что тебе понравился уборщик.

Он закатывает глаза, но улыбается.

— Работа в «Старбаксе» — это не карьера. И это не ради уборщика — это во имя любви. И у уборщика есть имя — Эрик.

Я уже собираюсь посетовать, что потеряю бесплатные фраппучино, как звенит напоминание на телефоне в сумке.

— Черт, — говорю я вместо этого. Я потеряла счет времени. — Мне надо идти.

— Но еще так рано! Ты даже не поела! — протестует Энтони. Через секунду выражение его лица меняется. — Ах да, пять часов в пятницу, — говорит он, понимая, в чем дело.

Я встаю.

— Мы еще поговорим об уборщике…

— Об Эрике, — перебивает меня Энтони.

–…завтра, — заканчиваю я и киваю Оуэну. — До скорого, брат Лоренцо.

* * *

Я тихо закрываю за собой входную дверь, зайдя домой. Там царит тишина, что в эти дни можно практически считать чудом. Я направляюсь вверх по лестнице и надеюсь, что мама не расстроилась. Я слегка опоздала на наш еженедельный видеозвонок.

Мама живет в Техасе, куда она переехала после того, как они с папой развелись. Точнее, когда папа развелся с ней. Я не очень хорошо понимаю, почему это произошло. Я знаю, что их свадьба и мое рождение случились, когда им было всего по двадцать три. Люди разбрасываются словами «непримиримые противоречия», и «слишком молоды», и «разлюбили». Видимо, я не понимаю, каково это — разлюбить. Не могу понять. У меня никогда не было даже возможности проверить.

Но я помню день, когда родители усадили меня в гостиной (папа с каменным лицом, а мама — старательно сдерживая эмоции) и сказали мне, что все кончено. Слова «совместное решение» повторялись снова и снова. Они стали звучать фальшиво, когда мама убежала в слезах в ванную, пока папа заканчивал разговор.

Я не переехала в Техас вместе с ней, потому что не могла бросить Стиллмонтскую театральную программу, и она поняла. Я думаю, ей пошло на пользу побыть на расстоянии от любых напоминаний о бывшем муже, включая меня. Но я с тех самых пор, с их расставания три года назад, проводила все летние каникулы в ее квартире в Сан-Маркосе. Хотя я не в восторге от жары под сорок градусов, было здорово помогать ей за прилавком на фермерском рынках и ярмарках, где она продавала свои ювелирные изделия.

Я открываю дверь в свою комнату. Там бардак. Ну конечно же, бардак. Три длинных платья не добрались до шкафа и висят на спинке кровати. Кажется, джинсовую куртку я пыталась добросить до зеленой вешалки в углу, но промахнулась, и она валялась на полу поверх ботинок.

Мой ноутбук погребен под кучей украшений — это следы безуспешных утренних поисков сережек, которые, не сомневаюсь, исчезли в складках дивана Тайлера. Я сметаю все в сторону и отодвигаю наручный будильник. Это «подарок» от папы, который был очень горд этой идеей. С тех пор, как наш дом полтора года назад стал более шумным, я сплю с мощными затычками в ушах, но вставать в школу приходится в 6, так что будит меня этот кошмарный будильник вибрацией.

Я открываю FaceTime на компьютере, быстро приглаживая волосы пальцами.

Мамино лицо появляется на экране.

— Привет! Извини, пожалуйста, что я опоздала, — говорю я поспешно.

— Если бы я ожидала тебя ровно в назначенное время, я была бы не особо внимательной матерью. — Она заправляет темную волнистую прядь волос за ухо. У мамы волосы точно как у меня, только куда пышнее. — Чем занимаешься?

— Да так, сексом без презерватива с парнем, с которым познакомилась в Интернете, — отвечаю я беззаботно.

Мама бледнеет, а затем выражение ее лица возвращается к норме, как только она понимает, что я шучу.

— Не пугай так маму, Меган. Это жестоко.

Ухмыляясь, я продолжаю.

— Честно говоря, я бы предпочла незащищенный секс со странным чуваком из Интернета. Мне пришлось пойти на вечеринку труппы.

Она озадаченно изучает меня.

— Это для одной из твоих сцен?

— Нет, — простонала я. Объясняю ей про «Ромео и Джульетту» и почему мне пришлось пройти прослушивание. — Оказалось, что я… Джульетта, типа.

Мамины брови взлетают.

— Ты пробовалась на главную роль?

— Конечно, нет! Джоди просто самовольничает. Поверь, я была бы кем угодно другим, если бы только она позволила.

Мама усмехается.

— По крайней мере я рада, что не упустила новообретенные актерские притязания своей дочери.

— Нет, ничего нового у меня нет, — говорю я тихо.

Мама смотрит на меня с неким беспокойством на лице, и тут дверь в мою комнату распахивается без предупреждения.

— Меган, что я тебе… — голос папы проникает в комнату, а затем следует и он сам. Он замирает, когда замечает маму. — Ох, точно, извини, — бормочет он, внезапно напрягаясь. — Привет, Кэтрин, — говорит он, оставаясь на пороге комнаты. — Как дела у вас с Рэндаллом?

— Хорошо, — отвечает мама сдавленно, как она всегда говорит с отцом. — Как ты? И Роуз? — добавляет она после секундной паузы.

— Устал. — Он выдавливает подобие улыбки, но выглядит неестественно. — Роуз скоро уходит в декрет.

— Это радостно, — кивает мама.

Папе, кажется, совсем не радостно от этого разговора, и он кладет ладонь на дверную ручку.

— Ну, я оставлю вас наедине. Меган, только убавь звук, пожалуйста.

Я раздраженно вздыхаю и ворчу, что не могу поговорить даже в собственной спальне.

Мама ласково говорит, помедлив:

— Знаешь, ты всегда можешь переехать к нам с Рэндаллом.

Я натужно фыркаю.

— И упустить возможность сыграть Джульетту в дуэте с Тайлером Даннингом?

Мама кривится.

— У-ух, сочувствую тебе. Но правда, — продолжает она, — если там у тебя слишком суматошно, мы тебя с радостью примем.

— Спасибо, мам, — отвечаю я, смягчаясь, чтобы показать, что ее щедрость не осталась незамеченной. Она заслуживает правдивого ответа. — Просто я в Стиллмонтской театральной программе занимаю отличное положение. Я здесь накопила сценические работы, я отвечаю за организацию постановок старшеклассников, а «Ромео и Джульетту» даже приняли в Эшленд. Я должна остаться.

— Что ж… Ты в любой момент можешь изменить решение, если захочешь, — говорит мама неохотно. — А что ты там сказала насчет Эшленда?

— Да ничего такого. Джоди, умница этакая, выдвинула нас на участие в Орегонском Шекспировском фестивале в программе старшеклассников, и они нас приняли, — говорю я, глядя в пол.

— Это звучит очень даже важно, — мамин голос полон энтузиазма. Ох. — Когда это? Я хочу приехать!

— Нет, мам, ничего такого, правда, — поспешно возражаю я.

— Сопротивление бесполезно, Меган. Если ты мне не скажешь, когда это, то я узнаю у папы.

Я закатываю глаза, и тут с нижнего этажа доносится истошный плач.

— Кажется, тебя кто-то зовет, — мамины слова звучат поверх визга.

— Что? Ты не хочешь подождать? Это будет продолжаться еще минут двадцать, — говорю я с полуухмылкой, и она смеется. — Поговорим позже, мам.

Я отключаюсь и иду вниз. Источник воя сидит в высоком стульчике в кухне. Моя полуторагодовалая сводная сестра Эрин очаровательна, но легкие у нее такие мощные, что труппа школьного мюзикла бы умерла от зависти. Я останавливаюсь в дверном проеме, желая улучить мгновение.

Моя мачеха тянется к Эрин. Роуз — высокая блондинка, безупречно красивая. Если она едва выглядит на тридцать, то это потому, что ей и правда едва стукнуло столько. Они с моим папой поженились два с половиной года назад. Я не была в восторге, когда увидела ее в первый раз. Это было всего через несколько месяцев после развода, и я все еще лелеяла детские надежды, что папа передумает и поймет, что мама — его суженая.

Роуз положила этому конец. Когда я узнала, что папа встречается с женщиной на десять лет моложе, то сомневалась в искренности этих чувств. Я решила, что ему исполнилось сорок и он переживает кризис среднего возраста, встречаясь с красивой блондинкой, благодаря которой он чувствует себя молодым. Это было так банально.

Затем я присмотрелась к ним обоим и наконец осознала то, чего не замечала в последние два года рушащегося на моих глазах брака родителей. У него не было кризиса среднего возраста. Он не восставал против института брака. Он просто разлюбил маму. Я видела, как папа улыбался Роуз в тот день, когда я познакомилась с ней, — такой улыбки я у него раньше не видела и поняла тогда, что он никогда не пожалеет о разводе.

Потому что он полюбил Роуз. Дело было не в ее возрасте или чем-то еще — только в том, что было между ними. Он и правда вписался в стереотип — только не тот, который я ожидала. Он нашел свою родственную душу.

— Эй, — оторвался папа от плиты, взмахивая лопаточкой в сторону Роуз. — Я же тебе говорил ни за чем не вставать! — Он смотрит на нее, и на лице его улыбка обожания, как у влюбленного подростка.

Роуз на седьмом месяце беременности.

Она закатывает глаза, но кладет руку на живот, выражение ее лица смягчается, и она садится обратно.

Я должна ненавидеть Роуз. Я должна ненавидеть все в ней. Иногда мне даже этого хочется, но правда в том, что я никогда не испытывала к ней ненависти. Нет ее вины в том, что отношения моих родителей не продлились вечно, как я хотела. Я не обвиняю ее в том, что папа полюбил ее так, как никогда не любил маму. И все же, хоть я и не могу ее ненавидеть, мы с ней ведем себя скорее как немного стесняющиеся друг друга соседи, чем как два человека с одной и той же фамилией.

Папа роняет лопаточку, морщась, когда Эрин издает особо пронзительный вопль, и бежит к ней, чтобы вручить ее любимого плюшевого слоника.

Я даю себе еще секунду. Я люблю Эрин, и я не ненавижу Роуз, но иногда с ними тяжело. Я в последнем классе школы. Мне нужно учиться по вечерам и ходить на вечеринки по субботам. Вместо этого я с трудом фокусируюсь из-за затычек в ушах и необходимости нянчиться с ребенком. Мне следовало бы размышлять о своем будущем, искать себя, а вместо этого я разбираюсь в отношениях с мачехой и отскребаю от учебников детское питание.

Но дело не только в этом. Сложнее всего наблюдать за тем, как папа строит новую жизнь, в которой мое место меньше с каждым днем. Особенно учитывая Эрин и будущего ребенка, создается такое впечатление, будто они просто приютили меня на годик, прежде чем я отправлюсь в колледж. Прежде чем они смогут наконец зажить так, как хотят.

Примечания

4

Прозвище Шекспира в англоязычных странах.