Гуманариум

Орина Ивановна Картаева, 2022

Космическая робинзонада может закончиться совсем не так, как надеется потерпевший крушение.

1

Слева по борту нависала серая громада Ганимеда. Он чем-то похож на конфету «Рафаэлло» — на поверхности гигантские ледяные торосы, торчащие во все стороны глыбы, чисто кокосовая обсыпка, правда, серого цвета. Под ними километры льда, как сферическая вафля, под ней соленый океан, а внутри ядро-орех.

На экране нежно переливались размытые ниточки зеленого северного сияния над полярной областью. Я несколько раз видел авроры дома, на Земле. Но там были еще и синие, фиолетовые и малиновые цвета, а здесь только зеленый. Некоторое количество кислорода в жиденькой атмосфере Ганимеда имеется, но азота нет совсем, потому колор небогатый. Но все равно красиво. Над Юпитером бывают потрясающие авроры, но то Юпитер, у него магнитосфера мощная, в ней купаются и серебристый Ганимед, и золотистая Ио, и медная Европа. Тонкие, поблескивающие алмазной пылью, темные кольца Юпитера тоже впечатляют, хотя, конечно, не как у Сатурна.

Космос потрясающе красив. Звездная бездна ошеломляет, к ней невозможно привыкнуть, как и к бесконечному одиночеству в нем и собственной микроскопичности. В космосе ты словно электрон или даже кварк в сравнении с галактикой. Одинокая, немыслимо крохотная частичка, оторванная от теплого тела Земли. Потому на вахты набирают людей с максимально устойчивой психикой, не склонных к депрессиям. Однако искины бортов все-таки снабжены человеческими голосами и — ходят в некоторых кругах сказки — даже чувством юмора, впрочем, весьма своеобразным. Не знаю, не знаю. Мона еще ни разу удачно не пошутила. Все ее шутки я наизусть выучил, она ни разу не выдала новую.

— Мона, приготовь к ужину конфеты «Рафаэлло», — сказал я.

— Вы не можете получить калорий больше нормы, прошу извинить, — подпустив в голос нотки сочувствия, ответила Мона. Она всегда так делает, когда отказывает мне в чем-то.

— Я отработаю на тренажере, не растолстею.

— Вы не можете получить калорий больше нормы, прошу извинить.

— Хорошо, — согласился я. — Но на завтра рассчитай норму калорий с учетом конфет «Рафаэлло». Двадцать грамм, мне хватит.

— В базе отсутствует рецепт конфет «Рафаэлло». Могу предложить горький шоколад, мармелад, пастилу…

— Не надо, — сдался я, — не надо. Обойдусь.

— Принято.

Все-таки голос у нее хороший, добрый. Интересно было бы посмотреть на девушку, которая подарила Моне свой голос. Хотя, может, она уже давно бабушка. Программы на наблюдателях не обновляются ежегодно, как на поисковиках.

Сейчас моя скорлупка поднырнет под Ганимед, и можно будет поужинать. Одна из сотен вахт закончится как всегда спокойно и скучно. Ну, что поделать. Скука — не самое плохое, что бывает в космосе. Работа наблюдателя вообще считается пережитком, делом для пенсионеров, вроде меня. Поисковиками может распоряжаться и искин, но человек все-таки пока еще нужен, на случай нештатных ситуаций. Каковых на моей памяти за все время работы не случалось.

— Справа по борту объект органического происхождения.

Я замер. Искины не страдают галлюцинациями.

— Мона, повтори.

— Справа по борту объект органического происхождения.

— Так. Дай изображение.

Размер объекта оказался полкубометра, расстояние от меня до него всего пара десятков километров. Мона просканировала объект и выдала на экран состав: углеводород и его производные — фенолы, альдегиды, кетоны, карбоновые кислоты, жиры, углеводы, аминокислоты, белки…

— Белки, жиры и углеводы? Космос прислал мне конфету? — пробормотал я, не веря, и, пока Мона не прокомментировала, уточнил скорость объекта.

— Скорость объекта тридцать метров в секунду, — ответил искин.

— Километров в секунду? — переспросил я, хотя Мона никогда не ошибалась раньше. Такая скорость кометы или другого природного объекта может быть в облаке Оорта, но не здесь. Гость из Троянского или Греческого пояса астероидов? Нет, не то.

— Скорость объекта тридцать метров в секунду, — повторила Мона.

— Что за… Разверни сеть, команда захват.

Откуда тут сложной органике взяться, даже представить себе не могу. Осколок ледышки, которую выплюнул Ганимед во время одного из извержений? Но сложная органика — это сюрприз. И, возможно, хорошие премиальные, потому что кроме простейших анаэробов Европы ни на одном из спутников Юпитера пока еще ничего не нашли. Я вглядывался в изображение объекта, и единственное, что приходило мне в голову — это большая картошка. Нечто похожее на удлиненную картофелину, но поверхность ее была словно скукоженной, запекшейся, со сложным рельефом, но без выдающихся частей.

Скорее всего, это просто подгоревший бак с отходами. Борты растворяют мочу, кал, волосы, прочий мелкий мусор, который неизбежно производит человек, и сухие остатки прессуют в брикеты, а брикеты складывают в специальный бачок. В конце вахты бачок в трех точках приваривается прямо к корпусу снаружи и, когда борт входит в плотные слои атмосферы планеты, бачок просто сгорает вместе с защитным покрытием обшивки. А этот бачок, похоже, или приварили наспех, и он отошел от обшивки, или вообще приварить забыли. Мне до него особо дела нет, но все равно непорядок. Приварю к своему борту, незачем мусору на орбите болтаться.

Искин сделал маневр, Ганимед на экране провалился мне под ноги и тяжело всплыл с другой стороны. Отстрел гарпуна с амилиновой сетью я не почувствовал, но Мона доложила, что объект захвачен и через десять минут будет принайтовлен к корпусу борта.

— Рекомендую пройти в скаф, — сказала Мона.

— Зачем еще? — возразил я.

Мне вовсе не хотелось лезть в саркофаг, как мы его называли. Скаф это борт в миниатюре, с полным жизнеобеспечением и возможностью введения пилота в анабиоз. В нем и не сгоришь, и не утонешь, и мелкие метеориты ему нипочем, равно как радиация в десять зиверт и давление в сто бар. Но использовался он только в редких случаях высадки на поверхности планет. В особо тяжелых ситуациях он становился саркофагом — без посторонней помощи человека или искина выбраться из него невозможно. Процедура активации скафа, тестирования систем, подключения нейрошунта, и все такое прочее была нудной и занимала далеко не пару секунд. Мне было просто лень туда залезть из-за какой-то картошки, зачем, в самом деле? Но я привык доверять Моне и, ворча и поругиваясь, полез в скаф, прихватив с собой упаковку супа и палочки. Скаф активировался, но подключить нейрошунт я не успел, потому что борт за моей спиной вдруг взорвался: его что-то пробило. Искусственная гравитация пропала, освещение внутри бота и связь с Моной тоже исчезли. Это означало одно: токамак борта сдох. Это было невозможно, но глаза и вестибулярный аппарат меня не обманывали. Обернувшись внутри скафа, я завис в метре от пола. За люком скафа, внутри бота, висел жонглер.

Он был точно таким, каким я видел его в записи: полутораметровая сфера, состоящая из множества желто-оранжевых шариков плазмы, но скорее это были не шарики, а торы: в центре каждого было что-то вроде маленькой дырочки, как в пончике. Шарики хаотично двигались во все стороны, будто плавали в кипящей воде, но передвигались вверх-вниз-вправо-влево-вперед-назад всего на пару сантиметров, не больше, и сферический общий строй не нарушали.

Несколько секунд я провел в ступоре, уставившись на жонглера и обливаясь потом. Он тоже не двигался. Еще через пару секунд несколько шариков оторвались от сферы, медленно подлетели к скафу, повисели у люка, потом вернулись в строй большой сферы.

Это конец, подумал я. Ужаса я не чувствовал, злобы на гостя тоже не было, была тоска и недоумение: откуда он взялся? Спустя еще несколько секунд, глядя на пылающий в кромешной тьме оранжевый шар, во мне вспыхнула надежда: а может, обойдется как-нибудь? Может, жонглер просто исчезнет, ничего больше не повредив и не тронув меня? Зачем я ему, в самом деле. Главное, не делать резких движений, замереть, может, и пронесет. Он же просто явление природы, думал я, беспомощно глядя на подрагивающую оранжевую сферу.

— Не надо… — сказал я тихонько, — Фу, нельзя!

Сфера остановилась на несколько мгновений и вдруг рванула к стене скафа и прошла сквозь нее, как горячая ложка проходит сквозь сливочное масло. Тут же грохнуло, и меня вынесло наружу воздухом, вырвавшимся из скафа. Я стал первым человеком, вышедшим в открытый космос в тоненькой амилиновой спецовке, заменяющей нижнее белье — штанах с носками, похожих на детские ползунки, и в рубашке с капюшоном и перчатками.

В момент, когда меня вынесло за борт, я инстинктивно задержал дыхание. Глаза тут же налились слезами, кожу лица обожгло и натянуло. Я стиснул губы, но вакуум проник в нос, и я почувствовал, что у него вкус барбекю. Никогда раньше не предполагал, что нос как-то связан со вкусом. Будь я обычным человеком, мне бы оставалось жить три минуты максимум, потом я неизбежно сделал бы вдох, и на этом все и закончилось. Но я умею задерживать дыхание почти на пятнадцать минут, потому что я родом из морских цыган — баджао, и занимался в молодости дип-дайвингом. Разумеется, давно прошло время, когда мы жили в лодках лепа-лепа и занимались морским промыслом, но обычай прокалывать барабанные перепонки и учиться нырять без акваланга на большие глубины у нас остался. В школе меня называли лягушкой, я и правда чем-то похож на это земноводное — темнокожий, невысокого роста, с узкими плечами, широким носом и большим ртом, я никогда не нравился девочкам, но мальчишки не особо задирали меня, потому что мое умение нырять на сорок метров глубины и находиться под водой больше десяти минут вызывало у них уважительную зависть. Сейчас мои способности только оттянут агонию, подумал я. Сквозь слезы я видел удаляющийся борт и плывущего рядом со мной жонглера. Я повернул к нему лицо и про себя крикнул: «Зачем ты это сделал, зачем убиваешь?». Отчаяние душило меня, но злости и ненависти к жонглеру не было. Ненавидеть можно только разумное, желающее тебе зла беспричинно. Сейчас закипит азот в моей крови и все кончится, подумал я.

Через мгновение жонглер оказался рядом со мной, раздулся, вдвое увеличившись в объеме, строй шариков раздвинулся во все стороны и меня втянуло внутрь сферы. Там оказалась какая-то прозрачная то ли слизь, то ли смола, кожу обдало прохладой и теплом одновременно, странное было ощущение, не знаю, как его описать. Я вытаращил глаза, увидев посреди оранжево светящегося шара ту самую картошку, которую поймал сетью и притащил к своему борту. Только теперь она выглядела совсем по-другому: это было какое-то животное. У него было пять пар лап с тонкими пальцами или когтями, я не разглядел, шкура его расправилась, и он смотрел на меня. Верхнюю его часть с трудом можно было назвать головой, она мало отличалась от нижней, но в верхней части его было какое-то отверстие со множеством щетинок. Глаз и носа не было, но я знал, что оно меня видит.

Сколько это продолжалось, не могу сказать, но я почувствовал, что кислород у меня закончился и сейчас я вдохну эту прозрачную смолу и захлебнусь. Когда перед глазами поплыли бордовые пятна, я дернулся, подумал про себя с отчаянием «не хочу!». И тут оно, десятилапое, рывком приблизилось, и, едва не выбив мне зубы, протолкнуло мне в горло жесткий хобот, выскочивший у него из щетинистого отверстия. Я забился, как муха в паутине, кроме отчаяния на меня навалился ужас, и тут же схлынул — я дышал. Вернее, дышал за меня он, пассажир жонглера. Я перестал дрыгаться, замер и слегка опьянел от чистого кислорода, который вдувался в меня из хобота. Глотка болела, голова кружилась, и я уже было совсем отчаялся, когда, почувствовав и поняв мое состояние, животина добавила к кислороду азот.

Никто не поверит, но так получилось, что я висел в открытом космосе внутри оранжевого шара, в каком-то киселе, словно эмбрион в теле матери, обнимал мягкого, как шиншилла, безглазого пришельца и — жил.

2

Теорий насчет появления и исчезновения жонглеров было множество, но умники так и не пришли к единому мнению — разумны жонглеры или нет. Кто-то утверждал, что сферические сборища шариков плазмы являются сверхразумом, кто-то доказывал, что это не то, что неразумное, а вообще нематериальное нечто. В любом случае, договориться с ними, войти в контакт или хотя бы как-то противостоять нашествию жонглеров, человечеству не удалось. История эта вроде бы канула в Лету, но, как оказалось, мы рано успокоились. Хотя, вероятнее всего, мой жонглер, сначала едва не убивший меня, а потом спасший мне жизнь, был последним в Солнечной системе, а может, и в нашей галактике. Сейчас я думаю, что это я спас его после какой-то катастрофы, из-за которой он потерял свою огненную сферу и впал в анабиоз, как земные тихоходки. Я подобрал его, бог знает как долго дрейфующего в космосе, и отогрел плазмой, когда пытался приварить его к борту, как бачок с отходами. Он ожил, почувствовал рядом токамак, выгреб всю энергию плазмы из него и из токамака скафа, восстановил форму и решил отправиться восвояси. На меня он обратил не больше внимания, чем я с голодухи обратил бы внимания на мышь, бегающую по продуктовому складу. Возможно, попытайся я как-то защитить себя, проявив агрессию или просто впав в злобу и ярость, он и близко не подошел бы ко мне, и мой труп сейчас дрейфовал бы куда-то в сторону Юпитера, а через годы сгорел бы в его атмосфере. А может, и не сгорел, а так и болтался бы там, страшный, высохший и нелепый в вакууме, в одном исподнем. Не знаю.

…Все началось незаметно для большинства людей двести лет назад. Сначала пошли в новостях сообщения о появлении шаровых молний тут и там. Разумеется, никто и не подумал беспокоиться по этому поводу. Что мы, шаровых молний не видели? Редкое природное явление, но бывает.

Когда несколько сотен шаровых молний, появившихся буквально из ниоткуда, внезапно атаковали самый большой в Европе токамак, это сочли досадной неприятностью. Решено было разработать и усилить меры защиты, были привлечены крупные ученые, которые дали оптимистичные прогнозы и совершенно невнятные ответы по поводу случившегося. Токамак разогнали заново, запустили, и тут же признались в своей беспомощности, когда вторая волна нашествия странных шаровых молний остановила его работу в считанные минуты.

Спустя некоторое время стало понятно, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Из Азии, Африки, Австралии и обоих Америк стали поступать известия о нападениях шаровых молний на токамаки. Даже самым известным ученым эта загадка оказалась не по зубам. Откуда берутся эти молнии, почему их так много, и, самое главное, что нужно сделать, чтобы их атаки немедленно пресечь — все эти вопросы оставались без ответов. Изучать, наблюдать, экспериментировать, предлагалось все, что угодно, кроме действенных мер. Энергетика, а с ней почти все сферы жизни человечества встали колом. Возникло мнение, что некто (кто и как?) управляет этими нападениями, правда, совершенно непонятной была цель этих нападений. Началась паника. Сначала очаговая, потом полыхнуло по всему цивилизованному миру. Как обычно, обвиняли непонятно в чем, всех подряд: красных, зеленых, исламистов, евреев и даже геев. Выплеснулись на улицы демонстрации с плакатами и бейсбольными битами, требуя от правительств немедленного прекращения сбоев в работе токамаков. Правительства, выступая в сети, делали строгие лица, снижали ставки по кредитам, обещали увеличить налоговые льготы и провести переговоры, не уточняя — с кем. Недоумение и недовольство росли. Спешно были расконсервированы старые атомные электростанции, гидроэлектростанции и даже пару ТЭЦ, работавших когда-то на угле и торфе, словом, в ход пошло все, что могло хоть как-то компенсировать остановку токамаков.

Конец ознакомительного фрагмента.