Автостопом до алтайского яка

Ольга Юрьевна Овчинникова

В основе этой книги лежит путешествие автостопом из-под г. Санкт-Петербурга до территории Горного Алтая. Эта книга про безусловную любовь и отношения между людьми, причины болезней и их исцеление, переписывание сценариев в настоящей и прошлых жизнях и, конечно же, про автостоп.Для очень узкого круга читателей. Содержит ненормативную лексику. Возрастное ограничение 18+.Автор фото на обложке: Александр Hunta

Глава 2

Мы уже в аду.

…Люди умеют летать, только сверху вниз и недолго.

Далеко внизу едва двигаются микроскопические точки людей, и по ровной полосе дороги медленно едут маленькие машинки: на эту высоту не залетают даже птицы. Я вижу их внизу, парящими в городских изобильных термиках¹⁴. Пытаюсь сделать вдох, но воздух на такой высоте разрежен — это гигантский небоскрёб. Дышать тяжело, в ушах шумит море, и из носа тонкой струйкой внезапно прорывается кровь, капая вниз и окрашивая сочными кляксами серебристую кровлю крыши. Высота оглушает открытым пространством, зовёт и манит призывным магнитом вниз.

Моё состояние похоже на беззащитное, живое существо, наподобие той доверчивой, ни о чём не подозревающей собаки, в которую из-за угла уже целится полицейский, ответственный за отлов и отстрел собак.

Прямо в затылок. Палец на курке напряжён.

Край. Здесь нет иллюзий. Они были у меня: мечты о деревянном доме из бруса, о тёплых вечерах в кругу семьи, о солнце, которое заглядывает в окна по утрам, о любимом мужчине, который заботится обо мне, о долгой и счастливой жизни. И, наконец, о предназначении, которое случается. Не случилось. Бывает. И линия жизни рвётся, уже вот-вот.

Как честно стоять на этом краю, без иллюзий… И ветер такой сегодня… сильный.

Этот женатый мужчина… он соврал. Линия рвётся, и он это увидел, читая мою руку, просто сказал своим неуверенным голосом иное. Я разглядываю ладонь, маяча на краю крыши и отчётливо вижу, что именно сегодня — тот самый день. Осталось закрыть глаза и решиться, потому что больше нет иллюзий относительно будущего, а в настоящем жить незачем. Меня предал не мужчина. Меня предал сам Бог в его лице.

Шум улицы перекрывается звуком высотного свистящего ветра и гулом в ушах. Задираю голову вверх — глотаемая кровь отдаёт металлическим привкусом. Свинцовые, беременные тоннами воды тучи толкаются наверху в ожидании неизбежного разрешения. Порывы бушующего ветра усиливаются, полуоторвавшиеся оцинкованные листы громыхают, хлопая по крыше.

Надо просто закрыть глаза и «случайно» потерять равновесие. Никаких больше писем или надежд. Краем глаза замечаю Джая, который сидит на краю крыши, свесив ноги вниз, за перила: штормовой ветер треплет перья на вжатых в спину крыльях. Вид философский и трагический одновременно.

— Ты здесь зачем? — спрашиваю, с ударением вытолкнув слово «Ты». Меня смущает Его присутствие, пусть даже это мой Ангел Джая.

— Жду, чо, — отвечает Он немного грубовато. — Прыгай уже. Холодно тут.

— Прыгать?

— А разве не за этим ты здесь? — отвечает Он вопросом на вопрос: у меня научился, не иначе.

— А Ты не мог бы… э-э-э… свалить?

— Неа, — Он отворачивается, и по Его лицу, кажется, пробегает гримаса. Шмыгает носом, покорно опустив голову — от этого плечи торчат беззащитными худыми столбиками кверху. Обеими руками Джая держится за перила, сведя ладони вместе, словно беззащитный ребёнок. Ангелы тоже бывают уязвимы.

Ветер продувает меня насквозь, треплет широкий разноцветный платок на шее, трепеща им и хлопая в воздухе, словно крылом огромной птицы. Перила, за которые я держусь, качаются, словно зубы у старого йорка.

— И куда Ты потом? — участливо спрашиваю у Джая.

— Судить будут: не справился с работой, бла-бла-бла… — изрекает Он, безуспешно пытаясь казаться спокойным.

Мне нужно чтобы кто-то просто выслушал. И всё. Только это. Эту историю. Чтобы кто-то со стороны посмотрел и сказал: «Да, охренеть просто!» или что-то подобное, не знаю…

— Да охренеть просто! — меланхолично, без интонации замечает Джая, глядя прямо перед собой. — Почему ты убиваешь себя только потому, что какой-то женатый мужчина повёл себя как типичный женатый мужчина?

— Он тут не при чём даже как бы, — я включаюсь в разговор. — Разочарование в Любви — это куда страшнее, глобальнее, что ли. Это всё, во что я верила. Это всё, понимаешь? Всё, во что я верила, — все мужчины, в которых я верила; всё мироустройство, в которое я верила; это я, в которую я верила; это Вселенная, которая, как казалось, никогда не сделает мне больно; это Любовь, в которую я верила. Нет выхода! Отсюда никому никуда нет выхода! Даже там, — и я показываю пальцем на небо, — нет его. Как в закрытой наглухо стеклянной банке. Даже если умереть. Даже если продолжать делать вид, что живёшь… и дышишь… и ешь! Продолжать тешить себя иллюзиями? Самообманом? Неужели это не очевидно? Это ясно, как белый день! То, что линия рвётся!

Кричу в полный голос, перекрывая шум ветра. Широкий платок на секунду накрывает мою голову, затем срывается с шеи и улетает вниз огромной парящей птицей — это привлекает зрителей. Словно по чьей-то отмашке огромным потоком с неба срывается ливень, и платок пролетает остаток пути, избиваемый тяжёлыми каплями воды.

— Красиво полетел, — замечает Джая, ёжась, не особо впечатлённый моей речью.

Далеко внизу точки людей начинают кучковаться: не понимаю, как меня можно было заметить на такой высоте. Наверное, кто-то даже снимает на телефон в надежде на потрясный видос. «Жесть, пацаны, смотреть до конца». Стоят, несмотря на ливень. Размазываю кровь по лицу, пытаясь вытереть нос: она бесконечна.

Зрители раздражают. Надо с другого края крыши, без них, без этой суеты.

Под бушующим наверху ветром перехожу на другую сторону крыши — благо, она плоская — и быстро перелезаю через ограждение на самый край. Перила очень холодные, пальцы коченеют.

— Уверена? — настороженно спрашивает Джая, следуя рядом.

Я вздрагиваю:

— Ты ещё здесь?

— Угу, — угрюмо замечает Он.

— Уйди, — говорю я, поливаемая стеной дождя. Капли воды врываются в тело острыми обжигающими иглами, пальцы рук теряют чувствительность.

— Показать, куда попадёшь потом? — вместо ответа предлагает Джая.

— Ладно. Давай. Только быстро, — соглашаюсь я. Терять-то нечего.

Свет в моей голове мгновенно гаснет.

Прихожу в себя в яме: она глубокая и узкая. Чёрная земля на стенах торчит грубыми острыми кусками, но самый кошмар заключается не в этом. Я опускаю глаза и понимаю, что стою по пояс в кишащей массе из опарышей: сплошной шевелящейся массой они копошатся вокруг меня. На дне личинки превращаются в чвакающую мерзкую кашу, раздавленную весом своих же сородичей.

В панике подношу руку ко рту и тут же понимаю, что по тыльной стороне ладони тоже ползают, щекоча кожу, несколько личинок. Они сожрут меня заживо — это дело времени. От ужаса не могу даже кричать, только мгновенно покрываюсь омерзительными крупными мурашками.

— Ничо так, да? — раздаётся в моей голове голос Джая. — Живенько… Креативные милафффки…

— Верни меня назад, — сдавленно говорю я вслух.

Свет опять гаснет.

Оказываюсь всё там же, за гранью перил, на крыше; холодный дождь продолжает лить стеной. Ощущение копошащихся червяков не покидает меня: пытаюсь стряхнуть их свободной рукой.

— Почему Ты сразу не сказал? — кричу я обрывисто, на грани удушья.

— Надеялся, «что у Вас хватит ума не совершать необдуманных поступков», — голосом того мужчины говорит Джая. — «Но Вы ведёте себя, как детский сад».

Да что ж это такое! Сколько можно обвинять меня в инфантильности!

В этот момент на телефон приходит сообщение. Самое время почитать очередную рассылку про услуги или скидки. Тысячу раз я читала подобный мусор, срываясь к телефону в ожидании сообщений от него. Это даже забавно: читать подобное сейчас, под проливным ливнем, на краю крыши, задыхаясь и только что побывав в яме, кишащей опарышами. Скидка — отличное, подходящее слово для этого случая.

Почему бы и нет? Прочту. Держась одной рукой за ледяные перила, другой достаю телефон из неглубокого кармана и читаю сообщение. Оно гласит: «Я ошибся в тебе. Прости меня».

…На экран телефона откуда-то сверху падает крупный белый опарыш и начинает извиваться. Он упал с моей головы? С головы? От ужаса я отбрасываю телефон — с громким стуком он ударяется о металлическую крышу, отскакивает и летит вниз. Неосознанно я отпускаю перила, двумя руками панически стряхиваю со своей головы виртуальных червей и неизбежно теряю равновесие. Ноги стремительно скользят на мокром козырьке крыши, громким визгом кричится:

— А-а-а! — и, взмахнув руками, я начинаю падать спиной вниз.

Время мгновенно останавливается: капли дождя застывают в воздухе в виде прозрачных шариков разного размера. Внезапно времени становится достаточно, чтобы разглядывать их бесконечно, и одновременно приходит понимание, что вот сейчас я падаю вниз и разобьюсь, и это неизбежно. Как бы я ни упала, но это — конец. Глубокое сожаление.

Быстрый удар приходится на спину и затылок, звёздная россыпь вспыхивает перед глазами, и свет гаснет.

Прихожу в себя уже дома, лёжа спиной на полу посреди комнаты. Спина и затылок взрываются острой болью, во рту — привкус крови. Что за…

…Похоже, Джая перенёс меня домой в момент падения?

На мне мокрая одежда, на полу лежит аккуратным квадратом сложенный цветастый платок, поверх которого покоится телефон. Целёхонький. Кошка в позе охотничьего сеттера с испуганным интересом нюхает его, изрядно вытянув шею. Вид у неё такой, будто что-то тяжёлое только что свалилось рядом. Вероятно, этим «что-то» была я.

Какое-то время лежу, отпуская резкую боль.

«Чтобы отвадить себя от неба, нужно хорошо приложиться к земле», — говаривал один мой друг-парапланерист. Он суеверно отвергал слово «последний», заменяя его на «крайний». Похоже, это падение было не последним, а крайним. Боль постепенно стихает.

Дотягиваюсь до телефона и перечитываю сообщение: оно без номера абонента. То есть абсолютно.

С кухни ароматно пахнет кофе и имбирём. Дрожа от холода, заворачиваюсь в шерстяной плед и иду на запах, потирая затылок. На кухне орудует Джая, гремит чайником.

— Да, привет, Джуди. Да ничего, трудимся помаленьку, — говорит Он с кем-то по телефону. — Отпуск? Всё шутишь, да? Рецидив у нас. Думаю про регрессию. Да, может и увидимся, кто знает? Может и до «пыщ-пыщ» дойдёт…

К моему появлению Он успел сварить кофе и разлить его по чашкам. Молча приземляюсь на табуретку, подтащив плед и поджав под себя ноги. Тихонько отпиваю кофе, приблизившись губами к чашке: терпкий привкус имбиря пробирает горячей волной.

— Пей, пей. Отогревайся, — усмехается Джая, словно заботливая добрая нянька. — На меня не смотри.

— Джая… От кого это сообщение? Здесь нет номера, — вытягиваю руку, показывая телефон. Мне нужен ответ.

Джая, сделав странное выражение лица, поспешно прячет свой телефон в перья на своих крыльях, сунув его себе куда-то через плечо, и в своём репертуаре быстренько «переводит стрелки»:

— Рассказывай, — говорит Он. — Что занесло тебя на крышу? — и это при том, что всегда прекрасно слышит все мои мысли.

— Ты знаешь… — нахохливаюсь, не дождавшись ответа на свой вопрос.

— А то, — отвечает Он, хмыкнув.

Да, было: я сидела на диване, поражённая Любовью, как громом среди ясного неба, когда Джая внезапно возник прямо у меня перед носом и спросил:

— Видеть, как всё проходит… слёзы, разочарование, боль. Уверена, что согласна?

— Да! Да! Да! Я согласна! — чуть не в голос завопила я тогда, будто отвечая священнику на вопрос про «согласна ли ты, раба Божья…» и далее по тексту.

Тот мужчина… Я так хотела быть с ним, ждать его, уставшего, с работы, сидя на табуретке и сложив руки на коленях. С порога забирать портфель и помогать снять пальто, молча улыбаясь. Творить атмосферу покоя и гармонии в этом пространстве. Поливать изобильно цветущий красными цветками гибискус на чистом светлом окне. Стелить белые широкие простыни, расправляя складочки. Любовно вытирать вилки новым вафельным полотенцем, задумчиво улыбаясь, и даже засыхающие капельки на кране. Я была бы согласна даже на капельки!

— Да ладно… — насмешливый голос Джая. — Я бы не стал делать на это ставки.

Ну да. С капельками — это я погорячилась, согласна. Но я могла бы печь лепёшки чапати из цельнозерновой муки, добавляя туда куркуму, имбирь или кунжут и заворожённо наблюдать, как на каждой лепёшке во время выпекания растут большие пузыри.

В мои мысли снова врывается Джая. Он переспрашивает:

— Так что на этот раз?

— Карма, — коротко отвечаю я, глядя, как в чашке плавают маленькие кусочки кофейных зёрен и имея в виду линию жизни, которая рвётся. Он слышит мои мысли.

— Карма, карма… Заладили, — раздражённым голосом вечно недовольной уборщицы бурчит Джая, резко хватает меня за правую ладонь: — Дай сюда! — и поучительно говорит: — Оборвётся твоя линия жизни или нет — зависит только от тебя самой. Ясно?

Кротко киваю. Откуда-то из-под перьев Он извлекает красный толстый карандашик, старательно муслит его во рту и уверенно дорисовывает на ладони жирную ровную красную черту цвета крови. Она объединяет два разорванных участка. После чего, довольный, отпускает руку, а карандашик втыкает себе за ухо, настоятельно добавив:

— Будущее не высечено на камне, ясно? А руку не мочи. Хотя бы сутки.

— Ладно, — говорю я. — А чесать можно? — смотрю на свою ладонь изучающе.

— Чесать можно. Это, кстати, к новым знакомствам. Как раз то, что тебе надо, — и продолжает опять же чужим голосом: — «Вы должны поощрять в себе желание общаться, это очень важно, особенно сейчас».

…Своевременно, и не глядя в мою сторону, Он протягивает коробку с салфетками — одна из них торчит из дырки посередине, и я вытаскиваю её, вытягивая наружу половину следующей. Слёзы и сопли не прекращаются. Молча мы пьём ароматный кофе. Мой Ангел грустен: Его голубые глаза отдают глубокой синевой цвета предгрозового неба.

Наконец, я мою чашки, отвернувшись к раковине и совершенно забыв, что руку мочить нельзя. Вспоминаю об этом потому, что ладонь начинает нестерпимо жечь, словно на неё плеснули концентратом перекиси.

Бросаю чашку: дорисованная линия горит сочным огнём, словно раскалённая докрасна проволока.

— О-ё-ё-ё-ёй, что это? Что? Мамочки, что это? — скребу и тру ладонь ногтями и пальцами.

Наконец, боль уходит. Смотрю на руку и вижу, что линия смылась без следа, будто и не бывало. Хлопая глазами, расстроенно поворачиваюсь к столу:

— Я забыла… — но Джая уже и след простыл, и только на поцарапанной от времени клеёнке стола лежит огрызок того карандаша. — Что же теперь делать? — спрашиваю уже в пустоту.

Внутри головы раздаётся поучительный уставший голос:

— Что, что… — вздыхая, вещает Джая. — Съешь таблетку для памяти. Забыла она…

Тупым ножом кое-как затачиваю огрызок карандаша и терпеливо рисую линию жизни на ладони ещё раз. Левой рукой рисовать очень неудобно: она дрожит и не слушается. Тем не менее, у меня получается нарисовать её ещё раз, пусть криво, но всё же. Я справлюсь. Чёрт побери, я смогу пройти этот участок. Ведь чтобы пройти через ад нужно просто продолжать идти.

…Поздний вечер. На столе — бутылка красного вина, и уставший Джая сидит напротив: у него измождённый вид и взъерошенные, серые от пыли перья на крыльях. Мы болтаем и пьём: я — вино, Джая — безалкогольную Пина Коладу.

— Солнце, — мой Ангел опять обращается ко мне так: Он только что исчерпался, стандартно вправляя мозг словами «вопреки» и «ради», в попытке заставить меня жить: — В конце концов у тебя есть такой весомый аргумент, как кошка!

Аргумент с яхонтовыми от старости глазами лежит у него на коленях, блаженно жмурясь и периодически шоркая лапой по шуршащим перьям, стоит только им показаться в зоне её досягаемости: в остальное время она делает вид, что спит.

— Он… Живёт в моей голове, — уныло говорю я про того самого мужчину. — И он ошибся во мне: я не настолько сильная, чтобы каждый раз переживать это разочарование собой.

Джая молча гладит меня по плечу, шмыгая носом — утешает, как умеет — другой рукой при этом параллельно и с тем же темпом гладя кошку.

— Я хочу не так уж и много! — почти кричу. — Любви!

— Любви, — поддакивает Джая, демонстрируя слушание, и достаёт из кармана огромный белый носовой платок, украшенный изысканными тонкими кружевами: бумажные салфетки закончились ещё вчера.

— Я завидовала сама себе, поверив в чудо, в саму вероятность его. А теперь что? У меня даже пустырника нет! — беру платок, погружаю в кружева красный распухший нос и смачно сморкаюсь. Аргумент про пустырник звучит как главная составляющая счастья.

В ответ на это Джая отпивает из своего бокала и отвечает:

— Есть в тебе что-то недобитое…

— Ещё он сказал, что в одиночестве человек сходит с ума, становится злым чудовищем и начинает слышать голоса, которых слушать не надо!

— Это факт, — улыбается Джая. — Не надо меня слушать. Не слушай меня! Не слушай, не слушай, не слушай меня!

Демонстративно кашлянув, Он патетически вещает:

— «Нет, поминутно видеть вас, повсюду следовать за вами, улыбку уст, движенье глаз ловить влюблёнными глазами»¹⁵!

О, нет, только не это!

Джая пропускает несколько строк, промычав что-то взамен, и завершает, добавив наигранных чувств:

— Желать обнять у Вас колени!

— Колени… — повторяю я. — Если кто и сведёт меня с ума, то это — Ты! — улыбаюсь и вытираю слёзы. — Объясни лучше, почему и на этот раз Вселенная не поняла мой запрос правильно?

— Сформулируй-ка ещё раз, — просит Джая, скрипуче очертив пальцем круг по краю своего стакана. После чего откидывается назад, внезапно очутившись в большом кожаном кресле психолога и, слегка наморщив лоб, внемлет.

— Я заказала, что хочу любить и быть любимой, — и я повторяю смачное сморкание в белоснежный платок.

— И? Ты и любишь, и любима. Что не так-то? — спрашивает Джая, невинно глядя мне прямо в глаза.

Да, есть мужчина, который безответно любит меня.

— Но это два совершенно разных человека! А не один! — громко возмущаюсь я, не заботясь о том, что сейчас ночь.

— Об этом не было сказано ни слова, заметь! — Ангел смотрит, как я прозреваю.

— Но это же… очевидно! — с возмущением говорю я.

— Для тебя, но не для Вселенной, — Он берёт трубочку, опускает её в свой коктейль и начинает громко булькать.

Я какое-то время тупо созерцаю свой стакан.

— Хорошо, — терпеливым голосом выдаю наконец. — Но как же с моим запросом о том, чтобы он был свободен? Почему он женат? Для меня это принципиально важно!

— Он транслирует свободу. Идеально подошёл, — буль-буль-буль…

Да нет, похоже, Вселенная иногда делает вид, что не расслышала…

— Правда состоит в том, — глухо говорю я, — что любить безболезненно невозможно, да? Вселенная устроена так, что только конфликты, только разница температур рождают движение. А движение — это и есть сама Жизнь. В понятие гармонии не включено поедание друг друга, физическая и душевная боль, голод и прочее. Я верила в то, что понимаю правила игры, в то, что у Вселенной есть и справедливость, и честность, и доброта… Нет, с нейтральностью она убьёт, причём в жестокой форме! С нейтральностью, безэмоционально она возродит новую жизнь! Просто! Потому! Что!

Зло хватаю сахарницу и кидаю её в кафельную стену: пока она летит, сахар белым веером расхлёстывается в воздухе, взметнувшись к самому потолку. С грохотом сахарница стукается об стену, падает на пол, но остаётся целой.

Не моргнув и глазом, Джая продолжает невозмутимо пускать пузыри в стакане. Кошка, даже не вздрогнув, блаженствует на Его коленях.

И тут я случайно бросаю взгляд на свои запястья и вижу глубокие шрамы, как будто я когда-то вскрывала себе вены, причём глубокими мощными разрезами. Вдоль и поперёк. О, фа-а-ак! Пялюсь на это круглыми глазами и замечаю ещё несколько на локтевых сгибах. Откуда? Пока я смотрю, бордовыми уродливыми линиями они проявляются всё ярче, после чего тускнеют и исчезают, как не бывало.

Джая замечает мои мысли и осторожно поясняет:

— Твоя прошлая жизнь, — таким тоном, что понятно: подробностей не будет.

Выпиваю залпом вино, и морщусь: вкуса давно не осталось, только переживание едкого спирта. Ангел в свою очередь пьёт через трубочку, потихоньку опустошая свой стакан с Пина Коладой. Так и сидим.

— Я хочу понять одну простую вещь, — продолжаю как будто торговаться я, потирая руки там, где только что были шрамы. — Можно ли любить безболезненно?

— Не можно, а нужно. Показать? — сочувственно спрашивает и одновременно предлагает Джая.

— Да, давай.

— Глаза закрой, — говорит Джая серьёзным голосом.

Закрываю. Жду. Мягкий серебристый ветер с розоватым отливом начинает спирально закручиваться вокруг меня, окутывает и постепенно усиливается. И вдруг я ощущаю себя внутри огромного столба из мощной энергии, наплывающей снизу и текущей вверх. Это похоже на перемещение неких частиц, как песчинок при песчаной буре, но в виде цилиндрического коридора, который ведёт на небо. Завораживающий поток мурашек настолько захватывает своим участием, что я перестаю дышать. Меня колотит, как от тока; трясёт так, словно я в аэродинамической трубе и коллайдере одновременно. Ощущения фантастические. Хочется быть в них вечно, но всё заканчивается так же внезапно, как и началось.

Открываю глаза. Ощущения божественные. Мне так хорошо, что хочется улыбаться и просто быть, — резкая метаморфоза.

— Лучше скажи мне, — вдруг замечает Джая, — почему ты пьёшь одна? Это признак алкоголизма, между прочим.

— Я же по чуть-чуть… — удивляюсь я. — И потом… Нас же двое!

— Уверена?

— А с кем я тогда разговариваю? С призраком, что ли?

Джая пожимает плечами и плавно растворяется в воздухе. Я вижу светло-зелёную штору, перед которой Он только что сидел. Кресло тоже исчезает. На табуретке продолжает сонно лежать кошка, мирно глядя свои кошачьи сны. Исчез, даже не потревожив её!

Затем Джая появляется вновь, кошка снова оказывается на Его коленях, и Он, глядя мне в лицо, констатирует:

— Не только пьёшь одна, но ещё и разговариваешь с призраками. Не порядок!

Не буду об этом думать. Мозг, выключенный вином, отказывается решать задачи.

— Пошли лучше потанцуем, — говорю, хватая Джая за руку, вполне, кстати, тёплую и ощутимую, и тащу танцевать. Он встаёт с табуретки так же деликатно, опять ничуть не потревожив кошку.

В воздухе начинает звучать «Lili was here». Некая красотка Лили, наверняка в красном, облегающем стройную фигуру платье с открытой спиной побывала там, а затем ушла, медленно и виртуозно двигая ягодицами. И теперь некто вдыхает запах её сладковатых ванильных духов, пребывая в светлой печали. «Лили была здесь».

Мы танцуем сальсу, топчась по крупинкам рассыпанного по полу сахара — Джая уверенно ведёт, с лёгкостью закручивая меня в разные стороны. Руки переплетаются и тут же распутываются обратно. Он просто ас. Откидываюсь назад, запрокинув голову, и знаю, что Джая удержит — на то Он и Ангел-хранитель. Танцует Он, вжав крылья, чтобы не задевать стены узкой кухни.

— Я ещё и петь могу, — замечает Джая, читая мои мысли. Я начинаю заразительно хохотать, закрыв глаза и запрокинув голову. — И ещё умею вязать белые шарфики. Спицами, — многогранным баритоном добавляет Он, мягко улыбаясь.

В итоге Лили уходит, а Джая в романтическом порыве подхватывает меня на руки и уносит в комнату, где мягко опускает на кровать, накрывает сверху пуховым одеялом, и я мгновенно засыпаю.

…Просыпаюсь утром от холода: скомканные одеяло и плед лежат на полу. Это был сон?

Босиком прихожу на кухню, волоча за собой плед. На столе — пустая бутылка и два стакана, тоже пустых. В одном из них — трубочка от коктейля. Пол кухни усыпан хрустящими сахарными крошками. На столе — белоснежный кружевной платок. На ладони красная линия, нарисованная карандашом. Значит, было.

В голове в глубоком отдалении раздаётся деловитый голос Джая:

— Готовься. Сегодня вечером устрою тебе… Регрессию…

— Чо? — переспрашиваю я, услышав незнакомое слово. Глаза упорно слипаются.

— Погружение в прошлые жизни, вот чо, — поясняет Он и дальше уже не отвечает ни на какие вопросы.

Примечания

14

Термик — восходящий поток тёплого воздуха.

15

Пушкин А. С. «Евгений Онегин».