Туман

Ольга Юрьевна Богатикова, 2023

Из-за обилия озер и болот большую часть года замок Ацер укрыт дымкой тумана. Я приехала сюда поздней осенью, чтобы выполнить поручение брата и собрать материал для своей научной работы. Кто же мог подумать, что среди каменных стен и пыльных фолиантов оживут древние легенды, а хозяин старинной твердыни откроет мне путь в загадочный мир, который я всегда считала страшной сказкой?..

Глава 3

В Хоску я отправилась после завтрака. Автобус, о котором говорил Эдуард, подошел к остановке ровно в девять часов — минута в минуту. Саму остановку, к слову, пришлось поискать: чтобы эта кривая бетонная конструкция не портила общий вид замка, ее установили в стороне от ворот среди густых придорожных кустов.

Автобус же оказался старой облезлой «гармошкой», которая собирала жителей окрестных сёл и, судя по всему, везла их в Баден на работу. Водитель — невозмутимый человек, явно познавший всю мудрость бытия (или попросту боявшийся растерять по пути детали своей чудо-машины) никуда не спешил, а потому мы медленно ползли по шоссейной дороге, плавно рассекая туман. Мне отчего-то казалось, что со стороны этот славный транспорт похож на большую лупоглазую гусеницу, выползшую на утренний променад.

В Хоске меня высадили ровно через двадцать минут. Руфина Дире, с которой я созвонилась сразу после завтрака, уже ждала на местной автостанции — маленькой и на удивление аккуратной.

— Я поговорила с нашими старожилами, — сказала она, когда я вышла из автобуса. — Они согласны рассказать здешние легенды и даже изъявили желание познакомить вас с некоторыми интересными традициями. Идемте, госпожа Корлок, нас уже ждут.

Мы перешли дорогу и зашагали вперед по узкому тротуару.

— На самом деле, сказителей у нас пруд пруди, — продолжала госпожа Дире. — В Хоске очень развит событийный туризм: здесь то и дело устраивают праздники и народные гуляния, на которые съезжается половина региона. На знаменитую Баденскую ярмарку прибывает меньше гостей, чем на наш Укулаб, Месисс или День зимнего солнцестояния. Почти в каждом здешнем доме можно найти бабушку или старичка, способных рассказать старинную сказку или спеть пару-тройку древних баллад. Я собрала самых говорливых, госпожа Корлок. Не удивлюсь, если эти артистки подготовили для вас целый спектакль.

Предположение госпожи гида оказалось верным. Немного поплутав в тумане, мы подошли к дощатому заборчику небольшого одноэтажного дома. Его калитка была приоткрыта, и мы беспрепятственно ступили в просторный чистый двор, выложенный стершимися от времени булыжниками. Стоило сделать шаг по направлению к крыльцу, как дверь дома отворилась, и нам навстречу вышла его хозяйка — невысокая круглолицая старушка. Выглядела бабушка необычно: на ней был надет нарядный стеганый жилет, накинутый поверх белой рубашки с объемными рукавами, широкая черная юбка чуть выше щиколотки и прямоугольный фартук, сшитый из разноцветных кусочков ткани. На ногах у женщины красовались кожаные ботиночки, обутые поверх вязаных полосатых чулок, а на голове — матерчатая шапочка, украшенная затейливой вышивкой. Судя по всему, пожилая дама вышла встречать нас в традиционном костюме своего региона.

— В нашем округе было принято высматривать гостей у окна, — шепнула мне на ухо Руфина Дире. — Хозяева нарочно ждали, когда те войдут во двор, чтобы встретить их на крыльце. Этим они выказывали им свое глубокое уважение.

Когда мы подошли ближе, старушка дружелюбно улыбнулась и важно произнесла:

— Добро пожаловать, дорогие гостьи. От нашего дома вашему — почтение и поклон.

Она вежливо склонила голову, после чего извлекла откуда-то широкий деревянный ковшик с узким носиком и красно-зеленое полотенце.

— В наших краях, прежде чем войти под чужой кров, человек должен был омыть руки водой, — наставительно сказала старушка. — Это было символом того, что вместе с ней он оставил за порогом обиды и злые мысли. Меня зовут Зарида Мотти, и я рада приветствовать вас в своем доме.

— Меня зовут София Корлок, — с улыбкой ответила я, подставляя ладони, на которые бабушка тут же плеснула немного теплой воды. — И я рада знакомству с вами, госпожа Мотти.

— София — та самая девушка, которая хочет послушать ваши прибаутки, Зарида, — пояснила Руфина.

Старушка снова улыбнулась и пропустила нас в прихожую, а затем в просторную светлую комнату с домоткаными половиками, старой громоздкой мебелью и кучей декоративных цветов. Там обнаружились еще две старушки, одетые в точно такие же костюмы, как и хозяйка дома. Нас представили друг другу, а потом началось представление.

Для начала бабушки угостили меня и Руфину румяными пирожками с картошкой, изготовленными по уникальному местному рецепту. Затем спели три длинные печальные песни о нелегкой женской судьбе, с воодушевлением объяснили значение каждого элемента своих нарядов («Народный костюм, деточка, как удостоверение личности, по нему все узнать можно: откуда человек родом, чем он занимается, есть ли у него супруг и дети. Куда уж до него нынешним джинсам и мини-юбкам! Мы свои костюмы сами пошили — по примеру тех, что от прабабок достались. Теперь на праздники надеваем, когда рассказываем туристам о народной культуре») и даже сплясали задорный танец.

Наблюдая за этим действом, я едва не подпрыгивала от восторга и уже планировала, как во вступлении к своему сборнику дам подробное описание обычаев и традиций баденских крестьян.

Когда с песнями и танцами было покончено, наступило время сказок. Старушки заварили нам по чашке ароматного травяного чая и принялись рассказывать старинные истории. Поначалу это были короткие бытовые зарисовки: о сварливой жене и ее невозмутимом муже, о жадном купце и находчивом охотнике, о богатом крестьянине и его бедном соседе. Затем им на смену пришли сказания, в которых фигурировали таинственные существа — духи леса, дарившие подарки добрым лесорубам, и домовые, помогавшие на кухне рачительным хозяйкам.

Я с любопытством ждала, расскажут ли старушки что-нибудь, похожее на истории нянюшки Матильды. Спустя некоторое время дамы действительно рассказали пару похожих сказок, однако они оказались настолько измененными, что узнать их сюжеты было непросто. Очевидно, с течением времени и повышением у местных жителей уровня образования, потусторонние создания стали больше комическими, нежели мистическими персонажами, и особого ужаса у главных героев уже не вызывали.

— Есть ли у вас сказки про вампиров? — спросила я у женщин, когда подошла к концу очередная история. — Я слышала, в ваших местах о них рассказывают много интересного.

— Да, такие сказки есть, — кивнула госпожа Мотти. — Но лично я знаю только одну. Вот в Бадене вам о них на целую книгу расскажут. Все-таки мы живем в селе, а вампиры предпочитают города.

— В самом деле? — удивилась я. — А как же легенды об уединенных замках, в которых обитают страшные кровососы, наводящие ужас на округу?

— Ерунда, — усмехнулась одна из хозяйкиных подруг. — Вампиры — не вурдалаки, от солнечного света им прятаться не надо, поэтому идеальное место для их жизни и охоты — именно город. Там легко затеряться, никто никому не нужен, да и пить у окружающих кровь — в порядке вещей. В сельской же местности с кровососами быстро бы расправились — народу здесь мало, все друг друга знают, и в случае опасности быстро объединяются против врага.

— Именно так, — кивнула Зарида. — Взять хотя бы местную историю про вампиров. В ней есть и замок, и село и даже пожар. Вот послушайте…

Следующие двадцать минут мне пересказывали сказку, о которой пару дней назад говорил Эдуард — в красках и с кучей немыслимых подробностей. Солус был прав: по мнению жителей Хоски, незнакомец, пообещавший наследнику Ацера вечную жизнь, был дьяволом, принявшим человеческое обличие, а потому молодой барон оказался настолько охвачен жаждой крови, что уподобился вурдалаку. Концовка истории тоже отличалась от той, что я слышала в замке: средний брат молодого барона тоже стал вампиром, и спустя несколько дней после пожара, охотники обнаружили в лесу их логово. Снова собравшись толпой, крестьяне поймали кровососов, обезглавили и сожгли, избавив тем самым регион от страшных чудовищ.

Я смотрела на старушек и удивлялась тому, каким богатым может быть человеческое воображение. Превратить борьбу с болезнью в борьбу с потусторонней силой — разве это не потрясающе?

Сказительницы, в лицах изображавшие мне персонажей своей истории, наверняка думали точно так же. А вот госпоже Дире их мини-спектакль почему-то не нравился. Руфина слушала односельчанок, нахмурившись, и явно желала, чтобы представление поскорее закончилось. Когда же оно подошло к концу, она встала со своего места и, поблагодарив за беседу, предложила разойтись по домам. Ни я, ни старушки против этого ничего не имели — наш разговор длился без малого два часа, и мы все от него порядком устали.

— Приезжайте к нам через неделю, — сказала госпожа Мотти, провожая нас до калитки. — В следующие выходные в Хоске пройдет Радож — праздник памяти предков. Будет концерт и много угощения.

— Обязательно приеду, — улыбнулась я. — Разве такое можно пропустить?

— Нельзя ни в коем случае, — согласилась Руфина. — До свидания, Зарида. Приятно было пообщаться.

Мы вышли на улицу и зашагали вперед.

— Сейчас время обеда, — заметила госпожа Дире. — Если хотите, можем пообедать с вами в местном кафе. Там отлично готовят курицу под горчичным соусом.

Я покачала головой.

— Спасибо, но я, пожалуй, поем в замке. Мне не терпится расшифровать диктофонную запись и поработать над черновиком сборника.

— В таком случае, я провожу вас до автостанции, — кивнула Руфина. — Автобус прибудет только через полчаса. Я помогу вам скоротать это время.

А я успею посмотреть Хоску. Туман наконец-то рассеялся, и поселок предстал передо мной во всей своей красе. Конкретно сейчас мы шли по широкой улице, с двух сторон окруженной аккуратными каменными домами. На них не имелось особых украшений, которые отличали бы эти дома один от другого — ни затейливых оконных наличников, ни причудливых заборов, однако они все равно казались бесконечно милыми и уютными. Наверное, дело было в кружевных занавесках, видневшихся из-за широких деревянных окон, ползучих стеблях плюща, паутиной опутавших серые фасады, и общей картине чистоты и порядка. Я не заметила в Хоске грязных луж, разлившихся посреди тротуара, переполненных урн или облезлых скамеек — ничего такого, что говорило бы об унынии и упадке. Село процветало, и это было видно невооруженным взглядом.

— София, как вам живется в Ацере? — вдруг спросила госпожа Дире, когда мы подошли к автостанции.

— Нормально, — пожала я плечами. — Там уютно, просторно, витает дух старины. Еще там несколько прохладно, но к этому можно привыкнуть.

— А барон Солус? Вы нашли с ним общий язык?

— Вполне. Он вежлив и обходителен. Думаю, этот человек способен найти общий язык со всеми.

— Это точно, — пробормотала Руфина. — Вы ведь ночуете в левом крыле, верно? Не боитесь по вечерам оставаться с ним один на один?

— А мне надо бояться? — удивилась я. — Эдуард не похож ни на маньяка, ни на извращенца. Я живу в Ацере почти неделю и ни разу не слышала, чтобы он ходил по коридору возле моей комнаты. Хотя дверь перед сном на всякий случай запираю на ключ.

— Правильно, — с явным облегчением в голосе сказала женщина. — Делайте так всегда. А еще подпирайте дверь креслом или тумбочкой — тоже на всякий случай.

Я удивленно приподняла бровь. Руфина глубоко вздохнула.

— Скажите, София, вы не замечали за Эдуардом чего-нибудь… м-м… странного?

— Странного? Что вы имеете в виду?

Она неопределенно махнула рукой.

— Не замечала, — покачала я головой. — Да и как я могла заметить? Мы видимся только утром и вечером, да и то не всегда. А почему вы спрашиваете?

Руфина вздохнула еще раз.

— Я расскажу вам одну историю, София. Не сказку, а реальный случай, который произошел на моих глазах. Вы наверняка знаете, что Ацер долго стоял пустым. Солусы предпочитали жить в другом месте, поэтому приезжали сюда раз в несколько десятилетий, чтобы подлатать в замке дыры, и никогда надолго не задерживались. С одним из них, Эрихом Солусом, познакомилась моя бабушка. Это было давно, лет пятьдесят назад, во времена ее юности. Они встретились на одном из местных праздников. Барон оказался столь очарователен, что бабушка мгновенно в него влюбилась. Ему она тоже пришлась по душе, однако Эрих был честным человеком и сразу предупредил, что ничего серьезного из их связи не выйдет, так как ни жениться, ни оставаться в Ацере навсегда он не намерен. Бабушка говорила, что Солус обращался с ней, как с королевой. Приглашал на прогулки в парк, угощал пирожными и даже подарил красивый шелковый шарф, который она потом берегла всю свою жизнь. Их отношения были очень целомудренными и дальше поцелуев в щеку не заходили. А потом Солус уехал. Бабушка какое-то время страдала, затем успокоилась, вышла замуж за моего деда, родила детей… Но забыть свою первую любовь так и не смогла. Шесть лет назад по округе прошла новость, что в Ацер снова приехал хозяин — Эдуард, внук Эриха Солуса. Бабуле очень захотелось на него посмотреть. Знаете, София, она буквально загорелась этой идеей. Наверное, надеялась расспросить барона о его дедушке. Я долго думала, как это можно устроить. А Эдуард вдруг приехал в Хоску сам. Не знаю, что именно ему здесь понадобилось. Наверное, услуги наших каменщиков, ведь замок постоянно находится в состоянии ремонта. Мы столкнулись на улице. Я вела бабушку в магазин, чтобы купить ей новые туфли, а Солус вышел из-за угла и прошел мимо нас. Увидев его, бабуля сначала встрепенулась, а потом, когда он подошел ближе, побледнела, схватилась за сердце и едва не упала в обморок. Знаете, в тот момент я испугалась, что она попросту умрет. Когда же бабушка пришла в себя, она потребовала немедленно отвезти ее в храм и о чем-то долго молилась перед алтарем. Несколько дней я пыталась узнать, что именно произошло, но бабуля отказывалась отвечать на мои вопросы, только плакала и качала головой. А когда собралась с силами, рассказала потрясающую вещь. По ее мнению, Эдуард Солус на самом деле не является родственником Эриха. Знаете, почему? Потому что Эдуард и Эрих — это один и тот же человек.

Мне показалось, что я ослышалась.

— Простите, что?..

— О, я тоже удивилась, — усмехнулась Руфина. — Бабуля заявила, что, увидев Эдуарда, поначалу поразилась тому, как сильно он похож на своего деда. А потом, когда барон подошел ближе, обратила внимание на его шею.

— А что с его шеей?

— На ней есть длинный белесый шрам, похожий на след от острого кривого ножа. По словам бабушки, у ее возлюбленного была точно такая же отметина, причем, на том же самом месте. Именно по ней она его и узнала. Я, конечно, ей не поверила. И не верила до тех пор, пока не устроилась в Ацер на работу и не увидела портрет Эдуарда Солуса — того самого, который жил в замке двести лет назад. Помните, я говорила, что они с нынешним Эдуардом необыкновенно похожи?

— Помню.

— У нарисованного барона на шее есть длинный шрам. Он отчетливо виднеется из-под ткани его камзола. Точно такой же шрам, как у нынешнего хозяина Ацера. На том же самом месте. Если с фамильным сходством все понятно — гены играют с людьми и не такие шутки, то объяснить наличие фамильного увечья я не в силах. Сомневаюсь, что у Солусов есть обычай резать себе шею кривым ножом, чтобы быть максимально похожим на своих предков.

Я остановилась и внимательно посмотрела на свою собеседницу.

— Вы говорили об этом с Эдуардом?

— Нет, — усмехнулась Руфина. — Я не решилась. А картина вдруг чудесным образом отправилась на реставрацию и находится там уже несколько лет.

— А ваша бабушка?..

— Умерла через два месяца после встречи с нашим бароном. От сердечного приступа.

Та-ак.

— И какой же вы делаете из всего этого вывод?

Она покачала головой.

— Я не делаю никакого вывода, София. Потому что боюсь прослыть сумасшедшей. Но я стараюсь по мере возможности наблюдать за Эдуардом и прислушиваюсь ко всем сплетням, которые касаются Ацера и его хозяина. Со стороны Солус кажется приличным человеком, но я не доверяю ему, госпожа Корлок. И советую вам быть начеку. Минимизируйте свое общение с ним, а лучше вовсе уезжайте из замка.

— Почему вы все это мне рассказываете, Руфина?

— Потому что Солус вами заинтересовался. Договариваясь со мной о вашем участии в экскурсии, он улыбался, а его глаза блестели, как звезды. Вы нравитесь ему, София, и меня это беспокоит. У Эдуарда нет ни жены, ни любовницы. Его расположения добивались многие девицы, но ни одна из них ему не приглянулась. Я боюсь за вас, София.

Я смотрела на нее и не знала, что ответить. Положение спас подъехавший автобус. Пробормотав, что мне нужно спешить, я торопливо нырнула в его теплый салон. Руфина осталась стоять на месте. Когда автобус тронулся с места, она помахала рукой и что-то сказала. Наблюдая за движениями ее губ, я прочла: «Будь осторожна».

***

Разговор с госпожой Дире не шел у меня из головы весь оставшийся день. Я обдумывала его по пути в замок, потом во время обеда и даже в перерывах между прослушиванием диктофонной записи. И пришла к выводу, что все подозрения Руфины — полнейшая ерунда. Если это вообще подозрения, а не банальное желание опорочить своего работодателя. Тут надо признаться — к выбору порочащей информации госпожа гид подошла креативно. Даже слишком креативно. В самом деле, было бы гораздо понятнее, если б она пустила слух, что Солус — наркоман, маньяк или даже сутенер.

Из ее же рассказа выходит, что барон… Кто? Ходячий мертвец? Или неизвестное науке существо, способное жить столетиями?

Смешно. И глупо. Как можно надеяться, что в век интернета, роботов и мобильных телефонов кто-то поверит в подобную мистику? В самом деле, если я собираю сказки, это вовсе не значит, что мне можно вешать на уши любую лапшу.

Если же представить, что Руфина не пыталась меня обмануть и действительно говорила то, о чем думала, становится уже не смешно, а грустно, ибо данная ситуация дает четкое представление об ее умении делать выводы. Впрочем, с этим самым умением у многих людей настоящая беда.

Помнится, жила по соседству с моей бабушкой женщина — одинокая и нелюдимая. Она ходила, пошатываясь, имела красное обрюзгшее лицо, и от нее время от времени пахло не то спиртом, не то ацетоном. Вся улица считала ее пьяницей. И хотя никто из соседей ни разу не видел, чтобы она пила спиртное или хотя бы его покупала, в ее алкоголизме были уверены все. Потом же оказалось, что никакой зависимости у дамы нет. Зато есть целый букет болезней, вроде сахарного диабета, гипертонии и каких-то серьезных проблем с почками. Все это прекрасно объяснило и запах, и головокружения и весь ее внешний вид.

Или взять жуткий случай, который произошел пару лет назад в одной из деревень на севере страны. Местные жители едва не забили до смерти старика, которого из-за тяжелого характера и умения разбираться в лекарственных травах считали колдуном. Причиной же вопиющей агрессии стал волк, случайно забредший в поселок. Испугавшиеся люди пробили зверю голову, и тот, истекая кровью, бросился в сторону избушки вредного старика — она стояла у самого леса, и волк посчитал, что добраться до родных деревьев удобнее именно этим путем. Селяне же отчего-то решили, будто лесной гость — оборотень, и пошли брать избушку неугодного соседа штурмом. И надо же было такому случиться, что именно в этот день старик уронил себе на голову горшок с каким-то комнатным цветком, а потому вышел встречать разгневанную толпу с забинтованной головой и следами крови на лице…

Я допускаю, что Руфина Дире, выросшая в суровом туманном краю на сказках о колдунах и вампирах, могла пойти на поводу у местных суеверий и соотнести с хозяином старинного замка образ некого мистического существа. Но, как человек здравомыслящий, она должна была понимать, что это не более, чем разгул воображения.

Ну правда, любая даже самая загадочная ситуация имеет простое объяснение.

У господина барона есть на шее шрам? В этом нет ничего особенного — шрамы есть у всех, в том числе у меня.

У его деда тоже имелась такая отметина? А это уже не факт. Бабушка госпожи Дире была дамой в возрасте и наверняка что-нибудь перепутала. Старики часто соотносят друг с другом события или людей, которые на самом деле никак не связаны.

Что же касается портрета, то это и вовсе не аргумент. Картина могла быть поцарапанной, выцветшей или покрытой трещинами. Она много лет провисела в холодном и, возможно, сыром помещении. За это время у изображенного на ней человека мог появиться не только «шрам», но и «рог» и даже «хвост». Реставрация же — дело долгое и дорогое. Нет ничего удивительного в том, что некоторые произведения искусства задерживаются в мастерских на годы. Если портрет барона был поврежден, туристы увидят его еще не скоро.

Я закрыла ноутбук, отложила в сторону диктофон. С расшифровкой записи было покончено, но садиться за ее первичную обработку я не спешила — впереди был ужин, да и голова после нескольких часов непрерывной работы настойчиво требовала пощады.

На улице потемнело, начал накрапывал дождь.

Я подошла к окну. Его стекло было покрыто редкими бусинками воды, сквозь которые просматривался находившийся в отдалении лес, каменная стена замковой ограды и кусочек газона с удивительно зеленой для этого времени года травой.

А еще там был Эдуард. Он стоял на одной из дорожек в полурасстегнутом пальто, без зонта и, не обращая внимания на усиливающийся дождь, общался с кем-то по мобильному телефону. Разговор явно не доставлял барону удовольствия. Солус казался расслабленным, однако его лицо было непроницаемым, губы — плотно сжатыми, взгляд — прямым и каким-то хищно-равнодушным. Он отвечал собеседнику коротко и выглядел при этом настолько холодным и надменным, что мне стало не по себе. Перед глазами снова встал образ аристократа в черном камзоле — лощеного, жесткого, совершенно не похожего на внимательного и заботливого Эдуарда. Мелькнула быстрая мысль, что сейчас, наедине с собой, Солус настоящий, такой, каким является на самом деле.

По спине тут же побежали мурашки.

А барон вдруг поднял голову и посмотрел на мое окно. Его лицо мгновенно смягчилось, а на точеных губах появилась мягкая улыбка. В комнате не горел свет, и я не была уверена, что Эдуард сумел разглядеть в наступающих сумерках мое лицо, однако все равно улыбнулась в ответ и помахала ему рукой.

Он склонил голову, после чего сбросил вызов и быстрыми шагами направился к замку.

Я взглянула на часы. Семнадцать ноль-ноль — время ужина.

К тому моменту, как я спустилась в столовую, Солус уже сидел на своем месте. Его волосы были влажными от дождя, а кожа казалась бледнее, чем обычно. Усаживаясь за стол, я нарочно обратила внимание на его шею, однако ничего интересного не увидела — на бароне был свитер с высоким горлом.

К трапезе Эдуард приступил вместе со мной. Есть, как обычно, не стал, зато с явным аппетитом потягивал чай, терпко пахнущий травами.

— Вы сегодня уезжали из замка, София, — заметил Солус, глядя, как я уплетаю рисовую кашу.

— Я была в Хоске, — кивнула в ответ. — Госпожа Дире познакомила меня с тремя чудесными сказительницами. Знаете, они устроили для нас целое представление!

Обрадованная возможностью поделиться впечатлениями от поездки, я почти десять минут пересказывала Эдуарду подробности беседы с госпожой Мотти и ее подругами, не забыв упомянуть о приглашении на грядущее торжество.

— Радож действительно стоит увидеть, — согласился барон, когда мой рассказ подошел к концу. — Он предполагает не только песни и угощения, но и красивые ритуалы — древние, полуязыческие. Думаю, вам будет интересно на них взглянуть.

О, я в этом не сомневаюсь.

— В наших краях проводится много праздников, — продолжал Эдуард. — Причем, не только народных. Например, в первых числах декабря в Бадене обычно организуют бал-маскарад, на который могут прийти все желающие — по составленным заранее заявкам.

— Как интересно, — улыбнулась я. — В этом году он тоже состоится?

— Да, — на лице барона тоже появилась улыбка. — Только он пройдет не в городе, а здесь, в замке.

— В замке? — удивилась я. — Тут есть помещение для танцев?

— Конечно, — кивнул мужчина. — В Ацере имеется большой зал, где проходили балы и торжественные приемы. Летом его отреставрировали, и он готов к визиту гостей.

— Там, наверное, ужасно холодно.

— Да, там свежо. Но это поправимо. Честно говоря, температура воздуха — это ерунда. Недавно выяснилось, что с организацией сего мероприятия связано множество других вопросов, разрешить которые гораздо сложнее. Впрочем, это тоже не важно, праздник в любом случае состоится. Кстати, София. Завтра суббота. Вы не передумали насчет поездки в Баден?

— Нет, не передумала.

— Хорошо. В таком случае, предлагаю отправиться в город после завтрака. Когда мы приедем, будет уже светло, и вы сможете увидеть его во всей красе. Утром обещают ясную погоду, и этим нужно воспользоваться.

Солус улыбнулся, а мне снова подумалось, что странные подозрения Руфины Дире — не более, чем глупость. Или неудачная шутка. Или суеверный бред.

Действительно — если у этого мужчины и есть какая-то тайна, вряд ли она связана с нетипичным долголетием. А если и связана, мое ли это дело? Каждый человек имеет право на личную жизнь и личные секреты. По крайней мере, до тех пор, пока эти секреты не мешают спокойной жизни других людей. Мне секреты Солуса не мешают, а потому пусть барон хранит их на здоровье.

***

Мы приехали в Баден в девять часов утра.

После завтрака мне понадобилось немного времени, чтобы упаковать в сумку ноутбук, сменить джинсы на длинное вязаное платье и слегка освежить губы помадой — учитывая, что наша прогулка была почти свиданием, я все-таки решила принарядиться.

Когда я вышла на улицу, Эдуард уже выгнал из гаража свой автомобиль — высокий кроссовер темно-шоколадного цвета — и терпеливо ждал меня у замковых ворот.

— Чтобы бы вы хотели увидеть в первую очередь, София? — спросил Солус, когда мы тронулись в путь.

— Какое-нибудь место, где есть интернет, — честно ответила я. — Нужно отправить брату фотографии чертежей.

— В «Орионе» для посетителей предусмотрен бесплатный wi-fi, — заметил барон. — Но туда лучше заглянуть в обед. Сытым у господ Мун делать нечего, к ним нужно приходить изрядно проголодавшись.

— Хорошо, — согласилась я. — В таком случае, давайте сначала посмотрим старинную церковь.

Эдуард кивнул, и остаток пути мы болтали о разных пустяках. Общаться с Солусом оказалось легко и приятно. Так, на мой осторожный вопрос о его техническом прошлом, он разразился длинным монологом о поездах, их модификациях и промышленных испытаниях. Транспорт барон явно любил и так хорошо в нем разбирался, что я не просто поняла все, о чем он мне рассказывал, но и от души посмеялась, ибо шуток и забавных железнодорожных историй господин Солус знал в избытке.

После разговора о технике мы перешли на столичную жизнь, и теперь уже я вещала ему о смешных ситуациях, произошедших со мной. В процессе беседы выяснилось, что перед отъездом за границу Эдуард несколько лет жил в нашей первопрестольной, а потому количество тем для обсуждения у нас увеличилось в разы.

Когда шоколадный кроссовер остановился на крошечной парковке у баденского храма, я невольно поймала себя на мысли, что мне жаль прерывать разговор, и после осмотра местных достопримечательностей его непременно надо продолжить.

— Церковная служба еще идет, — заметил Эдуард, когда мы вышли из машины. — Знаете, София, я, пожалуй, внутрь не пойду. Подожду вас на улице.

— Почему? — удивилась я.

— Не люблю священнослужителей и абсолютно не понимаю их песнопений и ритуалов.

— Вы атеист?

— Скорее разочаровавшийся. Моя жизнь идет в разрез с тем, о чем говорится в религиозных текстах, а потому я предпочитаю смотреть на церковь со стороны.

— Тогда, быть может, мне тоже не стоит туда заходить?

— Отнюдь. В этом храме есть чудесный витраж, и вам, как любителю искусства, он наверняка будет интересен. Идите, София. И не торопитесь. Я буду ждать столько, сколько нужно.

Я бросила взгляд на баденскую церквушку — небольшую, воздушную, с ажурными окнами и темными фигурами ангелов в полукруглых нишах, а потом на своего спутника. И вдруг подумала, что сегодня впервые вижу его при свете солнца. Эдуард улыбался, однако был бледен, черты его лица казались заострившимися, а идеальные губы — болезненно сухими. Тут же вспомнились слова барона о болезни, заставляющей его соблюдать диету и питаться в строго отведенное время.

Что ж, не хочет идти внутрь, и не надо. Мой покойный дед тоже храмы не любил. Говорил, что ему там душно и не нравится запах дыма, которым священники окуривают иконы и алтарь.

Я кивнула и, оставив Солуса на скамейке рядом с парковкой, пошла в церковь.

Служба подходила к концу. Священник стоял у алтаря и читал последние молитвы перед проповедью. Неподалеку от него на длинных узких лавках сидели прихожане.

Я тоже присела на лавку, самую дальнюю, стоявшую у стены, и с любопытством огляделась по сторонам.

Внутреннее убранство храма мало отличалось от обстановки других провинциальных церквей: белые стены с ликами святых, высокие подсвечники, расположенные в специальных нишах, скамейки для богомольцев, широкая площадка для хора… А еще чистый дощатый пол, на котором сейчас плясали блики — красные, зеленые, оранжевые, синие.

Я подняла голову и ахнула. Наверху, под самой крышей, сверкал в лучах ноябрьского солнца ангел, искусно сложенный из кусочков разноцветного стекла. Его длинные одежды ниспадали вниз крупными складками, огромные белоснежные крылья были раскрыты, словно небесный хранитель только что взмыл в воздух и теперь несется в небесную высь. Глаза ангела, не голубые — медовые, сияли волшебными огнями, а на точеных губах играла ласковая улыбка.

У меня закружилась голова. Я смотрела на витраж и отчетливо видела в нем знакомые черты.

Служба закончилась, а я по-прежнему сидела у стены, не в силах оторвать взгляд от искусной работы неизвестного мастера, увековечившего в своей стеклянной картине образ давно почившего человека.

Когда солнце скрылось за облако, и ангел перестал светиться изнутри, я все-таки встала и вышла на улицу.

Эдуард по-прежнему сидел на скамейке и смотрел вдаль.

— Вы видели ее? — спросил он, когда я опустилась рядом с ним.

— Аннабель Солус? Видела, — тихо произнесла я. — Она прекрасна.

— Эта церковь была построена три столетия назад, — сказал барон. — В ней крестили и венчали несколько поколений моей семьи. Во время эпидемии холеры здесь размещался госпиталь. А когда болезнь отступила, какой-то умник устроил тут пожар. Очевидно, он решил, что таким образом избавит Баден от последних следов инфекции. Храм восстанавливали всем миром. Тот витраж заказал мой предок — в память о погибшей семье.

— Эдуард?

— Да. Он смог приехать в Ацер только после того, как закончилась эпидемия. К этому моменту все его родные покоились в семейной усыпальнице. По сестре барон скорбел больше других, поэтому у ангела ее лицо.

Почти минуту мы сидели молча.

— Идемте дальше? — предложил Солус, вставая со скамейки. — На соседней улице находится здание городской мэрии. То самое, которое является памятником архитектуры. Вам обязательно надо его увидеть.

…Мы гуляли по городу несколько часов. Как и Хоска, Баден мне очень понравился. Этот чистый ухоженный городок будто бы сошел со страниц старинной сказки. Его узкие и извилистые улицы сходились к широким просторным площадям, коих я насчитала целых три штуки: главной, где находилась баденская мэрия, базарной, на которой каждые три месяца проходили ярмарки, и балаганной, расположенной возле местного театра.

Учитывая, что одним из источников городских доходов, был туризм, исторический центр пестрел небольшими кафе и сувенирными магазинами, где продавалось все, что могло заинтересовать приезжих, — от пластмассовых магнитиков с изображением Ацера и туманных болот до деревянной посуды и жилетов из овечьей шерсти. Дух старины чувствовался в этом месте так четко, что его, казалось, можно было потрогать руками.

Жилые дома в старой части Бадена были преимущественно двухэтажными, рассчитанными на одну-две семьи, и со стороны казались очень уютными. По словам Солуса, в городе также имелись новые районы — там стояли не только частные дома, но и многоквартирные, достигавшие четырех-шести этажей.

Эдуард оказался отличным экскурсоводом. У него была припасена интересная история едва ли не о каждом строении, встречавшемся на нашем пути.

— Видите этот дом, София, — с красной черепичной крышей? — говорил он. — Несколько лет назад его хозяева решили отремонтировать крыльцо, и нашли в земле под порогом фрагменты человеческих костей. Очень испугались, вызвали полицию. А потом выяснилось, что кости принадлежат одному из членов их семьи, который умер давным-давно, причем, естественной смертью.

— Его похоронили прямо у дома?

— Да. В наших краях был такой древний языческий обычай — считалось, что, если зарыть под порогом мертвеца, его дух будет охранять жилище. В дом, который стережет покойник, не могла пробраться нечистая сила — ведьмы, оборотни, вурдалаки.

— А вампиры?

— Вампиры могли, но только спросив разрешения. Трижды. К слову сказать, именно отсюда пошло поверье, что через порог нельзя здороваться и передавать вещи…

В «Орион» мы явились, когда часы на моем мобильном телефоне показывали второй час дня. Привыкшая обедать в полдень, я была голодна, как волк, а потому предложение Солуса навестить чету Мун, восприняла с большим воодушевлением.

Заведение Аники и ее мужа Николаса оказалось большим двухэтажным зданием. Нижний этаж был приспособлен под ресторан, а верхний — непосредственно под гостиницу. В «Орионе» явно ждали нашего прибытия, ибо стоило переступить порог, как навстречу тут же вышел его хозяин — невысокий плотный мужчина с пышными усами и хитрыми голубыми глазками.

Нас проводили к столу, и спустя несколько минут Николас лично принес обед — блюдо с салатом и свиными ребрышками для меня и высокий картонный стакан с крышкой и соломинкой для Эдуарда. Похоже, в отличие от жены, господин Мун хорошо знал гастрономические предпочтения своего родовитого клиента.

Солус набросился на свой напиток с той же жадностью, с которой я набросилась на мясо. Его стакан опустел в течение нескольких секунд, после чего на столе перед ним, как по волшебству, появилась чашка, знакомо пахнущая травами.

На щеках барона появился легкий румянец. Он слегка поддернул рукава своего свитера, а потом отвернул вниз его высокий ворот. Мой взгляд тут же метнулся к мужской шее. Вернее, к белому полукруглому шраму, обнажившемуся в этот момент.

Волосы Эдуарда были привычно собраны в хвост, поэтому «фамильное увечье» оказалось видно во всей красе.

Шрам был длинным и узким. Судя по всему, Солус обзавелся им много лет назад, ибо он почти сливался с его бледной кожей и бросался в глаза только в том случае, если его намеренно хотели увидеть. У меня создалось впечатление, что когда-то давно на барона было совершено нападение. Нападавший будто бы пытался перерезать Эдуарду горло ножом, но почему-то полоснул его не спереди, а сбоку — от плеча до середины шеи. Рана явно оказалась глубокой, и медикам пришлось наложить на нее немало швов — об этом говорили мелкие рубцы, пересекавшие белую полоску от начала до конца.

Я отвела взгляд, пока Солус не заметил моего интереса, и принялась есть дальше.

— Как вам Баден, София? — поинтересовался барон, когда мне принесли чай.

— Потрясающе, — с чувством ответила я. — Это была самая лучшая прогулка в нынешнем году. И, знаете, Эдуард, вы не правы. Баден в ноябре не уныл, а прекрасен. Представляю, как здесь станет здорово, когда наступит зима, и улицы укроет снегом.

— Да, это будет сказка, — улыбнулся Солус. — Однако вы, кажется, хотели отправить брату фотографии. Сейчас самое время это сделать.

— Я оставила свой ноутбук в вашей машине.

— Верно, — кивнул он. — Сейчас я его принесу.

Эдуард встал, поправил ворот свитера и пошел к выходу. Я дождалась, когда он покинет зал, и, повинуясь неясному порыву, схватила пустой картонный стакан, который официант почему-то забыл унести с нашего стола. Вынула соломинку и, открыв крышку, понюхала его бумажные стенки. Нос щекотнул странный запах — тонкий, неприятный, отдающий чем-то металлическим. Он был мне смутно знаком, однако определить, что именно пил мой спутник, я не смогла. Узнать напиток по цвету тоже оказалось невозможно — Эдуард высосал его до капли, а темные разводы, оставшиеся на стенках и дне, ни о чем конкретном не говорили.

Я накрыла стакан крышкой и поставила его на место.

Похоже, Руфина Дире все-таки заронила в мою душу некое сомнение, касающееся господина барона. Иначе с чего бы мне интересоваться его питанием и исследовать его грязную посуду?

Глупо. И немного стыдно.

Впрочем, надо признаться: флер таинственности, окружающий хозяина Ацера, здорово возбуждает любопытство, и с каждым днем оно становится все сильнее и сильнее.

Быстрее бы Эдуард принес компьютер. Надо заняться делом — пока мне снова не пришло в голову сунуть нос в чужие дела…

***

К работе с чертежами я вернулась только во вторник. Рассудив, что после недели упорного труда, у меня есть право на полноценный отдых, я все выходные предавалась чудесному ничегонеделанию в компании господина Солуса.

В субботу мы вернулись в замок к ужину. После трапезы в «Орионе» еще некоторое время бродили по улицам, затем заглянули в музей природы («Там работает талантливый таксидермист, и вы непременно должны увидеть его работы»), а потом прогулялись по местному парку. Узнав, что я хочу купить что-нибудь на память, Эдуард решительно повел меня на рынок («Сувенирные магазины? Не советую. Там вы заплатите втридорога даже за самую примитивную безделушку. Наши торговцы так привыкли к богатым туристам, что потеряли остатки совести»). Тот оказался большим кирпичным павильоном, старинным, как и все здания в этой части города. Внутри него обнаружились торговые ряды, на которых продавалось все — от свежих овощей до рукодельных украшений и все тех же пластмассовых магнитиков.

При виде этого великолепия у меня разбежались глаза, а от цифр, написанных цветными фломастерами на ценниках, и без того прекрасное настроение стало на порядок лучше.

Внимательно приглядевшись к ассортименту на прилавках, я купила ворох теплых вещей, которые наверняка пригодятся в холодных комнатах Ацера — шарф, две пары носков, вязаную юбку и чудесный кардиган.

Пока выбирала обновки, Эдуард прогуливался между соседними рядами, а когда мы, наконец, вышли на улицу, протянул мне небольшой бумажный пакетик.

— Вы так и не купили себе безделушку, — заметил барон. — Поэтому я взял на себя смелость выбрать ее сам.

Я запустила руку в пакет и вынула из него подвеску — прикрепленный к витому шнурку овал, прозрачный, как слеза, внутри которого был заключен крошечный бутон какого-то красного цветка.

— Очень красиво, — улыбнулась я.

— Это подарок, — Солус улыбнулся в ответ. — На память о чудесной прогулке.

Вечер субботы мы с бароном тоже провели вместе — после ужина перешли в гостиную и до самой ночи говорили о разных пустяках, шутили и смеялись.

В воскресенье я встала с кровати с твердым намерением заняться черновиком своей научной работы, однако после завтрака решила отложить его на потом — сразу после того, как Эдуард предложил полюбоваться на чудесный вид, открывающийся с боковой башенки Ацера.

Мы поднялись туда по узкой лестнице, неожиданно обнаружившейся слева от перехода, по которому я каждый день ходила в замковую библиотеку. Долго стояли на крошечном балконе, едва соприкасаясь рукавами курток, и молча смотрели, как солнечные лучи, запутавшиеся в складках тумана, освещают уходящий за горизонт лес.

— Что это за здание? — спросила я у барона, кивнув на прямоугольную постройку с едва различимыми каменными барельефами, видневшуюся из-за замковой ограды.

— Семейная усыпальница Солусов, — ответил он. — Рядом с ней раньше было кладбище, но теперь от него мало что осталось.

— Можно мне посмотреть на нее поближе?

— На усыпальницу?

— Да.

Эдуард бросил на меня удивленный взгляд. Потом пожал плечами.

— Если вы этого хотите — пожалуйста.

На улице туман оказался не столь густым, как виделся с высоты, однако все равно возникало впечатление, что мы погрузились в него с головой и теперь рассекаем дымку, как воды огромного призрачного озера. Барон любезно предложил мне руку, и я без возражений взяла его под локоть.

Разговаривать почему-то не хотелось. Мы неторопливо шли по влажным дорожкам, и окружающая тишина была такой комфортной и уютной, что ее хотелось длить до бесконечности.

Чтобы подойти к склепу, нам пришлось миновать широкую скрипучую калитку и узкую тропинку, покрытую толстым слоем опавшей листвы. Судя по всему, беспокоить покойных баронов в Ацере было не принято, — ни уборщики, ни собственный наследник их последнее пристанище явно не посещали.

Когда-то эта постройка была покрыта причудливой каменной резьбой, однако сейчас траурная красота оказалась скрыта под слоем мха и мелких веток, а скорбящий ангел на крыше выглядел так, будто вот-вот развалится на куски. Вход в усыпальницу был закрыт деревянной дверью, которой не давал открываться большой металлический засов.

Эдуард с явным усилием вытащил его из пазов и распахнул передо мной тяжелую створку. Из склепа тут же дохнуло холодным затхлым воздухом.

Внутри оказалось на удивление чисто. Видимо, время от времени уборщики все-таки сюда заглядывали: в углах не было и намека на паутину, а каменные саркофаги выглядели целыми и почти не пыльными.

Я зачем-то их пересчитала. Гробов было шесть штук. Наверное, вместе с Солусами тут были похоронены еще какие-то родственники.

— Здесь покоятся барон и баронесса, — Эдуард указал на самую большую гробницу. — Слева от них — Антуан, а у стены — Аннабель. Те два саркофага тоже парные, там лежат родители старого барона и его дед с бабушкой.

— А в последнем?

— А последний пуст. В нем должны были похоронить Эдуарда, но этого не случилось.

— Где же находится его могила?

Солус ответил не сразу.

— Не знаю, — сказал он. — Его следы так затерялись, что я не уверен, есть ли она у него вообще.

Мы провели в усыпальнице несколько минут, после чего мужчина предложил прогуляться еще. Я снова взяла его под руку, и мы больше часа неторопливо бродили вокруг замка.

Обедали тоже вместе — впервые с момента моего приезда в Ацер. Уплетая куриную отбивную с жареным картофелем, я думала о том, насколько верными оказались предположения Аники Мун, уверенной, что, отказываясь от еды «Ориона», Эдуард питается какой-нибудь гадостью. Барон ел овсянку — собственноручно сваренную на воде и выглядевшую, мягко говоря, неаппетитно. На предложение помочь с приготовлением пищи Солус ответил вежливым отказом, однако у меня создалось четкое впечатление, что с кулинарией хозяин Ацера все-таки не дружит. Ко всему прочему, его порция была так мала, что вряд ли могла насытить взрослого человека.

Во время трапезы Солус молча жевал свою серую склизкую кашу и о чем-то размышлял.

— София, у вас есть братья или сестры? — спросил он, когда я принялась за чай.

— Есть, — кивнула я. — И братья, и сестры. Много — целая толпа. Правда, они не родные, а двоюродные и троюродные.

— И вы со всеми поддерживаете отношения?

— Конечно. Мы часто созваниваемся и собираемся на семейных праздниках. А у вас есть какие-нибудь родственники, Эдуард?

Он покачал головой.

— Нет. Близкие умерли очень давно, а с побочной ветвью рода я никогда не был знаком. Возможно, там тоже никого не осталось.

Барон отвечал спокойно и равнодушно, однако мне стало его жаль. Печальная судьба — быть окруженным призраками и не иметь поблизости ни одной живой души. Возможно, у Солуса есть приятели, однако при мне он ни разу о них не упоминал. О коллегах рассказывал много, о друзьях — ничего.

— Это очень грустно, — тихо сказала я. — Когда остаешься совсем один.

Эдуард пожал плечами.

— Вовсе нет. Одиночество — такое же обычное состояние, как и любое другое. Вопрос в том, как к нему относится человек. Кого-то оно тяготит, кого-то сводит с ума, а кого-то устраивает. Я отношу себя к последним.

— Вам нравится быть одному?

— Один я бываю крайне редко, — усмехнулся Солус. — Меня постоянно окружают люди. Даже здесь, в глуши. Мы живем в социуме, поэтому одиночество, как таковое, попросту невозможно. Оно у нас в голове, София. Можно иметь большую семью и чувствовать себя жителем пустыни, а можно находиться в пустыне и ощущать себя в лоне большой семьи.

— Верно, — кивнула я. — Но ведь социум — это случайные люди. Они оставляют в жизни человека лишь пару следов. Тем не менее, среди них есть такие, которые отличаются от остальных. Они не утомляют своим присутствием, и мы всегда рады их видеть. Мы их любим, и они любят нас. Если таких людей рядом нет, жизнь становится безрадостной.

— Люди, даже самые близкие, имеют привычку уходить, — взгляд Эдуарда стал очень серьезным. — Переезд, ссора, смерть — причина не имеет значения. В какой-то момент человек просто остается один. С этим ничего нельзя поделать, а значит, это нормально. Я не делю людей на группы, София. Для меня они все одинаково близкие и далекие. Я научился легко впускать их в свою жизнь и так же легко отпускать. Вы считаете меня одиноким, верно? Быть может, даже немного сострадаете. Поверьте, этого делать не нужно. Я не одинокий, София. Я свободный. В моей жизни есть все, что я хочу, и нет ничего, что связывало бы мне руки.

Конец ознакомительного фрагмента.