Пепельная Луна

Ольга Фарбер, 2021

В романе Ольги Фарбер описывается жизнь нескольких поколений – прабабушки, бабушки, мамы и дочки. У каждой есть то, что хотелось бы изменить, исправить, повторить или перечеркнуть, но все они живут со знанием того, что, какой бы ты ни была самостоятельной, ответственной, решительной и бескомпромиссной, есть самые близкие люди, которые готовы принять тебя такой, какая ты на самом деле. «Пепельная луна» – символ жизни этой семьи: когда кажется, что все сгорело и покрылось пеплом, не стоит отчаиваться, возможно, это просто начало нового жизненного цикла.

Глава 4. Боня и Леня

— Какая еще собака? — Катя отставила дежурную чашку кофе и удивленно посмотрела поверх очков на вошедшую в кабинет секретаршу.

Элегантные очки в тонкой позолоченной оправе она надевала в основном в офисе, когда работала с документами: ее природный близорукий «минус» с возрастом компенсировался небольшим дальнозорким «плюсом», и теперь даже контактные линзы, которые так выручали в повседневной жизни, нуждались в помощи, когда она брала в руки бумаги.

На сотрудников Катины очки наводили благоговейный трепет, ведь они означали, что Екатерина Александровна очень занята и ее лучше не отвлекать. Вот и сейчас молоденькая секретарь, не решаясь пройти дальше порога, застыла в дверях.

— Маленькая белая собачка, — пролепетала она. — Французская болонка. Мне сказали по телефону, что вы обязательно поможете.

— Мы же не приют для животных! Наверное, кто-то ошибся номером.

— Вряд ли. Женщина говорила с сильным акцентом, но я точно расслышала ваше имя. Она сказала, что ваш мобильный телефон был выключен, поэтому она звонит по второму номеру на визитке в офис агентства. Ее муж — постоянный клиент, и она уверена, что вы сможете помочь им устроить собаку на время отъезда.

— Она представилась?

— Да, я записала, — секретарь протянула Кате листок. — Она просила связаться с ней по указанному телефону, чтобы обсудить семью, которая обеспечит все условия проживания собачки на три недели.

Катя взглянула на листок, хотя уже поняла, что от этого поручения ей не отвертеться. Так и есть! Госпожа Дилсон — супруга влиятельного английского банкира американского происхождения, проживающего в Москве.

Она отлично помнила господина Дилсона еще с девяностых, когда он бывал в столице наездами. Впервые он пришел в их с Майклом офис по объявлению в «The Moscow Times»: Дилсона интересовало все только лучшее! Исключительно элитные апартаменты в Москве — «the most elite apartments», подчеркнул он тогда. То, что владельцем агентства, которому предстояло найти ему такую квартиру, оказался американец, Дилсону, безусловно, импонировало. Искала и нашла ее, разумеется, Катя, что не могло укрыться от проницательного банкира.

Стоит ли говорить, что располагалась эта квартира на Патриарших прудах. В девяностые годы Патриаршие сравнивали с Центральным парком в Нью-Йорке. Там были самые престижные и дорогие апартаменты. Клиенты немногочисленных в то время агентств недвижимости буквально дрались за квартиры в доме по адресу: Малая Бронная, 32, с видом на пруд. Наиболее везучим посчастливилось арендовать квартиры на третьем и четвертом этажах дома, потому что там были балконы. Но выше всех в прямом и переносном смысле слова жил господин Дилсон с семьей. За этой квартирой на шестом этаже с огромным балконом Катя охотилась больше трех месяцев. Сделка состоялась благодаря хитрой комбинации, с помощью которой владельцы — родители и двое взрослых детей — разъехались по квартирам не меньше ста метров каждому, да еще и в этом же районе.

С тех пор переезжал Дилсон редко, но всегда метко, пользуясь только услугами агентства «Фостер», даже когда в память о Майкле осталась одна фамилия, которую было решено сохранить в качестве репутационного капитала — единственного, что ему не удалось унести с собой.

Поиском недвижимости для Дилсона, будь то квартира, дача или новый офис, Катя всегда занималась лично. Перепоручить такого клиента другому, даже самому опытному агенту было бы дурным тоном, а отказать семейству Дилсон — просто невозможно, даже если бы они пожелали поручить ей заботу о милом ручном домашнем крокодиле.

«А тут всего лишь маленькая белая собачка, — обреченно подумала Катя. — Любимая собачка госпожи Дилсон, которая устраивает благотворительные балы для помощи осиротевшим детям, бездомным животным, одиноким старикам и непонятым гениям, а потому считается чуть ли не святым человеком».

Собственно, никаких особых затруднений в связи с неожиданным поручением не должно было возникнуть. Перед Катей стояла всего лишь очередная поисковая задача, только на сей раз ей предстояло найти не квартиру для покупателя или покупателя для квартиры, а временного заботливого хозяина с квартирой для болонки. Условия поиска таковы — это должен быть самый надежный и проверенный, дисциплинированный и ответственный человек на свете, который обеспечит полную сохранность собачки. О том, что будет, если с питомцем семьи Дилсон что-то случится, лучше было даже не думать.

* * *

Черный микроавтобус «Мерседес» с тонированными стеклами медленно въехал во двор дома в Конькове и остановился, словно для того, чтобы дать возможность хорошенько рассмотреть его со всех сторон. На отполированных до блеска боках играли солнечные зайчики, а сама модель внушительностью размеров явно намекала на то, что неожиданный гость — limited edition.

На самом деле водитель замер в нерешительности, прикидывая, сможет ли развернуться в этом заставленном разномастными машинами узком дворе или придется сдавать задним ходом, перегородив въезд и выезд.

Так и не разрешив эту дилемму, он просто остановил машину посреди двора. Дверь «Мерседеса» открылась, из нее вышел черный как смоль, широкоплечий афроамериканец в белоснежной рубашке, с белозубой улыбкой. В руках он нес переноску для собак из зеленого бархата с логотипом «Ральф Лоурен», в прорези которой можно было заметить маленькое привидение. А что еще могло быть таким ослепительно-снежным — белее, чем рубашка и улыбка афроамериканца вместе взятые, — и иметь два идеально круглых черных глаза?

— Ах ты ж, титька тараканья! — с восхищением протянула Зинаида, главная из трех старушек, сидевших на скамейке у подъезда, к которому направилось заморское диво. В ее устах это была высшая похвала, которой удостаивались немногие явления окружающей действительности в Конькове.

Дверь в подъезд уже открывала Надежда, словно невиданное явление было отрепетировано заранее.

— Кто это у нас там такой мохнатенький? — ласково поинтересовалась Надежда у бархатной переноски, на всякий случай загораживая собственноручно повешенное на дверь подъезда объявление о том, что собак предписано выгуливать в наморднике и на поводке, ослушание расценивается как административное правонарушение и карается штрафом.

— Гау, — доверительно сообщил ей обитатель переноски. Две блестящие черные бусины доверчиво уставились на нее, потому что афроамериканец торжественно, как торт, вручил ей переноску прямо в руки.

— Мадам, его называться Бон-Бон. В этот сумка — все, что он любить, — с сильным акцентом сказал провожатый. В руках у него была вместительная дорожная сумка с тем же логотипом «Ральф Лоурен». — Пожалуйста, я провожать вас с Бон-Бон до ваш квартир!

Он распахнул дверь в подъезд.

— Подождите минуточку, дайте мне посмотреть на него, — Надежда подошла с переноской к скамейке.

Старушки с готовностью подвинулись, не отрывая взглядов от бархатной переноски. Казалось, они не удивятся, даже если оттуда, как из шляпы фокусника, вылетят белые голуби, выскочит кролик или потянется нескончаемая лента разноцветной мишуры.

И все же они ахнули в изумлении, а Зинаида издала утробный звук, который не преобразился в слова, поскольку свою коронную фразу она уже потратила на лощеного афроамериканца.

В переноске сидела белоснежная игрушечная собачка и, склонив головку набок, изучала зрителей. Она часто дышала — так, будто бежала всю дорогу до Конькова, и один раз мигнула, что явно указывало на то, что игрушка живая.

— Мальтийский болонк! — с гордостью сообщил им подошедший афроамериканец и аккуратно поправил сверкающий разноцветными каменьями ошейник собачки. — Мальтезе!

— Не убежит? — прошептала Надежда.

Вместо ответа афроамериканец, который, признаться, боялся того же и с опаской оглядывал окрестности и огромную помойку во дворе, пристегнул к ошейнику инкрустированный стразами поводок и протянул его Надежде. Больше всего он мечтал убраться отсюда поскорее, даже на родине в Бруклине он чувствовал себя спокойнее.

Надежда с опаской вынула Бон-Бона из переноски и прижала к лицу, он мгновенно лизнул ее в щеку нежно-розовым язычком. Она даже покраснела от удовольствия, сама от себя не ожидала.

— Ну что, пошли домой, Боня? — спросила она его и понесла на руках к подъезду.

* * *

В первый день своей новой жизни в Конькове Бон-Бон лежал на кровати. Он отказывался спускаться на пол и даже есть ароматный собачий корм с витиеватым названием на этикетке.

По дороге его растрясло, и этим объяснялось то, что любимца мадам Дилсон не взяли с собой на каникулы в Англию. Бон-Бона укачивало в самолете, мутило в поезде и подташнивало в машине.

Он был классической диванной болонкой, созданной для того, чтобы украшать собой интерьер, перемещаться из гостиной в ванную комнату и обратно — желательно на руках, дремать под неспешные салонные разговоры хозяйки и терпеливо притворяться плюшевым истуканом, оказавшись в руках хозяйских детей. По крайней мере, так думали госпожа Дилсон и он сам.

Отойдя от путешествия в удаленное от центра Коньково из нового монолитного дома в Большом Афанасьевском переулке, 28, апартаменты в котором господин Дилсон купил еще на стадии строительства, Бон-Бон с опаской огляделся. Всю жизнь его перевозили из одного прекрасного места в другое, еще более прекрасное. Стало быть, тут тоже должна находиться ванная комната с хрустальными люстрами и джакузи — еще больше, чем прежде, а ведь и в той он каждый раз, как его мыли, боялся утонуть. Не менее трех раз в день.

Очевидно, за стеной находилась кухня — оттуда пахло едой, а раз так, то там пряталась приставленная к нему филиппинка, которая готовила очередное блюдо из консервов или размешивала полезные для мальтийских болонок витаминные коктейли. Каждый день она приставала к нему с этими витаминами, беспрестанно терзала расческой, а главное — после каждой помывки опрыскивала одеколоном, потому что хозяйка хотела, чтобы от него хорошо пахло. На улицу филиппинка носила его на руках, а принеся обратно, мыла и душила еще более тщательно, поэтому гулять Бон-Бон не любил.

Сейчас на кровати Бон-Бон чувствовал себя в относительной безопасности, радовался, но и недоумевал временному затишью вокруг собственной персоны.

В это время Леня сидел за стеной на кухне и смотрел на часы.

— Как долго этот паразит будет валяться на моем месте? — строго спрашивал он Надежду Бенционовну. — Прошел уже час. Я тоже хочу полежать с газетой.

— Как тебе не стыдно, — тихо, будто Бон-Бон может услышать, понять и обидеться, увещевала его Надежда. — Собака пережила стресс, скучает по хозяевам. Он же не лает и не дерет обои. Подумаешь, лег на твое место. Иди посиди в кресле.

— Лучше пройдусь по району, — решил Леня.

— Ты… это, — осторожно попросила его Надежда Бенционовна, провожая до дверей, — объявление с дверей подъезда сними. Как-нибудь незаметно. Будто хулиганы сорвали.

— Может, еще насрать у мусоропровода? — пробормотал Леня, когда дверь за ним закрылась. Дверь подъезда с сорванным объявлением.

* * *

— Ой, а кто это у нас просыпается, ой, а чьи это глазки открываются?

Бон-Бон сонно приоткрыл один глаз и вопросительно уставился на Надежду, которая ласково почесывала его за ухом.

Его утро всегда начиналось с получасового расчесывания, поэтому он обреченно вздохнул и лег на спину: ежедневный ритуал без вести пропавшая филиппинка обычно начинала с живота, потому что в основном хозяева смотрели на Бон-Бона сверху и сбоку, стало быть, именно на спине и боках шерсть должна была быть начесанной в последнюю очередь и оставаться непримятой как можно дольше.

У Нади — он уже знал, как зовут приставленную к нему вместо филиппинки служанку, — видимо, не оказалось в доме расчески, потому что она принялась гладить его по животу пятерней. Нельзя сказать, чтобы Бон-Бону это не понравилось. По заведенной традиции он попеременно подставил ей оба бока и спину. Если его шерсть будет недостаточно пышной и это не понравится окружающим, он не виноват.

— Леня, смотри, да он же дрессированный! — крикнула Надежда в открытую дверь.

— Лучше бы они его тогда в цирк сдали! — откликнулся с кухни Леня, довольный тем, что вечером все-таки сумел спихнуть наглого пса с кровати, и тот устроился на ночь в углу на сооруженном Надеждой лежаке из диванных подушек.

Одеколона в этом доме тоже, видать, не было. По крайней мере, переводить его на Бон-Бона никто не собирался, так же как и нести на руках на кухню.

Бон-Бон, чувствуя себя изрядно проголодавшимся после вчерашнего воздержания, собрался с духом и отправился осматривать дом самостоятельно. Конечно, он немного боялся заблудиться, помня, какой огромной была квартира его хозяйки, исчезнувшей, как и надоедливая филиппинка. Он тщательно обнюхивал каждый угол, чтобы запомнить запах и вернуться в эту же комнату.

Медленно труся вдоль стены и почихивая, когда в нос попадала пыль, вскоре он учуял знакомый запах и поднял голову — перед ним возвышалось ложе, на котором он провел ночь. Бон-Бон решил, что сбился с пути и свернул где-то раньше, чем нужно, поэтому большая часть квартиры, включая залу для приема гостей, будуар и комнату пыток с джакузи, осталась неисследованной. Он собрался с силами и отправился в путешествие вновь — еще медленнее и осторожнее. Через тот же промежуток времени он вновь уткнулся носом в диванные подушки.

— Надя, что он как заведенный по кругу ходит? — крикнул Леня Надежде, загружавшей белье в стиральную машину за закрытой в ванную комнату дверью. — Явно пи-пи хочет, тащи его на улицу, пока не наделал!

Услышав знакомое слово «улица», Бон-Бон опрометью юркнул под круглый стол, чтобы его не нашли. При прогулках с филиппинкой это давало возможность выиграть минут десять-пятнадцать.

Леня с интересом наблюдал, как важная и строгая Надежда Бенционовна полезла под стол и, стоя на коленях, уговаривала Бонечку «выйти хоть на пять минут». Он не узнавал былую Надю и не понимал, как может настолько переродиться человек — и ладно бы перед лицом смертельной опасности в виде акулы, преследующей участников международного заплыва. Но ведь гипотетическая акула не шла ни в какое сравнение с этим мохнатым засранцем, которого при желании с головой можно засунуть в карман куртки.

Бон-Бон с неудовольствием позволил вытащить себя из-под стола и приготовился к обычным истязаниям — надеванию бархатного жилета, а если на улице дождь, то еще и несносных кожаных сапожек на каждую лапу.

Конец ознакомительного фрагмента.