Кофе для Яны

Ольга Томашевская, 2023

Наша жизнь – кружево, сплетенное из маленьких и больших решений, верных и ошибочных. Как отличить одно от другого? Хватит ли сил исправить ошибки или не совершать их? Возможно ли это сделать одному слабому человеку? Когда-то давно героиня смогла одним глазком заглянуть в прошлое, изучая предметы старины, принадлежавшие ее предкам. Встретив загадочного незнакомца, она получает возможность наладить связь с представителями другой эпохи. Она знакомится с Александром Пушкиным и понимает, что не все, во что мы верим, правда. Это делает ее сильнее и позволяет разобраться в своей жизни и помочь другим это сделать в прошлом. Разобраться ли? Или запутать все еще больше?

Глава 7 Маринка

Они попрощались, и Яна выпорхнула из кофейни.

Она наврала Герману о том, что у нее есть еще дела. Никаких дел. Просто надо было освежить голову и переварить все сказанное.

Несмотря на свою неотразимость, Герман был красив не той мужской красотой, которая бьет женщин наповал, в самое сердце. У него была обаятельная улыбка, элегантно очерченные скулы. Но холодные голубые глаза создавали стену, держали дистанцию. В его взгляде она увидела готовность быть друг другу полезными, но в нем не было приглашения к дружбе и тем более к более близкому знакомству.

Тем более, было, о чем поразмышлять.

Во-первых, у нее предполагались какие-то способности. Какие еще, непонятно, но хоть какие-то — об этом знать уже было приятно.

Во-вторых, появился шанс, точнее, оправдание для самой себя уйти с нелюбимой дурацкой работы, бросить ее ко всем чертям, не работать больше в этой пусть самой престижной компании. Она не чувствовала себя ни частью большого бизнеса, ни частью команды, ее там все давило и угнетало.

В-третьих, просто был хороший солнечный теплый вечер, такой нежаркий, августовский, золотой, Яна была в красивом летнем платье, новая прическа еще не успела ей надоесть, и просто хотелось походить по дорожкам парка, подышать прохладным воздухом Невы на набережной, полюбоваться целующимися парочками на причале.

Она всегда это любила — наблюдать за влюбленными, за целующимися на скамейках, в парке, в метро. Пусть ей не судьба, так хоть кто-то. Они лучатся счастьем, не замечая никого на свете, и это счастье, льющееся через край, теплой волной обдает тех, кто поневоле оказывается рядом.

И вот, Яна пошла бродить по парку, дыша запахом скошенной травы, воды, чьих-то духов, табака… Как много запахов можно услышать летом в парке? Трава, земля, солнце, вода, люди — все это смешивается и дарит знакомое ощущение лета. Она медленно шла по дорожке, чувствуя, как мелкий гравий хрустит под подошвами ее летних туфелек, чувствовала, как более крупные камушки перекатываются, толкая друг друга, раздвигая и смещая более мелкие. Ей представилось, что человеческое общество, это тоже вот такие вот камушки, разного размера, кто-то важен, кто-то нет, и более важный всегда найдет себе дорогу, отодвинув мелкого в сторону. Раньше ей хотелось быть маленькой и незаметной, потому что думалось, что незачем высовываться, быть выскочкой. Сейчас она поняла, что это просто была зависть — ведь ей не представлялось даже, что действительно можно стать значимым человеком, она не видела в себе каких-то возможностей, талантов, и просто успокаивала себя тем, что быть маленьким — здорово. Это не здорово. Это болезненно, это так бессмысленно, ты всегда что-то для кого-то, если ты мешаешь, тебя могут просто подвинуть. И обидно будет потом умереть, понимая, что жизнь твоя была песком, в котором нет смысла, который служил основой для чужих проектов, для чужого успеха. Сегодня вдруг появилась надежда на свой собственный успех, пока непонятно какой и зачем, но хоть какой-то. И это оказалось так важно для нее, что было совершенно неожиданно.

В душа зарождалось чувство, подростковое такое, что весь мир у твоих ног, и жизнь только начинается. Яна не знала, ложное ли это чувство, но она давно его не ощущала, и оно ей нравилось.

Вдруг почему-то Яна вспомнила про Марину.

С того момента, как они поссорились, та ей больше не звонила, да и самой Яне не сильно хотелось. В последний раз, когда она все-таки перезвонила Маринке и разговор продолжился в тех же интонациях, Яна вдруг собралась и сказала ей о том, что, если хочешь мое мнение узнать, так разводись, и дело с концом. Ведь лучше уже не будет, а жизнь проходит. В ответ она услышала кучу эпитетов в свой адрес о том, какая она подруга, и трубка была повешена. Теперь она была уверена, что Марина считает ее предателем, врагом, но сама знала точно, что поступила правильно. Раньше бы она сомневалась, потому что считала, что в первую очередь надо бороться за семью, но потом поняла, что семья — это не просто, когда люди живут вместе и рожают детей, семья — это близость, это радость, которая рождает цельность, это ячейка, связанная изнутри клеем любви и понимания, семья — это целый мир, в котором люди взаимосуществуют, помогают друг другу, не потому, что так надо, а потому что по-другому не бывает просто, это будет все равно что отказать себе, предать себя. А если этот клей рассыхается, можно держаться друг за друга, приковав к себе кандалами взаимного долженствования, но хорошего все равно не выйдет, потому что ячейки уже нет, остается усталость, как работа, и как необходимость участвовать в чем-то, что тебе уже не дорого.

Когда она это поняла, — а это пришло ей вот недавно, вдруг, за секунду, как озарение — ей ужасно захотелось прожить это с Сашкой — такое вот единение душ, которое было у них еще в те времена, когда они были друзьями. Очень обидно было бы его потерять, или стереть в порошок, потому что просто много других дел и нет времени друг на друга.

Яна решила попробовать сегодня поговорить с ним, понять, есть ли что спасать, или от этого тоже нужно бежать, как от нелюбимой работы. Да, Яна была готова жечь мосты, если необходимо — такое у нее теперь было воинственное настроение.

Яна проходила мимо грота — одного из своих любимых мест в Александровском парке. Это был небольшой искусственный холм, поросший травой, точнее, здание, построенное как бы внутри этого холма. Сбоку был вход, недавно там было сделано кафе, и на улице, у входа, стояли разноцветные столики, журчал фонтанчик, все было кукольно и мило. Столики стояли таким образом, будто бы уезжавшие с дачи гости впопыхах бросили на участке дачный инвентарь — там стояло три шезлонга, два пляжных столика, на краю фонтана вообще лежала доска, выполняющая роль стола, а в глубине на камнях лежала еще одна, на которой были разбросаны разноцветные подушки. Все было так вразнобой, но удивительным образом создавало идеальную картину небрежного летнего отдыха. На скамейке с подушками, выполняющей роль уличного дивана, сидела влюбленная парочка, буквально светившаяся счастьем. Из них извергалась такая жажда жизни, такое поглощающее их обоих единство, что Яна подумала, что, если их разделить, посадив за разные столики, наверное, они почувствуют физическую боль. Разделять их, конечно, никогда нельзя. При этом она видела только затылок девушки, кудрявый, озорной, покорный этому единению настолько, насколько это возможно для затылка.

Мужчина держал девушку за руку, что-то ей рассказывая. Яна залюбовалась. Ей показалось, что связь этих людей материальна, она связывает их носы как веревочкой, вокруг которой сияние достигает такой силы, что рядом сидеть, наверное, слишком жарко.

В этот момент девушка зачем-то обернулась. Яна прямо почувствовала, как порвалась веревочка, как холодным ветром обдало мужчину, он растерялся и замолчал. Холодным ветром обдало и Яну, потому что в девушке она узнала Марину, с новой стрижкой.

Это была та самая Марина, которая неделю назад хотела порвать глотку любовнице своего мужа, которая боролась неистово за свою семью, для которой ничего на свете не было важнее.

Мужчина был Яне незнаком.

Во взгляде Марины Яна прочитала растерянность, удивление, испуг. А потом Марина улыбнулась и позвала ее. Все это произошло за секунду, как цунами — замешательство, раздрай, а затем спокойствие и радость.

Холодный ветер стих, между Мариной и мужчиной снова восстановилась связь. Яне ничего не оставалось, как подойти и поздороваться. Она не была уверена, что стоит им мешать, но не подойти теперь было, конечно, нельзя.

— Привет, подруга! — позвала ее Марина. Познакомься, это Рома, — она хитро заулыбалась, — без подробностей!

Яна не знала, как реагировать на увиденное.

— Привет! Я рада, что у тебя все хорошо, и снова хорошее настроение. — Она не знала, что еще сказать. Все, что ни скажешь, прозвучало бы неуместно или глупо. Стоит ли вообще что-то говорить при этом Роме, что можно ему знать, и соответственно не знала, о чем спрашивать.

Маринка встала, кивнула Роме, отвела Яну в сторону. Стала ей быстро-быстро говорить.

— Короче, я подумала, что хватит заниматься ерундой. Хватит ей заниматься. Я послала Пашку на все четыре стороны, Леньку пока к бабушке отправила до сентября, и развлекаюсь. Пашка свое получит потом. Пусть страдает. Надо было давно так сделать.

— Ну, а я тебе что говорила в последний раз?

— Ну да, так давно надо было сказать.

— Удивительно, что ты вот так в этом сейчас признаешься мне, после всего что сказала тогда, — сухо сказала Яна. Ей вдруг стало крайне неприятно от того, что ее дельным советом, за который она получила по мозгам, все же, воспользовались. Захотелось забрать его назад, или развернуться и больше не видеть никогда этих людей, из-за которых она так переживала.

— Конечно, мне хотелось мне твоей поддержки, а ты меня так в лоб. Очень было обидно. Знаешь, как я ревела.

— И я тебя не поддержала? Я что, не старалась тебе помогать? — Яна едва сдерживала слезы обиды. Легкое «прости» подруги ее уже не устраивало.

— Нет, не поддержала. Мне было тяжело, а ты меня, можно сказать, послала.

— Я тебя не послала. Я дала тебе единственное нормальное решение. И ты вроде им довольна. — затараторила Яна, разводя руками в сторону Маринкиного спутника, — да все, что я хотела тогда, это чтобы у тебя все было хорошо, лучше всех. Чтобы помочь тебе. Да я об этом только и думала последние два месяца. Что тебе сделать, как решить вопрос. Неужели ты не понимаешь, что я была как часть этой всей ситуации? Думаешь, мне непонятно, почему твой муж так поступил?

— И почему? — уставилась Маринка на Яну колючим взглядом.

— Да потому что невозможно было жить так, как у вас это все было. С самого начала было понятно, что вы не подходите друг другу.

— Что ж не сказала?

— А как скажешь такое? Как бы это выглядело? Что я хочу разрушить твою любовь? Что я завидую, или что? — Яна с трудом подбирала слова. Может, она действительно этого хотела? Но зачем?

— Я же всегда тебя спрашивала, как ты думаешь, что ты думаешь. Ты всегда была согласна с тем, что я делаю, — парировала Маринка.

— Ну что значит согласна? Решать-то кому? Почему ты делаешь теперь меня ответственной? Все всегда было именно так, как ты хотела. А сейчас ты обижаешься на меня за то, что я один раз высказала свое мнение, которого ты послушалась.

Яна говорила все это и плакала. И удивлялась сама себе. Ей всегда было так важно уважение и общество Марины, а сейчас она смотрела на ее довольное непонимающее лицо, и хотелось развернуться просто и уйти, чтобы никогда больше ее не видеть. Ей было жалко своих эмоций, своих переживаний, своего времени, которое она потратила, пытаясь удержать все на весах. Со слезами выходило чужое горе, которое она не хотела оставлять себе. И теперь образовалась пустота, которую она обязательно чем-то наполнит, но потом.

Марина смотрела на нее ошарашенно.

— Неужели тебя так достали мои проблемы, и так злит, что я искала поддержки у тебя?

От этой фразы Яна вздрогнула и как-то внутренне собралась вся. Это была правильная фраза. И неправильная одновременно. Ее не злило. Ей хотелось быть полезной. Но хотелось, чтобы это оценили, а не так. Маринка считала такую форму общения само собой разумеющейся, что ли.

— Достало, Марина, не то, что они есть. А то, что ты ничего решать сама не хочешь. А хочешь, чтобы кто-то пришел и решил за тебя. А еще лучше — не решал, а помусолил твое горе с тобой. А ты мученик в белом. Но я же все это тоже переживаю и мусолить больше не хочу. Тем более что про меня тебе никогда ничего неинтересно. Пока. Я спешу, извини.

Яна резко развернулась и пошла быстрым шагом в сторону метро. Ей совсем не нужно было к метро, но хотелось насладиться той пустотой и свободой, что появилась в груди после того, как она поняла, что над ней больше не висят эти проблемы, эти долгие разговоры о том, чего нельзя исправить и что ее не касается, а главное — полностью пропало чувство вины за то, что она ничем не может помочь.