неЯга

Ольга Тигра Ильина, 2023

Недетектив про неЯгу и мистическое всякое разное в псевдостаринном стиле – случайно написалось, само просилось, я тут только ручка, они всё сами, да!

Морозная зимняя улица, натоптанная тропинка во дворах, даже наезженная местами, иду медленно и вдумчиво — под обманным снежком может скрываться лёд после оттепели. А вот и он! На снегу, куда ступить удобно, три капли крови. Как будто ягоды раздавили. Наступила и сразу окрик мужичка, который искоса наблюдал за мной, а теперь поспешил навстречу:

— Кровь заговорённая, девица, смотри, куда идёшь!

Я и оглянулась назад, ведь уже пару шагов сделала дальше по тропинке — а капель нет уже… Свист кулака учуяла в последний момент! Увернулась и присела, выдав мужичку подножку. Он такой удивлённый улёгся в сугроб — мама, дорогая, душегуб сам ко мне в руки пожаловал!

Недаром староста, когда работу рассказывал, говорил, что девки пропадали на меня похожие и языком цыкал, да смотрел жалостливо.

— А ты чего не упала?

— А ты чего упал? Не наступила я, мимо твоя кровь пролетела. — таки заговорила я с ним и выдала себя сразу.

— Ведьма!

— Да, Ведьма. А тебе девки зачем? — я взяла капельку крови щепочкой вместе со снегом и поднесла к его щеке — шипит, тает, меняется.

— Не ласковые они.

— А ты сам-то ласковый? Где девки? Я пока просто спрашиваю, а вон парни бегут, они и спрашивать не будут, прибьют и разбираться потом некому. — последняя третья капля растаяла на его лице и он начал меняться — упрямство сменилось покорностью.

— Я покажу, только помилуй! — мужичок заелозил на снегу под своим же колдовством покорностью и унижением.

— Пошли! — скомандовала я, дав отмашку парням.

Староста их научил только помочь, поддержать — я просила не мешать мне и они послушались сразу, хотя могли и зашибить насмерть душегуба.

Изба на отшибе была не топлена. Покосившаяся дверь открывалась со скрипом давно неухоженных петель. Душегуба я пропустила вперёд, сама поснимала его паутинки мелких пакостей от чужаков — сама такие же развешиваю, когда ночевать в незнакомом месте остаюсь.

— За нами не ходить. — буркнула я парням, и те послушно остались на морозной улице.

Покорный и помолодевший мужичок, скорее парень даже, прошёл в избу, сел на лавку в большой комнате.

— Повторю, где девки? — я осторожно осматривалась, замечая запустение и замызганность избы.

— В запечной. — махнул он рукой и обмяк, как будто силы закончились.

В запечную я заглянула и тут же выскочила на улицу к парням.

— Зовите старосту и жену его, пусть одеяла прихватят и холодную баню в ближайшем доме затопят, но в дом не заходят! — дышалось мне с трудом, через раз, но потом отпустило.

Перед глазами стояла картинка из девичьих голых тел валяющихся на топчане как поломанные куклы — без души, без дыхания, без признаков жизни. Синие руки и ноги — целые, но местами обмороженные, косы расплелись, одежды, как и не было — у одной ленты в волосах держались чудом и у другой платок на голове — видимо подарки, не их ещё вещи.

Проморгалась, умылась снегом, пошла внутрь уже более решительно — вонь вонью, а девки не виноваты, что попались. Или виноваты?

— Так что тебе девки то сделали, душегуб? — спросила я его строго, вытаскивая самую верхнюю и заворачивая её в драное одеяло.

— Грубили. Хамили мне у колодца. Обзывали по-всякому. Улыбаться мне не хотели. Я ведь справный жених — дом, поле, скотина! — он посмотрел в окно на упавший сарай через двор у калитки.

Ясно. Жених.

Я осмотрела девушек, но ничего такого не обнаружила. Даже синяков нет, просто грязные и голые, истощённые ещё — под заклятием не едят.

Неласковый. Он их не бил. Одежда девчонок защищала и ушла первой, рассыпалась. Топить в доме нельзя, потому что заклятие спадёт — у него сейчас тоже. А лежат все, потому что заклятие на живых, не на мёртвых — но живые в такой мороз просто мёрзнут и засыпают.

Уууууу! Так бы и треснула его чем, дурень! Кто научил ещё такому — это же не просто слова, это заговор на крови.

— Кто же тебя научил, а? Сам расскажешь или дознаваться буду? — я медленно положила девку на соседнюю лавку и выглянула в окно, в ожидании старосты с женой.

Скорее бы, но и торопиться нельзя. Баню надо с ними вместе топить. В горячую баню их вносить никак, сразу помрут все, а вот вымыть их от крови и заклятия, да отогреть очень надо!

— Ксанка! — послышался голос жены старосты, — Я войду!

— Ох, тётка Марья, скажи парням не разворачивать девиц, нести в холодную баню — вместе и затопим. — забирая у неё ворох одеял и кивая на лавку проговорила я.

Тётка Марья, жена старосты и местная повитуха, во многом могла бы меня заменить, но вот с заговорами она дела не имела — молитвой брала. Поэтому меня и позвали душегуба ловить. Зашла, сморщилась, скривилась, подхватила девицу и вышла передать её парням. Староста Гаврила Митрофанович ждал у крыльца и только глазом подмигнул, как помощник справно и аккуратно принял кулёк с девицей и медленно, но споро понёс к соседям. Девок было шесть — по месяцам почти — начал осенью или в конце лета, а сейчас февраль на исходе, Масленица скоро. Первая уже пошла трупными пятнами, я её трогать не стала, только укрыла в покров с топчана и снесла в сени, предупредив не входить в дом, не топить печь, просто не выпускать душегуба, да он и сам не выйдет.

Пока мы девок отогревали в бане, чистили огнём, да отмывали от заклятья и крови порченой, вся деревня собралась вокруг бани и голосила. Пришлось выглянуть и попросить песни петь, понёвную, да на рождение. Бабы затянули, а соседка принесла тёплое питьё с мёдом и молоком разбавленное водой. Девицы просыпались неохотно, помнили мало что, были вялыми и даже молоко пили по глоточку, но пили. Выдавали их лично матерям с одеждой, разговором и пояснениями — не трогали, не помнят, пусть спят дома в тепле, сколько надо. Управились к следующему утру только. Так и не спали с тёткой Марьей. Баню отмыли после всего, сели чай пить у соседки, да молчать — не разговаривать. Соседи напирали с расспросами, но мы обе ничего нового сказать не могли.

— Кто его родители? — спросила я, — Помните их?

— Отец Никиты, покойный Никола, лет несколько лет назад сгинул в реке — зимой рыбачить любил. На руку был тяжёл, мать Фрося с сыном только вздохнули, когда лёд его унёс. А сама мать следом ушла — летом полоскала бельё, да и не вернулась домой. Не нашли её. Так парень хозяйство вёл, справлялся — красивый, девчонки на него заглядывались, а потом как морок навело на тот двор — скотина вымерла, строения согнуло, изба только и стояла. Урожай он спортил сам, не убрал к осени, дождями залило, так и не сеял больше. Чем жил никто не знает. Всё в лес ходил, да на рыбалку. Самосевом овощи какие росли, наверное. — сосед хмурился, вспоминая, — а вот год мы его и не видели совсем.

— Отворотное? Интересно! — я засобиралась, — Тётка Марья, а у вас тут в лесу не было Яги какой?

— Да что ж ты, милая, какая Яга, я бы знала! — перекрестилась тётка.

— Была, да померла года три назад — в глуши жила, туда не всем дорога показывалась, только отчаянным. — соседка покосилась на тётку Марью и запричитала, — Я не ходила сама, бабы сказывали, что она не всем помогает, да и путь туда закрыт.

— Видимо парню нашему открылся или надобность какая была. Спрошу его, пожалуй. Благодарствую за помощь и хлеб — соль! — поклонилась я хозяевам и вышла в холодные сени.

— Ксанка, подожди меня! — тётка Марья никогда не упустит узнать что новое.

— И мужа вашего подождём — без него разговор без толку будет. — мы с ней дошли до дома на отшибе и отпустили парней.

Убивец по-прежнему сидел на лавке, даже позу не сменил. Девицу в покрове в сенях уже унесли — обмоют, похоронят по человечески. А дух по избе приторно гнилостный так и плыл, никуда не ушёл.

— Спалить всю избу! — вместо приветствия рявкнул Гаврила Митрофанович, — С убивцем спалить!

— Не виноват он, скорее всего. Сейчас всё узнаем, потерпите. Он под своим же заклятием крови находится — расскажет всё как есть. Правда, Никита? — я обратилась к заговорённому.

— Что, Ксанушка тебе рассказать? — голос такой ласковый, внимательный!

— Откуда ты дар получил волшебный заговоры заговаривать. Расскажи, Никитушка, будь ласка! — я постаралась придать голосу столько же нежности.

— Бабка моя, Ярослава, мне дар отдала. — и глаза такие влюблённые, да мечтательные!

— Так ты ж парень? — удивилась я.

— И я так ей сказал… — и погрустнел.

— Я такую даже не помню. — удивилась Марья.

— Так я тебя привёз с дальних сёл, сосватал, а Ярослава уже к тому времени в лесу давно жила.

Стало быть, дело было странно и очень не по волшебному! Бабка изгнана была из деревни за помощь девкам разную много лет назад — может и сама ушла, мало кто помнит. Помогала от нежеланного дитя избавиться в сносях, так же и наоборот забрюхатиться. Да и просто по травам и заговорам сильна была. Бабы и девки сами к ней дорогу находили — осенью яблочко приводило, зимой клубок ниток, весной к ней редко ходили, а летом колесо по кустам вело — откуда появлялось и куда пропадало, никто не знает и не ведает. Когда у Никиты корова померла, она начал в лес ходить за грибами и ягодами, да орехами — набрёл на избушку за частоколом с костями и черепами, да виду не подал, зашёл спросить, кто здесь живёт.

— Иди сюда девица, иди хорошая! — голос с печки звал и манил ласково.

— Я парень, вообще-то. — Никита подошёл близко, не таясь.

— Был парень, станешь девкой! — бабка вцепилась в него рукой и притянула к себе, — Силу мне передать некому, род весь вымер, ты один остался. Помираю я милый.

Конец ознакомительного фрагмента.