Тринадцать объявлений Лёвы Лучика

Ольга Серова (2024)

«Привет! Меня зовут Лёва Лучик, и я учусь в третьем классе. Внутри себя я громкий и смелый, а в классе меня считают профессором-тихоней. Никакой я не профессор, просто разбираюсь в редких животных, люблю природу и робототехнику. А про тихоню это правда! Только с моей семьёй и другом Кешей я такой, какой есть на самом деле. Но мне так хотелось, чтобы меня слышали все! Однажды в день своего рождения я придумал написать первое объявление. Я верил, что моя жизнь должна измениться. Но и представить не мог, что за тринадцать объявлений всё так круто повернётся!» В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Объявление первое

Зовите меня Лёвыч

Всё началось с дня рождения.

— Лёва? Ты слышишь? Бабушка тебе здоровья и успехов желает! Поблагодари её, — затормошила меня мама за праздничным столом по случаю моего девятилетия.

В этот момент я как раз протянул зубочистку на помощь зелёной мохнатой гусенице, которая застряла между зарослями букета и краем вазы. В конце концов, она же не виновата, что бабушка привезла её вместе с дачными цветами.

— Спасибо, бабушка! — я оторвал взгляд от гусеницы и вежливо улыбнулся.

Пока я улыбался, гусеница плюхнулась колечком на стол.

— Я сейчас вернусь! — осторожно, двумя пальцами, я взял несчастное животное и помчался в комнату. Спрячу её в коробке, а потом отнесу на улицу. Стоп. А как же она на чужой улице в спячку уйдёт?

— Бабушка! — с гусеницей в коробке я подошёл к бабушке. — Ты можешь отнести её назад? На дачу? Просто откроешь эту коробку, она сама выползет.

— Как это коробка выползет? — не поняла бабушка и открыла коробку.

Вы представили бабушкину реакцию?

На самом деле и бабушка, и дедушка, и папа, и мама, и даже мой старший брат давно привыкли, что я спасаю всех животных, но почему-то каждый раз удивляются.

Сегодня мне исполнилось девять лет, и к нам в гости пришли бабушка и дедушка.

— Через год тебе стукнет уже десять — вот это будет дата! — торжественно произнёс папа, потирая отросшую бороду. — В десять лет я уже выиграл городскую лыжную гонку, жарил картошку и сам чинил велосипед.

— А ещё терял ключи, шапки и перчатки. Поэтому я покупала сразу по шесть шапок на сезон, а перчатки пришивала к рукавам куртки, — вставила бабушка.

— Прямо так и пришивала? И как же он ходил? Это же очень смешно, — хихикал я, заметив, что папа уже не чешет бороду, а теребит праздничную салфетку с цыплятами.

— Мне было не смешно, зато стирать и сушить было очень удобно. Тем более что его куртки и перчатки пачкались одновременно и всегда одинаково. Мальчишки, сами понимаете… — последнюю фразу бабушка сказала с любовью и плюхнула на папину тарелку большущий кусок своего фирменного медовика.

Я был готов расцеловать бабушку и папу заодно.

Мой папа — супераккуратный, представить его в грязной куртке невозможно. Его перчатки всегда как новенькие лежат на комоде в прихожей. И вообще — он мегачеловек. В прошлом году сделал мне светящиеся шнурки на кроссовки. Они светились в темноте ровно два дня, пока я не провалился в них в канаву около соседнего дома. Канава была неглубокой. Ровно такой, чтобы поглотить шнурки с кроссовками. Мама, конечно, их отстирала, но они больше не светились. Хорошо ещё, что папа не обиделся, а только сказал: «Эх, Лёва! Придётся подождать, пока вся грязь в канавах замёрзнет или их засыплют землёй».

И хорошо, что до меня дошло: светящиеся шнурки — для малышей и девочек, так что ничего страшного, просто папу было жалко. Всё-таки изобретать такие шнурки на два дня очень обидно.

А бабушка всё продолжала вспоминать маленького папу:

— Да, сынок, а свою первую картошку ты пожарил, когда прогулял математику в третьем классе. Решил сделать мне приятное, и я это до сих пор помню.

Что?! Папа прогулял математику? В это я точно не поверю. Папа даже во сне решит любую задачу по математике — зачем ему было прогуливать?

— У меня тогда живот разболелся, это помню, — сказал папа. — А вот пришитых перчаток точно не было, у меня детские воспоминания с пяти лет.

— Бабушка, а шапки тоже пришивала? — вернул я бабушку в «папину» тему.

Уж лучше про маленького папу поговорить, чем про моё будущее: надо спортом заняться, программированием, английским и немецким. А ещё лучше китайским. Когда мои родители заговорили про это, я принёс им из комнаты атлас и предложил:

— Да чего мелочиться! Давайте выбирать ещё. Вон сколько стран. Может, мне выучить антарктический язык? А что, Антарктида большая, не с людьми, так с пингвинами буду разговаривать.

— Это не страна, а материк, — хором ответили родители, — и вообще, твою бы сообразительность да в хорошее дело!

Поэтому я решил свернуть в разговоре на шапки. А то не день рождения, а конференция «Двадцать первый век — век будущего Льва Лучика».

Да, моя фамилия Лучик. Из-за этого меня в школе многие называют Солнышкиным. А другие называют меня Профессор Лучик. Всё из-за того, что я в животных и растениях разбираюсь. Папа говорит, что они ещё глупые и ничего не понимают в фамилиях. И сказал, что про нашу фамилию известно с восемнадцатого века.

«Мои любимые Лучики!» — говорит нам с папой мама. Ещё один наш Лучик — мой старший брат Даня — учится в университете на первом курсе. Он не смог приехать на мой день рождения, потому что у него в субботу «четыре пары» и он готов застрелиться от такой нагрузки.

А прошлой зимой я с ещё одним Лучиком познакомился.

Однажды я плёлся домой, и было уже поздно, потому что стемнело, а я всё никак не мог дойти до своего подъезда. Как вдруг строгий мужской голос сзади позвал:

— Лучик! Лучик! Ты куда?

Я замер. Ну, думаю, кто ж это меня вычислил? Кто за мной следил? И откуда он знает мою фамилию? Я решил не оглядываться и не сдаваться просто так. Тем более, в целях безопасности с незнакомыми людьми можно было не разговаривать.

Мои ноги стали тяжёлыми, а в голове сделалось горячо, как будто в ней заварили чай. Тут строгий голос вдруг обрадовался:

— Ах ты, маленький негодник, чего опять унюхал?

Ну, думаю, это уже оскорбление. Так меня ещё никто не называл. И нюхать я ничего не нюхал, шёл себе спокойно, до подъезда тридцать пять шагов оставалось. Я не выдержал и оглянулся. То ли дяденька, то ли дедушка в смешной шапке с помпоном прицеплял поводок к маленькой собачке. Эта собачка скакала как ненормальная, и дяденька-дедушка никак не мог её пристегнуть и всё время кряхтел. Так я и познакомился с Лучиком и его хозяином.

Ой, опять я отвлёкся. Меня хлебом не корми, дай поотвлекаться!

В общем, когда я спросил, пришивала ли бабушка маленькому папе шапки, мама шутя погрозила мне пальцем и засмеялась. Я очень люблю, когда она смеётся, потому что от её смеха я сам ещё больше смеюсь. Рассмешить маму — задача не для дураков. Нет, с одной стороны, когда я изображал кофемашину и выдувал из трубочки какао (кофе мне ещё рано), а потом делал пузырьковую пену — она очень смеялась. А с другой — когда я шарахнул стакан с кофе-какао на стол, сами понимаете, смех прекратился. И весёлая мама прекратилась, и наступили «суровые будни», как любит говорить мой дедушка. Сейчас он сидел в кресле и смотрел хоккей. Наша семья знает, что его нельзя дёргать в это время, «это свято», как говорит бабушка. Время от времени он срывался с кресла к телевизору, чтобы сделать очередную попытку телепортироваться на лёд и выхватить клюшку у того, кто «тормозит».

— Будешь тортик, милый? — нежно спросила бабушка, предусмотрительно держась на безопасном расстоянии. Вдруг у него сейчас в руках виртуальная клюшка?

— Вера! Вера! — шёпотом закричал дедушка. — Какой тортик? Нашим ещё три минуты играть с тремя полевыми!

Мой дедушка — геолог и собиратель камней. У них дома сто шкафов. Половина с книгами, а половина с камнями и минералами. «Будешь наследником моего богатства, Лёва», — часто приговаривает дедушка. Я камни-то люблю и головой киваю, но зверей разных больше люблю. И никакой я не царь зверей, как говорят разные люди, когда узнают, как меня зовут.

Мама и папа могли бы и посоветоваться со мной, когда придумывали мне «Льва».

— Мы хотели, чтобы у тебя было редкое и незамыленное имя! — уверяли родители. Как будто остальные имена в мыльной пене.

Тем более что я знаю ещё одного Лёву. Табуреткина. И как его угораздило назваться моим именем? Он до сих пор ест свои засохшие сопли и издевается над божьими коровками. Принёс сегодня в класс банку с ними и заявил, что ставит эксперимент: перезимуют они у него в банке или нет. Он им огрызок яблочный засунул туда на всю зиму. Я согласен, что лезть в чужой рюкзак нельзя. Но Табуреткин даже не застегнул молнию на нём. И когда он понёсся в школьную столовую, я вытащил банку, быстро спустился в школьный двор и выпустил коровок под куст шиповника. Пусть спокойно делают себе спальные места на зиму, весной им много работы предстоит. С вредителями бороться. И с Табуреткиным весной пусть борются. Кинут клич всем божьим коровкам мира, они соберутся в миллионную стаю жесткокрылых и в один прекрасный день залетят в открытое окно к Табуреткину с гигантской банкой и скажут: «Ну что, Табуреткин? Перезимуешь в банке? С одним огрызком?»

Вечером, когда гости ушли, я решил написать своё первое объявление: «Зовите меня Лёвыч». Даже не знаю, как мне это в голову пришло, но я очень обрадовался. Чувствовал, что вместе с этим именем у меня случится что-то особенное, и не к чему ждать, когда мне исполнится десять лет и пойдёт второй десяток. Пусть всё важное будет в этом году.

Вообще-то объявлений было два: одно — большое — я повесил на дверь своей комнаты со стороны коридора, а другое — альбомный лист, сложенный пополам, — для одноклассников. Положу на парту, пусть изучают. Тем более что мой лучший друг Кеша давно зовёт меня так.

— Лёва, ты чего это придумал — звать тебя Лёвычем? У меня и язык не повернётся так говорить, — удивилась мама, прочитав моё объявление.

— Понимаешь, мам, когда я Лёвыч, мне кажется, будто я взрослый.

— А не получится так, что завтра утром в твоей комнате я не тебя, а дяденьку взрослого увижу, а?

И мы засмеялись.

Кстати, на день рождения дедушка подарил мне настоящий набор инструментов, только размером поменьше, чем для взрослых, чтобы я наконец-то занялся делом!