Дом с Луною. Рассказы

Ольга Сеним

Эта книга – сборник рассказов, сложенный из постов, опубликованных автором в социальной сети ФБ в период с 2013 по 2020 годы. Посты были доработаны и дополнены. И мне бы хотелось, чтобы моя личная история жизни, приоткрытая в этой книге, оказалась полезной хотя бы одному живущему. В этом и есть её смысл.Сеним О. В.

Сестра, Машка и три котёнка

Это история августа 88-го, когда жернова больших событий приходили со скрипом в движение, а мы, малые частицы большой умирающей страны с талонами на мыло и сахар, с очередями и полуночными дерзкими телевизионными новостями, с удивлениями и принятиями других правил жизни — мы, моя странная, талантливая и, что уж там, невезучая семья, любовались закатами, дождями и наступающей осенью.

В тот год в мае у сестры с мужем родилась дочь. В это же время мама лежала в больнице, я, подросток, каждый день ездила к ней, возила кое-как приготовленное на передачи, потом через город шла к роддому сказать привет маленькой племяннице.

Безденежье. Завершение учебного года. Мы с младшим братом предоставлены сами себе. Хаос тех дней я не замечала — это была моя жизнь, где находилось место мечтам, слезам, детским рисункам и книгам — книгам взахлёб, до утра. Казалось, ещё немного, и к порогу лягут звёзды, я вышагну на палубы лёгких кораблей под парусами, мир вокруг станет светел, и прекратится бесконечный дождь.

Дождь шёл всё лето. А потом наступил август, когда маму выписали домой, и Саша, муж моей нерасторопной мечтательной сестры, наконец-то вернулся с гастролей — больше не нужно было просиживать с нею дни напролёт, и я освободилась для последних детских игр во дворе. Под ногами шуршали огромные тополиные листья и маленькие берёзовые, мы входили в хлопоты о школе, шныряли по магазинам, встраивались в очереди и обсуждали что-то своё. А история жизни сестры становилась всё более независимой от нашего дома.

Итак, поздний август. Сестра прогуливается с колясочкой, в которой спит-посапывает Маша, моя племянница. Старая часть города, вековые тополя, близость парка, пахнет осенью, и сестра с дочей движутся по знакомым ежедневным маршрутам. Недалеко Париж. Это район города, частный сектор, тихий и особенный, в тот момент заселённый цыганами, но Маришу тянет туда, и позже они станут там жить.

Как раз тогда в городе начали очищать улицы от домов-развалин, поэтому сестра катила коляску по дорогам известным, но меняющимся часто. На очередной груде бывшего дома тройное «мяу» в пятнышках и полосочках, совсем маленькие котята без кошки. А дальше случилось то, за что я безмерно уважаю свою сестру.

88-й год — это ещё не памперсы. Сменные пелёнки в сумке на ремне, сумка — на ручке коляски. Сестра самым естественным образом вытряхивает прокипячёные и поглаженные детские вещи к спящей Машке, блохастых орущих котят — в пелёночную сумку, и домой.

Вечером, наведавшись к ним в гости, я увидела следующее: сидит Мариша в кресле в их коммунальной комнате, кормит грудью дочь, рядом в ногах три серых, чистых и сытых полосатых комочка, которые о чём-то мурчат.

Несколько слов об их жилье. Первый этаж старого деревянного дома, сырость. Потолок под соседским фортепиано в углу просел неимоверно. Проваливающийся пол в санузле, там крыса под досками опять родила, и крысята пищат, как любые дети, искренне и громко. А ещё крысы постоянно оставляют следы на кафельной плитке и раковине и таскают дефицитное талонное мыло. В общей кухне на столе соседки ковёр из тараканов на вчерашних объедках. Сама соседка — выжившая из ума старушка, обрезает бельевые верёвки с пелёнками молодой семьи. Старушка против — против мира, детей, против жизни. Ей очень плохо, так, что не удержать в себе, «плохо» плещет через край, прорывается к живым скандалами и некрасивыми поступками. Таковы будни того времени моей сестры. Поэтому котята — это скорее гармонизация хаоса, чем внесение ещё большей неразберихи в их тогдашнюю жизнь.

Чуть позже, когда те малыши были розданы, на Маришу с Машкой-в-коляске в одну из прогулок выбросили собаку с пятого этажа. Собака упала в кусты, но осталась жива. Конечно, её приняли, начали лечить, дали имя. И ещё была какая-то кошка, уже не помню подробностей. А сестра только тихо улыбалась среди этого перемещения причин и следствий, кормила кого-нибудь, провожала, встречала. Не слушала укоров и насмешек, и всё у неё было хорошо. Правда, перестала петь.

Потом умерла та злая соседка, и ещё сорок дней в их квартире творилась мистика с летающими вазами, бельевые верёвки рвались сами собою, и без особых причин падала посуда.

Она всё-таки надорвалась — чуть позже, жизнь надломила в ней что-то, нежность ушла из голоса, а сила глаз стала беспощадной и холодной.

К ним пришла большая квартира, случился развод и неуход, родился третий ребёнок — сын, произошла пара чудесных исцелений и много ещё чего. Мы отдалились и однажды перестали понимать друг друга. Да и сестра больше никого не спасает, милосердие её сердца истощилось однажды, и родник пересох. Но жалко именно песен, тех, что пропали в конце восьмидесятых. Моя сестра очень хорошо их пела, очень хорошо.