Путь подкидышей. Книга первая. Грош

Ольга Родионова, 2010

Если тебе исполняется 18 лет и ты оборотень, в день осеннего равнодействия тебе придется выйти на Большую Охоту и быть убитым. Или убить. Отвертеться не удастся.Если ты – лорд, глава Департамента Тени и родной племянник короля, а король стар и болен, тебе придется тащить на себе все дела угасающего королевства, окруженного со всех сторон непроходимой пустыней. А еще разбираться с интригами скучающей аристократии и присматривать за упрямой и независимой принцессой.Если ты принцесса, тебе жизненно необходимо разобраться в тайнах метаморфозиса, столетиями поражающего жителей королевства, поддержать друзей и спасти одного ничем не примечательного студиозуса. И при чем тут королевская кровь?

Глава 1

Щепка. Эта щепка, зазубрина в обглоданном подоконнике, в который раз впилась ему в джинсы. Грош поерзал, отцепляя штанину, и снова с тоской уставился на силуэты башенок и шпилей Старого Города, совсем черные на фоне последних золотисто-алых с пеплом мазков заката.

— Что ты там увидел, сынок? На что ты смотришь?..

Мама, как всегда, подошла неслышно и теперь с тревогой заглядывала ему через плечо.

— Ведь еще не время, Грошик?.. Не время?..

От этой тоскливой, жалобной неуверенности в мамином тихом голосе у него заболело в груди, обожгло совсем как тогда, когда действительно время, — точно сотни острых слипшихся перьев рвались наружу, прорывая тонкую смуглую кожу. Грош поморщился, и это не укрылось от маминых глаз, она подалась к нему, заглядывая в лицо. В последние дни мать ходила за ним по пятам, как будто каждую минуту ждала беды.

Ну, правильно. Приближалось время, а ему в прошлом месяце исполнилось восемнадцать.

— Они еще не объявляли Охоту…

Она присела на обшарпанную дубовую скамью, единственную мебель в доме, которую он не сумел толком обгрызть, и расправила на коленях темно-синюю юбку. Сколько раз он выл, зарываясь в эту самую юбку, с тех пор, как ему исполнилось пять лет… Грош проглотил тяжелый комок в горле. У матери никогда не было денег на себя, она вечно искала какие-то лекарства, знахарские травы, тратила на них все, что зарабатывала стиркой и глажкой. Некоторые из этих трав, впрочем, немного помогали. Но у них с мамой из-за всей этой канители даже тиви не было.

— Ты ведь родился совершенно таким, как другие дети. Ничто не предвещало… Я помню, как лекарь сказал: «Ну, с первенцем тебя, Магда!.. Хороший, здоровый парень!» И другие врачи, из комиссии, подтвердили… Ни одного признака! Ни одного. Ты даже ничем не болел. Другие-то детишки болели, а ты никогда. Соседки мне завидовали.

Грош слышал это тысячу раз. Ему хотелось уйти из комнаты, но закат притягивал его, и рассказ матери против воли притягивал его — рассказ о тех счастливых днях, когда он был совсем как другие дети, только ничем не болел.

— Сынок…

Мать еще раз без надобности расправила ветхий подол. Она нервничала, он чувствовал это.

— Я никогда тебе не рассказывала… Послушай меня, пожалуйста.

Грош сполз с подоконника и присел на пол у ее ног. Она привычно запустила пальцы в его густые мягкие волосы и стала поглаживать ото лба к затылку — жест, знакомый ему, как гул стиральной машины, запах стираного белья и крепкого кофе по утрам.

— У моей старшей сестры Эсты был сын… Такой, как ты. Ну, ты понимаешь. Только он был старше на десять лет. Она была сильная женщина. Такая сильная, какой я никогда… никогда не смогла стать. Она… делала все, чтобы сын ее ненавидел. Наказывала его. Била. Всегда разговаривала с ним грубо и резко. Кричала, ругалась. Никогда не приласкала… не пожалела. Понимаешь, сынок? Она хотела, чтобы, когда придет время, он не бросился на улицу и не погиб… во время Охоты. Чтобы он нашел жертву… ненавистного человека… прямо у себя дома. И прошел инициацию. И стал, как все. — Пальцы на затылке стиснули прядь волос так крепко, что сделалось больно. — Она хотела, чтобы он остался жив.

Грош резко вывернулся из-под ее руки и уставился матери в глаза.

— У нее… у нее получилось, — быстро закончила она и опустила голову. — Сынок… Я хочу, чтобы ты…

— Нет!..

Он хотел вскочить на ноги, но знакомая дрожь немедленно начала колотить худое тело. Слезы, как расплавленный сургуч, обожгли глаза. Грош стиснул кулаки и попытался прикусить прыгающие губы.

— Что ты говоришь?.. Как ты можешь мне такое говорить?..

— Сыночек!

Магда быстро прижала голову сына к груди, стала гладить мокрое пылающее лицо.

— Успокойся, сыночек. Я сейчас… я свежий болотник заварила. Сейчас принесу. Посиди.

Запах болотного корня, доносившийся из кухни, усилился, когда она внесла в комнату исходящую паром кружку. Грош хотел взять — и не смог, пальцы тряслись, как сумасшедшие. Мать сама поднесла горячий напиток к его губам, он глотнул, тепло разлилось в груди, и он почти сразу почувствовал, что дрожь немного унялась.

Магда осторожно обняла тощие плечи сына, притянула к себе и стала баюкать, раскачиваясь вместе с ним.

— Я пыталась, — шептала она ему в макушку. — Я тоже хотела, как она… когда ты первый раз… Но ты был такой маленький. Такой родной. И тебе было очень больно. Как я могла?.. Я не могла. А потом — ты помнишь? — когда ты рос, становился старше… Я все время пыталась научиться обижать тебя. Придираться по мелочам. Разговаривать с тобой, как с чужим. Но ты был такой хороший, послушный мальчик. Тебя совершенно не за что было ругать и наказывать. И эти приступы раз в полгода… Я не могла оставить тебя мучиться одного. Понимаешь?.. Прости меня, сыночек. Я оказалась слабой и глупой. Сейчас тебе было бы легче, если бы я… если бы ты…

— Мама, замолчи, — он едва шевелил губами, болотник действовал безотказно. — Я не хочу это слышать.

Она покорно замолчала, слизывая слезы, непрерывно текущие по щекам, и продолжая баюкать его, как маленького.

— Как я устал, — сказал он уже невнятно. — Мама, как я устал…

— Поспи, — прошептала Магда еле слышно. — Поспи пока… еще не время.

Перья. Перья. И лапы. Когти правой уже прочертили глубокую полосу в стене. Позвоночник выламывает невыносимая боль, кости черепа наполнены кипящим свинцом, перед глазами алое, и жжет, жжет.

— Сыночек!..

Он попытался взлететь, ковыляя, добежал до двери, ударился о стену и упал.

— Аааа…

Хвост хлещет по бокам, по атласной шкуре, мускулы беспорядочно сокращаются, жилы рвутся. Крылья распахиваются и опадают в судороге. Лапы молотят воздух. Еще чуть-чуть… Еще несколько секунд он выдержит…

— Грррма-мааааа!..

Теперь только клекот. Лицо уже изменилось, кости вытянулись в клюв, височные перья топорщатся в последнем усилии. Грифон, шатаясь, встает. Женщина плачет в углу.

Время.

* * *

Лорд Анджело, слегка отодвинув тяжелую бархатную портьеру, рассеянно рассматривал закат и графически четкие силуэты шпилей. Крыши, крыши. Побитая ветрами и временем черепица. На юге, в Малиновке, чем ближе к городской стене, тем сильнее понижаются крыши — там теснятся хибарки простонародья, выстроенные в незапамятные времена, и взрослый человек, встав посреди улицы и раскинув руки, может коснуться пальцами двух противоположных стен. На Северном Краю, наоборот, дома напоминают скучные многоэтажные коробки, чем ближе к стене, тем выше, но и это тоже пристанище простонародья и бедноты. На востоке стоит Монастырь, предельно обособивший свои владения от остального города. За Монастырем, после монастрыских полей и заброшенных корпусов медеплавильной фабрики, расположен научный комплекс Меори Ду и одинаковые коттеджи его сотрудников. Еще дальше — по берегам Нерети теснятся рыбацкие деревушки, Стена в тех местах содержится плохо, местами ее верх обвалился, ветер с той стороны приносит заразу, и жители часто болеют. На западе Альквисты лепится грязная и темная Отчаянная слобода, рассадник криминала.

Под самой городской стеной никто не живет, кроме бродяг, а дальше, за стенами, лежит Сушь. Иногда лорды, маясь от скуки, выезжают туда, за пределы Альквисты, чтобы помериться отвагой и выносливостью. Мало кто может выдержать мотоциклетную поездку по Суши более двух часов. И пока еще никто не превзошел в этом его, лорда Анджело, любимого племянника короля.

Анджело должен во всем превосходить это придворное барахло, изнеженных рыцарей принцессы Алтын, — слишком много слухов ходило по Альквисте по поводу его происхождения, слишком много золота и нервов было истрачено, чтобы слухи заглохли. Теперь никто не смеет даже намекать на то, что Анджело не родной племянник Ибриса Восьмого.

В этом городе, полном проклятых оборотней и тупых торговцев, Анджело единственный, кто способен заменить короля, когда тот покинет престол. Даже сам король это понимает.

Ничего… скоро сезон Большой Охоты. Рыцари в очередной раз почистят Альквисту от поганой заразы. Конечно, тех, кто успеет пройти инициацию, трогать не будут, — зачем разбрасываться сильными и выносливыми гражданами? Убьют только слабых, не способных достаточно быстро выбрать жертву и пролить кровь.

Лорд Анджело стиснул зубы, опустил край портьеры и шагнул к столу. Не глядя, нашарил пульт и включил серебристый экран, занимающий полстены. Последняя модель. Их пока выпустили только два экземпляра — один для короля, другой для принцессы. Но Алтын не любит новшеств и уступила свой тиви двоюродному братцу.

Экран осветился, появилось очаровательное личико Ми Ю, фаворитки главы Сената лорда Кевина.

–…освоение южных пределов Суши, — сказала Ми Ю и улыбнулась. — На этом новости королевства окончены, благодарю за внимание.

Музыкальная заставка, которая раздражала Анджело невероятно, возвестила о начале сериала «Горький парк» — очередная бодяга о влюбленном рыцаре и девушке-оборотне. Кстати, девушек-оборотней не бывает. Парков, если уж на то пошло, тоже не бывает. Во всяком случае, в Альквисте.

Анджело швырнул пульт в кресло и похлопал себя по карманам джинсов, ища зажигалку.

Невероятно, но он, кажется, опять оставил ее… где? Скорее всего, в Афракских банях. Способность терять зажигалки у лорда Анджело была удивительная. Даже дареные, от фавориток, — золотые, усыпанные бриллиантами, серебряные с эмалью, сентиментальные агатовые с его инициалами золотом. Дамы обижались. Но это даже полезно, иначе рано или поздно каждая из них начинала о себе слишком много воображать.

Анджело прошагал в спальню и нашел на тумбочке у кровати дешевую зажигалку «Дромадер», присланную вместе с коробкой одноименных сигарет табачной фабрикой на прошлой неделе. Зажигалка была дрянь, одноразовая, но работала пока. Лорд прикурил вишневую сигарету, невнимательно прислушиваясь к голосам из тиви.

–…это неправда, Эдвард!..

— Я сам слышал.

— Она лжет. Ты можешь спросить у моих соседей…

Кстати, о соседях. Лорд Анджело повалился на кровать, не снимая высоких сапог тонкой выделки, прямо на шелковое покрывало. Альквисте повезло с расположением. Другие королевства, республики и даже островные империи давно перегрызлись между собой и продолжали постоянно воевать, тогда как Альквисту от соседей надежно защищала Сушь. Давнее проклятье обернулось выгодой. Так всегда бывает, если правильно подойти к вопросу.

— Майлорд?..

Голос горничной прорвался сквозь плаксивый бубнеж тиви. Девушка не посмела войти и окликала своего господина от дверей кабинета.

— Майлорд, к вам дама…

На мгновение сердце Анджело замерло от невероятной надежды, он рывком сбросил ноги с кровати и вскочил, но тут же одернул себя: Алтын никогда не посещала его. И не держала за родственника. Была рассеянно-вежлива и прохладна, в точности так же, как с другими лордами двора.

— Что за дама? — спросил он резко, вырастая в дверях спальни.

Горничная вздрогнула: они все боялись его до обморока, хотя ничего страшного в облике лорда Анджело не было. Наоборот, он был красив. Сказочно красив, если быть точным.

— Она желает сохранить инкогнито… простите, майлорд. На ней капюшон и темные очки. Я не разглядела лица. Простите меня, майлорд.

Голос у девчонки ощутимо дрожал. Придется дать выволочку Астании, она совсем перестала муштровать горничных. Сколько раз говорить: они должны быть невозмутимы и точны. Невозмутимы и точны. Никаких эмоций. Я не для того их держу.

Анджело посмотрел на трепещущую девчонку и поморщился. Говорят, в Меори-Ду уже изготовлен образец горничной из полимеров. Надо бы заказать.

— Зови. И убирайся. Не забудь сказать Астании, чтобы наказала тебя — ты не умеешь держать себя в руках. Это недопустимо.

— Да, майлорд, — ответила горничная покорно и сделала глубокий книксен. Мелькнули нежные коленки из-под приподнятой по всем правилам юбочки. Святой Угол, а коленки у девчонки выше всяких похвал. Пожалуй, можно было бы ее и не наказывать…

— Иди. Я тебя прощаю.

Горничная исчезла мгновенно, точно растворилась в воздухе. И почти сразу вошла Кристиана, — конечно, это была она, кто еще станет наводить тень на плетень с такой тщательностью. Огромный капюшон изысканного плаща от Лори почти полностью скрывал тонкое лицо, дело довершали черепаховые очки «Мурье» с темно-сизыми стеклами. Цвет стекол идеально сочетался с толстым шелком плаща, переливавшегося всеми оттенками голубиного крыла. Несколько маленьких скромных бриллиантов украшали оправу и пуговицы. Кристиану отличал великолепный вкус. И сказочное богатство, кстати.

— Майлорд, — произнесла она ледяным голосом, призванным показать, как она сердита.

— Майледи, — ответил Анджело в тон и, преувеличенно склонившись, поцеловал узкую кисть в шелковой сизой перчатке, показавшуюся из широкого рукава.

Кристиана опустилась в кресло и откинула капюшон. Огонь хрустального светильника на письменном столе заиграл на темных, тщательно разбросанных по плечам локонах.

— Выключите это, — она шевельнула тонкими пальцами в сторону экрана.

— Я не могу, майледи, вы сидите на пульте.

Лордесса на мгновение застыла, затем медленно поднялась и посмотрела на кожаные подушки кресла так, точно села на ядовитую жабу. Анджело, пряча усмешку, подхватил пульт и выключил «Горький парк» на полуслове.

— Благодарю вас, — сказала Кристиана со всей возможной язвительностью и снова села. Она всегда садилась так, словно, наконец, изнемогла под тяжестью атмосферного столба и сейчас погибнет, слишком хрупкая и изящная для этого грубого мира.

В кабинете повисло молчание.

Что касается Анджело, то он-то лично мог молчать хоть до Третьего Пришествия — в этом ему не было равных. Он держал паузу не хуже гениального Ли О, и притом не позволял собеседнику догадаться, чем, собственно, его молчание вызвано.

Кристиана не выдержала первой.

— Вы не пришли на парти к лорду Ро.

Анджело пожал плечами и повалился в кресло напротив.

— В самом деле. Я совсем забыл.

Она метнула в него гневный взор.

— Меж тем вы обещали! Я отказала Эльгвану, который был бы счастлив сопровождать меня, и в результате болталась там одна, как цветок в сточной канаве!

Ее хорошо модулированный голос взметнулся к потолку.

Анджело внезапно ощутил сильнейшее желание сжать пальцы на ее точеной шейке и давить до тех пор, пока лордесса не перестанет вопить. Он не выносил, когда женщины повышали голос.

— Вы молчите, майлорд? — Кристиана сорвала очки, и он увидел яркие серые глаза в изумительно пушистых, мастерски оформленных ресницах. На гладких веках поблескивал тончайший слой серебряной пудры. Лордесса была хороша в гневе. Впрочем, она всегда была хороша.

— Вы молчите?!

— Молчу, майледи.

Анджело откинулся в кресле и прикрыл глаза. Возникла неприятная пауза. Потом лордесса выпрямилась и сказала голосом, в котором отчетливо звенела сталь:

— Могу ли я понимать это так, что между нами все кончено?

— Как пожелаете, майледи.

Он с трудом заставлял себя отвечать ей. Ему хотелось, чтобы она ушла. Знакомая дрожь подбиралась к самому сердцу, и Анджело приходилось делать над собой усилие, чтобы Кристиана ничего не заметила. Он стиснул подлокотники кресла.

Лордесса встала.

— Я ухожу. Прощайте, майлорд.

— Прощайте, майледи.

Он не поднялся проводить ее, даже не открыл глаз, только прислушивался к шелесту плаща и стремительным удаляющимся шагам. Потом снял трубку внутреннего телефона и сказал, сдерживая стук зубов:

— Астания, принеси мне отвар болотного корня.

Глава 2

–…единственным возможным ответом является разработка и ввод в эксплуатацию машины Судного дня. То есть, такого устройства, которое превратит планету в необитаемую. Подобное устройство технически возможно, — например, наземная кобальтовая бомба мощностью 100 гигатонн, взрыв которой сделает уровень радиации и прочие условия на планете такими, что любая высокоорганизованная белковая жизнь на ней будет невозможной…

— Мама, выключи ты это радио!..

Грош перевернулся на другой бок и натянул одеяло на уши. Радио забубнило тише: мама просто убавила звук, но не выключила идиотскую передачу совсем. Она любила слушать новости и политические дебаты. Грош их ненавидел. Особенно по утрам.

Он повозился, устраивая себе гнездо из одеяла, надеясь подремать еще немного перед колледжем. Все равно первой пары не будет: кайн Эйхман уехал на дальние окраины пропагандировать за свою кандидатуру в Сенат. За каким чертом королю нужен этот Сенат, совершенно непонятно, но наш правитель хочеть слыть просвещенным монархом. Хотя все равно всем заправляют лорды.

— Сынок, ты опоздаешь.

Грош застонал: она опять прибавила звук. Политические дебаты закончились, и теперь из динамика на кухне неслась веселенькая песенка «Поцелуй меня, мой оборотень». Что-то у мамы некстати проснулось чувство юмора.

Грош встал и в трусах прошлепал в ванную. На стене в коридоре зияла свежая рытвина: он вчера все-таки долбанул клювом, вечером придется шпаклевать и закрашивать. Правая нога болела. Мрачно глядя на себя в зеркало, Грош взял зубную щетку и ополоскиватель и принялся сосредоточенно чистить зубы. Ополаскиватель вонял земляникой. Химически чистый запах вызывал в памяти освежитель для выгребных ям.

— Ты не торопишься, — заметила мать кротко, наливая ему кофе.

— У меня нет первой пары, — проворчал он и нехотя откусил кусочек тоста с малиновым джемом. Как всегда, наутро после приступа есть не хотелось.

— Я погладила тебе твой форменный сюртук…

— У него же на локте дырка.

— Я зашила. Совсем не видно.

— Спасибо, ма.

Грош тяжело вздохнул и отодвинул тарелку с тостами.

— Грошик…

— Я не хочу.

— Ну, пожалуйста. Тебе нужно поесть. Ты совсем худой.

Грош молча встал из-за стола и пошел одеваться. Выглаженный сюртук, униформа студента, висел на спинке стула, брюки были аккуратно разложены на застеленной кровати — пока он умывался, мама успела прибрать за ним.

Он натянул черную майку с фальшивым лейблом фирмы «Лори» на плече, потом брюки с двумя наглаженными стрелками. Гладить лучше, чем его мать, не умел никто в округе. Стрелки были идеально параллельны. Грош надел сюртук, одернул полы и вышел в переднюю, чтобы причесаться перед большим старым зеркалом напротив входной двери. Сюртук парадоксальным образом скрывал его худобу и делал фигуру подтянутой и строгой, как у рыцаря гвардии. А латка на локте была совсем не заметна.

Дешевый пластмассовый гребень лежал на положенном месте на столике под зеркалом, хотя прошлый раз он закинул его за диван.

Грош расчесал спутанные пряди и поморщился: вчера после приступа мать помогла ему помыть слипшиеся волосы, и он так и уснул с мокрой головой, в результате сегодня волосы торчали во все стороны безумной копной и никак не желали ложиться как положено.

— Мам, у нас есть желатин?..

Магда, точно ждала этого вопроса, возникла в дверях своей спальни с розовым флаконом: «Жидкий желатин О Шу — лучшее средство для укладки. Здоровый блеск и послушность».

— Давай я тебе помогу.

— Ну, мам, я же не маленький…

— Мне приятно тебя причесывать, сынок.

«Здоровый блеск и послушность» сделали свое дело — волосы лежали аккуратной волной, спускаясь немного ниже плеч, ровно до эмблемы колледжа на левом рукаве, как и положено по форме.

— Спасибо, мам. Я пошел.

Грош закинул за плечо кожаный планшет — страшно подумать, сколько брюк и сорочек мать перегладила, чтобы купить эту дорогую вещь, — и побежал вниз по лестнице, привычно перепрыгивая через глубокие выбоины на пятой и восемнадцатой ступеньках.

До Первого Публичного Его Королевского Сияния Колледжа для юношей идти было совсем недалеко. Девчачий колледж — Заведение для барышень имени Ее Сверкающего Высочества Принцессы Алтын — располагался через дорогу. Цвета принцессы, блю ройял и золото, преобладали в оформлении нарядной вывески. Первый Публичный выглядел куда скромнее — его вывеску украшала только серебряная насечка на черной доске с названием колледжа. Серые сюртуки заполонили улицу — студенты второй ступени походили на мышей, озабоченно спешащих в одном направлении. Барышни уже давно сидели на занятиях — это только в Первом Публичном сегодня не было первой пары.

Впереди двое публичников с настоящими лейблами «Лори» на плечах изводили третьего — дохленького Виза Бакстера, еще с первой ступени бывшего всеобщим посмешищем за сильную гнусавость, вызванную плохо зашитой в детстве заячьей губой. Тот, что шел слева, через каждые пять-семь шагов выбрасывал вперед ногу и цеплял Бакстера, заставляя его споткнуться. Правый ловил начавшего валиться Виза и толкал его к стене. Бакстер семенил, безуспешно пытаясь оторваться от преследователей, и втягивал голову в плечи.

Грош стиснул зубы и в несколько широких шагов догнал троицу.

— Отстаньте от него.

Парочка остановилась, а Бакстер пригнулся и, виляя, как заяц, бросился прочь. Он даже не обернулся посмотреть на своего заступника.

— Купер, — протянул левый. — Тебе жить надоело, да?

— Ему надоело, — подтвердил правый. — Особенно после вчерашнего собрания.

Вчера на собрании Совет колледжа принял решение о взимании месячной платы со студентов. Грош так и не сказал матери об этом — ясно было, что учиться он мог, только пока колледж был бесплатным.

Он шагнул с тротуара на мостовую, намереваясь обойти парочку, но левый немедленно встал поперек дороги, усмехаясь, как змея, почуявшая мышонка.

— Убейся об стену, Купер, — посоветовал правый. — Все равно твоя мамаша не сможет перестирать столько грязного белья, чтобы платить за колледж.

— Пропусти.

— Ага. Сейчас.

Грош смерил противников взглядом. Приходилось признать, что сейчас ему наваляют. И чего ради он вступился за Бакстера?..

— Купер, а твоя мать и нижнее белье тоже стирает? — вкрадчиво спросил левый.

— Пошел ты!

— Что он сказал?.. Эй, выкидыш лахудры, что ты сказал?

— Что слышал.

Грош слишком поздно заметил кулак, летящий ему в лицо. После приступа он всегда еще пару дней бывал немного заторможенным. Из носа, конечно, брызнула кровь.

Сюртук!..

Он развернулся и, зажимая ладонью нос, помчался к набережной. Кровь нужно сразу замыть холодной водой, иначе потом ничем не отстираешь…

Свист и улюлюканье сзади нисколько его не заботили.

Под мостом было темновато и очень сыро. Дренажные решетки забились какой-то дрянью, возле одной из них деловито копошилась крыса.

— П-ш-шла отсюда, — сказал Грош сдавленно и спустился поближе к воде. Река в этом месте была узкой и мелкой — воробью по колено, и громоздкий каменный мост над нею выглядел насмешкой над здравым смыслом.

Грош зачерпнул окровавленной ладонью воду, не слишком чистую, но холодную, поплескал в лицо, пока из носа не перестало течь, потом снял сюртук и тщательно замыл пятно. Идти в колледж в мокром сюртуке не хотелось. Он выбрался наверх там, где набережная почти всегда была безлюдной, обрамляя Рыбью Слободку. Рыбники жили дальше, между набережной и крайними домами слободы оставался довольно широкий луг, странно выглядевший посреди каменных улиц. Кое-где на нем высились старые деревья, и поэтому окрестные жители считали место кладбищем. Каждое дерево — чья-то могила. Корни плотно оплетают круглые корзины, в каждой корзине в позе эмбриона лежит покойник. Дерево питается соками мертвого тела. И, возможно, в каждом дереве живет душа умершего.

Грош присел на траву, разложил сюртук для просушки и стал смотреть на красные крыши слободы, видневшиеся за лугом. Рыбники славились тем, что в их поселении было довольно много птиц, не то что в остальных частях города. Иногда можно было даже увидеть целую стаю.

Грош прищурился в небо и потер все еще немного саднивший нос. Хоть бы не распух, мама сразу заметит, а лишние огорчения ей совсем ни к чему. Все-таки он кретин. Восемнадцать лет дубине, а дерется на улице, как школяр. Да хоть бы уж подрался, действительно, а то получил по носу и сбежал.

— Больно?..

Грош от неожиданности дернулся, как пойманная рыба.

— Что?

— Я спрашиваю: больно тебе?

Перед ним стояла девчонка… нет, скорее, барышня, в простом джинсовом сарафане с медными клепками и алом свитере с длинными, до кончиков пальцев, рукавами.

— Я все видела, — объявила барышня и села на траву, аккуратно расправив джинсовый подол. — Ты молодец. Как тебя зовут?

— Купер, — растерянно сказал Грош. — Купер Грош. А зачем тебе?

— Ну, надо же знать имя. — Барышня заложила за ухо прядь каштановых, с медным отливом, волос и посмотрела в сторону Рыбьей Слободки. — Птиц высматриваешь?

— Ну… да.

— Они сегодня не прилетят.

— Откуда тебе знать?

— Знаю. — Она покосилась на его нос. — Распух немного. Давай залечу.

— А ты умеешь?

— Училась. Можно попробовать.

Грош недоверчиво отодвинулся. Знаем мы этих сестер-недоучек.

–Ты что, из Заведения для барышень? Что-то я тебя никогда не видел…

— Это потому что я старше. Я уже закончила четвертую ступень. Ну, давай твой нос, не бойся. Хуже не будет. У меня магистерская степень по сестринству.

Просвечивающая на солнце ладонь приблизилась к его лицу, и Грош почти сразу ощутил тонкое покалывающее тепло. Саднящая боль мгновенно утекла в сложенные лодочкой розовые пальцы, барышня стряхнула ее в траву и улыбнулась.

— Ну, вот, а ты боялся. Говорила же. Теперь совсем ничего не заметно.

Грош потрогал нос пальцем и неуверенно хмыкнул.

— Да… спасибо.

Он хотел спросить, как зовут барышню, но постеснялся. Имя просто так называть нельзя, имя — это метка. Фамилию — еще куда ни шло. Он-то назвал себя просто потому, что растерялся.

Барышня без всякого стеснения разглядывала его лицо.

— Красивые у тебя волосы. И лежат так аккуратно. Жидкий желатин?

Грош почувствовал, что краснеет.

Внезапно он вспомнил, что без сюртука, и фальшивый лейбл «Лори» на плече хорошо заметен. Лучше бы уж никакого лейбла, чем явная подделка. Наверное, он выглядит дешевкой перед этой рыжей.

— А почему у тебя такие черные глаза? Ты обротень? — неожиданно спросила рыжая.

Грош вскочил, подхватил сюртук и планшет с травы и быстро пошел прочь.

— Куда ты?.. — послышалось за спиной. — Грош, погоди!.. Куда же ты?.. Не сердись!

Но он не обернулся.

Глава 3

Принцесса Алтын редко капризничала. У нее вообще был легкий характер. Даже своих многочисленных служанок она никогда не гоняла, как все лордессы, и горничные платили ей преданностью, граничащей с обожанием.

Но сегодня день с утра не задался. Рыжая Ло, любимая камеристка Ее Сверкающего Высочества, вернулась в людскую залу расстроенная: принцесса выплеснула свежесваренный кофе за окно и отказалась отвечать на встревоженные вопросы камеристки.

— Может быть, у нее лунное недомогание? — озаботилась старшая горничная Ева: ей предстояло прибирать спальню принцессы как раз через пятнадцать минут.

Ло фыркнула и встряхнула медной челкой, как пони, которую кусают мухи.

— Я знаю цикл принцессы, как свой собственный, никакого «лунного недомогания» у нее нет! И она не поссорилась с Его Величеством — они не виделись с прошлой пятницы. Мне кажется… — Ло понизила голос.

Звонок внутреннего телефона не позволил ей сообщить подругам, что именно ей кажется. Камеристка схватила трубку и быстро-быстро закивала.

— Да-да, Ваше Сверкающее… да, я все поняла. Иду.

После этого она сделала невыносимо загадочное лицо и умчалась в покои. А когда вернулась, ничего никому не рассказала, как ее ни упрашивали. Недаром же она была не просто камеристкой, а любимой камеристкой принцессы.

Магда, растерянно прислонясь к косяку, смотрела на хорошенькую, аккуратно одетую барышню, стоящую перед ней.

— Купер Грош, — терпеливо повторила барышня и сверилась с бумажкой, зажатой в руке. — Градская, семь. Не правда ли, он здесь живет?

— Да, здесь, — Магда недоверчиво кивнула и, наконец, отлепилась от косяка. — А что случилось?.. Он сейчас в колледже…

— А, он еще не вернулся, — барышня разочарованно вздохнула. — Тогда я пойду. Может быть, встречу его по пути. До свидания.

Она повернулась и запрыгала вниз по лестнице.

— Осторожно, — запоздало крикнула Магда ей вслед. — Там ступеньки…

— Я знаю — пятая и восемнадцатая, — звонко донеслось снизу. — Спасибо, кайне Купер!..

Дверь парадного внизу коротко хлопнула, и от этого звука у Магды почему-то сжалось сердце.

Грош слонялся по улицам. Утром охранник на дверях колледжа сообщил, что на занятия с сегодняшнего дня велено пускать только по предъявлению квитанции об оплате месячного курса. Квитанции неоткуда было взяться, и Грош пошел бродить, раздумывая, где бы найти работу. Он не стал звонить матери, во-первых, потому что не хотел ничего ей говорить, пока не отыщет заработка, а во-вторых, потому что у него не было квотера на таксофон. Желудок с утра взывал о пище: за завтраком Грош вяло съел один-единственный тост и теперь жалел об этом со всей страстью юного голодного существа. Часа в два он ткнулся в чайную лавку с игривой надписью «Чай Кофе Потанцуем» над входом, чтобы справиться, не нужны ли хозяину работники на склад. Хозяин оглядел его критически и сказал:

— Начало работы — три часа пополуночи, конец — три пополудни. Оплата — половина ибриса золотом.

— В день? — глупо спросил Грош.

— В неделю, — отрезал хозяин. — Ты что, сумасшедший? Это же алтынный золотом! Хорошая цена за неквалифицированный труд. Я готов платить ее только потому, что ты горожанин. У меня афраки работают за алтын в месяц.

— Нет, спасибо, я поищу что-нибудь получше, — отказался Грош.

— Зря, — бросил ему вслед хозяин. — Работы в городе нет. К концу недели ты вернешься сюда, но тогда цена будет другой.

Грош вышел из лавки и огляделся. Из кафе напротив выпорхнула стайка курсисток, пожирающих горячие пирожки. Грош проглотил голодную слюну и отвернулся. И тут же попался: на его плечо легла легкая рука, и смутно знакомый голос весело произнес:

— Хайя, Купер!.. Я так и знала, что ты прогуливаешь занятия.

В руках у вчерашней барышни исходил мясным соком совершенно замечательный пирожок в промасленной салфетке. Грош отодвинулся и стал смотреть под ноги, стараясь не вдыхать умопомрачительный запах.

— Ты на меня сердишься? — огорчилась барышня. — Не надо. Что ты такой мрачный?

Она схватила его за руку и потянула за угол, в одну из плохо освещенных подворотен.

— Я думаю, ты просто проголодался, — в ее глазах не было никакой насмешки, одно сплошное участие. — Вот, возьми, я его специально для тебя купила. Куплю, думаю, пирожок, а то Купер болтается с утра по улицам голодный…

Она больше не называла его по имени, и ему от этого было немного легче. Очень хотелось взять пирожок, но самолюбие не позволяло.

— Возьми, — настойчиво сказала барышня. — Это же всего лишь пирожок! Ну, бери скорее, а не то обижусь.

Грош представил, как он будет жевать этот пирожок у нее на глазах, капать соком, и есть ему моментально расхотелось.

— Я отвернусь, — тихо сказала барышня, не глядя на него. — Не стесняйся. Все люди иногда едят. Даже король.

— Ты-то откуда знаешь? — Грош взял пирожок и впился в него зубами. Барышня старательно смотрела в сторону. Пирожок кончился очень быстро, от него осталась только промасленная салфетка, и Грош поискал, куда бы ее бросить.

— Вот там мусорный чан, я видела, — барышня махнула рукой по направлению к светлому пятну двора за мрачной аркой подворотни. — Пойдем.

Дворик был квадратный, не проходной, на вымощенном старым кирпичом пятачке у парадного стояла гнутая железная скамья. Грош кинул скомканную салфетку в мусорный чан за ветхой дверью и неловко сказал:

— Спасибо.

Они присели на скамью. Где-то наверху кровельщик усиленно громыхал проржавелой жестью. Плакал чей-то младенец.

— Ты не спрашиваешь, как меня зовут? — барышня покосилась на Гроша из-за тяжелой волны каштановых волос. Во дворике света было мало, и медный отлив в ее волосах был почти незаметен.

— Где ты воспитывалась, что говоришь имя каждому встречному-поперечному? — буркнул Грош, стараясь не встречаться с ней взглядом.

— Ты же не каждый, — возразила барышня. — И ты сказал мне свое имя.

— Как это я не каждый? — Грош чувствовал себя неловко. — Именно что каждый. Встречный-поперечный. А имя я тебе сказал случайно. Я не хотел — само получилось.

— Случайно?.. Случайно? Ну, прости…

Барышня вдруг как-то потускнела, вскочила со скамейки и, не успел Грош подняться следом, исчезла в подворотне под аркой.

Он растерянно пошел за ней, ускорил шаг, почти побежал, но, когда достиг улицы, рыжей нигде не было видно. Грош подумал, что она, возможно, зашла в кафе, но за весело сверкающими стеклами широких окон виднелись белокурые, соломенные, вороные головки совсем других барышень — ни одной с медным отливом.

— Ищешь кого?..

Грош оглянулся — седой неопрятный нищий в драных солдатских башмаках, из которых торчали грязные пальцы, смотрел на него со своего места под стеной чайной лавки. Место явно было насиженным — старик удобно расположился, подстелив под худую задницу старый газетный лист, в войлочной шапчонке перед ним посверкивали медные грошики, пара тусклых квотеров и даже один алтын.

Грош неопределенно качнул головой.

— Да нет… я так, просто.

Тусклые глазки старика внимательно смотрели ему в лицо.

— Э, да ты, парень, из этих…

Грош дернулся, но старик успокаивающе качнул головой и продолжил:

— Из студиозусов, я говорю. А чего не на занятиях?

— Работу ищу, — неожиданно для себя сказал Грош. — Из колледжа выперли. За неуплату.

— Работу? — старик пожевал губами, потом, почти не повышая голоса, окликнул: — Эй, Толстый.

Грузный охранник у дверей кафе как-то слишком поспешно пересек узкую улочку.

— Чего тебе, Братт? Есть хочешь? Кофе принести?

— Твоему хозяину нужен работник.

Старик не спрашивал, а утверждал. Толстяк растерянно пожал плечами.

— Я не знаю, Братт. Я спрошу… вроде бы, никого не искали…

Старик посмотрел ему прямо в глаза, и охранник совсем смешался.

— Твоему хозяину нужен работник, — повторил нищий раздельно. — Скажи ему.

— Я… сейчас, — закивал толстяк. — Сейчас скажу, Братт…

Он с неподобающей прытью помчался через улицу, скрылся за дверью кафе и через минуту высунулся снова, услиленно маша рукой.

— Иди, — сказал старик Грошу и слегка усмехнулся. — Чего встал?

Грош, растерянный не менее охранника, на шатких ногах вошел в кафе и сразу столкнулся с хозяином — высоким седоватым кайном в щегольском желтом платке на яйцевидной голове.

— Считать хорошо умеешь? — спросил хозяин без предисловий. — Студент? Встанешь на кассу. Работа с девяти до шести. Начинать завтра. Оплата алтын. В день.

— Спасибо, — Грош ошарашенно кивнул и вышел на улицу. Нищего не было видно — ушел куда-то. Солнце уже слегка склонялось к закату, и Грош понял, что пора бы появиться дома. Матери он ни про колледж, ни про неожиданно свалившуюся на него работу говорить не собирался.

По пути к дому он встретил расклейщика афиш в заляпанном джинсовом комбинезоне. Тот мазал клеем каменную тумбу на углу, уже покрытую толстым слоем размытых дождями афиш и листовок торговых обществ, пестрых реклам гадалок и частных объявлений граждан.

Грош остановился и подождал, пока парень разгладит огромный яркий лист.

«Большая Охота!

Начинается подготовка к празднику Большой Охоты!

Граждане Альквисты! Ваше счастье в ваших руках!

Убей оборотня — спаси человечество!»

Грош не стал разглядывать безумные картинки, сопровождавшие текст. Он и без них знал, как выглядят оборотни в глазах честных горожан. Все ускоряя шаги, он направился прямиком домой, чтобы успеть до заката. Ему исполнилось восемнадцать — а это значит, что приступы теперь могли застать его когда угодно и где угодно.

До праздника Большой Охоты оставалось три месяца.

Глава 4

— Доложи обо мне.

Лорд Анджело по случаю визита к принцессе сменил узкие джинсы на форменные рыцарские брюки с двумя заглаженными стрелками и белый сюртук Кавалера Тени, почти без украшений, так — пара значков, отмечающих заслуги перед королевством, и только. Ему не требовалось украшений, — не одна Ло, но и все горничные и служанки сходились в одном мнении: племянник короля был самым красивым лордом в Альквисте.

Прямые серебряные волосы он сегодня собрал в конский хвост, открыв чистый лоб с такой гладкой кожей, какой могла позавидовать любая лордесса. Тщательно выбритый подбородок позволял всем желающим любоваться благородной ложбинкой. Чуть впалые щеки подчеркивали высокие скулы и безупречное строение лицевых костей. И пахло от него «Гренадером» знаменитого, Намба Ван, парфюмера Брене.

Лорд слегка выпятил челюсть, и камеристка поняла, что Кавалер Тени волнуется перед разговором с ее госпожой. Еще бы! Принцесса Алтын была самой влиятельной особой в Альквисте. Говорили, что отец исполняет любые желания малютки, поэтому добиться ее расположения означало немедленный успех во всех начинаниях. Видать, лорду что-то срочно потребовалось от короля, раз он прибежал на поклон к госпоже… Хотя ему гораздо удобнее было бы действовать напрямую: Его Величество благоволил к племяннику до такой степени, что фактически, болтают, сложил на него все бремя управления королевством.

Ло прислушалась. Что-то у них там тихо. Принцесса вообще разговаривает негромко, но тут они оба, кажется, перешли на шепот, совсем ничего невозможно разобрать…

Если честно, Ло подозревала, что лорд Анджело, страстная мечта поголовно всех лордесс, барышень и простолюдинок, тайно влюблен в свою кузину. Что-то такое мелькало в его безупречном лице, когда им доводилось встречаться в замке на приемах или на редких семейных обедах короля.

Как все служанки, Ло была наблюдательна и очень любопытна. Например, ее давно интересовали подозрительно темные глаза лорда. Черноглазость — это ведь признак, правда?.. Ло потрясла рыжей челкой, отгоняя крамольную мысль. У Его Величества не может быть родственников среди оборотней. Однако черноглазый лорд Анджело примерно половиной своего магнетизма был обязан именно пронзительным, ярким, чарующим глазам, намекающим романтически настроенным лордессам на что-то порочное, запретное, бесстыдно-преступное и даже болезненное. Тайна его появления при дворе десять лет назад, по слухам, многим не давала покоя. Но тогда Ло была еще абитуриенткой Заведения для барышень и в точности ничего не знала о том, что происходит в сердце Альквисты — королевском замке.

— Майледи.

— Майлорд.

Принцесса Алтын стояла у окна — давала понять, что аудиенция будет краткой. Она не предложила кузену присесть и сама не садилась. Она даже не смотрела на него, рассеянно отведя в сторону полупрозрачную шелковую занавеску на окне, выходящем в сад. Этот сад, обнесенный высокой, в человеческий рост, каменной стеной, Ибрис Восьмой приказал разбить специально для нее — прежде в королевстве это было не принято. Конечно, в саду не было деревьев, только удивительной красоты цветы и душистые кустарники, за которыми ухаживал специально приставленный человек, выложенные желтым плиточником дорожки, беседка, и в беседке золоченая клетка с птичками. Бесценное сокровище, а не сад.

И в данную минуту Ее Сверкающее Высочество смотрела в окно на свое сокровище, а на кузена не смотрела.

Зато он смотрел на нее во все глаза, так жадно, что это могло бы показаться неприличным стороннему наблюдателю, если бы таковой нашелся. Но он не найдется — себе дороже шпионить за лордом Анджело.

Он смотрел на нее и не очень понимал, что заставляет его сердце пропускать удар при взгляде на эти просвеченные солнцем, падающим из окна, волосы, на это бледненькое личико, совершенно лишенное ярких, сверкающих красок, которыми отличались ухоженные лица придворных лордесс. На эту маленькую, ему по плечо, абсолютно ничем не выдающуюся фигурку. На руку с коротко постриженными, не в пример обычаям замка, ногтями…

Кавалер Тени изо всех сил стиснул челюсти.

— Вы… звали меня, майледи.

Он сам нарушил паузу, которую умел держать бесконечно. Умел, да. Только не здесь. Только не с ней.

Алтын обернулась.

— Да, майлорд, я приглашала вас.

Безупречная мягкая вежливость. Отличное воспитание. Спокойные черты лица. Она его совсем не любит. Не восхищается им, его красотой и силой. Не дышит учащенно при взгляде на его широкие прямые плечи и самые длинные и стройные в королевстве ноги.

— Мне… не хочется вас просить, майлорд, но вы знаете, что отец нездоров и не занимается сейчас делами. Я не хочу его беспокоить по пустякам, поэтому обращаюсь к вам.

Она хочет его о чем-то просить! Анджело выпрямился и вскинул подбородок, демонстрируя утонченную ложбинку, признак прекрасной породы.

— Я всегда к вашим услугам, майледи.

Принцесса опустила глаза, ее бледные щеки чуть-чуть, самую малость, порозовели.

Всесильный лорд перестал дышать.

Потом эти глаза, занимающие слишком много места на бледном личике, посмотрели прямо ему в зрачки, в глубину бездонного колодца, нашли там, на дне, маленькое беззащитное сердце и просверлили в нем неисцелимую дырку.

— Отмените Большую Охоту.

Она даже не добавила «майлорд».

Лорд Анджело засунул раненое сердце поглубже и сухо ответил:

— Я не могу, Ваше Высочество.

В больших, чуточку влажных глазах мелькнуло недоумение.

— Вы мне отказываете, Анджело?

Пусть она рассердится и накричит на него. Повысит голос. Станет непривлекательной и злой. Пусть ее лицо исказится. Пусть он увидит в ее глазах отвращение и гнев. Тогда ему станет легче.

— Я не могу отменить Большую Охоту, принцесса. Речь идет о безопасности королевства.

— Безопасности? Вы считаете больных людей настолько опасными для короны, что готовы истребить их всех подчистую? А, может быть, все-таки проще истратить толику государственного бюджета на то, чтобы найти лекарство? Мы десятилетиями содержим лекарские комиссии и ученые сестринские советы, призванные определять оборотней в момент рождения, тратим совсем не безразмерную казну, и до сих пор… — Она запнулась, и на ее лице появилось встревоженное выражение. — Майлорд, что с вами, вам нехорошо? Присядьте, пожалуйста, вот в это кресло. — Придворный этикет не дозволял лордам сидеть в пристутствии дам, пока те не садились, и Алтын, наконец-то, отошла от окна и порхнула в какое-то подобие плетеного гнезда, выложенного цветными подушками. И указала ему рукой на такое же гнездо напротив.

Лорд рухнул в подушки слишком поспешно, почти неуклюже. Форменная шпага звякнула. Алтын схватила трубку внутреннего телефона.

— Ло!.. Воды!

— Не надо… воды, — с трудом произнес Кавалер Тени, неприлично стуча зубами. — Попросите принести отвар болотного корня с моей половины…

— Болотный корень?.. — Взгляд Алтын стал совсем тревожным. Она махнула рукой возникшей в дверях камеристке. — Поставь воду на стол и позови Астанию, Ло. Немедленно.

Старуха прибежала так быстро, как только позволяли ей застарелый артрит и въевшиеся с детства правила приличия. Она была умна, эта Астания, и безо всяких указаний захватила с собой бутылочку отвара, спрятанную в рукаве. Лорд очень скоро почувствовал себя лучше, и ему сделалось смертельно стыдно за свою слабость.

— Уходи, — бросил он старой служанке. — Я скоро вернусь, приготовь мне ванну.

— Спасибо, Астания, — ласково сказала Алтын. — Вы просто умница.

Она не сказала: «Ты хорошо служишь, я велю тебя наградить». Она сказала: «Вы просто умница».

Лорд прикрыл глаза. Под веки точно насыпали муравьев и жгучего перца. Эта девчонка портила ему жизнь похлеще всех рецидивов, вместе взятых.

Прохладная ручка легла на его горячий влажный лоб.

— У вас жар, майлорд. Вам нужно лечь.

Анджело невольно дернулся. Он не выносил, когда к нему прикасались неожиданно и без его ведома.

Алтын отшатнулась.

— Простите. Я не хотела.

Лорд едва не застонал от собственного бессилия. Это же надо было так скомкать визит, так испортить то, что могло бы привести… могло бы привести…

Он взял себя в руки и встал.

— Это я прошу у вас прощения, Ваше Высочество. Застарелая лихорадка. Подхватил где-то в Суши несколько лет назад. С тех пор случаются… ммм… рецидивы. Мне крайне неприятно, что вы стали свидетельницей…

— Анджело, — перебила его принцесса. — Вы — инициированный оборотень?

Кавалер Тени почувствовал, что ему снова нужно сделать большой глоток отвара болотного корня, и немедленно. В голове шумело, нежное участливое лицо расплывалось перед глазами. Он посмотрел на Алтын почти умоляюще и с отчаяньем подумал, что еще минута — и он все ей расскажет.

Принцесса ждала. Лорд Анджело откашлялся и поправил шпагу.

— Конечно, нет, майледи, — сказал он холодно. — Как вы могли подумать.

Свет в ее лице погас. Она неуловимо съежилась и слегка махнула рукой.

— Действительно. Простите мне эту инсинуацию, майлорд.

— Я могу идти?

— Идите. Но я прошу вас подумать…

— Благодарю за аудиенцию, Ваше Высочество.

Кавалер Тени откланялся. Принцесса подошла к окну и стала смотреть в сад. Ее брови сосредоточенно хмурились.

Глава 5

В работу Грош втянулся на удивление легко. Его расписание совпадало с началом занятий в колледже, а поздние возвращения он объяснил матери тем, что подрабатывает в кафе после занятий. Она было запротестовала, но Грош так искренне уверял ее в том, что работа совершенно не бей лежачего, что ему фактически задаром платят деньги, что она смирилась. Хотя бояться за него не перестала.

— Все-таки, уже скоро осень, сынок… Темнеет рано. А закат…

— Не волнуйся, мам. Я нормально себя чувствую. Если что — найду, где спрятаться… Да не смотри ты так! Ничего не будет.

Того нищего он больше не встречал — похоже, старик сменил место. В кафе к новому работнику относились без восторга, но ровно; его напарник, подавальщик по кличке Мотыль, оказался хорошим парнем, дружелюбным и веселым. Он щедро делился с новеньким чаевыми, которые оставляли зашедшие потусоваться барышни с Высших Дамских курсов и небогатые кайны среднего звена, регулярно обедавшие в кафе.

Рыжая не появлялась. Грош почти забыл о ней. Ну, не то чтобы забыл, но старался.

Дни становились все короче, и праздник Большой Охоты, главное шоу сезона, неумолимо приближался. У матери прибавилось заказов, как всегда перед праздниками. Из колледжа студентом Купером никто не интересовался, и Грош, беспокоившийся поначалу, что в его отсутствие придет посыльный от директора или принесут письмо, слегка расслабился и даже начал лучше есть.

Так прошел месяц.

Грош стоял за кассой и неудержимо зевал. Небо с утра обвисло как мокрая серая вата на курящихся хлипким дымком печных трубах по всему городу; в воздухе дрожала водяная пыль, старые камни мостовых влажно блестели. Грош, вообще-то, выспался, но непогода и хмарь всегда вызывали у него желание залечь под одеяло и не высовывать носа в неприветливую действительность. К тому же, его немного знобило — похоже, простудился на сквозняке, который пролетал по кафе всякий раз, как открывалась входная дверь.

Вот и сейчас по ногам и спине потянуло холодом, Грош без интереса поглядел в сторону распахнувшейся двери и увидел мокрый алый дождевик с низко надвинутым капюшоном, похожий на маленькую копну на ножках. Следом за первой в дверь протиснулись еще несколько цветных копен — синяя, желтая и апельсиново-оранжевая. Потоптавшись в образовавшейся лужице, дождевики, распространяя вокруг себя сырость и щебет, уселись за дальний столик и принялись разоблачаться. На свет появились нежные личики, разрисованные в меру финансовых возможностей владелиц, и чуть влажные на концах локоны разных цветов. У той, что сидела спиной к кассе, волосы отливали медью.

Грош замер.

Барышня не оборачивалась. Мотыль, приветливо улыбаясь, подхватил со стойки карту блюд и напитков и направился к дальнему столику.

Грош уставился невидящим взглядом в кассовый аппарат и изо всех сил пытался взять себя в руки. Зубы у него начали постукивать. В груди знакомо заныло. Нет, кажется, это не простуда…

— Эй, Купер, тебе что, плохо? — вернувшийся с заказом Мотыль озабоченно заглянул ему в лицо. — Выйди на воздух, проветрись, я за тебя постою. Давай скорей, на тебе лица нету… вон в ту дверь, мимо кухни и на задний двор.

На подгибающихся ногах Грош обогнул стойку и потащился по узкому темному коридору, обливаясь ледяным потом и стуча зубами. Торкнулся в дверь, уже мало что соображая, не понимая, что надо откинуть щеколду, потом кое-как сообразил, трясущимися руками отпер и вывалился в морось и серые сумерки. Сделал несколько шагов по крохотному каменному дворику, колени ослабли, он присел в темном углу и скорчился, дрожа и вытирая слезящиеся глаза. Грудь горела огнем, до любой части тела было больно дотронуться, озноб становился все сильнее, — эх, дурак, надо было брать с собой отвар… Из подворотни, совсем черной в наступивших сумерках, метнулась тень.

— Грош!.. Где ты?.. Грош!

Сначала ему показалось — мама. Но это была рыжая, она, наверное, обежала кафе кругом и нашла вход во двор с улицы. Теплые руки обхватили сзади согнутую спину, барышня развернула его к себе, прижала к груди мокрую голову.

— Грош… Грош… погоди…

— Уходи, — сумел выдавить он сквозь стучащие зубы. Его уже колотило без остановки. — У…ходи…

— Сейчас. Сейчас. Иди сюда, скорее!

Она рывком поставила его на ноги — откуда только силы взялись? — и подтащила к угольному погребу, жестяная крыша которого блестела под дождем в углу двора.

— Сюда!.. Быстро, пока никто во двор не вышел!

Она втолкнула его в черную тьму и захлопнула за ним обитую железом дверь. Молодец — сообразила остаться снаружи. Грифоны опасны…

Боль выгнула позвоночник. Оборотень повалился на кучу угля, когтистые лапы ударили воздух, одно крыло выломалось из лопатки, другое застряло. Боль. Боль. Кровавая тьма в глазах.

Он зарычал. Страшнее всего даже не боль. Ее можно потерпеть… еще немного… потерпеть… Мне больно… больно мне… я больше не могу-у-у-у-у…. Я хочу умереть… скорее… зачем я родился!.. Зачем я родился — таким?..

Когтистая лапа судорожно скребет по каменной стене. Огромный клюв запрокидывается, тянет голову назад. В глазах жжет, жжет…

…Страшнее всего не боль, а одиночество. Никто не может прикоснуться к оборотню в метаморфозе — он весь дикий клубок хрустящих костей, когтей, острых перьев, невыносимой боли. Никто не может прижать к груди, успокоить, пожалеть. Никто. Даже мама.

— Аааа!..

Рыжая стояла с той стороны, прижавшись спиной к ржавому железу двери, и слушала, как он там бьется о стены угольного погреба. Дождь тек по ее лицу, длинными струями лился с железного карниза за шиворот.

И на этот раз приступ миновал, как всегда, через полчаса. Грош еще даже не успел раскатать погреб по кирпичику, когда у него заломило в затылке, как будто туда воткнули раскаленное шило. Обратная метаморфоза из грифона в человека всегда проходила легче: сначала короткая боль, а потом сознание сразу выключалось, и дальше тело оборотня ломалось и дергалось уже само, без участия мозга.

Рыжая не ушла. Когда в погребе сделалось тихо, она приоткрыла дверь и заглянула. Чернота и тишина. Из кармашка промокшей насквозь юбки барышня достала плоский металлический фонарик, посветила в эту черноту. Грош лежал на куче угля, очень бледный и весь перемазанный угольной пылью. Она быстро спустилась к нему, оглядела, ощупала, пытаясь понять, не поранился ли он. Крови нигде не было, только небольшая царапина на щеке. Тогда она взяла фонарик в зубы, подхватила обмякшее тело подмышки и выволокла наружу.

На воздухе Грош пришел в себя минуты через три, попытался встать, рыжая молча помогала ему, но, не дойдя и до середины двора, он опять свалился на мокрые камни.

Барышня склонилась над ним, потрясла, похлопала по щекам.

— Крылья… поломал, — пробормотал он, приоткрыв глаза. — Тесно… там…

— Купер, — прошептала она ему в ухо, обдавая теплым дыханием. — Встань, а?.. Мне тебя не дотащить. Ни докуда не дотащить. Давай вставай!..

Но Грош ее уже не слышал.

Барышня поднялась, беспомощно оглядываясь по сторонам. На ее лице, облепленном мокрыми волосами, появилось несвойственное ей выражение отчаяния. Она снова посмотрела на безжизненного оборотня, сделала шаг в сторону, остановилась, а потом решительно тряхнула головой и пронзительно, по-разбойничьи, свистнула. Высоко наверху зажегся свет в окне и сразу испуганно погас. А из подворотни минут через пять выдвинулись две темные плечистые фигуры.

— Ну, что? — сказал один, подходя ближе. — Какие проблемы?

— Градская, семь, Кальвин, — коротко сказала рыжая и мотнула подбородком в сторону распростертого на камнях тела. — Я с вами пойду, не заблудитесь.

— Ты простудишься, — прогудел второй, снимая черную кожаную мотоциклетку. — Давай надевай косуху. Охота была гулять под дождем…

— Спасибо, Гоббс, — рыжая благодарно завернулась в куртку, еще хранившую жар молодого здорового тела. — Берите его скорее, нечего ему тут лежать. Я видела свет в окне, сейчас добропорядочные граждане, наверное, уже патруль вызванивают.

Кальвин поправил черный платок на бритой наголо голове и, сопя, подхватил Гроша под правую руку. Гоббс поддержал слева. Тяжелые солдатские ботинки забухали по камням. Рыжая нервно оглянулась и поспешила следом.

Грош смутно помнил дорогу домой — он то плавал в каких-то бредовых фантастических образах, то выныривал оттуда ненадолго, то полностью терял сознание, проваливаясь в черноту. Крылья, нелепо заломленные, болели. Кто-то все время их выворачивал и тащил. Один раз тошнотворный бред пронзила резкая сирена патруля, тогда его куда-то толкнули, он, кажется, упал и снова провалился. Один раз он увидел звезды и хотел взлететь, но не смог и завыл.

— Во плющит беднягу!.. Чисто волк, — сказал грубый голос над головой, а другой, нежный, смутно знакомый, встревоженно перебил:

— Давай скорее, Гоббс… Услышат. Заткни ему рот.

Дальше была сплошная тьма, и окончательно Грош пришел в себя только дома, в собственной постели. Он открыл глаза, увидел серый квадрат рассветного окна, знакомый силуэт матери на его фоне, вздохнул, успокоенно закрыл глаза и уснул.

Глава 6

— Может, не пойдешь сегодня в колледж?

Магда робко смотрела на сына, вытирая передником совершенно сухие руки.

–Ты вчера… тебе вчера…

Грош отхлебнул еще кофе, и почувствовал, что головная боль, с которой он проснулся, немного отступила.

— Нет, мам, я пойду. Я в полном порядке.

Чтобы ее успокоить, он ковырнул вилкой яичницу и сделал вид, что ест. Магда отвела глаза. Грош старательно размазывал желток по тарелке.

— Мам… кто меня вчера… ну, привел?

Мать всхлипнула и поспешно закрыла рот ладонью.

— Какие-то бандиты, сынок. Ну, натуральные бандиты, бычьё. Сказали — во дворе нашли. Один… один совсем страшный, бритый налысо, представляешь? Весь в коже. У второго шрам вот тут, — она прикоснулась пальцем к подбородку и горестно посмотрела на сына. — И штаны такие… пятнистые, как у рейнджеров. Я чуть со страху не умерла. Думала — это они тебя…

Грош покачал головой и отложил вилку.

— Да нет… меня приступ скрутил. Ты бы налила мне отвар во фляжку, чтобы с собой носить. Ну, так. На всякий случай.

У матери задрожали губы, но она ничего не возразила, отвернулась к холодильнику, достала бутылку.

— Может, подождешь, пока я свежий заварю?..

Грош взглянул на часы.

— Нет, мам, опаздываю. Давай какой есть. И еще, мам… — он помялся, отвел глаза. — Я хотел спросить. Эти бандиты… они были одни?.. Ну, барышни с ними не было? Такой… приличной барышни. Рыжеватой типа такой.

Магда на секунду замерла, отвар плеснулся мимо горлышка фляжки.

— Нет, сынок. Никакой барышни не было. Только двое быков. Они мне еще помыть тебя помогли, представляешь, Грошик? Ты же был грязный весь, как будто в угольной яме валялся. Этот, кожаный, сам предложил. Давайте, говорит, кайне, мы вам его помоем, как, говорит, такого в чистую постель класть…

Грош поморщился от стыда и взял у нее фляжку, засунул под ремень.

— Ладно, ма, я пошел. Пока.

— Может, не пойдешь? — повторила мать безнадежно, но он только покачал головой и помчался вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Погода со вчерашнего дня не разошлась. Солнце выглянуло один раз, рано утром, пока Грош еще завтракал, и сразу спряталось в темных тучах, обещавших уже не просто морось, а полноценное разверзание хлябей. И хляби разверзлись, когда Грош уже почти добежал до кафе. За десять гигантских прыжков до дверей он успел вымокнуть до нитки.

— Хайя, Купер!.. — Мотыль помахал ему рукой. — А я думал, ты сегодня не придешь. Вчера ты, вроде, совсем больной был. Я хозяину сказал, он Бланку поставил вместо тебя на кассу.

Смуглая Бланка робко улыбнулась, сверкнув белыми зубами, и смущенно пожала плечами.

— Извините, кайн Купер… Мы думали, вы больны…

— Хайя, Бланка, — сказал Грош. — Хайя, Мотыль. Ну, хоть чаю мне сделайте, что ли, раз я сегодня не работник, а клиент. А то правда заболею.

Он сморщился, мотнул мокрыми волосами и громко чихнул.

— Блесс, кайн, — Бланка моргнула. — С вас квотер за чай. Варенья?.. Мармелада?

— Спасибо, — Грош полез в карман, нащупал мокрыми пальцами монету. Это оказался новенький блестящий алтын. Грош задумчиво подкинул его в ладони, поймал и протянул Бланке. — Варенья. Малинового. Сдачу оставьте себе, кайне Бланка.

Бланка покраснела до ушей от такой вежливости, скрывая смущение, повернулась к нему спиной и крикнула куда-то на кухню:

— Один чай, одно малиновое варенье!..

Мотыль подмигнул, широко улыбнулся, показывая крупную щербину между передними зубами, и кивнул на столик у окна.

— Давай присаживайся, клиент. Я с тебя еще чаевые сдеру за хорошее обслуживание.

Он умчался на кухню, а Грош присел за столик и взял из серебряной корзинки, прикрепленной сбоку к столешнице, свежую газету.

Так… «Освоение Суши»… Ерунда, никто Сушь не осваивает и не сможет, нежилое это место, туда без защитных костюмов лучше не соваться… «Убийство рабочего-афрака в Рыбьей Слободке»… потом окажется, что не афрака, а местного, и что не убийство, а пьяная драка меж двумя слободскими парнями… «Быки показывают зубы» — ну и заголовок, совсем они там с ума посходили… А тут что? Светская хроника. «Рыцарский турнир в честь принцессы Алтын». Ясно, в честь кого же еще… «Лордесса Кристиана О Мэй объявила о своей помолвке». И картинка. Красивая лордесса. Лордессы все красивые.

Когда-то Грош даже вырезал портрет одной такой из глянцевого журнала — его оставила маме клиентка — и повесил на стенку у себя в спальне. Мама ничего не сказала, но он видел, что ей это не особенно понравилось. Она считала, что Грош должен держаться своего круга. Смешно. Можно подумать, у него могло быть что-то общее с той лордессой… Просто картинка красивая.

— Зачитался? — Мотыль поставил перед ним поднос с исходящей паром чашкой чаю и вазочкой варенья. — Что там пишут? Опять про космических рейнджеров и мега-бомбу?

— До бомбы не дошел пока, — Грош пригубил чашку, обжегся и полез в карман. — Вот тебе твои чаевые.

— Да брось ты! Я ж пошутил, — Мотыль засмеялся и чистенький квотер не взял. — Всех денег все равно не заработаешь, а мы с тобой напарники. Лучше лишний раз той рыженькой позвони, которая вчера тут за тебя беспокоилась. Приятная барышня, простая такая, не то что эти лахудры, — он кивнул на портрет Кристианы О Мэй на газетном листе.

Грош почувствовал, что краснеет.

— Беспокоилась, э?.. — спросил он тупо.

— Да уж прямо чуть не плакала, — Мотыль опять подмигнул. — Ладно, ты обсыхай, а у меня клиенты. Байя, Купер.

Он умчался обслуживать пожилую пару, усевшуюся за столик в глубине зала, а Грош подул на чай и невидящим взглядом уставился в газету.

Беспокоилась она, надо же. Он помнил вчерашние события довольно смутно, но голос, зовущий «Грош, Грош!..», ведь не приснился же ему?.. А может, почудилось. В приступе, в бреду чего только не почудится.

Вот интересно, с какой стати мне должен чудиться ее голос? — одернул он себя. — Тоже мне, принцесса. Рыжая. Интересно, как ее зовут?..

Грош зачерпнул варенья и сунул в рот ложку. Какая мне разница, как ее зовут. Барышня и барышня, ничего особенного, таких в каждой гимназии пруд пруди. Он вытянул губы трубочкой и подул на чай. Осторожно отхлебнул. Здорово. Надо и домой хоть иногда чай покупать, а то все кофе да кофе…

Он похлопал себя по карманам. Чайная лавка через дорогу. Зайти, что ли? Грош покосился в окно. Дождь не кончался. Надо было плащ надеть, тот, резиновый. Убожество, конечно, но кому какое дело, если дождь? Не всем же в дождевиках от Лори красоваться. Он допил чай и потрогал волосы. Волосы еще не просохли, да и в башмаках хлюпало. Вот будет красота, если он таки заболеет. Станет целыми днями валяться в кровати, пить чай с малиновым вареньем и читать «Серебряных братьев», или «Крысолова», или «Принцессу и оборотня». Или можно взять у матери томик ее любимых стихов, хорошо иногда стихи почитать, уютно. Мама свои книги бережет, не позволяет читать за столом, чтобы не испачкать желтоватые пластиковые страницы. У нее много таких книг, целая серия — Кава Бата, Кей Линн, Дым Корабельник, О Ива, Спейсмонгер. Грош эти имена с детства наизусть выучил. Когда он еще в гимназию не ходил, мама читала ему вслух и объясняла непонятные места…

— Замечтался, Купер?

Рыжая уселась напротив него и, вроде бы, улыбалась, но в глазах улыбки не было.

— Хайя… Рыжая, — сказал Грош, на секунду охрипнув, и закашлялся.

— Рыжая? Это ты меня так называешь, да? — барышня помахала рукой застрявшему у стойки Мотылю. — Мне то же самое, пожалуйста!.. А что, неплохое имя. Меня и правда так звали когда-то. Давно.

Мотыль принес ей чай и варенье мгновенно, как будто у него на пятках выросли крылья. Барышня улыбнулась и дала ему квотер.

Или не слишком богата, или слишком хорошо воспитана, чтобы тыкать своим богатством в нос, — подумал Грош. И некстати испугался, что мог бы не попасть под дождь и не задержаться в кафе, а то и вообще остаться дома.

— Ты откуда тут взялась? — спросил он, опуская глаза в чашку с почти совсем остывшим чаем.

Барышня неопределенно пожала плечами, положила ложку варенья в свой чай и осторожно размешала. Получился какой-то компот.

— Шла мимо. Дай, думаю, зайду. Посмотрю, как тут Купер… Ты как?

Она внимательно смотрела ему в лицо, как будто что-то в нем выискивая.

— Что смотришь? Я тебя… напугал вчера? — брякнул Грош и отвернулся.

Она не ответила, продолжала рассматривать его, как какую-нибудь диковину.

— Красивые у тебя глаза. И вообще, ты красивый, Грош.

Оборотень вздрогнул и покосился по сторонам, не слышал ли кто, как она назвала его по имени.

— А твой альтер, он кто?

Она смотрела открыто и спокойно, без жадного любопытства, которое обычно сопровождает такие вопросы, и Грош неожиданно для себя ответил, чуть запнувшись:

— Грифон.

— А, ясно… Крылья не болят?

Смеется она над ним, что ли?.. Явно смеется. Грош слегка побледнел и встал.

— Слушай, что ты ко мне пристала? Мне пора. Байя.

Барышня быстро протянула руку и поймала его за рукав.

— Постой. Не сердись. Я хочу, чтобы ты… уехал из города на время Большой Охоты.

Грош горько усмехнулся.

— Уехал… Ты совсем уже, да? Куда уехал? На чем? В Сушь, что ли? Пешкодралом? Или на палочке верхом?

— Не кричи. Сядь.

— Я не кричу.

Он сел, остывая.

— Сколько тебе лет, Купер?

— Тебе-то что? Восемнадцать.

У нее в глазах мелькнуло сострадание.

— Значит, ты должен… должен будешь…

— Ну да.

Грош поник за столом, опустил плечи и съежился.

— Только я не смогу, — сказал он тихо. — Я пробовал. Ну, когда перекидываюсь. На мышей охотился. И не могу. Даже мышь — не могу. Только и могу, что в стенку клювом долбить да мебель рушить.

— А может быть… — она взяла его за руку, и Грош не выдернул холодных пальцев из ее маленькой, но твердой ладони. — Может, у тебя есть враг? Ну, такой, настоящий враг? Смертельный.

Грош покачал головой.

— Откуда у меня враги? Да еще смертельные.

— А вон те, помнишь?.. Тогда. Которые тебе нос разбили.

Он посмотрел на нее, как на маленькую, и снисходительно хмыкнул.

— Ты что, правда думаешь, что за это можно… или притворяешься?

— Ну, как-то же другие устраиваются! — сказала она с отчаяньем. — Как-то же проходят инициацию! Что, они все кровожадные звери, что ли?

— Я не знаю, — сказал Грош твердо. — Но инициироваться не буду. Пусть лучше убьют.

— И убьют, — прошептала она горестно. — И сожгут, и пепел развеют. Большая Охота, Сушь им всем в глотку.

— Ты чего ругаешься, как рикша? — удивленно сказал Грош. — С виду такая приличная барышня…

Она вскинула мокрые глаза.

— Я не приличная барышня. Слушай… хочешь, я тебя спрячу? Я могу.

Грош невесело улыбнулся.

— Куда? Под юбку, что ли?

— Нет, не под юбку! Есть в городе места…

Грош отодвинул опустевшую чашку.

— Ну, вот о чем мы с тобой разговариваем, а?.. У тебя своих дел нет? У меня лично их полно, знаешь ли. Что ты пристала — спрячу, не спрячу… Зачем я тебе сдался?

Она посмотрела на него с вызовом.

— А может быть, ты мне нравишься!

— Так «может быть» или нравлюсь? — Грош слышал что-то подобное в каком-то муве, и очень постарался звучать так же снисходительно-насмешливо, как главный герой. Но она только махнула рукой.

— Ничего ты не понимаешь, Грошик… Это потому, что ты еще маленький.

— Сама-то взрослая, что ли? — он был уязвлен до глубины души.

— Конечно, — она вздохнула. — Я же тебе говорила, у меня магистерская степень по сестринству, и вообще, меня еще в прошлом году хотели выдать замуж.

— Что ж не выдали?

— Я не захотела.

Грош чуть не расхохотался.

— Можно подумать, кто-то кого-то спрашивает!

— Меня — спрашивают.

Она сказала это с таким достоинством, что Грош даже не нашелся, что ответить. Балованная барышня попалась. Наверное, единственная дочь.

— Ты что — единственная дочь? — спросил он примирительно.

— Угу, — она грустно улыбнулась и зачем-то погладила его пальцы. — Единственная и очень любимая. Родная. Бесценная, можно сказать. Сокровище.

Что-то в ее тоне Грошу не понравилось, но он не любил лезть к людям в душу и поэтому промолчал. А Рыжая глубоко вздохнула, точно стряхивая какую-то ношу, и сказала:

— Дождь-то кончился, Купер. Пойдем погуляем.

Глава 7

Маленький домик небогатого кайна Друма в Рыбьей Слободке почти ничем не отличался от большинства слободских домов. Так же, как другие, он прижимался обоими боками к соседям, почти не оставляя места для прохода: земля в королевстве была на вес золота, строиться давно стало негде, разве что под стеной, но там слишком близко была Сушь, и даже через стену до города доносилось ее отравленное дыхание. Особенно летом.

Дом кайна Друма отличался от прочих лишь тем, что на его замшелой черепичной крыше вертелся потемневший жестяной флюгер в виде рыбы. Когда-то флюгера украшали крыши во многих поселениях, вольно раскинувшихся вокруг Старого Города, столицы Альквисты. Но после прихода Суши и постройки стены все городки и села стали одним целым, прибились к самой столице, точно овцы под бок вожака, а флюгера… Говорили, что они приносят несчастье. В год, когда Сушь надвинулась на королевство, флюгера на крышах непрерывно вертелись как сумасшедшие, и суеверные хозяева поснимали их и зарыли во дворах либо утопили в тогда еще полноводной Нерети.

Сегодня у кайна топился камин — вместе с осенью пришла промозглая сырость, которая забиралась даже в постели, делая одеяла тяжелыми и волглыми. Камины в Альквисте топили газом или курнаком — соломенными брикетами, пропитанными горючим. Одного брикета хватало на целые сутки, а если экономить, то и на сутки с четвертью.

Верба, жена хозяина, сидела у камина с вязанием, у ее ног возились двое младших, а старший с отцом разговаривали на кухне со стариком Браттом. Кайна Верба не доверяла старику и много раз говорила мужу, что ему не стоит вожжаться с таким отребьем. Но разве Друм послушает доброго совета!.. Еще и сына втягивает.

Хозяйка отложила вязание и прислушалась. Нет, ничего, кроме «быр-быр-быр», не слыхать. Сквозь гудение мужских голосов иногда прорывался ломкий голос Мотыля, но сын только поддакивал, так что ничего особо интересного кайна Верба так и не смогла разобрать.

— Мама, сказку! — потребовал самый младший, Лас, и полез к матери на колени, требуя внимания.

Верба вздохнула.

— Какую тебе сказку, сынок?

— Про оборотня! — заявил малыш.

— Нет, про принцессу, — возразила Рика, подняв голову от своих кукол. — Ты про оборотня уже рассказывала.

— Еще про оборотня хочу, — раскапризничался Лас и украдкой показал сестре кулак.

— Мама, Лас… — начала Рика обиженно, но Верба привычно протянула руку, погладила девочку по голове и сказала:

— Не ссорьтесь. Я вам про обоих расскажу — и про оборотня, и про принцессу… Ну, вот. Жила-была на белом свете прекрасная принцесса…

— Она в Старом Городе жила? — перебил Лас, блестя глазенками.

— Да, в Старом Городе, в королевском замке. Было это давным-давно, когда никакой Суши не было, а королевство Альквиста раскинулось широко-широко, до самого синего моря. Ну, вы знаете, море… Много-много воды, гораздо больше чем в Нерети. Даже берегов не видать… Кругом были плодородные равнины, широкие просторы, леса…

— Что такое леса, мама? — спросила Рика.

— Я же вам рассказывала. Леса — это много деревьев.

— Ой, — Рика спрятала лицо в материн подол. — Много деревьев — это же кладбище!..

— Нет, раньше было не так, — возразила мать. — Раньше деревья росли сами по себе, ветер разносил семена, и деревья вырастали, где хотели. Их не надо было сажать. Это потом, когда наступила Сушь, никакое зернышко не могло долететь до города. И деревья перестали расти в Альквисте. А вместе с ними и птицы почти пропали. Улицы Альквисты оделись в камень, но без деревьев не будет и чистого воздуха, и люди стали сохранять редкие ростки и сажать деревца над могилами покойников, чтобы слабые саженцы питались соками мертвых тел, а души наших мертвецов всегда были с нами…

— Это пропусти, — сказал Лас сердито. — Это я боюсь.

— Хорошо, — согласилась Верба безропотно. — Итак, Альквиста была большим и богатым королевством…

— Кайне Друм, я ухожу, до свидания, — старый Братт вежливо помахал от двери, но Верба только сухо кивнула в ответ и продолжала сказку.

— Ученые в Альквисте и других землях целыми днями бились над тем, чтобы вывести новую породу людей, улучшенную. Чтобы они не болели, не умирали, и не старели уж заодно. Они изучали зверей, птиц, рыб, гадов и даже насекомых, древних чудовищ и маленьких мышей, чтобы узнать, кто из них сильней, выносливей и устойчивей к болезням…

Лас зевнул.

— Это тоже пропусти, скучно, — велел он, и мать кротко кивнула.

— Альквистой правил король, и у него была дочь, прекрасная принцесса Алтын…

— Алтын? — живо спросила Рика. — Ее звали Алтын, как нашу принцессу?..

— Ну да. Ее тоже так звали. Жители королевства жили весело и счастливо, вот только в мире не бывает совершенства, и в Альквисте, кто знает почему, стали рождаться оборотни. Полулюди-полузвери, страшные чудовища, и распознать их было невозможно, потому что были они совсем как люди, лишь иногда превращаясь в наводящих ужас монстров. И так случилось, что юная принцесса полюбила одного из них.

— Она не знала?! — ахнула Рика.

— Да, она не знала, что этот юноша, сын богатого и знатного лорда, на самом деле оборотень. Но однажды на прогулке он превратился… превратился в ужасное существо, полу-льва, полуволка, и принцесса в страхе убежала от него и рассказала обо всем отцу. Король страшно разгневался и приказал убить юношу. Но тут наступил день осеннего равноденствия, а вы знаете, что в этот день все оборотни, достигшие восемнадцатилетия, одновременно становятся монстрами. Рыцари, которых послал король, растерялись, увидев на улицах стаи оборотней, потому что не могли узнать того, кто был им нужен, среди других. Они отправили в замок гонца, и гонец вернулся с ответом: король велел уничтожить всех оборотней поголовно. Так началась Большая Охота. За голову монстра король обещал любому горожанину хорошую награду.

— А принцесса? — прошептала Рика.

— Принцесса надела свое лучшее платье…

— Синее?

— Синее, синее… она надела его и выскользнула из замка через потайную калитку. Она хотела найти любимого и спасти его. Выйдя за ворота, она замерла от страха: все улицы были залиты кровью…

Рика пискнула и зажмурилась.

— Но оборотни защищались зубами и когтями, и многие рыцари были ранены. И, вот чудо, те оборотни, которым удавалось растерзать человека и обагрить свои клыки его кровью, мгновенно становились людьми.

— Это называется инициация.

Кайна Верба обернулась. Старший сын стоял в дверях и слушал сказку, кажется, уже довольно давно.

— Оно и сейчас так происходит. Все знают: если оборотень растерзает жертву, он станет человеком и больше никогда не превратится в зверя. Поэтому на окраинах постоянно находят растерзанные трупы.

Мать нахмурилась.

— Не пугай ребятишек, сынок. А вам спать не пора, мои дорогие?

— Нет, — отказался Лас. — Ты еще не досказала про того оборотня!

— И про принцессу! — тихонько добавила Рика.

— Ну, хорошо. Ставшие людьми монстры разбежались по домам, и рыцари больше не могли их отличить от добропорядочных граждан. Тогда юная принцесса с новыми силами бросилась искать своего возлюбленного, а когда нашла, сказала ему: «Вот я, вот мое тело, разорви меня на части, и ты останешься жив!»

— Ну и неправда, — опять встрял Мотыль. — Нам эту историю рассказывали в гимназии, она есть в «Хрониках Альквисты» сэра Макса Бу. Принцесса вовсе не собиралась спасать оборотня, а наоборот — выманила его из леса, где он прятался, и сдала страже. И правильно сделала, между нами говоря.

— Замолчи! — закричала Рика. — Ты ничего не знаешь! Принцесса была хорошая, а не плохая!.. Красивые плохими не бывают, правда же, мама? Правда же, принцесса Алтын была красивая?

Мать погладила ее по голове.

— Не кричи на брата, Рика, это нехорошо. Конечно, принцесса была красивая. Да и мало ли что написано в хрониках. В сказке все совсем иначе. В сказке принцесса пришла, чтобы пожертвовать собой ради любимого.

Рика тихонько всхлипнула.

— Он ее… разорвал?

— Нет. Он не смог причинить зло любимой, и рыцари схватили его, убили, тело сожгли, а пепел развеяли по ветру. И там, где кровь оборотня пролилась на землю, земля умерла. Так появилась Сушь. Сначала она была маленьким пятнышком мертвой тверди, на которой ничего не росло, но потом стала распространяться дальше и дальше, и те, кто ступал на эту твердь, быстро умирали. Король приказал построить стену вокруг Альквисты, чтобы отгородиться от Суши, и с тех пор, как стена была построена, никто и никогда не выходил за пределы королевства.

— А принцесса?..

— Принцесса родила сына, а потом зачахла и умерла с тоски, — вздохнула кайна Верба. — Поздно уже, дети, вам пора спать.

— А оборотни-то никуда не делись, я знаю! — важно сказал Лас, сползая с ее колен.

— Да, оборотни по-прежнему рождаются в Альквисте, — задумчиво ответила мать. — Говорят, их стало гораздо меньше. Это потому, что король раз в год объявляет Большую Охоту.

— А хорошо быть оборотнем! — зажмурился Лас. — Раз — и ты уже лев! С вот такими когтями! Р-р-р-р!.. — он угрожающе растопырил пальцы и начал подкрадываться к сестренке. Рика взвизгнула.

— Оборотнем быть очень плохо, — возразила Верба, ловя сына и стаскивая с него пестрый шерстяной свитер. — Во-первых, никакого «раз» не бывает, они, говорят, страшно мучаются, когда перекидываются в чудовищ. Потому что становиться монстром больно. А во-вторых, даже после инициации оборотни не выздоравливают до конца, и приступы тяжелой лихорадки посещают их, если им случается простудиться или понервничать. Хотя в зверей они больше не превращаются, да. Марш-ка в кровать, дорогой.

— А я вот слышал, — задумчиво сказал Мотыль, — что есть оборотни, которым не больно перекидываться. И они могут делать это, когда захотят. Врут, наверное, да, мам?

— Наверное, врут… Лас, ну-ка убери носок из-под подушки!.. Давай его сюда.

— Мама, а что стало с сыном принцессы? — спросила Рика, прилежно натягивая одеяло до подбородка.

— Кто знает… — Верба пожала плечами. — Говорили, король велел засунуть его в мешок и сбросить со стены в Сушь.

— Ой! Маленького мальчика?..

— Что поделаешь. Он был сыном оборотня. Ну, все, спите, я гашу свет.

Она прикрутила лампу и вышла из спальни.

— Мам, — сказал Мотыль, просачиваясь следом за ней на кухню и хватая лепешку с блюда, — а что бывает с метаморфами, которые не инициируются? Ну, если их не убивают во время Большой Охоты, я имею в виду.

— Вот уж не знаю, сынок, — кайна Верба включила электрический чайник. — Ни разу не слышала о таком. Либо они инициируются, либо их убивают. Всё. Скажи, отец пошел проводить Братта, что ли?

— Ну да, — Мотыль пошарил в холодильнике. — Где у нас молочный сок? Неужели кончился?.. И за что ты так не любишь Братта, мам? Только за то, что он нищий?

— И за это тоже, — отрезала мать. — Сок вон, внизу. Давай доедай и ложись, завтра проспишь на работу.

— Не просплю, — Мотыль откусил кусок лепешки и сказал с набитым ртом: — Братт обещал достать мне хороший пистолет. Мне ведь летом восемнадцать стукнуло, я имею право выйти на Большую Охоту. Может, повезет и удастся убить оборотня — тогда я смогу пойти учиться. Говорят, в этом году король даже повысил награду.

Кайна Верба побледнела.

— И думать не смей!.. Тоже мне, охотник выискался. Даже отец туда не ходит, на эту бойню. Заразу подцепить захотел?

— Да кто тебе сказал, мам, что они заразные? Доктора говорят — никаких сведений об инфекционной природе метаморфоза нет…

— Доктора много чего говорят. Сто лет уже говорят, а лекарства от этого как не было, так и нет. И почему только у нас, тоже никто не знает. В других землях-то об оборотнях только в сказках рассказывают.

— Откуда ты знаешь?

— Я что — газет не читаю, тиви не смотрю, по-твоему? Нигде, кроме Альквисты, метаморфоз не обнаружен. Они бы давно к нам международную комиссию прислали, если бы не Сушь. Через Сушь даже на самолете никому лететь не хочется. Оно, конечно, лучше: никто к нам не лезет, и мы ни к кому. Но, с другой стороны, прислали бы комиссию, посмотрели, что и как, может, нашли бы лекарство.

— Да что ты так печешься об этих оборотнях, мам? — удивился Мотыль, засовывая в рот последний кусок лепешки. — Мне лично на них совершенно наплевать. Кроме того факта, конечно, что за убийство метаморфа на Большой Охоте положено денежное вознаграждение.

Кайна задумчиво посмотрела на сына.

— И ты что же, сынок, можешь… убить?

— Так оборотня же, мам, — искренне воскликнул сын. — Оборотни — опасные твари. Иначе не было бы никакой Большой Охоты, правда?

— А ты встречал хоть одного? — Верба налила себе чаю и присела напротив сына за маленький кухонный стол.

— Еще не хватало, — Мотыль улыбнулся, показав щербину между зубами. — Я с такими не якшаюсь, мам.

— Интересно, как ты отличишь метаморфа от обычного человека? Они ведь ничем не отличаются, сынок. Ни-чем. Откуда ты знаешь, что хозяин твоего кафе не оборотень? Твой сосед? Твой учитель в гимназии?.. Твой… отец?

— Да ты что, мам! — улыбка сползла с лица Мотыля, он судорожно проглотил последний глоток молочного сока. — Как это можно не знать? Они же перекидываются…

— Ни один оборотень не станет перекидываться принародно. Когда они чувствуют, что время близко, они прячутся.

— Но… — Мотыль заметно побледнел. — Но ты ведь не хочешь сказать, что батя…

Верба улыбнулась и успокаивающе покачала головой.

— Конечно, нет, сынок. Я хотела тебе сказать одно: отправляясь на охоту, нужно быть уверенным, что не выстрелишь в своего лучшего друга.

Мотыль поставил опустевшую кружку на стол.

— Во… — сказал он изумленно. — Прикинь, мам, мне старый Братт сказал то же самое. Слово в слово.

Глава 8

Примерно за час до конца своей смены Грош услышал крик на улице. Мотыль застрял где-то в кухне, зубоскаля с девчонками-поварихами, посетителей в кафе нынче вечером не было совсем, и Грош бросил кассу и выскочил за дверь. Посреди мостовой сидел, обхватив коленку и шипя сквозь зубы от боли, его сменщик Ростик, длинный и тощий, как шпиль на ратуше, парнишка, ночами работавший в кафе, а днем разносивший всякие чиновничьи послания и частную переписку.

— Ногу зашиб, — сказал он плачущим голосом, увидев Гроша. — За кассой стоять еще ничего, да я последний пакет не успел отнести, выволочка будет завтра…

— Встать-то можешь? Давай помогу.

Грош подставил сменщику плечо.

— Кажется… ох!.. Вот зашиб так зашиб… Что же с пакетом делать, а?..

Грош глянул на часы.

— До конца моей смены еще пятьдесят минут, если ты меня подменишь на кассе, я отнесу. А то, может, сестринскую службу вызвонить?

— Слушай, правда отнесешь? — обрадовался Ростик. — Я за кассой-то постою за тебя, не сомневайся… Только смотри, это далеко, на тот конец. Бери тогда мои колеса, завтра отдашь.

Он, кряхтя, отцепил потрепанные ролики.

Грош прикинул их на свои башмаки. В самый раз.

— Ладно, давай пакет, иди на кассу. Народу никого, можешь спокойно посидеть пока.

Ростик отдал ему не слишком толстый пакет в пластиковом конверте и похромал в кафе, ковыляя, как подстреленный, а Грош нацепил ролики и двинул вдоль улицы.

Чувство невероятной свободы охватило его, как только он чуть-чуть разогнался. Грош уже и забыл, как это здорово — лететь на роликах по мостовой, когда мимо стремительно проносятся дома и подворотни, фонари на сумеречной улице сливаются в зеленоватые полосы света, в желтоватые полосы света сливаются окна и витрины, рикши остаются за спиной, а тихоходные прохожие если и мелькают, то где-то на краю зрения.

Никакой транспорт, кроме роликов, безмоторных велосипедов и рикш, в городе не приветствовался, иначе Альквиста давно бы задохнулась. Лорды позволяли себе иметь мотоциклы, но использовали их только для вылазок в Сушь. Даже сестринская служба и патруль пользовались велокарами для перевозки больных или транспортировки пойманных преступников.

В последний раз на роликах Грош стоял лет в двенадцать — детские еще были матери по карману, а потом он стремительно вырос и больше не катался по улицам — взрослый размер стоил дорого.

И теперь он летел, улыбаясь во весь рот, чувствуя, как влажный ветер треплет волосы и раздувает сюртук за спиной, точно серые крылья. На одном из перекрестков пришлось тормознуть: Грош вспомнил, что забыл посмотреть адрес на конверте. Он остановился под фонарем и вытащил пакет из-под ремня. На голубом пластике от руки было написано четким красивым почерком: «Др. Арно Б. Арно, Северный Край, Гренадерская, 5». Грош присвистнул: Северный Край!.. За час не обернешься, даже на роликах. Он решил не возвращаться после доставки пакета в кафе, а сразу лететь домой, иначе мать с ума сойдет. Ростику можно позвонить и сказать, что задание выполнено.

Грош засунул пакет назад под ремень и помчался, как ветер.

В Северном Краю проходы между многоэтажками были такими узкими и темными, что ему пришлось сбавить скорость, чтобы не налететь на кого-нибудь в темноте. Гренадерская улица была пошире и все-таки немного освещена, но выглядела из рук вон: мусорные чаны переполнены, вокруг них копошатся крысы, на глухой стене какого-то ангара, облитой тусклым светом покосившегося фонаря, черно-белые граффити. «Убей в себе оборотня, спаси мир!», — прочел Грош и передернулся. Зловещая тишина на Гренадерской действовала ему на нервы. Дом под номером пять выглядел сарай-сараем — обшарпанный, с полусорванной дверью парадного. Грош отцепил ролики, вошел в подъезд и стал читать таблички на дверях.

«Мадам Икс, гадалка».

«Капитан К.». На табличке под капитаном К. было криво нацарапано: «козел».

«Маг Мариори, разведение кактусов, лечебный сон». Лечебный сон, матушки-сестрицы!

В подъезде жутко воняло крысиным ядом.

Грош поднялся на следующий этаж. «Др. Арно Б. Арно». Он постучал, сомневаясь, что звонок работает. Послышались быстрые шаги, и дверь распахнулась. На Гроша смотрел высокий худощавый мужчина в зеленой бархатной куртке и наглаженных брюках от форменного мундира. Судя по цвету брюк, мундир был Управления Сестринства.

— Вы ко мне, молодой человек? — спросил худощавый отрывисто.

Грош вытащил конверт.

— Доктор Арно Бэ Арно?..

— Доктор Арно Бернард Арно, к вашим услугам, — сухо ответил мужчина. — Это я. Давайте ваш пакет.

— Я могу идти, ответа не будет? — неловко сказал Грош. Он не знал, что должен делать посыльный, доставив почту.

— Минуточку.

Доктор Арно Б. Арно щелкнул выключателем в передней, лампочка над дверью вспыхнула. Доктор бросил взгляд на конверт, удовлетворенно кивнул, потом посмотрел на Гроша, чуть нахмурился и за рукав втянул его в переднюю.

— Ну-ка, ну-ка, — пробормотал он и, бросив конверт на тумбу, ловко завернул сначала левое, а потом правое веко мальчишки, заглянул в зрачки, щелкнул языком и сказал:

— Так-так.

— Что — так-так? — глупо спросил Грош, отступая от странного доктора подальше.

— Метаморфозис вульгарис, — объявил Арно Б. Арно. — Меж тем приближается Большая Охота.

— Без вас знаю, — буркнул Грош.

— Слушайте, молодой человек, почему бы вам не остаться у меня?

— Зачем еще? — Грош затравленно попятился. — Что это вы задумали, кайн Арно?

— Доктор Арно, — поправил тот и назидательно поднял кверху сухой палец. — Это важно. Я доктор медицины. Лекарь. Я изучаю феномен метаморфоза.

— Меня мама ждет.

— Умилительно, — пробормотал доктор себе под нос. — Мама. У каждого оборотня в этом чертовом городе есть какая-нибудь мама.

Он поднял голову и в упор посмотрел Грошу в глаза.

— Я мог бы быть вам полезен, молодой человек. А вы могли бы быть полезны мне.

— Каким это образом?

Грош уже почти подобрался к двери… сделать шаг и дернуть вниз по лестнице, нацепить ролики и мчаться по темным улицам до Проспекта Тачек, а там повернуть на восток и…

Но он почему-то не уходил.

Вдруг этот чокнутый доктор придумал лекарство?.. Грош боялся даже предположить такую удачу, но ведь случаются чудеса!

— Каким образом я могу быть вам полезен… а вы — мне? — спросил он настойчиво, не спуская глаз с худощавой фигуры в бархатной куртке.

— Я изучаю оборотней, — доктор посторонился и сделал приглашающий жест. — Прошу вас, молодой человек, пройдите в комнату, что это вы стоите у порога в передней, как сирота.

— Не пойду я в комнату, — сказал Грош мрачно. — Мне и тут хорошо. Вы на вопрос ответьте, пожалуйста.

— Я и отвечаю: я изучаю оборотней. И мне важно отследить момент метаморфоза как такового.

— Чтобы найти лекарство? — жадно спросил Грош.

— Что?.. Какое лекарство?.. А, нет, конечно, лекарства от этого не существует. Но мне нужно понять механизм…

— Все, я пошел, — сказал Грош решительно.

— Молодой человек!

Доктор попытался схватить его за рукав, но Грош вывернулся.

— Подумайте: в день Большой Охоты вам придется… ммм… перекидываться, этого за сто лет еще никто не миновал! Я предлагаю вам перекидываться здесь, у меня. Нам пока ни разу не удалось провести метаморфоз в лабораторных условиях. Уверяю вас, это совершенно безопасно с медицинской точки зрения!.. А так вы почти наверняка погибнете во время Большой Охоты… Вот, взгляните, я покажу вам мою лабораторию.

Он распахнул выходящую в коридор дверь, и Грош зачем-то заглянул.

Лабораторией это назвать было трудно. Скорее, напоминало пыточную камеру. Доктор зажег яркий хирургический свет, но ощущение пыточной камеры от этого только усилилось. Дверь, выглядящая снаружи обычной пластиковой, изнутри была цельнометаллической, с единственной круглой ручкой сбоку. Посреди комнаты стоял стальной стол с кучей каких-то зажимов, фиксационными ремнями, усиленными металлом, и блестящим никелированным желобом, подозрительно напоминавшим желоб для стока крови. Рядом располагалась тележка с набором шприцев разных размеров, иглами, скальпелями и странного вида изогнутыми щипцами. Грош застыл на месте от отвращения и ужаса.

— Не пугайтесь, молодой человек, — снисходительно сказал доктор. — Что вы такой нервный? Все это оборудование находится здесь вовсе не для того, чтобы причинять боль кому бы то ни было. Вы же не пугаетесь в кабинете у дантиста, хотя его инструменты тоже нельзя назвать приятными, а?..

— У меня никогда в жизни не болели зубы, — сказал Грош, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал.

— А, да. Действительно. Я совсем забыл… Оборотни же невосприимчивы к обычным заболеваниям. Побочный эффект. Или можно считать метаморфоз побочным эффектом, кому как больше нравится… Так что, молодой человек? Вы останетесь? Учтите, здесь вас никто не найдет, а если и найдет, так не посмеет мешать моему эксперименту.

— Я… можно, я подумаю? — сказал Грош, чтобы не отказывать прямо. У него было стойкое ощущение, что, если он откажется, сумасшедший Арно Б. Арно схватит его и прикрутит к этому жуткому столу прямо сейчас. — Понимаете, я же не могу… мне надо предупредить маму… и на работе…

— А позвонить вы им не можете? — в зеленоватых глазах доктора зажегся фанатичный свет.

— У меня дома нет телефона, — соврал Грош. — Вы не беспокойтесь, я только предупрежу… и сразу…

Свет в глазах доктора потух.

— Ну, хорошо, — сказал он устало. — Идите, молодой человек. Надеюсь, что вы вернетесь. Знаете, это ведь практически единственный шанс для вас спастись. И послужить науке.

— Я послужу, — торопливо сказал Грош. — Я готов. Но сейчас мне надо идти, уже поздно.

Он выскочил за дверь, как будто за ним гнались с собаками; еще на лестнице, рискуя поломать ноги, нацепил ролики, пулей вылетел из подъезда, чудом не попал под патрульный велокар, нырнул в темный переулок под завывание сирены и несся без передышки до самого Проспекта Тачек. Только там, на освещенном проспекте, он позволил себе чуть уменьшить скорость и, продолжая нервно оглядываться, свернул на восток, к улице Градской.

Глава 9

Лорд Анджело прихлебывал утрений кофе и морщился: вчерашний коктейль в «Сушеном гусаре» был лишним. С экрана тиви некто монотонно бубнил и иногда ажитированно вскрикивал, и каждый раз лорд закрывал глаза и стискивал зубы, потому что от этих вскриков в левый висок впивалась ржавая булавка.

–…Центральный Комитет Партии «Третье Пришествие» выражает глубокую озабоченность эскалацией напряженности на островах Гуам и Джаппа и заявляет в связи с приближающимся днем Большой Охоты следующее…

Лорд напряг измученные мозги. Гуам и Джаппа — это же где-то в островном полушарии. С ума они все посходили, что ли? Что это еще за Партия Третьего Пришествия? Надо разобраться и разогнать ее, пожалуй… Или пусть уж их валяют дурака, ясно же, что умалишенные. Да, но не по тиви же показывать эту ересь? Хотя, вот, например, Аглая Бах без устали клянет правительство и лично короля Ирбиса Восьмого последними словами со всех экранов и газетных страниц — и ничего. Главное — не заострять. Народ давно смотрит на старушку Аглаю, как на дурочку при дворе, и ждет ее пылких выступлений, как «Умора-шоу».

–…осуждаем захватническую политику островных империалистов, направленную на угнетение и эксплуатацию порабощенных народов и оккупированных территорий.

Мы выражаем солидарность с национально-освободительной борьбой за независимость братского народа островов Гуам и Джаппа, а также протестуем против введения оборотней в Сенат…

Матушки-сестрицы, а это они откуда взяли? Оборотни в Сенате, надо же.

Лорд Анджело снял трубку внешнего телефона и набрал номер.

— Лиддс? Что у тебя там, рыцари Тени совсем мух не ловят?.. Ты тиви смотришь?.. Да. Да. Откуда утечка про Сенат? А кто должен знать?.. Разберись и прими меры.

Он швырнул трубку, не прощаясь, твердо уверенный, что Лиддс немедленно помчится выполнять приказание. Утечку он вряд ли найдет, но пару рыцарей повесит вверх ногами, как это водится в нашем богоспасаемом королевстве. Слава Суши, так сказать. Ура.

Анджело встал, выплеснул остатки кофе в раковину и помассировал виски. Бедняга король. Расплодилось этих одержимых политикой пассионариев, плюнуть некуда. Заскучали в изоляции, революций хочется, глобальных потрясений, Третьего Пришествия. Лозунг себе придумали: «Слава великой Суши»!.. Выпереть бы вас всех в эту Сушь хотя бы на сутки, вот уж взвыли бы.

— Майлорд, простите, к вам лорд Кевин.

Эта горничная была ничего — стройна, гладко причесана, а главное — невозмутима. Астания, кажется, наконец, взялась за своих девчонок.

— Пусть войдет, я сейчас.

Он быстро прошел в спальню, снял халат и натянул на голое тело свитер и джинсы. Кевин, как глава Сената, понятное дело, явится в полной форме, и такое вопиющее пренебрежение его шокирует. Но надевать мундир или хотя бы сюртук у Анджело не было никаких сил.

Он вышел в гостиную.

Лорд Кевин уже ждал его, значительный, как всегда, с тускло сияющей лысиной — полирует он ее, что ли? — и при всех орденах.

— Хайя, Кевин, — сказал лорд Анджело вяло. — Что это ты такой нарядный?

Глава Сената начал раздуваться, как жаба, но потом передумал и сказал осторожно:

— Хайя, Ваша Светлость. Хорошо провели ночь?

«Умен, собака, — отметил Анджело. — Не назвал по имени, ждет, что я сам предложу обойтись без формальностей. Но приветствовал все же не по форме. Хайя, надо же».

— Давай уж без чинов, — он махнул рукой, показывая, как мало значения придает этикету. — Что случилось?

Лорд Кевин откинулся в кресле и, отдуваясь, расстегнул мундир. Обтянутое дорогой серебристой сорочкой брюхо с трудом сдерживал тугой рыцарский пояс.

— Да ты поясок-то ослабь, — с напускным простодушием посоветовал Анджело, умещая в другом кресле свою поджарую задницу. — Задохнешься.

Глава Сената апоплексически покраснел, но пояс расстегивать не стал.

— Я по поводу Большой Охоты, Анджело, — сказал он, всячески выказывая озабоченность. — Сенат беспокоит активность некоторых политических партий…

— Это «Партии Третьего Пришествия», что ли? — Анджело беспечно махнул рукой. — Слышал сегодня их выступление по тиви. Они идиоты. Забудь.

Но лорд Кевин упрямо гнул свою линию.

— Нам кажется целесообразным отменить в этом году участие простонародья в Охоте. Слишком много оружия. Рыцарей будет вполне достаточно — в Альквисте не так много оборотней сегодня. А народ… У нас есть опасения, что на улицы могут выйти быки, и тогда всенародно любимый праздник превратится…

— Откуда дровишки? — быстро спросил Анджело, подобравшись и выпрямляясь в кресле. — Почему Сенат думает, что быки как-то особенно активны в королевстве в последнее время?

Лорд Кевин вздохнул.

— Участились случаи сопротивления патрулям. Бычье обнаглело, — добавил он по-простому и вытер пот с лысины. — Уже среди бела дня их можно встретить на улицах. Ходят себе, никого не боятся…

— А кого им бояться, Кевин? — саркастически осведомился Анджело. — Они в своем собственном королевстве, и они такие же граждане, как ты и я.

— Так-то оно так… формально. — Глава Сената сердито запыхтел. — Но не будешь же ты утверждать, что лорды…

— Вот именно что буду.

Анджело встал и прошелся по комнате.

— Заруби себе на носу, Кевин: быки — такие же граждане, как лорды… — И добавил, понизив голос: — Только среди них почти не встречается оборотней.

Лорд Кевин отвел глаза и буркнул:

— Кстати, об оборотнях… Последние полицейские сводки видел? Вчера труп — девка молодая, в Малиновке. Позавчера труп — ребенок… беспризорник, в Северном Краю. Сегодня утром старик, недалеко от Монастыря.

Анджело поиграл желваками.

— Ну да. Накануне Большой Охоты всегда так. Родственников ребенка не нашли?

— Я же отметил: беспризорник. Но распоряжусь, поищут получше.

Кавалер Тени подошел к окну и некоторое время молча смотрел на панораму крыш. Каждый год одно и то же. Количество трупов стремительно увеличивается по мере приближения праздника. Обострение. А потом, во время Большой Охоты, тоже будут жертвы среди населения — кого-то растерзают метаморфы, кто-то попадется под горячую руку охотникам…

— Майлорд! — нет, он все-таки поспешил с выводами насчет невозмутимости этой новой горничной. Ворвалась прямо в гостиную, в протянутой руке телефонная трубка, в глазах чуть ли не паника…

— Что такое? — он видел, что трубка синего цвета — следовательно, телефон внутренней связи. Что могло случиться в замке?..

— Это Их Величество! — горничная для убедительности потрясла трубкой. — Требует вас, майлорд!..

— Слушаю, Ваше Величество, — лорд Анджело говорил с королем стоя. — Да… Да, конечно, сейчас же приду.

Он отдал трубку девушке и обернулся к лорду Кевину.

— Извини, — он развел руками. — Договорим в другой раз, сам понимаешь…

— Разумеется, разумеется… — глава Сената поспешно выбрался из кресла и застегнул мундир. — Передайте Его Величеству самые добрые пожелания скорейшего вы…

— Обязательно, — Анджело махнул рукой и покинул свою резиденцию, не тратя времени на перемену одежды: в отличие от лорда Кевина, король никогда не придавал значения формальностям.

Ибрис Восьмой выглядел плохо. Нет, одет он был, как всегда, аккуратно и тщательно, длинные седые волосы причесаны, лицо гладко выбрито. Но серый сюртук заметно висел на исхудавшем теле, щеки отливали зеленью, под глазами мешки, и морщин на лице прибавилось. Старик. Больной старик.

— Как вы, Ваше Величество? — озабоченно спросил Анджело. — Я вам отвар посылал, вы пьете?..

Король чуть шевельнул пальцами, отметая вопрос.

— Здравствуй, мой мальчик. Садись.

Он шагнул к ближайшему креслу и сел, очень прямо держа спину. Анджело опустился в кресло напротив, не сводя со старика глаз.

— Как там Алтын? — Ибрис Восьмой выглядел плохо, но глаза его глядели по-прежнему цепко и проницательно.

— Все хорошо, Ваше Величество.

— Оставь “величество”. Мне надо с тобой серьезно поговорить. Мне докладывают, что принцесса…

Лорд Анджело помотал головой.

— Уволю к чертям начальника охраны. Сказано было — не беспокоить вас… Не волнуйтесь, а? Я за ней присматриваю, и у меня все под контролем, поверьте.

Король вздохнул и некоторое время молча барабанил изящными пальцами по подлокотнику кресла. Потом поднял глаза и решительно сказал:

— Я хочу, чтобы ты на ней женился, сынок.

Анджело замер и медленно покраснел.

— Я был бы счастлив, — сказал он тихо. — Но она меня не любит.

— Это неважно. Мне нужно на кого-то оставить… все это. И чтобы кто-то заботился об Алтын.

— Что вы такое говорите, Ваше Величество? — Анджело нахмурился. — Вам совершенно не следует об этом думать! Вот вы не пьете отвар, а он…

— Перестань, Анджело, — король посмотрел на племянника тяжелым мрачным взглядом. — Ты должен понимать, что я не молодею, и мне нечеловечески тяжело переносить… Я решил. Я выйду на Большую Охоту.

— Что?! — Анджело вскочил. — Да как вы… Да кто вас пустит!..

— Анджело! — в голосе короля зазвенела сталь. — Я пока еще глава этого королевства!

Лорд обмяк и сел в кресло, пряча глаза.

— Не надо… Ваше Величество… дядя… я прошу вас. Не надо. Хотите, на колени встану?

Он соскольнул с кресла на пол и опустился на колени перед стариком. Ирбис Восьмой протянул иссохшую руку и погладил его по голове.

— Прости, сынок. Я решил.

Глава 10

Грош выбрался на то место, где впервые встретил Рыжую, и уселся на пригорок, ожидая, когда с черепичных крыш Рыбьей Слободки поднимется стая. Он любил смотреть на птиц.

День был почти по-летнему теплым и солнечным, Грош сидел на траве, лениво щурясь, где-то в отдалении слышались детские голоса, и жизнь была, в общем, вполне хороша. Хотя утром он чуть было не усомнился в этом.

Сегодня у него был выходной, но он по привычке поднялся рано и решил до завтрака забрать свежие газеты в почтовом ящике внизу. Не спеша поднимаясь назад по лестнице, просматривал заголовки и чуть не наткнулся на соседа с третьего этажа, старика Васаби.

Обычно они здоровались, и Грош посторонился, пропуская старика, и вежливо сказал:

— Хорошее утро, кайн Васаби.

Вместо ответа старик пожевал губами и спросил:

— Ну, что, упыреныш? Страшно тебе?

Он кивнул на первую страницу «Вестника Альквисты», где крупные буквы складывались в кричащий заголовок: «До праздника Большой Охоты осталась неделя!!!», и прищурился, собрав все свои морщины в кучку.

Грош вздрогнул, но промолчал.

— А ты думал, никто не знает, да? — Васаби погрозил скрюченным пальцем. — Нет, брат, от соседей не скроешь. Все знают. Ваша семейка… Сначала Эста, потом Магда… Ничего не скажу, обе хорошие девки были. Скромные. До поры до времени! — старик значительно посмотрел на Гроша. — Сначала старшая в подоле принесла, а потом и младшая туда же. Хорошо хоть, родители не дожили. Ну, мы-то что, соседи-то… жалели сироток. А оно вон как обернулось. Эста, мир ее праху, вырастила упыря на свою голову… Мы думали, хоть Магда окажется умнее, да куда там… Ну, чего смотришь? Не бойся, я к вам не приду тебя убивать. И парней своих не пущу. Все ж соседи. Но другие-то… Из соседних домов-то… Ты вот что, парень. Ты пожалей мать. Она и так с тобой намучилась. Не думай отсидеться дома, на улицу иди. А то тебя на ее глазах… тово. И как она после этого жить будет?

Ничего больше не добавив, сосед заковылял вниз по лестнице, а Грош расхотел завтракать, подсунул газеты под дверь и отправился на набережную.

Он подставил солнцу лицо и стал смотреть сквозь ресницы. Пятна и тени сливались в причудливые образы, солнечные зайчики танцевали в золотистой дымке, как в волосах Рыжей…

Рыжая где-то запропала, давно не приходила в кафе, и он гадал, забыла она его или просто чем-то занята. Должно быть, занята, решил Грош и открыл глаза. Птицы что-то не появлялись. Солнце ушло за тучку, и сразу дунул ветерок, не сильный, но неприятно холодный.

Грош вдруг почувствовал тревогу. Что-то его беспокоило, и он не мог понять, что именно. А, вот!.. Детские голоса. Поначалу беспечные, они вдруг зазвенели откровенным ужасом. И даже не так… Остался один голос, не разобрать, девочка кричала или мальчик, но в этом голосе звучало отчаянье.

Грош вскочил на ноги и огляделся.

Под мостом Нереть была мелкой и неопасной. Но дальше к западу ее перегородили плотиной и расширили и углубили русло, чтобы можно было ловить рыбу и купаться. Рыбники следили за запрудой, чистили ее и берегли мальков, подсаживая каждый год рыбную молодь. У запруды было глубоко. И там, вдали, Грош разглядел маленькую фигурку в синем платьице. Девочка металась по берегу и кричала. Он не разобрал слов, но понял — кто-то тонет.

Грош сорвался с места, помчался так, как не бегал никогда в жизни, и, едва добежав, с разгону прыгнул в воду, туда, где успел заметить мокрую головенку. Ребенок еще барахтался, но, когда Грош, отфыркиваясь и тряся залепившими лицо волосами, вынырнул, голова малыша уже скрылась под водой. Вода в Нерети была мутной — глинистое русло окрашивало ее в непроницаемый желтоватый цвет, и Грош ничего не видел, кроме смутных теней. Он вынырнул, успел заметить, что от Рыбьей Слободки к запруде кто-то бежит, и снова нырнул, стараясь достичь дна.

На этот раз ему повезло: слепо шаря руками, он нащупал что-то похожее на ком тряпок, потом маленькую ручонку, схватил ребенка и, поднявшись с ним на поверхность, чуть снова не утонул — тот, кто бежал от слободки к запруде, в этот момент как раз прыгнул в воду рядом с ним, подняв фонтан брызг.

Грош отшатнулся и, придерживая вялое тельце, стал грести к берегу. Ныряльщик показался на поверхности рядом с ним, и Грош узнал Мотыля. В глазах напарника плескался ужас.

— Дай… дай его мне, Купер!…

Грош не отдал, и вдвоем они вытащили мальца на берег. Мотыль весь трясся, стоя на коленях над мальчиком, не подававшим признаков жизни, и растерянно бормотал:

— Лас… Ласунчик… открой глазки, а?..

— Погоди-ка, — Грош отстранил его, взял ребенка за ноги, поднял легонькое тельце над землей и осторожно встряхнул. Изо рта мальчика полилась мутная вода, он вздрогнул, стал кашлять, а потом хрипло заплакал. Мотыль подхватил малыша на руки и прижал к себе. Тот обнял его за шею ледяными ручонками, не переставая плакать. Рядом тоненько всхлипывала девочка.

— Это брат мой, — сказал Мотыль Грошу, гладя ребенка по мокрой голове. — Братишка это…

У него запрыгали губы, он отвернулся.

— Его домой надо, — тихо произнес Грош. — Простудится. Пойдем, я вас провожу.

Он склонился к девочке и серьезно сказал:

— Вы дадите мне свою руку, барышня?

Девочка перестала плакать и посмотрела на него. Потом вытерла слезы и протянула ему мокрую ручку.

— Меня зовут Рика, — сказала она застенчиво.

Грош посмотрел на Мотыля: сейчас заругает сестру за то, что назвала свое имя первому встречному. Но Мотыль шмыгнул носом и сказал:

— Меня… Иво зовут. А братишку Лас. Будем знакомы, Купер.

Он протянул руку.

— Я Грош, — сказал Грош и протянул свою. — Хайя, Иво.

— Хайя, Грош. Пошли, что ли. Тебе тоже надо обсохнуть. Мать даст что-нибудь переодеться и чаю нальет.

И они пошли через луг к дому с флюгером на крыше.

Женщина, встретившая их в дверях, чем-то напомнила Грошу его собственную мать. Еще не старая и когда-то, похоже, очень красивая, с теплым внимательным взглядом. Только Магда была совсем седая, сколько Грош ее помнил, и он даже не знал, какого, собствено, цвета были волосы его матери раньше. А в темно-русых кудрях кайны Друм, уложенных в аккуратный узел, седины совсем не было, и Грош подумал, что если мать Мотыля распустит волосы и принарядится, она сразу помолодеет лет на десять. Подумал и смутился, потому что такие мысли о матери друга выглядели как-то неуважительно. Чтобы скрыть смущение, Грош начал рассматривать кукол, которых притащила ему Рика. Куклы были дешевые, с нарисованными лицами и нитяными прическами, и только одна выглядела очень дорогой и искусно сделанной: фарфоровое личико с мастерски изготовленными стеклянными глазами и настоящими ресницами, шелковистые медные локоны, нарядное кружевное платье, тщательно оформленные руки с изящными пальчиками и даже крохотными ноготками, шелковые чулки и башмачки из настоящей кожи.

— Эту куклу мне дедушка Братт подарил, — похвасталась девочка. — Ее зовут принцесса Алтын. Правда, красивая?

— Очень красивая, — ответил Грош рассеянно, не отрывая глаз от кукольного лица. — Дедушка Братт?.. Это какой дедушка Братт? Нищий, что ли?

— А, ты его знаешь? — Мотыль придвинул поближе к Грошу блюдо с жареной рыбой. — Мой отец с ним дружит. Отличный старикан. Ешь давай, пока не остыло.

Грош отломил кусочек рыбы, попробовал — вкусно, но есть не стал, озабоченно поглядел за окно.

— Слушай, смеркается уже… Мне пора. Я как с утра ушел…

— Да ладно, чего ты? — Мотыль набил рот рыбой. — Я тебя провожу потом.

— Нельзя мне. Мать будет волноваться.

— Вот, сынок, учись, — кайна Друм ласково посмотрела на Гроша и укоризненно — на сына. — А ты как умчишься, так до ночи тебя ищи с собаками. Волнуется мать, не волнуется — пустяки… А ты все-таки поешь, поешь, мальчик. С утра ведь голодный.

Грош съел одну рыбку, запил чаем и встал.

— Спасибо, кайне Друм. Там одежда моя… не просохла? Если я в чужой приду, мама сразу догадается.

— Сейчас принесу, — кайна Верба кивнула и улыбнулась. — А ты пока чай-то допей.

Грош покорно опустился обратно на табуретку и стал допивать полуостывший чай. Кайна Верба вышла из комнаты, и он, понизив голос, сказал Мотылю:

— А тебе не кажется странным, Иво, что у нищего старика откуда-то взялись деньги на такую дорогую куклу? Ведь ее мастер делал. Не меньше тридцати ибрисов, наверное, стоит.

Мотыль пожал плечами.

— Ну дак… старый Братт очень непрост, кто спорит. Но он человек хороший. Да и нищие в нашем городе, я думаю, побольше твоего зарабатывают.

— Вот, все высохло, — кайна Верба вошла в комнату со стопкой одежды. — Можешь переодеваться — вон там, в спальне. Никто не зайдет, не стесняйся. Иво, посуду помой.

Грош переоделся и заглянул в детскую. Маленький Лас лежал в постели в теплой пижаме и грыз леденец.

— Ну, байя, Лас, — сказал ему Грош. — Больше в воду не падай.

— Байя, — мальчонка улыбнулся и помахал рукой. — Приходи еще! Я, может, в следующий раз на крышу полезу.

— Я тебе полезу! — Мотыль стоял в дверях и притворно хмурил светлые брови. — Я тебе так полезу…

–Доброй ночи, барышня, — Грош улыбнулся девочке, тихонько возившейся с куклами на своей кровати. Она подняла голову и сразу застенчиво отвернулась.

— Доброй ночи, кайн Купер…

— Грош, — сказал оборотень твердо. — Меня зовут Грош.

Глава 11

Принцесса Алтын сидела в беседке одна-одинешенька, если не считать двух птичек в клетке, смотрела на дождь, уже начавший проникать в ее убежище, подтекая лужицами от стен, куталась в большой теплый платок и раздумывала, не занести ли нахохлившихся птичек в дом — как бы не замерзли. Погода совсем испортилась, и, несмотря на платок, принцессе было зябко, грустно и одиноко. Она, конечно, могла бы позвать Ло, велеть ей вызвать рикшу с закрытым портшезом к задним дверям и выехать на прогулку. Но что интересного в городе в такую погоду? Прохожих нет, все сидят по домам, разве что мальчишка-курьер в резиновом дождевике промчится на роликах, разбрызгивая мелкие лужи, да мокрые рикши пронесут рысью такой же портшез с задернутыми занавесками. Или патрульные проедут. Ничего интересного. Интересное начнется через два дня, в праздник Большой Охоты.

Принцесса вздохнула, посвистела птичкам, (те не обратили на нее внимания, продолжая жаться друг к другу), встала, осторожно обошла лужицу, растекшуюся по полу беседки, и позвала садовника.

— Внесите птичек в дом, кайн Миу, будьте любезны.

Она всегда обращалась к слугам уважительно, только свою камеристку звала просто по имени, но это был, скорее, дружеский жест, чем пренебрежение. Отец еще в детстве сказал ей раз и навсегда, когда она топнула ногой на гувернантку: «Только низкие люди позволяют себе высокомерие по отношению к обслуживающему персоналу. Ты нигде и ни в чем пока не доказала, что ты выше этой женщины. Или ты считаешь, что кровь дает тебе преимущества? Нет, дитя мое. Кровь — это обязательства. Не уважать того, кто ниже по социальному положению, способен только плебей, попавший из грязи в князи».

А этот… лорд Анджело, Кавалер Тени и прочая и прочая позволяет себе тыкать горничным! Алтын сердито передернула плечами. Она терпеть не могла кузена со всей его сногсшибательной красотой, безупречной выправкой, знаками отличия и дюжиной сменяющих друг дружку надменных любовниц.

В ее комнатах стояла сонная тишина. Горничные, наверное, щебетали в людской зале, а она тут должна сидеть совсем одна, такая маленькая и несчастная… Алтын взяла пульт и включила тиви.

–… кранавальная ночь. Предполагается, что фейерверк в этом году будет продолжаться не менее сорока минут и превзойдет по масштабам и красоте всё, что мы могли наблюдать в прошлые годы. — Дикторша обворожительно улыбнулась. — С первыми лучами солнца пройдет церемония награждения особо отличившихся охотников. Награды вручит лично глава Сената лорд Кевин.

Алтын вздохнула. Значит, все пройдет, как обычно. Сначала ярмарка с неумеренной продажей спиртного с самого утра, потом, на закате, охота, потом фейерверк и ночные гулянья и, наконец, церемония вручения наград… У нее была слабая надежда, что Анджело уступит ее просьбе и отменит Большую Охоту. Значит, нет… Значит, ее просьба для него ничего не значит. Ну, ладно, кузен.

Она забралась в свое любимое плетеное кресло, повозилась немного, умащивая подушки поудобнее и стала лениво щелкать клавишами пульта. По третьему каналу шла передача «Знаменитые преступники-оборотни». Посмотрев немного на ужасные морды, запечатленные на снимках в криминальных досье, Алтын поежилась и переключила канал. Анимация «Малышка Ю-Ю» — про маленькую девочку, которая вечером понесла бабушке пирожки на Северный Край и повстречала оборотня. Эту сказку Алтын смотрела раз сто еще в детстве. Не дожидаясь, пока храбрые охотники застрелят оборотня, она нажала на кнопку. Седьмой канал — ужастик «Кровавый знак». Конечно, про оборотня, который притворялся мирным зеленщиком. Реки крови среди листьев салата и капусты. Тьфу.

Принцесса раздраженно выключила тиви. Все равно накануне Большой Охоты по всем программам будет идти одно и то же. Может быть, выпить чаю и лечь спать?.. Она взглянула за окно. Сумерки. А ведь всего лишь начало пятого. Это потому что дождь. Кажется, даже в комнатах сыро и холодно. Надо попросить кого-нибудь разжечь камин.

Как будто в ответ на ее мысли в дверях возникла старшая горничная.

— Разжечь камин, Ваше Высочество?..

— Да, пожалуйста, — принцесса кивнула, набросила бархатный жакетик и добавила: — Я буду в библиотеке, принесите туда, если можно, горячего чаю. С мармеладом.

В библиотеке было заметно теплее — похоже, здесь камин пылал уже давно. Принцесса пошла вдоль полок, выбирая книгу. Огромное помещение было по периметру уставлено высоченными, от пола до потолка, шкафами, камин помещался в углу, и там было устроено уютное место для чтения — низкий столик и вокруг него диван и три больших кресла с темной стеганой обивкой. В нише витражного окна стояли массивный резной письменный стол из настоящего дерева и еще одно кресло, кожаное, с высокой спинкой.

Принцесса прикоснулась к корешку книги об Островном Полушарии и внезапно почувствовала, что в библиотеке она не одна.

— Папа?.. — Алтын обернулась, ее голос дрогнул. Она давно не виделась с отцом и очень соскучилась: король плохо себя чувствовал и не хотел, чтобы она к нему приходила. Может быть, отцу стало лучше, и он пришел в библиотеку, где любил проводить время раньше?.. В ту же секунду принцесса почувствовала запах табачного дыма и поняла, что ошиблась. В замке был единственный курильщик, и уж с кем с кем, а с ним она хотела встречаться меньше всего.

Но лорд Анджело уже покинул кресло у письменного стола и в несколько стремительных широких шагов оказался перед ней.

— Майлорд, — сказала она надменно.

— Ваше Высочество, — он почтительно поклонился. — Не могу ли я быть чем-нибудь полезен?

— Нет, не можете, — ее голос против воли звучал неприязненно. — Тем более, что мои просьбы не вызывают у вас должного почтения…

Ах, ну зачем она это добавила?!.. Принцессе вовсе не пристало унижаться до мелочных упреков. Но сказанного не воротишь, и Алтын, досадливо поморщившись, опустила глаза.

К чести кузена, он сделал вид, что не услышал ее слов.

— Помочь вам достать книгу?.. Они довольно тяжелые и стоят плотно…

— Нет, спасибо. Я еще не выбрала. — Она старательно не смотрела на него. — А вы что читаете?

— Да так, ничего особенного… ммм… любовный роман.

Он сказал это слишком поспешно, и Алтын не поверила. А не поверив, совершила еще один недостойный принцессы поступок — быстро прошла прямиком к столу и перевернула толстый том, чтобы взглянуть на обложку. Лорд Анджело не успел ей помешать. Да он бы и не посмел.

— «Метаморфозис. Проблемы инициации», — прочла она вслух и вскинула удивленные глаза на кузена. — Вам что, это действительно интересно?.. Или вы, — Алтын брезгливо поморщилась, — смакуете кровавые подробности?

Анджело молчал.

— Вы решили меня игнорировать? — принцесса презрительно пожала плечами и отодвинула книгу. — Что ж, не буду мешать.

— Ваше Высочество, — умоляюще сказал Кавалер Тени ей в спину, но она и не подумала обернуться. И только у себя в спальне вспомнила, что так и не выбрала книгу.

Она сердито сбросила на постель жакет и подошла к высокому трюмо. Ну, так и есть: щеки пылали. Конечно, она вела себя отвратительно. Почему, собственно, достойный лорд накануне Большой Охоты не имеет права читать научный труд о проблематике метаморфозиса? И какая разница, для чего ему это понадобилось?.. Кстати, завтра с утра нужно взять эту книгу и прочесть хотя бы несколько глав. Как говорит отец, знания не бывают лишними.

— Майледи! — Ло аккуратно постучала в дверь. — Ева сказала, что вы просили чаю с мармеладом в библиотеку… Я увидела, что вы прошли к себе, и решила принести все это сюда. Можно?..

— Входи, Ло, — Алтын поспешно отошла от трюмо и уселась на маленький пуфик в ногах кровати.

Камеристка внесла серебряный поднос с чашкой, высоким фарфоровым чайником, несколькими печеньями в корзинке и вазочкой мармелада.

Расставив все это на ночном столике, она улыбнулась госпоже и тут же озабоченно нахмурилась:

— Что с вами, Ваше Высочество? Вы не больны? У вас так блестят глаза… Может быть, позвать лекаря?

— Нет-нет, я в порядке, — заверила ее Алтын и взяла из корзинки маленькое миндальное печенье. — Принеси и себе чашку, Ло, посидим вместе, мне скучно…

— Благодарю вас, Ваше Высочество, — Ло просияла и унеслась. Она обожала пить чай с принцессой. К тому же, эти чаепития служили предметом гордости и бесконечного зазнайства перед горничными.

Вернувшись с чашкой, она почтительно подождала, пока Алтын пригласит ее сесть, и уселась на другой пуфик напротив принцессы. Госпожа собственноручно налила чаю ей и себе, и Ло аккуратно отхлебнула, стараясь не хлюпнуть. Скорее всего, принцесса и не заметила бы, даже если бы Ло пила чай так же громко, как старый рикша, но этикет есть этикет, и нарушить его значит навеки опозориться перед самой собой.

Глаза у Ее Высочества были отсутствующие, она крошила печенье и о чем-то думала. Ло не собиралась ей мешать и пытаться завязать разговор. Если госпожа захочет разговаривать, она сделает это сама.

И госпожа, конечно, захотела.

— Скажи мне, Ло, — начала она медленно, — что ты знаешь об инициации оборотней?

Камеристка округлила глаза. Вот уж разговор к ночи!..

— Практически ничего, майледи, — ответила она честно. — Только то, что всем известно. Оборотни… ну… они должны растерзать человека, чтобы инициироваться.

— Это я знаю, — принцесса нетерпеливо мотнула головой. — Были ли случаи, чтобы метаморф выздоравливал, не прибегая к инициации? Например, что будет с оборотнем, пережившим Большую Охоту?

Ло пожала плечами.

— Его убьют на следующий год.

— А если и на следующий год не убьют?

— Ну, это вряд ли, — сказала Ло рассудительно. — Разве что этот оборотень какой-нибудь очень важный лорд и сумеет спрятаться у себя в поместье… Но ведь лорды не могут быть оборотнями. Они же лорды.

— А чем, по-твоему, лорды отличаются от обычных людей?

— Порода, Ваше Высочество, — вздохнула камеристка. — Прекрасная кровь. Не подверженная влиянию метаморфозиса. Да это все знают. Вы, наверное, смеетесь надо мною?.. Все знают, что метаморфозис — грязная врожденная болезнь простолюдинов.

— Простолюдинов… — повторила принцесса задумчиво. — Ну, хорошо, Ло, давай поговорим о чем-нибудь другом.

Глава 12

Грош смотрел в окно, чтобы не видеть, как мама, сидя в кресле, быстро и нервно распускает свой вязаный жакет.

— Похолодало, сыночек… Такая ужасная погода, а ты так легко одет. Я тебе свяжу хороший теплый шарф.

Грош не знал, зачем она это затеяла. До послезавтра он не успеет простудиться. А потом шарф ему уже не понадобится, неужели она этого не понимает?..

Он не хотел видеть, как у нее дрожат руки, и поэтому не отрывался от окна. Интересно, что чувствует человек, когда его убивают? Вряд ли это так больно, как перекидываться. И уж во всяком случае, гораздо быстрее кончается, поэтому бояться нечего. Но маму очень жалко.

Грош подумал, что старик Васаби был прав: ему нужно будет обязательно уйти подальше от дома. Если успеет. Чтобы она не видела, как его будут убивать.

Интересно, Рыжая узнает, что его убили?

Конечно, узнает. Про это все быстро узнают. Заплачет или нет?.. Грош подавил вздох. Может, и заплачет, барышни существа чувствительные. Но потом, конечно, утешится и найдет себе кого-нибудь еще для прогулок. Нормального, не оборотня. И нечего об этом думать.

А может, все-таки пойти к этому чокнутому лекарю на Северный Край? Грош вспомнил лабораторию, похожую на камеру пыток, и содрогнулся.

— Ты замерз, сынок?

За последнее время у матери даже голос изменился. Казалось, разговаривает тряпичная кукла, которую долго гоняли по двору вместо мяча.

— Нет, мам, я так просто.

— Ты не бойся, сыночек, — ее пальцы лихорадочно дергали нитки, губы совсем выцвели. — Ты не бойся, мой маленький, мы тебя спрячем, они сюда не придут.

— Перестань, ма. Я не боюсь.

Он действительно, кажется, не боялся. Просто устал. От усталости кружилась голова и тянуло под лопатками. До послезавтра была еще целая ночь, целый день и еще одна ночь. Скорей бы уж. Вот так сидеть и ждать невыносимо. Завтрашний день он хотя бы проведет на работе, там время летит незаметно. Может, Рыжая придет. В последний раз от нее пахло каким-то парфюмом, напоминающим ветер, какой бывает с Суши очень редко, только в начале лета — песок, сухая трава и мед. Запах был почти неуловим, но Грош его запомнил. Он украдкой понюхал рукав свитера: может, аромат сохранился, они ведь стояли совсем близко, и Рыжая долго держала его за руку…

Но свитер пах только стиркой и немного болотным корнем.

* * *

Рыжая быстро шла по Гренадерской, не обращая внимания на крыс и не шарахаясь от темных провалов между домами. Она ничего не боялась. Бояться глупо. Все, что должно случиться — случится независимо от наших страхов, она усвоила эту истину с детства. Кому суждено сгореть, тот не утонет. И наоборот.

Начал падать снег, и она надвинула пониже капюшон алого дождевика. Первый снег. Рановато в этом году. Можно только догадываться, что сейчас творится в Суши.

В подъезде дома номер пять снова какой-то бездельник выкрутил лампочку. Барышня достала плоский фонарик, с которым не расставалась, и посветила на темную лестницу. Опять они рассыпали везде крысиный яд, дышать нечем.

Под табличкой «Маг Мариори. Разведение кактусов, лечебный сон» на двери был криво нарисован мелом крест. Пометили оборотня. Вот идиоты. Рыжая точно знала, что маг Мариори никакой не оборотень, а просто безобидный сумасшедший. Но в Праздник Большой Охоты никто не будет разбираться в таких тонкостях. Поэтому лишних трупов каждый год хватает, только успевай жечь. Еще месяц после праздника над городом будет витать слабый запах горелого мяса.

Она стерла крест ладонью, поднялась на второй этаж и постучала в дверь. Дверь отворилась так быстро, точно хозяин караулил в прихожей.

— Хайя, док, — Рыжая начала снимать дождевик. — Купер не появлялся?

— Нет, сестра Оро. Не появлялся. — Доктор Арно подхватил плащ и пристроил его на вешалку.

— Вековая Сушь, — вполголоса выразилась барышня, и доктор опустил глаза, чтобы не показать, как он шокирован. — Я так и знала, что он испугается. Вы прочитали архив, док? Я пришла сама потому, что мне нужно вернуть его на место, пока никто не заметил.

— Да, я прочел, — поспешно сказал доктор. — Выпьете кофе или чаю, сестра?

–Кофе, пожалуйста. Горячий. Я замерзла, на улице снег.

— Снег, да?.. — доктор суетливо сопроводил ее на кухню и бросился к плите. — Рано в этом году…

Рыжая присела к столу, покрытому зеленоватым пластиком. В кухне у доктора было очень чисто и как-то скучно. Ни одной яркой чашки, забавной кухонной рукавицы или смешной безделушки. Пластик и кафель, как в операционной. Белое и зеленоватое. Чашки тоже были белые, хорошего фарфора.

— Давайте не будем о погоде, доктор. Вы узнали что-нибудь новое? Меня интересуют оборотни, которые отказываются от инициации.

Доктор молча наливал кофе. Рыжая отметила, что руки у него слегка дрожат.

— Вы понимаете, что это тайна, за которую меня… и вас… — он посмотрел ей прямо в глаза.

— Я понимаю, — ответила она нетерпеливо. — Я хочу знать, что это за тайна. Если бы у меня была степень доктора, а не магистра, я сама разобралась бы в документах и не впутывала вас, поверьте.

Доктор осторожно присел на краешек белой табуретки. Рыжая пила кофе и ждала.

— Сестра Оро…

Она смотрела не на него, а в темное окно. Там снег падал уже непрерывно, похожий на белые конфетти.

— Я жду, док.

Он потер руки, как перед сложной операцией. Потом взял свою чашку и отхлебнул. Поставил на стол. Снова потер руки.

— От инициации отказываются только прямые потомки. Бастарды успешно инициируются.

— То есть, вы хотите сказать…

— Да, — он решительно кивнул.

— Значит, все-таки кровь… — Она задумчиво повертела свою чашку. — Что насчет женщин?

— Женщины, как и было известно ранее, не подвержены метаморфозу вне зависимости от крови. Они только носители гена. Как с гемофилией.

— В общем, я так и предполагала, — Рыжая одним глотком допила кофе и встала. — Значит, охлос тут ни при чем. Бастарды.

— Да.

— Насколько они опасны после перехода?

— Очень опасны. Тут расхождений нет. И все слухи о кровожадных оборотнях, в принципе, правдивы. Вы… уверены, сестра Оро, что этот мальчик… как его там… Купер? Что он на самом деле отказывается от инициации?

— Уверена. Давайте документы, доктор. Мне пора.

— Таким образом, он…

— Я вам советую не думать об этом, — твердо сказала Рыжая. — Это вас не касается. Если он придет к вам, что сомнительно, вы можете не опасаться агрессии с его стороны, вот и все. Про остальное забудьте. Но он, я думаю, не придет. Разрешите, я позвоню?

— Конечно, — доктор Арно встал. — Телефон в передней. Документы я сейчас принесу.

Рыжая вышла в переднюю и быстро набрала номер.

— Кальвин? Послезавтра. Приготовьте байк и все, что нужно. Встретимся утром в Отчаянной Слободе. Ты знаешь место.

Она положила трубку на аккуратный стальной рычаг и повернулась к доктору, уже стоящему рядом.

— Спасибо, док, вы мне очень помогли. Вам нужны деньги?

Он кивнул несколько смущенно, и Рыжая, не глядя, достала из кармана простой джинсовой юбки увесистый замшевый кошелек.

— Вот, возьмите. Здесь около тысячи ибрисов, на некоторое время вам хватит.

— Сестра Оро…

— Да?

— Если бы вы смогли достать тот архив, о котором мы с вами говорили…

Рыжая коротко кивнула.

— Вы его получите. Что-нибудь еще?

— Нет, больше ничего. Я помогу вам одеться, сестра.

Она сунула руки в рукава подставленного дождевика, застегнула костяные пуговицы, надвинула капюшон и взяла из рук доктора голубоватый пластиковый конверт.

— Вас проводить?

— Спасибо, не нужно. Будьте осторожны, док.

Она о чем-то вспомнила и поморщилась.

— Да, вот еще что… Окажите мне любезность. Маг Мариори, ваш сосед, помечен как оборотень. Заберите его к себе завтра же вечером. Он тихий, и он вам не помешает.

— Хорошо, сестра Оро, — доктор покорно кивнул. — Я все сделаю.

Рыжая вышла на площадку, зажгла фонарик и начала спускаться по выщербленным ступенькам. Доктор стоял в дверях до тех пор, пока она не исчезла за дверью парадного. Потом он поспешно скрылся в своей квартире и дважды повернул ключ в замке.

* * *

Грош отлепился от окна, в котором снег падал уже непрерывно, похожий на белые крупные конфетти. Из-под рамы ощутимо поддувало холодом. Спицы в руках матери мелькали, как заведенные. Она все-таки распустила жакет и начала вязать этот дурацкий шарф, который все равно ему не пригодится.

Грош вдруг почувствовал влагу под веками и быстро сморгнул. Мать, как будто чуяла, подняла голову от вязания и встревоженно посмотрела на него.

— Что, сынок?.. Голова болит?..

— Нет, мам.

Он соскочил с подоконника, уселся на пол у ее ног, и она сразу привычно запустила руку в густые теплые волосы сына. Губы у нее дрожали.

— Мам, — сказал Грош. — Меня же из колледжа выперли.

— Я знаю, сыночек.

— Знаешь?.. — он изумленно вывернулся из-под ее руки, глядя на мать во все глаза. — Откуда ты знаешь?.. И… давно?

— Давно, — она снова погладила его по голове. — Курьер прибегал. Принес официальное письмо об отчислении за неуплату. Я не стала тебе говорить. А еще позавчера барышня приходила. Рыженькая такая. Очень воспитанная. Ты ведь с ней знаком, правда, сынок?.. Она не в первый раз приходит. Сказала, что хочет дать нам денег, чтобы тебя восстановили в колледже. Сказала: ему непременно нужно учиться. Я подумала, что ты ни за что не согласишься, и отказалась. Может, зря отказалась, сынок?

Грош покраснел от злости.

— Нет, не зря, — сказал он сквозь зубы. — Я сам себе на колледж заработаю, без всяких…

Он сжал кулаки.

Ну, Рыжая!.. Вот так, значит, да? Значит, все-таки богатенькая. Может быть, даже лордесса. А притворялась!.. Как она посмела предложить его матери денег? Как она могла так оскорбить его?..

Конец ознакомительного фрагмента.