По следам Луны

Ольга Ракитянская, 2023

"Бродят бешеные волки по дороге скрипачей". Старшеклассница Аня открывает неожиданный смысл этих строк, когда учительница музыки просит ее передать новогодний подарок семье знакомых музыкантов. А в серебряной коробочке обнаруживается… обыкновенная луковица. Вот только обыкновенная ли? С этого дня жизнь Ани меняется навсегда. Ее ждут неожиданные открытия в истории собственной семьи, новые друзья, опасные приключения, тайны, которые слишком долго скрывали взрослые, первая любовь. Ей предстоит найти саму себя.В романе использованы мотивы славянской, финно-угорской, еврейской и германской мифологии.

Глава 7

Хорошо, что в телефоне у Ани был навигатор — без него она бы ни за что не нашла это странное место, где Вита собирала экскурсию. В сообщении в Вотсапе все выглядело просто — экоцентр такой-то, улица такая-то, номер такой-то. А вот на деле…

Сначала Аня долго шла вдоль какого-то подозрительного рынка, где, судя по его виду, торговали вообще чем угодно — и не всегда тем, что одобрила бы бабушка. Вокруг сновали личности с баулами и огромными клетчатыми сумками, переругиваясь на самых разных языках. Пройдя чуть дальше, Аня поняла, откуда они брались — там был автовокзал. Но ничего похожего на экоцентр пока видно не было. А впрочем, откуда ей знать, как он должен выглядеть — этот самый экоцентр? Что это вообще такое? Виту она тогда спросить постеснялась — подумает еще, что Аня совсем дебилка. Лучше разобраться самой, на месте. Ну вот и разбирайся теперь…

За автовокзалом неожиданно начинался самый настоящий лес — видимо, край того самого лесопарка — и Аня вздохнула свободнее: все-таки, видимо, шла она правильно. Правда, лес был отгорожен от дороги высоким забором из металлических прутьев, и вдоль него идти пришлось так долго, что Аня чуть было не начала снова волноваться — но тут в заборе вдруг открылся широкий проход, даже безо всяких ворот, и туда, в лес, уходила широкая тропа, почти дорога, плотно набитая множеством ног. Навигатор уверенно указывал это направление — и Аня свернула туда. Тем более что другого пути все равно не было.

Тропа привела ее к еще одному забору, на этот раз глухому, деревянному. На нем не было никаких опознавательных знаков, и Аня уже хотела свернуть налево или направо — тропа раздваивалась — но синяя стрелка навигатора упорно тыкалась прямо вперед. И тут, присмотревшись, Аня увидела неприметную калитку. Она была закрыта — но, может быть, не заперта? Аня решительно толкнула ее — и оказалась словно в другом мире.

Нет, внешне ничего не изменилось — здесь росли все те же сосны и какие-то, совсем голые сейчас, лиственные деревья, что и в лесопарке вокруг. Но изменились — запахи, звуки? Здесь совсем не чувствовалась близость большого города — хотя там, за досками забора, Аня явно ощущала спиной его дыхание, слышала вдалеке шум машин. В этом странном месте даже воздух, казалось, был немного другим — тягучим, медленным, как мед, который бабушка привозила из деревни, и он стекал с ложки ленивой янтарной струей, пахнувшей неведомыми цветами. Кстати, а что это там стоит — неужели ульи?

Аня не смогла бы точно назвать это неведомое нечто, даже если бы задумалась. А задумываться было особенно некогда — время экскурсии приближалось. Как бы не опоздать… Она оглянулась вокруг — среди сосен стояли две избушки. То есть вообще-то это были деревянные двухэтажные дома — но выглядели они, как на рисунках в детских книжках, про какое-нибудь «Зимовье зверей». И так же, как там, окна в рассохшихся деревянных рамах светились теплым огнем — желтым и чуть красноватым, будто там, внутри, топилась печка.

Только сейчас Аня заметила, что день стоял вовсе не серый и пасмурный, как показалось ей с утра, при выходе из дома. Нет, солнце и правда светило неярко, и небо было плотно затянуто облачной пеленой. Но пелена эта была не грязно-серой, как в городе, среди панельных высоток Аниного района — здесь она была какой-то мерцающей, как дымчатый жемчуг на старинных костюмах в музее, куда их в прошлом году водила историчка. И от этой мерцающей дымки воздух вокруг будто бы тоже светился — теплым приглушенным светом, как настольная лампа за занавеской. И еще — здесь пахло свежим снегом.

На одной из избушек висела большая табличка из дерева, с нарисованной белкой и надписью «Экоцентр». Ага, вот туда-то ей и надо!

Избушка встретила ее нежарким теплом — в самый раз, чтобы расстегнуть куртку, но не вспотеть — и желтизной бревенчатых стен. Справа от двери к стене была прибита сучковатая коряга — похоже, вешалка, потому что на сучках уже висели чьи-то шапки и куртки. Вверх, на второй этаж, уводила крутая лестница с перилами из изогнутых древесных ветвей (интересно, как это удалось их так согнуть?) — и оттуда, как из дупла, вдруг высунулась голова Виты со светлыми свисающими прядями.

— О, привет! Здорово, что пришла! Проходи в семинарскую, вон туда — минут через пятнадцать выйдем. Тут опаздывает кое-кто!

В большой комнате с деревянными половицами, которую Вита назвала семинарской, вокруг длинного стола уже собралось человек десять. В основном это были взрослые, мужчины и женщины в спортивных куртках, с какими-то небольшими темными сумочками через плечо. На вошедшую Аню никто не обратил особого внимания — кто-то разговаривал, кто-то листал книги у самодельного стеллажа, кто-то рассматривал рыбок в маленьком аквариуме на окне, между плетеной корзинкой с сосновыми шишками и пучком пестрых перьев. А один пожилой дядька с бородой сидел за столом и… Аня чуть не задохнулась от восхищения: дядька задумчиво настраивал явно профессиональный зеркальный фотоаппарат с таким крутым телеобъективом, какие ей до сих приходилось видеть только на картинках. Даже в тех магазинах оптики, куда она время от времени забредала, чтобы помечтать — таких не водилось. Или она просто не решалась посмотреть в ту сторону, где они выставлялись?

Аня и сейчас смотрела на дядькину технику без тени зависти — только с почтительным восхищением, как смотрят на луну или звезды. Какой смысл завидовать небожителям? Конечно, ей на такой телевик нипочем не накопить, даже если она будет работать курьером сто лет подряд. Ей бы набрать хоть на самую простую, пользованную зеркалку где-нибудь на интернет-распродажах…

Аня давно мечтала о художественной фотографии — еще с тех пор, как подсела на один паблик, где какая-то девушка из Южной Африки (подумать только, с той стороны Земли!) размещала свои фотографии: капли росы на паутине, как усыпанный жемчугом кружевной воротник на старинных картинах, таинственная зелень мхов на пне, пушистая ночная бабочка, присевшая в сумерках на окно, будто лесной дух… Фотографии были странные, совсем не похожие на те, что щелкали смартфонами взрослые из Аниной семьи — всякие там «мы с Наташей на шашлыках», «я на фоне крутого памятника». Наверно, бабушка сказала бы, что они неуютные. Действительно, на холодильник, в магнитной рамке из сердечек, такую фотку не прилепишь. Но бабушке Аня тот паблик и не показывала. А папе, как всегда, было не до того.

Поэтому Аня просто молча копила на фотоаппарат.

Дядька с телевиком, кстати, тоже не выглядел богачом: поношенная темно-зеленая флиска, лыжные штаны, прожженные в паре мест, непонятного цвета ботинки… Но он был взрослым. Взрослым-то хорошо — им все работы доступны, и платят не как старшеклассникам. Заработал — и сам решил, на что потратить: хочешь на ноут, хочешь на машину, а хочешь — на телевик. Эх, поскорей бы стать взрослой!

Заглядевшись на фотографа, Аня не сразу почувствовала, как чей-то взгляд, будто осторожные пальцы, тихонько ощупывает ее затылок. Зато уж когда почувствовала — развернулась всем телом в ту сторону. И увидела в самом конце стола — двух подростков, девчонку и парня, лет на пару постарше ее самой. Девчонка улыбнулась ей, а парень помахал рукой. И как это она сразу их не заметила?

— Привет! Ты откуда? Вита тебя привела? Из кружка при музее, да?

Они выглядели вполне дружелюбно — светловолосая девчонка в голубой флиске и пунцовом жилете и темноглазый парень в куртке внакидку. Здесь, похоже, все были одеты спортивно, флиски и все такое, только одна Аня притащилась в дебильном свитшоте с пингвином на сноуборде. Впрочем, флиски у нее все равно не было — бабушка считала, что это некрасивая одежда, «для мужиковатых баб». Посмотрела бы она на эту стильную девчонку!

Аня осторожно заглянула обоим в глаза — нет, никакой насмешки в них не было, только приветливый интерес. Хотя неспортивный пингвин отлично был виден из-под расстегнутой куртки. И пахло от них… чем-то необычным, кажется, травами, как от кухонного шкафчика со специями. Или, может быть, цветочным медом?

— Тебя как зовут?.. Меня Лика. А он — Юра. Так угадала про кружок, да?

— Не-а, — мотнула головой Аня. — То есть вообще-то да, меня Вита пригласила. Но я не из кружка. Просто я… в музыкалку хожу, и моя учительница Виту знает.

Не объяснять же всю цепочку — от Василисы Ивановны к Аурике и Борису Михайловичу, от Аурики к Вите… А впрочем — может, они и правда все друг друга знают. Что-то было во всех них неуловимо похожее.

— О, музыкалка! — встрепенулся Юра. — Я тоже ходил. По классу скрипки. Только… бросил потом. Понял, что Когана из меня не выйдет — а пилить просто так, как некоторые, чтоб родственники умилялись, а остальные уши зажимали… Это себя не уважать. Лучше в биологи пойду. Там музыкальный слух тоже нужен.

— Ага, «ходят бешеные волки по дороге скрипачей», — хихикнула Аня, вспомнив где-то вычитанную фразочку. Из мема какого-то, что ли…

Ох, не надо ей было этого делать.

— Не ходят, а бродят, — снисходительно посмотрела на нее Лика. — Ты хоть знаешь, откуда это?

Не скажешь же теперь: «из мема». А вообще — бешеные волки, мемы… Рок-группа какая-то, наверное.

— Честно говоря, я рок не очень…

— Ну ты даешь! — откровенно прыснул Юра. — Рок! Это же Гумилев! Поэт такой был, знаешь? «На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ…»

— Училок из музыкалки, — фыркнула Лика.

— Типа того. В школе, конечно, этого не проходят. Ты в каком хоть классе?

Гумилев! Это ж надо было так облажаться. Любимый поэт Василисы Ивановны! Она им столько про него рассказывала, столько… Аня помнила и про Африку, откуда ветер приносит сны (привет, таинственная девушка-фотограф!), и про леопарда-призрака, и про любимую с волосами цвета тысячелетнего меда, и много еще про что. Только вот этого, про бешеных волков, Василиса Ивановна им не читала. А как красиво было бы — небрежно бросить: «Знаю, конечно. Николай Гумилев. Я вообще люблю, чтоб не из школьной программы…»

А теперь эти ребята решат, что она малолетняя дебилка, кроме попсы и мемчиков, ничего не знает. Вон уже как смотрят снисходительно…

И тут вдруг она вспомнила. Вспомнила тот день мелодекламации в прошлом году, когда они друг другу аккомпанировали. Василиса Ивановна тогда еще говорила, что навыки импровизации надо развивать…

Ну, сейчас она им покажет волков!

— А вот это вы знаете?

На засов тугой закрыла дверь, в очаг подбросила дров,

Потому что увидела блеск когтей и услышала хнычущий зов.

Распелся в хижине огонь и озарил потолок,

И увидел сон Единственный Сын, едва на полу прилег.

Последний пепел упал с головни, и почти потух очаг,

И проснулся опять Единственный Сын и тихо крикнул во мрак:

«Неужели я женщиной был рожден и знал материнскую грудь?

Мне снился ворох мохнатых шкур, на которых я мог отдохнуть.

Неужели я женщиной был рожден и ел из отцовской руки?

Мне снилось, что защищали меня сверкающие клыки.

Неужели я — Единственный Сын и один играл у огня?

Мне снились товарищи мои, что больно кусали меня.

Неужели я ел ячменный хлеб и водой запивал наяву?

Мне снился козленок, ночью глухой зарезанный в хлеву.

Мне снились полночные небеса, и в чаще полночный крик,

И тени, скользящие прочь от меня, и красный их язык.

Целый час еще, целый час еще до восхода круглой луны,

Но я вижу как днем, как светлым днем, потолок и бревна стены.

Далеко, далеко водопады шумят — там оленей ночной водопой,

Но я слышу блеянье оленят, за самкой бегущих тропой.

Далеко, далеко водопады шумят — там зеленой пшеницы поля,

Но я слышу: рассветный ветер идет, колосья в полях шевеля.

Открой же дверь, я ждать не могу, мне сегодня не спится тут,

Узнаю: сородичи ли мои или волки за дверью ждут?»

Сняла засов, открыла дверь — вокруг рассветная мгла,

И волчица к Сыну вышла из мглы и у ног покорно легла.

— Киплинг, перевод Гутнера! — Аня посмотрела торжествующе в их ошарашенные лица. — Не из школьной программы, конечно…

…Далекий мартовский день, фортепианный класс, солнце бьет в глаза так, что больно смотреть, растекается медовыми лужицами на полу. Ей аккомпанирует Катя Беспалова, пытается играть что-то мрачное — волки же! — но солнце сбивает ее, хохочет под пальцами, путает ноты. И Аня сейчас — на стороне солнца: ей вовсе не хочется мрака, стихи несут ее, пьянят, будоражат. Ей хочется самой бежать за лунным светом, перепрыгивать водопады, кататься в росистой траве — и в рассветном тумане почувствовать на языке вкус крови и свободы. А потом — встретить солнце, вот это самое солнце, на которое так больно и так радостно смотреть…

А бабушка еще советовала ей выбрать «что-нибудь из Фета»!

… — Ну ты даешь! — на этот раз в голосе Юры звучало уважение. — Надо бы это Володе прочесть, ему бы понравилось — скажи, Лик?.. Так в каком ты классе, говоришь?

Услышав ответ, он слегка помрачнел.

— Ясно. То есть к нам в кружок тебя бесполезно звать. В смысле, пока бесполезно. У нас тут — 16 плюс.

— В какой кружок?

— При экоцентре. Походно-биологический. Мы по средам тут собираемся, беседуем про всякое, к нам интересные люди приходят. Однажды Артур Мурзаханов приехал, прикинь?.. Ладно, потом объясню. А по выходным мы в походы ходим, ездим во всякие интересные места, исследуем, животных наблюдаем. Но это только для взрослых.

«Тоже мне, взрослые!»

— Сам-то больно велик! А почему 16 плюс? Вы что там… на эти темы общаетесь, что ли?

— Да нет, — вздохнула Лика, по-прежнему немного снисходительно. — То есть и на эти темы тоже, почему бы и нет. Но дело не в этом. Просто мамаши ваши уж больно нервничают, что их деток в поход ведут, а там сыро и туалета нет. Кого-нибудь комарик укусит — скандал, кружок потом с головы не счешет, это ж от-вет-ствен-ность. Оно нам надо?

«У меня нет мамаши», хотела было огрызнуться Аня. Но тут же вспомнила бабушку…

Юра по-своему понял ее враз поникший вид.

— Да нет, ты не думай, мы тут не бюрократы. Если честно, я и сам сюда в четырнадцать пришел… Правда, у меня маманя долбанутая, — это было сказано с таким уважением, как будто он произнес «она у меня королевской крови». — Я знаешь, с какого возраста с ней на байдарке хожу?.. С года! Даже не говорил еще толком, мое первое слово «эка» было, река то есть. Так что ей эти походы выходного дня — проще, чем в школу отпустить.

— Давай, вспомни, как вы с ней по Онежскому озеру шли, — фыркнула Лика.

— Было дело. Это в мои двенадцать. Мы пошли, а там шторм. Настоящий. Возвращаться никак, до ближайшего выхода далеко. Гребем как психи, я устал, весло выпускаю, а мама сзади орет: «Юрка, греби, чем больше ты гребешь, тем дальше мы от смерти!»

Аня поежилась.

— А вы что, правда… могли…

— Конечно. Это же Онега. Там шторма знаешь, какие? Но жив, как видишь.

— Страшно было?

— Не особо. Но ты не думай, я не хвастаюсь. Просто… я же мелкий был. А рядом мама. Она же придумает что-нибудь. Это сейчас уже понимаешь…

— У меня родаки тоже ничего так, — Лика закинула ногу на ногу, обхватила коленку руками. — Не такие долбанутые, конечно, как тетя Катя — Юркина мама то есть, — Ане показалось, что в ее голосе прозвучало некоторое сожаление. — Но тоже туристы — будь здоров. Я с пяти хожу. Могла бы и раньше, но только я старшая, а сестрицы как начали рождаться! Мама сначала одну кормила, потом другую… В итоге папка плюнул на это дело и начал сам меня водить, а мама с девчонками потом подтянулись. Умора была, знаешь, — она фыркнула. — Как-то раз меня папа будит с утра пораньше — мы в поход одним днем собирались, ничего особенного, конечно, но там на лодке надо было реку переплывать. Мне шесть было, а младшей сестрице четыре. Она бы туда не дошла. И прикинь, проснулась случайно! Увидела меня с рюкзаком — и как заревет: «Аааа, папа, я тоже хочу, почему ты только Лику берешь?» Папа ей и так, и этак объясняет — там далеко, там тяжело, комарики кусаются, мокро — она головой кивает, типа поняла. Папа ей: «Ну что, не будешь больше плакать?» Она: «Не буду… Но все-таки — ну почему только Лику?» И давай реветь по новой…

— Так и не взяли ее?

— На следующий год взяли. У папы не забалуешь!.. А ты сама как, ходишь?

— Я… у меня…

Аня съежилась, понимая, что сейчас окончательно и бесповоротно скатится в пропасть в глазах этих двоих. И тут — ее взгляд снова упал на фотографа.

— Слушай, а что это за мужик — с крутым телевиком? Профи, наверно?

— А, это Андрей. Андрей Владимирович, в смысле — но вообще-то мы тут все по именам. Профи, конечно. Видела в коридоре фотки?.. Ну, еще посмотришь. Это он делал. Его фотографии всегда на выставки берут! И в журналы. Фотограф-анималист, животных фотографирует. Он даже в фото-экспедиции ездит — в Калмыкию, в Дагестан — потом кучу всего оттуда привозит. И вот прикинь, он в нашем кружке! Доклады у нас делает, ходит с нами. Сейчас пойдем — он постоянно щелкать будет.

В дверь просунулась Витина голова.

— Ребята, Володя не придет, у него бабушка заболела! Выметаемся, и так уже опоздали!

…Если бы Ане кто-то сказал еще недавно, что ей понравится экскурсия — она бы не поверила. Ведь экскурсии — это когда училка скучно тычет указкой в экспонаты, и никто ее не слушает, как на уроке, а стоит тебе хоть чем-то заинтересоваться — тебя тут же тащат дальше, мол, не отставай от класса. Или как они с бабушкой и тетей Наташей ездили на экскурсию в Суздаль — толпа взрослых бродит за экскурсоводом, кто-то исподтишка пьет медовуху, остановиться подольше у чего-то интересного, свернуть в сторону, поваляться на траве где-нибудь на валу и помечтать, как оно все было много лет назад — нельзя…

Здесь было совсем, совсем по-другому. Они вышли за калитку с другой стороны Экоцентра — еще более неприметную, чем та, через которую пришла сюда Аня — и Вита сразу же вскинула руку:

— Слышите? Гудок снегиря!

Все затихли на несколько мгновений, и в наступившей снежной тишине Аня сначала не могла ничего разобрать — а потом вдруг услышала тихое гудящее поскрипывание, как будто кто-то наигрывал на странной лесной дудочке. Услышь она такой звук в городе — нипочем бы не обратила внимание. А может быть, даже и слышала? Там ведь столько всего гудит, свистит, скрипит…

Она не сразу поняла, откуда доносится голос — но потом догадалась проследить за взглядами остальных, особенно за телевиком Андрея, который тот, конечно, немедленно направил куда-то вбок и вверх и защелкал, защелкал спусковой кнопкой. Аня посмотрела туда же и…

Наверно, если бы она рассказала об этом Лике и Юре, те бы только поржали. С их-то опытом — подумаешь, снегирь. Но когда Аня увидела в сплетении заснеженных ветвей рябины живое алое облачко, поскрипывавшее задумчиво и негромко — у нее будто что-то сжалось внутри, а потом, наоборот, расправилось, потекло теплой, спокойной рекой освобождения. Так бывает, когда отпускает привычная боль. Странно, она и не замечала, чтобы у нее когда-нибудь что-то болело.

Аня вдруг поняла, что до сих пор видела снегирей только на картинках. А впрочем…

…«Анечка, видишь красных птичек? Это снегири. А рядом такие же, только серенькие — это их девочки. Люди думают, они только зимой к нам прилетают. Но я покажу тебе летом, где их гнездо — мы пойдем в лес, и я тебе покажу… Если папа отпустит…»

Давнее, давнее, забытое, где-то на краю сознания… Да и было ли это на самом деле?

…Аня даже не сразу вспомнила про бинокль — такой же, как у остальных, в небольшой сумочке на ремешке — который ей перед выходом выдала Вита. А когда вспомнила — было уже поздно: снегирь вдруг сорвался с ветки и полетел куда-то вглубь парка. На ясень — сказала Вита. Там крылаток много, он их любит.

Но ничего. Это не имело совсем никакого значения.

Это все равно был ее — Анин — снегирь.

А потом они долго бродили по парку — то бродили, то бегали, когда вдали вдруг раздавалась интересная позывка — и Аня вместе со всеми прыгала по сугробам вслед за Витой (трудно было угнаться за ней, с ее длинными ногами, которые словно бы перелетали через все препятствия!), и восхищалась огромным черным дятлом-желной в красной шапочке, долбившим сухое дерево с таким громким стуком, будто взрослый мужик работал топором (Аня и не знала, что бывают такие дятлы!) И Вита рассказала ей, что есть много видов синичек, они даже нашли целых три — большую, лазоревку и московку — а возле птичьей кормушки в кустах зимовала, оказывается, зарянка, круглая оранжевая птичка, прыгавшая по снегу, будто оживший новогодний мандарин… И Андрей вскидывал свой телевик, а в какой-то момент даже навел его на Аню — она и опомниться не успела, и сделать красивое лицо для фотки, вот, наверно, уродкой получится — и Лика с Юрой пихнули ее в снег на горке, а потом она пихнула их, а потом пролетел ястреб-перепелятник, и все побежали туда, а потом…

И над всем этим алым пушистым облачком — парил, царил, свистел лесной задумчивой флейтой — Анин снегирь.

… — Ты знаешь, что… Ты приходи к нам все равно. Если даже тебя в поход не отпустят — приходи по средам, это же просто занятия. Типа бесед с посиделками. Тут, в экоцентре. Скажешь своим, что у нас тут педагоги…

— Ага, и бесплатно все. Им тратиться не придется. Приходи, Анька, правда. У нас же круто, ты видела.

— Приду. В эту среду будет?..

Конечно, она придет. И снова увидит Виту. И Лику, и Юру. И, может быть, осмелится попросить Андрея хотя бы потрогать его телевик…

И увидит снегиря. А может быть, даже найдет его там, у себя в районе. Ведь у них тоже есть ясень с крылатками. И маленький парк. А она теперь научилась слышать.

Воздух пах свежим снегом, древесной корой — и почему-то рябиной.

И еще — давно пора было договориться об уроке с Борисом Михайловичем…

Именно теперь, казалось ей, она имеет на это право.