6. И КЛАД НЕ ДОБУДЕШЬ, И ДОМОЙ НЕ БУДЕШЬ
Должно быть, Макс с Костей поднялись ни свет, ни заря. К моему приходу они успели углубить и расширить яму настолько, что стало понятно — это действительно вход. Он был оформлен двумя грубо вытесанными каменными столбами, а уже упомянутая балка с загадочными знаками, как оказалось, венчала этот внушительный дверной проем. Мощная каменная кладка лишь обрамляла его, а роль двери выполняли грубо обтесанные толстые деревянные сваи, уложенные так плотно, будто их забивали молотом.
— А ну-ка, посмотрим, так ли крепки эти бревна, как выглядят! — Костя от души размахнулся и ударил лопатой в верхний брус. Гулкий удар отозвался в самом сердце кургана, и дерево осыпалось трухлявыми обломками. Часть провалилась внутрь, часть высыпалась наружу. Из темной дыры отчетливо повеяло сыростью. Я невольно вздрогнула и услышала, как сзади заворчал Шарик. Подходить близко он почему-то не решался.
— Прогнили насквозь, — резюмировал Макс, пальцами кроша обломок дерева.
— Еще бы, за тысячу с лишним лет! — радостно подтвердил Костя. — Давай теперь углублять яму, чтобы можно было полностью расчистить проход.
Стоя на краю раскопа, я чувствовала, как во мне поднимается волна беспокойства. Беспокойство было необъяснимым, и я попыталась найти его причину.
— Костя, так что насчет разрешения на раскопки?
— Какого разрешения? А, там трубку никто не берет, — отмахнулся от меня он. — Потом позвоню.
— Ну-ну, — пробормотала я. Смутная тревога донимала меня, как назойливый комар, хотелось даже отмахнуться. И это не была тревога по поводу нелегальности наших действий, а какое-то подспудное растущее чувство, что мы делаем то, чего делать вообще не следует, а не то…
— А что насчет символов, тебе удалось выяснить, почему они здесь изображены? — попробовала я еще раз отвлечь Костю.
К моему удивлению, это сработало: он воткнул лопату в землю, подтянулся на руках и сел на краю раскопа.
— С символами странная история получается. Я могу рассказать о каждом из них, но почему они выбиты здесь вместе и в таком порядке, я пока не разобрался.
— Ну расскажи хотя бы о каждом в отдельности, — попросил Макс.
Я присела рядом с Костей, Макс сложил ладони на черенке лопаты и оперся на них подбородком. Шарик лег рядом со мной, держа настороженные ушки на макушке и тревожно кося глаза в сторону прохода.
— Символ первый — триквестр. — Костя ткнул подвернувшимся под руку прутиком в орнамент из замыкающихся в треугольник полукружий. — Олицетворяет основные положения солнца: на восходе, в зените и на закате.
Он перевел указующий прутик на следующий знак, похожий на многогранную свастику, чьи изогнутые лучи по часовой стрелке складывались в круг
— Громовик, или громовое колесо Перуна, он же Коловрат. Олицетворение солнечного диска.
Третий знак, самый причудливый, представлял собой восьмиконечную звезду из двух пересекающихся заостренных овалов, вплетенных в квадрат.
— И, наконец, самый сложный по исполнению знак. Квадрат Сварога, известный также как Звезда Руси. Четыре луча звезды означают четыре стороны света. Сварог — один из самых главных богов славянского пантеона. Он олицетворял само небо, весь зримый и незримый космос. Тот, кто выковал Землю, твердь земную и твердь небесную.
— А почему ты ничего не сказал о птичьей голове? — удивленно переспросил Макс.
— Потому что здесь и так все понятно, — Костя отбросил прутик и улыбнулся самой довольной улыбкой, только что не облизнулся. — Это же сокол. Рарог.
— Так ты думаешь… — я не осмелилась договорить.
— Я не думаю. Я уверен. — Костя со всей силы вонзил лопату в дно ямы и спрыгнул вниз. — Макс, хватит мечтать, нас ждут великие дела.
Парни заработали лопатами, а я вернулась в лагерь, сопровождаемая Шариком и своими сомнениями. И обнаружила там невесть как материализовавшегося Даню с папкой в руках.
— А я тут тебя жду, — парень вскочил и неловко сунул мне папку в руки.
— Вот. Готов.
— Кто готов? — мысли не сразу перескочили на события вчерашнего вечера, — Ах, мой портрет?
— Ну, это не совсем портрет, — смущенно пробормотал художник.
Не дожидаясь объяснений, я раскрыла папку. Да, это точно не портрет. Я даже оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что никто, кроме меня, не видит этот шедевр.
Девушка на рисунке лицом действительно напоминала меня, но обладала куда более соблазнительной фигурой, граничащей с неприличием, учитывая мало что прикрывающий наряд. Кроме того, у нее имелась пара полупрозрачных крыльев, а удлиненные ушки заострялись на манер эльфийских. Восседала эта фея на белом единороге, который действительно заслуживал восхищения.
Видимо, у меня слишком уж сильно округлились глаза, потому что Даня поспешил объясниться.
— Помнишь, я говорил тебе о случайных заказах? Я рисую иллюстрации для книг в жанре фэнтэзи.
— Это многое объясняет, — кивнула я, все еще не в силах оторвать взгляд от бесстыжей феи с моим лицом.
— Тебе нравится? — с надеждой спросил автор.
— Красиво, — сдержанно похвалила я. — Единорог классный. Как живой. То есть как живой конь, я имею в виду. С натуры рисовал?
— Нет, в интернете фотку нашел, — признался польщенный парень.
— А я уж обрадовалась, что здесь где-то конюшня поблизости есть, — вздохнула я.
— Нет, я не видел. А зачем тебе?
— Так, просто, лошадей посмотреть, может покататься, — уклончиво ответила я. Не хотела признаваться в том, что, отправляясь в Заречье, лелеяла давнюю детскую мечту — проскакать галопом по полю.
— Не видел, — повторил Даня. — Да и не обращал внимания, честно говоря. Я в седле один раз в жизни сидел, еще в детстве. Отец хотел меня сфотографировать, а конь встал на дыбы. Я свалился и вывихнул ногу. С тех пор к лошадям и близко не подхожу.
На склоне показался Костя. Он бодрой рысцой подбежал к машине, порылся в багажнике и извлек оттуда каски и фонарики. Потом жестами показал мне, чтобы я гнала художника в шею, и убежал в сторону холма.
Я и сама была уже готова распрощаться с этим рисовальщиком фей в неглиже и с нажимом заявила, что мне срочно надо готовить обед. Ну очень срочно! И помощь не требуется, спасибо.
— Ладно, пойду спать, — разочарованно вздохнул Даня и побрел в деревню, к счастью, в обход горушки.
А я осталась с этим несчастным рисунком в руках. Надо спрятать, пока ребята не увидели, а то потом проходу не дадут, засмеют. Судя по тому, чем запасся Костя, они с Максом сейчас уже лезут в курган. Надо, наверное, пойти посмотреть, но я никак не могла себя заставить. Странно, вроде трусихой никогда не была.
Вдруг послышался топот, а затем показался взволнованный и изрядно запыленный Костя.
— Бежим, с Максом беда! — крикнул он.
— Что случилось? — подскочила я.
— Скорей, — только и ответил Костя и кинулся бежать обратно. Мы с Шариком рванули за ним. На бегу я сложила рисунок и сунула его в задний карман джинсов. Добежав до чернеющего в яме прохода, Костя включил фонарик и проскочил внутрь, а я замешкалась, не решаясь войти.
— Катя! — гулко донесся голос из кургана. Я стояла перед раскопом и говорила себе, что должна войти, что с Максом что-то случилось и, возможно, каждая секунда на счету. Шарик поскуливал в некотором отдалении, в его глазах застыл страх.
— Быстрее! — в голосе Кости зазвучали отчаянные нотки, и я нырнула в курган, как в холодную воду. Шарик, взвизгнув, кинулся за мной. И вот я внутри, моргаю, привыкая к полумраку. В глубине горел фонарик, и я увидела Костю, склонившегося над лежащим Максом.
— Что с ним?
— Не знаю, — подрагивающим голосом ответил Костя. — Мы вошли сюда, он начал задыхаться, что-то прохрипел и упал.
Макс лежал на спине, весь вытянувшись, лицо его было совершенно серым и неживым. Костя закрыл лицо руками и затрясся.
— Возьми себя в руки! — сурово одернула я его. — Действовать надо, а не истерить. У него астмы нет? Или клаустрофобии?
— Я не знаю, — простонал Костя, не отрывая рук от лица. — Может, он вчерашним вареньем отравился?
Я опустилась на корточки рядом с Максом, дотронулась до его лица. Лоб был прохладным, зато щеки — горячими. Не умея найти пульс на запястье, я попыталась нащупать биение артерии на шее, как вдруг Макс распахнул глаза, оскалился и со звериным рыком сгреб меня в охапку. Я заорала, Шарик залаял, а Костя, наконец, отнял руки от лица и залился диким хохотом. Макс отпустил меня и присоединился к нему. Шарик продолжал лаять, бегая вокруг нас.
— Вы… полные… идиоты! — выдавила я и села прямо на песчаный пол.
— Катюха, не сердись, — Костя потрепал меня по плечу. — Мы когда вошли сюда, на Макса какая-то известка с потолка свалилась, он так на зомби стал походить, что этим просто необходимо было воспользоваться!
— Чтобы меня до смерти перепугать, да? — мрачно поинтересовалась я, сердясь уже больше для вида, ведь Макса с таким лицом взяли бы в любой ужастик без проб, а сейчас этот несостоявшийся зомби так заразительно хохотал, что и мертвого рассмешил бы. Да, кстати о покойниках.
— А где же ваш Рюрик? Или целью всей нашей экспедиции было эффектно напугать меня, и теперь можно отправляться домой?
— Ты же не думаешь, что основателя княжеской династии скромненько так в прихожей прикопали? — осведомился Костя, поднимая с земли инструменты. — Основное захоронение должно находиться гораздо глубже, а мы находимся в верхнем ярусе.
— Значит, важная персона похоронена где-то в глубине? А это помещение для кого? — поежилась я.
Костя скользнул по стенам лучом фонарика, выхватив неровные песчаные стены.
— Есть несколько вариантов. Первый — это погребальные камеры для так скажем сопроводительных лиц вождя — жен, рабов и прочих верноподданных, а также лошадей — ведь не пешком же они в нижний мир должны добираться.
— И где же они все, погулять пошли? — хохотнул Макс.
Я уже привыкла, что вопросы, на которые у него не было ответа, Костя не удостаивал вниманием, так что он спокойно продолжил:
— Второй — камеры верхнего яруса представляют собой лабиринт, сооруженный, чтобы умершие не смогли найти дорогу обратно, в мир людей. Да и чтобы те, кто позарится на княжеский инвентарь, заблудились и сгинули в самом же кургане.
— Очень грамотно, — похвалил Макс. — Проще и дешевле, чем стражу у могилы выставлять.
Я огляделась: пещера была совершенно пустой, но в глубине были еще два прохода, оформленных точно так же, как и вход: столбы по бокам и каменный венец с выбитыми в нем символами. Символы тоже повторялись: триквестр, колесо, квадрат, сокол. Только в другом порядке и выполнены не так искусно, как знаки на входе, лишь намечены. Сами проходы чернели пустотой.
— И куда же вы дальше двинетесь? — спросила я. — Указатель-то не предусмотрен.
— А ты что, с нами не пойдешь? — удивился Костя. — Ты ведь уже внутри кургана. Где твой авантюризм? К тому же, тебе вообще бояться нечего, охранник-то с тобой!
Я взяла дрожащего «охранника» на руки. На «слабо» меня конечно же не взять, но авантюризм кое-какой присутствовал и уже разжег любопытство. Было страшно… интересно, что же мы здесь обнаружим? Я решительно кивнула, и мне вручили оборудование археолога — фонарик и каску. Каску я вернула Максу, который со смехом напялил ее на голову, отчего стал похож на никогда не мывшегося шахтера. Костя прихватил кирку, включил фонарик на своей каске и вошел в правый проход, внимательно глядя под ноги. Макс шел за ним и освещал стены и потолок. Из потолка местами торчали корни, их тени двигались в лучах фонариков, напоминая то ли змеиные клубки, то ли лапы с длинными когтями. Туннель устремлялся вниз, все время заворачивая вправо.
— Спиральный лабиринт, — приглушенным голосом сказал Костя.
— Так и должно быть? — шепотом спросила я, стараясь на всякий случай не касаться стен: кто знает, какие твари могут по ним ползать.
— В представлениях язычников вселенная состоит из ярусов — нижний мир, срединный и высший, — принялся объяснять специалист по древним захоронениям. — Могильные курганы сооружались в соответствии с этими представлениями. А пронизывает эти миры мировое древо Иггдрасиль, так что в центре кургана мы, скорее всего, найдем каменный столб, являющийся вертикальной осью всего комплекса.
Я шла за ребятами, стараясь отделаться от чувства, что за нами кто-то наблюдает, даже спину покалывало от этого, и уже жалела, что согласилась сюда залезть, но возвращаться одной было еще страшнее. А вдруг, пока мы спускались сюда по правому проходу, там, наверху, из левого прохода как вылезло что-то или кто-то, и поджидает меня, потирая руки. Или лапы. Или что там у него есть.
Мне уже начало казаться, что спуску нет конца, стало тяжело дышать, а стены будто бы начали сближаться, грозя раздавить нас. «Наверное, это и есть клаустрофобия», — подумала я, но потом поняла, что проход и в самом деле сужается. Я уже открыла рот, чтобы предложить вернуться, как вдруг мы практически выпали в довольно большую камеру, точно такую же, как та, из которой начали свой спуск. И снова на выбор два варианта направлений дальнейшего продвижения вглубь кургана.
— Какие теперь будут предложения? — вкрадчиво спросила я, и сразу высказала свое. — Вернемся?
— Нет, только не теперь! — взволнованно возразил Костя. — Разве вы не понимаете, что мы в двух шагах от секрета кургана. Помните, что я говорил вам про ярусы? Мы сейчас в срединном мире! Надо сделать еще один переход, и мы в нижнем мире!
— А там Рюрик в золотом гробу! — зловещим голосом провыл Макс.
— И двенадцать верных витязей, — поежилась я. — Кстати, Костя, а эти двенадцать, что с ним остались, зимой от холода и голода умерли?
— Нет, не умерли, — отозвался Костя. — Согласно традиции, которая возникла на родине викингов, двенадцать воинов, давших клятву верности своему вождю, становились побратимами, и обязаны были отдать друг за друга жизнь. А также, в случае смерти своего лидера, сложить головы вместе с ним. Так что верные воины, которые всю зиму охраняли каменную насыпь с телом Рюрика, и перенесли его на место окончательного захоронения, были ритуально убиты и похоронены вместе с ним в том же кургане.
— Жестокая плата за верность, — поразился Макс.
— Клятва двенадцати считалась самой крепкой и нерушимой, и они прекрасно знали, на что шли, — хладнокровно сообщил наш эксперт. — Кроме того, они свято верили, что отправятся вслед за своим вождем, прямиком в сияющие чертоги Вальхаллы.
Они-то знали, на что шли, а знает ли Костя? Он снова выбрал правый ход с той же бесшабашной уверенностью, с которой, верно, воины Рюрика приняли смерть, рассчитывая продолжить свое существование в бесконечных пирах и прочих наслаждениях Вальхаллы.
Мы с Максом двинулись за ним. Ход снова вел вниз, только на этот раз шел против часовой стрелки.
— Сейчас, сейчас, я чувствую, — нетерпеливо бормотал Костя, бодро спускаясь вприпрыжку. Я старалась не отставать. Ощущение холодного взгляда в спину стало невыносимым. Я практически уткнулась Максу носом в спину, и вновь спуск внезапно закончился. И что же? Перед нами опять была пещера с двумя проходами.
— Все, дальше не пойду, — решительно заявила я. — Так и заблудиться недолго. Кто знает, на какую глубину прорыт этот безумный муравейник.
— Костян, в самом деле, пойдем обратно, что-то и мне не по себе, — поддержал меня Макс. — Бестолковая прогулка получается. Я уже вообще не понимаю, как все эти туннели располагаются внутри холма. Это противоречит моему пониманию пространства.
— Мы просто выбрали не ту дверь, неужели непонятно, — раздраженно проворчал Костя. — Вернемся и проверим левый проход. Помните, что я говорил про лабиринт?
— Про заблудиться и сгинуть? Помню!
— Эх вы, — разочарованно протянул Костя. — С вами только Веселые старты в начальной школе проводить! Пойдем назад, попробую составить план кургана.
Поднявшись на уровень вверх, мы обнаружили, что не можем понять, какой ход должен вывести нас в первую камеру. Три прохода выглядели совершенно одинаково, а покружившись на месте в удивлении, мы уже не могли точно сказать, из какого только что пришли. Выбрав наудачу тот, что уводил в круговой подъем, мы вновь друг за дружкой прошли в каменный проем.
— Странно, — заметил Макс. — Мы же спускались по часовой стрелке, значит, подниматься должны против? А тоннель поворачивает направо.
Ответить ему никто не осмелился. Лишь когда вместо того, чтобы выйти к переходу наверх мы снова оказались в камере-распределителе с двумя проходами, которые вели вниз, Костя высказал свое мнение:
— Чертовщина какая-то.
С этого момента начался кромешный ад. Сначала мы еще бодрились, пытались шутить, убеждая себя, что это невозможно — заблудиться внутри небольшого холмика. Как могли, храбрились друг перед другом и скрывали свое беспокойство. Но когда счет переходам, тоннелям и пещерам потерялся, стало глупо не признавать очевидное. Мы заблудились и не можем выбраться. Костя запоздало дал команду погасить все фонари, кроме одного — батарейки уже начали садиться. Телефон был с собой только у меня, но толку от него не было никакого — мобильная сеть внутри холма отсутствовала. Мы пробовали стучать, но от этого начал осыпаться потолок. Лабиринт пещер и ходов оказался словно заколдованным. Костя оставил на одной из развилок каску, чтобы иметь ориентир, от которого можно было бы методично обследовать ходы, но больше мы к ней так ни разу и не вышли. Даже держаться направления вверх оказалось невозможным: ходы ныряли вниз вопреки всем законам логики и пространства. Погас один фонарик, через некоторое время другой. Я выключила телефон — батарейка была почти на нуле, и мы потеряли счет времени. Теперь его отмеряли жажда, голод и усталость.
