Горькие и сладкие цветы судьбы

Ольга Панина-Смольская

В основе произведений из цикла «Горькие и сладкие цветы судьбы» лежат реальные события, человеческие переживания, впечатления о поездках по Америке и России. Реальность переплетается с фантазией.В повести «Первый опыт» красной нитью проходит тема любви молодого художника к зрелой женщине с непростой судьбой.«Двойник» полностью основан на реальных событиях.В рассказе «В антикварной лавке» реальность неожиданно оборачивается удивительной фантасмагорией в духе новелл Э. Т. А. Гофмана.

© Ольга Панина-Смольская, 2022

ISBN 978-5-0056-2038-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПЕРВЫЙ ОПЫТ

Глава 1

Два молодых человека шли по переулку маленького подмосковного посёлка, в котором любила отдыхать московская творческая элита. Первый из них, Георгий, которого все называли просто Георг, был начинающим, но уже заявившим о себе художником, а второй, Михаил — прозаиком и драматургом.

Михаил на ходу пытался ответить на вопрос друга, почему он пишет такие несовременные вещи, которые, с точки зрения художника, можно было назвать «антиквариатом в прозе». Прозаик с жаром объяснял Георгу, что, на его взгляд, все устали от житейской суеты, неурядиц, погони за призрачным счастьем — и хотят красоты и чего-то возвышенного.

Пока Михаил доказывал другу свою правоту, последний мысленно улетел в другие сферы, и глаза его уже привычно нащупывали подходящую натуру для очередной картины. Молодые люди проходили мимо сада, утопающего в августовских цветах, от которых веяло какой-то тревожной, обжигающей прохладой, и художник, утомившись от спора с прозаиком, стал заглядываться на эти цветы, на всё это многоцветное великолепие. Он почувствовал, что в груди у него что-то защемило, затрепетало, — захотелось тишины и одиночества, чтобы полностью погрузиться в желанное состояние творческого экстаза.

Художник и сам не знал, зачем затеял спор с другом, что за муха его укусила. И зачем надо было заявлять Михаилу, что не стоит писать столь возвышенным слогом на такие далёкие от современной жизни темы? Да пусть себе пишет, если чувствует такую необходимость.

— Ведь ты же ищешь красоту и пытаешься перенести её на свои холсты? — настойчиво спрашивал Георга Михаил.

— Да, но изображение на полотне и проза — совершенно разные вещи, — упрямо не соглашался художник.

— Разве? А я уверен, что это — суть одно, только формы выражения разные, — горячился Михаил.

— И где ты видел такую любовь, какую описываешь? Её нет в современном мире! Это чувства средневековых рыцарей к дамам своего сердца. А кто сейчас так любит и так верен? — Георг усмехнулся, прищурив карие глаза. Его густые тёмные волосы «ёжиком» стали ещё ершистее (по отцу в нём текла греческая кровь, и он очень этим гордился).

Молодые люди остановились у ограды сада, вдоль которой шли.

— Бессмысленный спор, я больше не хочу ничего доказывать — это пустое! — отрезал Михаил, сердито запыхтев и сверкнув сине-зелёными глазами. Его худощавая фигура будто ещё больше вытянулась и, казалось, выражала возмущение и несогласие, а светло-русые волосы рассыпались на два ряда и он их беспокойно поправлял.

— Ну что ты так горячишься? У каждого своя позиция, — примирительно сказал Георг, заглядывая другу в глаза. — Да ты прямо кипишь!

Но успокоить Михаила было не так-то просто. Художник знал, что у друга вспыльчивый характер, тем более, сейчас была затронута самая его чувствительная струна.

— Ну что, мир? — доброжелательно, но твёрдо спросил Георг у Михаила. — Я знаю, ты достойный мастер своего дела — и пиши себе о том, что тебя волнует. А прения и критика только подхлёстывают художника.

Эти слова и умиротворяющая сила Георга подействовали на Михаила благотворно, он сдался, выдохнул и улыбнулся. В этот момент они вдруг увидели в саду, за пышными цветами, женщину, которую ранее в пылу спора не замечали. Она собирала хризантемы, в руках у неё был целый букет. Женщина подносила цветы к лицу, вдыхала их аромат и при этом задумчиво улыбалась. Тут она подняла голову и от неожиданности замерла, с удивлением взирая на молодых людей, точно лунатик, которого внезапно разбудили. Юноши растерялись, но лишь на секунду, затем сразу же нашлись, раскланялись и стали уверять хозяйку, что у них и в мыслях не было кого-либо потревожить — они остановились у ограды случайно, увлекшись спором об искусстве и литературе.

— Мы из Москвы, а здесь сняли дом на месяц, — пояснил Георг. — Я — художник, а мой друг — прозаик.

— Вот оно что, — улыбнулась женщина, выслушав их сбивчивые объяснения. — Раз уж случай нас свёл, давайте знакомиться: меня зовут Ада. Если у вас есть желание, можете войти и посмотреть мой сад.

Юноши назвали свои имена и поблагодарили хозяйку за приглашение.

— Проходите, — сказала она. — Я сейчас открою калитку.

— Да это просто рай какой-то! — восхитился Георг, шагая с Михаилом по дорожке вдоль ряда цветов. Он залюбовался пышными хризантемами, похожими на светских красавиц на балу, гордыми гладиолусами и георгинами, что горели как яркие флаги, прикоснулся ладонью к бархатистым головкам пёстрых астр и погладил холодные, будто неземные, лепестки роз.

Михаил отметил про себя, что на длинном шёлковом халате Ады играет рисунок из таких же ярких цветов, как и в её саду. Ада, которая шла впереди юношей, обернулась и сказала:

— Вот какие цветы мне удалось вырастить! Разве я не молодец?

Молодые люди переглянулись, и лёгкие улыбки заиграли на их лицах — непосредственность хозяйки их развеселила.

— Конечно, у меня есть помощница, спасибо ей. Иногда приходила её дочка и тоже работала с нами. В саду всегда много дел. Для меня этот труд — сродни смыслу жизни, как бы претенциозно это не звучало, — пояснила Ада. — А о чём вы спорили? Расскажите.

Юноши несколько смутились, но Георг сразу же ответил:

— Это был вечный спор о красоте и любви, мы дискутировали о том, как лучше раскрыть эти темы в своём творчестве.

— Интересно… — улыбнулась Ада.

Они подошли к беседке в виде летнего домика для чаепитий. Вокруг росли молодые деревца и зелёной стеной стояли высокие кусты роз, над которыми радостно гудели пчёлы и шмели, перелетая с цветка на цветок.

«Какое всё живописное и будто сказочное», — подумал Георг.

— А не попить ли нам чаю? — спросила хозяйка.

— Это было бы замечательно! — обрадовался Михаил.

— Вот вы мне и поможете вынести из дома чайник и чашки, ловлю на слове.

— С удовольствием помогу, — радостно согласился он. — А наш художник пока полюбуется цветами.

— Возьмите у меня хризантемы, несите их в дом, — Ада передала букет Михаилу, — а я налью воды в вазу.

Георг был рад, что его оставили одного. Он погрузился в созерцание прекрасного сада, который напоминал ему библейские райские кущи, и в то же время стал осознавать, что события развиваются как-то неожиданно, довольно быстро и что новая знакомая вызывает у него чересчур живой интерес. «Сколько обаяния в этой женщине! — с восторгом подумал он. — Неужели она живёт одна? Или у неё кто-то есть…». Не успел он закончить свои размышления, как Ада с Михаилом вернулись.

Все уселись за столик в беседке, хозяйка стала разливать чай. Молодые люди залюбовались ею — женщина обладала природной грацией, движения её были гибкими, а манера держаться простой и естественной.

— Так в чём была суть вашего спора? — спросила она. — Я поняла, что вы спорили о том, как лучше раскрыть красоту и любовь в своих творениях?

— Примерно так, — подтвердил Георг.

— Жизнь сама вам всё подскажет и жизненный опыт поможет. Но опыта у вас пока маловато, как я понимаю… Однако, это поправимо, — улыбнулась Ада.

— Напрасно вы думаете, что только опыт всё решает, — с вызовом заявил Михаил. — Кстати, я хотел спросить: как ваше отчество? Просто по имени обращаться неудобно, ведь вы старше нас.

— Какая удивительная вежливость! — с иронией заметила женщина. — Как говорил Лопе де Вега: «Ну что за вежливая грубость?». Вы подчеркнули мой возраст, мне это, конечно, не совсем приятно, но куда деваться: годы… Правда, я их не замечаю и за цифрами не слежу. Обращаться ко мне можно без отчества, ведь вы люди искусства, а значит — люди с другой планеты, и я того же поля ягода.

— Вы пишете? — с большим интересом спросил Георг.

— Нет, — ответила Ада.

— А чем вы занимаетесь? Простите за любопытство.

— Просто живу… — Георг уловил в её голосе отрешённость и скрытую печаль, смутился и решил не задавать больше лишних вопросов.

«Наверное, поэтесса, — подумал Михаил. — И чем-то напоминает Анну Ахматову в молодости: такая же стрижка, тёмные волосы, гипнотический взгляд, гордая осанка. Только нос не как у Ахматовой, прямой, а взгляд огромных глаз такой же глубокий: в них можно утонуть».

— Как художник, хочу сказать, что вы всегда будете молоды и современны, — несколько глухим голосом произнёс Георг. — Я чувствую в вас какую-то колдовскую энергию — она просто ощутима! Разве не так?

— Возможно, — Ада посмотрела на художника проницательным взглядом. — Но не всё, что вы чувствуете, стоит озвучивать. — Она подлила в чашки чай и подала гостям печенье.

— Вы бываете на озере? — спросил её Георг, чтобы сменить тему разговора.

— Бываю. Иногда купаюсь, а в прохладные дни прогуливаюсь по берегу. Мне там очень нравится.

— Да, там чудесный песчаный пляж. В конце недели можно было бы сходить туда всем вместе и искупаться, — предложил Георг.

— Середина августа выдалась просто золотая, надо воспользоваться! — поддержал друга Михаил.

— Хорошая мысль, — согласилась Ада. — Давайте встретимся у озера в субботу в одиннадцать.

***

До субботы оставалось несколько дней. Юноши, занимаясь своими делами, постоянно вспоминали о новой знакомой и гадали: кто же она — поэтесса, актриса или… Как-то вечером Михаил сказал Георгу:

— Я заинтригован новым знакомством. Интересно, кто же эта женщина? И как жаль, что она для нас стара, я имею в виду любовь.

— Ты так думаешь? Разве возраст играет такую решающую роль? — задумчиво спросил Георг. — Знаешь, Михаил, меня не могли взволновать многие девушки модельной внешности, а эта зрелая женщина вызвала целую бурю в моей душе.

— Осторожнее — от неё действительно можно потерять покой.

— Я и сам не пойму, что со мной происходит…

***

В субботу с утра было солнечно, светло, но на горизонте зависли огромные белые облака, блистающие в лучах солнца и словно застывшие в своём великолепии.

По дороге к озеру Георг отстал от Михаила, увидев незабудки на небольшой поляне. Он наклонился и стал очень бережно собрать эти маленькие цветы: цветочек к цветочку. Пока он их собирал, как раз заметил кипучую жизнь среди листвы и травы: в этой зелени и в земле копошились жучки, паучки, муравьи… «Да здесь целый мир! — подумал он. — Видимо, у них свои законы и свои страсти. Не может быть, чтобы ими руководили одни инстинкты…».

Михаил окликнул друга:

— Что ты там делаешь? Не отставай!

— Иду! — крикнул Георг, догоняя его.

— Ты собирал незабудки? — удивился Михаил, заметив в руке Георга трогательный букетик. — Хочешь написать их акварелью?

— Нет, это подарок Аде от рыцаря печального образа, — шутливо ответил Георг.

— Хорошо помню, как кто-то недавно смеялся над такими рыцарями, — поддел друга Михаил.

— Что поделать, оказывается, человек совершенно не знает самого себя.

— Старая истина.

— Но когда она касается лично тебя, сразу делается очень новой.

Ада сидела на берегу и, завидев молодых людей, помахала им рукой.

— Вы опаздываете, юноши, — я уже минут пятнадцать вас жду! — крикнула она.

— В знак того, что вы нас прощаете, примите эти цветы, — сказал Георг, подходя к ней и подавая незабудки.

— Какое чудо! — воскликнула она. — Тут уж можно многое простить мужчине.

— Учту на будущее, — весело и беззаботно отозвался Георг.

— С незабудками у меня связаны очень личные воспоминания. Возможно, я когда-нибудь расскажу вам об этом, — тихо сказала Ада. — Почему вы сегодня такой задумчивый и молчаливый? — обратилась она к Михаилу.

— Незабудки вывели меня из равновесия — слишком хороши! — буркнул он.

— Не говори глупостей, — осадил его Георг.

— Какие вы смешные! — улыбнулась женщина. — Вы купаться собираетесь?

— А вы? — спросил Георг.

— Нет, сегодня я купаться не буду, посижу у воды и посмотрю на вас, — она поправила свою светлую блузу, которую теребил неожиданно разыгравшийся ветерок.

Над озером низко пролетали быстрые птицы. Из воды, играя, с лёгкими всплесками выпрыгивали небольшие рыбёшки. Вокруг Ады покружила цветная бабочка, почти коснувшись её плеча, и скрылась так же внезапно, как и появилась.

От соснового бора доносился тягучий медовый запах сосен, а откуда-то издалека потянуло волнующей прохладой и свежестью грозы. Молодые люди скинули одежду и стали заходить в воду. Михаил ёжился и вздрагивал, его белая кожа покрылась мелкими мурашками, а Георг, крепкий, смуглый и ладный, как древнегреческий бог, нырнул в воду, как в родную стихию, обдав при этом Аду брызгами.

— Холодновато… Хорошо, что вы не стали купаться! — крикнул Аде Михаил, проплывая вдоль берега.

А Георг, словно не чувствуя холода, поплыл к середине озера. Ада заволновалась:

— Не заплывайте так далеко! Ветер поднимается, тучи идут — посмотрите!

Георг вернулся к берегу, втайне довольный тем, что Ада за него волнуется.

Михаил, выскочив из воды, стал растираться полотенцем.

— Как бы не простыть, что-то я замёрз сегодня! — стуча зубами, сказал он.

— Одевайтесь быстрее оба — гроза приближается! Добежим до моего дома, здесь не так далеко, наверно, успеем… Я напою вас горячим чаем с кагором, а то простынете, — скомандовала женщина.

Молодые люди не без удовольствия подчинились ей и побежали следом за нею, смеясь, как дети. Купание их освежило, тела после холодной воды горели, а беспричинная радость вскипала как пузырьки шампанского.

В доме Ады стояла тишина. Художник и писатель как-то сразу притихли, присмирели от духа старины, царящего в этих стенах. Ада зажгла в гостиной камин и ушла переодеваться в спальную комнату, унеся с собой незабудки.

Юноши сели в кресла, с интересом разглядывая обстановку зала: старинную мебель, картины на стенах, книги и посуду в шкафах. Тут гром грянул с такой силой, что задрожали стёкла в окнах, и следом хлынул ливень.

— Мы вовремя успели! — Георг подошёл к окну.

— А приятно, сидя у камина, слушать, как за окнами шумит гроза, — задумчиво произнёс Михаил.

Расщеплённые молнии вспышками разрезали небо, раскаты грома напоминали трубные гласы.

Ада вернулась, переодевшись в длинное платье из текучей серебристо-песочной ткани, и сказала, что не стоит зажигать электричество, лучше свечи. Отодвинув вазу с хризантемами в сторону, она расставила на столе подсвечники.

— Зачем столько подсвечников? — удивился Георг.

— Я люблю, когда горит много свечей, и часто зажигаю их вечерами и в пасмурные дни, — ответила она. — Помогайте мне, друзья, доставайте бокалы и тарелки из «горки», кагор из шкафа на кухне, а из холодильника салаты, сыр, ветчину и фрукты.

— Да это будет настоящий пир! — Михаил встал из кресла и направился к «горке».

— Значит, за нами в следующий раз ответ, — сказал Георг, не в силах оторвать от Ады восхищенного взгляда.

— Я согласна, — просто, без кокетства ответила женщина и улыбнулась ему. — Вас, Георг, мне хотелось бы иногда называть Жоржем, на западный лад. Можно?

— Я предпочёл бы остаться Георгом, не обижайтесь, Ада, — мягко отказался молодой человек.

— И меня не надо на западный лад: хочу быть просто Михаилом, — тут же отреагировал его друг, сервируя стол.

— Пусть будет по-вашему, — несколько шутливо сказала Ада. — Не знаю, почему мне захотелось Георгия называть Жоржем?

— А я догадываюсь, в чём причина, — неожиданно заявил Михаил.

— И в чём же? — Георг с интересом посмотрел на него.

— Георгий — очень строгое гордое имя, возникает дистанция, а Жорж — мило, как-то по-домашнему.

— Да вы психолог! — смущённо улыбнулась Ада.

— Я писатель, правда, начинающий, и мне полагается быть психологом.

— А коль вы писатель, расскажите нам что-нибудь занимательное, — предложила женщина.

— Хорошо, расскажу смешной эпизод из своей жизни, — согласился Михаил. — Однажды в нашем книжном магазине продавщица спросила меня: «А вы сами пишете или вам кто-то помогает?». Я ответил: «Конечно, помогает! По ночам пишет мой пёс — всё строчит и строчит! А я по утрам только проверяю тексты и редактирую».

Ада рассмеялась, а Георг слегка поднял брови и усмехнулся.

Между тем они накрыли стол и принесли из кухни большой расписной чайник с горячим чаем.

— Располагайтесь поудобнее, накладывайте себе салаты, — обратилась к гостям Ада. — Это дом моего деда. Он завещал его мне. Здесь много старинных вещей — всё наше, родовое, есть и большая библиотека. Вам нравится этот дом?

— Конечно. От него веет стариной и тайной, — ответил Георг.

— Верно, — согласился Михаил.

— Именно стариной и тайной, — подтвердила Ада. — Друзья, наливайте кагор, можете добавлять его в чай, вам надо согреться.

— Кто скажет тост? — Михаил разлил вино по бокалам.

— За хозяйку, таинственную женщину этого таинственного дома, и за знакомство! — торжественно произнёс Георг.

— Как пышно! — улыбнулась Ада, глаза которой при свете свечей напоминали две большие блестящие черешни.

— В духе средневековых рыцарей, — поддел друга Михаил.

— Прекрати! — оборвал его Георг.

— Дорогие рыцари, оставьте колкости, — остановила их Ада.

— Я бы хотел написать ваш портрет, — обратился к ней художник. — Что вы на это скажете? Вы согласитесь позировать?

— Как я могу вам отказать? Вы такой милый! — она слегка дотронулась до его руки.

— Мне приятно это слышать! — обрадованно сказал Георг. — В вас, Ада, есть что-то царственное и это надо запечатлеть на холсте. Мне кажется, это место мелковато для вас. Вам подошёл бы какой-нибудь большой роскошный город, например, Париж, Рим, или Лондон.

— Это место мелковато для меня?! И это говорит художник?! — возмутилась Ада. — Моя приятельница тоже недоумевает, почему я живу здесь, считает, что это место не для меня. Я с этим не согласна! Если и есть рай на земле, то для меня он здесь. Запах нашей земли, лес и озеро, русский говор, перезвон колоколов, наши дожди и снега… А мой дом и сад!

— Но вы, наверно, любите путешествовать? Я уверен, что для такой женщины сидеть на одном месте было бы просто невыносимо, — Георг вопросительно посмотрел на Аду.

— Да, я иногда летаю за границу, в Европу, но всегда возвращаюсь сюда, в российскую глубинку, — спокойно ответила она.

— Куда именно вы летаете, и что вам больше всего там нравится? — поинтересовался Михаил.

— Я бываю в Италии у своего близкого друга. Мне там нравится всё — и люди, и природа, и климат, и архитектура. А какие там музеи! — она мечтательно откинулась на спинку стула.

В сердце Георга что-то кольнуло.

— Я как раз хотел посетить Италию, — тихо сказал он.

— Художнику непременно надо побывать в этой стране и поучиться у старых мастеров, — поддержала его Ада. — А когда вы собираетесь ехать?

— Пока не планировал точно, возможно, поеду следующим летом.

— А я, дай Бог, уже через месяц буду там! — с воодушевлением сказала она.

— А как же наши планы написать ваш портрет? — глаза Георга будто потускнели. — Я не успею за такой короткий срок, работаю я обычно подолгу.

— Тогда начнём писать здесь, а закончим в Италии. Хорошо я придумала?

— А стоит ли начинать, если неизвестно, когда я смогу его закончить? — упавшим голосом спросил художник.

— Дорогой Георг, можете прийти уже завтра утром делать эскизы к портрету. Начнём работу, а потом обязательно продолжим. В любом случае, я вернусь сюда месяца через два или чуть позже… За домом будет смотреть моя помощница. Вы можете мне звонить, запишите мой номер, потом ещё обсудим некоторые детали.

Георг слегка кивнул и записал её телефон.

— Ливень прошёл, нам пора. Спасибо вам, Ада, за обед. — Михаил поднялся из-за стола. — Вы спасли нас от дождя и простуды,

На прощанье Ада пожала им руки. Георг задержал руку женщины в своих ладонях дольше положенного, а она и не думала её отнимать и даже ответила ему лёгким пожатием. У Георга потеплело на душе. Но когда они с Михаилом пошли по переулку, его снова охватило беспокойство, и сердце сжалось от какого-то пронзительного чувства — то ли радости, то ли тоски.

— Что это со мной? — удивился он. — Я всегда умел владеть собой…

***

На следующий день Георг застал Аду в саду за чтением. Она сидела за небольшим столиком под яблоней, ветви которой клонились под тяжестью спелых плодов. Земля вокруг дерева была усыпана крупными яблоками, которые выглядывали из низкой травы красно-розовыми боками. И вновь вспомнился Георгу библейский райский сад — картины Кранаха и Дюрера, на которых изображены прекрасные обнажённые Адам и Ева до грехопадения, не ведающие своей наготы, доверчивые и безмятежные. Художник подумал, что в следующий раз обязательно напишет Аду под этой яблоней, но сейчас ему хотелось изобразить её в старинном кресле у окна или камина, загадочной, царственной.

Молодой человек окликнул женщину.

— Я рада вас видеть! — она отложила книгу и поспешила к калитке. — Как вы нагружены!

— Это мои рабочие принадлежности и подарки для вас, — художник достал из сумки большую коробку шоколада и высвободил из бумаги картину. — Мой автопортрет, вам на память.

— Вы дарите мне свой автопортрет? — удивилась она.

— Да, именно.

— Это очень необычный и дорогой подарок. Я даже не знаю, как вас благодарить.

— Благодарить не надо, я буду счастлив, если картина будет у вас.

— Какой вы… Давайте занесём картину в дом, я хочу её внимательно рассмотреть.

Они вошли в просторный зал, и художник поставил картину у стены.

— Это философский автопортрет, — сказал он.

— Вот как, — словно про себя, произнесла женщина, не отрывая взгляда от картины. — А что означают эти животные и птицы?

Георг промолчал.

В центре полотна, на дальнем плане, Ада увидела фигуру Георга, выходящего из какого-то античного дворца с мольбертом в руке. Слева была изображена большая серебристая рыба, справа — две обезьянки на лианах, из зарослей выглядывал лев, а в траве притаилась крупная змея. Возле террасы дворца сидела птица в клетке, а в вышине парил орел. На небе — одновременно — были и солнце, и луна, и звезды.

— Загадочная картина — с подтекстом, — задумчиво сказала Ада. — Таинственное послание… Что вы хотите сказать зрителю?

— А как вы думаете?

— Я думаю, вам хотелось приоткрыть то, что спрятано в глубинах вашего подсознания и в тайниках вашего сердца.

— Вы искусствовед? — живо спросил молодой человек.

— Вовсе нет. Просто я почувствовала скрытый смысл вашей работы.

— Вы меня поразили.

— А вы — меня. Да ещё как!

Оба рассмеялись.

Ада предложила Георгу выпить чашку кофе, но он отказался, объяснив, что уже хотел бы погрузиться в работу.

Он усадил Аду в старинное кресло у большого окна и стал поправлять ей волосы, близко наклонившись к ней, так близко, что ощутил лимонный аромат её духов и свежий запах её упругого тела. У него закружилась голова — он отпрянул и отошёл к мольберту.

Помолчав, Ада спросила, не включить ли музыку, и Георг тут же согласился.

— Что будем слушать? У меня много классики, выбор за вами.

— Пожалуй, Шопена, любое его сочинение, — Георг пытался побороть охватившую его скованность.

— Хорошо, сейчас.

Зазвучал Шопен, и Георгу, как будто, стало легче дышать и работать. Музыка сняла напряжение и поддержала его творческие силы.

Когда сеанс закончился, Ада снова предложила молодому человеку немного перекусить, но он почувствовал, что не сможет проглотить ни кусочка. Внутреннее волнение, как и прежде, поднялось у него в груди.

— В ближайшие дни я буду очень занята, — сказала Ада. — Готовлюсь к отъезду, много дел.

Тень пробежала по лицу Георга.

— Тогда я буду работать пока по памяти, — ответил он.

— А через неделю, ровно в это же время, встретимся, — Ада тепло улыбнулась, и в глубине её тёмных глазах промелькнуло что-то похожее на нежность.

Георг подошёл к ней вплотную, неожиданно наклонил голову к её плечу и уткнулся губами в её шею, прямо рядом с маленьким ухом, словно ребёнок.

— Я не смогу без вас! Не уезжайте! — с мольбой прошептал он.

— Это невозможно! — взволновано ответила она. — Нам, видимо, лучше расстаться. Всё это становится слишком серьёзным — и ничего хорошего из этого не получится. Мой отец, когда был жив, говорил, что я живу больше чувствами, чем разумом, и это может когда-нибудь привести к беде. Нам не стоит так погружаться в наши чувства — это опасно!

— Поздно… Я, пожалуй, пойду, — он быстро собрал мольберт и кисти и, опустив голову, пошёл к выходу.

Почти бегом бросился он по переулку, прочь от дома Ады, понимая, что отныне вся его жизнь переменилась.

Глава 2

В течение недели Георг неоднократно зарекался никогда больше не встречаться с Адой, но потом менял своё решение. Он мысленно метался то в одну, то в другую сторону. Наконец непреодолимое желание видеть свою музу превысило оскорблённое самолюбие молодого мужчины.

«Ада говорила, что мы продолжим работу через неделю, хорошо, продолжим, а там — будь что будет. Лишь бы она согласилась встретиться! Я напишу такой её портрет, что она увидит во мне настоящего художника и мужчину, — лихорадочно думал он. — Портрет должен превзойти всё, что я писал до этого».

Боль, которую он испытал во время их последней встречи, не утихла, нет, но он уже научился справляться с этой болью, стараясь загнать её в дальние уголки своего сердца, а там, в самой глубине, словно упрямый росток, зарождалась надежда на счастье.

В конце недели он позвонил Аде и, придав голосу бодрые интонации, как ни в чём не бывало, спросил, во сколько завтра они продолжат работу.

— Вы всё-таки хотите писать мой портрет? Вот как… Но это пока невозможно, я улетаю раньше, чем планировала, уже завтра утром, так сложились обстоятельства. Вы ещё чудом меня застали. Диктуйте свой телефон.

— Что случилось? Из-за чего такая спешка? — спросил Георг и назвал номер своего телефона.

— Я потом вам всё объясню, позвоню из Италии, а сейчас мне пора собираться. Милый мальчик, удачи во всём!

— Когда мне ждать звонка?

— Этого я не знаю, но позвоню обязательно.

— Удачного полёта!

***

Прошло более двух недель, но звонка от Ады не было. Георг работал как одержимый — продолжал писать портрет своей музы и начал новые картины.

Его бывший учитель как-то зашёл к нему и удивился:

— Да ты делаешь успехи! У тебя появился неповторимый почерк. Это очень важно для художника. Мне всегда хотелось, чтобы ты раскрылся в полной мере. Видимо, что-то воодушевило тебя — чувствуется такой подъём!

— Есть причина, но мне не хотелось бы об этом говорить.

— Ты прав, храни свою тайну. В жизни каждого человека должно быть место для тайны. Успехов тебе! Если ты и дальше будешь так писать, можно будет организовать выставку твоих работ в одной из крупных галерей. Я помогу тебе в этом.

— Благодарю вас за такую оценку и желание помочь.

***

Михаил пригласил Георга отпраздновать в конце недели день своего рождения в ресторане на Арбате.

— Соберётся небольшая компания, будут все свои, — сказал он, — моя девушка Елена, друг нашего золотого детства Даниил, если только выберет время, и Стас с Лерой. Кстати, эта красавица передавала тебе привет.

— Спасибо за приглашение, старик. Во сколько собираемся?

— В четыре. Хотел спросить: был ли звонок от Ады?

— До сих пор не было. Я уже не знаю, что и думать, но чувствую, что в её жизни происходит что-то серьёзное.

— Не переживай, она позвонит, я уверен. До встречи.

***

Пожелание Михаила не переживать нисколько не помогло Георгу — он стал плохо спать, мысли бежали по кругу, и даже работа уже не спасала. Вечером следующего дня у него поднялась температура, начался озноб, и он слёг.

— К сожалению, я не смогу приехать в ресторан, неожиданно разболелся, — сказал он Михаилу по телефону. — Подарок за мной.

— Какой там подарок! Ты выздоравливай — это главное! Завтра я тебя навещу.

— Спасибо, не надо. Хочу спокойно отлежаться. Мама уже приезжала ко мне на квартиру, привезла лекарства.

— Давай-давай, выкарабкивайся, не раскисай! О тебе спрашивала Лера, проявляла большой интерес, говорила, что видела несколько твоих работ на одной выставке, но, мне кажется, её интересуешь именно ты.

— Что за ерунда! — удивился Георг. — У неё есть Стас, я-то ей зачем?

— Она к тебе явно неравнодушна.

— Прямо мексиканский сериал какой-то под названием «Сердце куклы». Она меня вовсе не волнует, в ней нет изюминки, загадки, а для меня это важно. Лера просто хорошенькая куколка, довольно примитивная…

— Она не так глупа, как тебе кажется.

— Всего лишь практичная, цепкая и с амбициями. Так я её почувствовал.

— Нельзя требовать от людей слишком многого. Не могут же все быть яркими, умными, глубокими, да ещё и бескорыстными.

— Конечно, не могут. Но девицы с пустыми глазками мне не интересны. Да и другу я бы никогда не стал дорогу перебегать. К тому же, в моей жизни появилась Ада, ты же знаешь.

— Наверное, ты прав. Выздоравливай, дорогой!

***

В понедельник Георг сам позвонил Михаилу.

— Что нового, дружище? Как отметили день рождения?

— Не совсем удачно, — ответил Михаил, — видимо, потому, что не было тебя. Ты всегда приносишь мне удачу. Даниил приехать не смог, Елена начала капризничать и мы с ней поссорились, у Леры разболелась голова, она уехала довольно рано, а мы со Стасом остались вдвоём и напились, что мне, вообще-то, не свойственно. Теперь голова болит не только у Леры, но и у меня. Она, кстати, сегодня утром уже звонила, спрашивала о твоём самочувствии. Может, передать ей от тебя привет?

— Это исключено.

— А как ты себя чувствуешь?

— Мне уже легче, но я всё равно лежу в постели, прикидываюсь очень слабым, много читаю и жду звонка Ады. У меня предчувствие, что она вот-вот позвонит.

— Конечно, позвонит. Выздоравливай, ни о чём не тревожься. Если захочешь задним числом отпраздновать день моего рождения, скажешь мне об этом, и мы с тобой соберёмся в любое время.

***

В одиннадцать часов ночи Георг почему-то резко проснулся. Включив ночную лампу, он встал и, ероша волосы, прошёлся по комнате. Вдруг зазвонил телефон, молодой человек схватил трубку, но сквозь шум и гул ничего не было слышно. Наконец раздался знакомый голос.

— Добрый вечер. Вы ещё не спите? — спросила Ада.

Несколько секунд Георг не мог говорить, у него стоял комок в горле.

— Почему вы так долго не звонили? Я не находил себе места, просто не знал, что и думать! У вас всё в порядке? — наконец выпалил он.

— Да, сейчас уже всё в порядке. Дело в том, что мой итальянский друг Пьер был болен — и очень серьёзно. Состояние было пограничное — сердце. Он кинопродюсер, у него бывают большие перегрузки, он себя не бережёт. Я ухаживала за ним, сейчас опасность миновала.

— Ах, вот оно что! У меня тоже было пограничное состояние, если вас это интересует, — Георг почувствовал, что Ада улыбнулась.

— Конечно, меня интересует всё, что касается вас, — голос Ады стал тёплым.

— Я сделаю всё, чтобы прилететь в Италию: брошу все дела, займу деньги, открою визу.

— Не торопитесь. Италию придётся отложить. У меня есть большая проблема, точнее сказать — беда, о которой я никому не рассказываю, кроме самых близких. В обычной жизни я веду себя как ни в чём не бывало — улыбаюсь, общаюсь, но эта беда постоянно со мной. Только надежда на благополучный исход держит меня на плаву. Мне придётся лететь в другую страну, которую я, уж не знаю почему, не люблю. Пьер поможет мне с этой поездкой. Он всегда и во всём мне помогает. Таких отзывчивых и бескорыстных людей редко встретишь. Мы с ним знаем друг друга сто лет!

— Не надо о нём. Расскажите о себе и о своей проблеме. В какую ещё страну вы собрались лететь и зачем?

— Я должна лететь в США, в Нью-Йорк. Мой сын пропал там без вести два года назад. Все это время я искала его, но безрезультатно.

— Не может быть! Как же так? — Георг не находил нужных слов от растерянности.

— Да, к сожалению, это так.

— А что он делал в США, чем занимался?

— Изучал новую для себя страну. Вообще-то, он историк. Я ему говорила по телефону: «Возвращайся! Посмотрел чужие края — и довольно, пора домой». Но он там встретил девушку, влюбился и всё тянул с возвращением.

— И где же эта девушка? Что она говорит?

— Не знаю. Всё это, видимо, было мимолётно. Волонтёры помогают искать его, теперь от них пришла информация, что молодой мужчина, получивший черепно-мозговую травму два года назад в результате несчастного случая или нападения, возможно, мой сын. Он находится в одной из клиник Нью-Йорка, у него амнезия. Мне необходимо срочно туда вылететь. Я уже была там однажды по этому вопросу, но тогда произошла ошибка — это был не мой сын, волонтёры ошиблись.

— Ада, вы найдёте сына! Верьте мне — у меня очень сильная интуиция. Вы только молитесь!

— Вы даёте мне совет молиться? А сами вы молитесь? Ходите в церковь?

— Меня при рождении крестили, но, к сожалению, я давно не был в церкви. Когда была жива моя бабушка, она водила меня туда каждое воскресенье и на праздники, и мне там было хорошо. Я помню и долгие службы, и пение, и перезвон колоколов. После бабушкиной смерти я стал ходить туда довольно редко, вроде, дела меня отвлекают, но это, конечно, отговорки. Вот сейчас я почувствовал, как важно верить! Люди почему-то только в самые тяжёлые моменты вспоминают о Боге, такова неблагодарная человеческая натура.

— Вы правы, Георг. И о родителях неблагодарные дети тоже вспоминают лишь тогда, когда им самим становится крайне тяжело.

— Верно. Я как раз думал написать блудного сына, так, как я вижу эту притчу…

— Видимо, я вас недооценила, оказывается, вы очень взрослый по своей сути и даже мудрый, а мне часто не хватает мудрости.

— Ада, я открою туристическую визу и вылечу в Нью-Йорк, чтобы поддержать вас.

— Что я могу сказать на это? Может, вам не стоит так горячиться?

— Что значит горячиться? У вас беда — и я должен быть рядом! Сейчас я продиктую мобильный телефон моего нью-йоркского друга, его зовут Роберт, через него мы потом и свяжемся.

— Ну что ж, хорошо, — согласилась Ада и назвала день своего прибытия в Нью-Йорк. — И не болейте больше! Я позвоню вам. Встретимся в Нью-Йорке.

Глава 3

— Через несколько минут наш самолёт совершит посадку в Международном аэропорту Джона Кеннеди города Нью-Йорк, — объявила стюардесса на нескольких языках.

По корпусу самолёта барабанил сильный дождь. Георг посмотрел в иллюминатор и увидел посадочную полосу, серое здание аэропорта в густых нитях дождя и вокруг поля, залитые водой.

«Хорошо, что идёт дождь, — подумал он. — В такую погоду мысли текут более спокойно».

— Дорогие друзья, держимся вместе! — объявил руководитель туристической группы, обращаясь к своим подопечным.

— В аэропорту я отделюсь от группы, меня встретит друг, и жить я буду у него, — сообщил гиду Георг.

— Не теряйтесь, у нас запланирована очень интересная программа, — сказал руководитель.

— У меня будет своя программа, — ответил ему Георг. — Но я хотел спросить, входит ли в вашу программу посещение Метрополитен музея?

— Обязательно входит!

— Будем на связи. В день посещения музея я присоединюсь к вам.

***

Пока все проходили таможенный контроль, Георг обратил внимание, что в залах всё предусмотрено для более быстрого обслуживания пассажиров. Офицеры охраны руководили порядком и в обращении с пассажирами были очень внимательными и вежливыми. Среди офицеров Георг заметил много темнокожих женщин. Облегающая форма подчеркивала их колоритные формы. «Люди здесь очень улыбчивые и доброжелательные», — отметил он про себя.

На выходе из здания аэропорта Георга поджидал Роберт.

— Как я рад, что ты прилетел! Хорошо, что надумал посетить наши края! — стал сыпать он радостными восклицаниями, обнимая друга.

— У меня появилась серьёзная причина прилететь сюда, я говорил тебе об этом по телефону. Конечно, и тебя хотел увидеть, — ответил Георг.

Глядя на Роберта, он подумал, что тот нисколько не изменился за эти годы и остался, как и прежде, «очень худым, очень высоким и очень жгучим брюнетом», как в шутку говорили о нём ребята в Москве.

— Садись в машину, вещи я сам уберу в багажник, — Роберт взял сумки Георга. — Дождь прекратился, ехать будет легче.

— В одной сумке — стекло, подарки для тебя, не разбей.

— Что ты выдумал! У нас тут всё есть.

— Так это же подарки, да из родной Москвы!

— Подарки из Москвы дорогого стоят. Моё сердце так и осталось там, на родине. Сколько лет живу в Нью-Йорке, но не прижился. Вроде бы всё хорошо, но что-то не так. Однако, обратной дороги уже нет.

— Надо же, — удивился Георг. — И что же тут не так?

— Сейчас приедем, сядем за стол, и я тебе всё расскажу.

***

Пока они ехали и сбивчиво говорили обо всём понемногу, Георг рассматривал город в окно машины. Увидел он совсем не то, что ожидал. А ожидал он, что вокруг будут стоять небоскрёбы, всё будет сверкать, как в западных кинофильмах, и он узрит роскошь, блеск, красоту и кипение жизни. На самом деле не видно было никакого блеска и никаких небоскрёбов.

Двусторонняя дорога, что вела из одного района в другой, («Всего в городе пять районов, наш — один из самых дорогих», — пояснил Роберт), лежала через какие-то заброшенные холмы, покрытые чахлой травой. Иногда по краям дороги мелькали неопрятные, неухоженные деревца, небольшие болота, поросшие осокой, озёра, водоёмы, по берегам которых лепились частные двух — и трёхэтажные дома в старинном англо-голландском стиле. Вдали, на огромном расстоянии от этих мест, виднелись небоскрёбы Манхэттена. Их верхушки напоминали сломанные зубья расчёски.

«Какой-то странный город, — подумал Георг. — Ада говорила, что не любит его. Но, может, она почувствовала неприязнь к Нью-Йорку из-за истории с сыном?».

Роберт сказал, что они въезжают в тот район, где он живёт. Георг увидел однообразные улицы без зелёных насаждений, однотипные шести, десяти и двенадцатиэтажные дома-коробки из бордового и тёмно-коричневого кирпича. Только между домами он заметил небольшие, огороженные металлическими резными оградами, внутренние дворики с цветами, кустами и редкими деревьями.

— Почти везде то же самое, кроме Манхэттена, — сказал Роберт, словно прочитав мысли Георга. — В целом город похож на большую казарму. Лично для меня — он такой. Только маленькие садики радуют глаз и белки, обитающие там, оживляют картину. А что касается нью-йоркского метро, оно вообще вызывает у меня удивление и даже содрогание, да и не только у меня. Но иногда приходится ездить и в метро.

— Честно говоря, я ожидал увидеть нечто совсем другое, — Георг как-то погрустнел.

— Да ты не скисай! Здесь много красивых мест, есть на что посмотреть. Всё увидишь и оценишь, и к океану съездим. Что мне здесь нравится, так это океан.

— Да, хотелось бы увидеть то, что меня «зацепит», я планировал сделать зарисовки.

— Мы приехали, выходи, прошу в мои апартаменты.

— А квартира твоя или снимаешь? — Георг с интересом огляделся, входя в небольшую квартиру-студию.

— Снимаю. Сначала жил в общежитии, работал таксистом. Недавно открыл арт-салон, сейчас дела пошли в гору, в будущем мечтаю купить своё жильё.

— Здорово!

— Я без дела не сижу. Пишу картины, торгую поделками и бижутерией. Недавно принял продавщицу, один уже не справляюсь, ведь я ещё даю частные уроки музыки и веду шахматные кружки. Здесь все работают на двух-трёх работах.

— Я слышал об этом, — сказал Георг, снимая куртку.

— Ты иди в душ, а потом сядем за стол, — Роберт открыл холодильник и стал доставать продукты.

— Я быстро! — крикнул ему Георг, и действительно недолго был в душе, а когда вышел оттуда, стол был уже накрыт.

— Садись, теперь спокойно поговорим, — пригласил друга Роберт. — Скажи для начала тост.

— За встречу! — Георг поднял бокал.

— За встречу! — ответил Роберт, и бокалы зазвенели. — Как там наша матушка-Москва?

— Москва растёт и хорошеет. Но мне, в первую очередь, хотелось бы послушать о твоей жизни здесь и об этом городе.

— О своей личной жизни скажу одно — у меня всё в порядке. Я встречаюсь с девушкой, хотим создать семью, правда, времени для общения мало, плотно работаем. Что касается Нью-Йорка, это особая тема. Нью-Йорк — сложный город. Кого здесь только нет! И сброда всякого хватает. А я живу будто одним днём и, представляешь, мечтаю о старости, хоть и молод ещё. Я старше тебя, но не настолько, чтобы уже сейчас мечтать о пенсии, а вот мечтаю, так как это даст мне возможность вздохнуть от этой гонки с препятствиями, освободиться от бесконечного беличьего колеса, путешествовать и, самое главное, жить там, где я захочу. А мечтаю я жить на природе, в своём доме, чтобы был сад с фруктовыми деревьями, большая собака, земля под ногами… Хотелось бы без суеты писать картины, заниматься музыкой…

Конец ознакомительного фрагмента.