Тот, кого рядом нет

Ольга Михайловна Левонович, 2021

Повесть о любви молодой девушки с чистой душой к ровеснику-учителю, который хранит какую-то мрачную сердечную тайну. Время действия – 90-е годы прошлого столетия.

Глава 4. Два товарища

— Ах, какая женщина, — напевал рослый, лысоватый Олег Степанович. Он, в мешковатом спортивном костюме, укладывал волейбольные мячи в подсобке спортзала, по совместительству — курилке. Здесь висел запах пыли, дешевого табаку, вперемешку с иностранным одеколоном. Последний запах, впрочем, приятный, шел от Рудольфа Борисовича.

— Я их всех ненавижу, — сипловато отозвался историк. Он снял очки — после живописного рассказа Олега Степановича они запотели. Близоруко щурясь, он взялся протирать стекла клетчатым платочком. Соломенная прядь норовила занавесить глаза.

— А чего их, баб, ненавидеть, — хохотнул физрук, — среди них всякие попадаются. Но эта — кошка… Я жене сказал, что — на тренировку, а сам позанимался с ребятами часок, и…

Дверь спортзала скрипнула, сунулась черная голова Юрича:

— Рудик тут? А я за тобой.

— Да, да, пойдем, — Рудольф Борисович был явно рад, что заботливый Юрич увел его из компании физрука.

Кроме бойкого языка, у Юрича было доброе сердце. Он с первого дня принялся опекать хмурого горожанина, как наседка неразумного цыпленка. Сельчане тянули шеи из-за невысоких заборов, чтобы посмотреть, как длинный Юрич, в развевающемся плаще, несется по улице, неся в согнутых руках на отлете нечто круглое, махровое, в полосочку. Сурков выглядывал в щелочку из сеней и мучился, видя всеобщее внимание.

Юрича, похоже, его переживания нисколько не трогали. Напротив, у Рудольфа иногда возникали подозрения, что тот нарочно устраивает представление. Юрич с жаром опровергал эти клеветнические домыслы.

— Мамаша ведь не будут по ночам варить! Как сварили, так я и доставил! — и деловито разматывал полотенце. На свет появлялась кастрюлька с ароматным супом или котлетками с горячим картофельным пюре. Рудольф, все еще ворча, стремительно опустошал посуду, а Юрич сидел напротив, подперев щеку рукой, и материнские чувства переполняли его…

Он учил горожанина правильно топить печь. Впрок заготовил растопки, принес из дома настоящую, кованую кочергу.

Иногда Юрич, прибыв к четырехквартирному, выбирал вместо свежеструганного крылечка старое, с перилами. Ирина ахала, всплескивала руками, когда Юрич, лукаво блестя каре-зелеными глазами, рассказывал о деревенских новостях.

Сообщения о соседе занимали в блоке новостей последнее место, но были самыми жгучими.

— Как будто меня надоумил кто! Дай, думаю, вернусь, посмотрю, что он делает. Захожу, и сразу чую — чадный запах! Углей полно, а этот чудак трубу захлопнул! А ведь и ты отравиться могла бы! Запросто! Угар бы просочился, через подполье. Ладно, я заглянул, открыл трубу вовремя.

Ирина непритворно ужасалась, прижимала ладошки к горящим щекам.

В самом деле, отношения историка с печью как-то не заладились. Он воспринимал ее как большое капризное существо, от которого только и жди неприятностей. То она чуть не отравила его, то не хотела затопляться, он две тетради сжег с планами…

А в начале октября устроила очередной сюрприз. Впоследствии Рудольф сам удивлялся — как не сообразил вовремя? От усталости, должно быть. На уроках он утомлялся страшно, особенно первое время.

Дело было так. Дети на пришкольном участке собрали пакет черемухи, принесли Юричу в столярку. Тот торопился разгружать доски, вручил ягоду коллеге-историку, бросил коротко:

— Подсуши на печке.

После уроков решил, как всегда, проведать друга. Еще в сенях чуя недоброе, Юрич распахнул дверь, и обомлел: Сурков метался в слезоточивом молочно-черном дыму, размахивая огрызком тлеющего веника. На полу хрустели ягоды, липли к подошвам…

Юрич выдернул товарища на улицу, настежь распахнул двери, и потом стоял у калитки, не пропуская бабу Полю. Та, с ведром воды в руке, рвалась на тушение пожара. Юрич терпеливо объяснял ей и небольшой толпе соседей, что никакого пожара нет, печь немного задымила — и все. Сурков кашлял.

Расследование, проведенное Юричем, показало: Сурков, помня инструкции, рассыпал ягоды на холодной плите. После обеда же увлекся ритуалом растопки: два полена по краям, смятая бумажка, щепки, сверху дрова, и трубу, трубу не забыть открыть! О черемухе он и не вспомнил. Прилег вздремнуть, а проснулся от едкого запаха и шипения, и комнату не узнал — над головой клубился черно-молочный полог!

Запах держался долго, и Рудольф Борисович мрачно думал иногда, что так вот пахнет одно слово, которое часто приходило здесь ему на ум. Слово это — «ненавижу».