Тринадцатая редакция

Ольга Лукас, 2011

Где-то в самом центре Санкт-Петербурга спрятался от чужих глаз маленький двухэтажный особняк. Местные жители называют его «Мертвого Хозяина Дом», а москвичи знают под именем «Тринадцатая редакция». Здесь работают люди, чья основная задача – исполнять чужие желания. Бескорыстно. Посторонним вход сюда закрыт – вы ни за что не найдёте Мертвого Хозяина Дом на карте и даже пройдете мимо него, случайно оказавшись в нужном дворе. Потому что даже у тех, кто бескорыстно исполняет чужие желания, есть конкуренты. И они не остановятся ни перед чем.

День второй

Было осеннее дождливое питерское утро, одно из тех, что позволяют жителям города узнать себя чуточку лучше. Если питерец выглядывает в окно, обнаруживает за ним эту серую, неприветливую хмарь, задёргивает шторы и укладывается обратно в постель, притворяясь неизлечимо больным, диагноз ясен: ему срочно надо искать такое занятие, ради которого он, несмотря ни на что, выскочит на улицу и побежит к своей цели, не замечая лужи, чужие автомобили, красные сигналы светофоров и другие мелкие препятствия. Ну, а если у него есть возможность провести этот — не слишком, будем говорить честно, погожий — день дома, нежась в кровати и попивая горячий чай, а он придумывает себе срочное дело и выскакивает на улицу, лишь бы только поменьше общаться со своими домашними, то и тут всё понятно: с отношениями в семье надо что-то делать.

А бывает и так, что человек охотно провёл бы этот день дома, на Канарских островах, в заброшенной психиатрической лечебнице, в жерле вулкана, да даже пусть на улице, на продуваемом всеми ветрами перекрёстке, — лишь бы не там, где его ждут. Но он всё равно туда идёт. Не потому, что герой. А потому что ему надо быть там — и точка.

На улице Большой Монетной, во дворе одного из домов, шел неприятный разговор о больших деньгах. Некий студент, мечтая открыть собственное дело, занял у серьёзных людей крупную сумму. Дело он так и не открыл — побоялся, а деньги постепенно потратил. Даже непонятно, на что. Только были — и нет их. А серьёзные люди позвонили и сказали: «Ну, и как мы собираемся расплачиваться?» Студенту было нечего на это ответить. Тогда через неделю ему позвонили менее серьёзные люди и сказали, что надо встретиться и поговорить, потому что теперь он — их должник.

Буквально за день до этой встречи, не предвещавшей ничего хорошего, перед должником забрезжила надежда. Впрочем, сейчас с каждой минутой она гасла на холодном осеннем ветру.

— Пожалуйста, пожалуйста, подождём ещё пять минут. Вдруг пробки? Обидно будет, если он приедет, а вы уже меня убиваете! — бормотал студент, отступая к глухой стене дома. Группа бородатых громил надвигалась неумолимо, как цунами. Он видел такое в кино и знал, что в последний момент помощь обязательно подоспеет.

— Слышь, Костыль, может, за гаражи зайдём, а то вон окно какое-то на пятом этаже, — поигрывая кастетом, сказал один из громил.

— Да спокуха, там бабка глухослепая живёт. Никаких свидетелей не будет, — беспечно откликнулся тот, кого называли Костылём — видимо, главарь. — Ну чё, парни, поразомнёмся? А то стоим колодами, мёрзнем только зазря.

— Извините, что мешаю вам, господа, — послышался чуть поодаль уверенный, с ленцой, голос, — но мне кажется, что мы сможем решить это дело безболезненно.

— Чё сказал, сам понял? Что это за баклан? Навалять ему первому! — загалдели громилы, оборачиваясь на этот голос.

Перед ними стоял Дмитрий Олегович Маркин — и убегать не собирался.

— Вот, вот он всё объяснит! — закричал студент. — Мы его и ждали!

— А не надо нам ничего объяснять. Мы сами с понятием. Деньги надо возвращать. Очень плохо, если берёшь чужие деньги и не возвращаешь, — сказал Костыль.

— Сумма со вчерашнего дня не изменилась? — выдержав паузу, спросил шемобор.

В глазах студента, уже распрощавшегося с жизнью, мелькнула надежда на спасение. Дмитрий Олегович изобразил на лице глубокую задумчивость и поднял глаза к небу, как бы испрашивая совета у него. Несчастный должник затрепетал. Громилы сделали шаг вперёд и начали неторопливо засучивать рукава.

— Ладно, парень, — махнул рукой Дмитрий Олегович, словно бы решившись на что-то важное, — я тебя очень хорошо понимаю. Сам бывал в такой ситуации. Считай, что я выписываю тебе очень долгосрочный кредит. Когда-нибудь расплатишься. Ознакомься вот с договором и подпиши все три экземпляра.

Договор был извлечен из дипломата с кодовым замком. Оттуда же возникла увесистая пачка иностранных купюр, которых наверняка хватало на покрытие долга.

Как загипнотизированный, студент дрожащими руками принял у своего спасителя документы и, шевеля губами, принялся их изучать.

— Подписывай, дятел! Дяденька два раза предлагать не будет! — прикрикнул на него Костыль.

— Пускай, пускай читает, — милостиво разрешил шемобор.

Костыль пожал плечами и послушно отступил в сторону.

Студент помотал головой, ещё раз перечитал документ. Договор ничем особенным не грозил, только информировал, что желание носителя, далее именуемого «Носитель», будет исполнено в соответствии с договорённостью не позднее чем через две недели после подписания данного документа. В обмен носитель обязуется беспрепятственно предоставить свою душу в вечное пользование организации (далее именуемой «Организация»). Похоже на розыгрыш. Ну, лишь бы деньги были настоящие. А даже если это хорошая подделка — плевать. У Костыля и его банды вряд ли есть при себе детектор валют.

— Ознакомился? Подписал? — ободряюще улыбнулся Дмитрий Олегович. — Ну, каково твоё желание?

— А что, надо сказать? — удивился должник.

— Конечно. Иначе оно не исполнится. «Больной псих», — подумал студент и нарочито детским голосом произнёс:

— Хочу, чтобы кто-нибудь заплатил за меня деньги этим людям и чтоб они меня не били.

— Ребята, пересчитайте, — не поворачиваясь к Костылю, господин Маркин протянул ему пачку купюр.

— Да мы вам верим! — расплылся в улыбке тот и попытался было запихать деньги во внутренний карман куртки.

— И очень напрасно! — окатил его презрением шемобор. — Пересчитайте, а то потом ещё припрёте к стенке меня, как вот этого. Мне такого счастья не надо. Иди, иди, мальчик, ты свободен. И больше не греши — потому что незачем.

— Вот псииих, — протянул студент и восхищённо покачал головой. С его плеч упала такая гора, что камень, повисший на шее, он пока что не замечал — а зря.

В одном из дворов по улице Мира наёмники, изображавшие кредиторов, и господин Маркин, изображавший ангела-избавителя, встретились снова, для того чтобы обсудить детали.

— Ну, мы нормально отработали? — хмуро спросил Костыль.

— Да, вполне, — рассеянно кивнул Дмитрий Олегович. — В следующий раз можете даже слегка стукнуть клиента — без травматизма, разумеется. И умоляю вас, не надо этого подобострастия. Я кто? Я лох. Фраер. А вы со мной как с паханом раскланиваетесь. Побольше наглой самоуверенности. Я не барышня, не обижусь. И ещё момент: даже если вы не умеете считать — хотя бы делайте вид, что пересчитываете полученные от меня деньги, иначе это выглядит очень подозрительно. Надо объяснять почему?

— Не надо. Был неправ, — кивнул Костыль. — Ну чё, когда ещё такой дятел подвернётся, я позвоню, лады?

— А что, часто бывает так, что клиенты не платят, надеясь на чудо?

— Бывает, — развёл руками Костыль — мол, мы бы и рады, чтобы это происходило как можно реже, но, увы, от нас это не зависит.

Дмитрий Олегович распрощался со своими бородатыми сообщниками, вышел на Каменноостровский и зашагал в сторону метро «Петроградская». Не самая удачная сделка, но за подписанный договор шемобору платят вдвое больше, чем он отдал Костылю и его ребятам. Теперь осталось только найти телефон-автомат и связаться с куратором, чтобы доложить об успешно проведённом деле и сдать договор, не только подписанный, но и исполненный тут же, на месте. Кажется, за это полагается дополнительная премия. Ну, это потом, а сначала — звонок. Потому что за каждые полчаса промедления, увы, полагается штраф.

В последние несколько лет в больших городах становится всё меньше и меньше телефонов-автоматов, по которым, следуя технике безопасности, шемоборам надлежит связываться с начальством, дабы доложить о выполненном деле. Кто-то полагает, что всему виной всеобщая доступность мобильной связи, но Дмитрий Олегович убеждён: под автоматы копает не кто-нибудь, а мунги.

Бесчестный трюк с применением банды громил, собирающихся разделать под орех какого-нибудь несчастного, задолжавшего им некоторую сумму денег — не слишком маленькую, но и не превышающую шемоборский гонорар за одно успешно проведённое дело, — придумал и время от времени использовал Ингвар Эрикссон, обучивший Дмитрия Олеговича его нынешнему ремеслу. В самом деле — когда земля горит под ногами, человек ничего другого так отчаянно не желает, как поскорее расплатиться с долгом, а ближе к часу «Икс» это желание принимает форму заветного — и в самом деле становится им на один краткий миг, — тут-то не зевай, выходи на сцену и подписывай договор. Дмитрий Олегович не особенно любит этот приём, но уж слишком вовремя встретился ему Костыль со своим непутёвым должником.

Фокус с громилами Ингвар Эрикссон использовал в тех случаях, когда ему надо было на пару недель сбежать из города на самый север страны, половить рыбку (летом) или просто побродить по заснеженному лесу (зимой), отдохнуть от всех этих мелочных, скучных, жадных и трусливых людей. Шемоборам вообще-то отпуск не положен: считается, что они и так получают удовольствие от своей работы, куда им ещё и отдыхать? Надобно вкалывать на износ, чтобы поскорее состариться или пасть в неравной схватке с мунгами и немедленно получить посмертное повышение по службе. Впрочем, к тем, кто пал в неравной схватке, карьерная лестница менее благосклонна: ученика не воспитал, дела не довёл до конца — разгильдяй! А ну — шагом марш разбирать архивы! И так — первые лет сто, пока не осознаешь. Поэтому, кстати, некоторые шемоборы и подстраховываются, начинают набирать учеников заранее. Некоторым талантливым педагогам удаётся воспитать немало молодых львов, прежде чем их настигает повышение.

Лет пять назад Дмитрия Олеговича, в числе нескольких других подающих надежды аспирантов, отправили в Стокгольм на международный конгресс молодых психотерапевтов. После очередной порции выступлений и семинаров он вырвался на свободу и отправился бродить по городу. «Главное — пройдись по улице Королевы, это самая важная улица в городе», — напутствовала его ещё в Москве любимая научная руководительница. Из симпатии и уважения к ней Дмитрий все свои прогулки начинал именно с этой улицы, тем более что до неё было рукой подать от того здания, в котором проходил конгресс.

Но на этот раз он решил просто посидеть на набережной. Октябрь выдался тёплым, это избавляло от необходимости кутаться в предусмотрительно прихваченный с собою толстый шерстяной шарф.

По воде носились катера, проплывали яхты, где-то вдали причаливал к берегу паром, похожий на плавучий многоэтажный дом. В небе голосили разнокалиберные чайки. Зато людей вокруг практически не было видно, если, конечно, не считать вон того странного дядю. «Странный дядя» стоял на набережной и, отрешившись от всего, наблюдал за поплавком. В руках у него была удочка, у ног стояла консервная банка, полная отборных дождевых червей, и прозрачный пакет, в котором трепыхались какие-то несчастные рыбёшки. Дмитрий сначала было решил, что это — галлюцинация, видение, воспоминание из детства или последствие трёх дней интенсивной умственной работы, и подошел поближе, чтобы увидеть, как призрак растает в чистом воздухе. Но призрак и не думал таять, и вообще это был не призрак, а вполне живой человек — некрупный, светловолосый, очень просто одетый. Такой типичный шведский провинциал, только уж слишком миниатюрный.

— Любишь рыбачить? — по-английски спросил тот.

— Нет, — коротко ответил Дмитрий. По его скромным наблюдениям, подкреплённым опытом других участников конгресса, шведы никогда не начинали разговор первыми. Особенно если была возможность его избежать.

— Любишь, любишь, — насмешливо ответил рыболов, — только места ещё не знаешь. Меня Ингвар зовут. Но ты зови меня, пожалуйста, по фамилии — Эрикссон.

— Дмитрий… Маркин. Но вы зовите меня по имени — Дмитрий.

— Точно, Дмитрий. Пойдём, Дмитрий, я угощаю. Молодой человек с сомнением покачал головой — Эрикссон выглядел как самый настоящий, затрапезный рыбак, и заманчивым это приключение назвать было сложно.

— Не суди по внешнему виду, — нахмурил светлые брови швед. — Я ведь тебя не сужу, иначе бы не стал тратить время на разговоры. Ну, идём.

Потрясающая наглость незнакомца в сочетании с совершенно безобидной и даже слегка придурковатой внешностью выглядела нелепо, но забавно.

— Только угощать вы меня будете там, где я захочу, и тем, что я закажу, — заявил Дмитрий Олегович.

— Исполнять желания — моя профессия, — ухмыльнулся Эрикссон, демонстрируя оскал дипломированного курильщика.

Рыбок он выпустил обратно в воду, следом зашвырнул и червей, консервную банку засунул в карман, удочку сложил и поместил в специальный футляр и, не оглядываясь, вразвалочку пошел вперёд. Длинноногий спутник еле поспевал за ним.

Иногда за особо удачно проведённые дела помимо денежной премии шемоборам достаётся какая-нибудь сверхъестественная способность. Вот и Эрикссон тоже получил своеобразную привилегию: никогда не торопиться и при этом всех опережать. Впрочем, будущему ученику он об этом сообщать конечно же не стал — топал себе чуть впереди, чувствуя, как всё прибавляющий и прибавляющий шагу русский постепенно заглатывает наживку. Он завернул в Старый город, как бы высматривая подходящее место и отвергая одну кофейню за другой. Ненароком забрёл в тихий дворик, где туристы как раз совершали тайный обряд: складывали монеты к ногам крошечного медного мальчика, сидящего на корточках, прикладывали пальцы к его голове и загадывали желания.

Такие достопримечательности есть почти в каждом городе. Когда у шемобора или у мунга случается кризис жанра, он приходит в подобное местечко и наблюдает за людьми, загадывающими желания. Не пройдёт и нескольких дней, как он встретит там какого-нибудь подходящего носителя. Но в данный момент у Эрикссона были совсем другие цели. Подождав, пока туристы уйдут, он спокойно сгрёб все монеты и, не отделяя шведские кроны от евро и прочих, высыпал всё в карман брюк.

— Фига себе! — от неожиданности воскликнул Дмитрий Олегович. Потом перевёл своё удивление на английский: — Если у вас нет денег, то, может быть, мы не будем ничего пить?

— Спокойно, детка, — подмигнул ему Эрикссон. — Люди оставляют здесь деньги для парня, который исполняет желания. А этот парень — я. Значит, эти деньги мои, даже если желания их обладателей покажутся мне слишком мелкими и незначительными для того, чтобы их исполнять. Ну, пойдём дальше, что ли?

— У вас ещё много таких мест, где деньги лежат? — мстительно поинтересовался Дмитрий Олегович.

— Тебе и не снилось. Будешь хорошо себя вести — открою тебе самое верное из них!

Ещё немного погоняв Дмитрия Олеговича по городу, Ингвар всё же сжалился и напоил его кофе, а заодно осторожно намекнул на возможности, которыми чревата встреча с ним, таким с виду дурошлёпистым дядькой.

— Сейчас будет самый опасный момент, — сказал Эрикссон, глядя собеседнику прямо в глаза. — Я, не вдаваясь в подробности, предлагаю тебе стать моим учеником, и после этого, если ты согласишься, мы пойдём ко мне домой.

— Вот дерьмо, — хлопнул себя по лбу (не сильно, но картинно) Дмитрий Олегович. — Это ж вы меня снимаете! А раньше нельзя было сказать? Ваш выбор я одобряю, но мой ответ: нет.

— Только у парней почему-то все мысли сразу об этом, — ничуть не обидевшись, сказал Эрикссон. — Моя первая ученица Анна-Лиза, не задумываясь о том, как это может быть истолковано, поселилась в доме у незнакомого взрослого мужчины и уже имеет успешную практику. Честно, я думал, ты умнее.

— Практику? Вы сказали — практику? — сконфузился Дмитрий Олегович (а Эрикссон только этого и ждал!). — А вы меня у себя дома за ногу к батарее приковывать не будете?

— Не могу обещать. Но пока что не планирую, — сверкнул глазами шемобор.

За окном стемнело. Эрикссон решительно попросил счет и расплатился. Достал из другого кармана брюк — не того, в который не глядя ссыпал мелочь, — увесистый бумажник, до отказа набитый купюрами. Конгресс психотерапевтов постепенно терял в глазах молодого человека последние крупицы привлекательности, а немыслимые возможности приветливо раскрыли ему свои объятия, подманивали, улыбались и нетерпеливо щёлкали зубами.

Дмитрий Олегович был вторым и очень способным учеником шемобора Эрикссона. Его первая ученица, Анна-Лиза Корхонен из сопредельной Финляндии, частенько приезжала в гости к своему наставнику пожаловаться на очередных уродов, мешающих ей жить красиво, богато и привольно. Вообще, это был хороший год. Или месяц? Или десяток лет?

Кстати, интересно, а как выходит из положения Анна-Лиза, когда подписывает договор с каким-нибудь финским крестьянином-бирюком, живущим в отдалении от городов с их телефонами-автоматами? Кажется, в таких случаях разрешается использовать любой анонимный аппарат вообще, но что-то сомнительно, что в глуши можно найти хотя бы его.

Дмитрий Олегович тряхнул головой, отгоняя воспоминания о своей «старшей сестрёнке», и тут же увидел на противоположной стороне улицы телефонную будку. Она стояла тут скорее как памятник былым временам, но в ней, тем не менее, обнаружился на удивление современный аппарат. Платить за звонок куратору не надо — номера, по которым звонят шемоборы, так шокируют бедный агрегат, что он безропотно соединяет абонентов, даже не заикаясь о каких-то там презренных монетах.

Начальство благосклонно приняло отчет по «делу студента», хотя прекрасно было осведомлено об уловке Эрикссона, которую изобрёл даже не он, а учитель его учителя, но закрывало глаза на эту маленькую хитрость, поскольку главное — результат, а результат определённо был налицо.

После того как дело было сделано, Дмитрий Олегович посмотрел на часы и пришел к выводу, что милая Маша вполне способна прожить без него ещё пару часов, а он за это время как раз проследит за превращением старины Джорджа обратно в нормального человека, каковым тот может быть, если за ним непрерывно приглядывать.

Настроение у Константина Петровича было испорчено с самого утра: начать хотя бы с того, что он пришел на работу, когда там уже вовсю копошились целых два сотрудника — и это за полчаса до положенного времени! Впрочем, вскоре оказалось, что один из этих подпольных энтузиастов, при ближайшем рассмотрении опознанный как Лёва, просидел на рабочем месте всю ночь, потому что вчера вечером неожиданно позвонили из Москвы и потребовали организовать (в самом лучшем виде, разумеется) пресс-конференцию какого-то исключительно модного автора. Пресс-конференция состоится уже сегодня, а если Лёва до неё доживёт, то как и было заказано — в самом лучшем виде. Впрочем, у него нет выбора, так что доживёт, никуда не денется.

У второго героя труда тоже обнаружились смягчающие вину обстоятельства: это был его первый рабочий день, а в первый день и сам Цианид прискакал задолго до указанного срока — так ему хотелось поскорее приступить к делам. Впрочем, ему повезло меньше, чем Денису, которого впустил благородный рыцарь Лёва: два часа торчать под дверью, умоляя собирающийся хлынуть ливень сделать это где-нибудь в другом месте или хотя бы чуть-чуть попозже, не договориться со стихией, промокнуть и предстать в таком виде перед злоязыкими сёстрами Гусевыми — то ещё приключение.

Денис не просто пораньше пришел на работу — он уже твёрдо знал, что будет делать (вчера Шурик с лёгким сердцем свалил на практиканта целую гору рукописей), в каком порядке и с какой целью.

«Гора рукописей» только называется так — по старой привычке, ещё с тех времён, когда авторы переводили на свои произведения тонны бумаги и присылали эти самые тонны в разные издательства. Денису же предстояло разгрести редакционный почтовый ящик, специально заведённый питерским филиалом для сбора нетленок и заброшенный по причине того, что нетленки прибывали быстрее, чем Шурик успевал их не то что читать, а даже записывать в очередь на прочтение.

Оценив обстановку и убедившись в том, что никто пока что не покушается на его лавры самого ответственного сотрудника, Константин Петрович включил рабочий компьютер и снова расстроился. Одна из полезных напоминалок сообщила ему, что он сегодня дежурный.

Дежурства были введены после того, как Цианид сходил на очередной тренинг, из которого вынес следующее: когда сотрудники, в дополнение к прочим своим обязанностям, следят за порядком в офисе, они становятся такими ответственными, что просто с ума сойти. С ума никто, по счастью, не сошел, порядка в Тринадцатой редакции не прибавилось, но раз в две недели кто-нибудь из сотрудников, получив напоминание от своего компьютера, старается сделать окружающую действительность чуточку лучше. В прошлый раз, например, была очередь Галины Гусевой, и она героически перемыла все окна.

«Только дежурства мне сегодня и не хватало! — злобно подумал Константин Петрович, одним нажатием левой кнопки мыши убивая напоминалку. — Ну ничего, спихнём на кого-нибудь другого, не впервой».

Но успокаиваться было рано! Третья утренняя неприятность не заставила себя долго ждать, и напоминала она, скорее, хорошо спланированную диверсию: выяснилось, что кое-кто из сотрудников повредился в уме настолько, что счёл возможным изучить зарплатную ведомость. Причём — ничуть не скрываясь, прямо со своего компьютера. Более того — этот «кое-кто» не устыдился содеянного и даже пришел к Цианиду с целью прояснить детали.

— Здравствуйте, Константин Петрович. Скажите, а что такого полезного делает для издательства Наташа, что её зарплата превышает даже зарплату руководителя организации? Может быть, я чего-то не понял? И она здесь — главная? Или она — дочь учредителя? Проинформируйте меня, пожалуйста, как новый сотрудник, я имею право это знать, — надменно поинтересовался Денис ещё с порога.

Как отвечать на такую неприкрытую агрессию, особенно если агрессор до чёртиков напоминает тебя самого в начале пути? Стоило бы, конечно, отругать любопытного отрока, а потом ещё возложить на него почётную обязанность отдежурить, но господин коммерческий директор вдруг очень живо вспомнил свой первый месяц работы в Тринадцатой редакции — и сдержался.

У Константина Петровича — такого единственного и неповторимого — был испытательный срок. Ни у кого не было — всех сразу принимали или уж не приглашали вообще, а его вот решили проверить. Были, конечно, на то особые причины, Даниилу Юрьевичу пришлось даже поручиться за нового сотрудника, и ему, прямо скажем, не поздоровилось бы, если бы Константин Петрович не оправдал возлагаемых на него надежд.

Сообщив об испытательном сроке, шеф не уточнил, какие именно качества он собирается испытывать. Прошло две недели, потом три — Константин Петрович каждый день приходил на работу чуть раньше девяти, задерживался только по служебной необходимости, с коллегами говорил исключительно о работе — точнее, об официальной её части, так что две успешно проведённые операции по выявлению носителей и исполнению их желаний прошли мимо него. Но зато он отлично справлялся с цифрами.

За несколько дней до окончания испытательного срока шеф вызвал этого трудягу к себе, отметил его сверхчеловеческие успехи, но грустно добавил, что, скорее всего, им придётся расстаться.

— Тогда укажите мне на хотя бы один недочёт! — вскипел Цианид. — Это болото за такие деньги и в такие сроки вам не разгрёб бы никто!

— Точно так, — кивнул шеф.

— И теперь, когда самое трудное сделано, вы возьмёте на моё место другого?

— Не исключено, — подтвердил Даниил Юрьевич.

— Но это несправедливо!

— Не вижу, в чём заключается несправедливость, — развёл руками шеф. — Ты ведь сам согласился работать за эти деньги? Ты знал об испытательном сроке? Тебя никто не вынуждал силой?

— Я был уверен — и уверен до сих пор, — что никого лучше меня на эту должность вам не найти. Скажите хотя бы, что я делаю не так?

— Ты всё время говоришь только о себе, — снизошел до подсказки шеф. — Может быть, тебе стоит сотрудничать с нами по договору? Приходить, брать работу — и домой. Ты хотя бы имена своих коллег запомнил?

— Более-менее, — поправил очки этот герой труда. — Я же им зарплату выписываю, разве вы забыли?

— Ах да, конечно, — легко согласился шеф. — Ну тогда иди, выписывай дальше. У тебя ещё есть несколько дней.

Неизвестно, чем бы закончилась эта история; Константина Петровича, скорее всего, действительно взяли бы работать по договору — считать деньги и не вмешиваться в более тонкие процессы, но в приёмной, возле кофейного автомата, скрашивавшего суровые издательско-мунговские будни Тринадцатой редакции, стремительный Константин Петрович наткнулся на Шурика. «Ой!» — сказал Шурик, проливая на пол половину чашки горячего кофе.

— Хорошо, что не на себя, — вместо того чтобы попросить прощения, строго сказал Цианид (тогда ещё не заполучивший это прелестное прозвище). Шурик устыдился и немедленно почувствовал себя виноватым. Хотя и без того ему было тошнёхонько. Не так давно, практически у него на глазах, один совсем ещё неопытный и самодовольный шемобор подписал договор с носителем, которого Шурик выпасал уже неделю, вырабатывал тактику, продумывал стратегию, а этот гад взял, и без всякой стратегии и тактики — бух — и сработало. Впрочем, забегая вперёд, стоит заметить: первая победа так раззадорила неумеху, что на втором же деле он попал в цепкие и ласковые объятия бригады психиатрической помощи и до сих пор, наверное, получает свои уколы и пилюли. Никто из коллег (включая учителя и двух его более опытных учеников!), а уж тем более из руководства, разумеется, и не подумал его вытаскивать: естественный отбор, законы конкуренции. Сам знал, на что подписался.

Но обо всём этом Шурик, естественно, не подозревал. Он стоял возле кофейного автомата и мысленно повторял про себя простое заклинание: «Большие мальчики не плачут». Заклинание почти подействовало, но тут из кабинета Даниила Юрьевича неожиданно вылетел новенький, старательно твердивший про себя другое заклинание: «Я всё равно им докажу, что я лучший».

— Это просто нечестно! Ведь правда же? — жалобно спросил Шурик. Его вера в справедливость была под угрозой: какой-то «плохой парень», да ещё и «плохой работник», обскакал его, «хорошего парня» и «хорошего работника». Разве так бывает?

— Абсолютно нечестно! — уверенно кивнул Константин Петрович. Ровно это он только что и пытался доказать Даниилу Юрьевичу.

— И как же теперь быть? — попытался взять себя в руки Шурик.

— Прорвёмся! — буркнул Константин Петрович и принялся колдовать над кофейным автоматом. Коль скоро кто-то разделяет его точку зрения — значит, партия не проиграна. Надо же, какой прозорливый и мудрый человек этот Александр — сразу оценил его компетенцию и уровень знаний. Тем временем «прозорливый и мудрый Александр» слегка приободрился, получив от угрюмого новенького неожиданную поддержку, и попытался найти поблизости какое-нибудь подобие половой тряпки.

Пока в Тринадцатой редакции не появился референт — то есть Наташа, — в приёмной хозяйничали все по очереди, то есть почти что никто. На журнальном столике лежали горы газет и ненужной корреспонденции, на диване валялись старые факсы и счета, грязные кофейные чашки копились на всех доступных поверхностях. Иногда сёстрам Гусевым, которые чаще других пользовались факсом и по этой причине были вынуждены любоваться окружающей разрухой, всё это надоедало, они принуждали коллег к порядку, и тогда в приёмной становилось уютно. Ненадолго.

Итак, Шурик полез на шкаф в поисках какой-нибудь тряпки. Константин Петрович уселся на краешек дивана и принялся ожесточенно дуть на чашку с кофе.

— Телефон надрывается, а два здоровенных долбоклюя балду пинают, — прокомментировала эту идиллию Галина Гусева, вваливаясь в приёмную. — И чтоб чашки за собой вымыли, а то знаем мы вас.

— Я всегда мою за собой чашку, — тоном оскорблённой невинности ответил Константин Петрович. «Долбоклюев» он решил пропустить мимо ушей.

— Отлично, значит, и за остальными помоешь, не переломишься, — постановила Марина, возникшая в дверном проёме вслед за сестрой. — Короче, на тебе посуда, Шурик вынесет газеты и прочий мусор, а мы пока рябиновки тяпнем.

После того как в приёмной стало почти идеально чисто, в неё сразу же начал сползаться народ. На запах спиртного прибежал из своего кабинета Виталик, уселся на пол напротив Галины с Мариной и принялся умильно на них глядеть, покуда ему не выделили рюмочку; приполз с очередных переговоров и разлёгся на диване Лёва. Каждому пришедшему Шурик авторитетно заявлял, что «новенький всё понимает, совсем свой, только стесняется», и Цианид скорее почувствовал, чем понял, что пропускает в этой жизни что-то очень важное, интересное, что-то, что гораздо ценнее даже правильно оформленной финансовой отчётности (он сам даже ужаснулся своим мыслям, а что делать!).

— Вовремя спохватился, — уголками губ улыбнулся шеф, подписывая приказ о приёме.

— Да это не я одумался. Просто повезло, — признался тот. — Сам бы я не стал ни с кем дружиться. Я же гордый и лучше всех.

— Ну, по крайней мере — не хуже, — дипломатично кивнул шеф.

— Даниил Юрьевич, скажите, а у меня тоже есть какие-то сверхъестественные способности? — притоптав на время свою гордость и лучшесть, спросил Цианид. — Или я всего лишь отлично умею управляться с цифрами и деньгами?

— Такого «всего лишь» поискать ещё. А зачем бы ты нам был нужен — без способностей? — покачал головой шеф, ударяя мизинцем правой руки об указательный палец левой. — Ты понял, что я сейчас сделал?

— Это какой-то фирменный жест, да? — заинтересовался Константин Петрович. — Знак того, что я принят?

— Это традиционный приём, который используется при установке защиты.

— А, защита, конечно, — с пониманием кивнул Цианид. — Я просто не знал, что так тоже можно.

— Многие не знают, что можно как-то по-другому. А даже если и знают — то не могут. Я ответил на твой вопрос?

— Но разве для этого нужен талант? — разочарованно протянул Константин Петрович.

— Нужен, — отрезал Даниил Юрьевич. — Поищи среди наших гениев кого-нибудь, кто расскажет тебе об этом в красках и подробностях.

— А может быть, вы будете давать мне уроки? — набрался наглости будущий коммерческий директор. Ему хотелось получить знание из самого авторитетного источника.

— Ну, если никто больше не захочет иметь с тобой дела, то приходи, научу, — с брезгливой жалостью в голосе произнёс шеф и снова ударил пальцем о палец, снимая защиту. — К слову о делах — ремонт, о котором так долго говорили большевики, наконец-то одобрен Москвой. Ты очень убедительно обрисовал картину полной разрухи, царящей у нас здесь, за что тебе честь и хвала. Только вот потесниться нам всем придётся, это да. Не возражаешь, если в твоём кабинете посидят какое-то время Шурик с Виталиком?

— Не возражаю, — с сомнением в голосе протянул Константин Петрович. Ну не возражать же ему было после всего этого? О том, что случилось потом, и как Константин Петрович получил прозвище Цианид — вы уже знаете.

Вспомнив эту поучительную историю, коммерческий директор не стал испепелять Дениса взглядом (тем более что он этого и не умел) и даже не отругал его за не полагающееся по должностной инструкции любопытство, а насколько мог сдержанно и кратко поинтересовался, что именно Денис забыл в его, Константина Петровича, личной рабочей папке.

— Если она ваша личная — прошу меня извинить, — холодно ответил Денис. — Но мне казалось, что если некий объект доступен всем, то нет ничего дурного в том, чтобы один из этих всех поинтересовался его содержимым.

«Неужели я был таким же занудой?» — с ужасом подумал Цианид.

— Это, видимо, моя ошибка, — быстро умножив в уме 238 на 764 и почти совсем успокоившись после этой нехитрой операции, произнёс он вслух. — Я должен был тебя проинструктировать. Ну что ж, придётся инструктировать прямо сейчас.

— А как вы прокомментируете ситуацию с Наташиной зарплатой? — напомнил Денис.

— Инструктирую, — с нажимом произнёс Цианид и на всякий случай выставил защиту. — В отсутствие Даниила Юрьевича его обязанности исполняю я, его заместитель.

— И доверенное лицо? — уточнил Денис.

— Нет. У нас в плане доверия — полное равноправие. Все лица друг другу — одинаково доверенные. Но ты меня всё-таки не перебивай. Ко мне в кабинет лучше бы не врываться без предварительного звонка — без крайней необходимости. Каковой в данном случае я не вижу. Далее. В моих документах — несмотря на их абсолютную доступность и открытость — тоже не надо рыться. Передать не могу, как я в таких случаях обычно огорчаюсь. В документах других сотрудников ты тоже вряд ли найдёшь что-либо интересное для себя.

— Скажите, а не проще ли было бы поставить пароль на каждую папку и не зачитывать сотрудникам таких унизительных инструкций? — поинтересовался Денис.

— Ничего унизительного в этом я не вижу, — пробурчал Цианид (он сам составлял эти инструкции и очень ими гордился). — А пароль доступа у нас общий — это тебе Виталик лучше объяснит, он у нас мастер по таким вещам, — и он отлично защищает всю сетку от сторонних вторжений. Зато если с кем-то из нас что-нибудь случится — упавшее знамя подхватят товарищи и продолжат дело выбывшего из строя бойца. А если боец унесёт свой пароль в могилу, будет не слишком удобно сразу же после смерти к нему с этим приставать. Тем более что сразу и не получится — сначала он будет в техблоке, это уже девять дней долой, потом…

— А что, издавать книги — это такое опасное дело? — прищурился Денис.

— В жизни многое опасно, — свернул тему Цианид. — Отвлекать меня от работы — особенно.

— Хорошо. Чтобы больше не отвлекать вас по пустякам, спрошу сейчас — чем вызван такой разброс в зарплатах? Меня это интересует чисто теоретически, поскольку, как уже говорилось, я не нуждаюсь в дополнительных источниках финансирования и те деньги, о которых мы договорились с Даниилом Юрьевичем, являются некой необходимой, но необязательной условностью.

— «Условностью»? — подскочил на месте Константин Петрович. — Какое счастье, что ты не воспринимаешь свою работу здесь как дополнительный источник финансирования, иначе, боюсь, нас бы отсюда погнали за излишнюю борзость. А теперь слушай и запоминай.

Коммерческий директор справедливо решил, что такому въедливому парню, как Денис, лучше рассказать всё честно и по порядку — иначе он так и будет врываться к нему в кабинет по всякому незначительному поводу.

Всё дело в том, что финансовый вопрос во всех крупных компаниях, пригревших на груди мунгов, решается просто и эффективно. Каждый сотрудник при приёме на работу сам называет желаемую зарплату — и получает её без разговоров. Потому что человеку, занимающемуся выполнением чужих желаний, надо как минимум не задумываться о базовых потребностях, а запросы у всех — разные. Спасибо издательству «Ме-габук» и другим крупным компаниям, вкладывающим деньги в счастье незнакомых людей!

Это была рекламная пауза, а мы продолжаем дальше.

В Тринадцатой редакции дела с зарплатами обстоят следующим образом: Цианид получает ровно столько, сколько заслуживает, сколько зарабатывает и на сколько сам себя оценивает, — и у него у единственного нет по этому поводу никаких сомнений. Он, кстати, наивно полагает, что и у других всё в шоколаде: когда тебе предлагают самому себя оценить — это же так прекрасно!

Шурик получает гораздо меньше, чем заслуживает, но искренне полагает, что заслуживает ещё меньше, так что он всякий раз не верит своему счастью, пересчитывая купюры после очередной раздачи жалованья. Сёстры Гусевы, в принципе, прекрасно знают, сколько они зарабатывают, но получают чуточку больше, чему вполне рады — и при этом делают вид, что очень нуждаются: отличный повод затейливо поворчать, грех им не воспользоваться! Хитрым старушкам никто не верит, кроме всё того же Шурика, который периодически порывается ссудить им часть зарплаты просто так. К счастью, они это вовремя пресекают. Лёва Разумный получает чуть меньше, чем следует, но не жалуется, потому что иначе он все вечера будет проводить в кабаках и озвереет окончательно. Виталик не помнит, сколько ему платят, не понимает, куда деваются деньги, всегда одалживает у всех по мелочи и записывает долги прямо на стенах в собственном кабинете, исправно рассчитываясь с кредиторами после каждой зарплаты и вычёркивая их имена из своего списка славы. Раз в полгода на стенах заканчивается место, Виталик чешет в затылке, потом красит кабинет тёплой желтой или светлой оранжевой краской, и всё начинается с начала.

Наташа получает в несколько раз больше, чем заслуживает любой, даже самый выдающийся, референт. Просто потому, что на её изящных плечах сидит немалое семейство: хронически безработная мать, старенькая бабушка и двое младших братишек. Что касается Даниила Юрьевича, то он уверяет, что деньги нужны не ему, а его статусу. Именно статусу, а не самому шефу Тринадцатой редакции принадлежат автомобиль, несколько шикарных костюмов, выводок телефонов и ноутбуков, дипломат и прочие атрибуты современного успешного делового человека. И статус же тратит на это деньги.

— То есть я тоже мог бы назвать любую сумму? — уточнил Денис.

— Но ты ведь не будешь это делать, правда? — взмолился Константин Петрович.

— Разумеется, нет. Мне было важно понять причины, по которым мой непосредственный руководитель, Александр Андреевич, получает такую унизительно маленькую зарплату. Теперь я понял, в чём дело.

— А Александр Андреевич — это у нас кто? — устало спросил Цианид.

— У вас это — Шурик. А у меня — Александр Андреевич, — отчеканил Денис и гордо покинул кабинет коммерческого директора, к величайшей радости последнего.

По коридору бегал на четвереньках Лёва. Бегал и выл, а иногда даже ударялся головой о стенку, не сильно, но эффектно. Так он выражал своё несогласие с принципами управления персоналом в пиар-отделе головного офиса издательства.

— Если ты всё равно тут ползаешь, может быть, прихватишь мокрую тряпку — хоть пол вымоешь, всё польза, — попыталась призвать его к порядку Галина Гусева, но Лёва только ещё сильнее стукнулся головой о ближайшую стену и пополз дальше. На очередном вираже старушка всё же отловила его, заставила встать на ноги, погладила по голове и пообещала при случае зарезать гадкого руководителя пиар-отдела, чтобы тот больше не огорчал такого славного мальчика. Под действием ласки Лёва в момент успокоился, пелена безумия спала с его глаз, и он виновато заметил, что сам хорош — забыл внести предоплату за конференц-зал, а теперь что уж.

— Ну, может владельца зала зарезать? — с надеждой спросила Галина.

— Пока не надо никого резать. Я сейчас ему позвоню и буду униженно молить об отсрочке. И всё-таки за сутки о таких вещах, как приезд автора, не предупреждают!

— Конечно же нет! — поддержала Галина. — Зачем вообще о чём-то предупреждать?

Словом, к приходу шефа Лёва уже был готов отчитаться о проделанной работе, да так, что даже умудрился удивить привычного к его трудовым подвигам шефа. Выходя из кабинета начальства, героический пиарщик наткнулся на Константина Петровича, всё ещё не решившего, на кого бы ему спихнуть сегодняшнее дежурство, а оттого — ещё более въедливого, чем обычно. На этот раз ему приспичило прочитать Наташе лекцию о культуре телефонных переговоров. Вообще-то, Наташа и без того была вполне культурной и вежливой, никто на неё ни разу не жаловался, но надо же было такому случиться, что зловредный Цианид выплыл в приёмную за очередной партией ежедневных газет именно в тот момент, когда милая барышня прощебетала в трубку фразу, не имеющую ничего общего с деловой этикой: «Погодите, миленький, я вас сейчас переключу на Даниила Юрьевича». Нажав немедленно на кнопку громкой связи, любопытный коммерческий директор с ужасом узнал голос Генерального! И хотя Генеральный совсем не обиделся на «миленького» — скорее уж наоборот, — Наташе тут же влетело.

— Всё поняла? — строго спросил Константин Петрович, завершая воспитательную беседу, и потянулся за свежей газетой.

— Ага, — легкомысленно кивнула Наташа и тут же переключила своё внимание на более интересного собеседника. — Ой, Лёва, миленький, тебе только что звонили от директора пиар-отдела, я сказала, что ты ему перезвонишь, как только освободишься.

— Так, я не понял — ты всех, что ли, «миленькими» называешь? — снова взъелся Константин Петрович.

— Нет, не всех, — честно ответила девушка. — Вас не называю. Вам же это не нравится.

— Не мил ты ей, приятель, — пояснил прямолинейный Лёва и мерзко заржал. Неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы в приёмную не влетел Виталик. Быстро поздоровавшись со всеми (включая Марину Гусеву, всё это время незаметно колдовавшую над кофейным автоматом, чтобы запрограммировать его на выдачу более крепких напитков), он привычно поинтересовался, не знает ли кто, где можно стрельнуть денег до зарплаты.

— Тебе бы лучше о дежурстве думать, — ласково сказал Цианид: наконец-то он придумал, на кого можно свалить это замечательное дело.

— А что, я сегодня до кучи ещё и дежурю? — почесал переносицу Виталик. — Совсем забыл!

— Дежуришь, дежуришь, — убедил его подлец Цианид. — Марина, а вы зря теряете драгоценное время — это кофейный автомат, а не шляпа фокусника, что в него насыпали, то он и сварит. Лёва, а ты что застыл? Кажется, тебе звонил твой московский начальник, будет здорово, если ты соизволишь связаться с ним в ближайшее время. Виталик, если ты забыл, где у нас кладовка, или боишься один спускаться в тёмный страшный подвал, Наташа тебя проводит. Правда, Наташа? И чтобы больше никаких «миленьких» в служебных разговорах!

Сказавши это, Константин Петрович повернулся на каблуках и, не оборачиваясь, направился к выходу из приёмной.

— Хоть бы ты полюбил кого-нибудь, что ли, — покачала головой ему вслед Марина Гусева.

— Только не меня! — хором воскликнули Наташа и Виталик, в притворном ужасе кидаясь друг другу в объятия и якобы трепеща от страха.

— Так, давайте вы обниматься будете не на рабочем месте, да? — рыкнул на них Лёва, протискиваясь к телефонному аппарату. — Что ж все идиоты-то такие кругом? Зла не хватает.

— Не хватает зла — не злись, — философски заметила Марина, величественно выплывая из приёмной.

— Нет, я буду, буду злиться! — крикнул ей вслед Лёва. — До него ещё хрен дозвонишься, а когда дозвонишься, то блин… Здравствуйте, Николай Леонидович. Мне передали, что вы звонили и хотели со мной поговорить…

Интонации пиарщика изменились на полуслове: только что он буквально плевался ядом, как вдруг речь его потекла молочной рекой во кисельных берегах.

— Профессионал! — с уважением шепнул Наташе Виталик. — Великий воин! Ну ладно, я побегу в страшный подвал за страшной шваброй. Если не вернусь — собирайте спасательную экспедицию.

Уже через пару часов после первого знакомства с рукописями Денис знал о жизни куда больше, чем до этого. Даже в страшных кошмарах он не мог бы себе представить, что по-русски можно писать настолько безобразно. Первым пяти беднягам, попавшим под горячую руку, он отправил весьма суровые ответы, но потом решил не тратить время понапрасну, создал шаблон отказа, в который следовало только вписать имя автора и название его произведения, и дело пошло быстрее.

Из-за неплотно прикрытой двери в коридор раздавались какие-то крики, смех, обрывки голосов. При этом они не отвлекали от дел, а даже, как ни странно, создавали уютную рабочую обстановку.

Шурик явился только после двенадцати. На вопрос Дениса — отчего не ближе к вечеру, он обезоруживающе улыбнулся и развёл руками: мол, извини, друг, хотел, конечно, к вечеру только зайти, но не удержался, прости, если помешал твоим планам. Не успел он толком прийти в себя и рассказать Денису душераздирающую историю о том, почему он сегодня явился так поздно, как обоих вызвал к себе Даниил Юрьевич.

— Повезло, — покачал головой Денис. — А если бы тебя не было на месте? Что мне говорить в таких случаях, чтобы не навлечь на тебя неприятности?

— Да нет, такого просто быть не может, ты не знаешь Даниила Юрьевича. Он всегда каким-то образом чувствует, кто на месте, а кого ещё нет.

— И ты, зная об этом, не боишься являться на работу позже всех?

— А чего бояться? Вот если бы Цианид обладал таким чутьём — тогда бы мне кранты.

В кабинете шефа, в уголке возле окна, пристроился мрачный и взвинченный Лёва: он что-то быстрым убористым почерком писал в небольшом блокноте, порывисто зачёркивал, снова писал. За столом для переговоров пристроился Константин Петрович, только и ждавший появления Шурика с Денисом — для того, чтобы накрыть весь кабинет защитным колпаком, непроницаемым для чужих ушей, глаз, приборов слежения и прочих шпионских штучек.

— Сложный носитель попался, — без предисловий начал шеф. — Виталик утверждает, что на него уже дважды выходили, предположительно шемоборы, так что он, вероятно, настороже. Тем лучше для нашего Читателя — начинать надо с самого сложного дела, чтобы потом, набравшись опыта, самому не верить в то, что ты с ним справился.

— Я не склонен слишком доверять в этом вопросе Виталику, — подал голос Константин Петрович. — Все его нововведения на начальном этапе сбоят и не могут давать гарантированного результата.

— А гарантированного результата вообще ничего не даёт, что ж теперь, ничего нового не придумывать? — вмешался Лёва.

— Список, Лёва! Составляй, пожалуйста, список и не отвлекайся от него, — почти умоляющим тоном произнёс Даниил Юрьевич. — Ребята, мало времени. Я сегодня весь в издательских делах, и Лёва тоже. Считайте, что нас тут вообще нет. Константин Петрович занимается текущими делами, со всеми вопросами — к нему. Шурик, дожми, пожалуйста, «Роман с Вампиром». Но сначала — возьми Дениса, и поезжайте поглядеть на нашего нового носителя. Виталик вас сориентирует на местности. Кстати, я что-то не понял, почему он вместо Цианида дежурит? У вас что, ребята, какой-то взаимозачет?

— Да у Витальки голова — как решето, — снова отвлёкся от списка Лёва. — Он, небось, забыл, когда ему дежурить, а этот гад услужливо напомнил.

— Зато он так увлёкся, что к ночи, того и гляди, полезет на крышу — драить её до зеркального блеска, — самодовольно заметил Цианид так, будто бы это он сам собирался к ночи лезть на крышу.

— Ну, ничего, ты теперь за него дважды отдежуришь — и будете квиты, да, Костя? — мягко и даже без скрытой угрозы в голосе спросил Даниил Юрьевич, но Константину Петровичу внезапно стало холодно и страшно. Когда шеф называет его «Костя» — лучше сразу со всем согласиться, иначе выставишь себя на посмешище.

— Кстати, Денис, не обязательно приходить на работу так рано, если тебе не хочется, — невозмутимо продолжал Даниил Юрьевич и, предваряя его вопрос, тут же добавил: — А если хочется — то, конечно, приходи. Но вообще-то вы все нужны мне бодрыми и свежими, а не сонными и вялыми.

— Тогда убейте меня, — пробормотал Лёва. — Я сонный, вялый и тупой.

— Не раньше, чем мы проведём встречу с автором, — покачал головой шеф. — От сонного и вялого пользы всё же больше, чем от мёртвого и неподвижного. А тупым тебе прикинуться не удалось — больше мастерства надо вкладывать в процесс, так что не отвлекайся и пиши. Шурик, Денис — вопросы есть?

— Никак нет! — неожиданно хором ответили эти двое.

— У меня есть вопрос, — деликатно, но твёрдо вмешался Константин Петрович. — Я не уверен, что новенькому следует начинать с такого сложного дела.

— О сложности дела можно судить только после того, как оно доведено до конца, — сухо сказал шеф. — И я очень надеюсь на Дениса — тут нельзя ни в малейшей степени действовать по одной из известных схем, есть большие подозрения, что схемы наш носитель интуитивно просчитывает и тут же отвергает.

— Новичок обычно, сам того не подозревая, начинает с классической схемы, — продолжал спорить Цианид, как будто забыл, что шеф совсем недавно назвал его Костей.

— Миленький Костя, не суди всех по себе. На моей памяти ты — единственный, кто попёр напролом на первом же задании. Остальные как-то исхитрялись подойти к вопросу творчески. Кстати, ты как-то странно реагируешь на слово «миленький». Тебя так никогда не называли? В самом деле?

— И ещё скажите ему, что та кофейная дрянь, которую он купил по дешевке, оскорбляет саму суть этого благородного напитка! Попробуйте сами! — ввернул Лёва.

— Ты же знаешь, я кофе не пью и поэтому ничего в нём не смыслю. Кстати, я вообще подумываю избавиться от кофейного автомата, — задумчиво произнёс шеф. — Зачем вам стимуляторы? Тебе-то уж точно ни к чему: не спал всего-то одну ночь, а бегаешь, как будто тебя Неспящая красавица поцеловала.

Есть в арсенале у мунгов такое жестокое, но иногда необходимое средство, именуемое «Неспящая красавица». Хранится в ампулах, вводится внутривенно, отгоняет сон на семь суток и позволяет управиться к нужному сроку с любой работой. Упоминание данного препарата, действие которого никто ещё на себе, по счастью, не испытывал, заставило команду собраться. Константин Петрович пообещал не экономить на кофе для офиса и даже демонстративно записал это в свой ежедневник, Лёва шустро зачирикал целую страницу, а потом для верности вырвал её и скомкал, Шурик быстренько вспомнил десяток самых избитых схем работы с носителями — сам он их не применял, но много раз про них слышал, но тут Денис бесцеремонно выдернул его из этих размышлений, коротко спросив: «Ну, мы идём?» — и они удалились. На всё про всё ушло не больше минуты: Даниил Юрьевич всегда даёт сотрудникам выговориться, но, как только разговор по существу превращается в болтовню, приостанавливает его одним только движением бровей.

Маша Белогорская решительно шагала в сторону Тринадцатой редакции. Было очень страшно. Весьма вероятно, что редактор Саша, то есть, конечно, Александр Андреевич, решил посмеяться над нею. Вот она приходит, усаживается, достаёт паспорт и ксерокопии документов, необходимых для составления договора, — и тут же из всех углов выскакивают весёлые люди, распевающие: «Обманули дурочку на четыре булочки, обманули Машу, все поём и пляшем!» Ну и пусть. Нельзя же вечно прятаться!

На подходе к нужному двору она заробела настолько, что ей даже пришлось прибегнуть к допингу. Всего одна рюмка коньяку в какой-то сомнительной, но чистой забегаловке — нет, пожалуй, даже две рюмки, вот так, — страх, правда, никуда не делся, да и Маша не стала смелее, просто между ней и страхом воздвиглась стена из толстого непрозрачного стекла.

Особнячок Тринадцатой редакции возник перед ней внезапно, как будто выпрыгнул из распахнутого окна соседнего дома. Ну, теперь поздно отступать — камера наружного наблюдения, установленная над входом, наверняка её уже отследила, так что топтаться на крыльце глупо — надо идти навстречу своей судьбе, а там — будь что будет. «Ну, бить-то меня не станут, наверное. Так, посмеются разве», — успокоила себя Маша и нажала на кнопку звонка.

Услышав знакомое противное булькающее жужжание, Наташа переключилась на камеру наружного наблюдения, мельком взглянула на посетительницу, испуганно уставившуюся прямо в монитор, и разрешила ей войти. В самом начале своей карьеры звонок на входной двери Тринадцатой редакции издавал довольно-таки банальные, но приятные трели, однако однажды вечером Виталику (а кому же ещё!) показалось, что эти трели разрушают его мозг. Неудивительно — если целую неделю не вылезать из «Петушков», то в конце концов любой звук будет восприниматься подобным образом. Не откладывая дела в долгий ящик, Виталик разобрал прибор, что-то перенастроил, где-то подкрутил, потом решил обучить звонок десятку разнообразных мелодий, позитивно влияющих на человека, побежал искать эти мелодии в Интернете, по дороге придумал, как можно усовершенствовать почтовый клиент, ну и в итоге звонок до сих пор сипит и хрипит, как пожилой курильщик в суровую зимнюю пору. Самое удивительное заключается в том, что ни один мозг в результате этого скрипа не пострадал.

Маша поднималась на второй этаж величественно и спокойно. То есть это ей так казалось — на самом деле она суетливо перепрыгивала со ступеньки на ступеньку, хватаясь за перила так, будто лестница под ней вот-вот рухнет.

«А теперь — собраться!» — приказала она себе и решительно распахнула дверь в приёмную. Мать всегда говорит: ты не умеешь себя предъявить, вот у тебя ничего и не ладится! Ничего-ничего, сейчас заладится, сейчас всё обязательно заладится, вот увидите.

— Здравствуйте, я Мария Белогорская. Мне нужен Александр Андреевич, сообщите ему, пожалуйста, что я пришла с ним поговорить, — сразу с порога произнесла Маша.

От такой попытки предъявить себя Наташа чуть со стула не упала. К счастью, она ещё вчера уяснила, что Александр Андреевич — это Шурик, и постаралась деликатно сообщить посетительнице, что его в данный момент нет на месте. Открыла рот и резко отчеканила:

— Он уехал!

Маша даже попятилась от такого гостеприимства, а уж сама Наташа и вовсе обалдела — как это у неё получилось такое сказать? Она снова открыла рот, чтобы извиниться и вежливо пояснить, что Шурик уехал и что она готова помочь посетительнице в её деле, но вышло почему-то совсем другое:

— Что вам надо?

— Я зайду в другой раз, — твёрдо сказала Маша и повернулась было к двери.

«Надо её остановить! Надо извиниться, попросить присесть, напоить кофе! Какой кошмар, что со мной происходит вообще!» — пронеслось в голове у Наташи. Она снова открыла рот и прокаркала:

— Стоять! Сидеть! Вон диван, там кофе, плащ на вешалку! Я сейчас.

— Да-да, — оторопела Мария и послушно сняла плащ, взглядом провожая этого цербера.

Наташа выскочила из приёмной и опрометью бросилась по коридору, в сторону кабинета Виталика — у него в шкафу, кажется, завалялась портативная боксёрская груша. Ещё чуть-чуть — и ни в чём не повинная посетительница получила бы по голове факсовым аппаратом.

Наташа притормозила немного, прижалась лбом к прохладной стене и попыталась проанализировать своё поведение. Это что, ревность? Но с какой стати? Да, у Наташи с Шуриком был роман — очень короткий, в самом начале её работы в Тринадцатой редакции, но это давно уже в прошлом, и теперь они хорошие друзья и коллеги, и это, кажется, гораздо лучший вариант. В первые несколько месяцев они практически не отходили друг от друга, но потом Наташе стало страшно рядом с человеком, который слишком хорошо понимал все её желания, гораздо лучше, чем она сама. Ей хотелось всё время быть рядом с ним и в то же время — убежать от него как можно дальше и тихонечко умереть где-нибудь в углу. Шурику в свою очередь и самому было очень не по себе: в какие-то моменты он переставал ощущать себя и как будто становился частью Наташи, и самое ужасное заключалось в том, что такое сладостное рабство ему безумно нравилось и выходить из этого состояния с каждым разом было всё труднее и больнее. Словом, оба они были скорее рады тому, что вынырнули из этого омута без малейших потерь, так что ревновать кого-то к Шурику, завидовать кому-то, кто может попасть в такую болезненную зависимость, — да ну, бросьте! Скорее уж стоит пожалеть бедняжку.

Чем дальше Наташа отходила от своего рабочего места, тем легче ей становилось. В какой-то момент прежнее душевное равновесие вернулось к ней окончательно, но не остановилось на этом, так что финишировала Наташа в таком благодушном расположении духа, что впору было не по груше бить, а устраивать в кабинете Виталика внеплановую дискотеку.

Впрочем, Виталик был несколько занят. Наташе, остановившейся на пороге его сказочно преобразившегося после уборки кабинета, открылось удивительная картина: Лёва и Виталик, вцепившись друг другу в глотки, страшно ругались и, кажется, собирались в ближайшее время друг друга поубивать — ну или хотя бы навсегда рассориться.

— Презираю тебя! — рычал Лёва.

— Проклинаю тебя! — хрипел Виталик.

— Порицаю тебя! — не сдавался Лёва.

— Отрицаю тебя! — парировал противник.

Наташа прикрыла дверь и замерла у входа, с интересом переводя взгляд с одного на другого, но представление очень скоро закончилось. Злые, но довольные, противники опустили руки, повертели головами, чтобы удостовериться, что никаких повреждений нет, и повернулись к Наташе.

— Мальчики, не убивайте друг друга, пожалуйста! — сказала она на всякий случай. — Вы оба такие отличные, нам без вас будет плохо!

— Да, мы отличные, — самодовольно подтвердил Виталик.

— Но руководят нами одни кретины, — добавил Лёва, закуривая сигарету. Он по привычке огляделся в поисках какой-нибудь мусорной мелочи, вроде пустой пивной бутылки или хотя бы жестянки, которая вполне могла бы заменить пепельницу, но, не найдя ничего подобного в чисто прибранном кабинете окончательно обезумевшего Техника, направился к окну — мусорить в форточку, благо, навести порядок во дворе Виталик так и не собрался.

— Кто вас обидел? — удивилась Наташа. — И как он мог?

Хулиганы, казалось, только и ждали этого вопроса. Наташа узнала, что директор пиар-отдела «Мега-бук» — не только хрен моржовый, отмороженный, но и (дальше следует конструкция, состоящая преимущественно из грубых ругательств и перечисления способов особо медленного и мучительного убийства живых существ). В свою очередь Виталик добавил, что Цианид не только тупая самодовольная макака, но и (тут он тоже не удержался от ругани, добавив к каждому слову красок и эпитетов и почти совсем избежав упоминаний о возможном причинении коммерческому директору тяжелых физических увечий).

Иными словами, два вышеозначенных злодея так достали Лёву и Виталика, что они решили разыграть ритуальное удушение своих врагов. В роли неприятеля с каждой стороны выступали, опять-таки, Лёва и Виталик. Виталик душил и ругал Лёву, представляя, что ухватил за горло негодяя Константина Петровича, а Лёва воображал, что убивает и жестоко критикует руководителя московского пиар-отдела.

— И знаешь — полегчало! — объявил Виталик.

— Все какие-то сегодня злые, вот и я тоже. Может, что-то происходит, а мы это чувствуем? — задумчиво произнесла Наташа.

— Ты злая? — чуть не выронил сигарету Лёва.

— Конечно, злая! — заявил Виталик. — Была бы добрая — кинулась бы нас разнимать. Вдруг бы этот детинушка меня взаправду придушил?

— Я-то не придушу, у меня большой опыт, а вот ты с непривычки меня чуть на тот свет не отправил! — проворчал в ответ Лёва. — Я тебе потом покажу, как надо душить человека, чтобы его не задушить.

— А как надо душить человека, чтобы его задушить, — покажешь? — оживился Виталик.

— Ага. На шее заказчика. На твоей то есть, — ответил Лёва и выкинул окурок в окно.

— Эй, ребята, — подала голос Наташа, — ну послушайте меня, что ли.

— Уже слушаем! — заявил Виталик, шустро вооружился блокнотом и ручкой для конспектирования, уселся на пол и преданно уставился на Наташу, будто она была самым строгим в мире лектором. Лёва ограничился тем, что молча приволок из угла стул и усадил на него «строгого лектора», а сам отошел к стенке и прислонился к ней спиной.

— Рассказывай, кто тебя разозлил, — хмуро заявил он. — Чтобы навалять ему по шее, время у меня найдётся.

— Да не надо никому по шее! — замотала головой Наташа. — Разве что мне. За повышенную агрессивность. Представляете — к Шурику пришла какая-то посетительница, а я её — вы только не смейтесь — облаяла и застроила!

— Ха-ха-ха, — тут же сказал Виталик. — Гав-гав, стой, раз-два.

— Вот Шурику и надо по шее, — оживился Лёва, — чтоб романы на работе крутить прекращал.

— Да успокойся ты со своим «по шее», при чём тут романы, — слегка покраснела Наташа: ну точно, Лёва тоже решил, что она, как последняя дура, из ревности на человека набросилась. — Тут совсем другое что-то. Я хочу ей сказать — мол, подождите, пожалуйста, а получается вместо этого: «Стоять! Ждать!» И ещё очень хотелось ей по голове факсом дать. Такое ощущение, что во всех моих неудачах, сколько их было, виновата она, и стоит её только устранить, как…

— Ощущение, говоришь? — прищурился Лёва, ударяя пальцем о палец.

— Ну да. Такое, знаешь… Погоди, неужели ты думаешь, что это — оно?

— А чего тут думать? — начал было Виталик. — Вот я как-то раз…

— Да подожди ты, — остановил его Лёва. — Наташ, давай-ка сначала, чтобы не ошибиться.

И Наташа охотно восстановила в памяти все подробности появления неприятной посетительницы, припомнила свои ощущения и мысли и даже вполне остроумно описала «сиротский плащик» Марии и то, как она якобы с благородной небрежностью повесила его на крючок.

— Всё, что ты сейчас сказала про плащик, — это девчачья стервозность обыкновенная, одна штука, — отсёк лишнее Лёва. — А остальное вполне пишется в схему. Поздравляю, подруга, теперь ты — взаправдашняя Разведчица, с завтрашнего дня приступаем к занятиям.

— То есть у нас в приёмной сидит носитель? — встревожился Виталик.

— Ага. И судя по описанию — это Маша-Роман-с-Вампиром, которую наш распрекрасный Шурик никак не может найти, — догадался Лёва.

— Надо её остановить! Удержать! — подпрыгнул Виталик.

— А лучше — увести куда-нибудь из приёмной, чтобы я её не зашибла ненароком! — добавила Наташа. — Так что, получается, я теперь смогу сама находить носителей?

— Да не вопрос, конечно сможешь. Ты уже смогла, — Лёва потёр мочку своего «чувствительного» уха и подумал, что всё же с ощущением ему повезло куда больше, чем Наташе: физическую боль он способен переносить и не морщиться — её действие конечно, границы известны, нужно просто терпеть и делать своё дело. А вот если бы ему, человеку и без того неуравновешенному, всякий раз хотелось прибить носителя факсовым аппаратом — он бы не удержался и всех перебил. А что же, вариант: нет носителя — нет желания.

С того момента, когда шеф вскользь упомянул о том, что при удачном раскладе из Наташи может получиться Разведчица, она только и делала, что прислушивалась к себе и своим ощущениям. Даже «дневник ощущений» завела — строго отслеживала всё, что выходило за рамки обыденного, описывала и обдумывала перед сном. Но когда работаешь в таком заведении, как Тринадцатая редакция, необычное так и падает тебе на голову, не успеешь отсортировать и отследить. В конечном итоге Наташа забросила свой дневник и по совету Даниила Юрьевича на некоторое время забыла о том, что она — будущая Разведчица. И вот оно — ощущение, не заставило себя долго ждать. Хотя, если честно признаться, Наташа втайне надеялась, что её ощущение будет приятным, забавным или хотя бы необременительным.

— Бывает гораздо хуже, — успокоил ей Лёва. Наташу это не слишком воодушевило.

— Ты лучше радуйся, что оно у тебя такое, не совсем удобное, — произнёс Виталик, направляясь к двери. — А то бы начала гоняться за носителями в поисках приятных ощущений, стала бы трудоголиком, усохла, изгрымзилась, превратилась во второго Цианида! Ладно, посидите тут, мои воробушки, а я пойду прогоню злую кошку со двора!

Тем временем упомянутый Цианид решил тайком заменить дешевый кофейный напиток в кофейном автомате на нормальный молотый кофе — надо отдать ему должное, стоило этому человеку осознать, что его экономия в конечном итоге приносит больше вреда, чем пользы, — и он тут же возвращал всё на место. Но какой уж тут может быть кофе, когда — внимание — в приёмной сидит сама Мария Белогорская, которую Шурик уже неделю не может найти, и эту самую Марию никто даже не удосужился хотя бы угостить каким-нибудь напитком, чтобы ей не так одиноко было сидеть. «Ничего без меня не могут!» — свирепо подумал коммерческий директор и, оставив жестянку с кофе на Наташиной конторке, решительно направился к потерянному автору.

— Очень рад, что вы нашлись. Меня зовут Константин Петрович.

— Я, кажется, всех тут очень подвела, — пролепетала Маша. После исключительно радушного приёма, оказанного ей Наташей, она уже была готова к любому повороту событий.

— Вы ничуть нас не подвели, наоборот, очень хорошо, что вы появились, — промурлыкал Константин Петрович и присел на диван. Маша усилием воли заставила себя от страха не вскочить и не умчаться прочь отсюда — рядом с этим серьёзным деловым человеком она сразу почувствовала себя бездельницей. Ну зачем, зачем было выставлять себя на посмешище, приходить сюда, что-то из себя строить? А вот деловой человек, надо признаться, рядом с Машей как-то совсем перестал думать о работе. Перед ним сидела симпатичная девушка, которую этот бездельник Шурик наверняка забыл предупредить о том, что существует такая смешная дата, как «дедлайн», к каковой дате совершенно необходимо сдавать все материалы, и теперь девушке (миловидной и хорошо воспитанной!) совершенно беспричинно стыдно, а стыдно должно быть Шурику, а он умотал с Денисом на дело, а Даниил Юрьевич так занят, что его, считай, нет… Перебирая в голове все эти мысли, Константин Петрович как-то совершенно машинально взял Машу за руку.

— Может быть, я зайду попозже, когда Александр Андреевич вернётся? — осторожно спросила она. «Если мужчина берёт тебя за руку, — говорила мать, — не верь ему до тех пор, пока он не наденет на неё обручальное кольцо!»

— Что вы, не стоит так себя утруждать. А Александра Андреевича мы все зовём Шурик. Вы тоже можете его так звать, — заявил Константин Петрович и задумчиво стал перебирать тонкие Машины пальчики. Нет, определённо, эти обалдуи понятия не имеют, как надо обращаться с талантами — это же творческая личность, у них всё по-другому в голове устроено. — Ну что ж, а пока мы ждём Александра Андреевича, я немного расскажу о нашем издательстве…

Когда в приёмную ввалился Виталик, Маша посмотрела на него с такой мольбой и надеждой, что тот решил, будто бедняжка только что получила нагоняй и сейчас получит ещё один. Уж он-то знал, как добрый дядя Цианид умеет давить на психику провинившегося сотрудника.

— Господин коммерческий директор, — моментально сориентировавшись в обстановке, отчеканил Техник, — дежурный Петров своё отдежурил. А потом, когда отдежурил, обнаружил, что сегодня — ваша очередь, а вовсе не его. Как прикажете это понимать?

Константин Петрович, чуть было не пойманный на месте должностного преступления, мгновенно выпустил Машину руку из своих когтей.

— А в чём, собственно, дело? — строго спросил он, поправляя на переносице очки. — Я перепутал. Значит, отдежурю в следующий раз. Вопросы?

— Больше вопросов не имею. Имею предписание проводить Марию Белогорскую в кабинет Шурика, где она сможет его дождаться. Они с Денисом уже скоро вернутся с переговоров, — нагло соврал Виталик.

— Мне кажется, ей было бы удобнее подождать его тут, — строго сказал Константин Петрович. — Мы как раз обсуждаем с ней некоторые технические вопросы.

— Ой, мне так стыдно, что я вас отвлекаю, я лучше тихонечко посижу где-нибудь в другом месте, — воспользовавшись случаем спастись, Маша вскочила с места и храбро подошла к Виталику.

— Да что вы, вы меня совсем не отвлекаете, — удивлённо пробормотал Константин Петрович.

— Всем известно ваше благородство и готовность пожертвовать собой ради ближнего, — патетически воскликнул Виталик, — но это излишне. Уверен, что Мария нисколько не заскучает в одиночестве, ведь правда же?

— Нет, я не заскучаю! Я привыкла. Большое вам спасибо за интересный разговор.

«Разве мы о чём-то разговаривали?» — удивлённо подумал Константин Петрович и поспешил вернуться к работе. Благие намерения относительно кофейного автомата так и остались неисполненными.

Денис молча следовал за Шуриком, кривыми зигзагами огибающим пассажиров метро, — можно было бы и не торопиться, всё равно таким способом много времени не выиграешь, но Шурик просто не умел передвигаться по-другому, и Денис был вынужден, непрерывно извиняясь и уворачиваясь, следовать за своим начальником.

— Как думаешь, успеем? — азартно воскликнул Шурик, кидаясь к уже закрывающимся дверям последнего вагона и, кажется, только силой мысли заставляя их распахнуться вновь. Успели. Им даже место уступили — вот прямо встала половина вагона и перешла в противоположный конец, так что хоть вдоль ложись, хоть поперёк бегай.

— С нами что-то не так? — уточнил Денис. У него был не слишком большой опыт катания в метро, так что к этому занятию он всегда относился с некоторой настороженностью.

— Это с ними что-то не так, — успокоил его Шурик. — Можно не садиться, следующая наша.

Они вышли из метро как раз в тот момент, когда мелкий дождик, неуверенно моросивший с самого утра, решил немного отдохнуть, отозвал тучи и позволил солнцу ненадолго поглядеть на город Санкт-Петербург.

Переходя дорогу на зелёный свет, мунги чуть было не угодили под огромный золотой джип, так громко бибикнувший на них, что они в ужасе отпрыгнули назад, на тротуар.

— «Хоть это и не по правилам, а я всё равно тут поеду» — капслоком прогудел автолюбитель, — прокомментировал ситуацию Шурик и на всякий случай ударил пальцем о палец, устанавливая защиту. Не его это, конечно, был конёк, но обычно срабатывало. В толпе защита действует следующим образом: тех, кто спрятался под её неосязаемым колпаком, окружающие, в принципе, видят, но не запоминают, и опознать потом никак не могут. «Да вроде были тут какие-то двое… Или трое… Серёга, ты не помнишь — их четверо было или пятеро?» — словом, всё понятно, следствие введено в заблуждение, шемоборам или мунгам снова удалось скрыться.

Но на этот раз Шурик зря перестраховался. Во-первых, выданная Виталиком ориентировка привела мунгов в обычный пункт видеопроката, где безнаказанно позволялось находиться кому угодно, потому что кто угодно, если только ему это заблагорассудится, может взять кассету или диск с фильмом и посмотреть его у себя дома. Во-вторых, носитель, которого намётанный Шуриков глаз сразу же вычислил — работник проката и гениальный программист от природы Гумир Сайфутдинов, — не только обладал крайне скверной памятью на лица, но ещё и очень плохо видел. Всё время, свободное от общения с балбесами-клиентами, он стоял за прилавком в пластмассовых очках в дырочку, якобы улучшающих зрение. Зрение они ему, к сожалению, не улучшали, но зато и не портили. А вот от работы за компьютером зрение Гумира падало так, что он даже был вынужден уволиться из офиса, где получал отличные деньги, и перебиваться случайными подработками — лишь бы «не тратить» глаза на ерунду, не продавать зрение за деньги. Всё лето Гумир провёл в Финляндии — красил крыши в бригаде своего старого приятеля, перебравшегося туда на постоянное место жительства, неплохо заработал, но, увы, сезон закончился, и пришлось возвращаться в Петербург до следующей весны.

В видеопрокате, конечно, платили не в пример меньше, зато график работы — два дня работаешь, потом два дня отдыхаешь — вполне устраивал Гумира. Два дня он вкалывал, ещё день — отсыпался, а потом целый день создавал Операционную Систему своей мечты. Она должна была полностью заменить никудышный глючный Windows: Гумир собирался распространять своё простое, понятное, лёгкое, удобное и гибко приспосабливающееся ко всем прихотям хозяина детище бесплатно. Потому что он работал ради идеи, а не за деньги. Гумир был почти счастлив — оттого, что видел перед собой цель и даже имел кое-какие средства на то, чтобы не протянуть ноги. И только то, что цель свою он видел с каждым месяцем всё хуже и хуже, пугало его и заставляло ещё интенсивнее вгрызаться в работу, отчего зрение, понятное дело, никак не улучшалось.

Конец ознакомительного фрагмента.