Как бить лапами и не опустить руки!

Ольга Келлер

Неугомонный миллиардер Ричард Брэнсон, несомненно, прав! Каждый должен написать книгу о своей жизни! Все человеческие истории разные, может, чем-то и похожие. Однако каждый из нас – как отдельная планета на просторах Вселенной!Но пока вы не написали её, моя героиня Таисия ждет вас и поведёт по своему пути, вместе с ней будете взлетать и падать! Находить решения, чтобы дальше жить и любить! Бить лапами так, чтобы оставаться всегда на волшебной седьмой волне.

Глава 1. Детство

Февраль 1961 года. Полдень, яркое солнце, мороз. Происходит маленькое чудо: на свет появляется ладненькая девочка с лукавыми, смеющимися глазками. Да, это чудо, ведь она не должна была родиться.

О неожиданной беременности знала только мама. У них с папой уже была дочка, одиннадцатилетняя Танечка, но папа очень хотел наследника и просил маму родить ещё одного ребёнка. Она согласилась, но проходил год за годом, а дети не рождались. Значит, не судьба, решил папа — и больше тему не поднимал.

В сентябре мама почувствовала тяжесть в животе, внутри явно что-то жило и двигалось. Забеспокоившись, пошла к гинекологу. Пожилая врач осмотрела ее и… поздравила с беременностью. Мама не верила, убеждала, что этого просто не может быть: несколько лет назад ей по медицинским показаниям перевязали маточные трубы. Врач же посмотрела на неё с улыбкой, развела руками и сказала: «Мамочка, радуйтесь, свершилось чудо!»

А через несколько месяцев появилась на свет девочка. Назвали Тасей, Тасенькой, для папы Тасёныш. Видимо, очень уж мне хотелось оказаться здесь, что-то манило. И, наверное, я не просто так пришла сюда. Почему-то всегда это чувствовала.

Роды были тяжёлые: тащили щипцами, долго не дышала, закричала, только когда старая акушерка сильно шлёпнула по ягодицам, — такого обращения выдержать не могла и сразу высказала отношение к телесным наказаниям.

На второй день состоялось знакомство с сестрёнкой. Мы с мамой лежали в палате на первом этаже роддома. Таня, как циркачка, залезла под окном на бочку из-под селёдки (тару специально прикатила издалека, от продовольственного магазина), встала на носочки и увидела меня. Она мне сразу понравилась. «Какая красивая, интересно, у меня тоже будут такие большие голубые глаза? Конечно же, будут!» — подумала я. Сестра смотрела с восхищением, и я поняла, что тоже приглянулась ей. Мы остались, чрезвычайно довольны друг другом.

Через неделю нас выписали. Танюша принесла большой узел с ворохом одежды: новорождённую укутали и отнесли домой. А там меня уже ждала маленькая кроватка-качалка — папа сделал её сам, и в ней так сладко и спокойно спалось. О моём рождении папа узнал из телеграммы. Её зачитали на весь корабль из радиорубки. Молодого отца поздравляли, а он бегал по палубе и кричал «ура».

Весточку папе отправила сестричка, когда мы с мамой ещё лежали в роддоме. У маленькой Танюши не хотели принимать телеграмму, но та объяснила, что взрослых нет. И тогда телефонистка помогла найти позывной корабля, где плавал наш рыбак, и отправила Танин текст: «Поздравляю дочкой вес 4 кг 300 г рост 52 см всё хорошо». Папа был счастлив. Ну и пусть не мальчик, девочка тоже хорошо. Маленькие ножки, наконец, забегают по полу, и детским щебетом наполнится дом! А это самое настоящее счастье!

Няней стала Танечка. Мама, уходя встречать или провожать папу в море, сцеживала молоко, и сестрёнка кормила меня, укачивала, пеленала. Чтобы ноги мои были стройными и красивыми, затягивала их лентами и верёвками (как только не отвалились?). Ноги и вправду получились длинными и ровными. Наверное, это заслуга моей сестрёнки. Спасибо ей!

Мама рассказывала, что в те годы в магазинах не продавали белый хлеб — выдавали по карточкам детям до года. Так как младенцы не едят хлеб, он доставался Танюше. Перед школой, на завтрак, ей делали бутерброды из вкусного белого батона. Но и она не осталась в долгу.

Однажды в школьный буфет привезли печенье «Садко». Сестра попросила у классного руководителя денег в долг, чтобы купить лакомство. Буфетчица насыпала печенье в большой бумажный кулёк, свёрнутый конусом с закрученным внизу основанием. Таня на вытянутых руках, не дыша несла богатство домой. Потом мама выдавала мне по одному печенью в день, и я с удовольствием грызла сладкие коричневые квадратики с горьковатым привкусом шоколада. Когда начали прорезаться зубки, дёсны нестерпимо чесались и печенье было спасением.

Много лет не могла понять, почему, когда покупаю «Садко» и сразу откусываю, накрывает тёплой волной нечётких воспоминаний, почему вкус печенья возвращает в детство. Когда же Танюша рассказала эту историю, всё сразу стало на свои места.

До трёх лет я не разговаривала. Не было достойного собеседника. Понимала меня только Танечка. Зато потом прорвало — не остановить. Всё время болтала, рассказывала небылицы, истории, которые придумывала на лету.

Любила слушать пластинки на радиоле. Та гордо возвышалась на тумбочке в большой комнате, вся из полированного светлого дерева с золотой решёткой на боковой стенке и витиеватой надписью «Жигули» на передней панели, обтянутой атласной жёлтой тканью. Внизу были клавиши и две круглые ручки, которые очень хотелось покрутить. Вверху открывалась крышка, на диск ставилась пластинка, на пластинку — игла звукоснимателя. И по комнате неслась песня… Помню только, что про Дунай. И я представляла себе далёкие страны, красивых людей, прекрасные реки, озёра, горы. Из сказок любимой была «Как слонёнок пошёл учиться», которую слушала не меньше тысячи раз, пока пластинка не стала заедать.

Мне четыре года. Маленький город Буй в средней полосе России. Мост через реку, светит яркое солнце, тепло. Бегу по нему в белорозовом воздушном платье, ветер колышет подол и поднимает его. Смеюсь, руками опускаю вниз, ещё немного и мы с сестрой добежим до киоска с мороженым. В нём продают самое вкусное мороженое на свете! Улыбающаяся продавщица в белой накрахмаленной наколке достаёт из молочного бидона большой ложкой и накладывает в вафельные стаканчики. Они хрустящие и все разные, светлые, потемней, некоторые даже немного подгорелые. Откусываешь кусочек и мороженое прохладой растекается по языку… Иногда попадались комочки сливочного масла, которые тут же таяли, и мороженое становилось ещё вкуснее! Это был настоящий пломбир, двух видов с изюмом и без. Я любила с изюмом! Это было мое любимое мороженое из детства, не считая ленинградское эскимо за 11 копеек, но оно было уже намного позже.

И самое красивое платье с бантом, две шёлковые ленты были вшиты в боковые швы и завязывались пышным бантом сзади на талии. Любовь к ярким, нестандартным нарядам осталась у меня с детства навсегда.

Мама Анфиса была строгая. Всегда говорила нам с Таней, что лучше горькая, но правда, и очень ругала, если нарушали это правило. Помню, как все во дворе вышли гулять с бутербродами из белого батона, с маслом и сахаром, — и кристаллики, белые, крупные, переливались на солнце. У меня просто слюнки потекли. При этом масло никогда не любила и ножичком счищала с хлеба, отправляя снова в маслёнку. Но очень же хотелось присоединиться к компании поедателей бутербродов.

Тихонько вернулась на кухню, отрезала широкий ломоть батона, щедро намазала маслом, посыпала сахаром, на цыпочках вышла из кухни. Затем по коридору выскочила в подъезд — и только собралась откусить заветное лакомство, которое мысленно съела уже несколько раз, как в дверях показалась мама. Она спросила: «Тася, ты зачем приходила? И что у тебя в руках?» Бутерброд быстро полетел на пол, протянула руки, показала, что ничего у меня нет. Однако мама не поверила. Спустилась по лестнице, подняла бутерброд — а мне было приказано быстро идти домой, где ждало суровое наказание за враньё.

Мама гонялась за мной с ремнём по всей комнате, приговаривая, что на улице есть неприлично, кусочничать вредно, а обманывать родную мать тем более. Мы, как две пони, бегали вокруг стола по кругу: я от неё, а она за мной. Затем, устав от такого активного времяпрепровождения, бухнулись на диван, обнялись и разревелись. Я от обиды, а мама от бессилия. Ведь так и не догнала же — ремень свирепо свистел в воздухе, но рука возмездия до меня и не дотянулась.

Когда дома был папа Виталий, наступал праздник: он приносил разные дефицитные вкусности. В лавочке для моряков продавалось много всего. Ведь их очень ценили за трудную и опасную работу. Дома у нас были сгущёнка, маленькие шоколадки с рисунками из сказок Пушкина, зефир, сливочные конфеты, апельсины, красные венгерские яблоки.

Я ходила за папой хвостом, помогала по хозяйству. Вместе с ним строгала, пилила, колотила, забивала гвозди, и он меня не прогонял. А ещё папа сделал для меня кукольный мебельный гарнитур: диван, кресло, стол, сервант. Целое богатство для маленькой девочки!

Меня редко оставляли дома одну. Но если это случалось, то проказничала на полную катушку. Очень нравилось залезать на трёхстворчатый шкаф. Сначала нужно было принести табуретку из кухни, на неё поставить стул, потом подтянуться, и вуаля — к нам приехал цирк. Воздушная гимнастка сидит и болтает ногами, а внизу совсем незнакомая комната. Обратно, на пол, возвращалась на раскрытом зонтике. И как только ноги не переломала?

Лекарства — отдельная история. В серванте у нас была полочка, где лежали таблетки, порошки, горчичники, градусник, вкусные витаминные порошки жёлтого цвета. Конвертик с витаминкой выдавали один раз в день, но очень хотелось попробовать и другой порошочек, белый. Как-то раз все ушли по делам и оставили меня одну. Проникнув в сервант, стащила белый порошок, развернула конвертик, всё содержимое стряхнула к одному краю и высыпала в рот. Ужас! Лекарственная горечь вспоминается мне и сегодня настолько ярко, что сейчас же пойду попью воды, дабы спокойно пережить эти несладкие воспоминания… Не берите, дети, без разрешения родителей лекарства: мало того, что ими можно отравиться, так они ещё и невкусные. Тогда я поняла, это на всю жизнь. Опыт — полезная штука!

Ещё любила залезать к сестре в стол и доставать её карандаши, краски, альбомы, чернила, ручки, тетради. Найденные сокровища раскладывала на полу, любовалась, перекладывала и снова любовалась. У меня тоже имелись свои детские рисовальные принадлежности, но Танины же были куда более настоящими. Тонко наточенные карандаши в большой картонной коробочке. Пахучие краски — в металлической: крышка открывается, а там — яркие-преяркие цвета! Альбомы толстые, а не мои тоненькие. После, конечно, старалась всё разложить по местам, но каждый раз забывала, что, где, как лежало, и вечером от сестры получала нагоняй.

Хорошо запомнился один случай. Родителей дома нет. Я что-то натворила и не прошу прощения, так как не чувствую вину. Стою за дверью в углу, сестрою наказанная. Там же на крючке висит сетка с апельсинами, килограмм пять, не меньше. И я поедаю один за другим, пока не становится плохо. Вот уж побегала тогда Таня вокруг меня! И больше в угол не ставила.

Любовь к книгам прививала тоже сестра. Она ходила в библиотеку и приносила красивые издания с иллюстрациями. Чётко помню книгу со стихами Агнии Барто: перед глазами стоят картинки с несчастным медведем без лапы, мокрым зайцем, брошенным под дождём хозяйкой. Таня мне читала, а я, свернувшись на диване калачиком, слушала.

Но вот приближаются семь лет, скоро в школу. Старшая сестра учит алфавиту. Буквы «М» и «Н» так похожи, и они уже в десятый раз путаются! Таня сердится и бьёт букварём по голове. Реву, обидно, ненавижу все буквы на свете! Но юная учительница, взяв напором, вбила-таки алфавит в мою голову.

Вскоре книга стала для меня ценнее, чем самая вкусная конфета. Чуть позже начались чтения ночью с фонариком под одеялом, в школе под крышкой парты, в транспорте, если повезёт и достанется сидячее место. Проглотив все книги в детской библиотеке, перешла на взрослые в одиннадцать лет. Прочитала «Тихий Дон» Шолохова, и мне понравилось, особенно про любовь!

Ну, любовь у меня тоже была. Впервые влюбилась лет в пять. Мальчика звали Саша, а фамилия Баранов. Жил на последнем этаже нашего двухэтажного дома, ходил во второй класс — для меня тогда он был взрослый, как студент! Часто поджидала Сашу Баранова у подъезда, делая вид, что он меня нисколечко не интересует. Но он, конечно, не обращал на меня никакого внимания. Так, мелочь пузатая крутится под ногами.

Перед школой родители отправили нас с Таней отдыхать на Азовское море, в Ейск. Всю дорогу смотрела в окно, ждала, когда же появится море. И дождалась. Оно, золотое от солнца, обрушилось на меня бескрайним простором, а песчаные берега смотрелись как рама дорогой картины. Приехали ночью, пошли сразу купаться — вода была тёплая, как парное молоко. Такого наслаждения от моря больше никогда не получала.

Таня надо мной издевалась, каждое утро заставляя пить для здоровья гоголь-моголь. Ну и гадость, я вам скажу. Но днём уж отыгрывалась: как только видела парней, которые с интересом поглядывали на сестру, тут же подбегала и кричала: «Мама, мама, пошли со мной!» За такие выходки получала нагоняй, но это было уже потом.

А в поезде, когда ехали назад в Мурманск, мне пришлось всю ночь не спать и сторожить Таню, чтобы не украли. Она была красавицей — голубоглазая блондинка с великолепной мраморной кожей и очаровательной улыбкой. Я слышала, что молодой офицер всерьёз предлагал ей выйти с ним на какой-то станции, звал замуж. Он был коренастым, круглолицым, всё время вытирал пот со лба платочком и страшно мне не нравился. Таня не согласилась, но он, видно, ещё на что-то надеясь, написал адрес на бумажке, положил её на стол и вышел.

Родители нас встретили. Мы одарили их южными плодами — чемоданом абрикосов и большим арбузом, дружно съеденным дома.

Завтра в школу. На стуле висит форма — коричневое платье в складочку, с белым воротничком стоечкой, и белый же фартук. Внизу стоят красные туфли с ремешком, особая моя гордость — там есть каблучок. Правда, всего один сантиметр, но это уже не сандалии…