Я хочу быть с тобой

Ольга Карпович

Любовь, пронесенная сквозь века, от рождения до смерти и нового возрождения… И роковая ошибка, совершенная много столетий назад… Елена и Александр предназначены друг другу судьбой. На что он, известный адвокат, сможет пойти ради своей возлюбленной? Способен ли он, рискуя собственной душой, спуститься в самую бездну преисподней, чтобы спасти Елену? Смогут ли они повернуть время вспять, не совершать страшной ошибки и наконец обрести счастье? Бескрайние долины Монгольских степей, таинственный сумрак ламаистского монастыря, удивительный волшебник и прорицатель Лама… и современная Москва с её реалиями, порой комичными, порой грустными, – в новом остросюжетном мистическом романе Ольги Карпович «Я хочу быть с тобой». В книге присутствует нецензурная брань!

3.

Едва самолет набрал высоту, разговорчивый спутник Тагильцева заткнул уши плеером, и вскоре захрапел. Александр облегченно вздохнул — этот тип страшно раздражал его. Журналист Внемиров оказался совершенно не таким, как он представил его себе после прочтения статьи. Однако именно он мог помочь ему добраться до Ламы и спасти Елену. А раз так, он готов был стоически терпеть и более неприятное соседство.

За иллюминатором простиралось бесконечное черное ночное небо. Далеко внизу изредка проплывали яркие островки освещенных городов, затем снова тянулась пустая темная земля. Александру на миг показалось, что он оторвался от реальности, потерял себя в этом огромном пустом пространстве. Кто он есть на самом деле? Куда летит? Как так вышло, что всего за несколько месяцев в его жизнь, спокойную, налаженную, не богатую на яркие ощущения, вдруг вошла эта девушка, и все подчинила себе. Сделала бессмысленным само существование, если ее нет рядом?

Ему вспомнился совсем недавний вечер. Ранняя весна. Воздух, влажный и прохладный, оставляющий на языке какой-то свежий, арбузный вкус. Голые покрасневшие ветки деревьев, проплывающих вдоль обочины. Отдельные грязно-белые островки уже почти сошедшего снега.

В тот день он встречался с важным клиентом, ездил к нему в загородный дом. Тот собирался подавать в суд на соседа, оттяпавшего себе кусок земли, принадлежавший истцу, и Александру хотелось на месте осмотреть спорную территорию. Клиент очень хотел заполучить Александра, всячески обхаживал его, угощал ужином. Пришлось задержаться, и вот теперь он возвращался в Москву уже поздно вечером.

Его внимание привлекла девушка, голосовавшая у обочины. Ее светлые волосы ярко выделялись в темном простуженном воздухе. Тонкая фигурка в короткой курточке казалась такой беззащитной на пустынной дороге. Тагильцев успел подумать, что до ближайшего поселка далеко, автобусы в этот час ходят редко. Наверное, с девушкой что-то случилось, раз она оказалась здесь. Задерживаться ему не хотелось, мысленно он уже был дома, укладывался спать после долгого дня. Но проехать мимо и бросить девушку одну в темноте показалось свинством.

Он притормозил. Девушка распахнула дверь машины и забралась на сидение рядом с ним. Он тронулся с места, а затем вопросительно посмотрел на незнакомку, ожидая, что она сейчас назовет населенный пункт, куда ее нужно подбросить. Девушка, не глядя на него, процедила сквозь зубы:

— За все — сто долларов, — процедила она сквозь зубы.

— Куда? — переспросил он.

Ему сначала показалось, что он не расслышал название поселка.

— Ты что, идиот? — обернулась к нему девушка. — Как это — куда?

«Тьфу ты, — подумал он. — Вот и совершай после этого добрые дела!»

В машине было темно, и рассмотреть ее, как следует, он не мог. Увидел только остро блестевшие казавшиеся огромными на узком скуластом лице глаза. Александр ударил по тормозам.

— Эй, ты чего? — всполошилась девушка. — Зачем останавливаешься?

— Вылезай! — мотнул он головой в сторону дороги.

— Да брось! — она ухватила цепкими пальцами его ладонь, лежавшую на рычаге переключения скоростей. — Ты не знаешь, от чего отказываешься. Я мастер в этом деле, ты такого в жизни не испытывал, сто пудов!

— Верю на слово, — кивнул он. — Вылезай!

— Не вылезу! — заявила вдруг она, и уцепилась пальцами за края сидения, как бы намереваясь остаться в машине любой ценой, даже если он начнет вытаскивать ее насильно. — Рафик меня попишет, если я пустая вернусь.

— Какой Рафик? — не понял он.

— Ну, сутик мой. Он там в кустах, на шестере дежурит. Он же видел, что я к тебе в тачку села. Скажет — зажала бабло.

— Мать твою! — выругался он и прибавил газу. — Ну а мне-то что с тобой прикажешь делать? Постой, сколько ты сказала, сто баксов? Вот что, давай я просто тебе заплачу, и ты уйдешь. Договорились?

— Слишком быстро, — покачала головой она. — Он не поверит, что я за пять минут управилась. Давай… — она опасливо покосилась на него. — Давай посидим где-нибудь, пожрать мне купишь, а то у меня в желудке с утра пусто. А там, слово за слово, может, и надумаешь? — она изобразила ослепительную улыбку.

— Не надумаю, — возразил он. — И сидеть тут негде, одни поля кругом.

— Ну и что, через десять минут Москва будет, там и посидим, — не отставала девушка.

— Не буду я с тобой нигде сидеть. Еще не хватало, чтобы какой-нибудь журналюга меня с тобой сфотографировал…

— Чего это он будет нас фоткать? — заинтересовалась девушка. — Ты что, знаменитость что ли? Филипп Киркоров? — она резко хохотнула.

— Я адвокат, — скупо объяснил он. — И для меня имеет значение такая вещь, как репутация. Слышала такое слово?

— Ой, нет, конечно, что ты. — заерничала она. — Очень уж сложное слово. Я только «проституцию» знаю, — и она снова захохотала. — Думаешь, я совсем тупая?

— Не знаю, — раздраженно бросил Тагильцев. — Мне казалось, твоя профессия не требует особого интеллектуального уровня.

— А я ее себе не выбирала, профессию, — резко бросила девушка. — Меня пятнадцатилетнюю мамочка барыге за дозу продала.

Она замолчала, глядя на убегающую под колеса дорогу. Александр старался не смотреть на свою случайную спутницу. Ее последние слова что-то затронули внутри, перевернули, чувство гадливости мешалось с жалостью, сочувствием к этому одинокому озлобленному на весь свет существу.

Машина проехала под бетонным мостом, и за окнами зажглась электрическими огнями Москва. Тагильцев притормозил у автобусной остановки.

— Все, — бросил он, доставая кошелек. — Отсюда доберешься обратно, денег я тебе сейчас дам.

Он развернул бумажник и выругался — совсем забыл, что наличных почти не осталось.

— Ладно. Сейчас где-нибудь с карточки сниму, — сказал он.

— Где это, интересно? Все закрыто уже, — возразила попутчица. — Слышь, ты только не обмани, придумай что-нибудь. Я тебе в натуре говорю, Рафик меня отделает, как бог черепаху, если я без денег вернусь.

Александр сжал зубы. Он страшно досадовал на себя, что ввязался в эту идиотскую историю. Черт знает почему, теперь он уже чувствовал себя ответственным за эту придорожную проститутку, не хотел быть причиной того, что мерзкий сутенер станет издеваться над ней.

Он снова нажал на педаль газа.

— Куда это мы? — забеспокоилась девица.

— Ко мне домой, — скупо ответил он. — Там я с тобой расплачусь.

— О, это дело! — растянула рот в улыбке она. — Я ж говорила, еще надумаешь, — она сжала рукой его колено.

— Руки убери, — брезгливо поморщился он.

Только в лифте он смог, как следует, рассмотреть ее. Изможденное худенькое лицо, бескровные губы, щербинка между передних зубов, светлые, тонкие, невесомые волосы. В ней была какая-то хрупкость, надломленность. Вся она похожа была на бабочку, жалкого летнего мотылька, с облетевшей пыльцой на истонченных крыльях. Глаза ее были светло-голубые, прозрачные, но зрачки, вероятно от яркого света после темноты, так расширились, что взгляд казался черным, пугающим, манящим.

Что-то странное промелькнуло в душе, когда Александр взглянул на ее лицо. Какое-то смутное дежа-вю, ощущение, что где-то он уже видел ее, давно, бог знает, когда… Он отвел взгляд, пытаясь отогнать наваждение.

В квартире она остановилась на пороге, робко взяла из его рук купюры и покосилась в сторону кухни. Он вспомнил ее слова о том, что она с утра не ела. Избавиться от ночной гостьи хотелось нестерпимо, но выгнать ее, голодную, он почему-то уже не мог.

— Идем, — сердито сказал Тагильцев. — Поешь что-нибудь и поедешь.

— Ага, ага, — благодарно закивала девчонка. и, затем, добавила. — Меня, кстати, Лена зовут.

— Очень рад, — отозвался он.

Никакой особенной еды на кухне не нашлось — он редко питался дома. Удалось все же обнаружить хлеб, масло, несколько сортов сыра. Елена жадно накинулась на еду, затем придирчиво понюхала ломтик сыра.

— Испортился! — авторитетно заявила она. — Видишь — плесень?

— Это бри, — неохотно объяснил он. — Он и должен быть с плесенью.

— Фигня какая-то, — пожала плечами она, но сыр все же съела.

Насытившись, и выпив чаю, она начала клевать носом, несколько раз широко зевнула. «Черт возьми, что мне с ней делать теперь? — в раздражении думал он. — Выставить? Чтобы этот ее Рафик снова отправил ее на шоссе? Вот дерьмо, и зачем я только остановил машину?»

— Сколько будет стоить целая ночь? — спросил он.

— Что? — она удивленно заморгала. — А тебе зачем? Нуу, баксов двести…

— Позвони своем Рафику и скажи, что я… снял тебя до утра, — объяснил он. — Потом можешь помыться — ванная вон там, и лечь спать в комнате для гостей. Утром уедешь!

— Ух ты… — протянула она. — Слушай, а это… И че, ты меня за всю ночь не тронешь? Может, ты импотент или педик?

Он невольно улыбнулся.

— Нет, ни то, и ни другое. Я просто нормальный.

Она пристально посмотрела на него:

— Неет, нормальные — они другие. А ты… Хороший ты мужик, отзывчивый! На том и погоришь… Жалко!

Она придвинулась ближе и с неожиданно робостью потерлась головой о его плечо.

И снова что-то кольнуло в груди — какое-то смутное полувоспоминание, как будто давний забытый сон. Александр отодвинулся.

— Это мы еще посмотрим, — отозвался он. — Все, располагайся. Спокойной ночи.

Он вышел из кухни, прошел в кабинет и включил ноут-бук. Нужно было еще поработать над документами.

Уже глубокой ночью, покончив, наконец, с делами, он, проходя по коридору, услышал какой-то шум из гостевой комнаты. Дверь была приоткрыта. Тагильцев заглянул, и увидел Елену, спавшую на диване. Девушка беспокойно металась во сне, бормотала что-то, вскрикивала. Ее влажные от пота волосы золотистой волной растеклись по подушке.

Александр вошел в комнату и склонился над спящей… На секунду им овладел какой-то непонятный беспричинный страх, отчаянное наваждение — ему вдруг почудилось, будто лежащая перед ним девушка мертва, он же стоит над ней, оглушенный болью, и не понимает, что теперь делать.

Тряхнув головой, он отогнал страшное видение и дотронулся рукой до лба Елены.

— Тише! — прошептал он отчего-то дрогнувшим голосом. — Тише! Все хорошо. Спи!

Девушка сдавленно застонала, потом, не открывая глаз, нашарила его руку и вложила в нее свою маленькую, холодную ладонь, доверчиво и мягко.

Он смотрел на нее, спящую, вцепившуюся в его руку, испуганную, загнанную и не понимал, что ему делать. Неужели выставить ее завтра с утра, чтобы этот Рафик снова заставлял ее продавать себя и отбирал деньги? Невозможно! «Она мне никто! — напомнил он себе. — Пару часов назад я и не подозревал, что она существует!» Он удивлялся самому себе — никогда не был сентиментальным святошей, спасителем угнетенных и обиженных. И вдруг…Так и не разобравшись со всеми этими внутренними противоречиями, Тагильцев отправился спать.

Утром его разбудил аппетитный аромат из кухни. Он прямо-таки остолбенел, увидев на столе яичницу, гренки, свеже сваренный кофе. Елена сидела у стола, спиной к двери и машинально рисовала что-то на салфетке огрызком карандаша. Осторожно заглянув через ее плечо, он сумел рассмотреть каменную стену — какой-то средневековый замок что ли, полосу леса на горизонте, и всадника, скачущего к замку. Он еще удивился тому, что уличная проститутка грезит, оказывается, такими романтическими картинами. В эту минуту Елена почувствовала его присутствие и обернулась, смущенно скомкала салфетку.

— Я тут… Ну типа приготовила кое-что. ну… эт самое… спасибо, что приютил. Я пошла?

Она поморгала своими прозрачными, как речная вода, глазами.

— Послушай, — начал Александр. — Я не хочу… не могу так отпустить тебя.

— Правда? — ее лицо осветилось улыбкой. Из-за щербинки между передними зубами она казалась особенно беззащитной, совсем детской. — Ты что это, решил на мне жениться?

— Нет, — усмехнулся он. — Этого обещать не могу. Но могу предложить тебе поработать у меня домработницей. Сама видишь, я живу один, домом заниматься некогда. Мне нужен кто-нибудь, кто будет готовить, убираться, ходить по магазинам… ну и все остальное. Согласна?

— Слушай, ты че, псих? — она испытующе посмотрела на него. — Почему вдруг я?

— Потому что мне так хочется, — отрезал он. — Можешь считать, что я выторговываю у бога индульгенцию на последующие грехи.

— Индуль — что? — переспросила она. — А Рафик? Он же меня все рано найдет.

— Ну, на этот счет можешь не беспокоиться, — пообещал он.

С его возможностями и связями в милиции, ему ничего не стоило выяснить личность этого Рафика и сделать так, чтобы Елену он больше не беспокоил.

Вот так Елена обосновалась в его квартире. Честно говоря, он понятия не имел, что делать с ней дальше. Постоянно проживающая домработница была ему не особенно нужна, а вечно опекать постороннюю девицу не хотелось тоже. Про себя Тагильцев решил, что даст Елене время отдышаться, прийти в себя, а затем постарается сплавить ее куда-нибудь — найти отдельное жилье и постоянную работу. Но жизнь решила иначе.

Уже через два дня его новая домработница попросила часть своей зарплаты авансом, объясняя, что все ее вещи остались у Рафика, и ей даже переодеться не во что.

— Конечно! — смутился Александр. — Я не подумал, извини.

В тот же вечер, вернувшись с заседания суда, он обнаружил Елену, лежащую на полу в гостиной и с безумной улыбкой смотрящую в потолок. На сгибе ее локтя краснел свежий укол.

— Тааак, — медленно произнес Тагильцев. — Поднимайся! — он дернул ее за руку, заставляя встать.

Голова Елены беспомощно мотнулась, взлетели и опали бледно-серебристые волосы, клацнули зубы.

— Не выгоняй меня! Пожалуйста! — заныла она, с трудом ворочая заплетающимся языком. — Я больше не буду. Правда…

Она сползла на пол и уцепилась за его ногу.

— Вставай! — снова прикрикнул он, дергая ее вверх. — Поехали!

Лена отчаянно завизжала:

— Я не пойду! Не хочу!!! Я не хочу опять на улицу! Ну прости меня, прости, пожалуйста!

Он схватил ее за шкирку, как котенка, и встряхнул, чтобы она пришла в себя.

— Я не выгоняю тебя на улицу, — стараясь говорить, как можно медленнее и доходчивее, объяснил он.

— А… куда? — испуганно спросила она. — Куда мы поедем?

— В больницу!

Он навещал ее в частной загородной больнице не каждый день, конечно, но, как только удавалось выкроить время. Поначалу девушка была заторможенной, вялой, все время засыпала, а иногда впадала в приступы беспричинного раздражения. Постепенно же становилась все более спокойной, уверенной в себе, уравновешенной. На его удивление оказалось, что никаких сопутствующих болезней у нее нет, только устойчивая наркозависимость, от которой врачи обещали избавить ее за несколько месяцев, конечно, если у самой пациентки будет горячее желание «завязать».

Тагильцев не желал признаваться самому себе, как сладко вздрагивает его сердце, когда он приходит к ней и видит, как искренне она рада ему. Лицо ее словно расцветало, и в прозрачных глазах расплескивались солнечные искры.

— А я вчера тебя ждала, — говорила она. — Так расстроилась, когда поняла, что уже не придешь.

Он с удивлением обнаруживал, что Елена совсем не глупа, что она тонко чувствует окружающих и подмечает интересные детали в поведении других людей. Разговаривая с ней, он все больше увлекался ею — порывистой, иногда взбалмошной, по-детски суеверной. И в то же время искренней, непосредственной, как будто бы все то — грубое, наносное, что было в ней раньше, теперь слетело, и она осталась такой, какой была когда-то в детстве — наивной, открытой, смотрящей на мир огромными удивляющимися всему глазами.

Больничный сад, куда ее выпускали погулять, пестрел майскими цветами. Воздух, густой и сладкий, как патока, цеплялся за кисти сирени и жасмина. Небо становилось сиреневым, сгущались сумерки, делающие все вокруг мягче, пластичнее. Между деревьями залегали глубокие тени. А они все сидели на скамейке, разговаривали.

— Ты знаешь, — говорила Елена. — Это ведь неправда, что у меня не было другого выбора. Да, обстоятельства, мать-наркоманка, нищета — это все верно. Но я могла бы бороться, сопротивляться. Просто… Просто меня как будто давило что-то, заставляло выбирать самое худшее. Как будто кто-то считал, что, чем быстрее все закончится, тем лучше.

— Тяга к саморазрушению, — сдержанно отвечал он. — Это какой-то психологический феномен…

— Нет, — отчаянно качала головой она. — Это не то. Понимаешь, это было не внутри меня, а — снаружи. Я сама не понимаю. А может, меня кто-то сглазил? — в зрачках ее дрожали оранжевые искры от загоревшихся в саду фонарей.

Он усмехался:

— Такого не бывает. Ты просто жила в нечеловеческих условиях, и некому было тебе помочь. Теперь все будет по-другому! Не бойся!

Однажды она спросила, не решаясь поднять на него глаза:

— Саша, я ведь никогда не спрашивала… А у тебя есть кто-нибудь? Ну, там подруга, невеста?

— Нет. — покачал головой он. — Никого нет. А что?

— Просто… — она смешалась. — Просто, мне кажется, если бы она была, я бы ее придушила.

— Почему? — усмехнулся он.

Она подняла голову, обожгла его глазами:

— А ты не понимаешь?

В тот вечер он впервые поцеловал ее. Накрыл ее губы — прохладные, нежные, трепещущие, — своими. Погрузил руки в ее мягкие, невесомые, струящиеся между пальцев волосы. Он испугался собственных непонятных чувств, прижал Елену крепче, как будто обещая, что не отдаст ее никому. Она обвила его тоненькими руками, прижалась лбом к его щеке и застыла — он чувствовал лишь, как бьется, словно птица в силке, ее сердце — прямо у его груди.

Она открывалась ему медленно, осторожно. Он понимал, что ей, за свою двадцатипятилетнюю жизнь не встречавшей от окружающих ничего, кроме жестокости и подлости, было смертельно страшно довериться кому-то. Он и сам боялся нарушить установившееся между ними хрупкое доверие неосторожным словом, неделикатным поступком. С каждым днем Тагильцев понимал, что влюбляется все сильнее. Он не мог объяснить себе, что с ним происходило. Ему было совершенно все равно, что было с ней до него, какие мужчины прикасались к ней…Лишь теперь, найдя Елену, впервые в жизни он ощутил себя целостным, существование его обрело смысл.

Она исступленно шептала ему в темноте.

— Я люблю тебя… Я так тебя люблю… Знаешь, мне кажется, я чувствую это всем телом. И в голове, и в глазах, и на губах, и в груди, и в животе — и даже в кончиках пальцев. И мне страшно. Так страшно, что все закончится. Что та сила, которая заставляла меня разрушать себя, снова возьмет надо мной власть. Или, что ты оставишь меня… Я так счастлива сейчас, и так боюсь будущего, что мне хотелось бы умереть в эту самую секунду.

— Перестань, — он поцеловал ее висок, ощутил губами биение пульса. — Все будет хорошо, ничего с нами не случится. Я никогда не оставлю тебя. Я хочу быть с тобой. Всегда!

Все закончилось через три месяца, оборвалось неожиданно и страшно. Ему пришлось на два дня уехать — важный клиент срочно вызвал его в Питер. И, вернувшись домой, он обнаружил Елену без сознания, на полу. На губах ее застыла пена, глаза закатились под лоб. Рядом валялся пустой шприц. Как будто то его давнее видение неожиданно ожило, обрело плотность и глубину. Только на этот раз тот мимолетный кошмар случился на самом деле.

Он бросился к ней, почти рухнул на колени, припал головой к ее груди. Поначалу ничего не мог расслышать — слишком сильно грохотало в ушах собственное сердце. затем уловил слабые удары — она была еще жива.

Господи, как он мог уехать, оставить ее одну, с ее страхами и тревогами! Ведь его предупреждали, что в первое время, после выхода из клиники, пациентов нельзя оставлять без присмотра. Но Елена казалась такой счастливой…

Дорогу до клиники он не запомнил. Вообще, все, что было потом, слилось в один неостановимый кошмар, мучительный горячечный сон. Собственно говоря, и эта поездка, погоня за какой-то призрачной надеждой, была лишь продолжением этого сна. Но он знал, что очнуться ему удастся только вместе с Еленой.

— Наш самолет начинает снижение, — объявил голос в динамиках. — Просьба пристегнуть ремни.

Александр открыл глаза и посмотрел в иллюминатор. За стеклом тянулись широкие зеленые поля, блеснула под только что показавшимся утренним солнцем широкая лента реки. Посадка должен была быть через 20 минут.