Кавказский синдром

Ольга Карпович

«Са дог ду хьо», – говорит своей возлюбленной красавец Мовлади, что по-чеченски означает: «Я люблю тебя». И, вроде бы, такие простые слова, но за ними кроется кровавая бездна, страх, война, заминированное здание театра, ни в чем не повинные заложники: дети, старики, обычные зрители спектакля. Он – чеченец, бывший военный, которого междоусобная война перекинула на сторону ваххабитов, а она – единственная дочь российского генерала ФСБ. Между ними ничего общего быть не может, кроме этих простых слов «Я люблю тебя». «Кавказский синдром» – один из самых откровенных романов о Чеченской войне. В нем – необычный авторский взгляд, взгляд изнутри. Но это роман не только о внешней войне, но и о внутренней: мы видим изнурительную борьбу героя с самим собой. Это роман о правде, которая всегда побеждает. Какая бы она ни была. Пусть даже самая горькая. В книге присутствует нецензурная брань!

6. Москва. Весна 2001: Мовлади

Он вышел из метро на Пушкинской, прошел вперед по Большой Бронной, миновал Макдональдс. Фонтаны на Тверском бульваре еще не работали, но гуляющих было уже много. Стайки студентов сидели на спинках скамеек, выставив заляпанные весенней грязью ботинки на сидение. Он ненадолго задержался у газетного киоска, и какая-то сердитая баба, нечаянно с ним столкнувшись, пробурчала сквозь зубы:

— Чего выставился, нерусь? Понаехали в Москву, житья от вас нет, — и тяжело протопала ко входу в метро.

Он в стольких столицах побывал, видел и веселую Вену, и чопорный Лондон, и сумасшедший Нью-Йорк, и миражи Эмиратов… Жил там, работал. Оказалось, что к этой спокойной европейской размеренности, уверенности в том, что завтра тоже будет день, и будет письменный стол с компьютером и телефоном, и удобное кресло, и уютный, чистый и светлый офис очень быстро привыкаешь.

Он хорошо овладел немецким языком, прилично говорил по-английски, неплохо знал итальянский… На улице, в толпе его принимали за уроженца Тироля, Баварца или, в самом крайнем случае, за Итальянца: где находится Чечня в Европе знали лишь считанные специалисты-политологи, да пожилые учителя географии. И только здесь, в России он чувствовал такое неприятие, в городе, где он провел свою юность.

Он помнил, что дальше, на Бронной, было когда-то почтовое отделение. Если только его не закрыли… Нет, вот оно, на старом месте.

Он взял бланк телеграммы, написал: «Мама, доехал благополучно, все хорошо. Володя» и вывел наизусть вызубренный адрес. Пожилая тетка в окошке неохотно оторвалась от кроссворда и приняла телеграмму, он же вышел обратно на улицу, сощурился от режущего глаза солнечного света. В этом гребанном городе всегда слишком много шума. И солнце то не выходит совсем, то нещадно бьет по глазам и печет затылок. Уже через десять минут после пересечения МКАД у него начинало надсадно стучать в висках.

Где то далеко отсюда, в горах, наверняка расцвели маки, с низин доносится пряный аромат распустившихся яблоневых садов, и солнце ласкает лицо мягко, обволакивает, словно поцелуй любимой женщины. А здесь, в который раз подумал он, вокруг лишь угрюмые, расшатывающие нервы своим неприступным видом каменные джунгли. Как он раньше мог быть всей душой привязан к этому городу, к его вечно спешащей и агрессивной толпе, Мовлади теперь не понимал.

«Хватит ныть», — оборвал он себя. Все на редкость хорошо складывается. За несколько дней, проведенных здесь, он до хрена чего сделал — снял деньги со счета в банке, встретился с Дени, осмотрелся. Последнее было самым важным. Он обошел всю новую, недавно отстроенную часть Сосновки, располагавшуюся чуть в стороне от дачного поселка, где поселился сам, облазил узкие улицы с однотипными названиями — Дачная, Лесная, Осенняя.

Выяснил, сколько есть выездов из поселка, какие дома находятся под охраной. И, наконец, нашел и тот самый дом: добротный, трехэтажный, из белого кирпича. Большой участок — ни чета соседским шести соткам — обнесен был глухим каменным забором. Дом виднелся сквозь высаженные вокруг него стройные сосны, имелась и удобная наблюдательная площадка — пригорок справа, за забором, заросший невысокими молодыми березами. Ворота были тяжелые, железные, за ними пряталась будка охранника — это ему удалось рассмотреть, когда во двор въезжала черная выдраенная до блеска ведомственная машина. «Восемь ноль-ноль», — засек он время по часам. В восемь двенадцать машина выкатилась обратно. Заднее стекло было опущено, мелькнула седая короткая стрижка, властное лицо, тяжелый подбородок — и машина унеслась прочь, в сторону Москвы.

Дени разыскивать не пришлось, он сам явился следующим утром к нему во двор. Мовлади некоторое время незаметно наблюдал сквозь мутное стекло за слоняющимся по двору молодым парнем в темно-синем атласном спортивном костюме. Чего он ходит так странно, еле ноги волочет? Как будто всю ночь вагоны разгружал, и теперь у него колени подгибаются. И чешется постоянно, как невротик…. Ах ты мудель, ты что же думал, я не просеку?

Мовлади вышел из дома. Дени направился к нему, поздоровался:

— Іуьйре дика хуьлда. И ша веана? Как дома, все здоровы? Я — Дени, тебе сказали, да же?

Не отвечая, Мовлади шагнул к парню, сгреб его за грудки, отметил пустые остекленевшие глаза, расслабленную улыбку, застывшую на губах, и аккуратно, не слишком сильно ткнул его кулаком в солнечное сплетение. Дени охнул, согнулся пополам, заныл:

— За что?

Мовлади толкнул его к стене дома, навалился на него, яростно прохрипел в лицо по-русски:

— Все дело запороть хочешь, гад? Еще раз тебя, сука, вмазанным увижу, пристрелю, паскуда, понял?

— Кхета, кхетаме, — захныкал Дени. — Пусти, ваша. Виноват я. Больше не повторится.

«Дебил! Молодой же еще совсем! Всю жизнь спустить в иглу хочет? Да и как полагаться на него в деле, если он травится?» Выбора, правда, не было — Дени был единственным контактом, переданным ему в Москве. Придется поверить, что он еще не завяз в этой херне, и сможет легко бросить.

Мовлади отпустил его, и парень, охая и откашливаясь, осел на ступеньки дома. Он отдал распоряжения.

— Сними двушку где-нибудь на окраине, чтоб район потише. И найди мне гостиницу какую-нибудь, маленькую, спокойную. Забронируй пару номеров на июль.

Тот кивал, переспрашивал — вроде что-то соображал, торчок обдолбанный.

— Машина мне нужна. Чистая, — добавил он под конец. — И не особо приметная. Жигуль какой-нибудь старый. Усек?

— Не вопрос, конечно! — охотно согласился Дени. — Массо а данн, бертадан, позвоню тебе вечером.

— Дика, — кивнул Мовлади. — Теперь иди, делай, что я сказал. И помни, насчет герыча. Ко мне чтоб шнырем в слюнях не являлся!

— Я понял, понял, брат, зачем повторяешь? — обиженно закивал Дени и побрел к калитке.

Вечером он действительно позвонил, сказал, что нашел тачку — Жигули пятерка, в угоне не числится, ни в каких разбойничьих делах не замешана. Объяснил, что продавец живет в Подмосковном Пушкине, предложил завтра встретиться в центре и вместе рвануть.

— Что за продавец? — спросил Мовлади. — Нормальный? Не киданет?

— Что ты, брат, это мой кореш, — заверил Дени. — Я с ним…

— Ладно, — оборвал Мовлади. — Завтра в 4 на Тверской.

Выйдя из здания почты, он посмотрел на часы. До встречи с Дени оставалось еще минут сорок. Времени достаточно. Он неспешно пошел вперед по тихой Московской улице, мимо старых, еще XIX-го века, домов. Разглядывал вывески, появившиеся за те годы, что его здесь не было — новые кафе, магазины, офисы. Никто не обращал на него внимания. Проверился у витрины; потом еще раз — у входа в подземный переход: поправил шнурки на левом ботинке. Топорно, конечно, но… Вроде бы вокруг было все спокойно.

Да, пока что все шло зашибись. Все сделал правильно, нигде не налажал. Разве что только с этой наездницей. Он поморщился, вспомнив, как засветился пару дней назад, бросившись наперерез понесшей лошади. Чуть под копыта не угодил — джигит хренов. Валялся бы сейчас в Склифе с черепно-мозговой. Дебил! Тебя самого надо бы за грудки и башкой об стенку, как Дени. Мало того, что попер на глупый риск, забыв о деле, еще и привлек внимание местной телки.

Он запомнил ее красивое, узкое лицо, высокие скулы; темные гладкие блестящие волосы, доходившие едва до подбородка. Глаза, правда, в тот первый день не разглядел, теперь зато узнал бы их сразу — ясные, серые с прозеленью, цепкие — опасные. Дважды столкнулся с ней за несколько дней — значит, бывает в поселке часто. Владелица конноспортивного клуба неподалеку? Приехали! Наверно, жена какого-нибудь местного воротилы — богатая, нахальная. Скучает, наверно, пока муж занят заколачиванием бабла, развлечений ищет — вот же улыбалась ему зазывно, имя выспросила. Значит, постоянно тут крутится, запомнит его после этой истории наверняка. Может, конечно, она не рассмотрела его как следует в сумерках? Иначе придется менять хазу.

Сверившись со временем, он вернулся к входу в метро. Дени уже маячил здесь. Он увидел его издалека — модно прикинутый пацан, в узких джинсах, кислотно-яркой кепочке с крупной надписью FBI. Темные очки с зеркальными стеклами. Денди эдакий — Грозненского разлива. Надо будет ему сказать, чтобы гардеробчик сменил, больно внимание к себе привлекает, пижон.

Они поздоровались, спустились в метро. Дени показывал дорогу и явно был горд собой — выполнил первое порученное ему дело, решил проблему.

До Пушкино доехали на автобусе. Знаменитый на все Подмосковье наркопритон и разбойничья берлога встретила их неприветливо-грязным, лохматым ветром в лицо, собравшим, кажется, весь мусор, пепел и грязь с окрестных дорог. Над городом висели лохматые тучи, то и дело начинал накрапывать дождь.

Они свернули в переулок, прошли между двух одинаковых домов и попали в тихий двор колодцем, заплеванный и пустынный. Слева темнел выезд на улицу, справа — покосившиеся металлические ворота склада какого-то магазина, дом под снос таращился пустыми окнами, в мусорных баках копошились две облезлые кошки. В центре двора фырчали белые Жигули, в меру облупленные, в пятнах ржавчины у днища — то, что надо.

Дени рванулся вперед, заглянул в машину и потряс чью-то руку через окно. Мовлади подошел следом. Продавец — им оказался вертлявый прыщеватый оболтус лет 25 — кивнул ему, с заднего сидения уставились еще двое, один — весь проколотый, с сережками в ушах и в носу, второй — с выбритыми наголо висками и длинным хохлом на макушке. «Че за кунсткамера? — подумал Мовлади. — Где Дени откопал этих обсосков? Тачка у них хоть не угнанная?»

Но документы были в порядке. Двое с заднего сидения вышли из машины, Дени — за ними. Мовлади же сел рядом с водителем.

— Здорово! — парень сунул ему влажную ладонь. — Значит, смотри, тачка нормальная, ездит, как по рельсам. Ты не гляди, что она такая сраная на вид, на ней еще кататься и кататься. Ща, покажу.

Он сделал несколько кругов по двору. Мовлади убедился, что машина действительно на ходу, мотор не глохнет, глушитель не отваливается. Парень чего-то тарахтел про волшебные свойства автомобиля, и он прервал его:

— Ладно, беру. За полторашку.

— Э, ты че, чувак, попутал? Мы ж на штуку восемьсот договаривались, — заныл прыщавый.

— За такие бабки она у тебя еще кофе варить должна, усек? — отрезал Мовлади. — Давай доверенность, пока я не передумал.

Парень злобно покосился на него, выудил из бардачка доверенность. Мовлади протянул было к ней руку, но парень хмуро покачал головой:

— Деньги покажи.

— Жадный что ли? — усмехнулся Мовлади. — Жадность до добра не доводит.

— Бабло гони! — настаивал парень.

Мовлади вытащил из внутреннего кармана куртки конверт с деньгами. Парень углубился в пересчет, сунув ему прозрачную папку с доверенностью. Мовлади успел прочитать лишь имя «Перевозчиков Виктор» и начало адреса прописки «город Пушкино, улица Ленина», когда парень дернул его за рукав.

— Все точно, я сосчитал. Давай выйдем на минутку, мне там в багажнике забрать нужно кое-что.

Не глуша мотор, они вышли из машины. Мовлади все еще держал в руках доверенность, прыщавый же открыл багажник, порылся в нем, приговаривая:

— Один ключ тебе оставлю, а второй заберу, прости, мне нужно там… Елки, куда ж он завалился?

— Ну что, нашел? — нетерпеливо спросил Мовлади.

Хохлатый и проколотый топтались позади. Дени уже по-хозяйски уселся в машине.

— Ага, вот он, — парень выпрямился, зажав в руке тяжелый разводной ключ и неожиданно, с разворота, выбросил руку с ключом вперед и вверх.

Увесистая хреновина летела прямо в челюсть, и он с трудом успел уклониться. Поднырнул под локоть, и заточенным движением взял руку продавца-кидалы на излом. Ключ выпал на землю, и кидала, пронзительно взвизгнув, присел от боли. И тут страшный удар обрушился на затылок. Из глаз посыпались искры, свет на мгновение померк.

Сквозь красную пелену, рухнув на землю и сгруппировавшись, Мовлади словно во сне видел тяжелый ботинок, нацеливавшийся ему в лицо. Успел прикрыться, ослабил удар — но прилетело теперь сзади — по почкам. Еще раз — литой, резиновой дубинкой — в висок. Он выпустил прозрачную папку с доверенностью, и отрубился.

Очнулся он через несколько минут. Еще не открывая глаз, услышал над головой голос:

— Ишь, залил зенки-то с утра! Креста на вас нету, алкаши проклятые!

Мовлади с трудом сел, потирая гудящую от удара голову, смачно харкнул кровью. Ни машины, ни продавца, конечно, уже не было. Хохлатый и Проколотый тоже испарились вместе с доверенностью. В стороне, скорчившись, стонал Дени. «Полудурок! — выругал он себя. — Расслабился! Доверился нарику вонючему… бит овдал ву!».

С усилием поднявшись на ноги, он подошел к Дени, рванул его вверх, за затрещавшую под его пальцами майку. Тот смотрел жалобно и виновато. Под глазом разливался малиновый синяк.

— Ты где этих ублюдков нашел, а? Я же тебя спрашивал, продавец нормальный?

Дени заныл:

— Я думал, они нормальные, я ведь знал… Думал, четкие пацаны, я гердоз у них брал…

— Вот ты крыса, — простонал Мовлади. — Как его зовут, обсоска этого? Где живет?

— Витек зовут, — хлюпнул носом Дени. — Адреса не знаю.

— Витек, значит? — хмыкнул Мовлади. Выходит, доверенность была не липовая — он вспомнил строчки из документа «Перевозчиков Виктор Павлович, город Пушкино, улица Ленина». — Ниче, мы эту падлу достанем.

* * *

Витек Перевозчиков видел чудесный сон. Берег моря, золотистый песок, толстые волосатые пальмы. Пышногрудая мулатка с влажными зовущими губами улыбалась ему и манила шоколадным пальчиком.

— Ты че? Ты меня что ли? — уточнил он на всякий случай.

Та радостно закивала, и Витек, приосанившись, попер вперед, к хихикавшей из-за пальмы красотке. Он подходил все ближе, вот уже схватил красавицу за руку. Она часто задышала, заглянула ему в глаза и вдруг ткнула в подбородок чем-то холодным и произнесла хриплым басом с заметным кавказским акцентом:

— Здорово, шнырятина!

— Че? — не понял Витек, открыл глаза и немедленно заорал.

Прямо над ним скалилась белыми клыками в темноте рожа того хача, которого они вчера кинули на Пушке. У Витька в глотке пересохло от ужаса. Вообще-то не был он ни вором, ни бандитом. Честный барыга, короче. Отмотал два года, правда, — как лошара попался со стаканом на Лубянке. Ну да это дело прошлое.

А тут очень уж приперло, лавэ нужны были позарез — проигрался в карты, задолжал одному там реальному пацану. Ну и кореша посоветовали — тут, мол, Дени зверек заходил, расспрашивал, не продает ли кто тачилу. Наверняка, какому-нибудь его земляку хачмобиль понадобился. Так ты и кидани его, че такого-то, в ментовку ж не побежит — навешают еще чего нехорошего, зверь все таки, как никак.

Вот он и решился. Когда ехал на дело, чуть не обоссался от страха. Потом зато летел, как на крыльях — выгорело, все выгорело! Молоток ты, Витька, крутанский пацан! Ему и в голову не могло придти, что ара этот — азер или даг, хер их там разберет — сможет его выцепить. Да не просто выцепить, а вот так, среди ночи влезть в его собственную хату да еще со стволом.

Он попытался было снова заорать, но в глотке пересохло. Да еще этот гад со свинцовыми глазами ощутимо так саданул кулаком под ребра и предупредил:

— Еще взвизгнешь, грохну. Врубился?

Он отчаянно закивал — понял, мол, понял вас, добрый человек, не надо.

— Ключи от тачки где? — как будто между делом осведомился хач.

Витек дрожащей рукой ткнул в сторону книжных полок. Не спуская с него ствола, ара отошел к полкам, пошарил там, сунул ключи в карман.

— А запасные?

— О… они в ящике, в столе. Я щас достану…

— Лежать! — коротко скомандовал хач.

Голос не повышал, но Витек так и дернулся от его команды, вытянулся на диване. Все еще держа его на прицеле, хач вывернул ящик стола, извлек из кучи хлама связку ключей, сунул и ее тоже в карман. Потом взял со стола доверенность, быстро пробежал глазами — что он видит-то там, в темноте, глаза, как у кошки, что ли.

— Ты лежи, Виктор Андреич, год рождения 1977, лежи, отдыхай! — сказал тот на прощание. — Тебе торопиться некуда. И смотри мне, чтоб тихо было. А то адрес твой я знаю, на огонек зайду, если что.

Сказал и исчез, будто растворился в темноте. Только тихонько чавкнула прикрываемая входная дверь. А Витек так и остался лежать, на диване, боясь пошевелиться, матерясь шепотом и отдуваясь.