Волшебное дуновение

Ольга Зверлина, 2011

Какой выбор сделать, если ценой твоего дарования становятся жизнь и смерть? Как поступить, если внезапно ты перестал быть самим собой? И так ли уж обязательно следовать строгим правилам общества, чтобы стать счастливым? На эти и на другие вопросы ответит вам небольшой сборник сказок для взрослых: он о маленьких чудесах мира, о волшебстве. В нём есть и городские волшебные истории, и театральные. А некоторые сказки можно читать всей семьёй, удобно устроившись на диване долгим зимним или осенним вечером…

Человек-Свинья

питерская городская сказка

Он чавкал.

Он ронял макароны с тарелки. И бутерброды — маслом вниз.

Он крошил на пол хлеб и печенье. И обязательно проливал на скатерть томатный сок. И чай. И даже кофе.

Он швырял в окно кости и яблочные огрызки. Он кидал обёртки и пустые бутылки прямо на тротуар. И плевал под ноги семечки и ореховую скорлупу. Он просто плевался.

И всюду, всюду бросал окурки.

— Вот свинтус! — возмущались люди, глядя ему вслед. — Просто свинтус какой-то!

Но больше всего он любил опрокидывать урны и мусорные бачки. Глядя на рассыпающийся мусор, он веселился от души. И вот как-то поздним вечером, радостно поддавая ногой очередную злополучную урну, он напоролся на тётку. Странную тётку.

Тётка уставилась прямо ему в глаза. Один глаз у неё был не по-хорошему зеленющий, а другой — какой-то неразборчивый. Она сказала страшным голосом:

— Ты — свинья!

— Нет, не свинья! — почему-то заоправдывался он. — И вообще-ка, тётка, отвяжись…

— Нет, ты — свинья, — повторила странная тётка, — свиньёй же тебе и быть!

И такая непонятная злая сила была в этих тёткиных словах, что он весь съёжился, испуганно зажмурился и рухнул на тротуар. А когда открыл глаза, никакой тётки рядом уже не оказалось.

— Это Антипкина была, с Лиговки, — склонился над ним сердобольный старичок, позвякивая мешочком с пустыми бутылками. — Крепко злоязыкая баба! Ой, парень, а что у тебя с лицом-то?

Старичок отшатнулся, затряс бутылками и, испуганно оглядываясь, засеменил прочь.

Боясь шевельнуться, он тупо глядел вслед старичку, пока тот совсем не скрылся за углом. Оставшись в одиночестве, он осторожно поднёс руку к лицу, коснулся своего носа — и вздрогнул: вместо носа нащупал он что-то шершавое, продолговатое и тупое. Он вскочил — и обнаружил вдруг, что ноги его стали странно короткими. Да и руки тоже. Путаясь в брюках, в ужасе рванулся он к ближайшей ларёчной витрине — и в рыжем свете фонаря увидел жуткое своё отражение: из заляпанного стекла вместо человечьего лица таращилась на него свиная морда.

Сбылось тёткино пророчество. Он сделался Человеком-Свиньёй.

Потом он долго бежал, крался тёмными переулками, прячась от прохожих. Одна мысль всё не давала ему покоя: а может ли он ещё говорить по-человечески? Но он боялся открыть рот — говорить с самим собой было страшновато. Наконец решившись, приблизился Человек-Свинья к пьяному, одиноко дремавшему на пустой трамвайной остановке и, запинаясь, спросил:

— Давно… давно транвая ждёте?

О счастье! Он мог — он мог говорить!

Пьяный вздрогнул и, вскинув голову, тупо уставился на Человека-Свинью. Внезапно глаза его радостно прояснились.

— Хо! Хрюша пришёл! — икнул пьяный. — Спокойной ночи… алкаши! Ну и нахрюкался же я сегодня!

Наконец Человек-Свинья решился пойти домой.

Долго ковырялся он ключом в замочной скважине, но дверь всё не открывалась. Ему пришлось позвонить.

— Хто та-ам? — спросила за дверью зевающая невестка.

— Это я как бы, — неуверенно ответил Человек-Свинья.

— Вот свинья! Всё шляешься по ночам, покою нету, — заворчала невестка, лязгая засовом — и вдруг взвизгнула: она увидела Человека-Свинью.

Тыча в него пальцем, невестка пронзительно визжала, загораживая дверь.

На шум прибежали брат Николай и сонный дылда-племянник.

— Пошёл вон, образина, а то в ментуру сдадим, — мрачно пообещал брат Николай.

— Николай, братан, это же я! — вскрикнул в отчаянии Человек-Свинья. — Это тётка Антипкина с Лиговки так меня уделала! Я же это! Смотри: вот и куртка моя, и паспорт вот новый, вместе же получали! Я брат же твой!

Брат Николай схватил Человека-Свинью за шиворот, вздёрнул и прокричал в самое отвислое его ухо:

— Брат?! Я тебе покажу брата, свиномордия! Нету у меня братьев среди хряков!

И спустил Человека-Свинью с лестницы, обидно запустив вслед старой, со школы ещё, облезлой лыжей.

Так Человек-Свинья остался на улице. Искать его никто не стал. Брат с невесткой быстренько поделили его вещи и спрятанную в старой печной отдушине долларовую заначку, а на работе, в рыбной компании, его просто уволили за прогулы.

Он стал никем.

Сначала от Человека-Свиньи все шарахались, но потом понемногу стали привыкать — люди ко всему привыкают. Одинокие старушки, подкармливая кошек, вздыхали и совали ему кусок-другой; прохожие называли его «свиным рылом», просили хрюкнуть и потом, ухмыляясь, бросали монетки, а иногда — и помятые сторублёвики. Он спал на лестницах, рылся в помойках и очень тосковал по прежней своей достойной жизни.

Теперь он мог свинячить, сколько душе угодно. Но ему почему-то не хотелось.

Понемногу его жизнь наладилась. Он устроился на работу приёмщиком стеклотары, там и прозвище новое получил — Свиной. Почти фамилия.

Зарабатывал он неплохо, даже женился.

— С лица воду не пить, — говаривала его жена, крепкая одноглазая Надя. — Главное, чтобы человек был хороший.

И отбирала у него всю зарплату.

По ночам, когда жена вмёртвую засыпала, полюбил слоняться Человек-Свинья по таинственному тёмному городу, подкарауливая в пустых переулках припозднившихся прохожих. Возникая внезапно из-за угла перед онемевшим человеком, наслаждался он изумлением и ужасом в чужих глазах, странной своей пугающей исключительностью, короткой мгновенной властью над посторонней перепуганной душой.

Глядя вслед убегающему в ужасе незнакомцу, Человек-Свинья ликовал.

А потом почему-то плакал.

И душа его разрывалась от необъяснимой тоски.

Но вот однажды, промозглым осенним вечером, напоролся он на Кота.

Человека-Кота.

Они столкнулись нос к носу у заколоченного ларька. Человек-Свинья испуганно вздрогнул, Человек-Кот — нет.

— А-а-а! — ухмыльнулся Человек-Кот. — Нашего полку, значит, прибыло! Пошли, пошли к нам, корешок.

Он долго, молча вёл Человека-Свинью подворотнями, проходными дворами, гаражами и заброшенными стройками — и привёл наконец в подвальчик разрушенного дома, где-то на островах.

Здесь, при свете тусклого фонаря, сидели на ящиках перед покосившимся столом Человек-Индюк, Человек-Крыса и Девушка-Корова. Они дружно выпивали.

— О! Да вы из наших будете! — приветливо пробасила Девушка-Корова навстречу вошедшим. — Присаживайтесь — и расскажите нам всё.

Человек-Свинья всё и рассказал — о себе, об ужасной тётке Антипкиной. Собеседники грустно кивали: оказалось, что Антипкину знают здесь все.

— И мы через неё, морду, пострадали, — всхлипнула Девушка-Корова, кивая на Человека-Кота. — Вот Котя расскажет.

И Человек-Кот поведал, как жил он с этой самой тёткой Антипкиной в законном браке целых пять с довесочкой лет — женился как-то сдуру, по молодости. Правда, отличалась его вторая половина сильно нехорошим языком: кому чего плохого пожелает, то непременно и сбудется. Но он ничего, жил с ней, как все, по-человечески: и погуливал, конечно, но и домой дорогу не забывал. «Гуляка ты, — ворчала жена, — бабник проклятущий! Ни одной юбки не пропустишь! Погоди-погоди, поймаю, допрыгаешься у меня!»

А он не принимал всерьёз её угрозы — ишь, напугала!

Но вот однажды застукала его жена дома в неурочное время — да не одного, а с подругой. Рассвирепела Антипкина ужасно, но кричать, драться не стала, а говорит страшно так: «Кот ты мартовский, как есть — кот. И девка твоя — корова глупая». Повернулась — и вышла.

Посмеялись муж с подружкой над её словами, а как глянули друг на друга — так и онемели: лишила их злая баба человеческих лиц!

А Человек-Крыса прежде был у них соседом по коммуналке. Как раз попался он Антипкиной под горячую руку, когда, по обыкновению своему, подслушивал под её дверью. «Ах ты, крыса, — только-то и буркнула она, — крыса противная! Крысиная твоя морррда!»

Этого ему и хватило.

Зато Человек-Индюк был уж тут вовсе ни при чём. Просто поднимался он по лестнице, когда вылетела разъярённая Антипкина из своей квартиры. Налетела она на него, да как гаркнет: «Ишь растопырился на всю лестницу, пройти нельзя! Индюк! Индюк!»

И стал он, правда, индюком.

Позже все они встретились, нашли друг дружку, зажили новой своей непростой жизнью. Пытались поначалу, конечно, вернуть прежний привычный облик: к колдунам, экстрасенсам всяким бегали — и к Феклисте, и к Гуру Бен-Магусу, и к знаменитому Вове с Нарвского, и даже к самому Визарду. Да никто им так и не помог. «Ищите, — советовали колдуны, — того, кто вам понавредил. Может, передумает, снимет колдовство».

Но Антипкина с прежней квартиры съехала и как сквозь землю провалилась: сколько ни искали её потом — не нашли.

Так и потеряли они всякую надежду стать прежними, человеческими. Мало-помалу устроились на работу — кто куда: Девушка-Корова стала славной дояркой, коровы её просто обожали; Человек-Кот нанялся танцовщиком в ночной клуб, а Человек-Индюк и Человек-Крыса — охранниками в банк.

— И ты, Свиной, не надейся, — посоветовали товарищи по несчастью, — свыкнись — и так живи. А мы тебе поможем, поддержим.

В подвальчике наступила тишина. Все сидели молча: каждый думал о своей нелёгкой судьбе.

Молчал и Человек-Свинья. Впервые он оказался среди своих, впервые в жизни. Даже раньше, когда он ещё просто был человеком, не довелось ему испытать такой доверительной близости, такого тёплого чувства родства и покоя. Перед ним были люди — такие, каковы они на самом деле: люди с настоящими открытыми лицами.

— Нет, — сказал наконец Человек-Свинья, — я её найду, тётку Антипкину. И себя, и вас, товарищи, спасу. Найду. Из-под земли её, ведьму, достану!

И стал он Антипкину искать. Всю Лиговку исходил, да заодно — и пол-Питера. Воздух нюхал, у людей спрашивал, читал разные объявления.

Помог ему случай.

Как-то в пятницу два грузчика буднично матерились, шумно забивая фургон стеклотарой. И вдруг явственно прозвучало: «Антипкина». Человек-Свинья вздрогнул, прислушался.

— Вот, — ворчал грузчик Вова Кучерявый, — всё вдребезги, блин-тын-тын! Машина набок, блин-тын-тын — и всё в хлам! Колян, правда, цел, чего ему, Коляну-бормоту, сделается. А убытку, блин, всю на него повесили. Верняк, её работа, её — Антипкиной! Так ведь и говорила она ему, Коляну-то: «Чтоб ты перевернулся!» Я сам слышал, блин. Ведьма она!

— Да, — вздыхал второй грузчик, тяжело звякая ящиком, — бывает же!

Человек-Свинья рванулся к грузчикам:

— А какая Антипкина? Не с Лиговки ли?

— Да нет, с Лесного, блин-тын-тын, тутошняя. Коляна, водилы нашего, соседка. Что, Свиной, никак — и твоя знакомая?

— Знакомая, — нехорошо ухмыльнулся Человек-Свинья. — Давно свидеться желаю…

Оказалось, что живёт теперь Антипкина неподалёку, на Лесном проспекте, в угловом жёлтом доме — где-то с полгода живёт. Рассказывают, что с Васькиного острова переехала по обмену, что нигде она подолгу не задерживается из-за нехорошего своего языка.

— Ты её легко найдёшь, — охотно объяснял Вова Кучерявый. — Она на лестнице, блин, теперь одна осталась. Все соседи от неё разбежались со страху. По родственникам, блин, живут. Только Колян ещё хорохорился, петухом ходил, да и он теперь к тёще разлюбезной съедет, блин-тын-тын, после такого случая. Так что тебе, Свиной — зелёная улица! Похрюкайте-ка вместе!

Грузчики заржали, а Человек-Свинья опрометью кинулся на Лесной проспект.

Ноги сами привели его к нужному дому. Дом темнел окнами, точно нежилой. В нахлынувших осенних сумерках лишь одно оконце скучно светилось линялой шторой. Человек-Свинья поднялся по вымершей разбитой лестнице, глубоко вдохнул — и толкнул незапертую дверь.

Антипкина сидела в комнате, спиной к двери.

Он сразу узнал её.

Она сидела у выключенного телевизора и что-то бормотала.

Человек-Свинья осторожно приблизился.

— Ти-ихо, — покачиваясь, бормотала Антипкина, — ти-и-ихо как… Все пришипились — боятся меня. Пусть боятся!

Она захихикала, затрясла головой и, не оборачиваясь, спросила:

— Тебе чего, Колян? Извиняться пришёл? Пшёл вон! Не прощу.

Человек-Свинья сглотнул и ответил:

— Я не Колян. Посмотри на меня.

Антипкина медленно обернулась, так медленно и жутко, как это бывает только в кошмарном сне, сверкнула зеленоватым глазом — и вдруг рассмеялась громко и оскорбительно.

— Свинячее рыло! Это ты, свинячее рыло! — всё приговаривала она, тыча в непрошеного гостя жёлтыми пальцами. — Надо же! Здрасьте, пожаловал!

— Заткнись! — рявкнул Человек-Свинья. — Заткнись! И слушай меня!

Антипкина, сражённая внезапной его смелостью, замолчала.

— Я пришёл к тебе спросить, — сказал Человек-Свинья, — я долго тебя искал. Скажи мне: почему ты делаешь такое с людьми?

— А я и сама не знаю, — призналась вдруг Антипкина. — Дар у меня такой, особельный. Чего плохого в сердцах пожелаю — то и сбудется. Сила великая во мне!

— Отчего же ты не желаешь людям хорошего? — тихо спросил Человек-Свинья.

— Хорошего? А за что это им — хорошего? — искренне изумилась Антипкина. — Сволочи же все!

— Так уж и все? — удивился Человек-Свинья. — Неужели же нет никого, кто был бы тебе дорог?

— Все! — тряхнула головой Антипкина. — И подружки-стервочки, и муженёк мой бывшенький, и соседи-паразиты, и торговки ларёчные, и менты поганые, и…

— А дети? — с надеждой перебил её Человек-Свинья. — Ты и детей не любишь?

— Да за что их-то любить? — зевнула Антипкина. — Мелочь пузатая, хулиганы! Понавырастают из них те же сволочи… И ты, свинячее рыло… Шёл бы ты отсюдова, пока я совсем не рассердилась, а то, гляди, хуже будет.

— Нет, хуже уже не будет, — покачал головой Человек-Свинья. — Значит, помочь мне ты не захочешь…

— Не то что — не захочу, а не положено мне, — гордо объяснила Антипкина. — Дар мой особельный — только на плохое устроен. Никому вам от меня халявы не будет.

Человек-Свинья задумался — и тут внезапная мысль озарила его уродливую голову.

— А знаешь, — сказал он, — я ведь познакомился с твоим мужем.

Антипкина насупилась.

— И с девчонкой его, — продолжал Человек-Свинья. — Они ведь живут счастливо! Ты очень им помогла. И мне помогла, и Человеку-Крысе, и даже Индюку! Ты показала нас настоящими, и люди нас приняли такими. У нас у всех хорошая работа, мы крепко дружим, мы счастливы — и это всё благодаря тебе. Такое тебе и не снилось! Нам всем уже нечего бояться, совсем нечего — вот какая у нас теперь сила! А ты сидишь тут одна в пустом доме, и никто тебя не любит. И не полюбит! Так и сдохнешь одна!

Антипкина побагровела, вскочила и с кулаками стала наступать на Человека-Свинью.

— Ах, вот вы как? Дружите? — завопила она. — Гадины! Хорошо живётся вам, морды противные?! Ну погодите! Да чтоб вам всем… Да чтоб…

Антипкина запнулась — она выдумывала кару пострашнее.

И вдруг затряслась от мелкого мстительного смеха.

— Да чтоб вы все обратно стали прежними, — пронзительно выкрикнула она. — Чтобы всё счастье ваше у вас поразвалилось! Никому вам от меня халявы не будет! Да чтоб… да чтоб…

Тётку прямо распирало от желания выдумать ещё что-нибудь особенно пакостное, она аж побагровела вся. И тут раздался мерзкий треск. Это Антипкина лопнула от злости.

Человек-Свинья крепко зажмурился от гадкого зрелища, выскочил в коридор, скатился с лестницы и, выбив плечом входную дверь, со всех ног помчался к Финляндскому вокзалу. Сердце его бешено стучало. Наконец он остановился, тяжело дыша.

— Чего, мужик, на пожар что ли? — поинтересовался проходящий мимо лихой дядька с перевязанными коробками. — Гляди, мотор-то заклинит.

Человек-Свинья махнул рукой: проходи, мол, дядя, чего скалиться.

И тотчас он сообразил, что дядька назвал его мужиком, а не свиным рылом, как водится.

Человек-Свинья осторожно поднёс руку к лицу.

Он нащупал прежний свой нос.

Конец ознакомительного фрагмента.