Я и ты

Ольга Даро, 2022

Эта интригующая история об одном необычайно трепетном и тревожном периоде жизни двух лучших подруг, знакомых со школьной скамьи. Вместе они переживают противоречивые сильные эмоции к своим преподавателям на протяжении длительного времени. В один миг их размеренная жизнь перестает быть такой уж предсказуемой и привычной, когда внезапные обстоятельства и знаки судьбы заставляют их принимать решения, которые перевернут всю их жизнь. Им придется столкнуться с новыми жизненными испытаниями, нелепыми ситуациями, быть нелогичными и безрассудными на пути становления взрослой личности. Но смогут ли они обойти все острые углы, понять, кто виноват, а кто прав и будут ли они счастливы с теми, кого предпочли?

Часть 2.

День первый.

Когда мы зашли за ворота, нам открылся целый мир, который перевернул нашу душу. Это был воссозданный не за один год старославянский городок, не спеша просыпающийся ранним утром. Здесь уже кипела жизнь, десятки людей и все куда-то шли по своим делам, не обращая на нас внимания, кто-то с нами здоровался на их манере, но мы были пока немного не в себе, чтобы отвечать. Разинув рты, мы шли и смотрели по сторонам. Я не сразу смогла понять, сколько же здесь было построек, но все они были по-своему разными, бревенчатые низкие домики и немного повыше, старые и не очень, кое-где и совсем новые. В центре располагалась просторная площадь, где проходила ярмарка, и было очень оживленно, ближе к окраине росли сады и чуть подальше в поле паслись козы, а за окраиной виднелись полоска реки и лес, окружающий нас. Получалось, что ворота и забор были лишь спереди нашего городка, внутри у ворот стояла стража: двое крепких мужчин внушительных размеров с суровым взглядом. Утреннее солнце озаряло теплыми золотистыми лучами своды деревянных крыш, людей в их новом образе и это было необычайно красиво, это прямо-таки завораживало. Казалось, мы попали на какое-то представление.

Наши родители окликнули нас, прервав наше восторженное оцепенение, и повели в избу, где мы будем жить. Она находилась ближе к окраине, подальше от городской суеты. Изба была на невысоком фундаменте, поэтому у нее была лестница из трех ступенек и крыльцо, ведущее в маленькие сени. Выглядела изба просто, как и большинство домиков, кроме княжеских хором, которые были больше остальных. Основное помещение было прямоугольное, довольно просторное с печью, столом, скамьями и настилами. Печь находилась сразу справа от входа, в печном углу располагалось место для приготовления еды, широкие полки и всяческая кухонная утварь. В левом углу по диагонали от печи стоял большой стол и скамьи вдоль стен, на стенах прибитые полочки, над столом в углу икона. В избе было всего три небольших окна, два рядом со столом по разным стенам и одно в стене слева у входа. На деревянном полу лежал домотканый половик. На боковой стене от печи ближе к углу под потолком располагался настил для отдыха, и на смежной стороне ещё один такой же. А внизу под ними широкие лавки с постельными принадлежностями. Там же ткацкий станок в углу. Спальное место (место для отдыха) огораживалось льняной грубой плотной шторой из двух полотен, подвешенной под потолком на металлических кольцах. Ею можно было отгораживать, при необходимости, как спальное место, так и печной угол, где, как полагалось, находилась женская зона, и не всякий мужчина мог туда зайти. В левом углу сразу от входа стояли большие бочки, кадки и кувшины, рукомойник и полотенца.

Меня напрягло, что всё жилище одна комната, то есть это получается, даже нет и речи о личном пространстве. Шторка? Вы что смеётесь, всемером в одном помещении? Я даже обиделась на жизнь из-за такой подставы. Нет, конечно, я должна была поблагодарить судьбу, что мы живем не в палатках, ведь это куда лучше и продуманнее. Интересно, что с туалетами и личной гигиеной? Я посмотрела на тебя таким взглядом, чтобы ты поняла, как мы встряли, приехав сюда. Ты же словно попала в мир, о котором всегда мечтала. С таким немым восторгом ты все разглядывала, что тебе и в голову бы не пришло ловить мои намеки. Дети разбрелись по лавкам, смеясь и перекрикивая друг друга. Маленький Глеб с трудом вытягивал из-под лавки увесистый сундук с деревянными и матерчатыми игрушками, ты бросилась ему помогать. Василиса — наша мать сразу принялась в печном углу наводить порядки, а отец-Алексей достал сети для ловли рыбы из-за печи и отправился на реку вместе со Святославом. Я же, как вкопанная, продолжала стоять посреди избы, пытаясь понять, что я тут забыла, пока Ярослава меня не позвала.

— Хочешь, покажу, как я делаю бусы?

Ярослава была славной кучерявой белокурой девчушкой, озорной и смешливой, похоже, она сюда, как и я приехала развлекаться.

— Покажи, — с удовольствием согласилась я и уселась возле нее.

— А еще я могу тебе заплести косу, — предложила она, достав откуда-то свою шкатулку и поставив на стол.

— Я обожаю, когда меня заплетают, — еще больше обрадовалась я.

Ярослава мне улыбнулась, а я ей.

— Ты красивая, — сказала она.

— Ты тоже, — ответила я, смутившись.

Тут ты с Глебом подсела к нам за стол с деревянными фигурками животных. Мы с тобой переглянулись. Было ли тебе также страшно и неловко как мне? В твоих глазах было предвкушение и волнение, чтобы только бы нас не разлучили.

— Девушки, сегодня я вас познакомлю с хозяйством, расскажу, что и где лежит, как мы и из чего готовим, чем зарабатываем. Расскажу о правилах. Здесь у нас не развлекательно-увеселительное мероприятие. Здесь все как в жизни того времени и я попрошу уважать наши устои и порядки, не нарушать их и подчиняться им, а так же мне и отцу. Это для вашего же блага. Иначе, в лучшем случае вас ждет наказание или штраф, а в худшем, вы уедете отсюда на попутках. Так будем уважать друг друга. Если вы в чем-то сомневаетесь, то лучше спросите меня или отца. И еще… раз вы здесь девушки незамужние, не гоже разгуливать после десяти без надобности одним. Все-таки мужского населения здесь больше и всякого разного, порядочного и те, кто и плохо пошутить могут. К тому же, бывает, невест воруют соседние племена.

— О, ну этого еще не хватало, теперь и погулять не выйти? — возмутилась я.

— Для этого есть вечера в выходные дни, когда собирается молодежь у костра.

— Пфф, — выразила негодование я. — Скукотища нас тут ждет.

— Дорогая моя, — язвительно проговорила матушка, — со старшими здесь надо вести себя уважительно, тем более с родителями. А мужчин это в первую очередь касается, иначе беду накликаешь на себя.

— Хорошо, я постараюсь, — уважительно процедила я сквозь зубы, во мне проснулся бунтарь.

Ты наступила мне на ногу и сердито посмотрела на меня. Я возмущенно приподняла брови.

— Я тут прислуживать не нанималась, и спать на деревянных полках, — прошептала я, наклонившись к тебе через стол. — Лучше бы я дипломную осталась писать.

— Прекрати, все будет хорошо, вот увидишь, ты просто еще не адаптировалась. Постарайся вжиться в то время, и ты почувствуешь себя иначе. Пойми, здесь мужчины главные, не советую ими командовать.

— Хе, — выдавила смешок я и сложила руки на груди, — мы это еще посмотрим.

— Если из-за тебя нас выгонят — я тебя убью, — только и успела прошептать ты.

— Вольга, — позвала меня матушка строго, видимо ее отношение ко мне стало меняться в худшую сторону.

— Пожалуйста, давайте просто Ольга, — взмолилась я и, выйдя из-за стола, подошла к ней.

— Ольга, — нарочито грубо произнесла Василиса.

Нет, ну не могла я ее воспринимать как мать, она определенно меня бесила, да и старше нас она была лет на десять от силы. В старшие сестры годилась, а гонору сколько. Или она такая опытная здесь, что нас новоприбывших можно строить?

— Настасья, — позвала она и тебя.

— Настасья, — тихонько передразнила я её за спиной.

Ты встала и подошла, одарив меня осуждающим взглядом.

— Девушки, каждый день вам придется готовить, убирать, стирать и приносить воду, также присматривать за младшими, пока мы на ярмарке. Вечерами мы будем вышивать, прясть и шить для продажи.

Я уже открыла рот, чтобы возразить, но ты меня перебила:

— Хорошо, Василиса.

— Называйте меня матушкой, — пояснила Василиса и стала нас знакомить с кухонной утварью, что где лежит и как управляться с печью. — А теперь покажу, где брать воду. Возьмите по кадушке.

Мы взяли по небольшой деревянной кадушке и поплелись за матушкой по узкой тропинке в сторону леса, где бил ключ.

— Мы здесь пару тройку часов как сошли с автобуса, — проворчала я, — а кажется уже целая вечность прошла. Я устала с дороги, а она нас воду заставляет таскать. Я хочу полежать на диване, Настяяяя.

— Не ной, это первый день всегда такой сложный.

— Настя, я здесь погибну… Как мы будем спать на этих досках?

— Тихо, не кричи, они ведь что-то постелют на них, как думаешь? — успокаивала меня ты.

— Я хочу в туалет, это тоже надо отпрашиваться, да?

— Думаю, нет, все будет не так страшно, как ты представляешь.

— О, да, сейчас мы просто принесем воды, потом поставим самовар и будем пить чай с чабрецом и малиновым варением.

— А я бы не отказалась.

— Жди, сейчас нас припрягут опару для хлеба делать, а потом два раза его обминать, потом печь, он сгорит и нас выгонят.

— Прекрати ты сеять панику, ты что, хлеба не пекла?

— Пекла, получился сухарь. Наааасть….

Так мы спустились по склону к ключу, набрали воды и вернулись домой. Я расплескала воду себе на рубаху, намочила ноги, запыхалась и выглядела растрепанной, а ты держалась еще бодро.

— Может мы все же попили бы чай? — предложила я, наконец.

— Как будет с чем его пить, так и попьем. А пока если хочется пить, попей воды.

— Надо чтобы было обязательно с чем-то? — возразила я.

— Вот отец придет, надо чтобы хлеб на столе был. Некогда сейчас чаи распивать. Лучше займемся делом. А вечером будет общее гулянье, тогда и сходите, прогуляетесь, познакомитесь с местными.

— Главное дожить до вечера, — прошептала я тебе.

— А в туалет здесь можно сходить? — спросила ты.

— Да, от дома поверни направо и иди к краю поселения к саду, там увидишь строение с двумя дверьми.

— Я тоже пойду, — настойчиво произнесла я, а то вдруг не отпустят, и мы отошли от дома.

По ощущениям было около девяти утра, а мне уже хотелось спать и есть, зато ты еще была довольно бойкая.

— Так, что там направо, а дальше? — переспросила ты меня, когда мы вышли из избы.

— А дальше прямо, прямо к выходу, — скучающим тоном ответила я, сдерживая зевоту. — Ты посмотри на всех этих людей, они как заведенные, словно приехали не в пять утра, а всю жизнь тут живут, неужели они не дают совсем себе поблажек? Невозможно ведь жить по правилам всё время.

— Наверное, поэтому и есть наказания.

— Интересно, что за наказания…

— У тебя есть шанс проверить, — пошутила ты. — А мне вот интересно, кто он здесь. Кем приходится.

— Что-то не вижу его, — сказала я, обернувшись и разглядывая местных, — там много мужчин и все они похожи в своих рубахах, ничего не разобрать и солнце слепит глаза. Уверена, у тебя будет еще шанс его увидеть.

— Да, надеюсь. А ты посмотри, все же, какая здесь природа, какой воздух! — восторгалась ты.

— Да, я согласна с этим, по этой причине мне хотелось бы, чтобы туалет отсюда был как можно дальше, а ещё, потому что сейчас придется без продыху что-то делать.

— Смотри, кажется, ярмарка активно разворачивается! — воскликнула ты и указала пальцем в сторону площади.

— Может, заскочим на пару минут, посмотрим, что там продают? — оживилась я.

— Матушка не рассердится? — подстерегла ты. — Не хотелось бы в первый день вылететь.

— Я умоляю, — закатила я глаза. — С каких это пор ты стала такой правильной? Ах да, я поняла, почему…

— Совсем и не поэтому, — запротестовала ты, а потом вздохнула и добавила. — Я должна быть здесь, я должна остаться любой ценой. Я не собираюсь нарываться на неприятности.

Я поняла, что ты настроена серьезно и с ужасом представляла, какая скука нас тут ожидает в совокупности с физической работой. Мы пришли к деревянному туалету с двумя дверьми, зря мы боялись им воспользоваться, внутри он оказался вполне сносным. Возле туалета был рукомойник, все как полагается по санитарным нормам. Хорошо, что хоть это осталось от цивилизации. Неподалёку от туалета располагался сад из плодово-ягодных насаждений — яблонь, вишни и слив. После посещения туалета мы помыли руки, умылись и пошли в этот сад. Плоды еще не поспели, но было приятно находиться в полутени деревьев. Тут я заметила заросли клубники, целая полянка была ею усеяна, спелые сочные ягодки выглядывали своими алыми бочонками из-за листьев.

— Господи, ты это видишь!? — воскликнула я.

— Ого, сколько клубники! — ты тоже удивилась.

Мы переглянулись, уже очень хотелось есть, а тут клубника и такая спелая, яркая и сочная.

— Как думаешь, они общие? Никто на них не имеет свои виды? — оглядываясь, спросила ты. — Что-то мне кажется, зря мы сюда пришли, пойдем-ка отсюда.

— Да мы только по ягодке попробовать, — сказала я и уже направилась к кустам клубники.

— Ох, давай только быстрее, сейчас кто-нибудь появится.

— Угу, — промычала я и уже начала набирать ягод то в рот, то в руку, но ягоды были крупные, и одной уже руки стало мало, поэтому я прислонила к себе ладонь и еще накладывала ягод сверху, чтобы не попадали.

— Черт, черт, что ты делаешь? — испугалась ты, стоя на стреме.

И тут издалека раздался строгий мужской голос.

— Это что за воришки тут орудуют?!

Я даже не успела опомниться, как ты подбежала ко мне и схватила меня за руку, рванув стремглав из сада за туалет. В тот же миг ты прислонила меня спиной к стене туалета, а сама выглянула тихонько из-за угла.

— Насть, ты чё? — со сбившимся дыханием наехала я на тебя, не понимая, что ты задумала.

— Тише, я ведь говорила, что это плохая идея, — рассерженно прошептала ты, не отвлекаясь от разведки.

— Всего-то пять ягодок сорвала, ну семь, ладно — прошептала я и глянула на свою ладонь, которой я слишком сильно прижала ягоды к груди, пока бежала впопыхах. Клубничный сок от раздавленных ягод тек меж пальцев и оставил яркий след на светло-сером платье. — Вот же блин… Я их раздавила… Будешь такие есть?

В этот момент все произошло нелепо. Только я протянула тебе свою красную влажную ладонь с уцелевшими ягодами, как ты неожиданно, увидев из-за угла, как прямо к нам на коне приближается блюститель порядка, рванула так резко назад, что оборачиваясь ко мне, встретилась с моей ладонью, оставив живописное сочное пятно на своей груди. Тонкий лен пропитался как губка. Мы застыли с вытаращенными глазами и открытыми ртами на несколько секунд, разглядывая это розовое пятно, как нечто магическое.

— Ой… — прошептала я виновато…

Ты взглянула на меня шокировано-возмущенным взглядом, а потом перевела свой взгляд снова на это пятно.

— Нет-нет-нет, — пролепетала ты отчаянно.

— Эй, эй, спокойно, — пыталась я тебя успокоить, хотя мне очень хотелось рассмеяться от этой ситуации, и я еле сдерживала улыбку.

— Вообще-то, у нас больше нет сменной рубахи, — заметила ты, состроив серьезное лицо.

— Пошли к речке, постираем, пока не засохло, — предложила я.

Но тут наше перешептывание прервал глухой стук копыт совсем близко и из-за угла появился широкоплечий наездник на коне. Он был одет в серую рубаху и поверх на ней что-то наподобие тонкой кольчуги темного цвета, в серых штанах и самодельных ботинках. У его левого бедра красовался меч в ножнах, который держался на поясе посредством кожаного ремешка. Он стоял за твоей спиной, ты не оборачивалась, тебе было стыдно показаться в таком виде. Я узнала его, это был Даниил Андреевич. Он делал вид, словно не знает нас. Я улыбалась во весь рот, и глядела то на тебя, то него.

— Я Даниил, старший дружинник. Что вы здесь делаете?

Ты сразу поняла по голосу, кто это и обернулась к нему, ошарашено разглядывая его во все глаза. Какой же он был мужественный, бесстрашный. Его слегка вьющиеся волосы до плеч и борода так дополняли его воинственный образ. Ты невольно залюбовалась им. Но тут я не выдержала и рассмеялась над твоей немой реакцией и, схватив тебя за руку, решила увести прочь от него, только крикнула напоследок:

— Ты нас не видел!

Он, было, направился за нами, но почему-то вдруг передумал и только в след глядел нам, как мы убегаем вниз по склону к цветущему полю до самой реки.

— Ты сумасшедшая, что ты творишь? — задыхаясь от нехватки воздуха, спросила ты, то и дело оборачиваясь назад, пока наш стражник не пропал из виду.

— А что? Пусть он поймет, что ты непростая добыча. Он должен захотеть тебя завоевать. Так тут это кажется, называется. А ты прекрати на него смотреть таким взглядом.

— Вообще-то я о том, на кой черт ты сюда нас привела?

— Постираться… покупаться, ты посмотри, тут никого нет и берег песчаный, — я окинула взглядом безлюдный речной берег, спокойную гладь прозрачной реки, которую можно было переплыть — настолько она была неширокая.

Я развязала пояс, взяла рубаху за подол и стянула ее через голову, оставшись в одних трусах.

Ты стала обеспокоенно смотреть по сторонам, нет ли кого, но сама не решалась на такой трюк.

— Кажется, матушка не будет рада этим пятнам, — как бы, между прочим, заметила я и неспешно начала заходить в воду.

— Заметь, это только первый день, а мы уже по уши в этом… самом… — с недовольством сказала ты мне вслед.

— Зато как весело! — с энтузиазмом ответила я, заходя в воду. — Смотри, здесь песчаное дно и довольно мелко, не бойся. По-любому они и сами это местечко облюбовали. Ммм, вода чистая, и прохладная, бррр.

— Конечно, еще не успело прогреться.

Я потихоньку зашла по плечи и стала пытаться поскорее под водой прополоскать свою рубаху, ибо зуб на зуб уже не попадал.

Ты все мешкала, а потом подошла к реке.

— Ладно, я буду стирать рубаху на себе.

— Какие мы стеснительные.

— А вдруг он смотрит за нами.

— Ну и пусть смотрит, может тогда у него проснется дремлющее в нем мужское начало.

— Оля, — с укором сказала ты.

— Ладно — ладно, молчу…

— И ничего я не стеснительная, — спустя некоторое время добавила ты, — сама-то вон по горло в воду зашла, вся уже посинела.

— Я просто поплавать еще хотела, — оправдывалась я.

Ты все же зашла в воду ко мне и стала под водой отмывать пятно, теребя ткань на груди.

— Вот если бы кому-то не понадобилась эта клубника…

— Я хотела есть, — защищалась я, полоская рубаху.

— Можно было и догадаться, что сад чья-то собственность. Теперь он подумает, что я воровка.

— И что? Ну и ладно. Зато он точно не забудет нашу встречу.

— Да уж, очень романтично.

— Не переживай.

— Да я не переживаю… — вздохнула ты. — Я вот переживаю, как мы теперь в мокрых рубахах пойдем?

— Нет, конечно, нам надо будет высушить их, прежде чем мы пойдем на ярмарку.

— На ярмарку? Да мы тут ещё до полудня проторчим. Нам влетит.

— Ну, все равно ж влетит, — равнодушно ответила я.

— Так ты специально решила полностью рубаху намочить, чтобы подольше тут застрять? — вдруг осенило тебя. — И я ведь последовала твоему примеру! Неужели тебе не стыдно? Курдеко ведь мне предложил к нему присоединиться только потому, что я порядочная и ему из-за меня не придется краснеть, а получается, придется.

— Да уж. А жить им тут не скучно со всей их порядочностью? Они хотят жить в вымышленном мире по-настоящему, так пусть будет все по-настоящему и шалости и любовь и поцелуи.

— А турниры? И смерть тогда по-настоящему? Нет, обязательно должны быть порядки.

— Все равно, я не хочу жить в искусственном мире.

— Это ты сама для себя решаешь, как ты его воспринимаешь, так и будет.

— Вот я и решила. А ты?

— Я, как и ты. Давай выходить, посинели ведь уже.

— Тебе все равно придется его снять. Или сушить тоже на себе будешь?

— На себе, — стыдливо ответила ты.

Я выбежала из речки и, тут же обнаружив укромное местечко в высоких зарослях иван-чая, соорудила нам небольшую полянку под солнцем, примяв траву и расстелив свою рубаху на ней. Для пущей уверенности распустила косу, прикрыв свою наготу волнистыми локонами. Ты следом присоединилась ко мне и, удостоверившись, что мы надежно скрыты от лишних глаз, тоже сняла рубаху, не переставая дрожать.

— Как же хорошо, — прошептала я, когда мы удобно устроились. — Если бы еще есть не хотелось.

— А я вот думаю, как должно быть сейчас ругается Василиса, нас ведь нет уже около часа, наверное. И ведь в мокрой рубахе не пойти.

— Пусть поругается, что ей еще делать. Что ей, хлеб печь не впервой, справится. Там делать-то нечего. Что все трое будем хлеб месить?

— Еще избу мести, — пояснила ты. — Дел там хватает.

— Ага, и лен прясть. Приляг и успокойся.

Я такая спокойная была только потому что мне было все равно, я как могла оттягивала заботы, которые нам предстояли, зато ты все время нервничала.

Так мы просидели еще некоторое время, позагорали, пока совсем не стало припекать. По солнцу время двигалось к полудню. Рубахи наши не высохли настолько, как нам хотелось бы, но, по крайней мере, уже они не стали бы прилипать к телу.

— Я думаю нам пора, душа у меня не на месте, — сказала вдруг ты. — Нам надо идти.

Ты встала и начала натягивать свою полувлажную рубаху.

— На теле высохнет быстрее, так что одевайся.

Я неохотно встала, солнце меня разморило и хотелось пить и есть, появилась слабость. Натянув рубаху и собрав запутанные от ветра волосы в неряшливую косу, я предложила тебе пойти на ключ. Так что мы еще сходили по пути попить воды, там мы встретили местных крестьян и ремесленников, поздоровались, познакомились и пошли на ярмарку на пару минут, взглянуть одним глазком, что там делается.

Выглядели мы странно в своих влажноватых мятых рубахах, но хоть жарко так не было. Пятна не отстирались так хорошо, как хотелось бы, так что мы были похожи на оборванок с растрепанными волосами и голодными глазами. На ярмарке чего только не было, от оружия до выпечки и сладостей. Украшения, одежда, посуда — глиняная, чугунная и деревянная, мед и медовуха, бражка и вино. Блуждали мы, пока не встретились на ярмарке со своей матушкой нос к носу. То, что ты назвала позором в саду, это было так, маленькая досада в сравнении с тем, что нас ждало в толпе людей — публичное унижение. Матушка не выбирала выражений, она вела себя очень реалистично, я даже всерьез застыдилась. Толпа расступилась, и мы с тобой оказались в центре внимания, в окружении более десятка осуждающих, насмешливых взоров.

— Непутевые девки эти, бесстыжие! Мать их ждет, дел невпроворот, а они гулять ушли. В чем вы вымазались, как свиньи? Вы посмотрите на себя!! Бестолковые дубины! Быстро домой, отец вернется скоро, а дома шаром покати!

А потом она схватила с земли удачно подвернувшуюся ей на пути ветку и понеслась нас хлестать, тут-то мы как рванули от нее, сломя голову не разбирая дороги, в дом. Толпа смеялась, а нам хотелось провалиться сквозь землю. Люди мешались нам на пути, словно так и хотели продолжения представления. Я бежала следом за тобой и возмущалась себе под нос, когда неожиданно резко ты затормозила перед лошадью, чуть не врезавшись в нее. Ты виновато подняла глаза на всадника. Это был Даниил. Ваши взгляды переплелись на мгновение, но Даниилу было так неловко за увиденное, что он отвел от тебя свои глаза, словно и не знает тебя вовсе. Ты же залилась краской от стыда, все, это конец… Но мне же было наплевать на Даниила и его отношение ко мне, мне совсем не хотелось из-за твоего стыда перед ним получать веткой по хребту.

— Настя, побежали отсюда, не стой, умоляю!!!

Но ты, словно не слышала меня, и я побежала вперед. А матушка тем временем неслась со всей прыти на тебя, замахнувшись колючей веткой. Дама она была в теле, хоть и молодая, так что она не шутила с замахом. Могла и рубаху подрать и расцарапать лицо и тело. А ты стояла, словно заторможенная подле коня, зажмурившись от страха, и гул стоял в твоих ушах от криков и смеха. За секунду до удара, Даниил не сдержался, он быстро протянул тебе свою руку и крикнул:

— Запрыгивай!

Ты сразу же воспрянула духом и, тут же, вложив свою руку в его широкую ладонь, с благодарностью взглянула на него. Он ловко, словно перышко, подхватил тебя, и через мгновение ты уже сидела рядом с ним, инстинктивно прижавшись к его груди, защищаясь от побоев матери, оказавшейся уже прямо у лошади.

— А ну спускайся сейчас же, неблагодарная, я тебя проучу!

А ты уткнулась лицом в рубаху Даниила, и тебе уже было вообще всё равно. Тебя трясло уже не от страха, как он подумал, а от волнения, потому что так близко к нему ты еще никогда не была.

— Не смейте трогать её, — заступился за тебя Даниил.

— А ты кто такой для неё, что смеешь вот так её защищать? Она ни жена, ни невеста, ни сестра тебе.

— Я, прежде всего, смотрю здесь за порядком и не позволю, чтобы здесь устраивали такой балаган. Решите вашу проблему с дочерьми в доме.

И он одной рукой потянул лошадь за узды, а второй, придерживая тебя за плечи, спокойно направил лошадь прочь из толпы к нашему дому, не слушая причитаний матери.

— Спасибо, — прошептала ты, не смея оторвать голову от его плеча.

— Тебе стоит более уважительно обращаться с матушкой и не гневить ее напрасно.

— Это случилось как-то само собой.

— Почему вы убежали от меня?

— Я не знаю…

— Зачем вы вообще пошли в тот сад?

— Хотелось есть.

— Вы до сих пор голодные? Уже ведь обед.

— Да, как-то не пришлось, — неловко отвечала ты.

Даниил молча развернул лошадь к ярмарке и направился обратно.

— О нет, не надо туда, пожалуйста.

— Да все уже разбрелись, не бойся. И матушка твоя уже поди дома.

— И мне, наверное, пора.

— Погоди.

Он подъехал к прилавку с хлебом. Ты поняла, что он намеревался для тебя купить хлеб, и стала просить его этого не делать.

— Прошу, не надо, этого не стоит делать, пожалуйста.

— Пока ты не поешь, я тебя не отпущу, — решительно сказал он и, достав монету из кожаного мешка, привязанного к поясу, протянул его торговцу. — Что у вас самое лучшее?

— А вот, уважаемый человек, берите, не пожалеете! — и торговец протянул ему ковригу — свежий ржаной хлеб круглой формы.

— Теперь за кувшином молока, — сказал Даниил, вложив тебе в руки достаточно увесистый хлеб.

— Этого будет слишком много…

— Для твоей семьи в самый раз.

Ты хотела возразить, сказать, что и этого достаточно, но твои неловкие отговорки он решительно пресекал. С кувшином молока и огромной ковригой он доставил тебя домой.

Когда я вбежала в дом, дети сидели по лавкам и ели кашу, стуча деревянными ложками по деревянным мискам. Я почувствовала, как сжался мой желудок от голода, но я искала пятый угол. Сейчас прибежит эта полоумная со своим веником и отхлещет меня. Насти вон нет, похоже, что она её догнала и выпорола, а может она успела где-то спрятаться. Ну и порядочки тут. Но я так просто не сдамся. Заняв боевую позицию и встав напротив двери, я ждала её. Тут тишину нарушил детский голос Ярославы:

— Матушка очень злилась, что вас долго нет.

— Знаю, — сердито ответила я, не отрывая взгляда от двери.

Прошло пару минут, прежде чем дверь открылась и в неё вошла разгневанная матушка. Увидев меня, она только сказала стальным голосом:

— Скоро отец придет, он вас и накажет, мало вам не покажется.

Что-то эта перспектива меня мало радовала, отец наш с виду был мужчиной грузным, неразговорчивым и что ему могло в голову прийти в качестве наказания, страшно было представить. Даже не хотелось строить предположений после бегущей за нами матушки с колючей корягой в руках. Я молчала с минуту, ожидая еще каких-нибудь нотаций или физических расправ, но она только засуетилась в своем печном углу, вытаскивая кочергой из печи чугунный котелок. Тогда я постаралась выключить свой поток эмоций и здраво высказаться ей:

— А какого вообще права вы имели так с нами разговаривать перед всеми?

Тогда она развернулась ко мне лицом и с надменностью во взгляде и голосе, ответила:

— А вы вообще знали куда едете? Вы осознаете, где находитесь и главное, зачем?

Это прозвучало как-то устрашающе, словно мы прибыли в место для свершения сатанинского оккультного ритуала в качестве жертв, а сами об этом не знали.

— Надеюсь, что знаю… — неуверенно проговорила я и тут же вопросительно ответила, — Древняя Русь?

Она усмехнулась с кривой улыбкой и продолжила:

— Ну, конечно, а хоть что-то еще вы знаете помимо этого? Вы бы хоть удосужились почитать про жизнь того периода, в котором мы сейчас живем. А то создается впечатление, что вы сюда забрели по ошибке. Каждый, кто сюда попал, внес свою лепту благодаря знаниям об этой эпохе. Каждый отдавался этому миру, как мог, поэтому все чтят здешние устои и порядки. А вам бы только повеселиться, в таком случае для этого проходят другие исторические мероприятия развлекательного характера пару дней в году.

Сначала я молчала, не зная, что сказать. Но мне так не хотелось подвести тебя. Я взяла всю свою волю в кулак и, состроив раскаивающуюся гримасу, ответила:

— Извините, что я так поступила… вернее, мы так поступили. Я обещаю, что буду выполнять все ваши поручения и следовать порядкам этого места. Просто мы новенькие и нам так нелегко сразу переключиться с одной реальности на другую, где совершенно другие законы и понятия. Если вы поможете нам здесь освоиться, тогда мы вас больше не подведем.

— Чтобы освоиться, вам нужно только одно — слушать внимательно, что вам говорят старшие и делать, что велят.

— Понятно, — пробормотала я, опустив глаза.

— Садись обедать. Пока вы гуляли, я кашу пшеничную приготовила и за маслом на ярмарку сходила.

Я облегченно вздохнула от того, что этот разговор окончен и быстренько уселась за стол рядом с ребятней, которые почти расправились с кашей. Матушка тут же принесла мне миску с приличной порцией горячей крутой каши с кусочком масла и ложку. Я поблагодарила её и, накинувшись на эту кашу, стала её уплетать за обе щеки, она мне показалась довольно вкусной, не похожей ни на одну из каш, что я ела. Утолив немного голод, я вдруг опомнилась, что я совершенно забыла про тебя.

— Разве Настя не должна была прийти с вами?

— Должна была, только один дружинник за неё заступился.

— Ммм, как это по-мужски, — обрадовалась я.

Кажется, я догадывалась, что это за дружинник.

— Вообще-то незамужним девушкам не полагается разгуливать с незнакомцами.

— А что такого противозаконного в этом, если человек решил спасти девушку из такой ситуации, а она не отказалась быть спасенной?

— Плохого может быть ничего. Но люди могут многое придумать, например, что она легкодоступная, легкомысленная, ветреная. Тогда разный нехороший мужик к ней потянется, а хороший мимо обходить будет.

— Ну, прям, так взяла, раз с одним погуляла, на следующий день с другим, причем просто как друзья пообщались, теперь всё? Распутная что ли?

— Да, здесь это не приветствуется.

— Так, а как же суженого-ряженого своего распознать, коли общаться кроме как с одним парнем более нельзя? — удивилась я, и ужаснулась, что переняла манеру общения Василисы. Кажется, это заразно.

— А это не вашего ума дело, суженого вам родители подбирают, а не вы сами. Ну, или он сам свататься приходит, если выше по знати. Но такое редко происходит на самом деле. Обычно крестьянку выдают за крестьянина, а женихи из высших сословий не очень-то жалуют невест из низших классов, у них есть и свои знатные невесты. Так что шансов на знатного жениха мало, если только ты не писаная красавица.

— Что-то мне подсказывает, что мы не принадлежим ни к высшему сословию, ни к писаным красавицам, — монотонно проговорила я.

— Ну почему же, нас вполне можно считать зажиточными крестьянами. У нас есть дом, три козы, благодаря которым мы делаем сыр и творог, продаем на ярмарке. Я еще шью. А отец занимается рыболовным промыслом.

— То есть, нам как бы повезло?

— Почему нет? Есть бедные крестьяне, которые живут худо-бедно. Но каждый имеет шанс подняться, можно вырасти за достижения в боях, здесь почти каждый так начинал. А есть холопы, у которых нет ни своей скотины, ни дома, и они выживают только благодаря служению своему хозяину, они в его власти.

— Кто же добровольно согласится холопом быть?

— В том то и дело — никто, за грубые нарушения по нашим правилам даже князя можно сделать холопом.

— Ох, это не очень приятно… А мне получается всю жизнь теперь крестьянкой быть, меня-то вряд ли в бой пустят?

— Тут все проще. Только для мужчин существует повышение в сословии за достижения в боях, поединках, турнирах. А для женщин эти правила не играют роли, но если ее муж добился повышения, то и она тоже становится с ним одного сословия.

— И они часто проходят?

— Обычно каждый год, и абсолютно любой, кто захочет, может участвовать. Здесь мужчины осваивают разные боевые техники.

— Ммм, ясно… А если я не хочу выходить замуж? Или мне не понравится жених?

— Если не хочешь, то тогда тебе должны дать иную роль, например, молодой вдовы. Но это оговаривается заранее. Но по правилам незамужняя девушка должна выдаваться замуж. Тут уж придется довериться тому, как лягут карты. Не понравится муж, потом можно развестись, но не сразу и по веской причине. Муж тоже может с тобой развестись, кстати. Это всё совет старейшин решает. Но больше двух раз разводиться нельзя.

— Я вот только не пойму вот что. Я что должна по-настоящему с ним жить, ну там любовь крутить?

Василиса рассмеялась.

— Да, ради Бога, если это взаимно. Но на самом деле, это игра и границы дозволенного ты устанавливаешь сама. Вы сами решаете с будущим мужем характер ваших отношений и совершенно не обязательно вести двойную жизнь, ведь здесь есть те, кто может быть замужем или женат в реальности. Но насколько я знаю, таких очень мало, в основном сюда уже приходят в паре или одинокие.

— Реалити шоу какое-то, меня не снимают? — пошутила я.

— Никаких съемок ты что, даже слова этого не произноси здесь. Только погружение в историческую эпоху, нужно максимально вжиться в свою роль.

— Ох, сколько нюансов, как бы ничего не упустить, — призадумалась я.

— Да, поэтому спрашивайте, если что, чтоб вас не охмурили.

Тут нашу беседу прервал скрип дверей, в избу вошла ты, залитая румянцем и с виноватым взглядом, в руках у тебя был кувшин молока и внушительный каравай.

— Я тут… эээ… принесла… — сказала ты стыдливо. — Простите, что я так долго.

Василиса уже успела остыть и, снисходительно глянув на тебя, взяла из твоих рук кувшин и хлеб.

— Садись обедать, — только сказала она.

Ты была не очень голодна, потому что пришлось поесть под присмотром спасителя, дабы он был спокоен, что ты не упадешь в голодный обморок. Но все равно ты села за стол напротив меня и своей счастливой улыбкой озарила всех сидящих. «Ну, всё понятно» — подумала я тогда. Мне предстояло поскорее расстроить тебя по поводу нашей неизбежной помолвки с какими-нибудь хлопцами.

— Я тебе потом все расскажу, — только прошептала ты мне.

— Да уж расскажешь. Мне вот тоже тебе много чего надо рассказать.

Тебе не понравился мой тон и ты, нахмурившись, принялась за кашу, что поднесла тебе матушка.

Чуть погодя пришел и отец со Святославом, они принесли улов и должны были, пообедав, сразу понести его на ярмарку продавать. Мы вышли из-за стола и пока нам не дали никаких дел, закрылись шторой ото всех за спальным местом, уселись на лавке и ждали поручений. Матушка занималась отцом и старшим сыном, мы шептались о последних новостях. Ты была ошарашена моей новостью, ибо никаких «замуж» в твои планы не входило.

— Не переживай, можно запросто развестись. Вот ты не готовь, не убирай и он сам с тобой развестись захочет, — предложила выход из ситуации я. — К сожалению, такая причина, как «я его не люблю», здесь не прокатывает.

— Вообще печаль…

— Ну а что, это даже забавно, понарошку замуж выйти, а?

— Да, если за того, кого любишь.

— Мне то, все равно, я никого не люблю, мне кого угодно подавайте, — рассмеялась я, — только не страшного и не горбатого.

Но ты моего оптимизма не оценила.

— Но я не хочу замуж за кого попало, — повторила сурово ты.

— Насть, это игра, опомнись.

Но ты обиженно окинула меня взглядом. Я печально вздохнула.

— Насть, он тебе не подходит по сословию. Вы не сможете быть вместе. Если только он сам этого не захочет. А мне что-то кажется, что он такой тугодум, что этому никогда не бывать. Ну, или подговори его… Что ему сложно жениться на тебе?

— Он ведь не женат? — вдруг сотрясла ты воздух.

— Эээ, мась, это ты с ним на коне каталась, тебе виднее.

— Думаю, не женат, так бы он не стал меня спасать. Его могли бы оговорить.

— Ну, знаешь, мужчинам тут многое дозволено…

— Ты меня поддержать хочешь или расстроить? — не выдержала ты.

— Я просто рассуждаю.

Наш разговор прервала матушка. До вечера она нам все показывала и рассказывала. Мы мели избу, опять ходили за водой, мыли посуду, грели воду, потрошили рыбу, запекали её с какими-то корешками, потом пили травяной чай с ковригой, играли с детьми, немного отдохнули, и потом матушка нас познакомила с прялкой и народными колыбельными. В шесть вернулся довольный и уставший отец, он продал всю рыбу. Матушка так и не рассказала ему про то, что мы пропадали полдня. Поужинав и помыв посуду, уже был восьмой час, мы с тобой валились с ног. Мы готовы были лечь хоть так на деревянный настил, лишь бы нас не трогали до утра. Но тут матушка заявила:

— В девять начнутся гулянья у костра, собирайтесь. Только для начала сходите в баньку.

— В баньку париться? — с неприкрытым интересом спросила я.

— Паримся мы раз в неделю, а в остальные дни моемся простой водой из бочек, что нагрелась за день, — растолковал отец.

— Я боюсь спросить, мужчины с женщинами хоть не вместе моются?

— У нас баня делится на две части — мужскую и женскую.

— Фуф, это радует, — облегченно вздохнула я.

— Хорошо, но, а можно хоть не идти на костер? Мы просто валимся с ног, — взмолилась ты.

— Это неуважительно по отношению к нашим традициям, мы всегда все собираемся в новолуние — первый день по приезду и завершаем нашу воссозданную здесь жизнь в полнолуние — спустя две недели. Это наша традиция. К тому же это очень весело. Совсем необязательно там быть долго, часа будет достаточно.

Я посмотрела на тебя замученным взглядом и поняла, что нам не отвязаться.

— Где полотенце? Мы пойдем в баню, — безрадостно, но покорно проговорила ты.

— Сейчас все вместе пойдем, — сказала Василиса и стала собирать Ярославу с Глебом. — Мы ходим в баню здесь семьями.

Баня оказалась довольно просторная, разделенная на две равные половины. Каждая половина делилась перегородкой, где можно было переодеться, там так же было высокое узкое окно, через которое пробивался свет и давал освещение. А в самой парилке была подвешена масляная лампа, где горел фитиль. В слабом освещении и проходило купание из бочек с помощью подручных средств — ковшей. Всего было четыре бочки до метра в высоту, одна бочка рассчитывалась от трех до пяти человек. Помимо нас из других бочек мылись еще две семьи по три и два человека. Максимально там вмещалось 10 человек, так что остальные ждали своей очереди. Нас было пятеро, пока матушка справлялась с детьми — Глебом и Ярославой, мы зря время не теряли и поспешили поскорее разделаться с этим омовением. Тем более нас с тобой ужасно смущало, что здесь всё так открыто, я не привыкла демонстрировать свою наготу, причем совершенно незнакомым людям. А ты еще более целомудренная, слишком переживала по этому поводу. Поэтому мы хотели расправиться с этим как можно скорее. Сам шампунь именуемый щёлоком, по-простому это вода с золой, мы зачерпывали из небольшого глиняного сосуда, он напоминал слабо — мыльную воду. А потом из другой кадки мы ополаскивали волосы водой с отварами ромашки. Щёлоком мы мыли и тело с помощью самодельных грубо — волокнистых липовых мочалок. Нам показалось всё это странным и не внушающим доверия. Мы опасались, что после такой процедуры наше тело покроется прыщами, а волосы слипнуться на веки вечные. Кое-как расправившись со всем этим, мы побежали поскорее одеваться. Не зря мы пошили для себя еще простые рубахи, они очень кстати нам пригодились в качестве сменного белья. Оставалось только надеяться, что наши рубахи высохнут к утру.

Дождавшись, пока матушка помоет детей, мы помогли им одеться, и пошли с ними домой, оставив её там домываться и замачивать грязное белье в кадушке. Зря я переживала, что наши волосы слипнутся и станут безжизненными сосульками, а потом отпадут. Даже напротив, они стали более воздушными и мягкими.

В девять часов матушка стала нас поторапливать на вечернее празднование у костра. Началось все ближе к половине десятого. Как только мы услышали из дома звук бубнов и флейты вперемешку со струнными и барабанами, мы с тобой сразу оживились и поспешили из дома. Я не знала, что у нас имеется свой старославянский оркестр. Костер расположился прямо у окраины нашего поселения по правой стороне рядом с могучим дубом. Довольно большой костёр получился, и народ вокруг него усаживался кто на деревянные лавочки, кто на льняные покрывала. Здесь, похоже, собрались настоящие музыканты, они настраивали свои инструменты и проверяли их в действии. Под оживленную суету мы с тобой пробрались к костру и уселись на покрывало, что нам дала матушка, которая вместе с отцом и детьми заняли места чуть поодаль от нас. Наконец полилась красивая этническая музыка в сопровождении флейты и лютни. Через некоторое время в ход пошли ударные. И следом сильный женский вокал, пела наша Василиса, что не могло нас не удивить. Она исполняла песню Хелависы, солистки группы Мельница. Я любила эту группу, и моё сердце было покорено. Пела она бесподобно, очень похоже на неё. Я уставилась на костер, прижав колени к груди и обняв их руками. Наверное, именно в этот момент произошло моё полное перевоплощение в дочь зажиточных крестьян племени Кривичей. А ты, блуждая взглядом по людям, собравшимся возле костра, отыскала того, кого хотела… Он стоял позади всех, прислонившись к стволу дуба, в глубокой тени могучей листвы в сгущающихся сумерках, твой доблестный воин. С вьющимися темными волосами и дьявольски красивыми завораживающими глазами.

День второй.

Наше утро началось с пения первых птиц. Когда я проснулась, я не сразу поняла, что происходит, почему меня толкают в плечо и заставляют встать. Спать хотелось неимоверно как, хоть спички вставляй в глаза. Я попыталась поплотнее укрыться в тонкий вязаный плед, чтобы его не стянули с меня, я старалась вымолить пять минуточек, я просила слёзно и жалостно, но матушка не хотела от меня отстать ни на минуту. Её взяла, я заставила своё сопротивляющееся тело приподняться на постели, оторвав голову от соломенной подушки. Но глаза мои были по-прежнему закрыты.

— Наааасть, — осипшим голосом позвала я. — Сколько времени?

— Настя уже пошла в туалет, — ответила мне матушка.

— Ммм, предательница… так сколько времени?

— Времени достаточно, чтобы вставать.

— Господи, кто-нибудь в этом доме скажет мне сколько времени?

— Петухи уже пропели! — послышался строгий голос отца снизу.

Он еще не встал, а лежал на лавке под моим настилом. Только наши с тобой настилы располагались вторым ярусом, мой настил — над широкой лавкой отца и матери, а твой по смежной стене над лавкой, где мирно спала детвора. Нас разделяло чуть больше метра высоты до нижней лавки. В стене были сделаны специальные выемки, чтобы забираться и спускаться.

— Боже, за что мне это, — проворчала я, пытаясь сообразить, как мне слезть со своей койки.

По слабому зареву, которое я разглядела из окна, я предположила, что время около пяти утра.

— Может это прозвучит вульгарно, но можно мне кофе? Я не проснусь без него ни за что, — сонно проговорила я.

— Проснешься, ещё как! Сходи, умойся ключевой водой, — бессердечно ответила мне матушка.

— Ну а чего в рань-то такую вставать, не пойму, какие еще дела-то остались? — стонала я.

— Не остались, а новые уже столпились. Хватит лясы точить, давай слезай.

— И что мне делать?

— Возьми ведро и сходи, набери ключевой воды, чтобы всем хватило умыться. А мне пока надо печь растопить, чтобы поставить кашу томиться.

— Так там же прохладно ещё… — слезая со своего места, заметила я.

— Накинь мой плащ, он на стене висит у двери, — сказала матушка.

Вся сонная и лохматая, я кое-как сползла со своего спального места и неторопливо поплелась к входной двери, почувствовав, как ломит мою спину после ночи на деревянном настиле. Чуть приоткрыв глаза, я отыскала свою обувь и присев у двери на лавку, стала напяливать её, проклиная весь этот свет. Вот чашечка ароматного только сваренного кофе с чем-то сладеньким спасла бы меня. Мои размышления прервал скрип дверей, в избу вошла ты, аккуратно заплетенная, довольно бодрая и замерзшая, видимо ты не догадалась накинуть на себя плащ. Ты глянула на меня сочувственным взглядом и выдавила:

— Доброе утро.

— Издеваешься? — я, наконец, разлепила свои глаза от твоего сарказма и, накинув довольно широкий плащ поверх рубахи, добавила, — Пошли за водой.

— Эх, ну пошли, — неохотно согласилась ты и, взяв по деревянному ведру, мы вышли из дома.

На улице я сняла плащ и, вместе накрывшись им, ступая по мокрой росистой траве в зареве восходящего солнца, мы не спеша поплелись вниз к ручью.

— Пять утра, пять утра, — роптала я. — Разве это не жестоко? Это какая — то исправительная колония. Меня это бесит!

— Успокойся. Представь, что ты в деревне у бабушки. В деревнях до сих пор так живут.

— Там хотя бы есть добрая бабушка, которая ни за что свою любимую внученьку в такую рань не подымет.

— Тебе надо, наконец, смириться с действительностью и относиться к этому спокойнее, — успокаивала меня ты. — Это всего две недели.

— Да, хорошо, я выдержу весь этот ад, но только при условии, что эта поездка не окажется напрасной, и ты заставишь этого тугодума жениться на тебе, хоть здесь, хоть там! Тогда я пойму, что всё это не напрасно. И дипломная моя не напрасно лежит не деланная! — сорвалась я.

— Он не тугодум, напрасно ты так, — обиженно заступилась ты. — И я не собираюсь никого ничего заставлять делать. Я не хочу, чтобы ты делала одолжение для меня, находясь здесь, и если ничего не выйдет из этой поездки, потом дулась на меня и винила. Так что ты лучше езжай домой, если тебе так невыносимо здесь. Я даже попрошу Даниила, чтобы он прислал за тобой машину, если такое возможно.

Твоя речь прозвучала убедительно, по твоему серьезному тону, я поняла, что ты не шутила.

— Да уж, пожалуйста! — ещё больше разозлилась я.

И мы больше не разговаривали, пока шли до ключа, пока набирали воду, и так всё утро и день. Я была слишком горда, чтобы извиниться, а ты слишком обижена моими словами, чтобы снова заговорить.

Всё утро ушло на умывание, растопку печи, потом мы грели воду детям, матушка поставила кашу в печь, отец ушел выводить коз из сарая на выпас. Пока томилась каша, я пряла, а матушка собирала одежду, пошитую из сотканного полотна для продажи на ярмарке. Ты в углу за столом развлекала детишек. После завтрака в районе восьми часов, отец снова ушёл на рыбалку со Святославом, прихватив краюху хлеба и бутыль с водой, а матушка, раздав нам поручения, отправилась на ярмарку продавать рубахи и порты. Нам же было велено вымести избу, поставить на закваске опару на хлеб, испечь его, сварить похлебку в котелке, смотреть за детьми, выполоскать замоченные в бане в кадке рубахи, развесить их до обеда сушиться на улице. Следить за чистотой и порядком в избе, а в свободное время прясть пряжу и ткать льняное полотно. Запрещалось отлучаться без надобности. Так что мы не скучали без дела, мы просто молчаливо выполняли поручения, как-то распределяя их между собой по наитию. Ты остыла и уже пожалела, что решила меня отправить обратно, а я пожалела, что на фоне дурного настроения наговорила тебе лишнего. Но мы молчали как партизаны. Каждый думал, что это было сказано всерьез, и только больше накручивал себя.

С подавленным настроением и хозяйство не ладилось, то мука рассыплется, то тесто липнет к рукам и столу. К тому же, если психовать, ничего толкового не получится. Пока ты гуляла с детворой, я мучилась с тестом и в итоге, запихнув его в печь, еще долго отдраивала вокруг последствия его замеса. А это вам не у себя дома с Ферри, губкой и горячей водой. В холодной воде, льняной тряпочкой и раствором золы. В итоге булка у меня не поднялась, так плюшкой и осталась, еще и подгорела. Это еще больше меня разозлило, и я подумывала, что мне и впрямь может быть стоит покинуть это место. К обеду уже надо было приготовить похлебку с крупой, корнеплодами и травами. По умолчанию, опять я взялась за работу в печном углу, пока ты ходила полоскать белье.

Оно и понятно, чего ты не переставала наведываться на улицу под любым предлогом, лишь бы хоть одним глазом увидать своего любимого. То с детьми гуляла, то в баню, то одежду развесить у дома, то в туалет, то за водой. А может быть просто не хотела, чтобы мы лишний раз пересекались. Я же волновалась, не ищешь ли ты Даниила, чтобы и впрямь меня домой отправить. Я-то хотела домой, но не при таких обстоятельствах. Но ты, конечно, не стала бы просить его об этом. На самом деле, ты не представляла, как справишься тут без моей моральной поддержки. Конечно, за такое количество навороченных кругов от дома до разных пунктов назначения, тебе было несложно столкнуться с ним хоть раз. Он в этот день патрулировал верхом на своей лошади. Периодически он слезал с нее, отводил на водопой и на выпас. Бывало, скрывался в княжеских хоромах, пока вместо него на посту оставался другой дружинник. Но пару раз судьба свела вас. Он просто молча прошел мимо, не сказав тебе ни слова, но всё же поглядел на тебя ласковым взглядом и кивнул в знак приветствия. А ты улыбнулась ему в ответ в порыве счастья. Потом он просто стоял неподалеку и разговаривал со своим напарником, а ты, проходя мимо, лишь мельком искоса поглядывала на него, чтобы проверить, не заметил ли он тебя. Тебе казалось — заметил, и также казалось, что он как будто бы ждал, когда ты появишься снова. Разве провожают таким долгим взглядом без причины? Ты вспоминала, как вчера прижималась к его груди, как твоя рука тонула в его крепкой ладони. Весь день ты витала в облаках, вся какая-то блаженная и умиротворенная, что не скажешь обо мне — раздраженной и сварливой. Я просто ворчала себе под нос весь день, выпачканная в муке и саже, со мной даже дети не хотели водиться. Они хвостиком носились за тобой и во всем тебе помогали, это меня ещё больше злило. Конец моему терпению когда-то должен был прийти. После того как во время обеда отец раскритиковал мою лепешку и высмеял меня, я не удержалась и схватив её, потопала к выходу, отворила дверь и выбросила этот задубевший хлеб на улицу, только надеясь, что при этом никого не пришибла им насмерть. Он же стукнул по столу кулаком и загорланил на всю избу, что я дрянная девчонка и кроме, как пописать, из дома не выйду два дня. Буду сидеть, и прясть без устали, пока не пойму, где место женщины в этом доме. Пока я размышляла, что мне сделать от нарастающей обиды на его слова, то ли поплакать, то ли еще что отмочить, ты смотрела на меня таким умоляющим взглядом, желая, чтобы я прекратила свой гневный порыв. Тогда я пересилила себя и отрезала:

— Да пожалуйста! Заприте меня тут хоть на вечность!

А потом демонстративно удалилась за шторку, кипя от ярости. Матушка успокаивала отца, а ты не знала, куда себя деть, не смея сдвинуться с лавки, и уже не могла больше продолжать есть. Вся твоя эйфория пропала и ты погрустнела.

— Раз она бросается хлебом, пусть сидит голодная до завтра! — продолжал гневаться отец.

Ты неохотно доела свою порцию и, встав из-за стола, пришла ко мне, но не стала со мной говорить, а села на другой лавке и просто молчала. Я сдержала гневные слезы и стала прясть, ты подсела поближе и стала тоже прясть со мной. Но мы молчали.

Отец был не в духе, потому что он не наловил ничего стоящего, и теперь ему не с чем было идти на ярмарку. Тогда он пошел на ярмарку с матушкиными рубахами, а она ушла доить коз и взяла с собой тебя, чтобы в следующий раз ты смогла сама с ними управиться. Я же осталась с детьми, прялкой и грязной посудой, которую мне велели помыть. Я поставила греться воду, угрюмо пряла и отвечала на вопросы назойливой Ярославы. Через какое-то время вы вернулись с трехлитровым кувшином молока, и матушка принялась рассказывать нам, как они делают козий сыр и какие потрясающие блины получаются с козьего молока. Она предложила нам испечь блинов, рассказала, как подготовить тесто и показала, где в погребе они хранят все скоропортящиеся продукты. Но я уже не хотела притрагиваться к готовке и равнодушно молчала, продолжая прясть, меня это даже успокаивало. Так что ты на себя взяла эту задачу, а матушка из погреба принесла яйца и масло, показала, где чугунная сковорода и оставила тебя. Дала указания старшим детям подмести, а сама направилась ко мне, чтобы начать ткать на ткацком станке льняное полотно.

— Зря ты так с отцом и с хлебом, — мягко сказала она мне.

— Не отец он мне, — обижено ответила я.

— Ты гордость свою поубавь, добрее надо быть, покладистее, нежнее. Так ведь никакой жених не захочет свататься на тебе.

— Разве он не будет видеть меня впервые? — усмехнулась я. — Ну, не повезло ему, значит.

— Попроси у отца прощение, и он смилостивится.

— Ни за что, — резко сказала я.

Тогда матушка поняла, что со мной бесполезно разговаривать, пока я в таком настроении и отстала от меня.

С блинами ты справилась хорошо, весь секрет был в хорошо раскаленной сковороде, и через час у нас была стопка ароматных золотистых блинов на столе, промазанных сливочным маслом. Вода уже закипела, и мы начали накрывать на стол. Дети носились в нетерпении и норовили стащить по блину. Я тоже надеялась поесть, ужасно хотелось простых углеводов, они меня могли бы сделать добрее. Но отец, похоже, мне голодовку до завтра объявил, так что сама за стол я напрашиваться не стала.

— Оля, иди, поешь, — позвала меня матушка, когда вы накрыли стол и уселись за него.

— Ну что вы, я ведь наказана, забыли? — ехидничала я.

— Пока отца нет, ты можешь поесть.

— Он может прийти в любой момент, так что, пожалуй, не надо, а то еще и вам влетит, — с ноткой сожаления сказала я и чуть смягчилась, получив немного понимания и заботы в свою сторону.

Тогда через минуту матушка зашла ко мне за шторку и поставила рядом со мной на лавку миску с тремя блинами, сложенными треугольником и чарку с чаем.

— Спасибо, — поблагодарила её я и, бросив свою прялку, охотно принялась за блины, а они были просто безумно вкусные, такие нежные и сахарные, что таяли во рту.

Я поглотила их за пару минут и запила несколькими глотками чая. Потом встала и отнесла посуду в печной угол.

— Блины вышли отменные, — как бы, между прочим, похвалила я твою работу.

— Спасибо, — ответила ты и слегка улыбнулась.

Не успела я присесть, как отворилась дверь, и вошел отец. Он был не в настроении, с порога сразу кинулся к умывальнику умыться и помыть руки, но умывальник оказался пуст.

— Почему нет воды в умывальнике? — сердито спросил он.

Матушка обернулась к нему и спокойно ответила:

— Алёша, да дети, наверное, всё потратили. А что, нет больше воды в ведре?

— Это ты меня спрашиваешь?! Я что ли отвечаю за воду?? — рассвирепел Алёша.

— Сейчас — сейчас, — засуетилась матушка, — будет тебе вода, успокойся.

И она, не закончив трапезу, встала из-за стола и стала собираться за водой.

— Нет! Сядь, у нас есть, кто без дела сидит. Собирайся, иди за водой! — как будто он обратился ко мне.

— Вы это мне? — меня снова накрыл приступ ярости.

— Тебе!

— У меня имя есть.

— Ты у меня сейчас схлопочешь, имя у неё есть. Я два раза не повторяюсь!

— Вы же меня наказали, из дома два дня не выходить, — напомнила я.

— Ты у меня пять дней не выйдешь из дома, — залился гневом отец, он не привык, чтобы ему противоречили, тем более, здесь, где женщины подчинялись мужчинам и не перечили им ни в чем.

— Я всё равно выйду, когда вас не будет дома.

— Оля! — пыталась прервать меня матушка.

— Раз так, я закрою тебя в погребе, будешь там сидеть. Пока не попросишь прощения.

— Это нарушение прав человека! — возмутилась я.

— Но сначала ты принесешь мне два полных ведра воды, не меньше, — сквозь зубы гневно процедил отец, не слушая меня.

По его недоброму взгляду я поняла, что лучше мне сделать, как он просит, иначе и правда ночевать мне в погребе. Я, пытаясь изобразить невозмутимое выражение лица, не говоря ни слова, направилась к ведрам.

В доме застыла леденящая тишина и неприятное напряжение.

— Я помогу, — вызвалась ты на помощь.

— Сиди! — пригрозил отец.

Я взяла два ведра и пошла к ключу. Солнце уже потихоньку клонилось к горизонту, облака заполонили почти весь небосвод, и скоро солнце скрылось в облаках. По ощущениям было около восьми часов. Народ уже собирался у бани. Наконец, за весь день я смогу пройтись и подышать свежим воздухом. Я подумала о том, что если бы это была реальная жизнь, то с этой семейкой я скорее бы утопилась в реке, чем терпеть такое отношение. Я остановилась у ручья, чтобы умыться. В округе не было ни души. Поставив ведра, я распустила свою тугую косу и освободила волнистые локоны, здесь, то ли от воды, то ли от мыльного раствора волосы стали виться и не слушаться, но мне это очень нравилось. Я немного полюбовалась на свое отражение в ручье на закатном солнце, мимолетно пробивающемся сквозь облака, а потом присела на корточки, чтобы зачерпнуть в ладони прохладной ключевой воды и умыла лицо. Я думала о том, как мне не хочется идти домой и как вынести здесь еще тринадцать дней. Вокруг была такая прекрасная дикая природа и даже то, как страшно на меня смотрел темный лес, который так близко примыкал к нам, меня не сильно пугало. Очнувшись от мыслей, я вспомнила про ведра и, взяв одно, стала набирать воду. Пока она медленно набиралась, я уставилась в гипнотизирующую глубину леса, который находился, примерно, в 80 метрах от меня и мне мерещилось там всякое. Я поежилась и подумала, что как-то вдруг стало подозрительно тихо и жутковато. Наконец ведро наполнилось и, поставив его в сторону, я принялась наполнять второе, начиная нервничать, что я тут совсем одна. Вдруг я услышала хруст позади меня. Я замерла, боясь двинуться с места, и настороженно прислушалась к звукам. Потом еще хруст, только ещё ближе ко мне. Тогда я остолбенела от настигающего внутреннего ужаса и не успела опомниться, как на мою голову что-то накинули, вроде плотного покрывала, и кто-то очень сильный с цепкими безжалостными руками схватил меня, в два счета туго связал мои руки, подхватил на руки и куда-то потащил. Всё это произошло за долю секунды. Меня охватила такая паника, страх и ужас, но я никак не могла закричать, я задыхалась! Я подумала, что меня схватили какие-то разбойники, которые меня сейчас изнасилуют и убьют, а тело расчленят и закопают в разных местах леса. Но я сопротивлялась, как могла, пыталась брыкаться, но быстро выбилась из сил, потому что мой похититель был слишком силен, и мне уже совсем нечем было дышать. Потом он закинул меня на лошадь и, запрыгнув на нее, усадил меня спереди и мы, ни секунды не медля со всей прыти, понеслись в неизвестном направлении. Сначала я плакала от страха и умоляла меня отпустить, но он молчал. Потом я боялась упасть с лошади и расшибиться, потому что мне казалось, что мой похититель нисколько не переживает за это и я силой мысли пыталась удержаться верхом сидя боком с завязанными за спиной руками. Лишь грудь похитителя была мне опорой, но я постоянно пыталась от него отстраниться. Мне показалось, прошла целая вечность, прежде чем эта лошадь остановилась, к тому времени я уже плохо соображала и буквально валилась без сил от постоянного напряжения и на последней минуте, когда меня уже спускали с лошади, я совсем была без чувств.

— Почему этой оторвы так долго нет?! — бурчал отец.

И правда, меня не было уже достаточно долго, но никто не придал этому особого значения. Все были даже уверенны, что я решила, как обычно, показать свой характер и поступить по-своему.

— Воротится-получит у меня! — не успокаивался отец.

— Позволь мне посмотреть, где она, — вежливо попросила ты.

Отец нахмурился, но секунду погодя, согласился.

Ты стремглав побежала к ручью и, увидев ведра, бросилась к ним, одно ведро стояло наполненным, а второе валялось опрокинутым прямо в ручье. Что-то не похоже, чтобы я так могла оставить всё и уйти восвояси. Ты позвала меня, но в ответ тишина, тогда ты запаниковала и побежала в дом сообщить родителям, что я пропала бесследно или меня утащил какой-то невиданный зверь. Отец не сразу поверил, что это не происки твоей фантазии, но все же пошёл на место происшествия, дабы успокоить тебя.

— Вот увидишь, она над нами просто издевается, — говорил отец. — Хочет, чтобы мы поволновались, как будто это спасет её от наказания.

— Но зачем ей тогда было бросать ведра? Принесла бы к дому и убежала.

— Чтобы насолить мне.

Когда вы подошли к ручью, ничего не изменилось, ведра по — прежнему так и остались, как были.

— Это похоже на то, что она психанула, и ушла, выбросив второе ведро. Это выглядит как вызов, — высказал своё мнение отец.

— Нет. Это на неё не похоже, — не верила ты.

— Пошли домой, — сказал отец, забрав ведра с собой, — она, поди, уже дома или вернется до темноты. Некуда тут идти особо.

Ты поняла, что отцу что-либо доказывать тщетно и послушно поплелась за ним домой,

Но дома меня, конечно, не было, и ты не могла сидеть, сложа руки.

— Я пойду, поищу её здесь, может она, где в округе, — настойчиво сказала ты.

— Только недолго, — согласился отец. — Вам уже в баню надо собираться.

Ты выскочила на улицу, и понимая, что до того как совсем стемнеет, остается час-полтора, ты должна найти меня во что бы то ни стало. За минут пятнадцать ты оббежала всё вдоль и поперек, но меня нигде не было. Тогда, вдруг, увидев неподалёку Даниила на коне, ты отважилась обратиться к нему за помощью. Ты воспользовалась моментом, когда он остался один и, подбежав к нему, умоляющим дрожащим голосом сказала:

— Мне нужна твоя помощь!

При этом ты сложила свои ладошки вместе и прижала к груди.

Он воспринял твою речь со всей серьезностью, тут же спрыгнул с коня и подошел к тебе, такой высокий и статный. Ты задрала голову кверху, чтобы говорить, глядя ему в глаза, а он слегка наклонился к тебе, чтобы получше расслышать.

— Оля, она пропала. Пошла за водой и пропала. Только ведра валялись… — говорила ты обрывисто от волнения.

— Ты уверенна?

— Кажется, да. Я больше не знаю к кому обратиться, — умоляюще говорила ты.

— Пошли, покажешь.

Даниил привязал свою лошадь к столбу, и вы вдвоем направились к ручью, когда уже начало смеркаться.

— Как долго её нет?

— Ну, может с час.

— Хм, странно.

Он шел быстрым шагом, а ты за ним почти бежала вдогонку, пытаясь рассказать какие-нибудь подробности.

Уже на месте он стал изучать то место, где теоретически я стояла, набирая воду. Он наклонился на корточки и щупал почву, осматривал каждую травинку вдумчиво и неторопливо. А ты смотрела на него как завороженная, ожидая его вердикт.

— Хм, кажется, я понял… — задумчиво протянул Даниил.

— Что, что, боже, не пугай меня! — чуть не плакала ты.

— Не переживай, жива твоя Оля и всё с ней хорошо. Если послушной девочкой будет.

— Что? Подожди, послушной? Это не в ее стиле… И вообще ты о чем?

Даниил встал с корточек и, посмотрев тебе в глаза, с досадой проговорил:

— Я о том, что похитили её.

И он показал тебе найденную им на земле монету с эмблемой другого племени.

— Не поняла, кто похитил? Зачем?

— Другое племя. Они всегда оставляют свой след, если приходят. Вот монету оставили. Это чтоб мы знали, кто у них невесту украл.

— Им своих не хватает?

— Ну не так их и много.

— Нам надо её вернуть.

— Нет, мы в это не вмешиваемся, — резко отрезал Даниил, — тебе пора домой, тебя обыщутся. Пошли, провожу. И не советую сюда ходить одной, особенно вечерами, они нападают только на тех, кто в одиночку ходит. Давненько похищений не было, даже не в каждый сезон.

— Я не могу без неё, ты понимаешь? — не могла успокоиться ты, идя следом за ним.

— Придется, — более строго проговорил Даниил и, доведя тебя до дома, наклонился к тебе поближе и попросил тихонечко, проникновенно заглядывая в твои глаза, полные слёз, — пожалуйста, послушайся меня, не лезь, куда не просят, ты не можешь ничего с этим поделать.

— Как так-то? Это неправильно!

— Похищенных крестьянок мы не вызволяем.

— Но это не справедливо, — не сдавалась ты.

— Настя, прими это как должное, — глубоко вздохнув, заключил он и, кивнув тебе на прощание, пошел на площадь.

Ты стояла, как вкопанная у порога своего дома и не могла до конца поверить, что это не розыгрыш, что это даже не совсем игра, как мы думали. А если и игра, то играли они здесь по-настоящему и всякий, кто перейдет границы дозволенного, будет свергнут.

Ты в ступоре зашла в избу. Матушка сразу на тебя ополчилась.

— Ну, где ты бродишь так долго? Дети уже засыпают!

— Я считаю, настоящая мать в первую очередь спросила бы о своей пропавшей дочери, — с обидой в голосе ответила ты.

Василиса с фальшивой заинтересованностью, но зато с нескрываемым раздражением, спросила:

— Нашла ты свою сестру?

— Нет, не нашла, — ядовито ответила ты, сложив руки на груди.

— Значит, сама вернется, некогда мне её разыскивать…

— Не вернётся, — перебила ты её.

— Это почему же? — с недоумением спросила матушка, обувая детей и собираясь выходить.

— Потому что её похитили, — так же резко отвечала ты.

— Откуда ты знаешь? — не особо обеспокоившись, спросила мать.

— Я показала, где она пропала старшему дружиннику, и он нашёл там монету другого племени, это они обронили…

— Не обронили, а оставили знак, что теперь она принадлежит их племени и будет в скором времени просватана на том, кто её украл, — поправила твою речь матушка.

В твоем взгляде промелькнул ужас.

— Я смотрю, вы совсем не расстроены? — недоумевала ты.

— Расстроена? Что ж, это разве только тебе стоит быть расстроенной, потому что теперь на тебя ляжет больше забот. А мне только облегчение, на один рот меньше. Только боюсь, с таким несносным характером, её скоро вернут.

— Надеюсь или я сама верну.

Матушка громко рассмеялась.

— Не говори чушь, путь к другому племени тернист и сложен для незнающего человека, тем более для тебя.

Тебя это только больше разозлило, но ты не стала уподобляться мне — рубить всё с плеча под действием гнева, а решила быть хитрее — сдержалась и промолчала.

— Теперь пошли, и так столько времени потратили на бесполезные действия.

Ночью ты долго не могла заснуть, никак не могла свыкнуться, что теперь мы в разных племенах, это недопустимо, ты должна была меня вернуть, непременно.

День третий.

Я открыла глаза и не сразу сообразила, где я, и что со мной произошло. Сначала я подумала, может это кошмар мне приснился, но почему тогда солнце так ярко светило в окна, и почему матушка не тычет мне в бок, чтобы я вставала. Такая тишина в избе была, словно все вымерли. И только потом, осознав, что обстановка в доме какая-то другая, я стремительно подскочила на постели. В памяти всплыло все произошедшее со мной накануне. Тут же нахлынула такая паника, сердце бешено заколотилось в груди и сбилось дыхание. «Где я?» — в голове пульсировал вопрос. Опасливо спустив ноги с лавки, стараясь не шуметь, я на цыпочках побрела к шторке и очень осторожно заглянула за неё. Никого. Я огляделась. В целом обстановка в доме очень напоминала нашу избу по обустройству, только помещение было меньше и беднее по наличию кухонной утвари, а печь была меньше и старее, в углу пустовали скамьи и обеденный стол. Я подобралась к окну и пыталась понять, где я вообще нахожусь. Снаружи сновали точно такие же люди, как и всегда. Может меня пересилили в другой дом? Мои раздумья прервал шорох за дверью, и я что мочи понеслась обратно за шторку. По пути мне на глаза попалась метла, прислоненная к печи, и я её прихватила с собой для обороны. Я затаилась за шторкой в боевой позиции с метлой в руках, причем направила метущую часть в сторону врага, чтоб он как вышел из-за штор, да как напугался и убежал. Дверь отворилась, и кто-то вошел, шумно переступая, неторопливо приближаясь к шторке. По таким тяжелым шагам я поняла, что, скорее всего, это мужчина, и он явно хотел меня разбудить, раз позволил себе так громко отворить дверь и с таким нарочным шумом завалиться в избу. Я почувствовала, как сердце моё готово было выскочить из груди от того, как сильно зашкаливал мой пульс. Я сжала в руках рукоятку метлы покрепче и была в полной готовности. В тот же миг я увидела, как чья-то рука отодвинула край шторки, и передо мной появился…Тимур Алексеевич. О, нет, нет, нет! Взгляд у меня был такой, словно я увидела привидение, сначала я округлила глаза в ужасе, не отрывая взгляда от его лица, потом приоткрыла рот от шока и застыла. Он тоже выглядел ошарашенным и удивленным, потому что перед ним стояла самая настоящая ведьма. Я ведь и подумать не могла, да и меньше всего меня это беспокоило, на кого я была похожа в эту минуту. К тому же зеркал тут не было. Рубаха моя местами грязная и мятая, волосы растрепанные и торчащие, взгляд бешеный, лицо бледное, осунувшееся и метла, так гармонично завершающая мой образ. Но он узнал меня секундой позже, я поняла это потому, как он сразу нахмурился, я помнила этот взгляд, надменно-оценивающий.

— Ты!? — спросил он и снова повторил. — Ты? Я не верю своим глазам! Как ты вообще здесь оказалась, в этом месте?!

Я ничего не могла сказать ему в ответ, меня тут же сковал до боли знакомый парализующий страх, уже как рефлекс на появление Нестера. Ну почему с ним я была другой, сама не своя? Какой-то слабой, неуверенной, уязвимой. Из-за этого я его тихо ненавидела. Но я должна была что-то ответить. Здесь совсем другой мир и он не собирался меня экзаменовать. К тому же он сам на себя не был похож, в серых портах и рубахе, подвязанной поясом и старинных кожаных сапогах. Спустя несколько секунд, как только я осознала этот факт, я вышла из оцепенения.

— Я вообще-то тоже крайне удивлена, — я пыталась отвечать бойко и почти не дрожать.

Но он меня, конечно же, не слушал вовсе, он стал маршировать взад-вперед, схватившись за голову, и продолжал, как будто сам с собой разговаривать:

— Как же так могло получиться? Это какая-то ошибка. Нет уж, этого мне еще не хватало для полного счастья. Что же делать… Нет, это уже слишком.

И потом он просто, не глядя на меня, вышел из избы, хлопнув дверью.

Да уж, я тоже была не слишком рада этой встрече. И теперь я пребывала еще в большей неясности и расстройстве. Я присела на край лавки за шторкой и горевала о том, что случилось самое страшное для меня. Я задавалась множеством вопросов, главный из которых, где я, зачем я здесь и что со мной будет? Потом я думала о тебе, что ты, должно быть, очень переживаешь за меня. Как же мы теперь увидимся? Может быть, мы находимся недалеко друг от друга, но я ведь совсем ничего не знаю о местности, о том, в какую сторону идти, а если я заблужусь, то кто меня найдет тогда? Мои раздумья прервал звук открывающихся дверей, я подскочила, неужели опять он пришел? Но кто-то зашел в избу едва слышно, слегка шаркая, неспешно. Через секунду я встретилась взглядом с милой пожилой женщиной лет семидесяти, на голове у неё был платок, обвязанный ажурной лентой, а темно-серая рубаха доставала почти до пят. Она была слегка полновата, низкого роста и приятной внешности за счет добродушного выражения лица.

— Ох, прошу, не бойся, деточка, — ласково сказала она мне, увидев мое настороженное лицо. — Он пришел и напугал тебя? Наверное, разбудил тебя своим приходом? Я не успела его опередить, так бы не позволила ему тут хозяйничать.

Я же стояла как вкопанная и не могла ни слова проронить. Уж не ожидала я встретить тут радушия. Но тут вспомнила свой главный вопрос.

— Где я?

— Ты в племени Древлян.

— Почему я здесь? Моё племя решило от меня избавиться?

Старушка улыбнулась и спросила:

— А разве для этого были причины?

Я серьезно призадумалась и чуть погодя ответила:

— Родители вполне были бы не прочь.

— Тогда, полагаю, ты не слишком будешь по ним горевать?

— По ним? Нет, но там осталась моя подру… вернее сестра. Мы очень близки и не можем быть друг без друга, совсем никак нам нельзя быть врозь, — грустно сказала я.

— Мне очень жаль, что так вышло, — проявила сочувствие старушка.

— Ну а зачем же тогда я здесь? — вернулась к разговору я.

— Давай-ка сядь на лавку, я твои волосы в порядок приведу, да косу заплету, венец из бересты повяжу, а то ты совсем растрепанная, — ласково предложила она и достала с полки гребешок.

Я недоверчиво повиновалась и ждала ответа на свой вопрос.

— Тебя похитил человек, который станет тебе женихом, а ты теперь его невеста.

— Им своих невест не хватает что ли? — обиженно возмутилась я, сложив руки на груди.

Старушка засмеялась.

— Это традиция такая, смешивать кровь с разных племен.

— И кто же мой жених, страшно спросить. Или я впервые его увижу на свадьбе? — пробубнила я.

— Ну почему же, ты только что видалась со своим суженным.

Я подскочила с лавки, словно на меня вылили ушат ледяной воды и, повернувшись к женщине, излучая весь ужас во взгляде, прокричала:

— Нет! Это невозможно, вы ошибаетесь!

Старушка, не ожидая от меня такой реакции, даже выронила гребешок из рук и, вытаращив глаза, смотрела на меня, но потом спокойно сказала:

— Я не ошибаюсь, дитя моё. Чем же он тебя так напугал, что в глазах твоих такой страх?

Меня подкупила её наблюдательность и доброта, и я, вздохнув, решила кое-чем поделиться, немного приврав.

— Да не страх… просто он выразил своё разочарование по поводу своего выбора, — печально вздохнула я, усаживаясь на лавку вновь. — Видимо, он не знал, кого крал или перепутал меня с кем-то.

— Но ведь ты далеко не дурна собой, с чего бы это ему расстраиваться, — недоумевала старушка.

— Наверное, я не в его вкусе, — соврала я.

Мне было очень тяжело играть роль перед этой милой женщиной, которая ничего не знала обо мне с Тимуром, а нарастающее отчаяние от происходящего переполняло меня через край, и как бы я не старалась сдерживать свои эмоции, я вдруг закрыла ладонями лицо и разрыдалась.

— Ну что ты, что ты, не плачь так горько, ну-ну, тише-тише. Он еще поменяет своё мнение, вот увидишь, сейчас мы приведем тебя в порядок, — успокаивала меня старушка, поглаживая по волосам. — Умоем, приоденем и любо дорого поглядеть.

— Это не поможет, я уверяю, — безнадежно проговорила я, всхлипывая.

— Поверь мне, я его достаточно знаю, чтобы говорить такое.

«Да, я тоже » — хотелось сказать мне.

— Он-то хоть тебе понравился? Такой статный хлопец, крепкий, бравый да и на лицо красив.

— Я, если честно, боюсь его очень. Страшно боюсь, и…и… ненавижу за то, что он украл меня! Он все испортил! — в сердцах выкрикнула я.

— Ничего, ты его еще полюбишь. Сердце у него доброе, это он только с виду такой свирепый.

Я внутренне усмехнулась, но промолчала, вытирая слезы с лица.

— Мне кажется, вы даже чем-то похожи, оба такие прыткие, своенравные.

— Не уверенна, что у нас есть что-то общее, — сопротивлялась я.

Но старушка была мудрее меня и не стала со мной спорить.

— Послушай, — сменила она тему — тебе пока не велено выходить на улицу до свадьбы. Когда она будет, это ещё будет решаться. Поэтому тебе придется помыться здесь в кадке с водой за шторкой, а я постерегу тебя.

— Вообще-то мне очень надо в туалет, — напряглась я.

— В туалет я проведу, не переживай, но одна не ходи.

Туалет оказался совсем не далеко, надо было только завернуть за нашу избу и чуть по диагонали пройти к окраине, возле ограды стоял туалет. Пока я ходила туда и обратно в сопровождении старушки, ко мне было приковано подозрительно много взглядов, в основном мужских, каких-то заигрывающих, оценивающих, вожделенных, будто им своих девок на выданье не хватало.

Дома я помылась, переоделась в чистую рубаху, чуть великоватую для меня и старушка меня накормила своей похлебкой. Потом я помогла ей по хозяйству, мы говорили мало и тему замужества не поднимали, мне только было интересно, что меня ждало завтра. Я грустила о тебе и вообще просто грустила о том, что вляпалась в такую ситуацию. Не пойди я тогда к этому ключу или не задержись я около него так долго, не случилось бы всего этого кошмара.

— Давайте, я попряду что ли, — предложила я после того, как по дому всё было сделано.

— Тебе бы надо себе рубаху пошить понаряднее. Я тебя научу. А эта тебе не по размеру.

— Спасибо вам, я бы хотела пошить себе рубаху, даже красивее, что была у меня.

Моё настроение немного улучшилось, я обрадовалась, что теперь мне будет, чем себя занять и старушка мне очень импонировала во всем.

— Скажите, а как я могу к вам обращаться? — спросила я, вдруг поняв, что мы так и не познакомились.

— Софья Ярославна я, голубушка. А тебя как величать?

— Ольгой.

— Красивое имя, оно тебе подходит, — дружелюбно сказала старушка и улыбнулась.

Я улыбнулась ей в ответ. До вечера мы пряли и болтали о том, о сём, всякие разные предания мне рассказывала Софья Ярославна, мне было так легко с ней, словно я её давно знала и с радостью так и жила бы с ней до конца эти 11 дней, если не придется вернуться. Время близилось к ужину. Мы поели в тишине.

— Вы живете здесь одна? — спросила я, когда уже надоело молчать.

— Пока что да, но до этого жила с дочерьми, пока замуж не повыходили, и не покинули отчий дом. Теперь я здесь всё чаще с новенькими живу, знакомлю их со здешними порядками. Вывожу в жизнь, иногда внуки ко мне приходят и живут у меня. Как только людей прибавиться у нас, станет мне не до скуки, — охотно поделилась она со мной.

Уже вечерело, и больше к нам так никто и не зашёл. Я этому только рада была, вот бы меня никто не трогал. А старушка напротив — переживала по этому поводу, что новостей никаких и распоряжений на мой счет не поступает, уж не к добру это ей показалось.

— Я ж говорю, он передумал, Софья Ярославна, — уверяла я её, снова взявшись за пряжу.

— Нет, настоящий мужчина так не поступит, ведь тогда он запятнает твою честь, унизит достоинство, а Тамерлан не такой, — возразила мне старушка.

— Тамерлан, — повторила я себе поднос и усмехнулась. — Тамерлан Алексеевич.

— Ну, ничего, утро вечера мудренее, завтра всё прояснится, — завершила эту тему Софья Ярославна.

— Да уж, — зевнула я, и обрадовалась мысли, что можно лечь спать уже так скоро и жестокая матушка теперь не будет меня тыкать в бок в пять утра. А потом подумала о тебе, как же должно быть не просто тебе будет там одной справляться по хозяйству. Спала эту ночь я как младенец, крепко и сладко и пробуждение моё было не менее приятным, чем сам сон.

У тебя же третий день был полной противоположностью моего. Матушка свалила на тебя почти всё хозяйство, так что и продуху лишнего не было. Опять ранний подъем, хождение за водой, приготовление еды, присмотр за детьми. В этот раз отец ушел на рыбалку на рассвете и обещал вернуться к обеду. Ну а мать доделывала вышивку на рубахе, чтобы отправиться с ней на ярмарку. Ты была не в духе с самого утра, ни с кем не разговаривала, просто делала свою работу и вынашивала в голове план по изволению меня с другого племени. Тебе надо было узнать дорогу. Наверняка тут знал её каждый, кто давно жил здесь, но тебе ведь нужны были подробности и главное, чтобы никто ничего не заподозрил. Ты могла обратиться только к знающему человеку и, который не предаст. Ты знала только одного. Теперь тебе надо было выловить его и незаметно для посторонних глаз поговорить. Но, как и когда, это тоже была проблема найти подходящий момент. Тем не менее, вечером ты планировала вылазку из дома. В восьмом часу вечера, под предлогом немного подышать свежим воздухом, ты отлучилась из дома, и направилась к ярмарочной площади, где чаще всего бывал Даниил. Он как раз разговаривал с местным, и тебе пришлось подождать, пока они закончат, прежде чем выйти из-за угла дома. Ты взволнованно пошла к нему быстрым шагом и, завидев тебя, он направился к тебе навстречу, ведя коня за упряжку. Тень тревоги появилась на его лице, как только он увидел, что ты неподдельно обеспокоена.

— Здравствуй, Настя, что-то случилось? — участливо спросил он.

Ты с надеждой глянула на него, что он согласится помочь.

— Мне очень нужна твоя помощь, — начала ты.

— Что, говори? — уставился он на тебя внимательно, так что тебе стало неловко.

— Ты только скажи мне, где находится другое племя? Очень далеко ли? В какой стороне? — залепетала ты полушепотом с дрожью в голосе, пряча глаза за ресницами, устремив свой взор куда-то вперед.

— Что? Зачем это тебе? — резко оборвал твою речь Даниил. — Что ты надумала?

Он обернулся посмотреть, никого ли нет рядом и крепко, но бережно взяв тебя за руку чуть выше локтя, отвел за чужой дом, со стороны, где не было окон. Развернув тебя к себе лицом, он заслонил тебя всем своим телом, проникновенно глядя на тебя сверху вниз и так четко, разделяя слова, полушепотом сказал:

— Никакого тебе другого племени. Забудь.

— Я всё равно узнаю, ни от тебя так от кого-нибудь другого, — отчаянно ответила ты. — Я не оставлю это так.

— Глупенькая, не лезь не в своё дело. Тебе же дороже выйдет. Только беду накликаешь. Куда ты пойдешь? Одна? Не зная дороги?

— Ты проведешь меня, — как можно увереннее сказала ты.

— Нет, не проведу, я сам себе не враг.

— Пожалуйста, — умоляюще протянула ты тоненьким голоском, заглядывая в его нахмуренное лицо.

— Нет. Не проси. Я тебя предупредил.

— Я так и думала, — надулась ты и, сбросив его руку со своего предплечья, отвернулась к нему спиной. — Зря я пришла к тебе.

— Настя, я тебе плохого не посоветую, — уже мягче сказал Даниил, — пообещай мне не лезть, куда тебе не велено.

Ты молчала. Он стоял сзади и излучал магнетизм, так захотелось тебе снова почувствовать его рядом, как тогда на коне.

Ты не ответила ему, а ему пришлось уйти, потому что кто-то позвал его. Но ты не отказалась от своей задумки, ты знала, чем раньше ты вызволишь меня, тем легче это будет сделать, пока еще чего-нибудь не случилось. Надо было добыть карту этой местности. Наверняка, на карте помечено другое племя. Только где ее достать? Ну конечно, кто её не знает лучше, чем дружинники? Теперь надо ее как-то выудить у них.

До глубокой ночи, лежа на настиле, ты ворочалась и думала, как это сделать.

День четвертый.

Утром следующего дня, Софья Ярославна, после завтрака, оставила меня ненадолго, и через четверть часа вернулась с лукошком яиц.

— Ой, это откуда? — спросила я.

— А это у меня курочки есть, вот три десятка на ярмарку отнесу, продам и нам куплю молока, тогда и пирогов напечем, авось жених придет, а нам его и потчевать нечем.

Меня даже передернуло при упоминании жениха, и с какой стати я должна тут его еще потчевать? Я попыталась представить, как он ест пирог за столом с его вечно нахмуренным недовольным лицом и фыркнула себе под нос. Но, тем не менее, опару поставить пришлось. Пока Софья Ярославна была на рынке, она наказала мне не выходить без надобности, если только по нужде, а мне и самой особо не хотелось высовываться. Так что я принялась ткать ткань для рубахи, пока была одна. К счастью, старушка вернулась к обеду с кувшином молока и ещё с мешочками круп и овощей. И я с ней вместе хозяйничала на кухне. Она была чем-то обеспокоена и безуспешно скрывала это, но я заметила, как изменилось её настроение.

— Что-то случилось? — осторожно спросила я.

— Ох, нет-нет, — как-то не уверенно ответила она, пряча глаза, — так слухи нелепые распускают.

Я почувствовала, что это касается меня, но не стала её расспрашивать, в чем дело, я знала, что он найдет любой способ, чтобы не жениться на мне. Хоть меня это и не огорчало, но всё же задевало моё самолюбие в том, что меня отвергли на глазах у всех.

К вечеру пироги наши были готовы, ароматные, румяные, прямо из печи. И, правда, сразу, как по заказу, к столу пожаловал гость. В дверь так громко постучали, что у меня внутри все сжалось от неожиданности. Это был Тимур. Он вошел в избу уверенно и равнодушно, окинув меня надменным скользящим взглядом.

— Тамерлан, здравствуй! Проходи, у нас как раз пироги на столе. Невеста так старалась, пироги-то вышли, как в сказке, — раскланивалась перед ним Софья Ярославна.

Я залилась краской по уши от неловкости и злости от того, что Софья Ярославна назвала меня невестой и расхваливала меня перед ним. На самом деле это была не совсем правда, пекла то по большей части она. Я мельком поглядывала на него, желая провалиться сквозь землю.

— Добрый вечер, хозяйка, спасибо, я только со стола, не голоден. Пироги отведаю ваши в следующий раз, а пока мне надо поговорить с ней, — в третьем лице обо мне произнес он низким монотонным голосом, лишенным всякой эмоциональности, — оставьте нас на пару минут.

Софья Ярославна взглянула на меня обеспокоенно, но всё же неохотно повиновалась и медлительно направилась к выходу, ответив:

— Но только на пару минут.

Когда она вышла, я собралась с духом и подняла на него глаза, ожидая его речи. Он как стоял у входа, так и не приблизился ко мне ни на шаг. Я подумала тогда, как должно быть я ему неприятна, что он даже не может находиться со мной в одном помещении.

— Я не могу на тебе жениться, — сразу сказал он как-то сухо и равнодушно, — наверное, я должен извиниться, что поставил тебя в такое неловкое положение. Но так вышло.

— Что ж, я тоже не могу выйти за тебя замуж, — как-то слишком эмоционально ответила я, почувствовав себя задетой.

Он даже не изменился в лице, только скулы его стали напряженнее, словно он сдерживал себя. Я чувствовала, что за всей этой его внешней сдержанностью скрывалось нечто страшное.

— Завтра мы решим, что с тобой сделать, вернее всего сосватать кому-то, кто согласен будет взять тебя в жены, — продолжил он говорить стальным голосом. — Желающие есть, об этом не беспокойся.

— Нет, не надо меня сватать! — выкрикнула я в сердцах и, поборов своё упрямство и страх перед ним, подскочила к нему так резко, что он сделал шаг назад от меня, и к его суровому взгляду добавилась легкая растерянность. — Верни меня обратно, прошу!

— Нет, обратного пути нет, — резко ответил он в небольшом замешательстве и развернулся к выходу.

— Ну и не надо, я и сама уйду! — в гневе выкрикнула я ему в спину.

— Не посмеешь, — так же ровно ответил он, взявшись за ручку двери.

— Тогда я объявляю голодовку, лучше я умру, чем здесь замуж выйду! — еще больше разозлившись его бесчувственности, крикнула я.

Тогда он не спеша повернулся ко мне, и впервые так пронзительно глянул мне в глаза своими серо-голубыми холодными глазами, что я даже отошла от него на несколько шагов к столу.

— Дура, — тихим низким голосом произнес он.

Я, никак не ожидая от него такого обращения, открыла рот от возмущения и первое, что пришло мне в голову, бросить в него что-нибудь. Тут мне попался под руку скрученный клубок из ниток, что я спряла, он лежал прямо на столе подле меня, и я кинула его в него, да так метко и сильно, что он стремительно прилетел в его лоб и отскочил на три метра к стене. И тут мне сначала стало смешно, потому что у него было такое недоуменное выражение лица, словно его контузило, а когда он весь побагровел от злости и глаза его налились кровью, тогда моя улыбочка сползла с лица и я подумала, что мне пора бежать. Я, не сводя взгляда с его лица, медленно отошла назад и думала, куда мне метнуться. Я готова была поклясться, что он вот-вот бросится на меня, но в последнюю секунду в избу зашла старушка.

— Поговорили, голубки?

— Поговорили, — отрезал Тамерлан, бросив на меня презрительный взгляд, и ушёл, хлопнув дверью.

— Что-то случилось? — аккуратно спросила старушка.

— О, нет, ничего особенного, кроме того, что он сказал, что не будет на мне жениться, и судьба моя под вопросом, — с сарказмом произнесла я, всё еще не придя в себя после случившегося.

— Не может быть! Это противоречит нашим традициям. С его стороны это очень подлый поступок, ведь он опорочивает твою честь, — с досадой произнесла старушка и села на лавку в негодовании. — Так что же ему не по нраву?

— Характер у меня скверный, — с иронией произнесла я. — Не каждый выдержит.

— Ох, у него можно подумать подарок, — негодовала она, — каков сам, такую и нашел, не зря судьбой всё предрешилось.

— Тем не менее, свадьбы не будет, к счастью для нас обоих. Но и ни за кого другого, я не собираюсь здесь замуж выходить, я домой хочу, к Насте, — как обиженный ребенок, пробурчала я.

— Да кто ж тебе решать даст? — покачала головой старушка. — Тебя за нарушение правил могут и наказать. Себе же только хуже сделаешь!

— Я убегу, — решительно сказала я.

— Да ты ж не знаешь куда! Заплутаешь! А тут места дикие и зверь всякий водится! Не вздумай, дурёха! Ты молодая совсем, опасности не понимаешь и не знаешь.

— Тогда я объявляю голодовку! — не унималась я.

— Ох, Оля, совсем ты ребёнок ещё, не наделай глупостей.

— Не ребенок я! — разозлилась я. — Я сама в праве за себя решать. И я решаю уйти.

— Куда ты! Нельзя теперь тебе из дому без меня. Если он отказался от тебя, то теперь у тебя нет защиты иной, пока другой жених не нашёлся, кому ты передана, ты ничья и родителей нет у тебя здесь, чтобы уберечь от посягательств. Подловят тебя за домом и честь погубят.

— О, господи, что за чушь? Это всего лишь ваша бестолковая выдуманная игра. Не надо меня страшилками пугать! Я что, вещь что ли, чтобы от меня отказываться или передавать кому-то? — разъярилась я от таких слов. — Я могу за себя постоять! И сидеть здесь взаперти, терпеть унижения, ждать, что на мне кто-нибудь изволит жениться, не намерена! Очень надо!

Вся полыхая от ярости, я направилась к двери, тогда старушка подскочила и кинулась под дверь, не давая мне пройти.

— Не пущу, — строго крикнула она мне. — Хоть убей! Пока я здесь, ты не уйдешь.

Я глубоко дышала, сердце бешено стучало, гнев и обида переполняли меня, почему я должна слушаться всех и каждого? Мне нужно было вырваться отсюда сию же минуту. Эти четыре стены сдавили меня, я больше не могла находиться здесь.

— Хорошо, — протянула я как можно смиреннее, чтобы она ушла от дверей, — я не уйду.

Я сделала несколько глубоких вдоха и пошла за печь, чтобы прясть.

— Вот и хорошо, ты главное успокойся, — отошла осторожно она от двери.

Я думала, как избавиться от неё непременно сейчас, потому что я готова была бежать, я была настроена твердо именно в этот момент. Пришлось снова включить актерскую игру, и через некоторое время я со стоном прилегла на постель.

— У меня жутко болит голова, есть что-нибудь от головной боли? — спросила я спокойно спустя некоторое время, когда всё, казалось бы, утихомирилось.

— Надо идти к нашему лекарю, он даст лекарство. Пойдем вместе?

— Нет, я не пойду, я лучше полежу, очень сильная мигрень.

— Хорошо, я схожу. Только не вздумай убегать.

— Куда мне с такой головной болью, даже сидеть невозможно, не то, что бежать, — уверяла её я.

— Ну ладно, я постараюсь побыстрее, — недоверчиво сказала она и пошла из избы.

Как только дверь закрылась, я вскочила с лавки и, подбежав к ней, приоткрыла, удостоверилась, что старушка скрылась за другой избой, потихоньку вышла и направилась за избу.

— Черта с два я вам тут останусь, — проворчала я себе под нос.

По окраине незнакомого поселения я намеревалась выйти хоть куда-то в поле и вдоль реки покинуть это место. Я не знала куда идти и это меня пугало, но я знала, что недолго буду незамеченной, что меня бросятся искать и найдут, но зато я могла доказать им, что не им тут одним решать мою судьбу, что у меня тоже есть своё слово. Но маленькая надежда остаться незамеченной и найти дорогу обратно все же оставалась.

Миновав несколько домов, я увидела вдали лес, и небольшой луг перед ним, туда я и целилась. Только я обрадовалась, как ловко я смогла незаметно пройти до края поселения, как я вдруг набрела к ключу, куда пришли напиться воды молодые хлопцы. Они не сразу поняли, кто я и поначалу лишь заинтересованно пялились на меня, посвистывая мне и предлагая воды. Но я уклончиво и подозрительно шла дальше, пряча от них ошалевший взгляд.

— Погоди! — вдруг позвал меня один из хлопцев. — А не ты ли невеста Тамерлана?

Все сразу как по сигналу подскочили и обступили меня. Их было трое. Мне показалось, что я реально попала в беду и тут совсем не игра назревает. Я с недоверием и презрением смотрела на каждого из них и молчала.

— Тамерлана ли? — спросил второй ехидно.

— А кого же? — с непониманием спросил первый.

— Тамерлан же отказался от неё, говорит не благочестивая она, испорченная.

Мои щеки раскраснелись от злости и ненависти к ним и к Тамерлану.

— Хм, а по мне так не дурна собой, — сказал третий. — Может, моей невестой станешь? — приставал он.

— Разве что на раз сойдет, — сказал первый.

И они стали обступать меня плотнее, друг за другом говоря какие-нибудь непристойности, а потом то один, то другой норовил прикоснуться ко мне и ущипнуть. И когда один из них неожиданно схватил меня за рукав, обнажив моё плечо, я поняла, что игра перешла все границы и мне надо скорее бежать. Я рванула с места, но естественно, не успев сделать и пару шагов, меня кто-то поймал за талию и, приподняв над землей, крепко прижал к себе и тогда я начала отчаянно кричать, и сопротивляться, пинаться и царапаться. Двое даже отступили немного, но потом решили меня куда-то поволочь. Я успела еще раз завизжать, прежде чем мне зажали рот. Я уже подумала, что это конец, как где-то рядом раздался стрекот копыт и воздух пронзил резкий приказной голос:

— Быстро отпустили её! Это нарушение!

Перед нами на коне предстал Тамерлан, меня тут же выпустили из рук, и я упала на землю. Эти трое скрылись и я, подскочив, побежала дальше от этого места.

— Стой! Нельзя туда! — кричал мне вслед Тамерлан, но я уже побежала через низину к лесу.

— Быстро трубите в горн! Прекратите охоту немедленно, она бежит в лес! Я за ней! — приказал Тамерлан и, соскочив с лошади, побежал за мной.

Когда я сбежала со склона поля прямо в лес, я не ожидала, что и там будет резкий спуск вниз. Сбавлять скорость я не собиралась, так как услышала, что сзади меня догоняют. А вдруг это снова они!? У меня была паника и отчаяние. Разогнавшись на спуске, мне было тяжело тормозить, и я хваталась за каждое деревце, растущее на склоне. Стремительно перескакивая через торчащие корни на земле, и поваленные деревья, я цеплялась за острые ветки, которые безжалостно рвали рубаху на клочья и царапали кожу. Я бежала напрямик, не разбирая дороги, рискуя переломать себе ноги и изрезать в кровь руки и ноги об острые сучки, но я ничего не чувствовала, пока не попала на острие стрелы, торчащей в стволе молодого деревца. Я почувствовала, как что-то ощутимо полоснуло меня по боковой поверхности бедра и, мельком взглянув вниз, я заметила, как тонкий ручеек крови стремительно ползет по моей щиколотке вниз. Я испугалась вида крови и, потеряв равновесие, обо что-то споткнулась и упала. Я лежала неподвижно, устремив взгляд в небо сквозь кроны сосен, переводя сбившиеся дыхание, не имея сил встать, оставалось только слушать, как рвется из груди сердце и как кто-то надвигается на меня сверху. Я боялась поглядеть на рану и чувствовала, как теплая струйка крови стекает по ноге. С трудом я приподнялась, и в этот же момент прямо передо мной появился запыхавшийся Тамерлан, он ни слова мне не сказал, но выглядел серьезно и озабочено. Он сразу стал задирать мне подол рубахи, как только увидел кровь на ней, а я стала убирать его руки и кричать.

— Убери от меня руки, не трогай меня!

— Заткнись! — крикнул он мне строго и в тоже время встревожено, не обращая внимания на мои препирательства.

Не имея сил больше сдерживать пестрящий шквал эмоций, я заплакала. Заплакала в истерике, как маленькая девочка, которой очень страшно. Так, что он оторопел и убрал от меня руки. Я плакала от страха и от боли, от унижения, и от его грубости, я кричала сквозь слезы обо всей своей обиде, что наполняла меня:

— Уйди! Не помогай мне! Ты отказался от меня! Не трогай меня! Ты предал меня! Это всё из-за тебя! Ты во всем виноват!

Черты его лица вдруг смягчились, он посмотрел на меня ошарашено и виновато, суровость в его взгляде сменилась сочувствием. Но я не видела этой перемены, потому что слезы застилали мне глаза, и я не поднимала на него глаз, а только всхлипывала, скрючившись, закрывшись от него так, словно он лесной хищник, который вот-вот набросится на меня. Он еще с несколько секунд смотрел на меня, дав мне время высказаться и немного успокоиться, а сам начинал беспокоиться, наблюдая, как медленно наполняется лужица крови возле меня. И в этот момент он сам не понял, как я сумела, растрепанная в рваной грязной рубахе в слезах со шмыгающим носом, сломать все барьеры, которые он тщательно устанавливал, защищаясь от меня. Он смотрел на меня так, будто перед ним был другой человек, которого он доселе не знал. Он терпеливо слушал мои причитания, давая мне высказаться, о том, как я его ненавижу, что он предатель и бесчувственный человек. Когда он успел таким стать и почему? Когда он в очередной раз хотел проверить мою рану, я снова проявила протест.

— Не надо помогать мне! Я ведь тебе не нужна! Оставь меня!

Я ожидала услышать от него любые грубости, но он сдержанно сказал:

— Успокойся и позволь мне помочь тебе, ты истекаешь кровью, мне надо срочно перевязать рану. Пожалуйста, не перечь мне хотя бы сейчас, хорошо?

Я, не поднимая на него глаз, кивнула в знак согласия, и после этого он оторвал несколько клочков ткани от моей рубахи и быстро начал останавливать кровотечение. К тому времени я уже успокоилась, но невероятная слабость стала наполнять тело, я ощущала боль по всему телу и нарастающий холодный жар.

— Верни меня домой… — успела я прошептать, перед тем, как у меня потемнело в глазах.

Я открыла глаза и по капельнице, стоящей рядом со мной поняла, что я в доме лекаря. Всё тело ныло, и было тяжело пошевелиться, очень хотелось повернуться на бок, но на деревянном настиле это не так просто, даже с тонкими соломенными матрасами, как полагается у них. Но стоило попробовать, и я поняла, что я лежу на вполне себе мягкой кушетке. С трудом я немного сменила положение тела и прислушалась к шорохам. По шелесту страниц, я поняла, что лекарь был в кабинете и, похоже, вел какие-то записи, сидя за столом за шторкой разделяющей нас.

Немного погодя в дверь тихонько постучали, и кто-то почти беззвучно вошёл, так, что я не могла понять по шагам, кто это может быть. Я навострила уши.

— Она еще слаба, спит, приходи уже завтра, — ответил шепотом доктор кому-то безмолвному, и этот кто-то также неслышно ушёл.

И я почему-то очень хотела надеяться, что это он. Не знаю почему, но мне хотелось верить, что у него все-таки доброе сердце, откуда тогда это известно старушке? Что-то странное творилось в моей душе, я и ненавидела его, и не ненавидела. Я закрыла глаза и снова заснула.

Твой день начался как обычно, ты уже начала привыкать к распорядку дня и ловчее выполняла поручения. С утра ты предложила матери сходить на ярмарку вместо нее, но она отказала в помощи, незамужних девиц здесь держали при доме. Отец присоединился к ярмарке после обеда, и с девяти утра до шести вечера ты была одна с детьми и хозяйством, теперь и козы тоже легли на твои плечи. Матушка, как правило, уходила на ярмарку не раньше девяти, с утра она всегда помогала тебе с завтраком и после него уже покидала вас, приходила потом только на обед. Отец же с пяти утра уходил на рыбалку и приходил к обеду, отдыхал, обедал и шёл с матушкой опять на ярмарку. В шесть часов был ужин, в восемь вы уже шли в баню и в девять укладывались спать. Матушка с вечера готовила отцу узелок на утро, чтобы спозаранку он уходил на рыбалку без лишних хлопот. В шестом часу она поднимала тебя, дети же спали до семи часов, до этого как раз успевали прогореть дрова в печи и разогреться вода для умывания детям. Потом сразу же ставили томиться кашу на минут сорок — пятьдесят, и пока она подходила, вы пили чай с чабрецом и медом. Как матушка уходила, ты справлялась с посудой, выводила пастись коз и занималась с детьми, читала им, придумывала игры, выводила гулять. Больше всего хлопот было с двухлетним Глебом, потому что это был неуемный мальчик, который бегал быстро и в непредсказуемом направлении. В обед приходилось его укладывать спасть вместе с Ярославой. Святослав же помогал тебе развлекать младших, приглядывал за ними, когда тебе надо было отлучиться куда-нибудь на десять-пятнадцать минут, а также выполнял всякие мелкие поручения. В целом, его помощь было сложно недооценить. В обед, сразу после полудня, похлёбка должна была уже стоять на столе с приборами, чтобы, когда приходили родители на обед, им не приходилось тратить время на ожидание. Это было строгое правило. Ни позже, ни раньше, иначе отец мог разгневаться, и тогда влетало всем под горячую руку. Так что отдыхать было некогда, никакой мелочи нельзя было пропустить, особенно, что касается присмотра за детьми и приготовления еды. После обеда, только управившись с посудой и уложив детей спать, тебе надо было уже подумать об ужине, потому что в четыре часа котелок уже должен быть наполнен содержимым для томления. Зазеваться никак нельзя было. Ко всему прочему тебе было необходимо собрать высохшее белье, которое обычно матушка замачивала на ночь в кадке после посещения бани, а утром после завтрака её стирала, полоскала в речке и развешивала сама или поручала это тебе. Единственный свободный час, когда у тебя не было дел, это промежуток времени между завершением ужина и началом сборов в баню, ориентировочно с семи до восьми часов вечера. Но это не значило, что ты могла кинуться восвояси из избы на всё это время, гулять тебя отпускали ненадолго, обычно ты гуляла всегда с детьми. Вечером матушка, как правило, мыла посуду, а ты пряла, если не было других дел.

В этот вечер ты собиралась сходить на разведку и изучить обстановку, как там и что происходит возле княжеских хором, может быть даже пробраться туда. Как обычно, ты вышла в районе семи часов, пообещав вернуться минут через двадцать, и направилась к площади. Даниила там не было, был другой, его напарник, он стоял со своим конем и обозревал окрестности скучающим взглядом. Ты думала, как же выведать информацию и рискнула на то, что совершенно точно не сделала бы в обычной жизни. Ты робко подошла к нему, изобразив такое наивное беспечное выражение лица, чтобы невозможно было даже подумать, что ты что-то замышляешь.

— Что-то как-то тихо, народ весь разбрелся, — пролепетала ты, как бы, между прочим.

Ты пыталась завязать разговор. Это был не твой конек, в обольщении больше успехов было у меня. Ты вообще не любила всё это, но ты обязана была побороть свою неловкость и обаять парня.

Он не сразу тебя заметил и вообще не ожидал, что с ним кто-то заговорит, поэтому он сначала так недоуменно поглядел на тебя, что ты подумала — всё пропало, но его взгляд тут же изменился, как только он осознал, какое прелестное молодое создание стоит перед ним.

— Так отдыхают все после рабочего дня, — ответил он тебе, с интересом разглядывая тебя.

— А ты почему же не отдыхаешь? — играла наивную девчушку ты, хлопая ресницами.

— Я только заступил, — ответил он и улыбнулся.

— Понятно… Раз ты в княжеской дружине, полагаю, ты очень… отважный и ловкий, — сказала ты первое, что пришло на ум, пытаясь отыскать к нему подход.

Хлопец засиял от комплимента и даже слегка залился краской, гордо поправил на себе кольчугу и меч на поясе, а потом ответил:

— Ну, без этого никак в бою.

Ты поняла, что выбрала верную стратегию и продолжила:

— И с тобой никуда не страшно пойти, не то, что с этими гончарами, да плотниками.

Он посмеялся довольно и ответил:

— А куда же ты собралась идти? Тут и пойти-то некуда.

— Ну… почему же? — наигранно изумилась ты и печально добавила. — Я вот грибов да ягод собрать хочу… хочу в лес пойти, да вот местности не знаю. Да и нет отважного друга, кто подстерег бы меня.

— Одной в лес идти, конечно, не гоже, такой девице — могут и украсть, — предостерег он.

— А что, очень рядом тут другое племя находится? Я просто новенькая, ничего не знаю даже, — так, между прочим, спросила ты, зацепившись за ниточку.

— Так за лесом этим.

— А он большой?

— Не боись, они достаточно далеко, и наведываются очень редко.

— Ох, ну что же мне тогда делать, как же мне быть… А ты со мной сходил бы в лес? — неловко улыбаясь, спросила ты, не спуская с него глаз, а потом добавила для надежности: — За поцелуй.

Он даже приоткрыл рот от такого неожиданного предложения. Он посмотрел на тебя с удивлением и подозрением — не разыгрываешь ли ты его, а ты игриво наматывала прядь волос, выбившихся из косы, на пальчик и строила ему глазки.

— Я… ээээ… — растерялся он, не зная, что ответить, потом оглянулся настороженно и ответил, — когда надо?

— Как только начнут рассеиваться утренние сумерки.

Ты хотела уйти незаметно с самого утра, чтобы тебя не скоро хватились.

— Хм, не рановато ли для ягод? — с прищуром спросил он.

— Так светает нынче быстро, пока придем, пока я пойму куда идти… — занервничала ты.

Он потоптался на месте в нерешительности, потом еще раз взглянул на тебя и, не справившись с соблазном поцелуя, промолвил:

— Хорошо. Только завтра я не могу. Я на посту до 8 утра должен быть.

— А когда сможешь? — с надеждой спросила ты.

— Ну, послезавтра же костер будет, там тоже никак, так что не раньше, чем через два дня, мне тогда надо будет с восьми на пост выходить, могу до этого с тобой сходить.

Ты немного расстроилась, что так долго надо будет ждать, но это лучше, чем ничего.

— Вот и отлично, — заулыбалась ты. — Только вот мне бы карту леса…

— Зачем тебе? — усмехнулся он, видимо посчитав, что ты не можешь там хоть что-то понять.

Ты и сама не знала, зачем и стала придумывать какую-то околесицу, надеясь, что он в этом ни капли не разбирается. Ты состроила слегка обиженный взгляд, и затараторила:

— Ты что, это ведь очень важно! Разве ты не знаешь, что подосиновики растут только в северной части леса? А лисички в южной, а подберезовики в юго-западной, а белый, так вообще, намного восточнее от лисичек. А что уж говорить о ягодах! Это еще большая наука!

Он ошалел от потока информации, обрушившейся на него, и тут же остановил тебя:

— Всё-всё, я понял-понял, будет тебе карта.

Ты облегчённо вздохнула и улыбнулась ему.

— Когда?

— Что когда? — не понимал он.

— Ну, когда ты её принесешь мне? — надавила ты на него.

— Вот когда соберемся идти — тогда и принесу, — произнес он с хитринкой.

— Хорошо, договорились, — натянуто улыбнулась ты ему снова, — только о нашем разговоре никому ни слова.

— Ясен пень, — усмехнулся парень и подмигнул тебе.

И ты, довольная собой, побежала домой, где тебя уже ждала очередная работа. В душе ты надеялась о нашей скорой встрече.

День пятый.

Я проснулась от боли, когда переворачивалась на другой бок, надавив случайно на рану на ноге. Я чуть приподняла голову от кушетки и увидела, как утренние лучи солнца играют бликами и тенями листвы на стене. Как же хотелось подняться и выбежать отсюда, вдохнуть свежего воздуха, почувствовать запахи с полей, упасть в росистую траву и радоваться белому свету. И тут с улицы неподалеку донесся звон колоколен, неужели тут у них есть часовня? Я даже толком и не знала здешних окрестностей. С детства я помнила, когда бабушка меня водила в храм, что утренняя служба всегда проходила часов в 8 или 9. Значит, примерно столько времени и было. Я слишком долго пребывала в своих мыслях, потом опомнилась, и хотела было привстать, но закружилась голова и я снова опустила голову на подушку. Мне казалось, что у меня больше сил, но я снова задремала, представляя, как я кружусь в голубом васильковом поле. В следующий раз я проснулась, когда лекарь стоял рядом со мной, я была в бреду и плохо понимала время суток, все было как в тумане.

— Тише-тише, сейчас я сделаю тебе укол, у тебя жар, — говорил мне доктор.

Я повернула голову в другую сторону и там тоже кто-то стоял.

— Настя, — прошептала я и, едва протянув к тебе руку, снова закрыла глаза, через секунду я почувствовала, как горячая рука обхватила мою и я слабо улыбнулась…

Я долго бредила, а ты всегда была рядом.

— Настя? Настя, ты здесь? Настенька моя, я скоро встану, и мы убежим с тобой.

— Настенька, пойдем купаться, у тебя рубаха испачкалась.

— Настя, прости меня, я не это имела ввиду. Я так люблю тебя.

— Верни меня домой, верни меня…Настя, ты здесь?

Ты терпеливо ждала заветного дня. Матушка не могла на тебя нарадоваться, какая ты была исполнительная и хозяйственная, а ты просто не хотела нарываться на неприятности и вызывать подозрения. Ты терпеливо вынашивала план, и твердо намеревалась его воплотить, во что бы оно тебе не стало. Ты даже перестала подходить и нервировать Даниила на улице, чтобы он поверил, что ты смирилась с моим отсутствием. Ты избегала возможности лишний раз с ним встретиться, чтобы вдруг он не расколол тебя своими расспросами, так что ты только натянуто улыбалась ему из далека, и если он вдруг приближался к тебе, сразу пряталась в избу, мол, дела какие-то появились. Даниил настороженно поглядывал тебе в след, не верил он твоему смирению, особенно после того, как увидел в окно, как ты откровенно флиртуешь с его напарником.

День шестой.

Я очнулась в районе обеда от дикой жажды и желания сходить в туалет. Я чувствовала себя гораздо лучше, по крайней мере, сознание моё прояснилось, и хотя тело было ватным, мне нужно было встать. За шторкой были слабо слышны мужские голоса, но я постеснялась позвать на помощь и, собравшись с силами, я стянула с себя простынь, расправила на себе рубаху и, повернувшись не спеша на бок, потихоньку приподнялась и села. Голова немного покружилась, и всё вернулось на свои места. Затем я спустила ноги с лавки и без особого труда сползла с неё, но как только мои стопы коснулись деревянного пола, и я сделала шаг, внезапная боль пронзила в области лодыжки и я упала на пол, не успев подставить другую ногу. Тут же отлетели шторы в стороны, и с обеспокоенным лицом ко мне подскочили Тамерлан с лекарем. Я беспомощно смотрела то на одного, то на другого, желая заплакать от досады и унижения, но только страдальческая гримаса боли исказила моё лицо.

— Ну, ты и партизан, чего не позвала-то? — доброжелательным тоном сказал мне лекарь, обрадовавшись, что я пришла в себя, и присел ко мне на корточках — Болит что-то? Ты чего встала?

— Я пить хотела и мне надо в туалет, мне надо наружу, — прошептала я смущенно, опустив глаза, не по себе мне было как-то в таком виде перед Тамерланом. — И кажется, что-то с ногой.

— Давай-ка на постель, посмотрим, а то на полу мне неудобно. Знаешь ли, спина у меня больная, — шутил лекарь, хотя на вид ему было не больше сорока.

Тамерлан тут же наклонился ко мне и без предупреждения подхватил меня на руки, и понес обратно на кушетку. Я замерла, чуть дыша, как только ощутила прикосновение его рук на себе и близкое дыхание. Мне хотелось провалиться сквозь землю от неловкости за свою недееспособность и слабость. Тимур бережно опустил меня на постель, и лекарь сразу стал осматривать мою ногу, в которой возникла острая боль. Он стал аккуратно сгибать и разгибать её, и в области голеностопного сустава я вновь почувствовала боль.

— Ну, всё понятно, тут имеется растяжение связок, есть небольшой отек, так что придется поберечься какое-то время.

— Но как же я теперь буду ходить? — разочарованно простонала я.

— Ничего, с каждым днем боли будет все меньше, если не тревожить ногу. Осторожно ходить можно, без резких движений. Я наложу фиксирующую повязку на 2-3 дня, а там посмотрим.

Пока лекарь меня осматривал, Тамерлан принес мне воды в большой деревянной кружке. Мне было неловко получать помощь из его рук, но я его поблагодарила. Мне он показался каким-то другим, не похожим на человека, которого я знала. Он еще немного побыл, пока проходил мой осмотр и потом ушел. Я осталась с доктором одна.

— Скажите, что со мной, почему у меня такая слабость, я что умираю? — спросила я его, как только мы остались одни, и я расслабилась.

— Нет, — засмеялся он, — как раз наоборот — выздоравливаешь. Всё осложнилось тем, что в рану инфекция попала, плюс физическое и нервное истощение. Началась лихорадка, но первая доза антибиотика уже сделала своё дело, так что всё наладится, завтра — послезавтра будешь чувствовать себя здоровой. А пока давай наложу тебе фиксирующую повязку и доберемся до туалета, заодно оценим степень растяжения. Потом надо сменить набедренную повязку и смазать тебе мелкие раны. Ну а затем тебе надо подкрепиться.

— О господи, такое ощущение, что я с войны вернулась, — удивилась я всем своим приобретенным повреждениям, — Вот же Настя удивится!

И тут я вспомнила про тебя.

— Нда, ты, конечно, наделала тут шума, — натянуто улыбнулся лекарь, — только больше не повторяй такого, это могло плачевно закончиться.

— Да уж, я не ведала, что так далеко зайдет, честное слово… А Настя была здесь?

— Нет, но ты часто ее звала и что-то говорила ей.

— Значит, показалось, — печально вздохнула я.

Потом, когда лекарь зафиксировал мне голеностопный сустав, я вполне смогла самостоятельно опираться на ногу, и идти немного прихрамывая, не испытывая особой боли. Вскоре мы завершили все процедуры, мне выдали чистую рубаху, я поела, умылась, привела себя в порядок, и почувствовала в себе силы. Но за порог лекарского домика меня не пускали, так что я развлекалась, как могла, в основном присаживаясь у окна и читая старую литературу.

Вечером, когда розовый закат коснулся края неба, и прощальные лучи солнца заиграли в тенях деревьев, я услышала, как с улицы доносятся многочисленные голоса, мужские и женские, детский смех и озорные крики разносились по округе, кто-то бренчал на лютне, словно настраивал ее. За домом начиналось какое-то действо, но окна на ту сторону не выходили, и мне только оставалось догадываться, что там происходит, но я не стала высовывать нос наружу, я пока не готова была к новым приключениям. Но через некоторое время вернулся лекарь, померил мне температуру и разрешил мне посидеть на крылечке, подышать свежим воздухом. Я сначала засомневалась, но любопытство нарастало и, накинув на плечи вязаное покрывало, вышла на крыльцо. Вечер был прекрасным, теплым и мирным. Солнце только скрылось за полоской леса, оставив лиловый след, сумерки медленно сгущались. Местные жители разжигали костер и подбирали себе местечки поудобнее, так что я, похоже, пришла к нужному времени. Я сидела поодаль от места проведения сего мероприятия, и меня в тени на крылечке дома мало кто видел, зато я могла смело наблюдать за всеми. Мне было спокойно и, хоть я была еще немного слаба, я тихонько улыбалась той радости, исходящей от других людей, я натерпелась и была рада, что просто жива. Как хорошо, что хотя бы сейчас не надо было ни от кого защищаться и ни от кого прятаться. Лекарь пообещал мне, что на пару дней я могу забыть о свадьбе, и никто не смеет ко мне приближаться, якобы я снова под чьей-то защитой. Так что снова я чья-то невеста, видать приняли решение за кого выдать. Но я не хотела думать об этом, по крайней мере, два дня я могу просто наслаждаться свободной жизнью.

Спустя некоторое время я услышала знакомый голос, надвигающийся со стороны, это ко мне неслась Софья Ярославна:

— Деточка моя, славная, как я рада видеть, что ты уже не в постели!

Она уселась рядом со мной и стала меня обнимать и целовать.

Я смущенно улыбалась и обняла ее в ответ.

— Невредима и цела, слава Богу, как я переживала! Мы все тут переживали!

— Простите вы меня, — только и сказала я виновато.

— Ничего-ничего, все самое плохое позади, — успокоила она меня.

Уже становилось темнее, только лишь отблески от пламени огня освещали лица людей и их силуэты, так что я могла различать черты лица только у костра, всем этим людям было весело, они были как одна семья. Начались песнопения под местные инструменты. В ходу была лютня, барабаны, и кажется, что-то еще, я не слишком разбиралась в музыкальных инструментах. После веселых задорных песен зазвучала спокойная, лиричная. Я думала, что запоет женщина, но запел мужчина чистым низким голосом. Я заинтересовалась и пыталась разглядеть кто этот хлопец, но как не старалась, едва различала лишь его силуэт, скрываемый от меня сидящими впереди людьми.

— Тамерлан запел, — как будто прочитала мои мысли старушка.

Моё любопытство тут же пропало, и я пригнулась пониже, помрачнев.

— Он ведь почти не отходил от тебя эти сутки.

— Из чувства вины, полагаю, — выпалила я задето.

— Да, пожалуй, он чувствует себя виноватым, — заметила старушка.

Я невольно задумалась, не отходил, значит… Нет, такого точно не может быть, кто же тогда держал меня за руку? Я точно помню, что кто-то держал меня за руку.

— А вы приходили ко мне?

— Да, я заходила пару раз проведать тебя.

— А, так это вы держали меня за руку. — уверенно предположила я и облегченно вздохнула.

— Нет, деточка, — ответила старушка и улыбнулась.

Я нахмурилась. Он ведь ненавидит меня! Что-то я совсем ничего не понимаю. Я слушала его голос, слова песни. Он был совсем другим, это был не тот Тимур, которого я знала. Я подняла голову и посмотрела в его сторону. Несколько человек покинули костер, и для меня открылся хороший обзор на него. Я наблюдала за ним, пытаясь уловить его черты лица в отблесках пламени костра, я сверлила его взглядом, словно это могло помочь мне проникнуть ему в голову, а потом мой взгляд был пойман, когда во время финального проигрыша он посмотрел в мою сторону и вознаградил меня не менее протяжным взором. Потом он снова перевёл свой взгляд на лютню, и я отчётливо увидела, как в этот момент его уголков губ коснулась улыбка. После такого взгляда и этой таинственной улыбочки, разве могла я остаться прежней? Моё спокойствие вмиг прервалось, и я с ужасом поняла, что сорвалась в какую-то пропасть, у меня стали проявляться какие-то чувства к нему помимо обиды и ненависти, чувства, которые страшно было распознать, но это были какие-то теплые чувства, которых он точно не заслуживал. Лучше было бы прямо сейчас все забыть, встать, захлопнуть дверь и больше никогда, никогда не видеть его глаз. И забыть этот взгляд! Но какой взгляд, его взгляд уже не был презрительным, он стал интересующимся, глубоким, теплым. Я снова гнала мысли о нем, и мне ничего не оставалось, как покинуть это место как можно скорее, чтобы не сойти с ума. Я попрощалась с Софьей Ярославной и скрылась в домике лекаря.

Конец ознакомительного фрагмента.