Мемуары мертвого незнакомца

Ольга Володарская, 2014

У этих детей было так мало общего… Маша – дочка большого человека, умница, будущая актриса. Давид – дворовая шпана из неблагополучной семьи. Но ничто, казалось, не сможет их разлучить… Пока в их отношения не вмешался Зураб, старший брат Давида. В итоге – три разбитых сердца. Три поломанных судьбы… Спустя двадцать лет эти трое снова встретились. Город детства позвал Машу и Давида, где по-прежнему жил Зураб. Вернулся туда и их младший брат Гиоргий, пропавший в двенадцать лет. Милый мальчик по кличке Одуванчик, защитник бездомных собак и птиц-подранков. Никто не знал, где он провел все эти годы, чем занимался. А он не мог ничего рассказать, страдая от амнезии… Одуванчика застрелили из снайперской винтовки спустя пару дней. И те, кого судьба разлучила много лет назад, объединились, чтобы узнать, кто и почему это сделал…

Часть вторая

Глава 1

Маша открыла глаза и недовольно поморщилась. Снова забыла задернуть шторы, и лучи солнца, бьющие в глаза, ее разбудили. Окна спальни выходили на восток, и летом уже в пять утра комнату заливал яркий свет.

Она встала. Зевнула, широко открыв рот. В квартире она находилась одна, и можно было не думать о манерах. Маша глянула на часы, они показывали начало шестого. Кошмар! Уснула она очень поздно и совсем не отдохнула. Но если сейчас, задернув шторы, она вернется в кровать, то все равно не сомкнет глаз. Только промучается. Поэтому надо топать на кухню и варить крепчайший кофе.

Накинув халат, она вышла из спальни. Квартира находилась на проспекте Плеханова (она по старинке называла ее так, хотя ныне он носил имя Агмашенебели). Сварив кофе, Маша вышла на маленький балкончик, где помещались лишь стул и крохотный круглый столик, уселась и закурила сигарету. Сначала покурит, потом выпьет кофе. Он как раз остынет.

Город еще спал. Даже дворники не начали свою работу. А вот птицы проснулись и заливались на разные голоса. И это в самом центре города! Покой, тишина, пение птах. А еще запах зелени и цветов, а не выхлопных газов. Как не хватало Маше всего этого, пока она жила в Москве. В ней она появилась на свет и провела большую часть жизни, но все равно Тбилиси был роднее.

Здесь похоронены ее родители, и Маша раз в год приезжает на их могилы. Но не остается в городе дольше чем на пару дней. В Москве у нее работа, дела, друзья, муж…

И вот две недели назад она бросила все — работу, друзей, мужа — и приехала в Тбилиси, чтобы остаться здесь насовсем.

Решение приняла в одно мгновение. Узы, связывающие ее с Москвой, разорвала в течение двух дней. Высказала боссу все, что о нем думает, и была тут же уволена. Разогнала бригаду рабочих, возводящих загородный дом, и заморозила стройку. «Лучшей» подруге Наинке сообщила о том, что знает о ее шашнях со своим мужем, и послала подальше. Остальным, не «лучшим», сообщила, что ей предложили отличную работу за рубежом, чему она безумно рада, и обещала писать и звонить. А с мужем расстаться было легче, чем с работой и друзьями, даже предательницей Наинкой.

— Я все знаю про твои лямуры с Наиной, — сказала она ему. — Но ухожу от тебя не поэтому. Просто я тебя разлюбила. Не из-за твоих походов налево. А задолго до того. Но терпела тебя! Боялась все кардинально изменить. А вот вчера осмелела и ухожу.

— Я тебя не отпускаю! — рявкнул он.

— А ты мне не господин. И даже не муж. Ведь ты сам настаивал на том, чтоб мы не оформляли отношения. И имели раздельные бюджеты, так что я тебе ничего не должна!

И ушла, ни секунды не пожалев о содеянном.

На следующий день она уже была в Тбилиси. Квартира за годы, пока в ней никто не жил, пришла в запустение. Но все равно в ней вполне можно было обитать. Душ, туалет работали, трубы не текли, мебель не развалилась. А что обои в восьмидесятых клеили, и крашенные масляной краской двери с «заплаткой» из цветной органики посередине сохранились в единичных жилищах и только в казенных домах, это все мелочи. Потом можно сделать ремонт. А пока ей и так хорошо…

Маша докурила, затушила сигарету и принялась за кофе.

Сегодня ее первый рабочий день! Нет, формулировка неверная… В театре не работают, а служат. Ее приняли в труппу академического театра, и сегодня она впервые явится туда как член коллектива.

Маша легко поступила в «Щепку». Но в столице ее карьера не сложилась. И когда ей предложили стать помощником руководителя огромной консалтинговой компании, она согласилась. Деньги очень нужны были. Просто катастрофически.

И вот через несколько лет она получила возможность вернуться к профессии. Так волнительно!

Кофе кончился. Маше хотелось выпить еще чашечку, но она не могла заставить себя подняться со стула и отправиться на кухню. Сидеть на балконе было так славно. Радость глазам, слуху, а главное — душе, в ней воцарился покой…

— Маша! — услышала она вопль. — Маша, неужели ты?

Вот и конец покою!

Маша обернулась на голос. Он доносился с соседнего балкона.

— Здравствуй, Ирма, — приветствовала она женщину, бесцеремонно нарушившую ее покой. — Как твои дела?

— А я не знала, что ты тут! — И начала засыпать ее вопросами, проигнорировав тот, что адресовали ей. — Давно приехала? Надолго?

Ирма училась с Машей в одной школе, но в другом классе. Она была старше на год. Слыла первой школьной красавицей. Имела очень эффектную внешность и уже в тринадцать лет аппетитную грудь. Машу недолюбливала, поскольку та перетягивала внимание некоторых ее поклонников на себя.

— Ты что так рано встала? — переняла манеру Ирмы Маша и ответила вопросом на вопрос. — Рань такая…

— Улетаю сегодня в Стамбул, я сейчас там живу. Самолет в девять утра. Вот собираюсь.

«Аллилуйя! — пропела Маша мысленно. — Значит, не будешь мне докучать!»

— Мне мама говорила, что ты приезжаешь иногда, но я тебя ни разу не застала, — продолжала трещать Ирма, нарушая тем самым гармонию окружающего мира, где пока проснулись лишь птицы, чьи трели умиротворяли, а не раздражали. — С кем-нибудь из старых знакомых уже встречалась?

Маша покачала головой. Хоть кто-то должен помолчать, чтобы стало спокойнее и тише.

— Да ты ведь и не дружила особенно ни с кем, — припомнила Ирма. — Только с Зурой и Дато Ристави. Так вот, Зурика мама часто встречает в магазине, где он грузчиком работает…

— Грузчиком? — переспросила Маша. Она помнила Зуру творцом. И думала, что он давно за границей выставляет свои картины или пишет романы под другой фамилией.

— Да, представь себе. Таскает коробки с замороженными куриными тушками и много пьет.

— А Давид? Как он? — Сердце защемило при воспоминании о нем.

— О Дато не знаю. Как уехал, так ни слуху, ни духу. Может, его в живых уж нет? Шальной был парень…

— Башибузук, — тихо вздохнула Маша. Так Давида называл ее отец. (Русский синоним этого турецкого слова «головорез»).

— Ну, а ты как? В Москве? Как успехи? Замужем?

— Ирма, извини, мне тоже надо собираться. Рада была с тобой увидеться.

И Маша нырнула в комнату чуть ли не рыбкой.

От радужного настроения не осталось и следа. Вторую чашку кофе она выпила без удовольствия. Времени до выхода из дома оставалось еще много, и Маша не знала, чем занять свои мысли. Вернее, те, что лезли в голову, были о прошлом, о Зурабе и Дато, и она гнала их прочь. Хотела переключиться. Но на что?

И она выбрала «зону комфорта». То есть воспоминания о днях не столь далеких…

Глава 2

Со своим будущим мужем (хоть они не зарегистрировали брак, Маша считала Романа супругом) она познакомилась по окончании училища. На одной вечеринке приятельница подвела к ней молодого человека с волнистыми волосами удивительного медового цвета. Маша сначала подумала, что они крашеные. Уж очень эффектно смотрелись. В остальном — парень как парень. Симпатичный, не более. Но эта шевелюра… В нее так и хотелось запустить пальцы, а потом лизнуть их. Казалось, они будут сладкими…

— Мари! — обратилась к ней приятельница. В узком театральном кругу Машу Селезневу называли именно так. — Я хочу познакомить тебя с мужчиной, являющимся твоим страстным поклонником! Его зовут Роман.

— Поклонником? — переспросила Маша. Откуда у нее поклонники? Она только неделю назад получила диплом.

— Именно, — подтвердил Рома. — Я видел дипломный спектакль и был покорен вашей игрой. Разрешите угостить вас чем-нибудь?

Маша милостиво согласилась. Роман унесся к бару и вернулся с двумя фужерами шампанского.

Они выпили за знакомство. Разговорились. Он работал в финансовом отделе крупной консалтинговой компании. Отлично зарабатывал, имел собственную квартиру. То есть кавалером был перспективным, и Маша решила к нему присмотреться. Она, конечно, еще молода, но о будущем уже пора задуматься. Замуж за коллегу она решительно не желала выходить. Более того, мужчин творческих с недавних пор она игнорировала. Хотелось спокойного, надежного, мудрого, крепко стоящего на ногах взрослого, а не инфантильного, капризного ребенка… Пусть даже талантливого и чертовски обаятельного.

Маша оставила Роману номер своего телефона и стала ждать его звонка. Молодой человек ей понравился. Пожалуй, она могла бы в него влюбиться…

Роман не заставил себя долго ждать. Уже на следующий день позвонил, пригласил Машу поужинать. Она не могла в тот день. Решили встретиться послезавтра. Но когда оно наступило, оказалось, что не получается у Романа. Так продолжалось две недели. То у него дела, то у нее. Маша уже подумала — значит, не судьба. Но Роман, узнавший у приятельницы ее адрес, приехал к ней утром с огромным букетом цветов и тортом «Птичье молоко», ее любимым. Она пригласила его на чай и…

Он остался у нее на два дня.

Через неделю она переехала к Роману.

Он полюбил ее сразу. Она откликнулась на его чувства через какое-то время. И когда этот момент настал, не было, как им казалось, на Земле людей счастливее их. Эйфория длилась довольно долго. Два года. А потом… Рома уехал в Сибирь! На такой же срок. Заключил невероятно выгодный контракт и был таков. Машу, естественно, звал с собой. Но она осталась в столице. Не из-за карьеры, она все равно не складывалась, в Москве ее держало другое… То, о чем Роман не знал.

Они переписывались и перезванивались, один раз виделись — Рома прилетал. Но Маша была уверена, что отношения их не имеют перспективы. Муж скорее всего продлит контракт и останется в Сибири. Там у него хорошо идут дела. И, как она думала, не только профессиональные. Молодой, здоровый, симпатичный мужчина не может не завести себе женщину, долго находясь вдали от супруги. Не исключено, что она станет ему ближе Маши, и Рома останется с ней. Или, как вариант, привезет ее в Москву. Но даже если исключить все это, то два года разлуки в любом случае на отношениях положительно не сказываются. Люди друг от друга отвыкают, и когда воссоединяются, зачастую оказываются чужими друг другу.

Но мрачные Машины прогнозы не сбылись. Рома вернулся один. И все такой же влюбленный. Он хорошо заработал на Севере и тут же поменял квартиру на большую. Купил новехонький «Мерседес». Маше же досталась его старая машина, но и ту он не переписал на нее, а оформил генеральную доверенность. Он был не жадным, скорее прижимистым. Деньги тратил с умом. Не любил ресторанов, потому что на ту сумму, что они заплатят по счету, можно отлично питаться дома несколько дней. Но приобретал дорогую бытовую технику, потому что она облегчает жизнь. Не любил наряжаться, в быту носил одни джинсы, пока они не протрутся. Но имел деловые итальянские костюмы. Они работали на его имидж. Он редко преподносил Маше цветы, предпочитал полезные подарки. И никогда не давал наличных денег. Если Маша жаловалась, что шуба пришла в негодность или нет денег на новую резину, он ехал с ней в меховой и автосалон, сам все выбирал, сам расплачивался.

Маша зарабатывала мало. Крутилась, как могла. Но наступил момент, когда денежный вопрос встал так остро, что… Либо надо расставаться с мужем и искать другого, щедрого, либо… расставаться с профессией. Маша раздумывала недолго. Приличных кандидатур на роль спутника жизни на тот момент не было, на их поиск, возможно, безрезультатный, ушло бы время, а деньги нужны были срочно. Поэтому она распрощалась с актерством. Ибо предложение о высокооплачиваемой работе она уже получила.

И началась у Маши другая жизнь. Поначалу трудная. Офисная работа была так непривычна, что хотелось ее бросить в первые же дни. Но Маша, пользуясь личным знакомством с начальником, приятелем Романа, выписала аванс и потратила его, так что до конца месяца требовалось доработать. Что она и сделала. За четыре недели как-то втянулась, и увольняться уже не хотелось. К тому же офисный мир Маше понравился больше артистического. Люди были искреннее, проще, по-человечески понятнее. Да, они тоже интриговали, но не так подло. И дружили по-настоящему, а не против кого-то, и искренне радовались чужим успехам. Не все, но многие. И сплетничали не зло…

Маша скучала по актерству. И первый год ждала предложений, готова была сорваться в любую минуту, уволиться в один день без выходного пособия. Но никому она как актриса была не нужна. Некоторые ее однокурсники в звезды выбились. Блистали на сцене и экране. И могли бы ей помочь, но… Не хотели! А вдруг затмит?

И Маша с годами перестала мечтать о сцене. Влилась в «обычную» жизнь. И вроде бы получала от нее удовольствие. Но все же иной раз так тошно становилось, хоть вой. Кто-то сказал бы, надо было до конца бороться. Путь к успеху тернист. И, не изранившись, его не пройдешь. Маша же, едва уколов ноги, сдалась…

Но тот, кто сказал бы так, просто не знал всей правды. Ее не знал никто. У Маши была тайна, хранимая годами. Единственный человек, посвященный в нее, умер, ее бабушка. Похоронив ее, Маша и приняла решение свернуть с пути.

Глава 3

Она не спеша шла по проспекту Руставели и пила кофе. Третья чашка за утро! Перебор. Но что делать, если хочется спать?

Кофе был вкусный, хоть она его и купила в круглосуточной закусочной, но Маша не любила пить на ходу. Поэтому она села на лавку. До театра оставалось пройти всего ничего. Было еще рано. Все же жаль, что она так рано вскочила. И время убить нечем, и выглядеть в первый «служебный» день хотелось бы посвежей.

Сделав несколько глотков, Маша решила, что хватит с нее кофе. Во рту стояла горечь. Она принялась искать глазами урну, чтобы выкинуть стаканчик, и тут…

Нет, такого быть не может!

По тротуару шагал… Давид! Нет, не может быть! Разве люди так кардинально меняются? Был башибузуком, а стал респектабельным господином? Просто похож! Рост, фигура, волосы, все как у Дато. А главное — походка. Быстрая, пружинистая, с энергичным покачиванием плеч… Походка головореза, а не респектабельного господина…

Значит, точно Давид!

Маша, нервно сжав стакан, вскочила. Кофе выплеснулся из отверстия в крышке. Несколько капель попало Маше на юбку, но она не обратила на это внимания. Лучше явиться в театр в грязной одежде, чем встретиться с Давидом лицом к лицу…

— Маша? — услышала она сзади. — Ты?

Бежать дальше, притворяясь глухой? Глупо. Останавливаться, оборачиваться? Страшно. И Маша, завидев урну, бросилась к ней, как утопающий к спасательному кругу. Нескольких секунд, что потребуются на то, чтобы выкинуть стаканчик, ей, конечно, не хватит, но она более-менее успокоится перед неизбежной встречей.

«А может, он пройдет мимо? — металась в голове мысль. — Решит, что обознался, и направится дальше?..»

— Точно ты, — раздался знакомый голос буквально за спиной. — Твою походку я не спутаю ни с чьей.

— Как и я твою…

И она обернулась, набрав предварительно полные легкие воздуха.

— Привет, — сказал он, скупо улыбнувшись.

Перед тем как ответить на приветствие, она окинула быстрым взглядом его лицо, не понимая, что в нем изменилось…

— У меня новый нос, — как будто прочитал ее мысли Дато.

— А у меня старый, — ляпнула Маша.

Улыбка его стала шире. Еще секунда, и она превратится в ту самую, детскую, от уха до уха. И на щеках образуются складочки, похожие на завитушки.

— Извини, забыла поздороваться, — пробормотала Маша, отводя взгляд.

— Не думал, что ты все еще тут…

— Я не все еще тут, — поправила его она. — Только две недели.

— А я второй день. Поразительно, правда?

— Что именно?

— Что мы с тобой недавно приехали в город и уже встретились.

— Тбилиси — город маленький, — пожала плечами Маша. — Хоть и большой… — Это было на самом деле так. В Тбилиси все знали всех и, что самое удивительное, все со всеми встречались рано или поздно. И это при том, что численность населения перевалила за миллион.

— Как ты? — просто спросил он.

— Хорошо, — так же просто ответила она.

— Выглядишь потрясающе… — Маша никак не отреагировала на его комплимент. Надо было сказать что-нибудь, хоть «спасибо», но она молчала и чувствовала себя полной дурой. — Где жила до этого?

— В Москве.

— Надо же. Я тоже. Но там мы почему-то ни разу не встретились. Хотя Москва тоже маленький город, хоть и очень, очень, очень большой.

— Ты извини, но мне идти надо, — выдавила из себя Маша.

— Позволь провожу? Ты куда направляешься?

Она ткнула в здание академического театра.

— Опять хочешь записаться в драматический кружок? — усмехнулся Дато.

— Меня уже записывали один раз. Теперь взяли в труппу.

— Поздравляю.

— Спасибо. Я пойду.

И она двинулась по направлению к театру. Давид вместе с ней.

— А ты куда идешь? — поинтересовалась Маша.

— На встречу с одним человеком. — Он покосился на нее. — Не спросишь, как Зура? Или знаешь — как?

— Соседка, Ирма, ты ее наверняка помнишь, сообщила сегодня, что он грузчиком работает и… пьет.

— Не соврала.

— Жаль. Он очень талантлив.

— Ты тоже…

И она вспыхнула. Возможно, он не имел намерения задеть ее, но Маша по-своему расценила его слова. А именно: «Ты тоже талантлива. Но почему-то до сих пор не звезда театра или кино. Ты — начинающая актриса. Дебютантка. По существу, статистка, ведь на главные роли ты не можешь пока претендовать. А тебе уже за тридцать. А если точнее, под сорок. Когда-то ты тоже подавала большие надежды… Так чем ты лучше Зуры? Только тем, что не пьешь?»

— Прощай, Давид! — выпалила Маша, чуть ли не бегом достигнув крыльца.

— Постой…

— Прощай, — повторила она и скрылась за дверью.

Глава 4

Прошлое…

Отец гневно уставился на Машу и переспросил:

— Что ты сказала?

— Я люблю Давида, — едва слышно повторила она.

— Этого башибузука? Да ты с ума сошла? Или как у вас, молодых, говорят? С катушек слетела?

Маша опустила голову. Она сидела на диване, смиренно сложив руки на коленях. Отец нависал над ней, упершись кулаками в журнальный столик. Мама стояла в стороне. Через плечо было перекинуто полотенце. Его краем она протирала тарелку, которая давно была сухой.

— Я запрещаю тебе, Мария, встречаться с этим башибузуком! — рявкнул отец.

— Перестань его так называть!

— А как прикажешь? Рыцарем без страха и упрека? Он головорез, Мария!

— Нет, он не такой!

— Мать, скажи ты! — воззвал он к жене.

— Доченька, мы желаем тебе только счастья… — начала та.

— Тогда дайте мне свободу! — воскликнула Маша и вскочила. — Сейчас она для меня синоним счастья!

— Чтобы ты себе испортила жизнь?

— Моя жизнь, имею право портить!

— А о нас с отцом ты подумала? — с горечью проговорила мама. — Твои ошибки — наша боль. Ты хочешь разбить наши сердца?

— Мамочка… — Маша рухнула обратно на диван и заплакала. — Я люблю вас, но вы поймите… Я и его люблю! Что мне делать? Выбирать между вами и им? Разорвать сердце пополам?

Мама торопливо подошла к Маше, села рядом, обняла.

— Это пройдет, доченька, — прошептала она успокаивающе. — Первая любовь хоть яркая, запоминающаяся, но проходящая. Забудешь ты своего Давида очень скоро. Главное, постарайся сделать это…

— Не понимаю, почему из двух братьев ты выбрала именно его? — вступил в разговор отец. — Против Зуры я бы не возражал. Умница, талантище…

— А как хорошо воспитан, — подпела ему мама. — Да и симпатичный. Мне он очень нравится. Опять же, между вами много общего, оба любите живопись, театр, книги. А что Дато любит? Бузить, драться, гонять на своем мотоцикле?

— Вы не знаете его, — заступилась за любимого Маша.

— Это ты не знаешь! — горячо возразила мама. — Потому что на твоих глазах розовые очки. Послушай двух взрослых, мудрых, а главное, желающих тебе добра людей и расстанься с ним.

Она поцеловала дочь в висок и, сделав мужу знак, вышла из комнаты. Он за ней следом…

Дверь за родителями закрылась.

Маша осталась наедине со своими мыслями.

Она понимала, что родители правы. Дато не тот, с кем нужно связывать жизнь. Может, и не башибузук, как называл его папа, но бузотер и драчун, как точно подметила мама. А еще неуч. Не дурак, бесспорно, но тройки ему ставят лишь затем, чтоб Дато получил аттестат и покинул наконец школу. Он совсем не готовит уроки и не читает книг. Даже кино его мало интересует. Театр терпит лишь из-за нее, Маши. От классической музыки его тошнит, зато хеви-метал может слушать с утра до вечера. Особенно гоняя на своем Казбеке (взамен велику пришел мотоцикл, его Дато назвал тоже в честь жеребца древнего царя). А агрессивный какой! Чуть что, сразу в драку. И так на протяжении всех лет, что они знакомы. Помнила она, как Дато, будучи еще совсем зеленым, отлупил пацана, пристававшего к ней. А сколько было после того, не счесть! И ведь ясно, что в ее отсутствие он ведет себя еще хуже. С Машей Дато, как он сам говорит, открывает свои светлые стороны. Бывает весел, нежен, заботлив, мил, внимателен, позитивен, открыт, романтичен. А взрывается, только если гармонию их маленького мира кто-то грубо нарушает. «Он топчет наш замок из песка» — иносказательно формулировал он претензии к тем, кто это делал. И шел защищать свои бастионы. Или мстить за то, что их все же разрушили.

А еще Маша не знала, где Дато раздобыл свой мотоцикл. Купил? Но на что? Денег в их семье на еду с трудом хватало. Украл? Деньги или сам мотоцикл? Отнял? Взял в оплату за какие-то криминальные услуги?

Маша спрашивала у Дато напрямую, откуда Казбек, он же Минарик или мотоцикл Миниск? Но он отшучивался, постоянно придумывая что-то новое. То ему Дед Мороз его под елкой оставил. То добрая фея превратила в него обычную тыкву. То он собрал его из швейной машинки тети Розы. Машу эти ответы не веселили, они ее расстраивали. Она хотела знать правду. И пыталась добиться ее от Зуры, но тот либо сам пребывал в неведении относительно происхождения Казбека-2, либо тщательно скрывал от Маши тайну его появления, не желая ее расстраивать.

Зура…

Он действительно подходил ей больше! И очень… очень, очень нравился Маше! Но она не любила его. Это был добрый друг, которому она была благодарна за многое. В том числе за то, что он научил ее грузинскому языку. Именно Зура занимался с ней. И не потому, что Маша не сдержала данного Дато обещания осваивать азы грузинского именно с ним, просто педагог из него вышел отвратительный. Ему не хватало ни знаний, не терпения. Того, что Зуре было не занимать. Маша проводила с обоими братьями одинаковое количество времени. С Зурабом занималась, с Дато развлекалась. Иногда они это совмещали. То есть уходили втроем на школьный двор и в ботанический сад. Пока Маша под руководством Зуры осваивала язык, Дато гонял в заброшенные сады за фруктами или носился на Казбеке, показывая им трюки, а потом катал ее по городу. Если погода портилась, они собирались в доме Ристави — братья уже не стеснялись его. Несколько раз втроем сидели в Машиной квартире. Но там Дато нервничал. Чувствовал себя персоной нон грата и хотел поскорее оказаться в безопасности двора.

Маша относилась к братьям с одинаковой симпатией. Возможно, Дато был ей ближе. То ли из-за одинакового возраста, то ли потому, что с ним она познакомилась раньше и он первым протянул ей руку дружбы. Но Зурой она восхищалась. Его умом, талантом. Вернее, талантами, во множественном числе. Литература, живопись, музыка — все было подвластно Зурабу. В пятнадцать, так и не дождавшись пианино, он научился играть на губной гармошке. Нашел ее на заднем дворе школы, отмыл от песка и стал дудеть. Сначала получалось так себе. А вернее, ужасно. Что-то среднее между воплем слона и ночным криком гиены. Но Зура обуздал губную гармошку за несколько дней. Первым делом научился играть на ней простейшие вещи. Типа «в траве сидел кузнечик», затем попробовал выдуть что-то посложнее. Когда он воспроизвел битловский «Естедей», перешел к импровизациям. Маша советовала Зуре всерьез заняться музыкой. Из него мог получиться отличный джазист, поскольку в творчестве он был свободен и смел. Не то что в обычной жизни. Но он, наигравшись, забросил губную гармошку. Доставал лишь, когда Маша просила что-нибудь «сбацать». Она наслаждалась игрой Зуры и гордилась тем, что является другом такой незаурядной личности.

Но ее восхищение не переросло во что-то большее… А вот чувство к Дато претерпело изменения…

Она хорошо помнила день, когда осознала, что любит его не только как друга…

Была зима. Да такая теплая, что плодовые деревья начали цвести. Все тбилисцы ходили в легких кофточках. Маша не стала исключением. Утром вышла из дома в джинсовой куртке с рукавом три четверти. К обеду чуть похолодало. Но светило солнце, и она не мерзла. А вечером пошел снег! Вот только что было ясно, как вдруг сгустились тучи, и с неба повалили белые хлопья!

В этот момент она стояла с Дато под магнолией и втягивала носом аромат нераспустившихся бутонов. Они катались до этого на велосипеде. Она увидела дерево и попросила Давида остановиться. Маша обожала магнолии. Особенно их запах. Он кружил ей голову.

— Снег! — воскликнул Дато. — Да какой!..

Она отвлеклась от бутонов и посмотрела на небо. С него действительно падали снежинки. Маша вышла из-под дерева, выставила ладонь и начала их ловить.

— Лучше так! — выкрикнул Дато и, задрав голову, высунул язык.

Маша последовала его примеру.

— Вкусно, правда? — хохотал Дато, причмокивая.

— Да! — отвечала она. Хотя какой вкус у снежинок? Никакого.

— Смотри, как красиво! — Он указал на ветку магнолии, которую покрыла снежная крупа. На ней оказалось несколько полураскрытых бутонов. Нежные лепестки цветков, усыпанные ледяными кристалликами, походили на драгоценные украшения. Хотелось сорвать их и сделать себе брошь.

Дато, как будто прочитав ее мысли, осторожно обхватил пальцами тонкую веточку и отломил.

— Это тебе, — сказал он, улыбаясь. Затем сунул ее в петлю на кармашке куртки. — Только не делай резких движений, — предупредил он. — А то снег быстро осыпается…

Маша неподвижно стояла, глядя на «брошь»…

А снег все шел.

Вот уже все дерево засыпал, и бутонов не рассмотреть. На асфальте слой снега. И на волосах Дато…

Белое на черном! Красиво…

Он сдул снежинки с отросшей челки. Маша посмотрела на него и поняла, что влюблена по уши!

— Что? — удивленно спросил Дато, поймав ее взгляд.

— Что? — смутилась она.

— Смотришь на меня так, будто видишь впервые?

— У тебя снежинки на ресницах, и ты сам на себя не похож, — пробормотала она.

— У тебя тоже… — И он коснулся подушечками пальцев кончиков ее ресниц.

Ранее Дато прикасался к ней много-много раз, но она спокойно это воспринимала. Сейчас же ее точно током дернуло! Она резко отстранилась.

— Я сделал тебе больно? — переполошился Дато. — Ткнул в глаз?

— Да, — соврала Маша.

— Прости. — Он вытер глаза кулаками, стряхнул с волос снег, натянул на голову капюшон застиранной ветровки и сказал: — Поехали в ботанический сад, пока снег не кончился. Там, наверное, сейчас как в сказке…

— Нет, я замерзла и хочу домой.

— Маша, брось! Давай поедем? Хочешь, я тебе свою куртку отдам? — И начал торопливо расстегивать молнию. Ее заело. И Дато, чертыхнувшись, стащил ветровку через голову. — Держи…

— Нет, я домой, — заупрямилась Маша.

— Что с тобой сегодня такое? — насупился Давид. — Не с той ноги встала?

Она не ответила, молча направилась к велосипеду, приставленному к фонарному столбу.

Дато больше ее не уговаривал. Помог сесть на раму и отвез домой. На прощанье только махнул рукой. Обиделся.

Маша, войдя в квартиру, бросилась к окну. Сквозь тюль смотрела, как Дато отъезжает на своем Казбеке. Острые локти и колени, напряженная спина, линялая куртка пузырем… Ей нравилось в нем все! Даже это…

Когда Давид скрылся из виду, Маша обессиленно опустилась на пол и заплакала. От растерянности… счастья… сожаления… испуга! Она влюбилась впервые, вот и растерялась. Чувство было прекрасным и делало ее счастливой. Но она вела себя как дура с Дато, о чем сожалела. И боялась, что теперь он не захочет ее видеть…

Тогда ей едва исполнилось тринадцать.

С тех пор прошло три года. Сейчас им по шестнадцать. Последний, выпускной класс, только разные школы. Зуре будет девятнадцать. Он учится на втором курсе университета. Одуванчику, младшему брату ее друзей, скоро исполнится одиннадцать.

Любовь Маши и Дато стала «настоящей» не так давно. Они продолжали поддерживать дружеские отношения вплоть до пятнадцатилетия. Естественно, они чуть изменились в силу того, что ребята повзрослели, но до определенного времени не имели и намека на романтику. Дато вел себя с Машей по-рыцарски. А она всегда была с ним ласкова, но держала себя в рамках. Хотя порой еле сдерживалась, чтобы не обнять его или поцеловать в «завитушки» на щеках, появляющиеся, когда Дато широко улыбался. В длиннющие ресницы, взмывающие при удивлении к тонким, будто выщипанным бровям. В губы, по которым стекал сок хурмы, — Дато обожал ее и таскал из садов. В его белоснежный лоб, на который вечно свисала челка, и он контрастировал с загорелым лицом. В его загорелый до черноты живот с выгоревшим пушком под пупком…

Иногда, когда они уезжали на Черепашье озеро и валялись на берегу, Маша касалась Давида, притворяясь спящей. Делала вид, что задремала, и выбрасывала руку, дотрагиваясь до него будто невзначай. Как-то она нечаянно попала ему в глаз. Но Дато, тихо охнув, лишь чуть отодвинулся, и она ощущала кожей щекотание его ресниц.

Именно там, на Черепашьем озере, они и переступили грань между дружбой и платонической любовью. Маша плохо плавала. Ее каждое лето на море возили, но она так и не научилась чувствовать себя как рыба в воде. Но очень воду любила. Маше нравилось бултыхаться у берега, отплывая от него лишь на пару-тройку метров. Но как-то она потеряла бдительность и ушла на глубину. Ее увлекла за собой огромная стрекоза, порхающая над гладью. Маша преследовала ее, чтобы рассмотреть, и не заметила, как оказалась в десяти метрах от берега. Вроде не такое уж большое расстояние, но она, не почувствовав под ногами дна, запаниковала. Начала сучить ногами и руками, при этом неумолимо уходя на дно. Маша уже с жизнью простилась, погрузившись в воду с головой, но тут почувствовала боль. Это ее схватили за волосы и выдернули на поверхность. Кашляя, отплевываясь, всхлипывая от ужаса, она ухватилась за шею спасателя. И дала отбуксировать себя на берег. Ощутив спиной песок, она выдохнула с облегчением и потеряла сознание…

Конец ознакомительного фрагмента.