970

Ольга Волкова, 2023

С первых минут жизни, с первым вдохом просыпается маленькое счастье, зародившееся в утробе матери девять месяцев назад. А если всего лишь шесть месяцев назад? А если малыш не смог сделать свой первый вдох? А если с первых минут его жизни началось не счастье, а ужас, боль и страдание? А если? Тогда начинается борьба, война со смертью и с самим собой. И маленькое счастье все же проснется, если мама будет рядом, не отпустит, сохранит и сбережет.

Глава 4

К рождению своего первого внука моя мама подошла со всей свойственной ей ответственностью. Она обратилась к заведующей роддомом через своих знакомых, которая и рекомендовала нам Ольгу Ивановну, сказав при этом, что именно с этим врачом за благополучный исход родов мы можем не волноваться. Что вскоре и подтвердилось.

Страшно подумать, что могло бы случиться, если бы вместо Ольги Ивановны роды у меня принимал другой акушер. А это вполне могло случиться.

До родов оставалось чуть больше недели. Утром, проводив маму на работу, я позавтракала и вдруг обнаружила первые симптомы приближающихся схваток.

Дана, моя подруга и соседка, к тому моменту уже была мамой, поэтому быстро поняла, что начались роды, оперативно вызвала скорую и препроводила меня в роддом. Оттуда она позвонила моей маме, которая, бросив свои дела, тут же примчалась и находилась в больнице до тех пор, пока я не родила.

Надо сказать, что я единственный ребенок в семье и моя мама всю жизнь делала все возможное, чтобы мне жилось комфортно и счастливо, даже если я и пыталась сопротивляться ее чрезмерной опеке.

Всю беременность она убеждала меня, что я должна рожать сама и ни в коем случае не соглашаться на кесарево сечение. Рассказывала мне страшные истории о том, что дочери ее знакомой делали кесарево сечение и порезали ребенку глаз. Конечно же, она беспокоилсь за единственную дочь, как беспокоилась бы любая мать.

Но мы предполагаем, а Бог располагает. И никто из нас не знал, что благодаря тому самому «лучшему» УЗИсту роддома произойдет то, что произошло.

***

После неприятных предродовых манипуляций мне сделали перетуральную анестезию, и я на несколько часов погрузилась в сон. К моменту интенсивных и болезненных схваток я проснулась от истошных криков лежащей со мной в палате роженицы. Схватки мои становились все сильнее и чаще, а бедная женщина кричала все громче.

Для меня это было странно, так как мой организм устроен таким образом, что во время боли или, скажем, панического страха у меня тут же перекрывает кислород и я не в состоянии не то, что кричать, но и пищать. Издаваемый мной звук в этот момент больше похож на шепот.

Вскоре в палату зашла Ольга Ивановна и после тщательного осмотра сказала, что схватки у меня протекают превосходно и скоро меня поведут в родзал, но уже без ее участия, так как по семейным обстоятельствам ей необходимо уйти.

Это заявление повергло меня в ужас. Не доверять ей оснований не было, но моя интуиция, которая, кстати сказать, никогда меня не подводит, приказала мне воспротивиться.

Я схватила Ольгу Ивановну за подол белого халата и заявила, что без нее я рожать категорически отказываюсь.

А еще я убедилась, что боль, приносимая схватками — детский лепет по сравнению с тем, что я ощущала в родзале. Ольга Ивановна, не глядя на меня, слушала сердцебиение ребенка через стетоскоп. Две акушерки мирно беседовали рядом.

— Тужься! — переодически доносилось до моих ушей.

И я, собирая все силы в кулак, тужилась, после чего чуть не теряла сознание. Я чувствовала дикую боль, будто меня разрывают изнутри пополам. Казалось, весь этот мучительный процесс длится вечность.

–Да тут слон пройдет, — недоумевала одна акушерка.

–Макушечка уже видна, а ребенок не выходит, — удивлялась вторая.

–Тебе больно? — Ольга Ивановна встревоженно посмотрела на мое измученное лицо.

Все, что я могла сделать — это кивнуть, так как по известным причинам голос у меня пропал. Видимо именно это и не настораживало врача. Молчит, значит все в порядке.

–Быстро на кесарево! — крикнула кому — то Ольга Ивановна.

Но я уже не видела, кому был адресован приказ.

***

«Я бежала по темному лабиринту, не разбирая дороги. Высокие стены, покрытые черным мхом, закрывали небо и солнечный свет. Узкие коридоры бесконечного лабиринта безумно пугали меня. И только незнакомые лица переодически появлялись на пути. Страх и ужас охватывали меня.

И вдруг я увидела свою покойную бабушку, которую очень любила в детстве. Она умерла, когда мне было семнадцать лет. Несколько раз после своей смерти она приходила ко мне во снах перед важными и опасными событиями, которые вскоре происходили в моей жизни. Будто она пыталась предупредить и предостеречь.

Бабушка взяла меня за руку, и это прикосновение успокоило меня и вселило уверенность. Пришло полное понимание, что именно ее я искала в этом укрытом тьмой лабиринте. Незнаю сколько длилась эта идилия. Мы просто молча стояли, держась за руки. В какой — то момент она вдруг выпустила мою руку, и я снова запаниковала.

— Бабушка! Где ты? — закричала я, — Не отпускай меня! Не уходи! — от страха снова оказаться одной в этом жутком месте, я зарыдала, — Бабушка!

— Ты должна вернуться, — я снова ощутила прикосновение ее руки, — Тебе еще рано. Возвращайся! — настойчиво сказала она.»

В следующий момент мои глаза приоткрылись, и я увидела ослепляющий свет висящей надо мной лампы.

— Посмотри, какой у тебя парень!

Я повернула голову и увидела синюшного младенца. Мужчина анестезиолог, в голубой маске и шапочке, держал его двумя руками.

После чего я погрузилась во тьму. Ни боли, ни страха, только тошнота от немыслимой тряски и жуткий скрип, как от несмазанной телеги. Я открыла глаза и обнаружила, что меня везут по коридору на каталке.

— Где моя бабушка? — вымолвила я.

— Нет здесь твоей бабушки, — услышала я мужской голос.

— Значит, я не умерла?

— Да поживешь еще.

Я приподняла голову и посмотрела на свои обнаженные ноги.

— Боже мой, мне надо сделать педикюр, — в бреду пролепетала я.

— И педикюр, и маникюр, и массаж, все сделаем за отдельную плату, — засмеялся мужской голос анестезиолога.

Через какое — то время в послеоперационную палату, куда меня поместили, пришла Ольга Ивановна и рассказала о случившемся. Оказалось, что пуповина у меня была всего десять сантиметров, поэтому ребенок не мог благополучно выйти на свет.

С каждыми моими потугами он рвался из меня, как если бы человеку живьем отрывали руку, тем самым причиняя и мне и себе невыносимую боль. Спрашивается, как этот горе — узист не увидел на последнем осмотре аномально короткую пуповину!?

— Еще бы одна потуга, пуповина бы оторвалась, и ребенок бы погиб мгновенно, — смотрела на меня огромными от ужаса глазами Ольга Ивановна.

Но после успешного изъятия из меня малыша, я начала стремительно терять кровь. Оказалось, что у меня плохая свертываемость. Потеря крови была катастрофической и, если бы в роддоме не оказалось нужной крови, меня бы не спасли.

Вот уже много лет мы бесконечно благодарны Ольге Ивановне за неше чудесное спасение.

***

Рожать второго ребенка я тоже пришла к ней и другую кандидатуру даже не рассматривала. На момент родов этот роддом закрывался на санитарные дни, а Ольга Ивановна переходила работать в другую больницу. Как и в первый раз, я буквально вцепилась в нее мертвой хваткой и заявила, что буду рожать хоть на улице, но только с ней.

В день родов, утром я увидела на простыне мокрое пятнышко. Быстро сообразив, что это могут быть воды, я позвонила Ольге Ивановне. Она была в отпуске, но находилась в городе.

Накануне приехали родители мужа, поэтому мы оставили трехлетнего сына с ними и, благословясь, отправились по новому месту работы Ольги Ивановны, в перинатальный центр.

Конечно же, она согласилась принять у меня роды. И, несмотря на отпуск, вышла на работу.

Это тоже было кесарево. Хотя Ольга Ивановна уверяла меня, что показаний к операции нет, я все — таки настояла на своем. Воспоминания о первых родах были еще свежи в памяти, поэтому во избежание непредвиденной ситуации я решила делать кесарево сечение снова.

Я помню, как лежала на операционном столе после неприятных процедур подготовки к операции.

— Сейчас почувствуете теплоту в ногах, — сказала анестезиолог, — Ну что, чувствуете?

Ничего я не чувствовала. Меня колотило на этом холодном металлическом столе, покрытом тонкой простынкой, от холода и страха.

Женщина-анестезиолог задала еще несколько вопросов о моей семье. Видимо проверяя, засыпаю я или нет.

— Очень хочу спать. Боюсь уснуть. Боюсь, что усну, вы начнете операцию, а я все буду чувствовать. Чувствовать боль. Спать хочу — умираю. Боюсь…

***

«Море белых пушистых облаков поднимают и медленно несут меня. Кажется, что я лежу, или вернее, плаваю в них, как в озере, наполненном лебединым пухом. Я перекатываюсь с одного облака на другое. Нет ни страха, ни холода, только умиротворение и безмятежность.

Но я не одна. Со мной еще двое — юноша лет шестнадцати и девочка с косичками, примерно тринадцати лет. Эти незнакомые мне дети, так же, как и я, купаются в облаках. Но они как будто знают меня. Они улыбаются мне и смеются. Я вижу в их глазах, что — то родное. Пытаюсь понять, кто они. Я вглядываюсь в их лица и вижу в их глазах себя. Это же мои дети.»

— Посмотри, какая девочка у тебя, — чей — то голос прерывает мое путешествие, и я неожиданно возвращаюсь на операционный стол.

— Я хочу обратно… Обратно на облака… — пытаюсь объяснить я слабым голосом.

Уже в палате, пробуждаясь после наркоза, я услышала, как открылась дверь. Ко мне подошла Ольга Ивановна и присела рядом на стул.

— У тебя такая прелестная девочка, — с улыбкой сказала она.

— Вы меня не обманываете? — прошептала я.

— Конечно же, нет. Завтра тебе ее принесут.