Его запретная малышка

Ольга Викторовна Дашкова, 2022

В первую нашу встречу она обозвала меня «хамлом», во вторую – я её спас, в третью – она сбежала утром, забыв свой купальник. Потом было чистое безумие, меня, взрослого мужика, накрыло желание и страсть.Красивая, притягательная, соблазнительная, толкающая на грех…запретная.Моя запретная малышка.

Глава 6 Маша

Почему так хочется пить?

— Зоя, — шепчу чуть слышно, не могу разлепить веки, словно в них кто-то налил клея. — Зой, ты здесь?

Шарю рукой под подушкой, чтоб найти свой телефон и посмотреть, сколько времени, но вспоминаю, что я не дома, а в гостях. Мысленно представляю, что на Зойкином диване мы спим вдвоем.

Тяну руку, натыкаюсь на тело, толкаю:

— Зоя, проснись.

Вместо Зойкиного «отстань» я слышу кряхтение, невнятное бормотание низким голосом. Насторожилась.

Кто это? Пашка?

Нет, не может быть, они вчера уехали, я пошла домой, а потом…

А потом…

Звон цепи, мокрый собачий нос утыкается в ладонь, мужские руки, поцелуй, разговор про самогон, меня куда-то несли.

О! Мой! Бог!

Нет.

Да нет же. Нет.

Твою же мать.

Вот теперь веки разлепились, в помещении не так светло, но все видно. Прямо передо мной лежит мужчина, тот самый бородатый сосед и мой спаситель. Прикрытый лишь тонкой белой простыней, так что все равно видно все его причиндалы, которые призывно топорщатся.

Сглатываю скопившуюся слюну, чтоб хоть как-то смочить горло. Отодвигаясь к стене, зажимаю рот ладонью. Рассматриваю мужчину — широкие плечи, мускулы буграми, густые брови, ресницы, отросшие волосы, сильно отросшая щетина. Мощная шея, он глубоко дышит, грудь вздымается равномерно.

Правая рука почти вся забита татуировками, какие-то письмена, цифры, символы. Они уходят на плечо и часть груди. Что-то в стиле древнего языка ацтеков и народов майя, видела такие в книгах и передачах по познавательным каналам.

Вот мужчина закряхтел, потянулся, я испуганно вжалась в деревянную стену. Простыня окончательно сползла с него, открывая моему взору полувозбужденный половой орган.

Нет, я видела мужской член, в порно там, в кино, это не открытие и не шок, еще не хватало краснеть и строить из себя скромницу. А эрекция — это вообще распространенное явление по утрам, так в учебниках пишут.

Член крупный, крайняя плоть закрывает головку, вокруг мало растительности, все аккуратно выбрито. Как интересно. Сейчас так модно?

За размышлениями о моде на интимные стрижки, наверное, все происходящее для меня реально было шоком, я в последний момент заметила, что сама голая.

Отодвинула простынь, да, действительно голая. Но я помню точно, что была в купальнике и легком платье. Мы поехали на речку, я чуть не утонула, этот мужчина меня спас, потом целовал так, словно последний раз. Потом мы выпили первача, да простит меня папа. Затем снова встретила своего спасителя, поцелуй — и вот я тут.

У нас был секс?

Пытаюсь прислушаться к своим ощущениям, так, Мария Владимировна, соберись, трогаю грудь, соски торчат, спускаюсь по животу вниз, между ног влажно.

А что, если это правда?

И сегодня ночью у меня случился первый секс?

Я была пьяна в уматину, как говорит Пашка, и ничего не помню. Но хоть какие-то ощущения должны быть? Кровь на постели, боль в области промежности? Ощущение того, что случилось что-то невероятное?

Ничего такого нет.

Совсем ничего, кроме головной боли и паники.

Надо уходить, пока бородач не проснулся.

Стыдно-то как, господи.

Оглядываю помещение: деревянные стены, диван, на полу раскиданы вещи, на столе бардак, закуска и бутылка водки наполовину пустая. Лишь одно небольшое окно и две двери.

Как можно медленнее и тише двигаюсь в сторону, перешагивая через раскинутые ноги мужчины, диван скрипит, я зажмуриваюсь, он снова кряхтит, чешет грудь, потом яйца.

Как мне развидеть это?

Если я вымою глаза с мылом, поможет?

Одна нога, вот уже и вторая на полу, подбираю платье, натягиваю через голову на голое тело, беру в руки сланцы. А вот теперь стою у двух закрытых дверей, напуганная, вспотевшая, кусаю губы.

Тяну за ручку той, что справа, хорошо, что она не скрипит, но там вовсе не выход, а моечная.

Так, я в бане, это комната отдыха, мойка, дальше парная, у бабы Ани все точно так же. Как раньше не сообразила по развешенным под потолком веникам?

Открываю вторую дверь, яркий солнечный свет бьет в глаза. Интересно, сколько сейчас времени? А если я выйду и наткнусь на соседку, совсем некрасивая ситуация будет.

Обув шлепки, вдоль стеночки иду вперед, надо уходить как можно скорее, и неважно уже, кто и что подумает. Огромный лохматый пес загораживает проход, склонив голову, смотрит с любопытством, высунув розовый язык.

А вот если он сейчас начнет лаять, то сбежится вся деревня, и все решат, что родственница бабы Ани шлюха?

Обычно меня все называют занудой, шлюха — это что-то диаметрально противоположное, ко мне вообще мне не имеющее никакого отношения даже вскользь, ну, сучка еще, да, соглашусь.

— Привет, песик, как там тебя? Грей? Хороший Грей, красивый, самый умный.

Пес, высунув язык еще больше, виляет хвостом, гремит цепью, начинает поджимать уши и лизать руку. Никогда не думала, что меня так любят животные. Или это он просто жалеет меня убогую?

— Хороший, хороший, давай ты меня выпустишь, а я потом дам тебе большую сахарную косточку. Честно-честно.

Он точно все понимает? Или я окончательно сдурела после самогона и ночи с бородатым соседом? Но всему должно быть рациональное объяснение, оно точно есть, я знаю, надо только собрать мысли в кучу, принять контрастный душ и хорошо все обдумать.

Обхожу пса бочком, стараясь не делать резких движений, направляюсь к своему забору, потому что идти к калитке — это, значит, через весь двор, а я не знаю, кого могу встретить.

Впереди забор.

Ну, не такой он и большой, как кажется. Забираюсь на него по наваленным в кучу чуркам, перекидываю ногу, сланец с другой предательски падает на чужую территорию. Грей наблюдает с интересом, задорно гавкает, а я от испуга падаю с забора в огород бабы Ани.

Хорошо, что мое падение пришлось на небольшой куст смородины, но все равно было больно, а еще обидно до слез. Как диверсант, в одном сланце хромаю к крыльцу, зажимая исцарапанные ветками руки.

Больше никакой деревни. Никогда.

Только цивилизованные Мальдивы, Сейшелы, Европа, в крайнем случае Сочи, а то я так не доживу до рождения племянника и своего двадцатидвухлетия.

Странно, но в доме тихо, пахнет блинчиками, но бабы Ани, которая всегда встает рано, нет. Не успеваю зайти в нашу с Зойкой комнату, как она сама выходит из нее с полотенцем и чистыми вещами в руках:

— О, Маш, а ты где была? Я вернулась недавно, а тебя нет.

— Так я это… смородинку хотела собрать.

— Рано еще для нее. — Зоя смотрит подозрительно, оглядывая все мои царапины и один сланец на ноге. — У соседей, что ли, смородинку собрала и убегала от их волкодава?

— Волкодава?

Нет, Грей не может быть таким, он хоть большой, но добрый.

Только что поняла, что не люблю вот таких прямолинейных родственников.

— Маш, что с тобой?

— Голова что-то болит от вчерашнего самогона.

— Не может быть, от самогона Пашкиного отца никто никогда не болеет. Ты уже умывалась? Пойдем в баню.

При упоминании бани слегка передернуло, но идти пришлось.