Веселый Роджер

Ольга Вечная, 2022

Когда человек раз за разом захлебывается, уходит под воду, но упорно всплывает в любой шторм и после любых сражений, ему присваивают статус: непотопляемый. Пережив бури и вражеские атаки, он набирается опыта. Он осторожен. Избегает рифов, берегов, опасаясь разбиться. Но бывает, что он находит цель, ради которой несется на полном ходу, не думая, не планируя. Кретин. Меня зовут Виктор Белов, и я непотопляемый кретин. Эта история обо мне.

Часть II

Глава 10

Отчеты непотопляемого пирата. Запись 6

Чистый голос Дэнни режет перепонки из колонок «Кашкая», заполняет машину, разносится по улице из окон — у меня отличная аудиосистема. Дэнни, как и всегда, чувствует мое настроение, орет в уши о гребаной гравитации, которая тянет к гребаным воспоминаниям, которым нет конца. Как Артём вообще мог припомнить Настю?

Малые транквилизаторы, подобранные мне врачом, практически не обладают седативным действием, а тревожное состояние прогоняют на раз. Отличная вещь, выдается по рецепту, легальным способом по-другому не достать. Проблема в том, что, зараза, вызывают привыкание, поэтому, дабы не сторчаться, приходится частенько включать мозг. Иначе, единожды вкусив счастье посредством таблеток, то и дело тянет их глотать по поводу и без.

Вот и сейчас, после разговора с Артёмом, так и хочется закинуться, но я этого делать не стану. Лучше покурю, послушаю музыку, подумаю о чем-нибудь приятном.

Достаю мобильный, листаю в нем фотографии Веры с задранной майкой, сделанные украдкой в тот странный день, когда она прибежала в мой дом вымокшая и расстроенная. Смелая. Да, именно такой она мне показалась в мокром белье, с грязными разводами по лицу и телу, и это выбило опору из-под ног. Захотелось творить с ней разные вещи, проверить границы этой самой смелости. Так сильно захотелось, что не получилось отказаться от этих желаний за столько времени. Это пугает, потому что отказываться я умею очень хорошо. Я спец в деле обламывания себя.

У меня очень хороший врач, с которым мы здорово общаемся уже восемь лет. Однажды, после очередных новомодных курсов в Штатах, он решил с помощью гипноза победить мою психотравму. И действительно, достучаться до истоков проблемы у него получилось. А потом я едва не подох от болевого шока прямо на его дорогущем индийском ковре, у покрытого лаком стола из цельного дерева. Причем боль пришла сама по себе, без какой-либо физической причины, потому что все, что могло зажить — давно зажило, что могло истлеть — развеяно по ветру. С тех пор мы не экспериментируем, а просто следим за тем, чтобы я не увеличивал дозировку. Периодически меняем препараты, чтобы не подсел окончательно.

Любите секс, друзья, он прекрасен!

Барабаню пальцами по ноге в такт музыке.

Ради него хочется жить, дышать, просыпаться утром. Любите свою работу или хобби. Если вы достаточно смелы, чтобы привязаться к кому-то надолго, полюбите женщину. Вкусная еда, хорошая музыка, спорт — все это поможет радоваться жизни без психотропов. Мне помогает, по крайней мере.

Пожалуй, стоит заехать на объект и посмотреть, как идет ремонт в отеле, курирование которого мне передали полностью, хотя изначально шла речь только о спа-комплексе.

С Маратом Эльдаровичем кипит война не на жизнь, а на смерть. Он то и дело присылает мне фотографии золотых гобеленов, малахитового цвета обоев и картин в резных рамах. Я же каждый раз все это мягко отметаю, терпеливо объясняя, что международный бизнес-отель должен быть обязательно выдержан в строгих тонах, определенном, принятом во всем мире стиле. Мы работаем на конкретную аудиторию, точнее бизнесменов, прилетающих к нам по делам, и богатство-шелка-ковры — это худшее, чем можно их встретить. Но бесполезно! В холле, прямо напротив конференц-зала, все же будет фонтан и статуя обнаженной девицы с ангелочками и кувшином. Отстоять удалось только отсутствие позолоты.

А вечером я заеду за Верой и снова отвезу ее к себе домой. У меня есть неделя, чтобы продвинуться с ней дальше поцелуев. Пожалуй, не стоит терять зря время. К черту транки.

Глава 11

Вера

Виктор Белов ведет себя как джентльмен. Кто бы мог подумать, что этот невозможный мужчина, в гардеробе которого из обуви только пять пар кедов разного цвета, не сделает ни одного действия, которое бы могло как-то обидеть или испугать Веру. Он с ней нянчится, не иначе.

Как они провели вчерашний вечер? Купили две бутылки шампанского, сели на кровать. Вера в его длинной зеленой майке, без лифчика, в одних крошечных трусиках, он — в спортивном костюме «Найк» с доверху застегнутой молнией. Вик откинулся на спинку кровати, удобно раскинув ноги, она между них, на коленях.

— Сегодня я собираюсь поступать подло, — объявил он, подмигнув. — Мы будем пить либо пока ты не разрешишь раздеть себя, либо пока не закончится выпивка. — С громким праздничным хлопком Вик открыл первую бутылку, сделал глоток. — Неплохо, но я знаю способ, чтобы улучшить этот вкус. Попробуй шампунь, Вера. Только не проглатывай. А теперь иди ко мне.

Он поцеловал ее, приоткрывая губы своими и выпивая сладкое шампанское прямо из ее рта. Первый раз получилось неудачно, они пролили половину на одежду, темное постельное. Вера поспешила оценить зону поражения.

— К черту простыню, не отвлекайся. Хочу еще.

Вик смотрел на нее, касаясь кончиками пальцев щеки. Его зеленые глаза горели предвкушением, губы были влажными, соблазнительными, дерзкими. На все готовыми — Вера это знала. С ним рамок нет, он безбашенный. Ей хотелось как-то назвать этот взгляд, слова вертелись на языке, но лучшее, наиболее точное определение пока выбрать не получалось. Так на нее мужчины еще не смотрели.

Вера потянулась, провела языком по его подбородку, собирая остатки напитка, усмехнулась и сделала еще один большой глоток, смакуя приятный дорогой вкус. Чувствуя, как покалывают пузырьки.

— На хрен стаканы, да же, Вера? — сказал Вик, улыбаясь. — Дай теперь мне.

Она протянула ему бутылку и через несколько секунд пила, обливаясь, шампанское из его рта, пуская его язык к себе, лаская его своим. Открывалась широко, пока вкус «Мондоро» не потерялся полностью, заменившись вкусом Вика.

Ее пальцы либо сжимали бутылку, либо были стиснуты под коленями, чтобы не забыться, не запустить их в его русые волосы, не провести по плечам, сжимая, не потянуться к молнии на кофте и не дернуть ее вниз резко, чтобы прильнуть к груди следом.

Они допивали первую бутылку мокрые, липкие, пьяные, посмеиваясь и целуя лица друг друга. Ласкали без рук, лишь губами, языками, взглядами, обжигая частым дыханием. Вера ерзала на собственной пятке, забываясь. Желая большего.

— Просто положи мою руку туда, куда хочешь, — прошептал Вик ей на ухо, сжав ладонями ее бедра. Погладил, слегка надавливая. — Просто сделай это. Ты дрожишь.

Она и правда дрожала.

— Ты уже влажная, Вера?

О да, еще какая влажная.

— Я чувствую твой запах. — Он втянул через нос полную грудь воздуха и выдохнул Вере прямо в шею. — Ты влажная для меня. Это дико заводит.

Он потянулся за новой бутылкой, а Вера думала о том, что, если бы Белов сейчас повалил ее на кровать, накрыл своим телом, развел широко ее ноги, она бы даже не пискнула, не смогла бы отказать. Просто не смогла бы, и всё. Но сама? Сделать этот шаг первой? Зная, что, вероятно, носит в себе вирус?

И хотя Вера понимала, что через защиту передать его практически невозможно, риски стремятся к нулю, страх оказался сильнее. Просто каждый раз, когда она об этом думала, появлялся ступор.

Возможно, влияло воспитание: ее с детства пугали вероятностью случайно заразиться. Вера никогда не делала маникюр в салоне, не делилась своими ножничками или одеждой с подругами, к стоматологам ходила только проверенным, не позволяла себе и поцелуя с малознакомыми парнями. Слишком много лет ей вдалбливалась осторожность, через которую даже современные знания не давали переступить. Вопрос «А вдруг?» — рушил весь настрой. Знай она раньше, как глупо попадется, берегла бы себя так фанатично? Она попросила Вика не переступать установленные ею границы, и он молча кивнул. Что ж, не он один может устанавливать правила.

Тем временем Белов открыл вторую бутылку, в этот раз менее удачно. Пена хлынула из горлышка, и он недолго думая направил ее на Верину грудь, намочив и без того мокрую футболку.

— Вечер обещает быть горячим. — Вик, проводя языком по нижней губе, открыто любовался видом ее груди с торчащими сосками, обтянутой мокрой тонкой тканью. — Ты просто бомба, Вера, — восхищенно присвистнул он, вызывая ее смех. Наклонился и втянул в рот сосок, вызывая стон.

Вера выгнулась, подавая ему грудь и щипая себя, дабы не вцепиться Вику в волосы, не прижать его лицо плотнее. Это пытка какая-то! Почему ей нельзя обнять его? Что за жесткие рамки?! Она обязательно выяснит, что с ним случилось. Она должна это знать.

Вик набрал полный рот шампанского и перелил часть в ее рот, затем соскочил с кровати, налетел на стул, чуть не упав при этом.

— Твою ж мать! — выругался, стараясь не потерять равновесие. Вера смеялась, глядя на него. — Ты напоила меня.

— Ты куда? Мы не допили еще. — Она видела, как оттопыриваются его свободные штаны. Самоконтролю это не способствовало.

— Хочу кое-что сделать. — Вик взял с полки фотоаппарат, достал из чехла.

— Что? Не-ет! — запротестовала Вера, натягивая одеяло до шеи. — Ни за что на свете!

— Прекрати, ты потрясающая.

— Спятил? Я же тебе сказала, что не люблю фотографироваться. Тем более в таком виде! Перестань, Белов, мы так не договаривались!

— Всего несколько кадров.

— Никогда!

— Потом удалим. Честное слово. Ты всегда встаешь раньше, сама всё и почистишь. Вера, клянусь, только для домашнего альбома, — подмигнул он ей, — никто никогда не увидит эти фото.

— Потом все удалим?

— Если захочешь.

— Честное слово?

— Честное пиратское.

— Я не умею позировать, Белов.

— К черту позирование. Ненавижу позирование. Убери на хрен это одеяло. — Он резко сдернул с нее ткань и бросил на пол. — Ты слишком хороша, чтобы просто смотреть на тебя сейчас.

Под пристальным, раздевающим взглядом Вика Вера чувствовала себя самой красивой и сексуальной. Она слишком много выпила — однозначно, и на самом деле, должно быть, выглядела кошмарно. Но она действительно привстала на колени, убрав волосы набок, при этом майка съехала с другого плеча, оголяя.

Вик щелкнул камерой.

— Мать вашу, и все же я снимаю порнушку! — произнес с восторгом.

Он приблизился и сфотографировал ее лицо, грудь, вид сбоку. Упал на колени, сделал несколько кадров, вскочил на кровать, а Вера легла. Она лежала у него между ног, выгибаясь в мокрой майке, смотрела в объектив камеры, а Белов нависал над ней, расставив широко ноги, фотографировал и нервно улыбался.

Вик снова рухнул на колени, чикнул и наконец опустил камеру.

— Смотри. — Он поднес к лицу Веры левую, наиболее сильно исколотую тату руку. — Смотри, пальцы дергаются. — Белов не обманывал. — Смотри, что ты со мной делаешь, а? Нравится тебе это? Доводить меня вот так, до ручки, и наблюдать?

— Ты считаешь… — Вера приподнялась на локтях и сказала прямо в его сладкий от шампанского рот: — что я чувствую себя как-то иначе?

Он лизнул ее губы, а она его тут же, следом.

— Какого черта ты это терпишь, Белов? Сегодня четверг, скоро неделя, как мы просто целуемся. Где грань твоего терпения? Когда я ее перешагну уже?

Вик хрипло засмеялся, щелкнул ее еще раз и положил фотоаппарат на пол около кровати.

— Знаешь что, Вера? — сказал он, закрыв глаза, в ее губы, периодически касаясь их языком. — Тебе, может, не приходило в голову, но я не преследую никакой цели. Иногда процесс так хорош, что стоит заниматься им ради самого процесса, м? Подумай об этом.

Вик взглянул на часы.

— Тебе на работу вставать через три часа, я предлагаю закругляться. — Он еще раз чмокнул Веру в губы, подмигнул, встал с кровати и ушел в душ.

Через десять минут она заняла освободившуюся ванную, а когда пришла, Вик спал в чистой одежде на новом, сухом постельном. Вера легла рядом, к нему спиной, съежилась, не касаясь и гадая, как можно заснуть после случившегося. Тело ждало разрядки его не интересовали ни ее будущий диагноз, ни правила Белова.

И вот сейчас, следующим утром, она лежит рядом, листая фотографии в его бессовестно дорогом фотоаппарате, пылает от стыда все сильнее после каждого нового кадра, не решаясь удалить их. Хочется сначала показать Вику и посмотреть на реакцию. А может, и сохранить, чтобы иногда пересматривать, напоминая самой себе, какой раскованной и смелой Вера может быть, когда захочет.

Белов тихо спит рядом на спине. Еще бы — половина седьмого, в это время его и фейерверк под ухом не разбудит. Пару дней назад она решилась и вымыла-высушила феном голову в его квартире. До этого каждое утро уезжала к себе, чтобы собраться на работу. Вера сделала это на свой страх и риск, ожидая каждую секунду, что он откроет дверь ванной и накричит на нее, что разбудила. Но этого не случилось: Вик спал как убитый, а потом, днем, сказал, что даже и не слышал шума.

Она роняла ключи, гремела, собираясь, ей звонили на мобильный, но он никогда ничего не слышал, просто крепко спал.

Любопытство накрывает с головой, дышать становится нечем. Вера захлебывается в нем, тонет, не в силах бороться. Она откладывает фотоаппарат и минуту сидит рядом с Виком, внимательно наблюдая за красивым расслабленным лицом. Да, сейчас оно кажется ей красивым, ведь Вера так хорошо его выучила за последние дни, так часто целовала. Работала, жила, думая о касании этих самых тонких губ. Наверное, ежедневные поцелуи Вика — это единственное, что поддерживает ее в ожидании результатов анализов.

Что он скрывает? Вера ему не чужая. Нет, только не после того, что случилось накануне, да и в предыдущие вечера. Имеет ли она право знать? Наверное, нет. Но что случится плохого, если узнает? Вряд ли это отвратит ее от него. Тем более Вик ни о чем не догадается. Она никогда никак не выдаст, что в курсе. У нее, конечно, есть предположения, но хочется их проверить.

Вера убирает с его груди одеяло, внимательно следя за лицом. Белов спит.

Проходит одна минута, вторая — Вера сверлит взглядом. Что ж, она одним глазком. Всего на одну секунду. Дрожащей рукой берет кончик ткани его длинной синей футболки, тянет вверх и на себя, заглядывая. Резинка трико едва прикрывает бедренные кости, затем начинается кожа. Вера видит всего кусочек, пять на десять сантиметров, дальше оголять не решается, но этого хватает, чтобы замереть и ахнуть. Кожа красная, бугристая, местами коричневая, бледно-розовая. Зажившая, но по-прежнему выглядящая воспаленной, нездоровой, обожженной. Кажется, она пылает, горит. Притронься пальцем — будет больно.

— Посмотрела?

Его голос заставляет вздрогнуть и отпрянуть. Взгляд на лицо Вика — такое же расслабленное, как минуту назад, глаза закрыты, дыхание ровное. Сердце набирает обороты, кровь бросается к щекам, вдруг становится нестерпимо жарко в холодной квартире Белова. Спокойный, ровный голос пробирает до костей, как будто Вера сделала что-то ужасное, непростительное. Нарушила правило. Первое правило, которое никогда ни при каких обстоятельствах нельзя нарушать. Она замирает, чувствуя, как сдавило грудь, сбилось дыхание.

— Посмотрела? Теперь уходи, — повторяет Белов, поворачивается на бок к ней спиной, натягивает одеяло до шеи и продолжает спать.

А Вера так и сидит рядом еще несколько минут, не способная пошевелиться.

Кажется, минуту назад она все испортила. Своими собственными руками. Страшно не от того, что увидела шрамы. Испугало безразличие в голосе. Он никогда не говорил с Верой так, словно она ему неприятна. Как будто бы рядом с ней не Вик, а его сводный брат. Определенно, сейчас он говорил интонациями Артёма.

Ее только что попросили уйти. Из его квартиры? Из жизни? Прямо сейчас и навсегда?

Она тяжело, медленно вздыхает. Острая потребность извиниться какое-то время удерживает на месте, но потом Вера смотрит на часы — начало восьмого. Нарушать за утро сразу два правила она не станет.

Вера осторожно слезает с кровати, морщится, когда разгоряченные после сна под одеялом пальцы ног касаются холодного пола, кутается, как и обычно, в плед и на цыпочках добегает до ванной, стараясь как можно сильнее минимизировать контакт с остывшим за ночь ламинатом. Она знает, что ковры Вик не любит, а тапочки и вовсе ненавидит. Их в его квартире быть не может, это важно.

Под горячим душем Вера греется, вытирая тихие слезы и не веря, что решилась на этот опасный поступок. Разумеется, не просто так Вик запрещает себя трогать. Она дура, раз подумала, будто ей можно то, что нельзя другим.

У нее уже есть отработанная до мелочей система пробуждения в его квартире. Вера разогревается в ванной, пока еще может терпеть кипяток: вытираться и одеваться будет не так холодно. Есть время, пока тело остывает до обычной температуры. Потом варит кофе в кофемашине, занимаясь макияжем. Быстро размешивает сахар — а это единственное, с чем можно пить кофе в доме Белова: плюшки и конфеты он никогда не покупает, — и идет на работу. На этот раз Вера старается собрать все свои вещи, показывая, что слова Вика поняла хорошо.

Она выходит в подъезд, тихо прикрыв за собой дверь. Вик так и спит.

От его квартиры до «Веранды» две остановки, время еще есть, и Вера решает прогуляться, проветриться и подумать. По пути старается обходить и перепрыгивать лужи, оставшиеся от ночного ливня, мельком ловит свое размытое отражение в витринах магазинов, вертит в руках взятый на всякий случай зонтик. Телефон молчит. Кажется, Вик и не думает возвращать ее, извиняться за грубый тон. С каждой минутой он со своими дурацкими правилами и пиратским флагом становится дальше, а сожаление уступает место обиде.

«Иди ты на хрен, Белов», — думает Вера. Широко и уверенно шагает по брусчатке, подходя к служебному входу известного ресторана, где давно чувствует себя комфортно и на своем месте. Чтобы она еще раз кому-то доверилась?! Сначала один, затем второй вышвырнули ее на улицу, как бесправную дворняжку. Да, она ошиблась, но Белов мог бы поговорить. Устроить скандал, в конце концов! Вера бы сама ушла, догадалась бы. Но выгонять… Большой ошибкой было связываться с этой семьей. Жизнь ничему не учит. Артём преподал отличный урок, что ж она ломится к тем же граблям в том же огороде?

Просто слишком сильным оказалось искушение хоть ненадолго поделиться с кем-то бедой, позволить себе не возвращаться к ней каждую минуту, отвлечься. Переложить со своих плеч на чужие, более крепкие, выносливые. Что ж, Вик дал ей почти неделю, чтобы прийти в себя. Сейчас у Веры хватит сил одной дождаться понедельника. А потом — постараться не сойти с ума.

Ей сказали, что в той клинике, куда привез Вик, работают хорошие психологи. Кто мог знать, что скопленные деньги пойдут на оплату мозгоправов.

Глава 12

Отчеты непотопляемого пирата. Запись 7

Люблю, когда самолет садится над Адлером. Погода радует, море кажется бесконечным, одновременно спокойным и могучим, гостеприимным. Оно манит ложной весенней теплотой, искрится на ярком южном солнце, наверняка приветливо шумит. «Голливуд, мы никогда не остановимся!» — орет из наушников, и я беззвучно подпеваю отчаянным ребятам в крутейших масках, думая о том, что эти слова, должно быть, писались обо мне. Я не из тех, кто останавливается, хоть и Голливуд в моей жизни, в общем-то, ни при чем. Не опускаю руки и не сдаюсь. Пережить способен многое, разочарование в том числе. И тоску. В конечном итоге останется только недоумение. Моя любимая эмоция. Когда она появляется, это значит, что боль осталась в прошлом.

Самолет снижается, отец, вероятно, уже ждет в зале ожидания. Сегодня я проведу вечер с его семьей, а завтра прямо с утра (брр) на объект. «Трахельки» жаждут, чтобы их строили.

Когда я впервые увидел свои шрамы после снятия бинтов, без шуток — я проблевался. Такая вот реакция на уродство. Хотя, в общем-то, я взрослый мужик, а не ванильная девочка, падающая в обморок при виде раненого котенка. Ну, там есть отчего поехать крыше, поверьте. Лазерная шлифовка, время и тату, где было возможно, слегка исправили ситуацию, но хорошего по-прежнему мало.

У Веры, видимо, отличный желудок, раз она удержала его содержимое внутри, увидев рубцы. Ладно, не будем о Вере. То, что случилось — вполне предсказуемо. Бабы — существа любопытные и упорные, когда-то она все равно узнала бы. Жаль, не дожили до понедельника.

Хей, Голливуд, мы никогда не остановимся!

У меня столько планов, как сделать «Трахельки» уютными и популярными, что голова сейчас разорвется. Тем временем самолет приземляется, пора собираться на выход.

С собой у меня только небольшая спортивная сумка одежды и мешок техники: ноут, планшет, фотоаппарат, телефон, зарядные к ним всем. А также подарки девчонкам.

Отец всегда делает вид, что рад меня видеть. Мы жмем руки, быстро обнимаемся и идем в сторону его машины. Внешне мы мало похожи, но зато одного роста.

Папа у меня потрясающий, он гражданский летчик на пенсии, сейчас занимает какую-то не последнюю должность в аэропорту, работает с бумагами. Десять лет назад он наконец смог смириться с тем, что мама полюбила другого, и женился во второй раз на бортпроводнице, которая родила ему двух дочерей. Им сейчас восемь и пять лет. Я рад, что у него все наладилось.

Говорим в машине, как и обычно, на ни к чему не обязывающие темы: погода, политика, пробки, моя работа. Я частенько летаю в Сочи, здесь поле непаханое для специалистов моей области, и всегда останавливаюсь у родственников.

Живут они в своем доме, на горе с видом на море. Точнее, до моря ехать минут сорок, и это по ночному городу без пробок, но вид все же потрясающий.

— Привет, красавчик. Как долетел? — София целует меня в щеку, как только я захожу в их просторный ухоженный дом. — Рада тебя видеть.

— Взаимно. Где дети? Ты, конечно, задала в этот раз задачку. Я перерыл пять интернет-магазинов, прежде чем нашел нужную модель «Лего». А забирать пришлось на другом конце Москвы.

— В Сочи их вообще нет, доставка около месяца. А дети все уши прожужжали. Вся надежда на тебя была. Девочки в художественной школе, сейчас Стас за ними съездит. Ты проходи к столу, ужинать будем.

У отца в доме все кажется родным и знакомым. Овчарка Эни виляет хвостом, рада видеть гостя. Полгода меня не было, не забыла же.

— Сейчас буду чаще прилетать, если все срастется завтра. Проект интересный, надеюсь, мне его в итоге и отдадут. Так что, если нужно будет привезти что-то, говори, не стесняйся.

— Хорошо, учту. — София наливает мне кофе, не спрашивая, хочу ли я.

Так принято, она знает, что я люблю черный несладкий кофе после полетов на самолете.

— А что с папой? Он не в настроении как будто?

— Не обращай внимания, — машет она рукой, — на работе сокращения. Боится, что и его коснется.

— Да быть не может. С его стажем, регалиями и связями он будет последним, кого попросят на выход.

— Ну что ты, отца не знаешь? Вечно на нервах, только дай повод к стакану приложиться.

— Пьет?

София неопределенно кивает и снова машет рукой:

— Не больше, чем обычно. Расскажи, как у тебя дела? Как мама? Что на личном фронте? Какой-нибудь сексапильной модели удалось тебя, наконец, сцапать?

— Засыпала вопросами, — улыбаюсь я. — Да нормально всё, в режиме. Работаю, вот в аварию недавно попал, но ничего серьезного.

— О Господи! Почему не позвонил?

— Да не стоит внимания. Машину помял только, но страховка покрыла ремонт. Сорвал маме с дядей Колей юбилей, правда.

Что б еще добавить? У Артёма ВИЧ, а его невеста живет у меня. Жила. Жила у меня, пока не увидела шрамы и не сбежала.

— Как там Ариша? Артёмка? Не женился еще?

Однако ж, как мысли читает. В этот момент сотовый вибрирует, скайп сообщает о новом входящем сообщении. Обычно в скайпе мне пишут только по работе, поэтому тут же читаю: «Привет». Привет оказывается от Веры. Неожиданно.

— Всё в порядке? — спрашивает София. — Ты изменился в лице.

— Да как сказать… Ладно, неважно. У Ариши все отлично, учится, подрабатывает. Замучила уже с просьбами фотографировать ее подружек, на следующей неделе очередная фотосессия в парке. И ведь не откажешь, прицепится так, что проще согласиться. Артём в порядке, насколько мне известно. Не женился.

«Привет», — отвечаю. А потом тишина.

За столом мы ужинаем всей семьей недолго. Минут через пятнадцать девочки убегают к себе в комнату с новыми игрушками, после чего отец достает из морозильной камеры бутылку водки.

— Мы с Виком будем вино, ему завтра с утра работать, — помогает мне София.

Я киваю, но папа не слушает. Ставит передо мной стопку, вторую напротив себя. И прежде, чем его жена успевает достать бокалы, произносит:

— Ну, за встречу, сынок! — И опрокидывает стопку.

Я следую его примеру, ледяной напиток прокатывается по пищеводу и ударяет в голову с непривычки довольно сильно.

— А меня собираются увольнять, представь себе.

За это выпиваем еще по две. Следующие три удается пропустить. Отец быстро входит в кондицию, краснеет, налегает на суп.

— Всю молодость убил на эту работу, столько нервов, здоровья потратил. Первую семью потерял! И вот благодарность. Отвратительная у меня профессия. Не ценят летчиков в нашей стране. Вот в Германии…

Примерно на этом моменте София незаметно, под предлогом поверить детей, утекает из-за стола на второй этаж. Она не обиделась на слова мужа, никогда не обижается. Привыкла.

Нет, серьезно, он хороший мужик и замечательный отец. Несет чушь, только когда выпьет, а делает это не так часто, к счастью. Поэтому я не очень люблю бывать в его доме. Кажется, когда отец смотрит на меня, он чувствует угрызения совести. За то, что двадцать три года назад не смог удержать маму. Она уехала за дядей Колей в Москву, а я остался без присмотра. Ну не глупость ли? Можно подумать, живи я с ним, миновал бы… то, чего не миновал. Чушь.

Молча смотрю на него, слушаю. Отец прекрасно знает, что я ненавижу, когда он начинает так себя вести. Меня убивает его чувство вины, и мы жевали эту тему сто миллионов раз. И спокойно говорили, и орали друг на друга, однажды он даже плакал.

«Да в порядке я, пап!» — хоть на лбу себе выколи.

— Даже хорошо, что тебя судьба отвела от летного. Нечего там делать, одни стрессы, перегрузки. Организм изнашивается, семью нормальную не завести: не каждая женщина выдержит долгие разлуки. Как там мама, кстати? Хорошо все у нее?

— Да вроде неплохо. Собирается в Индию на очередной йога-марафон.

— О как. И не боится однажды привезти оттуда глистов в голове? — пораженно качает головой отец. — А у тебя-то как? Может, сведешь эти татуировки? Хотя бы с пальцев да с шеи. Может, так лучше будет?

— Хватит с меня уже шрамов, пап.

Ну вот, подошли к черте. Отец приговорил ноль пять практически в одного и пытается затеять разговор по душам. Последние несколько раз встречи прошли так хорошо! Я даже расслабился, перестал ждать истерик с его стороны. Мы не касались опасных тем, просто хорошо общались, как отец с сыном, и это было замечательно. К чему сейчас опять перетряхивать события почти десятилетней давности?

— Я бы так хотел дожить до времени, когда ты женишься. Нужно думать о будущем, о семье, сынок.

— Мне двадцать шесть только, успею я, пап. Да и тебе рано на тот свет собираться.

— Вот посмотри на меня, что хорошего? Привожу Дашу в садик, а на меня люди косятся, гадая, отец я ей или дедушка? Стыдно в глаза смотреть воспитателям.

— У меня много работы сейчас, не до серьезных отношений. Сначала нужно карьеру построить. Чтобы было, куда привести молодую жену, понимаешь? Пока что в наличии только однушка в ипотеке да машина в кредите. Не слишком заманчиво, как считаешь?

Отец тяжело, сокрушенно вздыхает и тянется за вином Софии. Нужно было снять номер в отеле, мать его. Если бы знал, что опять двадцать пять, в жизни бы не приехал.

Молчу, пожевывая зубочистку. Тошно от его взгляда, интонаций, слов и вздохов, так и тянет удавиться. Лучше бы я сдох тогда, не добежал до озера. Знал бы, какой груз вины свалится на плечи за потраченные родителями нервы, — честное слово, умышленно не выжил бы. Ну вот зачем папа это делает раз за разом? И так ведь гадостно, сам прекрасно понимаю, что не будет ни семьи, ни девушки. И здоровье — вещь не бесконечная. Многое организм пережил, да и транки с обезболивающими явно печени, почкам на пользу не идут. Но ведь живу я, улыбаюсь, кайф ищу свой личный. Доступный.

А вот так поговорю «по душам», и кажется, что на хрен я все это делаю. Зачем барахтаюсь? Не верят в мою успешность родители. В такие моменты и сам сомневаться в ней начинаю.

Тем временем приходит новое сообщение от Веры: «Нормально долетел?»

А какого черта? Что будет, то будет. Достало! Нажимаю в скайпе вызов абонента. Идут гудки. На экране телефона лицо Веры, она смущена, робко улыбается, смотрит на меня вопросительно. Улыбаюсь ей в ответ.

— Пап, ну ладно, расскажу тебе первому. Знакомься, это Вера, моя девушка. — И поворачиваю к нему телефон.

— Ой! — приглушенный вскрик ужаса от Веры. — Здравствуйте.

Нет, удержаться невозможно. Я двигаюсь к отцу, и мы оба смотрим на экран, на котором испуганная, красная, как пальто Алисы, Вера быстро поправляет влажные волосы, запахивает плотнее халатик. По-видимому, она только из душа.

Отец смотрит то на меня, то на экран, его брови ползут вверх вместе с уголками губ.

— Вера, это мой отец, Станислав Иванович. Правда, до того как прикончил бутылку водки, он выглядел представительнее.

Отец поспешно вытирает салфеткой губы и усы, расправляет плечи — потеха, да и только.

— Приятно познакомиться, — машет ему Вера, улыбаясь так широко, что это уже ненормально.

— Просто Стас, — с энтузиазмом кивает он. — Соня, иди сюда! Тут Витина девушка звонит!

Какое счастье, что папа знать ничего не желает о личной жизни детей второго маминого мужа, то есть об Артёминой. Остается только надеяться, что София не смотрела мамину страницу в «Одноклассниках» и не вспомнит девицу, которую обнимает Кустов своими длинными, загребущими ручищами на всех фотографиях.

София появляется как ведьма, из воздуха. Мгновенно материализуется между нами, наклоняется и впивается хищным взглядом в телефон. От ее быстрого шага ветром обдало, без шуток.

— Какая хорошенькая! Я София, вторая мама Вика, — представляется она, и я усмехаюсь, качая головой.

Вторая мама старше меня на семь лет. Она частенько подшучивает надо мной по этому поводу, наигранно-показательно строит глазки при отце, чтобы позлить его. Мне нравится наше с ней общение, оно балансирует на грани флирта, но никогда за десять лет мы не то что не переступали черту — даже не коснулись ее.

С Софией легко, весело и комфортно. Она подписана на все группы, паблики и страницы в соцсетях «ФотоПиратов», всегда лайкает фотографии, пишет комментарии и шутит, что я должен ей фотосессию ню, когда ей исполнится пятьдесят. Честно говоря, с нетерпением жду этого времени, так как выглядит моя вторая мама просто отлично, несмотря на наличие двоих детей и профессию — домохозяйка. Секси-мамочка у меня, если хотите это услышать прямым текстом.

— Очень приятно с вами познакомиться! — все еще машет Вера, как в детском саду на утреннике. — Надеюсь, не отвлекаю вас от ужина. А то Вик так и не написал, как долетел. Я волновалась.

— А почему ты не взял ее с собой? — удивляется отец. — Вера, у вас там, в холодной Москве, все серое и унылое, ненавижу этот город. Повеситься хочется, как только прилетаю по делам. Благо сейчас это редко происходит. А приезжай-ка к нам! У нас море, солнышко, плюс двадцать пять. Прямо сейчас, а? Соня, посмотришь билеты?

— Я бы с удовольствием, спасибо большое за приглашение, — говорит Вера бодро, но глаза у нее по пять рублей. Интересно, как выкрутится? — Но я работаю посменно. Отпуск нужно планировать заранее.

— Вера повар, — вставляю я украдкой, но отец меня аккуратно отпихивает в сторону, полностью завладевая телефоном.

А София занимает мое место рядом со своим мужем. Следующие несколько минут они болтают с Верой, рассказывая, как отвратительна Москва, и убеждая, что девушке просто необходимо побывать на юге как можно скорее. Комната у них свободная есть, и прямо сейчас они ее приготовят.

Я допиваю второй бокал вина, чувствуя себя старой девой на выданье. А отец прям светится от счастья. Кажется, он совсем забыл, что родной сын прилетел в гости, ему интересна только Вера.

Что тут сказать, цепляет Вера Беловых, умеет же.

И тут, слушая ее быстрый, мягкий голос из колонок телефона, я понимаю, что соскучился. Эта мысль как громом поражает, и я быстро осушаю еще один бокал вина. Нужно найти себе бабу на вечер, отвлечься, не думать об этой девушке. Нельзя о ней так много думать. Что я творю?!

— Вера, а ты Витина модель? — с энтузиазмом спрашивает София. — Лицо кажется знакомым. Я могла тебя видеть в соцсетях «ФотоПиратов»?

Тут я быстро подключаюсь, заглядывая в телефон:

— Модель, еще какая модель. На моем фотоаппарате столько ее фотографий, на целый альбом хватит.

Вера сначала смертельно бледнеет, как будто вся кровь в ее жилах вдруг испарилась, а через секунду вспыхивает и закрывает лицо ладонями, обреченно качает головой. У нее такая тонкая белая кожа, что краска заливает лицо мгновенно, выдавая любую сильную эмоцию с потрохами. Не разобрался еще, это раздражает или кажется милым, но скорее второе.

Вера подглядывает сквозь пальцы, а я самодовольно улыбаюсь и киваю. Она так быстро сбежала от тогда утром, что напрочь забыла о фотографиях. Да-да, о тех самых знойных фотографиях. К слову, они получились… эмм, мгновенно_члено_вставательными. Как вам такое определение?

Через два часа после знакомства бывшей невесты Артёма с моими родителями я женщину на ночь так и не нашел. Лежу в кровати на втором этаже, слушаю, как гавкает Эни во дворе, и думаю о том, что хочу получить Веру хотя бы во сне. Пусть потом придется закинуться колесами, но оно того будет стоить.

Приснись мне, Вера.

Ответ приходит через пару секунд: «Сразу, как удалишь фотографии».

Да, я действительно отправил ей сообщение с текстом выше. Гребаный наркоман-романтик.

* * *

Ненавижу свою работу. Ненавижу Сочи, свою жизнь, море и чистый воздух. Почему я вечно должен бороться, сражаться и сопротивляться? Где-то есть же предел моей стойкости?! Посмотрите на часы и разделите со мной мое горе.

Солнце нещадно палит немногим выше линии горизонта, слепит глаза даже в рей-бэнах, черная сухая грязь липнет к новым белым кедам, а в пиджаке слишком жарко, но так как собеседник одет с иголочки, приходится держать лицо и терпеть.

На часах восемь утра. Восемь! А я уже полчаса как хожу по стройке, грязному участку, обсуждая планировку «Трахельков» с заказчиком. Чтобы продрать так рано глаза, пришлось закинуться кофе, энергетиком и помыть голову холодной водой с ментоловым шампунем. А-а-а-а! Это полный треш. Выполнено профессионалом, никогда не пытайтесь повторить.

Если бы заказчик хоть на минуту замолчал, я бы уснул стоя с открытыми глазами. Но он тараторит без остановки, а мне приходится усиленно шевелить сонными извилинами, чтобы разговор получился продуктивным. Ночью я улетаю, в следующий раз лично переговорить удастся нескоро. А мне нужно прочувствовать предстоящий проект, а также ожидания от него. Клиент всегда прав. Благо никаких жестких рамок и привязки к международному стилю в этот раз нет, будем строить, как хотим и умеем. А хотим мы эге-гей как масштабно!

Заказчик разговаривает исключительно матерно. Это тот уникальный случай, когда русский богатый и могучий отлично передается несколькими однокоренными словами. Поэтому саму беседу вам передавать не буду, скажу только, что к пониманию в итоге прийти удается.

Затем я бесконечно долго занимаюсь замерами, после чего запланирован поздний обед в одном из ресторанов. Вторая половина дня проходит в офисе, где обсуждаем подготовленные мной первые эскизы. Наброски и предложения заказчикам нравятся, и на этой радостной ноте мы спешим расстаться.

Вечером все Беловы, включая детей, катаются на велосипедах вдоль моря и олимпийских объектов, любуются видами и наслаждаются обществом друг друга.

Хитрая Вера хоть и знала, что я буду на ногах с рассветом, написала: «Белов, фотографии удали» — только после обеда. Понимала ведь, что к черту пошлю, напомни она о себе раньше.

Я решаю притормозить у моря. Стою несколько минут, опираясь на велосипед, и смотрю на шелестящую водную гладь, слушая чаек. Девочки втроем проносятся мимо, помахав. Отец останавливается рядом, молча замирает за спиной. Хорошо так на душе, приятно. Жить рядом с морем — сказочно, а южане — неважно, о какой стране мира идет речь, — люди уникальные в своей невозмутимости и любви к размеренному образу жизни, таких больше нигде не встретить.

Пишу: «Поздно. За день они собрали под две тысячи лайков, и я не собираюсь останавливаться на достигнутом. Глянь соцсети».

В ответ тишина. Минута, вторая, третья проходят — от Веры ни слова, ни смайла.

Хей, кажется, я переборщил. Она и так порывалась шагнуть с подоконника, нужно быть осторожнее.

«Шутка».

«Ну ты и сволочь».

«Сама удалишь. У меня рука не поднимется», — это сообщение я пишу и стираю несколько раз, прежде чем отправить.

— Привози Веру в следующий раз, сынок, — говорит отец.

Я вздрагиваю, так как забыл, что он все еще стоит рядом.

— Привезу, пап, — обещаю, понимая, что этого не будет никогда.

Но почему бы не дать ему немного времени порадоваться за собственного ребенка? Он замечательный отец, лучший, который только может быть в нашем непростом положении.

— Кажется, Вера хорошая девушка.

Я пожимаю плечами.

— Знаю, — говорю, поджимая губы.

Снова становится гадко и до глубины души обидно. Ловлю себя на мысли, что потираю пиратский флаг на груди, напоминая себе о его существовании. На горизонте появляются дельфины, они так близко подплывают к берегу, что, окажись мы в воде, могли бы запросто доплыть и погладить их. Девочки быстро приближаются, бросают велосипеды и бегут к бордюру набережной, кричат и хлопают в ладоши от восторга. Я сажаю Дашу на плечи, чтобы ей лучше было видно водных млекопитающих, и она тянет меня за волосы, смеется. Я люблю бывать в Сочи, здесь удается поверить в иллюзию счастья, которую я создаю для отца.

Но хмурая, правдивая Москва ждет, и откладывать встречу я не собираюсь. Этот город принимает меня таким, какой я есть на самом деле, а это дорогого стоит. Обманчивое южное тепло хорошо только тогда, когда строго дозировано.

Глава 13

Вера

В этом громадном торговом центре, по которому они с Ариной ходят целый день в поисках одежды для очередной фотосессии Кустовой, телефон ловит отвратительно и через раз. Вере приходится то и дело выглядывать из отделов в ожидании ответа от Белова. А потом, получив один из них, в ужасе искать страницу его студии в соцсети.

До этой минуты Вера не знала, что от страха может тошнить, а ладони умеют становиться такими влажными, что хочется их вытереть о полотенце, будь на это минутка.

Пусто. Ее фотографий нигде нет. Пока нет. Ответ на мобильный приходит специально через несколько минут, чтобы Вера успела в красках представить разочарование и отвращение в глазах родителей. «Шутка». От бессильной ярости становится дурно. Вик над ней издевается, посмеивается над доверчивой дурехой. Будто и без него проблем мало.

— У тебя всё нормально? — Арина выходит следом за Верой. — Артём пишет?

— Нет, от него не было ни одного сообщения, кроме как когда я заберу остальные вещи.

— Может, пока не стоит торопиться с этим? Вы такая красивая пара, созданы друг для друга. Мама говорит, и я с ней согласна, что он одумается, вот увидишь.

Арина ни о чем не догадывается, и Вера не собирается ей жаловаться.

— На этой неделе заберу, подруга обещала свозить на машине. Не хочу тащиться на метро с чемоданами.

— Хочешь, я Вика попрошу? Он не откажет.

— Нет! — отшатывается Вера, но под недоуменным взглядом Кустовой быстро добавляет, взяв себя в руки: — Только не Вика, пожалуйста.

— Ты из-за того случая, что ли? Да ну, Вик уже и забыл давно, что ты его с радужным флагом в руках представила. Ха, сменить пиратский на разноцветный — отличная идея!

Какое счастье, что Арина сама отлично отвечает на собственные вопросы.

— Слушай… — Вера медлит, — не хочу показаться бестактной, но… Я так поняла, что с Виком случилось что-то плохое в прошлом?

Они идут вдоль рядов, ища взглядами информацию о скидках, Вера нервно расстегивает-застегивает ремешок часов, корябая запястье.

— С чего ты взяла?

— Создалось такое впечатление.

— На эту тему я не разговариваю. Извини.

— Это ты извини. Просто… Вик рассказал историю «Веселого Роджера»: что это отпугивающий, предупреждающий об опасности флаг. Поэтому мне стало интересно, от чего флаг должен отпугивать в его случае.

Арина замирает в недоумении, удивленно смотрит на Веру, ее большие зеленые глаза несколько раз моргают, накрашенный яркой помадой рот приоткрывается.

— Вик тебе это рассказал? Серьезно? — Она поправляет волосы, поджимает губы. — Очень странно.

— Это секрет?

— Видимо, уже нет. — Арина передергивает плечами. Кажется, она чем-то сильно недовольна, обижена. Как будто ревнует. Глупости, с какой стати? — Могу поспорить, он уже и думать забыл о том неудобном случае, так что выбрось из головы. Если понадобится помощь, думаю, Вик не откажет.

— Артёму это точно не понравится.

— Ты ж рассталась с Тёмой, а не мной. А Вик такой же мой брат, как и его. Кстати, Артём мог бы и лично привезти тебе сумки. Да и вообще, помочь хотя бы первое время.

— Мы расстались на такой нехорошей ноте, что лучше совсем не видеться.

Тогда в машине, по пути на работу, сразу перед нырянием в канаву, Вера заявила ему, что больше так не может. Что Артём обращается с ней пренебрежительно, и ее это не устраивает. Она уходит навсегда.

А потом этот красивый, успешный мужчина орал. Кем она себя возомнила, чтобы бросать его?! Такая, как она, должна держаться за такого, как он, как за спасательный круг — руками и ногами, ублажая пирогами и оральными ласками каждый вечер. И Вера от всей души послала его к черту. На что Артём тут же выпихнул ее из СВОЕЙ машины, кредит за которую она помогала выплачивать, а потом еще и отомстил, вернувшись.

Ее должно было насторожить еще два года назад, что о своих бывших он всегда говорил как о тупых курицах. А Веру носил на руках, красиво ухаживал, обнимал, называл самой-самой. Ей был двадцать один год, и любви хотелось так, что очевидное не воспринималось всерьез.

— Слушай, Вер, прикроешь меня в эти выходные? — как бы невзначай спрашивает Арина, рассматривая разноцветные короткие платья в одном из модных отделов. Ее туфли на чудовищной платформе добавляют десять сантиметров росту, отчего и без того стройная девушка кажется тощей и угловатой.

— От кого?

— От родителей, кого же еще. Можно я снова скажу, что осталась у тебя? Мама только тебе и верит из всех моих друзей. — Она закатывает глаза.

— А сама где будешь?

— С Марком, конечно, — светится Арина широкой, открытой улыбкой. — Только ни слова Артёму. Достали меня эти старшие братья! Еще хуже родителей, которые до сих пор требуют возвращаться не позже десяти и регулярно отзваниваться. Можно подумать, мне пятнадцать лет! Вот ты молодец: уехала из дома после школы и живешь самостоятельно. Никто в твои дела не лезет. Меня же не пускают даже с ночевкой! А мне двадцать!

— Можешь быть уверена, Артёму я точно не скажу, — усмехается Вера. — Вот это померь, умоляю! Тебе пойдет. И кстати, когда ты мне уже представишь своего загадочного и неотразимого Марка?

— Скоро. Будь уверена, он произведет впечатление.

* * *

С Ариной Вера проводит весь свой выходной, но все хорошее когда-нибудь заканчивается, пора ехать домой. Размышления о потерянной жизни, должно быть, уже заждались ее, затаились в уголках пустой квартиры и потирают несуществующие ладони — предвкушают момент, когда можно будет вцепиться в ее горло и душить, давить, пока не уничтожат. Товарищ Гугл тоже считает минуты, когда Вера в очередной раз введет в строку поиска свои страхи: он единственный, кто согласен говорить с ней о самом важном.

Следующим вечером, возвращаясь с работы, Вера вновь не спешит домой, но на этот раз пойти больше некуда, а обычный маршрут как будто становится короче, торопя оказаться в безвкусно-цветастых стенах крошечной съемной квартиры и еще раз хорошенько обо всем подумать.

Познакомились они с Артёмом давно, еще в колледже, два года учились в одной группе на повара-технолога. Он уже тогда Вере понравился. Веселый, уверенный в себе Кустов не мог остаться незамеченным и активно этим пользовался, закрывая сессии за «красивые глазки». Но тогда она держалась от парней, подобных ему, как можно дальше, подсознательно чувствуя опасность, да и Артём не проявлял особых знаков внимания.

Когда же они случайно встретились через год, ей показалось, что он изменился: стал серьезнее, хочет остепениться. Ему было уже двадцать семь. Самое время заводить семью, не так ли? И Вера ее завела, еще как завела в своих мыслях и фантазиях. Да как тут было вести себя иначе, если Кустов и родителям ее представил, и жить вместе позвал. И домой к ней ездил, у отца руки просил!

Красиво все было, романтично. Бабушка плакала, благословляла их с иконой в руках. Артём подарил дорогое кольцо, назначили дату свадьбы. А потом началось: то кредит за машину, то новая работа — не до праздников. Дела пошли резко в гору, а отношения ухудшились. Артём по-прежнему общался с Вериными родителями по скайпу, телефону, и они были от него без ума, вот только к ней отношение становилось хуже и хуже.

Это происходило постепенно, не сразу: не за день, не за неделю и не за месяц. Иначе бы Вера точно заметила. Сначала сошли на нет интимные отношения — Артём как будто перестал нуждаться в них так остро, как раньше. Затем вечерами, вместо совместного досуга, он начал предпочитать посиделки за компьютером в одиночестве. Комплименты практически исчезли из речи, а вот острые замечания и подколки стали появляться все чаще. Это копилось.

Новая работа в «Восток и Запад» забрала Артёма на семь дней в неделю, лишив выходных. Зарплата выросла в три раза, кредиты были погашены, но радости это не принесло. Теперь он говорил только о себе и своем ресторане, о знаменитых гостях, которые периодически посещали модное заведение, но между тем продолжал настаивать на ребенке. Вот получится — они тут же и распишутся. А пока — какой смысл?

Обдумывая все это сейчас, Вера не понимает, почему не ушла от него раньше. Неужели так сильно любила? Любила, еще как — всем сердцем, каждой клеточкой. Артём был у нее первым и единственным, и другого она не хотела.

Давно пора спать, завтра в одиннадцать их с Виком ждут в клинике, чтобы сообщить результаты анализов. Вера ходит по своей съемной квартире, заламывая руки и кусая губы. То сердце разгоняется так, что дышать тяжело да в висках бахает, то слабость накатывает, голова кружится, будто от голода. Но она ела сегодня, точно ела. Или это было вчера?

Что-то странное с ней творится. Вера не из тех, кто думает сердцем, в ее решениях всегда преобладал расчет, как минимум здравый смысл. Она все делала правильно: школа — переезд в Москву — училище — работа. Закончила кучу дополнительных курсов, посетила все доступные ей кулинарные мастер-классы, чтобы стать успешной, задержаться в столице, зацепиться. Личная жизнь всегда оставалась на втором месте: не до нее было, некогда. Слишком много времени забирали на себя мальчики, чтобы допустить их присутствие. Позже появился Артём, Вера влюбилась. А потом угроза болезни, и она бросилась в объятия Белова, как безумная.

Ей это не свойственно. Она не из тех, кто способен на спонтанные глупости.

Когда ВИЧ попадает в кровь, то организм реагирует на него как на простой вирус гриппа, отзываясь недельным недомоганием. Вера точно знала, что болела как раз после расставания с Тёмой. Все сходится.

Ей двадцать три, следующие годы она проведет в сражениях за жизнь, постоянно думая о том, как бы не заразить кого-то из близких. Родителей, например. Других близких у нее уже не будет никогда. Какой мужчина в здравом уме ляжет со смертельно больной женщиной? Видимо, Вере суждено было влюбиться единожды. Ее взрослая жизнь началась с Артёма, на нем и закончится. Один мужчина навсегда. Вот только выглядит это в ее случае совсем не романтично.

Она опять плачет, как маленькая, брошенная, никому не нужная. Одинокая в своем бесконечном горе. И никто ее не пожалеет, никто не догадается даже написать пару слов. Всем на нее плевать.

Вера смотрит на свои пальцы с коротко остриженными ногтями, и они двоятся перед глазами. На каждой руке по десять, честное слово.

* * *

Белов, должно быть, не в своем уме. Адекватный человек отреагировал бы иначе на ее сообщение о возможности диагноза-приговора. Вероятно, ей следует держаться от него подальше. Если бы кто-то признался Вере в своем положительном статусе, она бы на всякий случай прокипятила после него посуду. Или выбросила бы ее вовсе, мало ли.

Жуткие шрамы Вика говорят о большой беде, которая осталась в прошлом и вопросы о которой моментально блокирует Арина. В прошлом ли? Странные правила наводят на мысли, что он до сих пор варится в своем горе, не желая никого подпускать близко. Зачем ему Вера? Хорошо провести время? Развлечься?

Если подумать серьезно, Белов ни разу не настоял на своем, не надавил на нее. Хотя чувствовал, не мог не чувствовать, что она была готова с ним на всё. Сорвало крышу. У Веры?! Да быть не может! Эта неделя была самой странной в ее жизни. И самой незабываемой.

Вот уже шесть утра, Вера выплакала все, что было возможно, и идет на кухню, чтобы залить в организм очередную порцию жидкости. Через пять часов она узнает правду. Осталось всего пять часов. Когда впереди была неделя, думалось: «Как скоро! Слишком мало времени для подготовки к приговору». Последние же часы тянутся бесконечно долго.

Нет, Вера не выдержит плюсика напротив своей фамилии. Умрет на месте. И так будет лучше. К борьбе она не готова. Бедные мама с папой, за что им это? А без них она вряд ли потянет лекарства и съемную квартиру.

Родители ни о чем не должны узнать. Веру отправляли в больницу каждый раз, когда температура приближалась к тридцати восьми. В инфекционке их небольшого городка девочку знали в лицо, у нее была любимая кровать и место у окошка. В детстве мама постоянно мерила ей температуру, на всякий случай, чтобы знать — с этого ритуала начиналось каждое утро. Серьезно, до школы Вера думала, что так делают все: умываются, чистят зубы, зажимают под мышкой градусник, завтракают. Ее потчевали иммуномодуляторами по поводу и без, панически боясь любых инфекций и вирусов. Однозначно, мама не выдержит новостей о ВИЧ.

Сколько же у Веры всего было мужчин? Что, если посчитать? Делать-то все равно нечего. Она сидит в коридоре на полу, в темноте, загибает пальцы и рыдает в полный голос, захлебываясь и подвывая себе самой. Никогда она так не плакала, не знала даже, что способна на подобное. Первую неделю после новости ходила в шоке, как будто в ступоре. Все ждала, что Артём позвонит и скажет: диагноз ложный. Затем все мысли занимал Вик. А потом он ее выгнал. Веру дважды выставили на улицу за последние три месяца.

Несколько свиданий, пара поцелуев и Артём. Вот и все ее прошлое.

Шесть двенадцать. А-а-а! За окном темно, но город уже начинает пробуждаться, люди стоят на остановках, с которых, газуя, резво стартуют автобусы. Белов наверняка сладко спит под своим пиратским флагом. А Вера здесь совсем одна, без всякой защиты, готовится к завтрашнему дню, не чувствуя в себе сил даже встать на ноги и добраться до спальни. Так и вырубается на линолеуме крошечного коридора своей студии в двадцать четыре квадрата.

Подскакивает в половину десятого и сразу идет в ванную, разминая затекшие после сна на полу мышцы. Невыносимо тянет шею и где-то в районе поясницы. Душ, кофе и тусклое солнце из окна насыщают энергией, которая вылилась из нее за бесконечную ночь слезами. Ужас уступил место молчаливой решительности. Вера мрачно смотрит на кусочек шоколадки, который достала к кофе, и думает о том, что сегодня, должно быть, самый важный день в ее жизни.

Белов ждет у входа в клинику. Интересно, давно? Не позвонил, не написал. Одет в рубашку, неформальный темно-синий костюм в его стиле и белые кеды.

— Готова? — спрашивает вместо приветствия.

— Расскажешь, зачем нужен был весь этот цирк перед твоим отцом, если с тех пор ты не позвонил и не написал ни разу?

Неважно, что Белов подумает и как выглядят ее слова. Хуже уже не будет. Вера так злится на него, что хочет стукнуть.

— Цирк, как и всегда, нужен был зрителям. А главной актрисе я приготовил подарок, он в машине. За оказанную услугу.

— Не стоило беспокоиться, мне было не сложно.

— Мне тоже.

Когда они в прошлый раз заходили в больницу, он держал ее за руку, сейчас этого не хватает. До фотографий уже нет дела: страх засветиться на весь интернет резко меркнет рядом с угрозой жизни. Вера смотрит на Вика и не верит, что эта неделя в его объятиях вообще была. Он так холоден и спокоен. Никак не выдает то, что помнит, как целовал ее грудь, слизывал шампанское с ключиц. Как шептал на ухо, что хочет ее до трясучки. Просто идет рядом как ни в чем не бывало. Агрессивные татуировки выглядывают из-под белого манжета рубашки, мятежный дух дико контрастирует с классикой.

Почему мужчины так жестоки к ней? Стоит довериться, пустить в душу, Вера тут же становится ненужной. Должно быть, дело в ней самой. Радости последняя мысль не добавляет.

«Как ты мог забыть?!» — хочется кричать на Белова и бить кулаками по груди, игнорируя первое правило. Но она никогда так не поступит. Молча идет рядом, часто моргает, прогоняя слезы. Когда они уже выльются все, бездонный колодец там у нее, что ли?

Перед самым кабинетом Вик вдруг останавливается, поворачивается к Вере, обхватывает ладонями ее лицо.

— Все будет хорошо, слышишь? Мы живем в двадцать первом веке, с ВИЧ можно дотянуть до восьмидесяти. Это давно не приговор.

Все, что он говорит, — полный бред, но она кивает. Хочет услышать от него совсем другое, но делает вид, что рада и этому. Вера начинает медленно ненавидеть его за неоправданные ожидания.

Врач им улыбается, приветливо кивает. Смотрит долго сначала одну папку, потом другую. Складывает руки на столе, снимает очки и начинает говорить. Сейчас в целом мире существует только его спокойный, тихий голос.

Вера не замечает, как снова оказывается в черном «Кашкае». Вик смотрит на руль, молчит. Она тоже молчит. Сегодня вдруг выяснилось, что от этой недели не было ровным счетом никакого толка. Да, анализы на данный момент отрицательные, но ВИЧ может обнаружиться в крови в течение аж полугода, а прошло только три месяца с последнего, опасного полового акта.

Вера сжимается в комок, вспоминая вопрос доктора о сроках. Ответил на него Вик за нее. Ответил правильно, с раздражением в голосе. Ему будто не хотелось говорить на эту тему, но он говорил. Все верно, в последний раз с Артёмом она спала три месяца назад.

Этот день должен был стать самым важным в ее жизни, а превратился в очередную ступень. Им объяснили, что, пока не будет точных данных, нельзя становиться донорами, беременеть, заниматься незащищенным сексом. А новых партнеров следует предупреждать о рисках. Можно подумать, в этом случае Вере в принципе светит секс. Можно подумать, ей вообще когда-то захочется им снова заниматься.

На этом моменте врач пожелал удачи, сказал, что большинство зараженных на сроке в три месяца уже определяются, так что у Веры с Виком хорошие шансы. Нужно верить в лучшее. Но на учет их поставили.

Вере казалось, что она не переживет прошлую ночь. А теперь ей нужно перетерпеть еще три месяца! Да лучше бы ее пристрелили прямо сейчас! Что может быть хуже ожидания?

«Живите обычной жизнью», — сказал доктор. И еще раз перечислил все то, что ей делать нельзя. Они записались на следующий прием в середине августа — Вере предстоит худшее лето в жизни.

И вот они с Беловым сидят в машине, слушают скребущую тишину, от которой иглами отчаяния покалывает сердце. Зачем она к нему села? Вик повел, и она пошла, потому что в шоке. Нужно уходить. Куда только? На мост сразу?

— Ты что-то говорил о подарке. — Голос звучит хрипло.

Вера тянет время изо всех сил: хочется как можно дольше побыть рядом с кем-то, кто знает и не отшатывается. У них с Гуглом, конечно, отличные партнерские отношения, но пусть поисковая система отдохнет от девушки хоть пару часов.

— Да, точно. — Вик тянется на заднее сиденье и достает чехол для ватмана. Открывает, вытаскивает листы, разворачивает и показывает Вере.

Она смотрит несколько секунд, ахает и закрывает рот рукой, жадно шаря глазами по большой фотографии. На ней Вера, никаких сомнений. Раскованная, возбужденная Вера в мокрой, ставшей почти прозрачной майке. Фотография черно-белая, обрезанная и тщательно обработанная, совсем нет ощущения, что это домашняя съемка. Лица не видно. Только грудь, острые ключицы, плечи, подбородок и губы. Чувственные приоткрытые губы, которые манят, просят, чтобы их коснулись. Хотя бы пальцем.

Вера смотрит, не веря глазам. Неужели она может быть такой красивой и соблазнительной?

— Нравится? — спрашивает Вик.

— Очень, — честно признается она.

— Я ее сделал для тебя, никто больше не увидит, обещаю. Делай с ней все что хочешь: повесь в рамку или выброси. Она только твоя.

— А электронные варианты?

— Удалил.

— Тебе можно верить?

Конец ознакомительного фрагмента.