Нарекаю тебя женщиной

Ольга Верещагина

Трудно, трудно быть безгрешным, А судить еще сложней. Плачет ангел в поднебесье От грехов, от встреч, потерь. Плачет ангел безутешно, Плачет, в чем его вина? Он живет совсем безгрешным, Только в чем же суть дана? Чтоб покаяться, наверно? А потом вновь согрешить. Сложно, трудно быть безгрешным, А еще сложней судить.

© Ольга Верещагина, 2017

ISBN 978-5-4485-1966-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Цыганская любовь

История, рассказанная моей бабушкой

— Сваты едут, сваты едут к Нюрке Шаныгиной! — кричали бежавшие за тройкой мальчишки. По пыльной дороге катилась тройка. На облучке сидел кучером бондарь дядя Ефим и ещё четверо седоков: Чертопятов Тимофей Ильич с женой Анной Матвевной и сыном Алёшкой, а на облучке рядом с кучером важно восседала сваха Матрёна, дородная, разбитная баба, и звенела колокольцем.

Анна Матвевна сидела важно рядом со своим мужем и назидательно поглядывала на своего великовозрастного единственного и ненаглядного сыночка Алёшеньку. Тот, в свою очередь, притих и смирился со своей участью. Сидел и размышлял о женитьбе и о Нюрке. Нюрка ему не нравилась, но отцу перечить он не стал — побоялся лишиться капитала. Алексей привык резвиться и гулять на отцовские денежки. Ни в чём себе не отказывал и не мог понять, с чего отцу вдруг захотелось его женить. Сам Алексей ещё не нагулялся. Баб у него было много. Он мог любую уговорить, но перечить отцу не стал. Нюрка — девка статная, высокая, бедра широкие, талия осиная, грудь пышная, один недостаток — строга, очень скромна и к себе не подпускала, а Алексей этого не любил. Семья у Нюрки была намного беднее, но капиталец имели и за ней давали хорошее приданное, да и девка сильная, работящая — детей нарожает на радость отцу и матери, и пусть нянькаются, а он, Алексей, уедет в город, будет заниматься торговлей и жить в своё удовольствие, изредка наезжая в родное село.

Тройка подкатила к новым тесовым воротам Шаныгинского дома и остановилась. Народу собралось много, все ждали и между делом разглядывали приезжих, о чём-то переговаривались и посмеивались.

А в доме стоял переполох, все быстро собирались, прихорашивались и наводили порядок. Никита Иванович Шаныгин был из обедневшего купеческого рода, а революция и ещё подкосила его состояние, имел пару лавок в городе, две тройки лошадей, два дома, немного земли, сады и хозяйство — тем и жили. Жена его умерла, оставив ему двух детей — сына Ивана и Нюрку. Долго не думая он женился на мещанке Марии Ивановне и привёз её в село вместе с её дочерью Настасьей. Хозяйствовать Мария Ивановна не умела и не любила, поэтому всё хозяйство держалось на Нюрке, ей уже в ту пору было двадцать пять лет. Злые языки поговаривали, что Мария Ивановна долго не хотела выдавать Нюрку замуж, боясь лишиться работницы, но Никита Иванович настоял — и вот они ждали сватов.

Мария Ивановна носилась по дому, как ведьма на метле, а Нюрка ходила степенно, уверенно и ловко приводила всё в порядок. Отец уже ушёл встречать сватов, а она всё сновала туда-сюда и, только когда услышала шум в сенцах, скрылась в светёлке.

Нюрка сидела в светёлке и ждала своей участи. Отец ей сказал, что они уже предварительно договорились и ударили по рукам. Ей пора замуж, что дом богатый и будущей свекрови она приглянулась — значит, ей там будет хорошо. А ещё сказал, что без неё ему будет худо, но замуж её выдавать всё равно надо, а Алексей парень видный, богатый и единственный сын Тимофея Ильича, а он его не обидит… Так сидела и размышляла Нюрка, пока в горнице велись переговоры и накрывались столы. Алексей парень, конечно, видный, весёлый и нагловатый, и не очень нравился Нюрке, но ей не хотелось перечить отцу, да и подруги давно уже детей нарожали, а она ещё в девках, да мачеха достала совсем. Было ей тревожно на душе вот ещё почему: нравился ей парень соседский из казаков — Васька Панин. Нюрка была ростом высокая, а он был невысокий, ласковый, кудрявый, с большими лучистыми голубыми глазами, как у его матери. Жили они с отцом вдвоём в большом старом казачьем курене, не бедствовали, но богатств больших не имели. Мать Васьки, веселая, озорная, голубоглазая красавица — казачка Павлина, умерла рано, оставив его на попечение отца. Васька по хозяйству управлялся не хуже бабы. Всегда старался ей помочь управиться с хозяйством, наносить воды коровам и коням и даже однажды решился у отца попросить её руки, но отец категорически отказал. В селе знали историю о том, как через село вели арестованный цыганский табор, как жена барона родила цыганёнка, еле живого, просила Христа ради схоронить, как помрёт. Мальца тогда взяли бездетные казаки Панины и выходили за своего. Отец Нюрки о нём и слышать не хотел, говорил, что в нём цыганская кровь, и вообще отца Васькиного побаивались и не общались. А как Васька пел, его глаза светились завораживающим светом, сердце у Нюрки колотилось, готово было вырваться из груди…

Вдруг шум в горнице стих, и в светёлку вплыла сваха Матрёна.

— Ну, что, красавица, притихла? За тобой пришла. Отец кличет, и жених со сватами заждался. Что скажешь? Пойдёшь, ай нет за нашего красавчика Алёшеньку? Хорош наш молодец. Да и ты красава, пара будет, отменная получится… Да чего зарделась? Ну, так выйдешь али нет? Все уж заждались.

Нюрка встала, потупилась, а Матрёна запричитала и стала её выталкивать в горницу. Нюрка поправила косу, бант и вышла. Что и как дальше было, она не запомнила в точности. Отец для порядку её спросил — согласна ли она выйти замуж за Алексея, она сказала, что согласна. Её подвели к Алексею и объявили женихом и невестой, а потом посадили в передний угол под иконы за стол рядом. Родители договорились о свадьбе на Покров и приданом, а затем запили всё это самогонкой…

Веселье длилось до вечера. Нюрка сидела ни жива ни мертва, Алексей тискал её то за руку, то ещё пониже, но она стойко сносила это, только щёки её пылали багрянцем. На прощанье отец и Тимофей Ильич поручкались ещё раз, обнялись и оба остались довольны друг другом. Тимофей Ильич тем, что взял хорошую работницу и хозяйку в дом. Никита Иванович тем, что объединился с богатым родом и хорошо свою любимую дочь пристроил. Алексей на прощанье пристально и нагло посмотрел ей в глаза и прижал к себе как бы невзначай, но Нюрка и это стерпела, ведь теперь Алексей скоро станет её мужем…

За полночь все угомонились и прибрались, а Нюрка всё сидела в своей светёлке и думала, как она будет жить в большом каменном доме, да ещё хозяйкой, а сердце так и щемило, что с Васькой судьба не свела, но отцу перечить не смела.

Утром Нюрка проснулась, от бешеного крика и топота. Отец ворвался в светёлку, стащил с неё одеяло и с криком:

— Убью, сука!!! — начал хлестать её вожжами.

Мария Ивановна кинулась её отбивать, но он и её доставал. Нюрка очнулась на полу в сенцах, на клеёнке, покрытой тряпицей. Тряпица была вонючей и влажной… Тело болело и жгло огнём. Перед нею на коленях стояла бабка Мотовилиха, молилась и причитала одновременно:

— Изверг, чуть не покалечил девку. А если б убил… У-у, изверг…

Нюрка лежала, боясь пошевелиться. Пришли брат Иван и отец, молча перенесли её в светёлку на кровать. Немного погодя прибежала Настька, сводная младшая сестра. Она рассказала, что произошло.

— Ой, Норка, слава Богу, жива. Вот совсем вызверился отец. Утром он вышел со двора и увидел, что новые тесовые ворота вымазаны дёгтем, да так сильно, что не отмыть. Ему пришлось ворота снимать и строгать, но соседи уже увидели и разнесли по селу, что ты порченая и опозоренная. Отец отстегал тебя и мать вожжами в гневе почти до смерти. Пока ты приходила в себя, приезжали от Чертопяттовых с отказом — кто возьмёт опозоренную девку? А намазал ворота твой дружок Васька Панин, его отец чуть не убил за это.

— Ой, Настька, да ведь меж нас ничего не было. Зачем он так сделал? Как же жить теперь?

— Васька дал отпор отцу, — сказала Настька, — пришёл к Никите Ивановичу с повинной и просьбой отдать за него тебя. Сказал, что любит больше жизни и не отдаст развратнику и гуляке Алексею. Когда был запой, он, Васька, всё время просидел под лавкой и всё видел и слышал, и решил, что не отдаст тебя этому Алексею. Отец выгнал его, но потом смирился. Ой, Нюрка, и лютует же он, а мать довольна, что ты в доме останешься вековать. Меня замуж отдадут на будущий год за Ивана, а ты ей помощницей будешь. А братуха поспорил с отцом. Ну, в общем, отец согласился и отдаст тебя за Ваську, ежели не обидится и не передумает. Вот так-то, сестрица. Побегу, а то батяня увидит, что я тут, и всыпет по первое число. Да, совсем забыла, Васька ещё передаёт тебе записочку… На, прочти… Я прочитала… Счастливая ты, Нюрка… Ничего, рубцы скоро затянуться, до свадьбы всё заживёт…

Нюрка слушала, тихонько плакала, и даже не зная от чего — или от боли и обиды, или от радости, что Васька добился своего. В записке Васька просил у неё прощения за всё и просил выти за него замуж. Слёзы радости и боли катились по её впалым и серым от болезни щекам, в глазах горел озорной огонёк надежды на счастливое будущее. В светёлку зашёл отец, как-то неуверенно и осторожно присел на край кровати, тихо спросил:

— Ну что, правда али нет, что с Васькой съякшалась?

Нюрка отрицательно покачала головой и отдала записку.

Отец прочёл записку, отвернулся, засморкался и сказал:

— Да бог с вами, чё учудили. Поправляйся и скажи, пусть потом присылают сватов. Всё равно опозорена, ить никто не возьмёть…

А дальше была свадьба на Покров, и вошла Нюрка королевой в старый большой казачий дом, где жили два настоящих казака-цыгана, а главное — была большая любовь, было много счастья и горя, зато вместе. За всю совместную жизнь Василий и Нюрка ни разу не повысили друг на друга голоса и были счастливы до тех пор, пока он не погиб на войне. Ну а это уже другая история.