Когда оживают полотна
Демьян шел по улице, надвинув капюшон так глубоко, что не было видно лица. За спиной болтался тубус, в нем Демьяна ждала неоконченная картина. Погода не радовала. Мелкий противный дождь то и дело срывался, делая асфальт безжизненно-черным, похожим на сломанный грифель. В голове навязчиво крутилась мелодия, утром услышанная по радио. Она помогала не думать. Самое сложное — отключить разум, заставить его замолчать. Превратиться из человека, который живет и чувствует, в оболочку, шагающую в новый день, а разум… пусть отдохнет пока.
Дождь усиливался. Демьян заскочил на порожек художественной мастерской в ту самую минуту, когда капли решили вырасти от мелких назойливых мушек до серебрящегося длинного серпантина. Стоит ли упоминать, что Дёма ненавидел дождь? Когда у него в жизни случалась какая-то локальная катастрофа, всегда лило как из ведра. «Небо плачет», — говорила мама.
«Небу плевать», — хотелось ответить Демьяну, но он молчал. С мамой лучше было не спорить, а теперь она и вовсе осталась там, в его родном городке, когда сын поступил в художественное училище и уехал на «большую землю» — в Георгиевск, подальше от мамы с ее нравоучениями и отца, сбежавшего к любовнице чуть старше самого Демьяна. Бывает… Страница перевернулась, у него теперь свой путь. И только звонки напоминали о том, что где-то есть его семья.
— Что-то ты рано сегодня, Дёма, — заметил охранник, даже не попросив показать пропуск.
Юного художника тут знали все. Его учитель разрешал пользоваться студией. А где еще рисовать? В общежитии разве что скетч какой-то набросаешь, а на съемную квартиру не заработал пока, пусть и хотелось жить в тишине и покое. Ничего, все впереди. Скоро выставка, надо еще немного постараться.
— Опять допоздна будешь?
— Да, наверное, — кивнул Демьян, проходя мимо поста охраны и подцепив с крючка ключи от студии.
— Эх, ладно. Молодость…
Студия располагалась на третьем этаже. Демьян толкнул массивную дверь, достал из тубуса наброски к картине. Разложил их на всех свободных поверхностях. В основном с эскизов на Дёму смотрела девушка. Ее волос пока не коснулась краска, но художник знал: они непременно рыжие, как пламя. И в такую дождливую погоду — чужеродные, не подходящие ни для этого города, ни для сумрачной осени.
Теперь следовало изобразить девушку на картине — для выставки оставалось написать только одно полотно. На ней незнакомка шла в тонком платье по лесу, припорошенному снегом. Шла босиком, платье отливало колдовской зеленью, снежинки таяли в волосах. «Приход весны» — так Дёма собирался назвать полотно. Завершить его, а после стать самым молодым художником, получившим персональную выставку в регионе. Да, не столица, ну и пусть! Главное, у него есть шанс показать огромному количеству людей свое творчество, — шанс, которого, казалось бы, у провинциального мальчишки не должно быть, однако вот он, протяни ладонь — и коснешься. И до столицы Демьян доберется, а пока… Пока было полотно, на котором только предстояло загореться рыжему пламени волос.
Демьян включил музыку на телефоне — «Времена года» Чайковского. Слова сейчас отвлекали бы от творчества, а музыка, наоборот, дарила вдохновение. Кисть двигалась в такт летящей мелодии «Апреля». Девушка на картине шла… Высокая, статная, слишком дерзкая в этом зеленом платье, похожая на сон. Один рыжий локон, другой… Снежинки, не тающие в волосах, — но это только сейчас! Придет тепло, снег растает, и девушка, которую Дёма условно называл Весной, будет подставлять солнцу лицо с яркой россыпью веснушек, танцевать на полянах, звать тепло.
В какой момент все изменилось? Вдруг стало холодно. Демьян провел рукой по лбу, случайно выпачкав лицо красками, огляделся, раздумывая накинуть куртку с капюшоном. Отопление отключили, что ли?
Мокрая капля упала на щеку. Дёма коснулся ее пальцами, поднял голову и замер. С потолка сыпал снег. Большие хлопья таяли, не долетая до пола. Он сошел с ума? Конечно, каждый творец немного безумен, но не настолько же, чтобы видеть снег, падающий с потолка комнаты. Демьян отступил от полотна — и наткнулся на кого-то спиной.
— Здравствуй, Дёма, — пропел женский голос.
Художник рванул в сторону, отскочил к стене, а рыжеволосая девушка в зеленом платье протянула к нему руки с мертвенно-бледными пальцами — он не успел их дорисовать.
— Ты кто? Что происходит? — прошептал Демьян. — Я сплю?
— Конечно, спишь!
Ледяные пальцы коснулись его щеки, скользнули на шею, и казалось: там, где они касаются, кожа покрывается мурашками, а затем становится такой же холодной, безжизненной. Дёма начал задыхаться.
— Ну что же ты, малыш? — спросила девушка, приторно улыбаясь. — Ты ведь создал меня такой, а теперь не желаешь смотреть? — И прижалась губами к его губам.
Демьян оттолкнул ее изо всех сил, помчался к двери, вылетел в коридор — и едва не сбил с ног Павла Владимировича, своего учителя, которому и принадлежала студия.
— А, Дёмка, — улыбнулся он. — Так и думал, что тебе не спится. Что-то случилось?
Демьян хватал ртом воздух. Случилось, да… Но расскажи об этом — и его сочтут безумным. Хотя ему ли привыкать?
— Нет, ничего. В студии душно, — ответил он, цепляясь за ворот рубашки окоченевшими пальцами.
— Как продвигается «Приход весны»?
— Продвигается… Движется… — Дёма еле сдержал нервный смех.
— Тормознул бы ты, — вздохнул Павел Владимирович. — Днями и ночами тут рисуешь.
— Выставка скоро, — выпалил Демьян, ощущая, как отпускает страх. Привиделось… Наверное, он просто не высыпается и задремал над картиной. Бывает же такое!
— Скоро, но это не повод превращать творчество в муку, — улыбнулся учитель. — Давай взглянем на твою «Весну».
И первым прошел в студию. Дёме не хотелось туда возвращаться, не теперь, однако он заставил себя последовать за Павлом Владимировичем. Ничего не изменилось… Холст, краски, эскизы…
— Какая красотка! — заметил Павел, подходя к картине. — Истинная весна, солнечная. Ты прекрасно чувствуешь цвет!
— Спасибо.
— Ученик уже сейчас превосходит учителя. Что же будет дальше?
Демьян подошел к картине — и замер. Нет, призрачная Весна больше не протягивала к нему руки. Но каких-то полчаса назад девушка не смотрела на зрителей. Она разглядывала природу вокруг, а теперь… Теперь она уставилась на Демьяна, а ее кроваво-красные губы искажала то ли улыбка, то ли оскал.
— Думаю, хватит на сегодня, — пробормотал Дёма. — Вы правы, нужно отдохнуть. Время еще есть, успею закончить.
— Да, тем более осталась всего одна картина, — ответил Павел. — Но это просто шедевр! Твоя «Весна» слишком… живая. Нагреешь чаю? Я пирожные купил. Потом побежишь, а я тут поработаю.
— Конечно.
Дёма поспешил из студии прочь, дальше по коридору, где в комнате отдыха стоял кулер. Он наклонился, подставил чайник под ледяную струю воды и ждал, пока тот наполнится. Затем выпрямился, и его взгляд упал на настенное зеркало. Дёма отставил чайник, а сам неверяще коснулся волос. Среди его каштановых вихров откуда-то взялась прядь… не седая, а будто… пепельная. Как будто темные волосы кто-то присыпал пудрой. Безумие!
— Вот и старость пришла… — пробормотал Дёма.
Подумаешь! Всего-то несколько побелевших волосков. Меньше надо из-за выставки переживать, а то к девятнадцати годкам будет хвастаться белыми прядями. А девушка… Не было никакой девушки! Не было — и все тут. Дёма развернулся и пошел обратно в студию.
Павел Владимирович успел снять шарф и пальто и теперь снова замер перед неоконченной картиной. Демьян старался лишний раз на нее не смотреть — ни к чему! Он щелкнул кнопкой, заставляя чайник зашипеть, достал из небольшого шкафчика чашки, разложил на блюдце пирожные.
— А знаешь, на выставку планирует приехать сам Вихрев, — выдал Павел Владимирович.
— Вихрев? — Демьян обернулся, а сердце пустилось вскачь. Это же Семён Вихрев, один из величайших мастеров современности! У него в столице галерея, о выставке в которой мечтают все: и любители, и профессионалы. — Как вам это удалось, Павел Владимирович?
— Знал, что ты обрадуешься, — улыбнулся учитель. — Старые связи. Когда-то мы с Сенькой учились у одного мастера. Недолго, правда. Он получил грант, уехал в столицу, а я остался в родном городе. Мы встретились года два назад на аукционе. Думал, Сенька мимо пройдет. Но нет, узнал, мы разговорились. С тех пор общаемся. Так что давай, Дёмка, дорисовывай свою «Весну». Уверен, Семён оценит. Может, в Москву пригласит, а?
В такую удачу Дёма не верил, хотя, конечно, мечтал о большем, чем небольшой Георгиевск с его вечными дождями и местной галереей. Сейчас для него и это достижение. Но дальше-то куда?
Чайник закипел, Демьян наполнил чашки, отпил и едва не обжегся.
— Какой-то ты задумчивый сегодня, — заметил Павел. — Знаешь, отдохни-ка ты завтра тоже. Не хватало еще, чтобы в больницу попал с нервным истощением. Поверь, я знаю, о чем говорю. В твоем возрасте мир воспринимается… своеобразно.
— Я в порядке, Павел Владимирович, — заверил Демьян. — Завтра хочу закончить большую часть полотна, осталось не так много. Но на неделе хватает занятий, боюсь не успеть. Да и вдохновение не спрашивает, когда приходить.
— Эх, молодо-зелено! — доброжелательно рассмеялся художник. — Ладно, пей чай. Пирожное бери.
Павел Владимирович напоминал Дёме отца — в те годы, когда тот еще не нашел подругу помоложе, а был достойным семьянином. Крупный, улыбчивый и добродушный. Наверное, Демьян где-то и искал в наставнике родителя. В творческом плане. Кому-то хотелось показать свои наброски, услышать непредвзятое мнение, похвалу. Ему повезло, что в колледже его преподаватель обратил внимание на талантливого юношу из богом забытого городка. Редкая удача в жизни Дёмы — он не мог сказать, что поцелован фортуной в лоб.
Юноша проглотил пирожное, быстро собрал наброски в тубус, накинул куртку.
— Вы завтра здесь будете? — спросил он у Павла.
— Нет, поеду с родственниками на дачу, — ответил тот. — Будем сидеть у камина, а если погода позволит — погуляем по лесу. Так что приходи спокойно, никто не помешает.
— Вы мне и не мешали никогда, — буркнул Дёма. — До встречи в училище тогда.
— До встречи, Демьян.
Дёма снова выскользнул под дождь — мелкий, как бисер. Шел по лужам, глядя, как расходятся круги по воде. В общежитие не хотелось. Там всегда было шумно и многолюдно, даже в выходные, когда основная масса вроде как разъезжалась по домам. Но идти больше некуда. Не было людей, которых бы Демьян мог назвать друзьями. Даже близкими приятелями, которым можно позвонить и позвать прогуляться. Дома он всегда был один, мальчишки и девчонки его возраста смеялись в спину: «Художник от слова „худо“!» И здесь ничего не изменилось, разве что мальчик вырос, а «худо» о его картинах больше никто не говорил.
Дёма замер на перекрестке. Красный свет не торопился меняться на зеленый, а затем перед глазами вдруг возникло лицо Весны. Хищное, неживое. И Демьян дернулся, побежал по белым полоскам «зебры», а когда раздался истеричный сигнал авто, не понял, почему вдруг лужи, бывшие под ногами, оказались прямо перед глазами.
