Баба-яга костяная рука

Ольга Брюс, 2022

Надя родилась инвалидом. Её ярко выраженный недуг бросался в глаза, от чего дети смеялись над ней, а некоторые взрослые пугались, морща нос и отворачиваясь от неполноценной девочки.

Глава 1

Появление Нади стало неожиданностью для тридцатипятилетних Олега и Ниночки. У них уже есть старшая дочь, которой недавно исполнилось семь. Второго ребёнка не планировали. Но судьба распорядилась иначе.

— В такое смутное время рожать… — Олег пришёл домой, отработав вторую смену подряд и свалился с ног от усталости. — С деньгами и так туго, а тут ещё один ребёнок.

Усаживаясь за стол, мужчина обвёл голодным взглядом скудный ужин, состоящий из пустых макарон и отварного куска столетней тощей курицы, обменянной на вязанную кофточку. Взял вилку, воткнул острыми краями в посиневшее бёдрышко и с жалостью посмотрел на исхудавшую жену. — Ты сама-то ела?

— Ела-ела, — Ниночка в скорости вытирала стол и готовилась принять душ.

— И какое решение ты приняла? — Олег держал вилку с курицей на весу и пристально рассматривал пока ещё тонкую талию жены. — Платить, наверно, надо?

— Не надо, — бросив тряпку на край жестяной раковины, Нина повернулась всем телом и прислонилась поясницей к разделочному столу. Пристально посмотрев на мужа, скрестила руки на груди. — Олежка, я уже всё решила. Будем жить вчетвером…

— Сдурела, — разочарованно выдохнул муж и бросил вилку в тарелку. Несколько макаронин от удара синюшной курицей вылетели из массового липкого сборища и плюхнулись: одни на потрескавшуюся от ножевых ран столешницу, а другие — на изношенный, потёртый линолеум.

— В голове не укладывается! — закричал Олег, подпрыгнув на стуле. — Ты только о себе и думаешь! Так-то у нас ещё и Юлька есть! Жрать по твоей милости мы что будем? Как не приду домой — одни макароны. Самые дешёвые! Я на них уже смотреть не могу! Эта слипшаяся гадость у меня в желудке комом стоит! Сегодня на заводе чуть не сдох, когда всё внутри скрутило!

— Олежка, подожди, не кричи, — Нина выставила перед собой руку, чтобы муж успокоился. Выдвинула стул из-под стола, села и заговорила ласковым голосом. — Какая разница, одним больше, одним меньше. У людей и пять детей имеется. Живут же как-то.

— Не живут, а выживают, — заёрничал Олег, разглядывая кусок курицы, — нас тоже на голодовку обречь хочешь? Раньше я мог в заводской столовке пожрать, а теперь она на платной основе. Хочешь плати, не хочешь сдыхай с голоду.

— Я тебя понимаю, но и ты пойми. Нельзя избавляться от живого человечка. Мы же не будем жить вечно впроголодь. Когда-нибудь эти времена закончатся.

— Ха! Насмешила, — Олег упёрся спиной в стену и нервно закинул ногу на ногу. — И ты в это веришь? Видела, что в стране творится? Перестройка! Не слышала? Сейчас жируют только олигархи, а простые люди никому не нужны! Вот ты со своим образованием бухгалтера попала под сокращение и тебе даже компенсацию не выплатили. И у нас, поговаривают, завод скоро закроют. Вот такие, у кого карман оттягивается. И куда я по-твоему должен идти? Дворником? Вот вам всем! — выставив дулю в лицо жены, Олег скривил рожу. — Вот! — подсунул прямо под нос. — Сейчас, уже побежал! — вернулся в исходное положение. — Так хоть втроём перебьёмся, а ты и ещё одного спиногрыза подкинуть хочешь. Слушай, Нин, если ты не сделаешь аборт, тогда я… я…

— Что? Бросишь нас с Юлечкой? — глаза обиженной Нины оказались на мокром месте.

— Дай пожрать спокойно, — насупившись, мужчина взял вилку и начал жадно сгрызать сухое жилистое мясо с кости.

Со временем Олег смирился и настроился на рождение второго малыша. Рассказав коллегам по цеху о щепетильном положении жены, он выслушал слова поздравления и одобрения от мужиков, которые имели больше двух детей. Но в коллективе нашлись и те, кто осудил глупый поступок: рожать в такое тяжёлое время. Чем ближе срок, тем радостнее становилось на душе. Олег находился в радужных иллюзиях, что у него со дня на день родится сын, который станет продолжателем рода.

— Будем на рыбалку ездить, в походы ходить… — мечтательно говорил он соседу Пашке, выкуривая сигарету на лестничной площадке. — А когда подрастёт, отдам его в секцию единоборств. Будет, как настоящий ниндзя.

— Угу, кирпичи ломать и стены плечом прошибать, — поддакивал Павел, щурясь на Олега и скрывая недовольства по отношению к ещё не родившему пацану.

У Павла не было детей, впрочем, как и жены. Он пользовался бабским телом одноразово, потому что сильно боялся нудной бытовухи и долгосрочной ответственности. Живёшь себе один припеваючи, никто ночью не орёт под боком, и нет надобности стоять в очереди в молочную кухню.

— Оле-ег! — из квартиры Ягиных донёсся встревоженный крик Нины. — Начало-ось!

— Что началось? — Олег не придал значения словам и сделал ещё одну затяжку. — О, чёрт! — внезапно в его отрешённую от проблем голову проникла ясная мысль. — Нинка рожает!

Воткнув окурок в банку, набитую таким же затхлыми бычками, он ринулся в квартиру, чтобы вызвать скорую и отправить жену в роддом.

Не находя себе места, Олег метался вокруг родильного дома, выкуривая одну папиросу за другой. Его руки дрожали, поднося дымящуюся гадость к лицу, правый глаз дёргался, а в душе пылал пожар.

— Ну, скоро они там? — бормоча себе под нос, он наворачивал круги, сгорбившись, как столетний старик, изредка останавливался, чтобы сплюнуть, высморкаться и закурить новую папироску, придающую сил, но не отвлекающую от дурных мыслей. — А вдруг что-то случится? — распереживавшись не на шутку, мужчина решил войти в здание, чтобы поинтересоваться состоянием жены. — Она ж Юльку еле родила. Так ей худо было.

Но Олега не пропустили дальше регистратуры. Грозного вида женщина, высунув голову из окошка, сурово предупредила о вызове главного врача, если психованный папаша не перестанет ломиться в основную часть здания. Плюхнувшись на банкетку, стоящую вдоль стены у входной двери, Олег взялся за голову и зажмурил глаза, мысленно посылая жене импульсы поддержки.

— Держись, милая. Я здесь. Я рядом.

Мышцы Олега были напряжены по всему телу, как струны его любимой гитары. Страх за Нину и боязнь потерять ребёнка обрушили на претерпевающего душевные смятения папашу шквал невыносимой тревоги, вызванной внезапными воспоминаниями о разговорах с коллегами, жёны которых недавно стали матерями с очень плачевными последствиями.

— Надо было раньше ложиться, а не ждать до последнего, — теперь уже Олег ругал жену за безответственность, позабыв, о чём только что скорбел, не дождавшись новостей. — Что за привычка наплевательски относиться к своему здоровью? Ладно, о себе не думаешь, а сын? Он-то тут причём?

Полностью покрывшись потом, Олега почувствовал зуд под лопатками. Мало того, голову сдавило, и в ушах будто забились пробки.

— Давление, — сделав вывод, Олега поднялся, чтобы уйти на улицу и подышать свежим воздухом.

— Ягин здесь? — за спиной раздался женский молодой голос.

— Я, — сипло ответил Олег и обернулся.

— Поздравляю. Девочка. Три сто, сорок восемь сантиметров. — девушка улыбнулась и скрылась за дверью кабинета.

— Ой-йо-о-о, — Олегу уже было всё равно, мальчик там родился или девочка. Если медсестра ничего, кроме роста и веса, не озвучила — значит, всё в порядке. — Слава богу, — прослезился он и упёрся плечом в стену, вытирая солёные капли счастья. — Обошлось.

Несколько дней Олег угощал рабочих выпивкой, которую взял в долг с условием вернуть деньги через месяц, и рассказывал о похудевшей жене, которую видел в окне роддома, о «приветливых медицинских работниках», не впускающих его навестить Ниночку из-за какого-то там карантина, и о старшей дочери, ожидающей возвращение новорожденной сестрёнки, чтобы побыстрее показать ей игрушки и поиграть в активные игры.

— А девчонку так и не показала? — усатый Григорич выпил стакан беленькой и занюхал мякишем чёрного хлеба. — Моя Клавка в окно тыкала Ирку, а та как заорёт, что аж на улице слышно было.

— Почему ж, показала. Вот только лица я не видел. Солнечный свет так в стекло фигачил, что я сам чуть не ослеп.

— Ну что, — второй мужик в очках и рабочей форме, заляпанной мазутом, протянул наполненный стакан, предложив продолжить обмывать крохотные ножки, — чтобы здоровенькой росла.

— Согласен. — радостно поддакнул Олег, стукнувшись стаканом о стаканы коллег.

Настал торжественный день, пора забирать жену и дочку. Утром, когда Олег ещё спал после ночной смены, к нему приехала мать, чтобы вместе съездить за Ниной и ребёнком.

— А перегарищем-то как несёт. — Татьяна Дмитриевна, переступив порог квартиры, моментально учуяла застоявшийся омерзительный запах чего-то скисшего. — Всю неделю пил? А я-то думаю, почему на телефон никто не отвечает. Палец натёрла ваш номер набирать. А дочка где была, пока ты куролесил?

— Дома, — пожимая плечами, Олег в скорости собирал окурки с подоконника в кухне и выбрасывал их в форточку.

— Во сколько их выпишут? — Дмитриевна прошлась по комнатам и вошла в кухню, где и узрела срач в виде рассыпанного сигаретного пепла. — А это что такое? — округлив глаза, она скрестила руки на животе и сердито покачала головой. — Олежка, пока жена отсутствует, ты у нас в загул подался?

— Мам, думай, что говоришь. Даже если и хотел бы, с моей работой я могу только на лестничной площадке изменить.

— Тьфу, бессовестный. И как только язык поворачивается. Ладно, — присев на стул, женщина положила руки на столешницу и быстро осмотрелась, — вам бы ремонт не помешало сделать, а потом уже детей заводить. Я ж тебе ещё восемь лет назад сказала, чтобы не торопился. А теперь что? Обои пожелтели, потолок посерел. На полу не пойми что, как будто здесь крысы днюют и ночуют. Ты хоть не голодный? — умела Дмитриевна переключаться с одного на другое, чем и раздражала соседей и родственников. — А Юлька куда подевалась?

— Мам, в школе она.

— А-а.

— И я уже ел, — присев напротив, Олег энергично почёсывал за ухом и шумно выдыхал носом.

— И чем же у нас питается временный холостяк? — съязвила Татьяна, покосившись на холодильник, покрытый коричневыми каплями, судя по всему — пивными.

— Ну-у, та-ам.

— И там, и сям. Знаю я, как живут мужики, у которых жён дома подолгу не бывает.

— Мам, ты на что намекаешь?

— Знамо дело, на Гальку Орлиху. Ой, Олежка, — наклонившись вперёд, мать насупилась и покрутила пальцем у виска. — Она ж с головой не дружит. О ней все знают, что в мозгу просохло, а между ног — порядок. Ты бы не совался, куда тебя не просили. Не дай бог, прибежит Орлиха к Нинке — тебе несдобровать.

Олег на мгновение призадумался, зацепившись отрешённым взглядом за самую крупную царапину на столешнице, которую он сам и изобразил в прошлом году, показывая соседу, как надо владеть холодным оружием. Еле заметно несколько раз качнул торсом туда-сюда, кротко глянул в окно и, собравшись с мыслями, вытер рот всей пятернёй.

— Мне ещё кроватку собирать. Мать, не отвлекай, — поднялся с выдохом и поплёлся в комнату, стучать молотком по старой детской мебели, которая когда-то принадлежала Юльке.

После обеда, встретив дочь из школы, Олег хотел купить цветы, как полагается в таких случаях, но вовремя передумал. И так весь в долгах, к чему на розочку тратиться? Она простоит два дня максимум и отдаст концы. Лучше Юльке шоколадку купить. Всё ж радость ребёнку.

— И долго они там? — Татьяна Дмитриевна устала ждать невестку с внучкой. Она то прохаживалась вдоль стены, заложив руки за спину, то останавливалась перед сидящим на мягком стуле сыном, опустившим голову, косилась на Юльку, просматривающую стенд с приколотыми листами с важной информацией, то тяжко вздыхала и представляла, какие обои нужны в квартире Олега, чтобы освежить нагнетающую обстановку. — А ты завтра выходной или опять на смену? — поинтересовалась она, вспомнив о скором наступлении Нового года.

— На смену, — задумчиво кивнув головой, Олег заложил руки под мышки и выпрямил спину.

— Новый год у нас встречать не будете — это я уже поняла, а вот Юльку бы к нам привезти. Я ей подарок подготовила, а взять с собой забыла, — женщина присела, почувствовав ноющую боль в ступнях. — Витя привезти тоже не сможет. Не хочет ехать в такую даль. А я там конфеток немного положила, резиночки для волос, зайчика шоколадного…

— Да погоди ты со своим зайчиком, — неожиданно огрызнулся Олег, поднимаясь со стула. — Не до зайчиков мне сейчас.

Он отошёл к окну и аккуратно потыкал ногтем в стекло, как будто пытался успокоить себя из-за какой-то неразрешимой проблемы. Мать смотрела в спину поникшего сына и словно пыталась влезть в его голову, чтобы разобраться, о чём он сейчас думает, и какая такая причина его гложет. Видно же, что-то с Олежкой неладное творится. Стал сам не свой, когда только они вошли в родильный дом. А до приезда сюда, Олег был весьма весёлым, можно сказать, рассказывал о своём приятеле, который был в эту субботу на рыбалке и поймал довольно крупную щуку.

— Олег, — Татьяна решила узнать, что происходит с её сыном, и тихонько подошла сзади, — ты не заболел?

— Нет, мам, — нехотя ответил мужчина, продолжая ковырять пальцем не совсем чистое стекло.

— А что тогда? На работе что-то стряслось? — Дмитриевна начала волноваться.

Она знает своего младшенького, как облупленного. Он часто замыкался в себе, когда приходил из школы, и прятался в комнате, чтобы его не доставали вопросами. Но стоило немного надавить на нужные точки, и маленький Олежка сразу признавался, за что получил двойку, какой урок не выучил или с кем подрался. Теперь Олег взрослый, несговорчивый. Больше держит в себе, меньше рассказывает матери, не вдаётся в подробности, да что там говорить, на телефонные звонки и то редко отвечает. Трубку частенько поднимает Нина или Юлечка, и обе прикрывают Олега дурацкими фразами, лишь бы мать отстала. «Олег или спит в это время, или в ванной отлёживается», а Татьяна Дмитриевна делает вид, будто верит, но сама прекрасно знает, что сын терпеть не может отмокать в мыльной воде и никогда не спит вечером, даже если он пришёл с ночной смены. Поспит часов пять, потом перед телевизором газетку почитает, а дальше идёт к соседу спорить о вечном или встречается с Григоричем в гаражах, чтобы там с железками поковыряться, ну и дерябнуть лишку для более ясного ума. Оно ведь как, дёрнешь граммульку, если починка осложнилась, кровь разгорячится, ударит в нужные извилины, и дело идёт, как по маслу.

— На заводе всё нормально, — отвернувшись, мужчина сжал челюсти. И мать увидела выступающие желваки на его скулах.

— Ты лучше сам скажи, что натворил. От людей узнавать больнее. Или про отца что выведал? Олежка, — просунув руку между локтем и поясом сына, мать заглянула в его печальные глаза и расстроилась, ощутив, как её сыну сейчас безумно плохо. — Ты расскажи, а я с отцом так поговорю, так поговорю…

Неприятную беседу оборвал детский крик «Мама!», и Олег с Татьяной обернулись. Посреди холла стояла улыбчивая Нина и обнимала Юлю, повисшую на ней, а рядом, ожидающе, пристроилась пожилая женщина в белом халате, на руках которой лежал спящий ребёнок, завёрнутый в толстое, ватное одеяло.

— Слава богу, наконец-то, — забыв о сыне, Дмитриевна поспешила к невестке.

Олег на мгновение задержался, чтобы встряхнуться перед встречей с женой и дочерью. Сейчас он не понимал, от долгой разлуки дрожат его колени или всё-таки из-за усталости, а может и от частых праздников, которые он устраивал со своими приятелями в честь новорожденной девочки, но идти надо, всё-таки семья — есть семья.

— Ты как-то похудел, — Нина заметила тёмные круги под глазами. — А чем от тебя так пахнет?

— Горло полоскал, — свекровь заступилась за безответственного сына, чтобы он не испортил такое важное событие. — И да, Олег, не забудь, — она забрала у медсестры ребёнка и отошла чуть подальше, — не целуй, иначе заразишь.

— Ты болен? — Нина вчера разговаривала с мужем, и он ничего не говорил о болезни. — Надеюсь, ничего серьёзного.

— Горло у него першит. Миндалины опухли, — кивнув на двойную дверь, Татьяна Дмитриевна повела семью к выходу. — Спиртовым раствором прополоскал, теперь должно пройти.

Получив в гардеробной верхнюю одежду, все оделись, укутались в тёплые шарфы, нацепили шапки и поехали домой, знакомить маленькую девчушку с домашней обстановкой. В такси было жутко холодно, из-за чего вспыльчивая Татьяна ругала молчаливого водителя и ёрзала на заднем сидении, чтобы не отморозить пятую точку и ноги, которые были в меховых бурках и толстых, шерстяных носках.

— Знала бы, в другую машину пересели, — вслух рассуждала она, чтобы водитель слышал. — Мы ребёнка застудим, а ещё хуже — мать. Если недавно родившую высадить на мороз, то дитё без молока останется, а мать подхватит менингит по вашей милости. Она ж сейчас очень уязвима. Ей покой нужен и ноги в тепле держать. Олег, слышишь, чтоб он заранее думал, не плати ему всю сумму. Пусть на своих ошибках учится.

— Мам, не надо, — уставившись в промёрзшее лобовое стекло, которое запотевало от тёплого дыхания пассажиров, он думал о завтрашнем дне, не сулившем ничего хорошего.

— Печка у него сломалась. А раньше сказать не мог? — продрогшая женщина прикрывала уголком одеяла личико девочки. — Сиди теперь тут и майся. У меня уже пальцы обледенели. Совсем не слушаются, — повернув голову набок, громко задала вопрос засыпающей внучке. — Юль, а ты как? Тоже к сидушке примерзаешь?

— Нет. Мне тепло, — Юля прислонилась к мягкому, меховому плечу мамы и прикрыла глаза.

— Тепло ей, — язвительно повторила бабушка, видя, что никто не хочет присоединиться к обвинениям безрукого водителя.

— Да тут ехать-то всего ничего, — ласково проговорила Нина, поглаживая старшую дочь по вязаной шапочке. — И опомнится не успеем.

— Не успеет она, — вновь повторила Татьяна с яростью в голосе, зыркнув на невестку. — Опомнишься, когда поздно будет.

С горем пополам доехали до девятиэтажного дома. Машина свернула в арку и заглохла, прямо под каменной крышей. Наслушавшись осуждающих реплик в адрес водителя, семейство выдохнуло с облегчением. Но своенравная бабушка не спешила выходить. Представив, что сейчас придётся пробираться по рыхлым сугробам к подъезду, она подняла нос кверху и сердито так выдала:

— Выходи и толкай.

Таксист вместе с Олегом обернулись, не понимая, кому брошена резкая фраза.

— Чего уставились? — Татьяна перевела взгляд с недоумевающего сына на опешившего водителя. — Машина наша, что ли? Вот пусть он и выходит, а мы будем ждать.

— Ну бабка, ты даё-ё-ёшь! — гомерический хохот водителя разлился под крышей мёрзлого авто. — Тебе дойти пять метров, а мне потом выруливай.

— Не тыкай, не дорос, — щёлкнув холодную ручку дверцы, Татьяна выставила на снег ноги. — Мамке своей тыкать будешь. — кряхтя, она вылезла наружу и тут же сунула голову обратно. — Если ещё раз ты мне попадёшься, пеняй на себя. — Пригрозив, она двинулась к подъезду мелкими шажками.

— Ну она у вас и бойкая, — смех, как рукой сняло, и на лице шофёра застыла виноватая улыбка.

— Спасибо, — Олег передал деньги за проезд и последовал за матерью.

Та стояла у железной двери и с величавым видом ожидала кого-нибудь, чтобы ей открыли.

— Почему Нине не помог? — с укоризной смотрела на сына, поднимающегося по ступенькам. — Ты какой-то другой стал. Я тебя не узнаю. Раньше ручку ей подавал, как джентльмен. А теперь…

— Спать хочу, — Олег открыл домофон и запустил мать с дочкой в подъезд.

— Вот сейчас придём, на нашу Наденьку посмотрим, — приблизившись к лифту, Татьяна высматривала невестку с Юлей. — А потом чайку попьём. Олег, жми кнопку.

— Не видишь, объявление висит, — показав рукой на листок, приклеенный скотчем к раздвижной двери лифта, Олег направился к лестнице.

— Задолбали, — буркнула Дмитриевна, прикинув, как ей будет тяжело подниматься на третий этаж с малышкой. — В нашем районе тоже часто ломают, а делать некому.

Дождавшись Нину, она передала ей девочку и, схватив за руку Юлю, повела женский коллектив вверх по лестнице. Нине пришлось обогнать нерасторопную свекровь, потому что дочка заплакала, оповестив соседей о своём прибытии. А Юля осталась помогать бабушке, которая страдала больными ногами, и подъём ей давался с невыносимым трудом. И вот, препятствие пройдено. Татьяна Дмитриевна, задыхаясь и охая, переступила порог квартиры.

— Дайте посмотреть! — она стягивала с распухших ног бурки вместе с носками. — Не спешите заворачивать! Я тоже хочу расцеловать эту сладкую попку!

Справившись с бурками и пальто, бабуля приложила руки к стене, чтобы помочь уставшему телу переместиться в комнату.

— Иду, иду. Ой, как надрывается. Есть, наверное, захотела.

Юля тоже торопилась взглянуть на свою сестрёнку, но вместо смотрин ей пришлось распутывать шнурки на ботинках, которые сама же и затянула в узелок, мысленно устроив с бабушкой соревнования, кто первый разденется.

— А что мы так кричим? — ласково бормотала бабушка, двигаясь к спальне. — Сейчас бабуля на тебя полюбуется, а потом спатеньки.

Она вошла в комнату и сразу заметила сына, который стоял у окна, постукивая костяшками пальцев по подоконнику. На кровати сидела Нина, опустив голову над орущей дочерью, и прикладывала к щекам сложенный вчетверо носовой платок.

— Ну-ну, раскричалась, — ничего не подозревающая Татьяна сделала три тяжёлых шага к кровати и аккуратно присела рядом с внучкой, дрыгающей голыми ножками. — Ты ж моя… сладка-ая… — её голос вздрогнул, а редкие светлые брови поползли на лоб. — Нин, — свекровь заговорила приглушённым тоном, — а что это с ней, а?

Приподняв голову, Нина опустила руку с платком на кровать, глотнула от волнения, затем погладила плачущую дочь по голенькой груди и вздохнула в голос.

— Я хочу! Дайте мне! — в комнату, как ураган, влетела Юлька, сбрасывая на ходу второй сапожок, который не хотел сниматься с тонкой ножки из-за ненавистных шнурков. Споткнувшись, девчонка упала на палас и ойкнула, ударившись носом о шершавое синтетическое полотно. — Мамочки, — с обидой проговорила Юля, поднимаясь с паласа. — Больно-то ка-ак, — заметив, что на её всхлипы никто не обращает должного внимания, она встала, отряхнула задравшуюся юбчонку, шмыгнув при этом носом, и подскочила к уже успокаивающейся сестричке. — Ах, какая ты ма-аленькая-а-а, — Юля загордилась тем, что теперь и у неё есть собственная сестрёнка, — ротик малю-у-усенький, — осторожно тронула розовые губки подушечкой указательного пальца. — А щёчки какие, а глазки, а носик, волосики, — она любовалась кукольным личиком, притрагиваясь пальчиком к лицу Надюши.

Надя замолчала после первого прикосновения. Вылупив удивлённые глазёнки на постороннюю девочку, Надюша с интересом слушала, что та ласково лопочет, и постепенно уснула, когда рука Юли опустилась на животик.

— А кто тут у нас такой пухленький? — Юля повторяла фразы, сказанные при ней в квартире одноклассницы Оли, мама которой полгода назад привезла из больницы точно такую же маленькую девочку. — А чьи это глазки? А чей это носик? А где у нас ручки?

Взявшись за левую руку, Юля не сводила счастливого взгляда с родной сестры и интуитивно искала правую.

— И в кого ты у нас… — не найдя маленьких пальчиков, Юля скособочилась, заглядывая в детское одеяло. — Мама, — наморщив лоб, она вытянула губы трубочкой и снова заглянула в складки между одеялом и пелёнками. — А ручка вырастет, правда?

— Правда, — отвернув голову, Нина беззвучно заплакала.

Слушая отвратительный бред, Олег развернулся. Его лицо покрылось испариной, ноздри раздувались, как паруса, а в глазах потух огонёк.

— Что врачи говорят? Почему она такая родилась? — его не то чтобы смущал ребёнок-инвалид — ему стало страшно за будущее этого калеки. Кому нужна жена с одной рукой? Она не сможет нормально приготовить еду, приласкать, обнять… А если вдруг и повезёт пристроиться к какому-нибудь придурку, который окажется с видимым изъяном, то как же дети? У них могут родиться уроды, которых будет призирать общество. Поёжившись от собственных мерзких мыслей, Олег сунул руки в карманы брюк и решил уйти в кухню. Проходя мимо расстроенной жены, он кинул ей:

— Лучше б ты от неё отказалась.

Вышел из комнаты и закрылся в кухне, чтобы выкурить папиросу в полном одиночестве и подумать о безрукой дочке.

— Сынок! — Татьяна Дмитриевна сидела на кровати и еле сдерживала слёзы от жалости к живому комочку, получившему кару небесную за чьи-то страшные грехи. — Всё хорошо будет!

Не сводя тревожного взгляда со спящей внучки, Таня покачала головой, погладила Юлю по руке и поднялась на ноги.

— Нин, среди твоих грешных не было?

— Что? — Нина повернула голову, не понимая, что имеет ввиду свекровь.

— Может, бабка твоя колдовством занималась, или мать отца из семьи увела? Вариантов море, так что давай, рассказывай, за что Бог Надьку покарал? Ладно хоть не слепая родилась. С таким ребёнком всю жизнь мучиться — это ужас ужасный.

— Не было у нас ни колдунов, ни знахарей, — Нина считала себя виноватой во всём. — Правильно мне доктор говорила, что волнения причинят больше вреда, чем обыкновенная простуда.

— А я тебе говорила, что ты за Юльку так переживаешь? Все дети в детстве болеют, а ты не послушалась. У меня ребята из больничных не вылезали, так я утешала себя тем, что скоро вырастут, окрепнут, и мы забудем, как ночами не спали да у постели до утра сторожили. Да что теперь вспоминать. Вот она, лежит себе и не понимает, что в жизни её ждёт. Ох, Нинка, дети злые, по себе знаю. Одни кличку какую придумают, другие дерутся, а третьи подстёгивают, подстрекальничают значит. Бог с ней, с рукой, как она в школу ходить будет? А работать? Я б на левую согласилась, а без правой трудно ей будет. Очень трудно. Вон, из плечика отросток торчит, лучше бы и его отрезали. Страх-то какой, смотреть не могу.

И свекровь приблизилась к окну, заложив руки назад, как недавно здесь стоял её сын. Нина молчала. Её глаза уже просохли, в душе полегчало, потому что настроила себя на лучшее. Будет Надя счастлива, непременно будет. Нина всё сделает, чтобы девочка не чувствовала себя ненужной. Она будет окружена любовью и заботой, мама оградит её от нападок чужих детей, заткнёт каждого, кто посмеет раскрыть свой грязный рот и обидеть долгожданную дочь, которую Нина выносила вопреки всему. И Олег успокоится. Не сможет же он отвернуться от своего дитя. Ждал сына, а родилась дочка. Нина запомнила его счастливые глаза, когда он вызывал скорую по телефону и запинался, выговаривая домашний адрес. Временное помешательство уйдёт, и муж вольётся в привычное русло, заботясь о любимой Наденьке.