Письмо без адреса

Ольга Белоус

Каждый рассказ – чужая жизнь, странно пересекающаяся с твоей собственной… Настроение. Иногда хочется плакать, иногда – смеяться.Чаще всего – верить и надеяться. Уметь прощать и забывать. Любить – сейчас и навсегда.Найти, выбрать, услышать, резонировать.

Сирень с тюльпанами

— Вчера умер отец… — Нежная трель телефона вытащила Машу из сладких снов. Она хотела поспать сегодня, на работу ей к двенадцати. И вот позвонила Тоня.

— Мы с Тимкой едем на похороны в четверг… — Дочь продолжала говорить что-то, но Маша уже не слышала.

***

…Гриша был щедр и галантен. Подавал руку при выходе из автобуса, помогал надевать пальто. Девчонки завидовали, но один из его сокурсников посоветовал ей быть осторожнее, мол, не так Гриня хорош, как хочет казаться. Маша тогда разозлилась — Иван ухаживал за ней, но она выбрала Гришу.

Они пошли в ресторан. До этого Маша никогда не бывала в таких заведениях. Иногда с родителями ходили в кафе или в столовую, когда отдыхали в Крыму. А тут он повез её в один из лучших ресторанов. Когда они сели за столик, вытащил из бумажника деньги — четыре червонца и, сложив веером, предложил Маше — выбирай. Зачем? Она так и не поняла. Позже узнала, что эти деньги ежемесячно присылали его родители — на жизнь. А потом в магазине купил ей модную тогда «резинку» — зеленый трикотажный свитерок с белыми полосками.

…На их свадьбе гуляли две группы — из обоих институтов.

***

…За темнеющим окном поезда бегут поля, столбы, плачут замерзшие деревья под осенним дождем. Маша в плацкартном вагоне, а Гриша — в общем. Так получается на рубль дешевле. После свадьбы прошло два месяца, и молодожены отправились проведать его родителей, живущих в небольшом городке в четырех часах езды. Маша ёжится, — где же муж? Договорились ведь, как только проверят билеты, он придет к ней, а потом, перед прибытием, вернется в свой вагон. Прошло уже минут сорок, проводница давно собрала билеты, а Гриши все нет. Сколько же можно ждать? — И она решительно направляется в его вагон.

В тамбуре накурено, стоит несколько мужчин, в руках держат стаканы. Водку разливает её муж…

Очнулась в вагоне. Гриша растирал ей виски нашатырем, выпрошенном у проводницы, и клялся, что это было в первый и последний раз.

***

Потом — сессия. Они жили с родителями Маши. Когда собрались пожениться, родители задали вполне резонный вопрос:

— А жить вы на что будете? Семья — это ведь не просто.

— Так вы будете содержать Машу, мои родители — меня, пока институт не закончим. Это казалось совершенно естественным, мол, а как же иначе? И Маша в этом тоже не сомневалась. Но стипендия была бы очень кстати. Родители — это хорошо, накормят и за жильё денег не возьмут, но оставалась ещё уйма вопросов, которые нужно решать.

— Я сегодня не приду домой, заночую у ребят в общаге, будем готовиться к экзамену. — Предупредил Гриша жену.

Но подготовка не помогла, экзамен завалил — уже второй, грозит отчисление… А на следующий день она нашла у него в кармане запись — сто рублей карточного долга.

— Слушай, ты мне сказала, что тебе нужны сапоги, я пытаюсь заработать, что ты ещё хочешь? — Заплатить долг помогли родители.

***

…Молодожены возвращались домой, а по дороге завернули на Главпочтамт. Свекровь прислала письмо сыну «до востребования». Читали вместе:

«…Незачем тебе на тещу батрачить, о себе думай. Встречайся с друзьями, с деньгами будь поаккуратнее, но на себя не жалей. Эта её сестра-проститутка, все хвостом вертит, да и мамаша не лучше. Вся семеечка слова доброго не стоит. Не сиди дома, а то будут на тебе ездить. Видишь, как она тебя сразу захомутать решила, уже и беременная…»

— Маш, давай ты не будешь это читать, — сказал любящий муж, — незачем тебе переживать и волноваться.

Маша промолчала — просто растерялась от обиды, недоумения, незаслуженного оскорбления, не понимая, чем же она так не угодила свекрови. А он дочитал письмо, аккуратно свернул и положил в карман. Больше на почту они вместе не ходили.

***

–…Мама, мама, ты где?! Ты слышишь? Что случилось? Почему ты молчишь? — голос дочери прорвался через пелену картин, быстро сменяющих одна другую.

— Я перезвоню, Тоненький. После работы перезвоню. И вы обязательно поезжайте на похороны. Но я тебе ещё перезвоню. Прости, дорогая. — И Маша отключила телефон. Совсем отключила. Муж, тот с которым она живет уже второй десяток лет и которого искренне любит — на работе. Да и говорить с ним на эту тему… Как? Что сказать, о чём попросить?

Она осторожно положила телефон на прозрачный столик, откинула одеяло и тихонько выползла из кровати. Подошла к зеркалу. Взъерошенные со сна волосы, чуть припухшие веки и непроницаемые черные глаза… В них никто и никогда ничего не мог прочитать. Зачем? Зачем кому-то знать, что происходит у неё в душе. Разбираться нужно самой. Вот и сейчас — что-то изменилось в её жизни? Что-то произошло? Умер давно чужой человек. Человек, с которым она не общалась уже много лет, от которого родила своих детей — дочь и сына. С которым делила постель, строила дом… В котором искала свой идеал. А Гриша был другой, совсем другой. Со своей жизнью, своими взглядами на мир. Любила придуманный образ, пыталась сделать его хоть чуточку похожим. Но ничего не получалось, он оставался таким же. А она плакала, страдала и настойчиво меняла его. Человек, которому не могла простить… свои ошибки.

Маша правдолюб по жизни — врать не умела по определению. То есть совсем. У неё в голове не укладывалось, как можно сказать то, чего нет на самом деле, или не ответить на поставленный вопрос. А Гриша, совершенно катастрофически правду говорить не умел. Он лгал вдохновенно, артистически, по поводу и без, рассказывая невероятные истории и, похоже, сам в них верил. В рассказах делал головокружительную карьеру, зарабатывал бешеные деньги, просто всегда мешали какие-то мелкие неприятности и злопыхатели. При этом все и всегда почему-то раскладывалось в его пользу.

Маша давно уже отказалась от ненавистной работы бухгалтером, к которой, как выяснилось, никогда не имела ни склонности, ни таланта, и теперь преподавала йогу. Йога успокаивала, помогала найти себя и служила надежным мостом над жизненными оврагами и провалами. Но зато сейчас она не могла позвонить в зал и отменить занятие — её ждали ученики, да и внутренняя собранность, присущая, ей не допускала слабости и уныния.

На кухне достала из холодильника йогурт, вытащила баночку с медом. До занятий было ещё почти четыре часа, можно даже съесть тост. Солнце поднялось, день обещал быть жарким. В открытое окно залетела пчела и, назойливо жужжа, билась в закрытую половинку. Маша взяла в руки полотенце и подошла к окну. Пчела ползла по стеклу, старательно пытаясь проникнуть сквозь двойное заграждение. Стекло не пропускало, но пчела искала и искала выход — настойчиво, целеустремленно. Отлеплялась, снова пикировала на прозрачную преграду, сердито жужжала, билась о препятствие. Осторожно приложив полотенце к разъяренному насекомому, Маша тихонько начала двигать пчелу к открытой половинке окна. Пчела старалась вырваться из плена, ей это периодически удавалось, но Маша была не менее настойчива, и, наконец, пчела оказалась на воле.

Удовлетворенная добрым делом, взяла свой йогурт. Обычная утренняя суета не прерывала потока мыслей, побежавших в прошлое. Йога дисциплинировала, и Маша давно привыкла находиться «здесь и сейчас». Но почему-то эта привычка отказала в самый неподходящий момент. Не было ощущения ни кухни, ни настоящего времени.

***

…Тонечка родилась здоровым спокойным ребенком. Она спала по шесть часов подряд, просыпалась, кушала, агукала минут двадцать и отправлялась спать дальше. Снова всплыла та картина… Детская кроватка, стоящая возле стеклянной двери, засыпана осколками тяжелого рифленого стекла, а Гриша, с пропитанной кровью повязкой на правой руке, покачиваясь, тупо смотрит на жену. Тосенька тяжело всхлипывает на диване в соседней комнате.

— Что случилось? — она бросилась к ребенку.

— Обкакалась твоя дочка… Я переодел… Зацепился… — Тяжелый смрадный перегар и невнятное пьяное бормотание…

А потом — жизнь со свекровью.

По распределению уехали в родной Гришин город. Там был крупный комбинат, на котором нашлась работа для обоих молодых специалистов. За столом ели каждый своё, точнее, своё ела Маша, а любимому сыночку маменька подсовывала кусочки со своей миски. Однажды он не выдержал.

— Мама, я, между прочим, не один здесь. Мы с Машей вдвоем.

— Ой, ну, что ты, я же когда предлагаю тебе, я же вас обоих имею в виду, конечно, пусть и Машенька берет, — засуетилась свекровь.

Но Маше не хотелось — кусок вставал поперек горла. Да и готовила она значительно лучше, невзирая на юный возраст.

Однажды попросила золовку сполоснуть под краном тонкий тюль, которым накрывала коляску. Коляска стояла под шелковицей, тяжелые сочные ягоды сыпались дождем, оставляя некрасивые темно-фиолетовые пятна.

— А мне мама сказала, чтоб я для тебя ничего не делала, — отрезала тетя-подросток.

***

На подоконник приземлился голубь и отвлек Машу от грустных мыслей. Лет пять тому назад, выходя из дома, увидела голубку. Птичка сидела на перилах крыльца, нахохлившись, глаза её заволакивала тонкая пленка, видно, что больна. Маруся принесла ей воды, насыпала немного хлебных крошек. Горлица есть не стала, но время от времени окунала клюв в воду. Вскоре к ней прилетел голубь — что-то ворковал, прохаживаясь кругами, но голубке было не до него. Голубь беспокоился, подходил поближе, нежно касался клювиком. К вечеру, когда Маша вернулась домой, голубка умерла — он сидел рядом.

Мертвую птичку закопали, а одинокому супругу налили воды и насыпали корма. Два дня он не пил, не ел, но и не улетал. Голуби находят себе пару только раз в жизни, так же, как и лебеди. Ему незачем и не к кому было лететь, так у них появился новый член семьи. Голубя назвали Беня, и сейчас он вернулся с прогулки.

Раз Беня прилетел — время на работу. Маруся подхватила сумку и легко сбежала по ступенькам.

***

Занятия шли своим чередом.

— Правую ногу согнули в колене, левая вытянута назад, руки в стороны, работают мышцы ног, держим спину… Поза воина…

Она вела занятия сосредоточенно, не упуская ни одной мелочи, замечая ошибки учеников, поправляя их и не забывая похвалить. Но где-то в затылке билась мысль — умер Гриша. Её первый муж, человек, с которым она прожила долгие одиннадцать лет. Разных лет… Развод не бывает по вине одного человека. В любой ссоре всегда виноваты двое. Это она знала твердо, хотя никак не могла понять, почему они так и не смогли жить вместе. А ведь когда-то, сразу после свадьбы, мечтали о том, что пройдут годы, много-много лет, оба состарятся, будут гулять под ручку в парке и поддерживать друг друга. И потом весело смеялись над этим, не веря в то, что старость может когда-нибудь наступить. То есть, теоретически она наступит, но очень, очень не скоро.

— Ира, спину держи, открой плечи… Воин.

А что это с Ирой сегодня? — мелькнула мысль. — Обычно у неё все отлично получается.

После занятий подошла к своей лучшей ученице.

— Что-то случилось? — посмотрела внимательно своими черными глазами. И девушка расплакалась.

— Толик… он меня… побил…

Маша не умела жалеть, ни себя, ни других — после того случая…

…Она сидит у телевизора, а Гриша, опять пьяный, вдруг направился в детскую.

— Пусть Тонька дневник покажет, отец проверит.

— Дети уже спят, не шуми. Проверишь завтра. — Маша встала с кресла, прикрыла дверь.

— Это ты мне будешь указывать, что я должен делать? — И багровая физиономия вдруг оказывается у неё перед глазами. Он был выше её на голову, но почему-то всегда получалось, что смотрел снизу. — Да я тебе сейчас…

Она улыбнулась тогда. Спокойно, отстраненно, будто ничего не происходит.

— Ну, а теперь ударь. — И он отшатнулся…

… — Ира, ты должна решить это проблему. Сама. Ты поняла?

Девушка кивнула головой, — я решу, обязательно.

***

…Маша сидела в кафе, пытаясь собраться с мыслями, сдержать эмоции, прорывающиеся из далекого прошлого. Кафе было крошечным, всего на три столика. Там продавали чудесные конфеты, потрясающие пирожные и густой горячий шоколад. Столики прятались в прозрачных зарослях разноцветных петуний, растущих в корзинах, которые свисали с потолка, с тяжелых низких балок, и стояли на деревянных пирамидах в углах. Маша любила иногда побыть одна — посмотреть в окно, мысленно перебрать накопившиеся дела, решить неотложные задачки за чашкой ароматного травяного чая.

Но сейчас заказала крепкий кофе с коньяком, чем несказанно удивила бармена, знавшего её вкусы и привычки не первый год.

***

…Со свекровью они прожили восемь месяцев, а потом приехали её родители и забрали тяжело заболевшую Тосю, а заодно и свою наивную дочь, которая всё ещё пыталась убедить себя в том, что они непременно всё решат и правильно устроят. В жизни так бывает, сначала ничего не получается, а потом вдруг раз — и сложилось. Нужно только очень этого хотеть и обязательно что-то для этого делать. Гриша приехал следом.

Родители купили им старенький домик. Домик был ветхий, без каких-либо намеков на удобства или отопление. В качестве кухни использовали крошечный коридорчик.

Гриша умел всё или почти всё. Вот он — кладет кладку, достраивает почти половину дома — там у них будут кухня, ванная, кладовая, туалет. А рядом — построят сарайчик. Без сарая ни один хозяин не обойдется. Веселый каменщик-плотник, всё спорится.

— Для себя строим, Маш, свой дом у нас теперь, — весело кричит жене.

…А вот — она возвращается поздно ночью с дежурства. Тогда были такие дежурства в Добровольной народной дружине, по вечерам ходили группами по три человека — охраняли район от хулиганов. Три женщины… Да они этих хулиганов сами боялись, но за дежурства давали три оплачиваемых дня к отпуску.

Был ноябрь, темно, фонари не горят. Идет по привычке, на ощупь. Поднялась на крыльцо, открыла нижний замок на двери, а в верхнем — торчит ключ. Маша повернула ключ, дернула ручку… Дверь закрыта изнутри на цепочку. На стук никто не открыл. Подошла к окну — наружное стекло разбито. И так — все пять окон… Она влезла в кухонное. На полу валялись кастрюли, разбитая банка и сахар, рассыпавшийся из перевернутой сахарницы.

Тоня была в садике — её приходилось оставлять на пятидневку. Маша прошла в комнату. На диване храпел муж. Она постелила себе в детской…

На следующий день поклялся, что больше — никогда…

Может быть, и впрямь? Может быть, одумался? И никогда…

— А знаешь, давай второго родим, все-таки лучше, когда двое детей. — Ей казалось, что так она решит проблему ответственности, что так Гриша скорее остепенится, поймет. А если ещё будет сын… Он ведь сына хотел.

— Давай. Только знаешь, ты сейчас не рожай. А то помнишь, ты тогда с вечеринки пришла, ну, там вина выпила, а вдруг ребенок больной родится. В общем, ты сейчас сделай аборт… Потом, позже…

И она сделала… Проплакала две ночи, но сделала… Забеременела снова через полгода. Правда, муж все равно пил… И когда сын родился — не перестал…

***

…За соседним столиком весело засмеялась девушка. Он что-то шептал ей, а она смеялась — звонко, легко, радостно. Вокруг них вилось облако счастья. Юноша был некрасив, а в ней виделся какой-то совершенно неуловимый шарм, но было заметно, что в этой паре он — ведущий, какой-то стержень проглядывал сквозь оболочку.

Маша улыбнулась. Вспомнила, как мечтала видеть Гришу сильным, как хотела прильнуть к мужниному плечу, подчиниться, оказаться «за каменной стеной»… Как искала любые намеки — вот, сейчас, уже…

***

Однажды ночью, когда дети уже спали, они лежали, обнявшись. Спальня была далекой и практически несбыточной мечтой, в неё превращалась большая комната, где обычно собиралась семья, а тахта на ночь трансформировалась в кровать. Гриша что-то ей говорил, а потом, вдруг подорвался и умчался куда-то. Вернулся минут через десять. В его руках был огромный букет… Он нарвал цветы у них в саду. И неважно, что это были цветы, которые она сама посадила и трепетно выращивала, он принес эти цветы для неё и подбросил букет вверх, над лежащей Машей. Прохладные хрупкие тюльпаны, благоухающая сирень и душистая мелисса усыпали постель… И тогда Маша вдруг почувствовала пронзительное, невероятное счастье. Ощутила себя хрупкой и слабой женщиной.

И сейчас, рядом с этой влюбленной парой она снова оказалась там, в воплощении мечты…

Маша включила телефон. Был пропущенный звонок от мужа, но перезванивать не хотелось. За окном неожиданно потемнело, сильный порыв ветра рванул полосатую маркизу, прикрывавшую окна от палящего солнца, послышался приглушенный раскат грома. Мария устроилась поудобнее, бросив взгляд на молодую пару. Им было хорошо и, кажется, ничто вокруг больше их не волновало. Они были вдвоём. Она заказала ещё один кофе… Кофе был крепким, ликер добавлял горьковатый привкус миндаля… И снова уплыла в воспоминания.

***

…Денег не хватало катастрофически. Много уходило на ремонт и обустройство дома.

Маша недоедала, стараясь накормить мужа и детей. Родители подкармливали внуков, часто зазывали её к себе — не шла, не хотела говорить о проблемах, хотя они и так все понимали. Видели, что зять пьет, что понимания в семье нет. Маша любила музыку, писала стихи, рисовала. Её муж не то чтобы смеялся над ней, но считал, что всё это — трата времени и полная чепуха, пусть лучше консервирует и варит варенье. Чтобы подработать, начала обшивать подруг. Со швейной машинкой дружила с детства, но денег платили мало — подруга ведь. А заказчиков со стороны привлекать стеснялась.

Однажды, она нашла у мужа деньги — пятьсот рублей. Это была сказочная сумма, ей такая и присниться не могла. Сотенные купюры торчали из внутреннего кармана пиджака, который супруг небрежно бросил с вечера на спинку стула.

— Это что? Откуда у тебя столько денег? — Маша держала в руках разноцветные бумажки, на которые можно было безбедно прожить не меньше трёх месяцев. — В комнате было сумрачно, стены, оклеенные голубыми обоями, казалось, холодили все вокруг, и её била крупная дрожь.

— Это мои командировочные. Я уезжаю на пару недель. Но сотню могу тебе оставить — купи детям, что ты там хотела. — Он вынул деньги у неё из рук, отделил одну купюру, а остальные спрятал в карман.

Она не поверила. Верила всегда и беззаветно, но сейчас вдруг словно проснулась. Утром после отъезда Гриши позвонила ему на работу. Начальник сказал, что её муж убыл в командировку на неделю. После этого позвонила его приятелю, когда-то они вместе отдыхали на море семьями. К телефону подошла Татьяна, жена Сергея.

Конец ознакомительного фрагмента.