Красная ночь

Ольга Баскова, 2010

Говорят, логику маньяка понять невозможно, но именно это предстоит сделать следственной группе под руководством Павла Киселева. Пожалуй, это единственный способ узнать, кто уничтожает девушек. И без того непростое расследование осложняется тем, что почерк маньяка начинают имитировать другие преступники города. Один подозреваемый сменяет другого, а преступник продолжает убивать, выбирая в жертвы молодых женщин, одетых в красное…

Глава 19

Катя Зорина сидела в своем кабинете в редакции газеты «Вести Приреченска» и смотрела на монитор, дописывая очередную статью о взаимоотношениях родителей и педагогов. Приближался учебный год, и журналистка решила: освещение данной темы будет как нельзя кстати. Об интересовавших город убийствах и их расследовании девушка пока ничего не могла написать. Она лишь давала короткую информацию о происшествиях и предупреждала молодых женщин, девушек и девочек не задерживаться поздно на улице и не гулять в одиночестве, отмечая про себя: если маньяк наметит жертву, от него будет трудно ускользнуть. Эх, знать бы, когда он снова выйдет на очередную охоту! Однако эти сведения хотела бы получить и милиция. Подумав об этом, Зорина вздохнула и вернулась к статье. От напряженной работы ее оторвал стук в дверь.

— Войдите!

На пороге показалась женщина лет тридцати пяти.

— Здравствуйте. Вы Екатерина Зорина?

— Да, — Катя оглядела посетительницу, недоумевая, что ей может быть нужно.

— Можно с вами поговорить?

Журналистка поморщилась и кивнула: непрошеная гостья отвлекала ее от работы.

— Садитесь.

— Меня зовут Илона Вахрушева, — представилась незнакомка. — Возможно, моя просьба покажется вам необычной, но все мои надежды только на вас, — она умоляюще посмотрела на журналистку.

— Я вас слушаю.

— Месяц назад у меня пропала мама, Наталья Павловна Полковникова, — начала Вахрушева. — И я подумала: может быть, она стала жертвой местного маньяка? Вы писали в газете…

— Сколько лет вашей маме? — перебила ее Катя.

— Пятьдесят шесть.

— Тогда исключено на девяносто девять процентов, — дала заключение Зорина. — Обычно маньяков интересуют люди определенного возраста. Наш убийца не мог переключиться с девушек и молодых женщин на пожилых дам.

— Но остается один процент! — заметила Илона.

— Думаю, даже меньше, — вставила журналистка. — Но у меня вопрос: почему вы не обратитесь в милицию?

Посетительница замялась.

— Я была там, — проговорила она. — Они мне отказали.

— В связи с чем?

— Видите ли, — смутилась женщина. — Моя мама страдает тяжелым психическим заболеванием. Такие случаи уже бывали с ней. И в милиции считают, что она вернется.

Катя пожала плечами.

— Задам сначала такой вопрос, — сказала она. — Как вы представляете помощь, оказываемую газетой?

— Для начала вы поместите ее фото в «Вестях», — начала Илона, — дадите ее данные, возможно, напишете статью, чтобы привлечь внимание правоохранительных органов. Это безжалостно — не искать человека только потому, что он психически нездоров.

— Вообще, они обязаны искать всех, — заметила Катя. — Кстати, когда вы в последний раз обращались к ним?

Женщина покраснела:

— Признаюсь честно, давно.

— Почему?

Собеседница выдохнула:

— Я боюсь навредить маме.

— Вот еще новости!

Зорина внимательно посмотрела на посетительницу.

— Выслушайте меня! — всхлипнула Вахрушева. — Я читала много ваших статей, смотрела передачи с вашим участием, всегда относилась к вам с большим уважением и сейчас надеюсь услышать дельный совет. Все не так просто!

Зорина махнула рукой, ругая себя за то, что не может указать посетительнице на дверь:

— Рассказывайте!

— Моя мама не всегда была такой, — Илона от волнения сжимала и разжимала пальцы. — У нас была прекрасная семья: она, папа и я с братом. Мы жили в большой трехкомнатной квартире: папа рано получил звание полковника, а вместе с ним — хорошую должность и жилье. Мама работала медсестрой в военном госпитале, где ее любили и уважали. Ни о каких психических отклонениях речь не шла! В нашем роду никогда не было таких заболеваний!

Она сделала паузу.

— Все началось внезапно. На маму словно обрушился склероз, она стала забывать, где была и что делала, теряла деньги, не вовремя давала лекарство больным. А однажды… — Илона запнулась. — А однажды папа застал ее в постели с чужим мужчиной. Он не вынес этого, забрал нас и ушел жить к своей матери, а на следующий день попросил перевода и подал на развод. Когда мама пришла в себя (после потери памяти она приходила в себя) и услышала из уст отца такое обвинение, она начала кричать, что это неправда, она не могла такого сделать, что отец специально все придумал, чтобы получить развод: дескать, это у него есть другая и он хочет отделаться от первой жены. Надо сказать, мама была очень убедительной: ее уверения в невиновности и возмущение выглядели довольно правдоподобно. Мы с братом знали: она никогда не лгала, просто не умела лгать, и происходящее повергало нас в недоумение. Однако папа, видимо, ни в чем не сомневался: он настаивал на разводе и на том, что после всего заберет нас с собой. Естественно, мама не хотела слышать и этого, каждый день приходя к нам и закатывая истерики. Отец боялся ее непредсказуемого поведения, однако произошло непредвиденное: в зале суда мама вела себя тише воды и сказала, что, мол, считает решение папы забрать нас с собой верным, на чем и остановились. Мама осталась в старой квартире, а мы уехали в Москву. Нам с братом не хотелось покидать родной город, тем более что я училась на втором курсе института, а он заканчивал школу. Но пришлось, как говорится, сорваться с места, — женщина вздохнула. — Разумеется, мы навещали маму, приезжая в Приреченск каждое лето на несколько дней: на большее нас не хватало. Ей становилось все хуже и хуже: память отказывала все чаще. Конечно, с работы ее уволили. Такая болезнь просто непозволительна для медсестры.

— Как же она жила в одиночестве? — спросила Катя, которую этот рассказ постепенно захватил.

— Она не жила в одиночестве, — ответила Вахрушева. — За ней ухаживали. Но это отдельная история. Когда мама работала в госпитале старшей сестрой хирургического отделения, пришла молодая медсестра, только из училища, по имени Дина Панько. Будучи очень доброй и отзывчивой, мама взяла девушку под свою опеку. Дина была этому рада. Она привязалась к маме, как к родной, и однажды пригласила ее в гости. Мама не умела отказывать тем, к кому хорошо относилась. Она купила большой торт и пришла. Дина познакомила ее со своей матерью, Надеждой Сергеевной, библиотекарем. Женщины нашли общий язык и продолжили знакомство, постепенно перешедшее в дружбу. Мы жили очень обеспеченно, а Дина — почти в бедности. Понимая, что девушке ее возраста хочется одеться, мама давала ей деньги или приносила подарки. Вскоре Дина вышла замуж, родила двоих детей, но ее жизнь не сложилась: с мужем она развелась. Мама, как крестная обоих малышей, сочла своим долгом заботиться о них. Когда с мамой случилось несчастье, Дина всячески прикрывала ее на работе: напоминала о том, что она должна сделать, иногда делала это за нее. Узнав, что наш отец принял решение уехать, медсестра пришла к нам домой и выразила желание ухаживать за мамой, поселившись с детьми в нашей квартире. Мы, разумеется, не возражали и даже высылали ей деньги. Дина пробовала лечить маму, показывала ее лучшим в городе врачам, однако ей становилось хуже. Просветы памяти становились реже, иногда она не узнавала нас во время всего нашего пребывания. Приехав домой в прошлом году, я опять застала маму в таком состоянии. Пытаясь помочь ей узнать меня, я часто беседовала с ней, пыталась даже водить гулять к речке, ее любимому месту, куда мы часто ходили, когда я была маленькой. Дина прекратила наши прогулки, заявив, что маме нельзя утомляться. Я последовала ее совету. Однажды мы сидели на кухне вдвоем. Из моих глаз покатились слезы: понимаете, нахлынули воспоминания о прежней счастливой жизни, так нелепо прервавшейся. Мама, услышав мои всхлипывания, встала со стула и подошла ко мне, положив руку на мое плечо.

— Не надо, доченька, — сказала она, как в старые добрые времена. — Не плачь, расскажи, в чем дело.

Я оторопела.

— Ты узнала меня?

— Конечно, деточка, — мама улыбнулась. — Ты ведь у меня единственная дочка.

Я прижалась к ее теплому телу. К маме вернулась память! Она стала расспрашивать меня об отце и брате, о нашей жизни в Москве.

— Я хочу к вам, — выслушав мой рассказ, сказала мама. — Увези меня отсюда.

— Тебе здесь плохо?

Мама собиралась что-то ответить, однако замолчала, увидев входящую Дину.

— Как вы мило сидите! — улыбнулась девушка, увидев нас. — Как вы, Наталья Павловна, не устали? Конечно, устали и к тому же не выпили лекарство.

Я заметила, как мама сжалась, словно чего-то испугавшись.

— Вам не сказала, — Дина быстро запихнула маме в рот какую-то таблетку, — и сама забегалась. Ей нужно принимать лекарство каждый час.

Таблетка подействовала как снотворное. Мама почти сразу уснула, а проснувшись, уже не узнавала меня и никуда не собиралась уезжать. С тем я и уехала, на прощание засунув листок с номером своего телефона в карман старенького халата, в котором мама всегда ходила по квартире, написав на бумажке: «Обязательно позвони мне по этому номеру. Твоя Илона». Делая это, я рассуждала так: мама должна прочитать эту записку сама. Может быть, память вернется к ней и она позвонит! Представляете, она так и сделала, успев сказать мне всего две фразы:

— Илоночка, забери меня. Мне здесь плохо, — и повесила трубку.

У меня сложилось впечатление, что наш разговор прервали. На сердце было неспокойно, и я выехала в Приреченск на следующий же день. Маму я не застала. Дина сообщила, что она не вернулась из магазина, куда ее иногда отпускали.

— Надо сообщить в милицию! — забеспокоилась я.

Дина с Надеждой Сергеевной отговорили меня.

— Это уже не первый раз, — сообщила женщина. — Твоя мать уходила два раза. Во второй пропадала три недели. Вернулась грязная, усталая, голодная и, что самое страшное, абсолютно не помнила, где была и что делала, впрочем, как и в первый раз. Сообщив об этом в милицию, ты опозоришь ее на весь город. Ведь, по-хорошему, мы должны положить ее в психушку.

Я выждала три дня и все-таки обратилась в отделение. Усталый сержант сказал мне, что, если мама уже замечена в отлучках из дома и страдает психическим заболеванием, вполне возможно, она скоро вернется и не стоит пороть горячку. Я не настаивала на поисках, вспомнив слова Дины, и вернулась домой. Так прошел месяц, но ничего не изменилось, я здесь, прошу вашего совета, — она жалобно посмотрела на Катю. Та пожала плечами.

— Вы боитесь милиции и тем не менее хотите, чтобы я написала статью в городскую газету, — заметила она.

— Не знаю, — призналась Вахрушева. — Посоветуйте, как быть.

Зорина молчала, находясь в замешательстве. С подобной просьбой к ней еще не обращались.

— Мой брат, — добавила Илона, — считает, что во всем виноваты Дина и ее мать. Он уверен: они где-то держат маму, и собирается нанимать частного детектива. Я отговариваю его. Эти женщины оказали нам много услуг.

— Я поговорю с мужем, — пообещала журналистка, — в таких вещах он компетентнее меня. Вы надолго приехали?

— Мой отпуск подходит к концу, — ответила Илона.

— Тогда приходите завтра в это же время, — предложила Зорина. — Думаю, у меня будет что сказать.

Придя домой, Катя рассказала Константину о странном визите посетительницы. Лоб оперативника покрылся потом.

— Она называла тебе какие-нибудь приметы?

— Нет, — Зорина удивленно посмотрела на мужа. — Я и не думала спрашивать. Впрочем, мы говорили о возрасте. Ей около пятидесяти шести.

Скворцов впился в нее глазами:

— Ты не брала ее телефон?

— Зачем? Она завтра придет в редакцию.

— Ты уверена, что она придет?

— Конечно, — кивнула девушка.

— Сразу позвонишь мне на мобильный.

— А что случилось? — встревожилась Катя.

— Если чутье меня не обманывает, — выдохнул Скворцов. — Несколько дней назад мы нашли ее труп.

Зорина ахнула.

— Но ты не можешь знать наверняка, — заметила она, выслушав мужа.

— Завтра узнаем, — сказал он. — Искренне надеюсь, что ошибаюсь.