Золотой конь Митридата

Ольга Баскова, 2019

Самым известным сокровищем легендарного царя Митридата считалась статуя его коня в полный рост, отлитая из золота. Но куда этот конь исчез, никому не известно. Возможно, об этом сказано в древнем пергаменте, который оставил своей вдове Ларисе профессор истории Станислав Красовский. Одним из его жизненных принципов было не выходить в море в шторм, поэтому, когда Ларисе сообщили о том, что ее муж во время грозы разбился на яхте, она не поверила. А вскоре сомнений у нее только прибавилось…

Глава 4

В горах Малой Азии, II век до н. э.

В обширной зеленой долине Понтийской Каппадокии (подумав, Тирибаз решил, что его воспитанник прав и лучшего укрытия не найти, во всяком случае, пока), огражденной, как вооруженной до зубов стражей, неприступными горными хребтами, покрытыми местами непроходимым лесом, Тирибаз приказал строить хижины. Это место ему понравилось. Неподалеку жили дружелюбно настроенные крестьяне, понтийские каппадокийцы, ничем не отличавшиеся от каппадокийцев равнин. Они говорили на одном языке, но при этом имели разные взгляды, и тем, вторым, лучше было не знать, кто нашел укрытие в их стране. Тирибаз и Моаферн продолжали заниматься с Митридатом верховой ездой, Сисина изучал с ним растения. Воины могли гордиться своим воспитанником. Митридату еще не минуло тринадцать, а он уже превосходно стрелял из лука, мог слететь с коня, изображая убитого воина, метал копья, поражая цель, и безошибочно находил противоядия от ядовитых растений. Вечером, глядя на серпастый месяц, он, сжимая в зубах сухую былинку, с грустью говорил:

— Почему бессмертны только боги? Если бы люди были бессмертны, отец любовался бы сейчас мной.

— Иногда царь мертвых выпускает своих подданных поглядеть на белый свет, — промолвил Сисина. — Кто знает, может, наш славный Митридат Эвергет и видит своего сына.

Мальчик кутался в попону и качал головой:

— Нет, мой добрый Сисина, это неправда. Отец любил меня и обязательно дал бы знать, если бы оказался рядом.

— А если он — одна из звезд, вон тех, будто хороводом окруживших месяц? — спрашивал Моаферн. — Этот серебристый свет и есть свет любви. Ты об этом не думал?

Мальчик пожимал плечами:

— Не думал… Если бы это было так…

Он засыпал с грустной, но все же улыбкой, и воины переносили его в хижину, на матрас из сена, а сами по очереди дежурили в густом кустарнике. Они не верили, что Лаодика не ищет своего сына. Ей нужна была его голова, и она не успокоится, пока не получит свое.

* * *

Между тем Гергис и Мнаситей, с людьми, знавшими как свои пять пальцев все горные тропы, медленно, но верно двигались по следам беглецов. Достигнув понтийской Каппадокии, они где обещаниями, где подкупом пытались узнать у крестьян, еще недавно кормивших Митридата и его немногочисленный отряд, где прячутся изменники, но ни один из землепашцев не показал, в какую сторону они направились. Несколько раз армянин в гневе выхватывал меч, но Мнаситей перехватывал его руку. Если они убьют здесь хотя бы одного человека, каппадокийцы ополчатся на них и сделают все, чтобы беглецов не нашли. Тут нужно действовать хитростью.

Гергис с неохотой спрятал меч в ножны и с тоской оглядел горы, изрытые пещерами. Лес темно-зелеными пятнами покрывал их склоны. Местность казалась неприступной, словно созданной богами для того, чтобы не нарушали их спокойствия, и тем не менее в одной из этих пещер притаился Митридат со своими приспешниками. Щеки армянина заросли густой черной щетиной, бледность проступала на смуглом лице, придавая коже какой-то фиолетовый оттенок.

— Что же ты предлагаешь, Мнаситей? — ехидно поинтересовался он у чернобородого любовника Лаодики. — Взлететь, подобно птицам? Попробуй, может, у тебя и получится. Вон подходящий обломок скалы. Вскарабкайся на него, закаркай, взмахни руками… Кто знает, вдруг у тебя вырастут крылья.

Отряд, состоявший из пяти верных воинов, закряхтел, заперхал от смеха. Огромный орел сделал над воинами круг, паря на больших сизых крыльях и будто смеясь над человеческой глупостью.

— Я бы полетел, да моего отца не звали Дедалом, — огрызнулся Мнаситей. — И в чем тут хитрость? — Он бросил на траву походную сумку. — Ладно, доставайте припасы, а я немного похожу по селению. Может, мне и повезет.

Гергис презрительно фыркнул ему в спину:

— Иди, иди, воин. Орел покажет тебе дорогу.

Теперь его подчиненные, боявшиеся чернобородого, смеялись громче. Мнаситей слышал их смешки, но не замедлил шаг. Что ж, пусть смеются. Что они скажут, когда он единственный выполнит поручение прекрасной Лаодики? При мысли о возлюбленной, с ее упругим телом, натертым благовониями, черными густыми волосами и губами, сочными, как винные ягоды, его пронзила дрожь. Если Лаодика узнает, что ее возлюбленный нашел беглого сыночка, что она предложит ему, кроме плотских утех, хотя и без них он уже не представлял своей жизни? Мнаситей станет первым в Понтийском царстве, выгонит чертова евнуха и завладеет телом и богатством царицы. Его окутала сладостная истома, и он не заметил, как вошел в дубовую рощицу, прорезанную ручьем с чистой водой. Девушка в сером хитоне сидела на корточках, наполняя глиняный кувшин. При виде чужеземца она вскочила, как испуганная лань, хотела броситься в глубину старых деревьев, но мужчина успел схватить ее за талию и прижать к себе. Она была свежа, как роза в саду Лаодики: щеки цвета зари, ясные голубые глаза, светлые волосы, убранные в прическу. Веревки сандалий охватывали ее стройные щиколотки.

— Не бойся, — прошептал Мнаситей в маленькое ухо, скрытое под завитком. — Я твой друг. Хочешь заработать пять золотых?

Она молчала, но он знал, что каппадокийки понимают по-гречески.

— Тебе почти не придется ничего делать. — Он погладил ее волосы, пахнувшие луговой травой. — Ты ведь хочешь помочь безутешной царице-матери отыскать ее сына?

Девушка открыла рот от удивления:

— Разве у нашей царицы украли ребенка?

— Украли не у вашей царицы. — Мнаситей не обладал ораторским искусством, как покойный царь. — У царицы Понтийского царства. Трое врагов увели его в горы, чтобы продать в рабство и получить хорошие деньги, а безутешная мать льет слезы день и ночь. Мальчика зовут Митридат, ему почти тринадцать лет, а похитители… — он задумался, как лучше описать их, и вдруг ухмыльнулся: — У одного из них белый шрам под глазом. Ты не видела их?

Девушка колебалась. Сегодня утром к ее отцу спускался смуглый мужчина со шрамом за овечьим сыром, лепешками и вином. Она проследила, где укрылись беглецы. Но сказать об этом страшному чернобородому незнакомцу? Отец строго-настрого просил этого не делать.

— Я не знаю, — выдавила она улыбку, блеснув жемчужными зубками. Но улыбка получилась виноватой, робкой: так улыбается нашкодивший ребенок. Мнаситей ей не поверил.

— Вас запугали, внушили, что эти люди желают ему добра, но это не так. — Он с силой сжал ее ледяную ручку. — Задача похитителей — выйти к морю, где их ожидают те, кто заплатит за сильного юношу большие деньги. Мы не можем этого допустить. Кроме того, — добавил мужчина, видя ее нерешительность, — убитая горем мать готова оплатить помощь. Держи.

В ее ладонь упало несколько тяжелых монет. Девушка поняла, что они золотые, но не стала пересчитывать.

— Царица обязательно узнает о той, которой обязана спасением своего сына, — вкрадчиво шептал Мнаситей. — Она приблизит тебя к себе, несмотря на твое происхождение.

Девушка нервно глотнула. Она была очень молода, немногим старше Митридата, и поэтому обещания солидного, вероятно, царского вельможи свели ее с ума. Неужели это правда? Вырваться из глуши лесов, никогда не видеть эти горы, оказаться в царском дворце? Она вскинула голову и смело взглянула в глаза чернобородому:

— Пойдемте со мной.

Выросшая в горах, девушка легко перепрыгивала с камня на камень, как горная козочка, поднималась по круче, как птичка, юркала в чашу, казавшуюся непроходимой. Мнаситей отставал, потел и злился:

— Еще долго?

— Уже скоро. — Она указала пальцем на пещеру, увитую толстыми лозами какого-то растения. — Будьте осторожны. Здесь живет медведь. Он иногда выходит поохотиться, и его рев слышен в нашем селении.

— Медведь? — Мнаситей шагнул к пещере и раздвинул полог, созданный природой. Из темноты на него злобно сверкнули два огромных глаза, и послышалось рычание. Мнаситей усмехнулся:

— Гляди-ка, действительно медведь. Хорошая компания нашим беглецам.

— А вот и они. — Девушка раздвинула сплетенные, будто в объятии, ветви деревьев, и Мнаситей увидел небольшое горное плато, на котором ютилась хижина. Сисина хлопотал возле огня, Моаферна и Тирибаза не было видно. Митридат сидел на валуне и чистил меч. Девушка тяжело задышала и посмотрела на чернобородого. Его смоляные глаза загорелись ненавистью, злостью и решимостью убивать, и она поняла, что ее отец был прав. Несчастный мальчик, наверное, сбежал из дворца, чтобы не погибнуть. Сбежал, а она его выдала. Девушка открыла рот, чтобы предупредить юношу, но чернобородый, почувствовав, угадав ее желание, огромной ручищей сжал ее тонкую шею и давил на нее, пока бедняжка не испустила последний вздох. Отшвырнув тело девушки, он продвинулся ближе к хижине, выжидая удобного случая. Нападать на четверых было бы верхом неблагоразумия. Все считались хорошими воинами, даже сосунок Митридат наверняка многому от них научился. Когда откуда-то снизу послышался голос Тирибаза, просившего Сисину помочь им с Моаферном затащить на плато бревно, воин поспешил на голос друга, оставив воспитанника одного. Мнаситей, издав звериный рык, означающий победу, вышел из укрытия и, обнажив меч, направился к Митридату.

— Ну здравствуй, — выдохнул он, не скрывая радости. — Все же пришлось встретиться. Твои родители по тебе соскучились, Митридат, особенно отец. Ты должен навестить его в царстве мертвых.

На его удивление, Митридат, который уже не походил на мальчишку, стиснув зубы, постигавшего военную науку, не стал звать на помощь, он гордо встал, тряхнув кудрявой головой, и помахал мечом.

— Ты готов сразиться, как воин, Мнаситей? — спросил он, улыбнувшись. Улыбка получилась ехидная, на мгновение подросток стал похож на мать, приказавшую уничтожить его, и кровь в жилах чернобородого закипела. Никто не имел права потешаться над ним!

— Я всегда был воином! — крикнул он так, что с кручи посыпались мелкие камешки. Ворон зло выругался с вершины старого дуба и захлопал крыльями. Митридат продолжал улыбаться:

— Это тебе только казалось. Ты всегда был трусом. Настоящий воин не подсунул бы моей матери сосуд с ядом, чтобы отравить моего отца. Только не говори, что ты сделал это из-за любви к ней. Вам обоим неведомо это чувство, как и честь, достоинство. Будь ты храбрецом, влюбленным в царицу, ты вызвал бы отца на бой. Да, ты бы погиб, но об этом помнили все понтийцы. У тебя был шанс стать героем. Ты же вел себя, как трусливый шакал.

— Как видишь, у меня нет яда. — Мнаситей пожевал губами и кинулся на мальчика. Клинки скрестились, звякнула сталь. Любовник царицы был уверен, что через несколько дней принесет Лаодике голову ее отпрыска. Его движения были хладнокровны и обдуманны, силы рассчитаны для нанесения решающего удара. Этот сосунок обязательно обнажит грудь, и тогда верный воин царицы поразит его в сердце, потом отрубит голову… А тело бросит хищным птицам, давно возвестившим о своем присутствии. Митридат же, напротив, зарделся, как окрашенный зарей горизонт, и, охваченный яростью и желанием отомстить за родителей, ринулся в бой, как коршун. От бешеного натиска подростка Мнаситей растерялся, и на его заросшем бородой лице отразилось холодное недоумение. Этот негодяй-мальчишка не может сражаться лучше его, бойца войска царя Понтийского! Однако все говорило об обратном, и вскоре Мнаситей заметил, что его холодный расчет не помогает. Бой давно должен был закончиться, трава — обагриться кровью, голова — покатиться под ноги героя-телохранителя. Он не помнил, какой эта голова должна быть по счету… Кажется, пятнадцатая… Но Митридат не только не сдавался — он наступал, атаковал, и чернобородый почувствовал усталость. По его лицу градом катился пот, он тяжело дышал и сделал несколько шагов назад, чтобы выиграть время, отдышаться, но внезапно потерял равновесие, наступив на торчавший из земли камень, и упал на клинок Митридата. Митридат оторопел. Впервые в жизни он убил человека. Расширенными от ужаса глазами мальчик глядел, как Мнаситей рухнул, будто срубленное дерево, в последний раз поднял голову, словно силясь что-то сказать, но изо рта хлынула черная, как вороново крыло, кровь, и чернобородый жалобно вздохнул и затих. Митридат подошел к нему: ему хватило нескольких секунд, чтобы прийти в себя. Он поставил ногу на лицо Мнаситея, уже начавшее покрываться бледностью, и провозгласил:

— Боги видели твою подлость. Вот почему они были на моей стороне.

Стукнув ногой поверженного воина, Митридат хотел отправиться на поиски своих наставников. Мнаситей явно был не один в этих краях, где-то, как лис, по непроходимым тропам к ним подбирался Гергис со своими псами. Вот-вот убежище раскроется, и тогда… Когда за спиной мальчика раздался страшный рык, он резко обернулся и не поверил своим глазам. Вместо Гергиса на него шел разъяренный бурый медведь, наверное, тот самый, чья берлога находилась где-то неподалеку от их лагеря. Местные жители предупреждали, что лучше его не дразнить, не попадаться на глаза, и до сих пор маленькому отряду не приходилось встречаться с хищником, лишь иногда они слышали его рев. Теперь же огромный медведь горел желанием вступить в бой, как Мнаситей, и Митридат медленно отошел к хижине и выбрал острое копье, прислоненное к входу. Но в отличие от воина Понтийского царства тактика зверя была проста и понятна. Не успел он броситься на мальчика, как острие копья вонзилось ему в сердце. Медведь заорал, от злости и от боли, и скрылся в чаще. Мальчик знал: зверь умрет не сразу, ему отпущено время, чтобы побродить по горной тропе, пока не иссякнут силы. Обессиленный, Митридат прислонился к хижине и закрыл глаза.

— Что случилось? — Из забытья его вывел взволнованный голос Тирибаза.

— Нам нужно бежать. — Никогда еще язык не казался ему таким тяжелым и непослушным, как сейчас. Митридат выдавливал слова. — Наше убежище раскрыто.

— Смотри-ка! — Моаферн наклонился над телом любовника царицы. — Клянусь богами, отличный удар. Это ты отправил его в царство Аида?

Мальчик молчал. Тирибаз укоризненно посмотрел на товарищей:

— Не спрашивайте о том, что очевидно. Митридат убил одного из тех, кто охотится за его головой. Он прав: чернобородый никогда не пришел бы сюда один. Где-то притаился Гергис. Нам пора уходить. Берите самое необходимое и самое легкое. — Он не успел договорить и прислушался: — Кажется, сюда идут. В укрытие.

Поднявшись на несколько метров по тропе, ведущей наверх, они остановились возле пещеры, которую обнаружили только сегодня. Природа завалила вход в подземелье огромным замшелым камнем, и мужчинам пришлось потрудиться, чтобы сдвинуть его с места. Стройный, как пшеничный колос, Митридат быстро юркнул вниз, плавно опустившись на мелкие камни, следом за ним спустились Сисина и Тирибаз, и лишь грузный Моаферн потел около минуты, чтобы протиснуться в узкое отверстие. Тирибаз просунул в лаз сухие ветки, чтобы прикрыть вход. Впрочем, отряд, посланный Лаодикой, сколь ни был он многочисленным, вряд ли решил бы спуститься в пещеру поодиночке. Однако они могли затаиться, подождать, пока невольные пленники, измученные жаждой и голодом, вылезут на поверхность. Но для этого нужно было догадаться, где скрываются беглецы, однако, к счастью, преследователи не догадались.

Митридат и его верные друзья слышали, как отряд Гергиса, сетуя о гибели Мнаситея, топчет сухой валежник, двигаясь в горы, и кивнули друг другу. Серые стальные глаза Моаферна оставались серьезными и озабоченными.

— В этих местах нам лучше не прятаться, — буркнул он с горечью.

— А мы и не будем. — Тирибаз потер шрам, казавшийся выпуклее, чем обычно. — Я все обдумал заранее. Мы больше не пойдем в горы, а наоборот, спустимся вниз и проберемся к морю. Среди корабельщиков у меня есть преданные люди. Они спрячут нас на корабле, и мы подумаем, куда направимся. Во всяком случае, — он обвел своих товарищей уверенным взглядом, — другого предложения у меня нет.

Сисина почесал плешивый затылок и хлопнул в ладоши:

— А ведь верно говоришь. Укроемся где-нибудь на морском побережье. Рыбаки приютят нас.

Моаферн облегченно выдохнул и посмотрел на Митридата:

— Царь, мы спасены! — Он сказал громче, чем следовало, и эхо прокатилось по пещере. Осторожный Тирибаз прижал палец к губам.

— Отсидимся здесь до темноты, — скомандовал он, — потом осторожно вылезем и проверим, нет ли кого поблизости. Добираться до побережья лучше ночью. А сейчас располагайтесь на отдых. Можно и перекусить.

Он достал котомку и разложил на холщовой ткани куски сыра, засохшей лепешки, выставил сосуд с водой. Еще минуту назад Митридату казалось, что он после перенесенных волнений не сможет взять в рот ни кусочка, но, почуяв молочный запах сыра, мальчик сглотнул слюну и потянулся за едой. Юный царь подумал, стоит ли говорить друзьям о том, что сегодня, кроме своего давнего врага, он убил и медведя, но, поразмыслив, решил не кичиться подвигами. Любой из тех, кто вкушал с ним хлеб, на его месте поступил бы так же, и удивляться тут нечему. Эти люди побывали в настоящих сражениях. Они в одиночку сражались сразу с несколькими врагами, в то время как он… нет, это не геройство, это обычный поступок. Вот почему, когда Моаферн с набитым ртом спросил, не слышал ли кто рычание медведя, Митридат лишь равнодушно пожал плечами.

Поев, путники расстелили шкуры и улеглись на них. Тирибаз разбудил всех к ночи. Они осторожно выбрались из пещеры, прислушиваясь к каждому шороху и опасаясь шакалов Гергиса, но ничто не нарушало тишину гор. По протоптанной тропинке, отодвигая руками ветви дубов и буков, беглецы спускались в долину. Для достижения цели — выхода к побережью — им нужно было пересечь еще один горный хребет, и отважный воин со шрамом уверенно повел своих друзей к другой горной дороге.

Ни один отряд, посланный Лаодикой на поиски негодяев, укравших ее сына, не помышлял о том, что беглецы могут выйти к морскому побережью и сесть на корабль, отплывающий в Херсонес, который подчинялся Понтийскому царству, потому что морское путешествие в Тавриду считалось опасным. Чтобы пересечь Понт Эвксинский, нужно было умудриться не попасть в руки пиратов-тавров. О них рассказывали страшные вещи. Во-первых, они были прекрасно экипированы и для морских сражений задействовали не утлые лодчонки, а огромные корабли-петеконтеры.

Эти кровожадные люди (им даже приписывали людоедство) не пощадили ни одного пленника. Они убивали их дубинками и сбрасывали со скалы в море. Это был их священный обычай — они почитали богиню Деву и приносили ей обильные жертвы. Если пленных было слишком много и крови жертв хватало с избытком, оставшимся несчастным они отсекали головы мечами, приносили их домой и насаживали на колья, выставляя на всеобщее обозрение. Голова бедняги с этих пор служила оберегом — стражем дома.

Нападения тавров на иноземцев проходили по разным сценариям. Они не только атаковали потерпевших кораблекрушения, но и сами провоцировали их, зажигая фальшивые огни. Судно спешило на них, как мотылек, мечтая укрыться от непогоды в уютной гавани, но вместо этого налетало на скалы. Несчастные не успевали опомниться, как их атаковали тавры. Шансов спастись ни у кого не было. Грозное племя считало каждого захватчиком и приговаривало к смерти. Иногда они вступали в морской бой и всегда побеждали, потому что брали количеством. Вот почему редкие храбрецы-капитаны, отваживавшиеся на путешествие в Херсонес, вооружались до зубов. Одного такого капитана, не раз побывавшего в Тавриде и оставшегося невредимым, и разыскал Тирибаз на берегу моря, где стройный загорелый седобородый человек в длинном льняном хитоне с широким поясом внимательно следил, как матросы штопали парусину и смолили канаты. Занятый своим делом, мужчина не заметил подошедшего к нему Тирибаза.

— Здравствуй, Аной, — поприветствовал его наставник Митридата. — Ждешь попутного ветра? Я вижу, твой «Коринф» готов бороздить моря. Прекрасное судно. Так и любовался бы им целый день.

— Да, мое судно — лучшее на побережье, — гордо отвечал грек, и ему было чем гордиться. Аной владел тримерой и назывался не капитаном, а триерархом. Тримера имел три яруса весел, и для последнего дополнительно прорезали отверстия в борту судна. Наиболее сильные гребцы — граниты — сидели в верхнем ряду, в среднем помещались зигиты, а в нижнем — таламиты. Флейтист поддерживал ритм, командовал гребцами гортатор. Такие корабли славились своим экипажем — в нем могло быть двести человек, а еще подводным тараном, служившим продолжением киля и представлявшим собой железный наконечник. Он свободно мог обрубать в бою весла вражеских судов.

— Возьмешь меня и моих спутников до Херсонеса? — поинтересовался Тирибаз, поглаживая шрам. Аной задумался. Он был не только хорошим мореплавателем, но и прекрасным купцом.

— Что дашь? — спросил он быстро и пристально посмотрел в серые глаза старого знакомого. Воин позвенел в кармане монетами, оставшимися от горного похода, но этот звук не произвел на Аноя никакого впечатления.

— Маловато, — решил он. — Путешествие опасное.

Тирибаз наклонился к его уху, прикрытому длинными седыми прядями.

— А если я попрошу тебя перевезти царя?

Аной вздрогнул:

— Царя? Но какого?

— Нашего Митридата, сына Эвергета, — пояснил воин. — Если до тебя долетали какие-то вести, ты слышал, что Эвергет почил, причем ему помогла это сделать любимая женушка. Сейчас она опекунша несовершеннолетних детей, двое из которых — Митридат и его брат — коронованы на царство. Матушке очень не хочется отдавать трон старшему, видевшему, как она приложила руку к смерти отца.

Аной покачал головой, и серебристые волосы рассыпались по плечам.

— Ужасные вещи ты рассказываешь, Тирибаз.

— Ужасные, Аной, — согласился приятель. — Так ты готов нам помочь?

Аной оглянулся и увидел группу из трех человек, пристально наблюдавших за ними. Двое — мужчины средних лет, с такими же мужественными лицами, как у Тирибаза, — старались заслонить собой коренастого мальчика со светлыми кудрявыми волосами, сложенного, как греческий бог.

— Это и есть Митридат, сын Эвергета? — поинтересовался он, прищурившись. Морщинки-лучики разбежались вокруг глаз, делая его лицо добрым и сострадательным. — Красивый мальчишка. Жаль, если он погибнет в пути. Говорят, тавры будто озверели, подстерегают корабли на каждом квадрате и атакуют с утлых лодчонок, приводя их несметное множество.

— Но у тебя прекрасный быстроходный корабль, — заметил Тирибаз. — Он носом разбросает их утлые суденышки.

Триерарх пожал плечами:

— Как сказать, как сказать… Ты не мореплаватель, и тебе неизвестно, сколько триер захватили тавры. Они хитры и храбры. Может быть, им покровительствует Дева, по-нашему — Артемида, которой они приносят несметное количество жертв. Мне будет жаль, если и вы попадете в их число.

Тирибаз немного помолчал, словно обдумывая сказанное, но уже через несколько секунд с силой рубанул воздух:

— Мы согласны. Пойми, за ним посланы лучшие воины, они, как хорошо обученные псы, идут по нашим следам. Наша хитрость позволила нам дойти до побережья. Они не ожидают, что мы решимся на морское путешествие. Так что у нас нет выхода, Аной. Либо нас убьют на горной тропе или заколют в лесу, либо тавры принесут нас в жертву Деве, либо боги помогут нам, и мы спасемся. Третий вариант мне нравится больше всего.

— Да и мне он по душе. — Седобородый махнул рукой. — Зови своих друзей. Мы скоро отплываем.

Дивноморск, 2017

Геннадий, как и обещал, подъехал к десяти. Он испугался, когда увидел бледную до синевы Ларису с растрепанными волосами и черными траурными полукружьями под глазами. Тем не менее она руководила мужичонкой в рабочем костюме, менявшем замок.

— Похороны сильно подействовали на тебя, — произнес Геннадий и дотронулся до ее руки. — Сейчас я бы мог наговорить кучу банальных фраз о том, что нужно продолжать жить дальше, но мне противно их произносить. Я знаю, чем для тебя был Стас, а еще знаю, что его уже не вернешь. К чему тратить слова?

— Да, ты прав. — Лариса сунула мастеру деньги, занятые у соседа, провела расческой по волосам, будто потускневшим за ночь, и тряхнула головой, словно сбрасывая усталость. — Поехали.

— Знаешь, что мне кажется странным? — сказал Геннадий, поворачивая ключ в замке зажигания.

— Что? — безразлично произнесла она.

— Его смерть. — Мужчина вырулил со двора и поехал по магистрали. — Мы со Стасом часто катались на этой яхте вдвоем. Я сбегал от своей Ленки, а он составлял мне компанию.

— Ты хотел сказать — сбегал от меня. — Лариса нервно усмехнулась. Геннадий поморщился:

— Вот и неправда. Ты никогда не мешала ему. И доказательство этого — ваш брак. Мы с Ленкой развелись, с трудом прожив семь лет, а вы перевалили за десяток.

Женщина махнула рукой:

— Какое это имеет значение теперь! Ты ведь не об этом хотел сказать?

— Да, я хотел сказать, что Стас никогда не вышел бы в шторм, — продолжал Геннадий. — Иногда я упрашивал его это сделать, мне хотелось покорить бушующее море и пощекотать нервы, но тщетно! — он не соглашался. Не представляю, что заставило его нарушить свои привычки в этот раз. — Он взглянул на Ларису, вжавшуюся в сиденье, и испугался. Женщина покрылась холодным потом, зубы стучали.

— Что с тобой? — спросил он.

— Сейчас ты вынуждаешь меня сказать о том, что беспокоит меня уже несколько дней, — начала Лариса. — Стас жив.

Геннадий открыл рот и уставился на женщину:

— Что ты сказала?

— Я не утверждаю наверняка, — быстро заговорила Лариса, — но мне кажется, мой муж жив. Он звонил мне несколько раз.

Мужчина заморгал:

— Тебе звонил Стас? Как он мог звонить?

— Да очень просто! — выкрикнула она. — По телефону. И не смотри на меня как на ненормальную. Да, он не сказал ни слова, но я знаю его дыхание, как-никак прожила с ним пятнадцать лет. Это был мой муж.

— То есть ты определила только по дыханию, — протянул Геннадий, сворачивая на дорогу, ведущую в дачный поселок.

— И это не все. Один сотрудник похоронного бюро, который нес гроб, сказал, что тот был слишком легким, будто пустым! — Бедная женщина сама едва дышала. — Выводы делай сам. Если считаешь меня ненормальной, вези домой. И спасибо за помощь.

— Я не говорил, что считаю тебя ненормальной, — протянул Геннадий. — Но, согласись, все это так неожиданно… Выходит, ты не знаешь, кого похоронила? Или не похоронила… Но ведь ты была на опознании…

— Я с начала и до конца сомневалась, кто лежал передо мной в морге, — пояснила женщина. — Когда перед тобой труп с изуродованным лицом, но при нем документы мужа и его телефон, все начинают внушать, что это именно он и есть. Кто же еще может быть? Я предлагала Милене провести генетическую экспертизу, но она не согласилась.

— Значит, ты опознала его только по одежде? — удивился Геннадий. — Но это действительно глупо.

— У трупа был такой же искривленный палец, как и у Стаса, — призналась Лариса. — Я решила, что таких совпадений не бывает. Разве мог кто-то другой в его костюме, с его документами и телефоном оказаться на этой яхте?

Геннадий почесал затылок:

— Я тебя понимаю. А теперь ты уверена, что это он тебе звонит… Куда же делся труп, который вы видели? Как я понимаю, чей-то труп все-таки был?

Она опустила глаза:

— Не знаю.

Мужчина вздохнул.

— Знаешь что я тебе посоветую? — сказал он. — Никому не говори об этом. Я предлагаю выждать время. Когда будешь уверена на все сто, что Стас жив, скажешь мне. Я подниму все связи, и мы соберем необходимые документы для эксгумации. Если бы ты меня убедила в своей правоте, я бы сию минуту начал помогать тебе в этом. А пока…

— Значит, я тебя не убедила, — с горечью бросила Лариса.

— Это ваша дача? — Геннадий остановил машину у забора и положил ей руку на плечо. — Признаюсь, меня смущает одно. Если Стас жив и ему по каким-то причинам захотелось исчезнуть таким образом, почему он не дал знать тебе или мне? Мне он всегда доверял — в этом я убежден. Тебя же он любил, во всяком случае, так говорил, а еще говорил, что не причинит тебе боли. Теперь же его поведение, получается, идет вразрез с его обещаниями. Вместо того чтобы успокоить, Стас звонит и пугает тебя. Зачем?

— А если он хочет подготовить меня к… — Лариса не могла найти нужные слова.

— К своему воскрешению? — усмехнулся мужчина. — Нечего сказать, хороший способ избрал. А как насчет финансов? Почему он оставил тебя без денег?

Женщина сжалась на сиденье:

— Не знаю… Не представляю… Эти вопросы не дают мне покоя.

Геннадий дружески улыбнулся.

— Знаешь, что мы сделаем? — проговорил он. — Мы просто немного подождем. Рано или поздно все выяснится. Утро вечера мудренее. Ну а теперь приглашай меня в гости. — С этими словами он распахнул дверь и помог Ларисе выйти. Она засуетилась и достала ключи из сумочки.

— Мне совершенно нечем тебя угостить. Мы собирались ехать на рынок после приезда Стаса. Продукты почти все закончились.

— Тогда поедем в ресторан и пообедаем, — предложил мужчина. — Можем сначала заглянуть на кладбище. Я сделаю, как ты захочешь.

Она пожала плечами:

— Мне все равно. Пойдем в дом.

Лариса повернула ключ в замке, открыла калитку и медленно пошла по дорожке из битого кирпича к веранде. На минуту ей показалось, что это все — страшный сон, что сейчас она откроет глаза и увидит Стаса, бегущего ей навстречу… Он возьмет ее руки в свои, поцелует, развеет все печали, покажет, как подвязал помидоры, как окучил картошку — и жизнь опять пойдет по-прежнему. Но на даче, как и в квартире, было пусто, лишь изредка тишина прерывалась щебетанием птиц и шелестом листьев. Красовская покачнулась.

— Тебе плохо?

Она оттолкнула руки Геннадия:

— Уже лучше. Не будем задерживаться. На мою долю и так хватит воспоминаний.

Женщина открыла дверь дома, и в нос ударило запахом сырости.

— Входи, — прошептала бедняжка. — Я боюсь.

Мужчина снова обнял ее:

— Не бойся. Пойдем вместе.

Он чуть ли не силой затащил ее в прихожую:

— Ты со мной, Лара.

Усилием воли женщина преодолела страх и прошла в комнату. Все покрылось серым, будто свинцовым слоем пыли. Лариса провела пальцем по поверхности орехового стола и поморщилась.

— Стас бы никогда не простил мне беспорядка, — сказала она. — Аллергик, он не терпел пыль.

— У тебя никогда беспорядка и не было, — успокоил ее Геннадий. — Ну что, поставим чайник?

Женщина покачала головой:

— Нет, нет, я не хочу здесь задерживаться. Давай посмотрим антиквариат и поедем домой.

— Давай, — сразу согласился он. Лариса подошла к лестнице, ведущей на второй этаж, и стала подниматься наверх. Мужчина последовал за ней. Когда они оказались в довольно просторной комнате, обставленной современной мебелью, женщина подошла к шкафу, открыла створку и на что-то нажала. Шкаф сразу сдвинулся с места, обнажив стенку с огромным встроенным сейфом. Лариса повернула колесико на его двери, раздался щелчок, и дверца распахнулась. Женщина заглянула внутрь, ахнула и рухнула на паркет. Геннадий бросился к ней, пытаясь привести ее в чувство. Он тряс ее за плечи, бил по щекам, пока несчастная не пришла в себя.

— Сейф… Загляни внутрь… — выдавила она и заплакала тихо, как обиженный ребенок.

Геннадий подошел к сейфу. Огромный железный ящик был пуст. Мужчина не поверил своим глазам, сунул руку внутрь и обследовал каждый угол, вздрагивая от прикосновения к холодному железу. Если тут когда-то и хранился антиквариат, сейчас его не было.

— Ты видел? — Губы Ларисы дрожали. — Ты видел?

— Там ничего нет, — проговорил Геннадий. — Ты уверена, что они были именно здесь?

— Где же им еще быть? — нервно выкрикнула Лариса. — Они всегда лежали тут.

— Ну, хорошо, хорошо. — Он погладил ее по плечу. — Кто еще знал код сейфа?

— В том-то и дело, что только я и Стас. — На Ларису было жалко смотреть. Мужчина удивленно поднял брови:

— Выходит, он сам забрал свои сокровища? Хоть убей, если я что-нибудь понимаю.

Женщина сжала кулаки и опустилась на кровать.

— Я тоже ничего не понимаю, — простонала она. — Если это сделал мой муж… Как он мог со мной так поступить? Он забрал все, что у меня было, оставил без копейки. Как жить дальше?

Геннадий сел рядом с ней и взял в свои ее холодные ладони.

— Подожди, — остановил он женщину. — У тебя больше ничего не осталось?

— Я об этом давно толкую, — с раздражением буркнула она. — Ни золота, ни денег — ничего. Я так рассчитывала продать тебе хотя бы пару вещичек, но и их не оказалось на месте. Что же делать? Что же мне делать?

Приятель мужа немного помолчал, словно собираясь с мыслями.

— Ты уверена, что вся коллекция Стаса была в этом сейфе? — проговорил он, с заботой глядя на женщину. — Может быть, было что-то еще? Может быть, Стас упоминал еще о чем-нибудь, а ты просто забыла?

— Стас всегда показывал мне свои так называемые сокровища! — крикнула женщина, и голос ее сорвался. — Хочешь — верь, хочешь — нет, но это правда. Уж не знаю, сколько он выбрасывал на них денег, но всегда хвастался своим приобретением. Я знала каждый артефакт, хранившийся в этом сейфе.

— Ну хорошо, не нервничай. — Он погладил ее по щеке, и Лариса дернулась. Ни один мужчина, кроме Стаса, не позволял себе подобной ласки. — Знаешь, странно слышать обо всем этом. Стас никогда не был скупердяем.

— Вот и я знала его совсем с другой стороны, — вздохнула женщина и вдруг посмотрела на Геннадия с отчаянием. — Гена, но этому есть одно объяснение.

Мужчина пристально взглянул на нее:

— Какое?

— Мы уже говорили об этом. Стас жив и скрывается. — Она дернула плечом. — И ему понадобились деньги, поэтому он забрал все ценное, что у нас было. — Женщина вдруг схватила его за локоть и задышала в лицо. — Гена, ты должен помочь мне. Что, если мы проведем генетическую экспертизу? Какие документы нужно собрать для эксгумации? Что, если гроб вообще пустой?

Он растерянно посмотрел на нее:

— Сейчас это невозможно, Лара. Ну какие у нас основания для эксгумации? Пойди мы в полицию, нас поднимут на смех. Сначала ты опознаешь труп мужа в морге, потом, когда тебе кто-то начинает звонить и дышать, как Стас, ты уже не уверена, что похоронила собственного мужа. Согласись, это выглядит глупо.

— Так что же делать? — Она хрустнула тонкими пальцами. — Я понимаю, нужно подождать. Но я не могу ждать. Завтра мне будет нечего есть.

Геннадий закусил губу.

— Продай дачу, — предложил он. — Одна ты ее не потянешь. Сюда нужно много вкладывать. У тебя хорошая дача, за нее дадут приличную сумму.

Лариса подперла рукой подбородок.

— Нет, — произнесла она почти шепотом. — Это невозможно.

— Невозможно? — Казалось, Геннадия удивил ее отказ. — Почему?

— Я хотела продать ее, потому что еще вчера мне казалось, что я никогда не смогу переступить ее порог, — призналась женщина. — Однако сейчас я поняла, что не стоит этого делать. Здесь прошли лучшие годы моей жизни, здесь я всегда отдыхала душой.

Геннадий улыбнулся.

— Еще минуту назад ты говорила, что скоро тебе будет нечего есть.

— Найду, — уверенно сказала Лариса. — Здесь, в погребе, мешок картошки. Скоро поспеют фрукты, в теплице зреют помидоры и огурцы. Конечно, я пойду устраиваться на работу, но вполне могу продержаться до августа без денег. В мае мы высадили кабачки, баклажаны, тыкву, перцы… В пакетиках на веранде есть еще какие-то семена… Неподалеку от меня живет бабушка, которая разводит кур и держит корову. Иногда она приходила к нам, чтобы обменять десяток яиц на ведро яблок. А молоко предлагала в придачу. Нет, Гена, я не пропаду. Кроме того, в квартире килограммы нетронутой крупы и муки. Захочется хлеба — я сама испеку его.

Мужчина пожал плечами:

— Тебе виднее. Что ж, поехали. — Он встал с кровати. — Или ты хочешь остаться здесь?

— Мы договорились съездить на кладбище. — Лариса тоже поднялась. — Давай не будем ничего отменять.

Геннадий сощурился.

— Даже если там лежит не твой муж?

Женщина дернулась:

— Даже если так. Разве ты не говорил минуту назад, что лучше всего подождать?

— Говорил, — признался Геннадий. — И все же…

— И все же поехали. — Она зазвенела ключами. — Видишь, мое положение оказалось не таким уж сложным. Я вытяну, вот увидишь.

— Желаю успеха. — Мужчина открыл калитку, пропуская ее вперед. — Но поищи получше в квартире и на даче. Не может быть, чтобы исчезло все, причем при таких таинственных обстоятельствах.

Она пожала плечами:

— Давай сейчас не будем об этом.

Машина тронулась, и Геннадий искоса посмотрел на Ларису, сидевшую рядом. Бледность сходила с ее лица, и на впалых щеках обозначился румянец. Он понял: у нее появился смысл жизни. Она хотела разобраться, что к чему.

До кладбища они доехали в молчании. Лариса опустилась на корточки возле свежего холмика. Легкий ветерок трепал лепестки на искусственных цветах венков, и женщина подумала: «Какую загадку ты оставил мне, Стас? Как ее разгадать?» Но мертвые, как известно, молчат.

На соседнем остроконечном дереве смерти, кипарисе, защебетала какая-то птичка.

«Это чья-то душа, — вздохнула Лариса и поднялась. — Если бы люди понимали язык природы! Кто знает, может быть, души умерших действительно вселяются в деревья, животных, птиц. Вдруг индусы не ошибались насчет реинкарнации?»

Геннадий дотронулся до ее локтя:

— О чем ты думаешь?

Она улыбнулась — впервые за несколько дней:

— Да так… Это я о своем.

— Поедем? — нерешительно предложил он. Женщина кивнула:

— Поедем.

Они выехали с кладбища, и Геннадий спросил:

— Куда теперь? Может быть, в кафе?

— Нет, — Лариса покачала головой. — Мне хочется побыть одной. Извини.

— Но ты сама говорила, что дома у тебя нечего есть, — удивился мужчина. — Давай пообедаем, и я доставлю тебя домой.

— Я найду, что поесть, — отозвалась женщина. — Мне действительно нужно побыть одной. И не обижайся.

— Хорошо, — сдался Геннадий. — Как скажешь. Значит, в скором времени ты переедешь на дачу?

Она наклонила голову:

— Да. Там мне будет лучше.

— Ты не понимаешь, на какие трудности себя обрекаешь, — он попытался еще раз увещевать ее. — Послушай меня, продай дачу.

Лариса развела руками:

— Не могу. Тебе этого не понять.

— Ну, бог с тобой, — он притормозил возле ее дома. — Позвонишь мне, когда запланируешь переезд? Кто-то должен тебе помочь.

— Позвоню, — согласилась она, — обязательно.

Кивнув на прощание, Лариса вышла из автомобиля. В глаза ударило июньское солнце. Не оглядываясь, она зашагала к подъезду, вспоминая, как в прошлом году в такие же солнечные июньские деньки они ездили на Южный берег Крыма, где провели несколько дней в частном отеле возле моря. А этим летом не будет никакого Южного берега, и Стаса уже не будет. Или… он все-таки жив?

Как сомнамбула, Лариса вошла в прихожую, и, созвучный ее мыслям, зазвонил телефон. Женщина закрыла уши руками и застонала:

— Стас, если это ты… Оставь меня в покое, не тревожь…

Она упала на кровать, дав себе слово не брать трубку, но телефон все дребезжал и дребезжал, и Лариса, заставив себя встать, потянулась к аппарату:

— Я слушаю.

Женщина ожидала услышать тяжелые вздохи мужа, но, вопреки ожиданиям, слух резанул низкий мужской голос:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — машинально ответила она, гадая, кто находится на том конце.

— Вы супруга покойного Станислава Красовского?

— Да, — подтвердила Лариса. — Простите, с кем я говорю?

— Вы меня не знаете, потому что мы ни разу не встречались, — вежливо отозвался незнакомец. — Я имел дело с вашим мужем. Время от времени он продавал мне вещички, которые ему удавалось купить.

Женщина закусила губу. Если Стас это и делал, он не ставил ее в известность. Впрочем, оно и неудивительно. Если судить по последним событиям, она плохо знала своего мужа.

— Чем могу быть полезна? — поинтересовалась она у незнакомца. Тот немного помедлил, прежде чем ответить:

— Видите ли, неделю назад мы с вашим мужем говорили об одном документе. Станислав согласился продать его, и мы обсудили цену. Сделка должна была состояться на днях. Когда я с великим прискорбием узнал о его гибели, то подумал, что теперь мне предстоит иметь дело с вами. Я готов заплатить вам ту цену, которую предлагал ему, и ни доллара меньше. В конце концов мы, коллекционеры, уважаем друг друга. И если один из нас уходит из этой жизни, это не значит, что мы должны обманывать его семью и наживаться на их горе. Я могу считать, что мы договорились?

Лариса почувствовала, как пылают ее щеки.

— Простите, — сказала она, — сколько вы предлагали моему мужу?

На том конце удовлетворенно хмыкнули:

— Вы ничего не знали о нашей сделке?

Женщина решила: лучше не говорить правду.

— Разумеется, мой супруг все мне рассказал, — произнесла она, стараясь держаться как можно увереннее. — Я хочу проверить вашу честность — только и всего.

— Речь шла о двадцати тысячах долларов за древний документ, — признался незнакомец. — Ну что, я не обманул вас? Древний пергамент… Возможно, он столько не стоит, но я не торговался. Ваш муж хотел избавиться от него, чтобы приобрести одну милую вещичку…

Лариса с горечью подумала, что Стас скрыл от нее и это, и ничего не ответила.

— Так вы согласны? — нетерпеливо спросил мужчина. — Учтите, в нашем городе никто не предложит больше. Или вам нужно время?

— Мне не нужно время, — отозвалась женщина. — Я готова ответить прямо сейчас. Видите ли, я собираюсь сохранить память о муже, поэтому из его коллекции никому ничего не продам.

Он засопел:

— Это ваше окончательное решение?

— Окончательное и бесповоротное.

Услышав эти слова, незнакомец не растерялся.

— Никогда не говори «никогда», — философски заметил он. — Я понимаю, в каком вы сейчас состоянии. Послушайте меня, дорогая, не рубите сплеча. Пусть пройдет время, и вы обдумаете мое предложение на трезвую голову. Я оставлю вам телефон, по которому со мной можно будет связаться. Прошу вас, дорогая, запишите его.

— Я считаю это излишним, — буркнула Лариса. Его назойливость стала ее раздражать. — Мое решение неизменно.

— И все же я настоятельно рекомендую записать его. — Собеседник давил, и она взяла ручку и листок бумаги:

— Ладно, диктуйте.

Женщина механически записала цифры, убежденная, что никогда не позвонит этому надоедливому господину. Конечно, не позвонит, ей ведь нечего продавать. У нее нет никакого документа.

— Записали? — поинтересовался мужчина, окончив диктовать, и она отозвалась:

— Да.

— Я всегда к вашим услугам, — прошелестел он и отключился.

Бросив ручку, Лариса опустилась в кресло. Голова горела, ладони дрожали, и она решила выпить успокоительное. Последние события совсем свели ее с ума. Казалось, еще немного, и она не выдержит непосильной ноши и парадоксов, сыпавшихся со всех сторон. Стас умер, но продолжал звонить, он доверял ей, любил и ценил, но скрывал свои сделки и реальные доходы, клялся, что никогда не оставит ее без средств к существованию — и в результате оставил без копейки.

Лариса усилием заставила себя подняться и пошла на кухню. Здесь, в кухонном шкафу, хранились лекарства. Женщина достала пакет и принялась перебирать коробки и блистеры. Перед глазами мелькали анальгетики и антибиотики, старые и новые названия, но нужного лекарства не было. Лариса напряглась, вспоминая, куда могла его положить, и память услужливо подсказала: оно мирно покоится в спальне, в тумбочке. Улыбнувшись, она вскочила, бросилась в комнату и выдвинула ящик тумбочки. Лекарство действительно лежало там, рядом с пустыми тетрадными листками, положенными в тумбочку ее мужем неизвестно зачем. Женщина взяла таблетки и заметила в углу ящика какую-то жестяную коробку, но не от леденцов, гораздо меньше, старую, квадратную, с выступившей ржавчиной. Вытащив ее, Лариса прищурилась. Она была готова поклясться, что никогда прежде ее не видела. Может быть, Стас положил эту вещь сюда перед командировкой?

Осторожно, словно боясь сломать незнакомый предмет, женщина открыла коробку и вытащила маленький ключ. Он тоже был ей незнаком. Такой ключ однозначно не открывал ни одну дверь в ее квартире или на даче. Медленно положив его на тумбочку, Лариса вздохнула. Вот и еще одна загадка. Что это за ключ и почему Стас положил его в жестяную коробку? Может, она все же ошибается и в доме есть замок для этого сокровища?

Женщина обхватила голову руками, напряженно думая, что же отворяет этот ключ, а потом заметалась по комнате в поисках замка, который, конечно, так и не нашла. Нет, этот ключ совершенно точно не подойдет ни к одной двери. Он подошел бы к старой швейной машинке, которая когда-то стояла у ее бабушки, или к секретеру, но таких вещей у нее не было. Может быть, Стас приобрел что-то, но не сказал ей? Может быть, это что-то все же стоит на даче?

Она потянулась за сумкой, собираясь ехать, и с неудовольствием пересчитала мелочь, зазвеневшую в кошельке. Наличность позволяла доехать на маршрутке только в один конец, обратно придется трястись в переполненном троллейбусе, до остановки которого тащиться полчаса. Но ничего, она выдержит. Может быть, даже не вернется домой, а останется на даче. Да, скорее всего, так и нужно сделать.

Женщина вышла из квартиры, закрыв дверь, и столкнулась на лестничной клетке с соседкой. Пожилая степенная дама лишь кивнула, ни о чем не спросив, и сочувственно посмотрела на Ларису. Та кивнула в ответ, благодарная за то, что соседка ничем не поинтересовалась, и сбежала по лестнице. Соболезнования, даже сказанные от чистого сердца, резали душу на кусочки.

Конец ознакомительного фрагмента.