Бриллианты с царской иконы

Ольга Баскова, 2021

Слава о знаменитом мошеннике Николае Савине гремела по всей Европе, России и Америке. Он филигранно обманывал правосудие, воровал миллионы у доверчивых граждан, а помогали ему в этом бриллианты из царской иконы, которые он прикарманил в России… В наши дни молодой и симпатичный археолог Кира Иванова обратилась в полицию со странной просьбой – проверить, на самом ли деле мертва ее подруга Марина. Ведь ожившую покойницу она своими глазами видела на улице города…

Глава 3

Варшава, 1872 г.

Два класса лицея давали права среднеучебного заведения, и Николай поступил юнкером в гвардию. Издавна все мужчины по линии отца служили в кавалерии, и поэтому Герасим Сергеевич не выбрал для сына другой путь. Кроме того, в одном кавалерийском полку, стоявшем неподалеку от Москвы, служил двоюродный брат Герасима Сергеевича, и поручик с удовольствием отвез ему своего сына.

Коля почти с первого дня окунулся в веселую атмосферу офицерской жизни. Все было ему по душе: и постоянные кутежи — грандиозные попойки, где спиртные напитки пили явно не бокалами, и хорошенькие кокотки, которых часто посещали офицеры, и не менее хорошенькие актрисы, нередко навещавшие военных молодцов.

Коля нисколько не скучал по лицейским товарищам. Он познакомился со всеми, но близко сошелся только с Яковом, маленьким, толстым, розовощеким и очень богатым юнкером. Родители не жалели денег для своего чада, и именно этот юноша порой становился зачинщиком проказ и попоек.

Герасим Сергеевич хотел, чтобы Коля держал экзамен в Николаевское кавалерийское училище, но в первый год Савин-младший провалился: когда же было готовиться?

Яша, тоже не выдержавший экзамена, хохотал во все горло, показывая розовый язык.

— Не переживай, брат. Поехали лучше в ресторан Дюссо. Я угощаю.

Коля не особенно переживал. Его не манили учебники. Окунувшись в веселую беззаботную жизнь, он был готов остаться юнкером на веки вечные. Конечно, отца было жалко: он до сих пор видел сыночка блестящим офицером.

Коля рассудил, что училище никуда не денется и можно попробовать на следующий год. А в ресторане Дюссо, в лихой попойке, юноша и вовсе забылся. Веселая жизнь продолжалась. А потом последовал приказ о его переводе в гусары — пришлось сменить колет на венгерку.

На прощание Николай пригласил друзей в ресторан «Стрельня» на обед и, хорошо погуляв с кавалеристами, отправился в Варшаву, оставив в Москве милую девушку, на которой обещал жениться.

Лакей Петруша по просьбе Герасима Сергеевича подыскал барчуку хорошую квартиру, чтобы дитя не мыкалось на съемной, однако Николай воспротивился: все офицеры жили на казенных.

Оказавшись в Варшаве, Коля сначала поселился в гостинице, а потом переехал к приятелю своего старшего брата Сергея, штаб-ротмистру, и веселая, беззаботная жизнь продолжилась, теперь уже в Польше.

Бедная девушка, еще ждавшая его в Москве, мгновенно была забыта. Ротмистр, влюбленный в одну хорошенькую балерину, тут же познакомил Николая со множеством ее не менее хорошеньких подруг.

И без того веселая жизнь стала еще веселее. Однако Коля, помня просьбу отца, оставлял время для подготовки к экзамену.

Он видел, что офицером быть гораздо выгоднее, чем юнкером. Только выдержав экзамен, можно было думать о блестящей карьере.

И Коля его выдержал. Сделавшись корнетом, он стал кутить еще больше и к тому же пристрастился к карточной игре.

Шло время, юноша мужал, но по-прежнему обожал детские шалости. Случалось, после некоторых выходок Савина даже бывалые офицеры обходили его стороной, втайне считая ненормальным, но Коля и не думал останавливаться. Адреналин был ему необходим, как воздух.

Юноша ничего и никого не боялся, иногда желание пошалить охватывало его с ног до головы, и Савин делал, что ему хотелось, не задумываясь о последствиях.

Впрочем, это касалось не только шалостей. Некоторые считали, что ему незнакомо чувство ответственности за поступки.

Поистине, наглость этого человека порой была беспредельна! Проводя все вечера за карточным столом, Савин бесцеремонно брал в долг астрономические суммы, не думая возвращать их в ближайшее время, да и, честно говоря, вообще о них не думая.

Однако кредиторы о деньгах не забывали. Длинный жилистый еврей, полковой поставщик Данила, явился к Николаю, когда тот с увлечением играл с другими офицерами в баккара.

— Николай Герасимович, — залепетал он, шмыгая кривым носом, — умоляю, отдайте мне деньги. Вы должны мне тысячу. Это немало. У меня дети…

Николай встал со стула и дернул себя за усы. Его лицо медленно наливалось свекольным цветом, глаза лезли из орбит — он давно просил лакеев, чтобы не пускали в дом поставщиков, но они появлялись неожиданно, как снег в летний день.

— Кто впустил его сюда? — заорал корнет в гневе. — Запорю мерзавца. — Савин повернулся к Даниле и сжал кулаки. — Как ты посмел явиться в благородную компанию?

Несчастный еврей затрясся всем телом, из ноздри показалась мутная капля, которая, вырвавшись на волю, поползла к верхней губе.

— Извините, господин офицер, но вы обещали заплатить…

Портной раздражал до одури — он тормозил игру. Хотелось дать ему тумака и вытолкнуть из комнаты.

— Заканчивайте разговор, — вмешался худой подпоручик с проплешиной на голове. — Или заплатите ему, или пусть уходит.

Еврей закивал, яйцеобразная голова заболталась на длинной жилистой шее:

— Да, да, заплатите мне, господин офицер.

Савин взял себя в руки и ответил как можно спокойнее:

— У меня нет денег, ступай. В следующий раз.

— Как можно! Дети маленькие, — ныл несчастный портной, переминаясь на длинных журавлиных ногах. — У вас денег полные карманы, в карты, чай, не на последние играете.

Николай оскалил зубы и стал похож на злобного койота. Проклятый жид не ошибся: в кармане мундира покоились пять тысяч рублей, никак не предназначенных для возвращения долга. Игра была в самом разгаре, кипела, будоражила молодую кровь, повышала адреналин, и ни одна сила не заставила бы вернуть Данилке его проклятые деньги.

— Пошел вон. — Савин взял со стола револьвер и прищурился, целя в желтый лоб Данилки. — Я последний раз говорю по-хорошему: пошел вон.

— Как можно, — снова залепетал портной. — Дети, жена…

Николай вдруг выстрелил, и комната наполнилась грохотом. Закачалась висячая лампа, один из офицеров уронил карты. Бедный еврей ничком упал на пол.

— Вы убили его! — закричал плешивый поручик и бросился к Данилке. — Боже мой, кажется, он мертв.

Впервые лицо Николая побелело от страха.

— Не может быть, — прошептал он, бессильно опускаясь на стул. — Я знал, что пистолет был заряжен холостыми. Я не мог его убить.

— Какой-нибудь баран мог шутки ради положить туда настоящий патрон, — не унимался поручик. — Нынче много шутников развелось, вот вы хотя бы. И что теперь прикажете делать? Придется звать полицию.

Губы Николая посинели. Рука, державшая пистолет, опустилась.

— Не надо полицию, — прошептал он. — Ради бога.

— Какой вы, однако, — усмехнулся плешивый. — Только и умеете проказничать. Пора держать ответ за свои поступки. Или в вашей дворянской семье этому не учили?

В другой обстановке Савин обязательно влепил бы ему пощечину и вызвал на дуэль, но именно в другой обстановке. Мозг его лихорадочно заработал.

— Господа, видит Бог, если этот человек мертв, я не хотел его убивать. — Он собрал все силы, чтобы его голос не сорвался на фальцет. — Давайте позовем врача, он живет в соседнем доме. Впрочем, вы знаете это не хуже меня. Умоляю, давайте сначала врача. Если он констатирует смерть — что ж, вы вправе пригласить полицейских.

Один из молодых корнетов бросился за полковым врачом, а остальные офицеры подняли бесчувственное тело портного и положили на диван.

Данила не шевелился, и Савин подумал, что плешивый не ошибся: еврей действительно умер.

«Но как же так, как же так? — Мозг сверлила одна и та же мысль. — Кто мог зарядить этот пистолет боевыми?»

Примчавшийся врач, кругленький толстяк с остатками кучерявых волос, свисавших на большие уши, поднял белую руку портного, пытаясь нащупать пульс.

— Господа, вы погорячились, он жив. — Врач принялся осматривать одежду Данилки, пытаясь обнаружить пулевое отверстие. — Я не вижу на нем никаких повреждений. Он жив.

— Жив! — воскликнул Савин и обнял доктора так сильно, что у того что-то хрустнуло в плечах. — Доктор, вы спасли меня!

— Уж не знаю, кого я тут спас, но я обязан позвать полицию, — хмуро пробурчал врач и поднялся. — А они пускай докладывают вашему полковому командиру. Это не шутки — стрелять из пистолета, господин корнет.

Савин снова побледнел. Если все дойдет до командира, его ждут большие неприятности. И одна из них — оплата долгов, прежде всего Данилке.

— Не надо полицию, — вдруг прошептал несчастный портной, открывая глаза. — Пан Николай не виноват. Он предупредил меня, что выстрелит холостыми, а я все-таки испугался и упал. Не надо полицию, прошу вас.

— Что ж, как хотите. — Доктор смерил Николая неприязненным взглядом.

Он, почтенный отец семейства, презирал его и всегда старался держаться подальше от этого молодца, наказывая и своим хорошеньким дочерям обходить его десятой стороной.

— А я бы на вашем месте, пан Данила, не оставлял бы эту неприятную историю. Таким образом вы даете господину Савину почувствовать безнаказанность в совершении проступков. Сегодня он стреляет в человека холостыми, а завтра — кто его знает? — захочет пальнуть боевыми, так, шутки ради.

Еврей снова замотал головой:

— Нет, как можно. Пан офицер не хотел меня убивать. Он предупредил… Шутка.

Доктор вздохнул и поднял свое грузное тело с дивана.

— Ладно, — произнес он недовольно и поморщился, словно проглотив дольку лимона. — В конце концов, это ваше дело. Надеюсь, господин Савин образумится. Сегодня ему повезло, а завтра — как знать? — кто-то доложит о его шалостях начальству. Пора повзрослеть, корнет. Вам уже восемнадцать, вы взрослый мужчина, а не шаловливый мальчик.

Николай смиренно опустил голову и тихо послал доктора к черту. Никакая сила на свете не заставила бы его поступать так, как ему не хотелось. И этот толстяк — тем более.

Доктор пристально посмотрел в холодные стальные глаза Савина и, все поняв, вышел, не попрощавшись. Следом за ним заковылял Данилка, уже не упоминавший о долге. Он думал только о том, как бы скорее унести отсюда ноги.