Если проткнуть глобус. Том 2

Ольга Анатольевна Гронская, 2023

Продолжение подлинной истории одного кругосветного путешествия, которое в течении восьми месяцев совершили две подруги до начала пандемии. Вторая половина вояжа, перелет через Тихий океан из Южной Америки на другую сторону света. Путешественниц ждут Новая Зеландия, Австралия, Камбоджа, приключения в джунглях Суматры и в непальских Гималаях. Новые встречи, расставания, неожиданная помощь, удачи, потери и, конечно, новое понимание этого прекрасного, сумасшедшего мира, и себя в нем.

Глава24 Здравствуй, здравствуй, самый молодой материк

Сразу по прилету в аэропорт Сиднея, после запуска нас в страну, выражаем на ближайшей стойке продажи интернет-услуг желание приобрести пакет «без минут». Тут же предлагаем парню-продавцу по месту сделать все настройки. Потом только платим, когда серия беспрерывно поступающих коротких бряцаний Вотсаппа и прочих сервисов сообщает о том, что нас помнят и любят и подтверждает, что мы с животворящим интернетом. Кстати, ни в какой стране такому подходу никто не возражает.

— Ой, какие мы умные теперь, — походя отмечаем мы и решаем, как добираться до новой хаты, — Здесь лучше Убер, он дешевле.

Затем довольные начинаем названивать хозяевам, чтоб были готовы бежать встретить свое счастье. Вообще, замечаю, что мы намного меньше стали «париться» насчёт качества жилья, типа: «То, не то», «Дали, не додали». Чаще везёт, но всяко бывает. Отработка механизма обеспечения себя кровом уже на уровне твердой четвёрки. В принципе, жить везде можно. Особенно, если недолго.

Внимательный водитель такси с чертами аборигена маори, провозя по чистеньким улочкам, между делом зачем-то интересуется:

— А почему решили остановиться в этом районе?

— Э… Так поглянулось, просто. Недорого и не так далеко от центра, — поясняем мы и на всякий случай слегка напрягаемся, — А что?

— Это район, где в основном обосновались представители магометанского вероисповедания.

— А разве это плохо?

— Нет, нормально, просто тут все со своими устоями, — поясняет водитель.

— И что, какая разница? — уточняет Люда.

А я сразу напружиниваюсь от нежданного подозрения:

— Безопасно?

— В этом смысле, конечно, да, — успокаивает дядька.

— В каком в этом? Личной безопасности для здоровья?

— Да. А в остальном свои понятия. Одеваться, может быть, стоит поскромнее.

Усвоив, что нас не зарежут, не ограбят и не сольют по дешевке в гарем, мы плюем на «свои понятия», много их, разных «понятиев», бывало, фигня.

Айрбнб — сеть мировая, чего тут может быть неожиданного?

Может! Новый опыт, потирая ручки, оказывается, поджидает нас в распрекрасном Сиднее. Кто б рассказал — не поверила. И касается он вовсе не манеры одеваться.

Сначала хозяина, по имени Магомед, нам приходится ждать минут пятнадцать, хотя вроде предупредили о прибытии, как просил, до минуты. Это бывает. Не очень комильфо, но бывает.

Потом прибегает, весь такой оторванный от важного дела, поэтому стремительный, как божия гроза, высокий молодой мужчина. С недвусмысленными признаками упитанности и чеканным профилем.

Буркнув приветствие, не глядя на нас, он хватает один из чемоданов и торопливо начинает топать по ступеням, таща его вместе с нами в квартиру на третьем этаже. Радости особой товарищ явно не испытывает и, ничего себе, не считает нужным это скрывать. Не до нас, как мы понимаем.

Переводя дыхание на лестничном открытом марше, кривенько бурчу Люде:

–Мне не кажется, что нам демонстрируют, что мы — досадное препятствие между ним и желанным получением денег за проживание?

Людка кивает, да, что-то демонстрирует:

–Может, просто сверхзанятость?

Грохоча калошами, успеваю заметить, что на лестничных клетках обувка стоит разнокалиберная перед дверями, как у нас в поселковых пятиэтажках, где все свои и не воруют.

Магомет ворочает ключом в обитой светло-потрепанным дерматином двери, наконец, запускает нас в длинную прихожую и заставляет сразу же снять обувь. Сам убегает вниз за вторым чемоданом.

Ну привет, трехкомнатная квартира! Как же ты прилично обшарпана, без ремонта и насквозь устлана, видавшим виды, когда-то светлым мягким ковровым покрытием с насмерть въевшимися, несмотря на явные попытки, не отчистившимися пятнами.

–Как-то пустовато.

Проходим общий открытый зал-холл между кухней и спальнями. Он обставлен исключительно в стиле минимализм, причем абсолютном: из мебели только вай-фай роутер с антеннами-рожками. Притулился одиноко под конвектором отопления.

Подоспевший хост, показывает нам дальнюю комнату с одной большой кроватью, это наша. Вторую спальню рядом, тоже с двуспальным ложем, просит не занимать, туда завтра-послезавтра кто-то приедет. Так ладно, нет проблем. Мы с соседями мирно.

«А чего в глаза-то не смотришь? — пытливо вглядываюсь я в лицо арендодателя, пытаясь проникнуть за его черепную коробку, — И вообще на нас?».

Странно как-то. Нам. Мужику нет. В быстром темпе он дает указания, что кран в ванной надо плотнее закрывать, а то капает, и мы должны следить за утечкой, относиться с ответственностью к его собственности. Вот ключи, вот пароль к интернету, «адьос».

И он пытается сбежать, как из зоны повышенной сейсмоопасности. В суматохе понимаем, что чего-то не хватает! Одеяла, полотенца, где?

Подушка одна. Может, в шкафу? Нет, нету.

— Эй-эй! Погоди, начальник!

— Что еще? — Магомед уже почти в коридоре.

На наше изумленное: «А чем укрыться??», искренне отвечает: «Зачем? Ведь тепло». И: «Какие подушки?»

Пока Люда подбирает для интеллигентного объяснения разбежавшиеся от изумления английские слова, наш восточный красавец просто сваливает, отмахиваясь от нас у входных дверей, как от заразных мух.

Правда, все-таки, вспомнив о правилах гостеприимства, рекомендованных сервисом, уже с площадки предлагает звонить по всем вопросам. Но позже. Завтра. Хлоп. Дверь отсекает нас от продолжения беседы.

«Какая-то херня», — скользит в голове нехорошая мысль, и я, еще не совсем веря в подобное раздолбайство, озвучиваю Люде, — Похоже, наш хозяин попутал «айрбнб» с «каучсерфингом»… Может, раньше пускал бесплатно?

Вообще, «каучсерфинг» — это когда просишься на ночлег «за так». И уж там с условиями проживания как получится, но ты должен благодарно принимать «дареного коня» и априори все предлагаемое. При этом развлекая хозяев песнями, былинами и плясками, с демонстрацией офигенного счастья, что ты не на улице. Или не развлекать, если не велят.

— Бог его знает, — сидя на пустой кровати, Люда продолжает сортировать что-то внутри чемодана, доставая необходимое.

— Интересно, куда же это мы попали в цивилизованной модерновой стране? — морщусь, не находя ответа, я.

Впрочем, Пятачок тоже не в курсе дела. Что теоретически — это Сидней, мы, конечно, помним.

— Смотри, как сбежал прытко, — наконец закончив инвентаризацию, отмечает Людовишна, и, пытаясь примириться с реальностью, ищет в хозяине адекватность, — А может быть, и на самом деле очень занят.

— Может, — говорю я, вслушиваясь в тишину, — Только пусть не надеется, уважаемый, что мы не позвоним. Позвоним.

— Конечно. По мере необходимости.

Мера необходимости наступает гораздо раньше, чем мы предполагаем. Прямо через минуту, потому что при попытке отметить новоселье законным горячим чайком, на кухне нас ожидает новый, изумительный по неправдоподобности сюрприз. В священном месте приготовления пищи посуды нет совсем. Совсем это совсем! Реально… Ни-че-го!

Я еще раз заглядываю во все вероятные и невероятные места этого помещения.

–Никогда в жизни такого не ведала, чтоб даже стакана не было, — не верю я, — Люда, что за…?

–Ты хорошо посмотрела? И в шкафчиках? И в плите? Что, действительно, ничего?

–Даже в ванной. Давай, сама убедись, — предлагаю я Пятачку разделить свалившийся «афиг».

–Вот это да! — наконец присоединяется смиренный.

–Чего-то он мне надоел, этот хозяин, — хмуро барабаню я по девственно чистой поверхности кухонного столика, — Пошли на разборки. Звони. Не успел, наверно, еще до работы добежать, занятой наш.

Люда решительно вызывает Магомета по Вотсаппу.

–Чтоб в айрбнб и так обнаглеть… — еще верю во вселенскую справедливость я, — Все-таки так «не может быть», чтоб без одеял и посуды странников оставить.

Может!

Хозяин, не сразу ответив, искренне удивлен, зачем нам кушать.

–Но мы специально выбрали вашу квартиру, потому что она с кухней.

–Так она с кухней и есть, — я просто вижу, как, даже не моргнув, лихо отвечает на том конце трубки Магомед, — Что надо-то еще?

Шоколаду!

–Так посуду, ложки-вилки, стаканы, чайник — думая, что товарищ просто плохо понимает по-английски, как глухонемому втолковывает Люда.

–Зачем?

–Здесь нет инвентаря для комфортного проживания. Разве вы не знаете правил Airbnb для сдачи жилья в аренду? — со сдержанным возмущением творит она пламенную речь. — Вы меня понимаете?

–Да, я вас понимаю, — говорит непробиваемый Магомед и предлагает всю, уж так необходимую посуду, как вариант, купить самим. И потом оставить все это на его кухне.

Наш, как оказалось, отлично слышащий хозяин совершенно не против этого. Понятно. Зато против мы. Впрочем, восточного упертого владельца это не волнует, и, чтобы быстрее закончить разговор, он от нас откупается обещанием попозже забросить постельное белье и одеяло… Хотя «все равно не понимает, зачем они нужны».

Мне сразу становится звонко и ясно, что никто ничего не принесет. Чую. По крайней мере во время нашего здесь пребывания. В этой жизни.

В трубке короткие гудки. Люда смотрит на меня, а я на нее. Кажется, нас напаяли.

— Да пошел ты. Урод комнатный! — наконец выпускаю я свое мнение, — Теперь в любом случае, отзыв я напишу в айрбнб конгруэнтный. Пусть жрет последствия. Господин хренов.

— Если не выполнит, то конечно, — соглашается Пятачок.

— Люда, о чем ты. Он нас в упор не видит. Свалил-то, как от чумы. Что с нами не так? — и тут ко мне приходит противная догадка: — Людк! Слушай… А может. Это, чтоб не оскверниться…?

— В смысле?…

— Две одинокие немолодые женщины, путешествующие без мужчин, не достойны его ортодоксального уважения. Представляешь? Мы как второй сорт. Нет, пятый. Ты отброс, и я отброс.

— Оля, ну, ты перегибаешь. Зачем так токсично о человеке. И о себе.

— Да нет, я предполагаю просто, интересно. Должна же быть причина, — смягчаю я, но в общем чую, что, действительно, «фоню».

По-христиански настроенная Люда имеет некоторые более глубокие знания мусульманского быта, поэтому в ответ на мои обличения строго поджимает губки и предлагает мне не судить предвзято насчет уважения.

— Мне помнится, что иногда мусульмане спят в одежде. У них так принято, — поясняет она, — Поэтому товарищ может действительно тупо не понимать, зачем нужны постельные принадлежности. И ничего личного.

— Да? Думаешь? Не знала, — пытаюсь принять точку зрения объективного друга, но потом ехидно допытываюсь, — А посуды нет, значит, мусульмане не едят?

— Не знаю. Едят, конечно.

— А я думаю, — чую, что газ под моей медленно кипящей кастрюлькой самопроизвольно добавился, потому что со мной не соглашаются, и собственный сок начинает клокотать, готовясь расплескаться на окружающих, — Твой подзащитный рассчитывает, что если не в чем, то и готовить гостюшки не будут. Сплошная экономия энергоресурсов! Ничего личного. И нечего его оправдывать!

Я голодная. А тут даже чая не попить!

— И мне кажется, что тебе в этот конкретный раз, слишком не хочется принимать, что с нами так могут обращаться. В цивилизованной Австралии. И ты, пытаясь видеть только хорошее, убеждаешь себя, что дерьмо, это тоже съедобный продукт! — внятно выговариваю я.

Люда не отвечает.

Конформистка в борьбе за мир! Мать твою. Опять понесло.

«Чего-то, кажется, разошлась я сегодня, — отрезвленная мхатовской паузой Пятачка неохотно напоминаю я себе, — Наверно, Людовик все-таки прав. Пусть будет так. По-доброму. Но отзыв все равно напишу».

Я поглядываю на сосредоточенного друга:

–Если гора не идет к Магомеду, то… А нет, в данном случае, если Магомед не идет к горе, то два пригорка сами должны все решить.

И через пару минут мое сердитое возмущение начинает растворяться, и ситуация кажется даже забавной.

–Пофиг, у нас здесь всего три ночи, — соображаю я, — Посмотрим, что с этим можно сделать.

–Именно. Посмотрим, — уверенно соглашается Пятачок, радуясь моему скорому «возвращению», — Так-то лучше!

–Хе… Новый опыт! Ты там на меня шибко не обижайся, плиз. Люблю решать бытовые задачи. Людка тоже от этого прется. Собственно,… кров есть, кровать есть, напольное покрытие грязное, но мягкое, горячая вода и клозет в наличии. Пледики собственные в наличии, спальники есть, самолетная подушка тоже. Остальное решается.

–Чего и возмущалась, — интересуюсь я у себя, — Привычка, что ли, дурацкая?

–Ага, — соглашается Пятачок.

Потом оказывается, в магазине, хоть по-австралийски и далековато расположенном, продают железные банки с ананасами в собственном соку. Не дорого и вкусно. Мы их обожаем. А когда ананасы моментально кончаются, не успев начаться, в вылизанной семисотграммовой банке отлично можно кипятить чай. Ложки у нас с собой есть, без них и спичек никуда не трогаемся.

Эх, жаль, что хороший настоящий нож месяц назад отобрали при каком-то перелёте!

Я забыла после сухопутных переездов спрятать его в багаж и не пронесло. Но есть пластиковый из самолетного набора, крепенький такой. Полезный.

Сейчас, как никогда, вспоминаю с тоской мою кружку металлическую, походную, ту, верную, карельскую, бесследно эмигрировавшую в глубину в Новой Зеландии. Не судьба.

Но… Есть стаканчик из-под зубной щетки — класс! Контейнеры, это ещё с Гватемалы! — вместо тарелок. Есть и плюсы. Тихо здесь «на хате» и интернет отличный. И много места. И нет пока никаких соседей. Можно шляться в чем угодно по квартире. Смотреть что-нибудь в интернете со звуком, валяясь в большом общем зале. Потёртости стен и грязные пятна на ковровых покрытиях уже не бросаются в глаза, собственно, прибрано все чисто, насколько возможно в запущенной квартире. Хорошо. Больше времени на переживания по поводу несовершенства мира я тратить не собираюсь.

— Надо в город валить. Ведь это же Сидней! Давай смотреть маршрут проезда к театру оперному. Тому самому!

— О, давай, — расцветает Пятачок и столбит, — Надо поменять деньги и найти, где продают карточки на транспорт.

— Да, точно. Как думаешь, наш район совсем безопасен для хождений ночью? — неожиданно вопрошаю я у друга.

— А почему ты вдруг об этом вспомнила? — удивляется тот.

— Интересно, что по каким-то все-таки причинам водитель Убера, на котором мы приехали сюда из аэропорта, не уехал пока не убедился, что наш хозяин пришел встретить нас. Помнишь? Ждал все эти пятнадцать минут, не кинул. Неужели по причине неблагополучности района?

— А, потом узнаем. Думаю, нормально должно быть все. Цивилизованная страна.

— Ну, да. В этом мы уже убедились. Пора! У нас здесь всего три дня.

А дядьку-водителя я вспоминаю. Того, необычного по количеству доброты и некрасивости, темно-коричневого индейца-маори. Просто встреча. Когда я стану доброй?

Освальдо Танго: O! Доброе утро, любимая, я проснулся и очень хорошо отдохнул. Спасибо, что позаботились обо мне и отправили меня спать. Как ты? Я чувствую, что все нормально, но ты немного напряжена. Все прекрасно, моя любовь, ведь я с тобой.

Olga Tango: Доброе утро. Рада видеть тебя! Да, у нас все хорошо. Освальдо Танго: Вы понимаете, что уровень нашего общения заставляет нас понять, что мы буквально за углом друг от друга. Мне кажется, что в любой момент я увижу вас? Приду к вам.

Освальдо Танго: Я попробовал перевести это на русский, или если писать по-испански сложно, он продиктовал это обратно на ваш язык.

Olga Tango: Обратный перевод часто бессмысленен.

Освальдо Танго: он обещает понимание гармонии. Но не совершенен)). Освальдо Танго: Я еще отдыхаю, валяюсь и представляю, как твоя сияющая фигура села со мной в машину, какой поцелуй подарит тебе моя любовь. Я пишу сегодняшнюю поэму.

Освальдо Танго: Ты хочешь услышать?

Olga Tango: Какая женщина не хочет услышать стихи. Бальзам для жаждущих ушей.

Освальдо Танго: Бальзам для сердца.

Освальдо Танго: Поцелуй, больше ничего! Ольга: нежная половина моей души, !! одиночный поцелуй !! сердце сердца, чтобы счастье двух убило меня,!! поцелуй, больше ничего !! и ее дух от моей пролитой души делает ее пьяной, и моя душа для твоего поцелуя поглощена, и мои губы нетерпеливо блуждают? Возьми меня с собой!! Я не могу далеко от тебя. Я боюсь увидеть твои божественные глаза так близко!! В твоих объятиях есть рай, женщина, сотня из них говорит об угнетенном сердце …!! хо! … поддержи меня в жизни твоих рук, чтобы ты не убила меня своим поцелуем.

Olga Tango: Буйно и возвышено. В твоих поэмах иногда бывает такое проникновение в суть, что я лишаюсь дара речи.

Освальдо Танго: Безмолвие? Если вздох вечен и очень ценен, твое благоговейное молчание, как воина, дороги.

Освальдо Танго: Да? Всегда присутствовать сострадание: верность прежде всего справедливость. Помни, что честь возвышает человека.

Olga Tango: Я все еще немного боюсь, что вы меня идеализируете. Я обычный человек со своими сильными и слабыми сторонами.

Освальдо Танго: Я знаю, что я точно такой же.

Русские в Сиднее или особенности организации транспортной системы

Мы идем на электричку надземного метро, ближнего от нашего изумительного пустого дома: «Электричка — это самое удобное до центра». Немного заплутав в переулках, чуть промахиваемся по первоначалу, и решаем, что лучше уточнить, где находится сам «заход» на станцию, и заодно про правила проезда. Это даже больше интересует. Потому что от

нашего летучего Магомеда лишнего не узнаешь. Да и не лишнего тоже. Безлюдно кругом. Оглядываемся, ура, вон идет улыбается, светленькая, очень стройная миловидная австралийка, плюс-минус нашего возраста.

С улыбками, чтоб не напугать, премся наперерез, и на хорошем английском Людочка спрашивает, а не подскажете ли, дескать, мадам, а где тут у вас станция метрополитена?

Миловидная женщина почему-то становится немного смущенной, и «пыкает», да «мыкает» сначала, медленно составляя фразы.

Понятно, что язык не очень у нее, не местная, значит, но смелая женщина, используя все навыки речи жестами, показывает куда идти, и мы идем, поблагодарив ее, и начинаем обсуждать между собой предстоящий вояж. И вдруг в спину слышим задорное: «Девчонки, а, может, на русском? А?».

Подпрыгнув от неожиданности, мы мгновенно оборачиваемся, и все хором смеемся от комичности ситуации и облегчения.

–Привет! Ты что, русская, что ли?

–Да!

Ой-ей, как же нам поговорить хочется, а ей еще больше! Нашу новую знакомую зовут Лариса. Вышла замуж она год назад за македонца, немного говорящего по-русски, живущего теперь в Австралии, ясно, что вместе в ней. Переехал по работе. Сама из Кемерово. Дочка взрослая, скоро внука подарит. Здесь они недавно еще, четыре месяца всего. Свой район осваивает. Район, подтверждает Лариса, нормальный, все спокойно. Даже немного скучновато.

— А как вы, девчонки, тут какими судьбами?

Мы бодро рапортуем нашу легенду по укороченной версии: немного справочного о себе, немного о своем длинном-предлинном путешествии и, с удовольствием, про хитросплетение нитей судьбы, связывающей в узелках пути разных людей.

— Вот как так? Шли, шли, никого не трогали, и вдруг все вместе встречаемся в одной точке, и уже знаем друг друга, — опять накрывает меня тихое радостное расширение.

— Неисповедимы пути, — улыбается новая знакомая.

— Да, пути господни неисповедимы, — вторит Пятачок. — Так где тут на метро сесть?

Лариса провожает нас на до входа на платформу. Про метро, кстати,

Новоиспеченная сиднейка не все знает, к сожалению, потому что чаще на машине с мужем в центр ездит.

— А как тут с билетами? Где брать?

— Касс тут нет, но, по-моему, можно просто по пластиковой банковской карте пройти, приложить к терминалу и все, — вспоминает Лариса, и открыто улыбаясь, вдруг предлагает, — Может быть, увидимся еще раз?

А мы и сами хотели предложить, поэтому отвечаем:

— С превеликим!

— Тогда обмениваемся телефонами?

И вот я, довольная, уже подписываю в Вотсаппе номер изящной бывшей незнакомки «Лариса Сиетл». Теперь не потеряемся.

Мы действительно спокойно проходим через турникет, просто приложив пластиковую карту и спускаемся с верхней площадки на этаж вниз, на саму платформу, где курсируют по блестящим рельсам электропоезда. По правосторонним правилам движения. Лариса сверху машет нам рукой на прощание, кричит, что ждет звонка.

Вагоны в надземном метро двухэтажные, обзор полный, как в стеклянном колпаке, а внутри так тихо и чисто, сиденья синие в цветной узорчик — велюровые, анатомические.

— Какой же кайф, — растекаюсь я, сливаясь с пейзажем, — вот так бы ехал и ехал!

Но путь не так далек и растекание приходится притормозить, потому как оказывается, что тут для посадки-высадки в метро — своя система. Садиться на дальних станциях, таких как наша Wiley Park Station, как мы опытным путем установили, можно по обычной мастер-кард. А вот выходить, как выяснилось по ней нельзя. Только по карте метрополитена. Об этом Ларка просто не знала, мы понятно, тем более.

Вот, значит, приезжаем мы в центр на станцию Circular Quay, откуда до всех злачных, включая и Оперный, рукой подать, как «брык» у турникета, карта банковская не срабатывает и выйти никак.

— Ну что за елки-палки! Нигде в других странах таких наворотов нету! — сердито озадачены мы, — Если вошел и заплатил, то выходишь свободно.

— Напридумывают ерунды!

— И, главное, объяснить, что не на халяву ехали, похоже некому. Автоматика, — мне вдруг становится весело, потому что я соображаю, что перепрыгнуть шлагбаум — вполне реально! В фильмах столько раз видела.

— Не стоять же здесь в ступоре!

Но Людовик говорит, что я рехнулась, и встает грудью на защиту облика русо туристо.

И тут, как только мои глаза начинают округляться от того, что к преодолению незапланированного препятствия есть дополнительное, в виде Люси, сразу подтверждается, что тут в Австралии все добрые-добрые, как на сытом госпредприятии, где все хорошую зарплату получают. То есть, взволнованным нам неожиданно помогает местный симпатичный мужчина. С велосипедом. Он просто выпускает нас элементарно по своей карточке.

Когда выкатываемся все на улицу, то начинаем облегченно рассыпаться в благодарностях и тут слышим: «Да не за что, уважаемые».

–Э…? Что?..

Оказывается, что нам помог говорящий по-русски, с шикарным польским акцентом, бывший житель Шри Ланки европейской внешности.

Мы, опять обалдев от встречи с таким пышным сочетанием невозможного, воспользовавшись удачей, начинаем выспрашивать о нюансах системы проезда в транспорте Сиднея и пытаемся вникнуть в объяснения славянина.

Оказывается, в Сиднейском метрополитене оплата дифференцирована от расстояния. Прикладывается карточка к считывающему устройству на выходе, и сразу видно сколько ты проехал, откуда, сколько денег снимают и сколько осталось. Вроде как логичная система, демократичная. А карты продаются только в газетных киосках и магазинах 7 — Еleven и на нашей станции их было не приобрести.

— Все-таки мне непонятно, почему нас пустили на платформу по Тинькоффской, — пытаюсь увязать когнитивный диссонанс я, — Сколько сняли и почему по ней тогда нельзя и выйти. Уплачено так — то.

Наш проводник тоже считает это странным и недоумевает.

–Недоработка тут у вас, — сообщаем мы улыбающемуся ему и, взаимно не желая расставаться, еще несколько минуток воодушевленно болтаем, жадно расспрашивая, как кто, и что, и где, и как здесь оказался. Узнаем, что у товарища тоже «шило в заднице» и охота к перемене мест: В России работал два года, на Шри Ланке прописка и гражданство, сам урожденный поляк. Сейчас решил получить вид на жительство и в Австралии.

— Ух ты, как все летуче и сногсшибательно легко! — восхищаюсь я и вербально «присоединяюсь», что и на Шри Ланке была, и в Польше была, и фамилия у меня, и предки польские. Это чтоб радость от встречи обозначить и благодарность проявить. Расстаемся, естественно, как обретшие друг друга родственники. У нас всегда так. Шриланкийский сиднеец спешит куда-то на своем велосипеде. Пока! Спасибо.

Русская речь, кстати, слышится здесь почаще, чем в Новой Зеландии, в Веллингтоне. Тут место, более наезженное собратьями, особенно в центре. Ой, все-таки обожаю наших и эти реплики вслух, когда мы думаем, что нас никто не понимает. Перлы. И почти всегда со следами великого и могучего. Здравствуйте, братья и сестры.

У нас даже Пятачок ко второй части путешествия с девственной интеллигентностью стал расставаться, а я… Я в бараке череповецком на четырнадцать семей росла до школы, в районе Панькино. И была способной девочкой.

— Как забавно, — пожимаю я плечами, — Две первые встречи и обе на русском!

— К чему бы это?

— К дождю!

К сожалению, я не ошибаюсь.

Городские районы Сиднея располагаются в прибрежной долине, которая ограничена с востока Тихим океаном, Голубыми горами с запада, рекой Хоксбери на севере и Королевским национальным парком на юге. Береговая линия изрезана многочисленными заливами и бухтами, которые образовались в результате того, что по мере потепления климата в конце ледникового периода и подъёма уровня Мирового океана, вода затопила прибрежные речные долины и ущелья невысоких гор. Залив Порт Джэксон, включающий в себя Сиднейскую бухту Сидней-Харбор, представляет собой именно такое образование и является крупнейшей естественной бухтой в мире. На территории жилых районов города насчитывается примерно семьдесят небольших заливов и пляжей, включая знаменитый Бондай-Бич в южной части города и пляжи Мэнли на севере.

Из википедии

Пасмурно. Тепло. Течет, течет с неба, короткими бесконечными приступами.

— Как программа включения-выключения небесного душа прописана. Каждые полчаса, — перекидываемся недовольные мы.

Ближе к вечеру нам просто реально надоедает поминутно снимать и надевать плащи.

–Небесная канцелярия уже замучила, — вздымаю очи я.

— Смотри, говорят, через неделю опять будет солнце и за сорок градусов, — узнает вдруг Люда из интернета об очередной не очень воодушевляющей перспективе.

Тут мы думаем, что, может, нам все-таки повезло с погодой, и решив не давать никакой канцелярии испортить окончательно боевой настрой бодро продолжаем наше исследование.

***

Куда идем мы с Пятачком? А вовсе и не секрет. Кто не слышал о Сиднее? Все слышали. Вопрос, что.

Я, например, как среднестатистический человек, имела только телевизионное, и в связи с этим сдержанное, но восторженно-одуревшее представление о запредельности Австралии для освоения. Я знаю, что Сидней — это не столица, что он большой, сколько-то там миллионов человек, очень современный, с зеркальными небоскребами. Там проходила Олимпиада, есть Оперный театр умопомрачительной архитектурной красоты, подобный раковинам или крыльям белых птиц над водой. Что-то слышала про мост, но, скорее всего, не про этот.

Вообще, я всегда пыталась убедить себя, что Австралия молодая, зеленая, малонаселенная и дикая в середине. И ничего там интересного исторического нет. И если уж нам там не побывать, то ничего и страшного:

«Подумаешь! Нечего и делать».

Правда, когда по телевизору лицезрела Сиднейский оперный в ночных огнях, отражающихся в воде, то признавалась себе, что, в общем, не отказалась бы постоять рядом с чудом. Даже очень бы не отказалась. Но незапланированные «хотелки» предохранительно сдерживала здравой мыслью, что в тот потусторонний мир, как в волшебный сон, попадают только небожители, и кому Бог дал. А мне не дал. Я к их пасущимся в заливных лугах стадам не отношусь.

Дал. Хотя в состав жирных стад я так и не вошла.

Теперь «там» — это «здесь». Я здесь. У Оперного.

«Нет, чего, все реально, что ли? — стоя рядом с уникальным архитектурным, я на всякий случай прикидываю не сон ли это, — Все в настоящем моменте?»

— Какой же он огромный.

С фотографий-то можно не различить, что это три отдельных здания, а вблизи и вообще, ты как муравей, ничего не понимаешь, только ладонями прикоснувшись к белым облицовочным плиткам, стоишь, замерев. И еще щекой потом, упиваясь благоговением и торжественностью минуты.

–Падать в обморок будешь? Рюкзак подержать? — интересуется Людмила.

–Не, не надо. Обойдусь легким головокружением, — успокаиваю я.

Конечно, ничего запредельного не происходит. Небо не разверзлось, не считая мелкого дождика, ангелы на трубах не заиграли, просто сознание, что «свершилось», немного щекочет в желудке и не дает открыть глаза.

Чаще всего Оперный театр называют великолепным образчиком «застывшей музыки», как говорил Гете. Другие видят в нем выброшенного на сушу белого кита; галеон, отплывающий в волшебную страну эльфов; девять ушей, прислушивающихся к ангельскому пению; девять играющих в футбол монашек…

«Когти, оттяпанные у огромной собаки-альбиноса», — так выразился однажды сиднейский журналист Рон Соу.

«Словно что-то выползло из бухты на сушу и сдохло, — съязвил один враждебно настроенный политик и добавил: — Но пирожками в этой штуке торговать не станешь».

Из интернета, чтоб поменьше патетики

Лично мне это сооружение напоминает пластины на загривке белого мирного дракона, через которые он дышит. Подобно всем истинным шедеврам, Оперный театр уникален и похож лишь на себя самого. Его видно отовсюду. Смотреть на него издалека можно действительно до бесконечности.

Теперь я знаю, что эпопея создания театра длилась почти двадцать лет, начиная с конкурса проектов в 1956 году и заканчивая вводом в действие в 1973 году.

И что автор датчанин Йорн Уотсон, задумавший здание театра, как набор ракушек, изгибы которых одновременно будут напоминать волны океана, не выдержав конфликтов с городскими властями, через десять лет сбежал навсегда из Австралии. А что делать, проект, как положено, в разы дорожает, сроки растут, кому же понравится. За пару лет до расставания со своим детищем Йорн все пытался пояснить ушедшим в глухую оборону власть имущим замысел зачатия и необходимость рождения:

«В основе проекта Оперного театра лежит желание привести людей из мира ежедневной рутины в мир фантазии, где обитают музыканты и актеры».

Наружный замысел великого архитектора осуществился. Успел он строительство здания, пропитанного намерением зашоренную человеческую особь к свободе и творчеству привести, закончить, а вот внутренности и интерьер доделывали всем миром. Занималась этим специально созданная комиссией по «доделкам», которую австралийский критик Филипп Дрю назвал запутавшимся «сборищем ничтожеств». Резко так махнул шашкой. Сил, наверно у Дрю, не было смотреть на несоответствие формы и содержания.

Получилось то, что получилось. В 2007 году здание было включено в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. А за четыре года до этого, при вручении Уотсону Притцкеровской премии, член жюри Фрэнк Гери назвал Sydney Opera House «зданием, опередившим время, технологии и изменившим образ целой страны».

Кстати, специалисты грустно и смешно констатируют, что по-настоящему «оперным» театром назвать это великолепное сооружение нельзя… По общему мнению профессионалов, для большой оперы театр непригоден, что-то там с акустикой перемудрили.

После душевных излияний у театра с поцелуями облицовочных плиток мы увековечиваемся на фоне всего, что видим. На ступеньках сидим, здесь это модно, а потом направляемся, куда глаза глядят. Как оказалось, в Ботанический сад. Королевский.

Вот что хорошо в Австралии, как сказал кто-то сметливый, здесь подход к жизни отдает человечностью, а именно: «все, что может быть бесплатным, должно быть бесплатным». И целая куча парков, садов ботанических, тематических, королевских — бесплатны для посещения.

Круглый год, в течение светового дня, да пожалуйста, хоть завались.

Австралийцы вообще фанаты парков. Считается, что это крайне полезно национальному здоровью, потому что дает расслабление.

–Красота, медитация и, как следствие, оздоровление трудящегося народа, — подтверждаю постулат, трясу указательным пальцем в небо, — Потенциал к работе и деятельности. Правильный подход.

–А то, — соглашается дружище Пятак, — Имеющий возможность расслабиться работник больше и наработает, прямая связь. Не то что у нас, без передыха и сверхурочно, а то не поймут.

Ботанический сад Сиднея даже при лондонской мерзкой (на наш взгляд) погоде, хорош. А расположен тут же прямо напротив Сиднейского оперного театра, на берегу Фермерской бухты Farm Cove — мелководной бухточки в Сиднейском заливе, отсюда недалеко до паромной пристани Circular Quay и улицы Маккуори Macquarie Street. То есть на нужном видном месте.

Еще в начале девятнадцатого века посадили, вырастили, а главное, в двадцатом и двадцать первом сохранили то, что до прихода освободителей само здесь росло. В доевропейскую пору. Есть чем гордиться.

Общая площадь парка тридцать гектаров, и народу тьма-тьмущая сюда заглядывает, около четырех миллионов в год

В коллекции гербария находятся примерно 1,2 миллиона растений, старейшие из которых были собраны сэром Джозефом Бэнксом на восточном побережье Австралии в 1770 году. В саду живут большое количество мелких зверей и птиц включая желтохохлых какаду, лисовидных поссумов, белых австралийских ибисов и других.

Как он наряден, вылизан, дорожками витиеватыми выстлан, пруды, озерки облагорожены. Фонтанов, памятников, беседок, скульптур всевозможных не меряно. Все зелененькое, подстриженное, птичек миллионы поют, растений десятки тысяч, жизни радуются, в ветвях мелочь млекопитающая снует, от блаженства заходится. Одно слово, Королевский.

Если, насладившись Ботсадом, выйти и пойти в обратную сторону, примерно в направлении знаменитого моста Харбор Бридж, как будто обходя по дальнему кольцу, вынесенному прямо в залив на маленьком островке Оперный театр, то непременно потянет сделать это прямо по краешку берега, по набережной с кованными красивыми решетками, которыми обрамлен этот кусочек врезавшейся в город бухты.

Особенно, если на дальнем причале замечен на привязи манящий лебединой самодостаточностью океанский лайнер. А слева по ходу начинается квартал со стеной высоченных офисных зданий, на которые очень красиво смотреть со стороны. Внутри этого небоскребного сити ты, как лилипут в стране Гулливеров, можешь рассмотреть только шнурки на их ботинках или постоянно пялиться, задрав голову, вверх.

Поэтому, конечно, мы предпочитаем продвигаться по открытой плиточной набережной, с круглыми стеклянными фонарями на чугунных черных ножках, огибая вместе с ней все контуры врезавшейся бухточки, в толпе таких же фотографирующих и взирающих зевак.

Мы завороженно следим за изменением очертаний раковин Оперного по мере продвижения вокруг, это как при съемке панорамы в три D. Сейчас мы лицезреем вид сзади, ничем не уступающий виду с фронта.

–Со всех сторон ты, душечка, хорош! — воркуя, умиляется Людмила.

— Да… Слушай, а действительно с этого ракурса коварное сооружение вполне похоже на внимательные ушки белых лис или монашеские капюшоны, — начинаю удивляться я. Но тут меня, как зомби, опять привлекает очередная случайно принесенная ветром мелодия. Пройти мимо, понятно, не получается, несмотря на сомнения насчет потери времени.

Впрочем, все как обычно — со своей реакцией на любые звуки, издаваемые музыкальными инструментами я давно знакома, смирилась и называю это явление синдромом «дудочки Нильса».

На самом деле уличная живая музыка в Сиднее на каждом шагу: скрипки, гитары, кларнеты, саксофонов, вообще, немерено. Все это несказанно умасливает мое голодное сердце и теплым бальзамом льется в душу, но всего не переслушаешь и не все, скажем так, высшего класса.

Нежные, говорящие о вечном, переливы гобоя доносятся откуда-то спереди, по-моему, это, где возвышается на причале белый круизный гигант. Не особо раздумывая, мы припускаем по набережной, оставляя позади небоскребы со строительными кранами на крышах, перед которыми, как по воздушному мосту, в высоте летают электрички метрополитена. Попутно созерцаем почти обойденный с тыла Оперный театр:

Конец ознакомительного фрагмента.