Если проткнуть глобус. Том 2

Ольга Анатольевна Гронская, 2023

Продолжение подлинной истории одного кругосветного путешествия, которое в течении восьми месяцев совершили две подруги до начала пандемии. Вторая половина вояжа, перелет через Тихий океан из Южной Америки на другую сторону света. Путешественниц ждут Новая Зеландия, Австралия, Камбоджа, приключения в джунглях Суматры и в непальских Гималаях. Новые встречи, расставания, неожиданная помощь, удачи, потери и, конечно, новое понимание этого прекрасного, сумасшедшего мира, и себя в нем.

Глава 21 На крайнем юге

Как и мечталось, перелет в Ушуайю мы проспали. Проснулись по факту приземления, от удара шасси о взлетную полосу. И вот. Мы на краю света.

Может, приснилось? Нет, наяву. Вот она — холодная краина планеты с другой стороны. Впрочем, не такая и холодная, терпимо. Может, потому что лето. Но пасмурно, влажно и, похоже, с вечными дождиками. Климат дерьмо, короче. Как и у нас.

Огненная Земля — загадочный остров, который входит в одноименный архипелаг. Это самый большой остров у берега Южной Америки. В состав архипелага Огненная Земля входят также 40 тысяч различных островков. Административно остров Огненная Земля относится к поделившим его странам Аргентине и Чили. Общая площадь острова составляет 47 992 квадратных километров, он занимает 29 место среди островов мира. Остров Огненная Земля считается самым крайним уголком жизни на планете. Огненная Земля отделена от материка Магеллановым проливом, а от Антарктиды — проливом Дрейка.

От Мыса Горн до Антарктиды меньше 800 километров. Название “Огненная Земля”, не связано ни с вулканами, ни с лесными пожарами. В 1520 году известный мореплаватель Фернан Магеллан на корабле огибал южный материк по проливу, названному сейчас в его честь, и видел на берегу костры, которые жгли местные жители. В переводе с португальского языка название звучит как — Земля Огней или Земля Костров. Столицей Огненной Земли считается город Ушуайя. Большинство туристических экспедиций в Антарктиду начинается именно из этого города.

Из всемирной кладези знаний

Городок Ушуайя с населением шестьдесят тысяч человек можно обойти пешком, что мы и делаем сразу после размещения под крышей туристического хостела, где не всегда есть кому открывать двери, поэтому вовнутрь запускают проживающие, кто случайно оказался недалеко от ресепшн.

Жадно обследуем столицу колымского края, то есть огненного края, нос везде суем, глазами впиваемся. Кстати, столица вся такая туристическая и совсем не бедная. Даже наоборот. Ухоженная. Домишки фешенебельные по окраинам настраиваются, растекаются, увеличивая площадь поселения, улочки, лавочки блестят, витрины магазинов тоже как вылизанные, новехонькие ярких раскрасок и моделей автомобили по гладким дорогам шуршат или по обочинам элегантно припаркованы.

Когда солнышко периодически выходит, то выпуклые жирные капли на всех поверхностях скамеек и автомашин сверкают, вселяя ощущение апреля. Местность здесь еще какая пересеченная! Улицы то вверх гонят с высунутым языком, то вниз вприпрыжку сносят. Все расположено на холмах, на сопках. Недалеко за городом, говорят, даже горнолыжный курорт оборудован. Но мы лыжи не любим, поэтому кататься не пойдем. Дома, разноцветные и невысокие, улочки тесные плечом к плечу обрамляют, и во все-

возможные породистые торговые точки завлекают, искушают, заразы.

Цифры на ценниках в продуктовых магазинах безнаказанно дразнятся: «Что, не ждали? А мы тут такие, распоясавшиеся! Что, съели?» Да уж. Приходится примирять себя с действительностью мыслью: «Не съели, будем жрать поменьше».

В общем, все вполне цивильно. Музеев несколько. Национальный парк с дикой природой. Ряженные в полосатых костюмах заключенных, с прикованными цепями к ногам ядрами бутафорскими из папье маше, на экскурсии завлекают, предлагают на паровозиках до Конца света прокатится, туда, где заключенные сидели. Здесь раньше тюрьма и была. Говорят, даже русские сюда попадали. Вот радость то. Как и умудрились. Наши везде.

Как божий день, окончательно понимаем, что ни в какую Антарктиду мы не попадем. Времени на выжидание и поиск бесплатной «попутки» не прибавилось, а у нас еще Чили не пахана. На расспросы по этому поводу местных встречаем недоуменные взгляды: «А вы не хотите купить тур?». «Мы? Не-а. Не хотим».

Наверно, не там расспрашиваем.

–За деньги в Антарктиду любой дурак съездит, но мы не дураки, — быстренько и окончательно оправдываем мы себя с Людой, когда узнаем, что даже с самыми бешеными скидками, стоимость «проезда» все равно составит почти три четверти всего, что у нас «положено» на кругосветку.

–Калькулятора не надо, — соглашается Пятачок, который только-только дополучил полное финансирование поездки.

–То есть съездил в Антарктиду, померз рядом с пингвинами, вернулся, пообедал два раза и домой. В Череповец, — радуюсь, что это просто предположение, я.

Домой в хостел, где двери нехотя открывают, мы еще не хотим, поэтому начинаем обходить турбюро и воодушевляться информацией, что есть морские поездки по островам Огненной земли. Потому что в них нам обещают посещение колоний крайне южной живности и генерацию щекочущего ощущения, что ты реально на краю света. Дорвались.

Освальдо Танго: Я приветствую тебя, Ольга. Надеюсь, вы отлично долетели. Как ты?

Оlga Tango: Привет! Рада, что ты написал. И не в формате ПДФ)).

Я смогу теперь перевести твои слова в переводчике.

Освальдо Танго: О… Я осел.

Оlga Tango: Да.

Освальдо Танго: У тебя все хорошо?

Оlga Tango: Да, все отлично, мы на краю света. Скоро поедем к пингвинам.

Освальдо Танго: Я бывал на Огненной земле. Плавал механиком на судне, когда мне было двадцать лет. Пришли, пожалуйста, несколько фото. Я буду очень благодарен.

Не теряя времени, сразу хватаем тур по островам к пингвинам. Маршрут стандартный, но для нас такая вылазка впервые. Тут турбизнес, естественно, на хороший поток поставлен, и на другой день с раннего утра мы уже отбудем на широком комфортабельном кораблике с буфетом, то есть, ура, с горячим чаем к неизведанным берегам. Ох, как я хочу это все увидеть!

Изучаем заранее в интернете информацию про места, куда направляемся.

— Так, — вслух читаю я, — Маяк Les Eclaireurs. Стоит на самом северо-восточном острове из пяти островов Les Eclaireurs. Это в пяти морских милях к востоку от Ушуайя. На острове живут пингвины.

— Отлично, — говорит Людмила, — Еще куда?

— На остров Мартильо, его реально все так и называют Островом пингвинов. В проливе Бигл.

— Где-где?

— Пролив Бигл. Не знаешь, что ли? Ну, ты ващ-щ-ще! Темнота, — я разворачиваю экран телефона в горизонталь, чтобы лучше было видно, и тараторю, — Этот небольшой каменистый кусочек суши является домом для нескольких колоний пингвинов. Там даже можно увидеть королевских пингвинов. Прямо на берегу находится более тысячи гнезд магеллановых пингвинов и всего девять гнезд пингвинов Папуа. Этот редкий вид пингвинов в Южной Америке можно увидеть только на островке Мартильо.

— Знаешь теперь?

— Да ладно, — улыбается Люда, — Неужели только девять? Надо будет посчитать.

Утром заветные вакуумные пакеты с теплыми вещами распакованы, и все на себя напялено. Здравствуй, пуховичок!!! Поотвыкли… Но одновременно и привычно-уютно стало, как будто все правильно в жизни, когда ты как для нашей зимы одет. Мне даже нравится. Если ненадолго, конечно. А холодные широты — это ненадолго. Отсюда в самый южный материковый город в Чили махнем, а потом в столицу. Сант-Яго перелетим. А там опять будет тепло.

Порт, где нашли приют громадные десятиэтажные лайнеры, те самые, что умчат состоятельных счастливчиков к пятому материку, а также куча военных и гражданских посудин поменьше располагается в небольшой бухте. Как, собственно, вокруг нее располагается и весь город, уже залезая, как это отлично видно с борта нашего отплывающего теплохода, на склоны невысоких заснеженных гор.

— Как же это все похоже на наш северный магаданский край или дальний восток с сопками, — восклицаю я, — Мила сердцу моему красота такая!

Сегодня, в пасмурную погоду, вид гор немного неприветливый, но по самобытному чарующий и незыблемый.

— Ну, где там… пингвины и морские котики?

Увидели. Познакомились. Кораблик прямо в берег тыкается и стоит, а ты с палубы смотришь на них. А они на тебя. Вода прозрачная-прозрачная с мелкой рябью, над желтым песчаным дном, студеная.

Когда пингвины возвращаются с охоты, то к берегу они пролетают под этой водой, как черные стрелы, и ловко, будто торпеды, вылетают на берег. Скорость и длительность подводного скольжения поражает. Сначала мы все хором верещим от восторга, что являемся свидетелями этого трюка, и дружно показываем пальцами, чтоб никто из туристов не остался неохваченным. Потом таких возвращенцев становится больше, и мы привыкаем и просто молча дивимся совершенству процесса десантирования толстячков на сушу.

Сейчас здесь лето, мы попали как раз на период гнездования!

— Оказывается, пингвины здесь не круглогодично, — изумлена Люда.

–Ура, теперь знаем! — я тоже безмерно рада удаче, — Ох, как же здесь все-таки красиво — сурово — первозданно, несмотря на потоки туристов!

Когда смотришь на юг, то становится немного не по себе и мое сердце, чуток трепеща, сжимается, это потому, что я им чувствую, что там край. Холодный беспощадный материк.

–Я ощущаю себя первопроходцем и открывателем новых земель! — сообщаю я закутанному шарфом по самые уши Пятачку.

Мой друг, блистающими из-под шапки глазками впивается в пейзаж, а руками в рукавицах в поручень, чтоб не сдуло, и с вдохновенным лицом взбудоражено подтверждает, что тоже ощущает себя первопроходцем.

— Вот такие мы семеро смелых, — перекрикиваю я гордый ветер.

Мы проходим еще через кучу самых крайних островов планеты с морскими котиками, чайками, и совсем необитаемых и просто созерцаем, как они проплывают мимо. Как самые красивые корабли. Хотя на корабле сейчас мы. Но все относительно, а суть понятна… Возвращаемся под впечатлением. Свершилось. «Мы видели пингвинов».

— Теперь надо сразу сделать одно важное дело, — объявляю я сразу по высадке.

— Ужель такое важное?

— Да. Веревочка нужна, — я хлопаю себя по нагрудному карману и Люда коротко кивает.

Небольшая припортовая площадь около злачного морского терминала плотно утыкана павильонами для продажи сувениров. Еще вчера в одном из них, что побольше, я заметила, что кулоны — обереги в самодельных витринах подвешены на витиеватых шнурках разных неярких расцветок.

Замечательные шнурочки продавцы выплетают прямо на месте из прочных нитей хитрым способом и поясняют, что это древнейшее искусство местных аборигенов-охотников. Я засматриваюсь на изящные произведения искусства и спокойно понимаю, что это и есть то, что надо для моего талисмана. Понравившийся мне паренек обещает изготовить плетенку часа за два. Еще я прошу вставить в медаль новое колечко.

— Отремонтируем, нет проблем, мэм. Выбирайте цвет ниток для шнурка.

Когда через пару часов я получаю свой заказ, то не узнаю мое бронзовое сокровище. Пареньку так понравилась сия вещица, что он помимо того, что вставил в нее серебряное прочное колечко, еще и начищает ее до золотого блеска. Я восклицаю от неожиданности, принимая солнце на ладонь…

«И все ж в темной патине она была загадочнее. Впрочем, сверкание бронзы недолговечно», — все равно не могу налюбоваться я.

Гладкие концы шнурка умелец мастерски связывает сложным накидным узелком таким образом, что одна ниточка может туго ездить внутри петельки другой. Подтягивая их, можно менять на шее высоту подвески. Концы веревочек он тоже завязывает узелками и запаивает.

Я немедленно примеряю свою драгоценность, медаль тяжестью ложится во впадинку между ключицами. Мастер улыбается и восхищенно смотрит на дело рук своих. Я несколько секунд согреваю медаль ладонью, потом поворачиваюсь к пришедшей за мной Люде и демонстрирую, сдерживая распирающее воодушевление:

— Ну как? Награда нашла героя?

Пятачок показывает большой палец и показывает глазами на выход, дескать все отлично, но нам пора идти.

Сверкая как медный, вернее, так же, как мой начищенный талисман, я прячу его под одежду, еще раз сверху оглаживаю рукой, чтобы почувствовать, что он здесь.

Люда чуть качает головой:

— Надо же, как угадал. Ты светишься.

— Эта медаль всегда была моей, — сообщаю я.

— Даже не сомневайся, — коротко подтверждает Пятачок.

Olga Tango: Ya sabes, aqui ordene un gran encaje para tu regalo. Sabes, ahora uso tu colgante todo el tiempo. la medalla esta en mi pecho todo el tiempo. No puedo imaginar como vivi sin ella antes. Esta es mi medalla..? Como pensaste darlo exactamente?

Знаешь, здесь я заказала отличный шнурок для твоего подарка. Я теперь постоянно ношу медаль на груди. Не представляю, как я без нее жила раньше. Это моя вещь. Как ты догадался подарить именно ее ?

Освальдо Танго: — Cuando estaba construyendo mi primera casa, cavando los cimientos, descubri un tesoro. Contenia monedas antiguas, medallas, estatuillas, estatuillas de santos. Tenia entonces dieciocho anos.

Когда я строил свой первый дом, копая фундамент, я обнаружил клад. В нем были старинные монеты, медали, статуэтки, фигурки святых. Возможно, это оставил какой-то дедушка. Мне тогда было всего восемнадцать лет.

Освальдо Танго: Самое замечательное, когда я собирался на встречу с тобой, когда ты сказала, что мне нужно пойти на милонгу в последний раз, чтобы увидеться на прощанье, я почувствовал, как мое сердце забилось. Неожиданно я вспомнил о кладе, хотя не вспоминал о нем, наверное, более пятнадцати лет. На удивление легко я отыскал старинную шкатулку в кладовой. Когда я рассматривал содержимое, то вдруг отчетливо почувствовал, что это именно то, что просится к тебе. Я захватил кое-что еще, чтобы у тебя был сознательный выбор, но я знал, что медаль велела взять ее с собой.

Olga Tango: Что-то есть мистическое в произошедшем. Я не могу объяснить, но я чувствую.

Освальдо Танго: Эта медаль ждала тебя всю жизнь. Как и я.

Olga Tango: Мне кажется, Вы немного преувеличиваете.

Освальдо Танго: И еще странно то, что я ассоциирую Вас с изображением на медали и всем, что связано с испанскими древностями, о чем я больше не вспоминал, пока не увидел Вас.

Освальдо Танго: Как будто я знаю тебя вечно.

Olga Tango: Иногда мне кажется, что ты говоришь от души, хотя я знаю, что это просто комплимент.

Освальдо Танго: Я думаю, что важна та искра, которая заставила нас встретиться. Вероятно, мы должны обратить на это особое внимание. Что-то заставило нас встретиться снова, даже если это только прекрасное танго.

Olga Tango: Да, я согласна с таким мнением. Что-то заставило встретиться снова. Ты хорошо сказал.

Освальдо Танго: Как случилось, что с первого дня я скучал по тебе, и тот факт, что я снова увидел тебя, доставило мне безмерную радость и одновременно тревогу. Я почувствовал это, когда мы попрощались, тебе не хотелось уезжать. Ты была счастливой и серьезной.

Olga Tango: Разве ?..

— Все-таки по телевизору «не так» показывали эти места, — капаю я вечером своими страшно умными мыслями Пятачку на мозги.

Я голодная, а мы еще только осваиваем территорию кухни, примериваясь, где тут чего лежит из утвари.

— Там оператор с режиссером видели так, у них свой сценарий. А ты через них, — Пятачок нашел свободную кастрюльку и с грохотом вытаскивает ее с полки. — Тебе что, не пришлось здесь?

— Пришлось, пришлось, конечно. Просто чего-то на философию потянуло. Всегда в реалии все «не так». Ни лучше, ни хуже, а просто не так, — я бережно прижимаю к сердцу упаковку спагетти, и, хихикнув, добавляю, — Не так, как придумали. Поэтому вывод, не надо придумывать и ждать.

— Это точно, — шеф-повар, залив в кастрюлю воды из-под крана, шарит глазами в поисках спичек и поражается, — Нету, нечем зажечь! У нас есть?

— Да, но в номере, идти неохота, — и я соображаю, где только что видела зелененькую зажигалку, — А! В месте для курения за запасным выходом, куда мусор выносила. Фигня, сейчас.

Огонь добыт, зажигалка возвращена на место. Как специально через пару минут приходит куча народу со спичками и зажигалками, готовить ужин. Я криво ухмыляюсь:

— Мы привлекаем энергию. Принесло всех.

— Не преувеличивай, терпи, скоро уже, — Пятачок убавляет огонь, — Смотри за макаронами, я пока порежу помидоры и лук на заправку.

— Ага.

Я изучаю контингент. На кухне и в огромной столовой, типа, кают — компании, которую отлично видно с моего места.

Народ здесь реально со всех концов света: немцы, китайцы, естественно, англичане, шотландцы, Мексика и даже две тетки, тоже не первой свежести, француженки.

Я думаю, вот как могло всех занести, именно в этот туго набитый жаждущими экзотики туристами, дешевый хостел и именно сейчас, когда и мы здесь находимся?

Почему-то я периодически об этом задумываюсь. О хитросплетениях нитей-путей.

— Люда… — ожидая у конфорки на кухне, пока начнут расползаться дозревшие макароны, пытаюсь завлечь в философскую думу подругу, — Вот как интересно они собирались сюда? Что толкнуло? Как брали билеты, планировали дату, то есть, как им вообще эта мысль про Ушуайю впервые в голову пришла? И ведь она у всех сидящих здесь была! И сработала в итоге.

— Сработала, это очевидно, макароны слей, готовы, — Люда раскраснелась над сковородкой, где уже приобретают цвет подливки томаты с луком, — А ты сама как узнала?

— Я же говорила, — немного обижаюсь я, — Из Клуба кинопутешествий! Но я не про это, я про то, как забавно, что здесь в это время оказались именно все эти люди! Что за хитросплетения?

Пятачок уже приступил к порезке на салат остатков дорогущих овощей, поэтому, на секунду оторвавшись, отмахивается:

— Собрались и собрались. Кто ее, судьбу, знает, сама говоришь. Завтра все уже и забудут друг друга.

«А вдруг не забудут?», — я снова пристально вглядываюсь в окружающую действительность.

У кого-то что-то дымится на сковороде, у кого-то булькает в кастрюльках на заляпанных газовых плитах, которых здесь целых пять штук. Без конца хлопают дверки холодильников, забитых подписанными пакетами с продуктами. Что-то режется, что-то строгается, шуршит и распаковывается, с грохотом падает на пол, моется в раковинах.

И постоянно кипятится вода в электрических чайниках — все на крайнем юге, как и крайнем севере, любят горячий чай. Ура. Пища богов готова. Раздумья прочь.

Мы вкусно ужинаем макаронами с салатом и консервами, в перманентном гуле сборища неприкаянных романтиков. Разношерстные, незнакомые друг с другом путешественники в ожидании пищи, скучковавшись по принципу случайных чисел за общими столами, перебрасываются, вроде как по делу, минимальными простыми фразами. А потом, как-то незаметно, начинают общаться больше и вот уже болтают на английском и испанском, вовсю знакомясь друг с другом. Потому что все здесь отважные товарищи по этой замечательной авантюре.

— Смотри, — замечает Люда, — К ночи уже формируются милые компании по интересам.

— Вот и я про то. Дело молодое, — с набитым ртом констатирую я очевидное, — Не сидеть же в мухосранских номерах с двухъярусными койками.

Какой-то парень, вооружившись гитарой, начинает петь приятным голосом про то «как здорово, что все мы здесь, сегодня». И, понятно, моментально собирает вокруг себя круг восторженных почитателей. И почитательниц. Которых в этих широтах меньшинство, поэтому все очень красивые и неприступные.

Девчонки, не смотря на ледяной вид бывалых путешественниц, все равно через какое-то время попадаются на неусыпное заигрывание ребят, тают и уже заливисто хохочут над шутками потенциальных поклонников, а когда идут к плите присмотреть за процессом жарки-варки, держат спины и головы прямо-прямо, еще как чувствуя, что вслед им смотрит куча восхищенных разноцветных глаз.

Воздух наполнен романтикой и простотой.

— Где мои семнадцать лет? — испытывая легкую зависть, вздыхаю я.

— Там же где и восемнадцать, — смеется отстоявшая дежурство Людмила, — В далеком прошлом. Тебе мыть посуду.

— Слушаюсь, сэр! Спасибо за ужин. Разрешите выполнять?

***

Сначала я думаю, что мне кажется. Мы идем под грибным дождем по центральной улице, и вдруг откуда-то доносится академический вокал. Поет женщина.

Начав озираться, мы замечаем, что с одного из балконов, устроенных на серой стене здания исторического музея Galeria Tematica, даёт концерт оперная дива.

Мы даже сразу не понимаем, где она притаилась. На балкончиках музея выставлены бутафорские фигуры людей в цивильной и арестантской одежде. Они прям как настоящие, замерли, кто в приветствии, кто в наблюдении.

Приглядевшись, обнаруживаем певицу в полосатой робе заключенного, рядом с бутафорской фигурой какого-то джентльмена в сюртуке девятнадцатого века с атласными лацканами. До концерта этот джентльмен скучал на своем балкончике в одиночестве.

Дива устроилась рядышком и, сливаясь с композицией, выводит чистым меццо-сопрано канву какой-то арии, которую я не могу опознать.

— Не боится петь на холоде, не бережет связки, — успеваю не одобрить певунью знакомая с азами классического пения я, — Странно.

— Да это ее дело, знает, что делает, — заключает Пятачок, — А впечатление отменное.

Я хочу подтвердить, что да, и это все просто нереально, со всех точек зрения, но говорить уже не особо хочется. Мы, задрав головы вверх, околдованы дивными звуками. Как-то сочетается это все и с солнцем, и с дождем, и с суровым куражом края света. Неожиданно и прекрасно.

— Смотри, что делается, — только и могу сглотнуть я, видя, как рядом с осоловевшими нами, постепенно собирается толпа зрителей. По окончанию мы хором топим диву в аплодисментах и криках “браво” и закрываем рты.

«Никогда не знаешь, где тебя гармония догонит и по уши овладеет, — удовлетворенно млею я, — Интересно все-таки, по велению сердца это сделала или график выступлений у нее такой?»

На этот вопрос ответа не будет, поэтому, топая дальше, прикидываем, как будем перебираться в Чили, в Пунта-Аренас. Решаем на автобусе, то есть автотранспортом, с переправой на материк на пароме. Романтика.

В ближайшем турбюро оформляем билеты, выбираем места для длительного вояжа. Пора двигать дальше.

— Сколько там ехать?

— Двенадцать часов.

— Всего? А я отчего-то думала, что дальше и дольше, — приятно удивлена я.

— Нет, здесь недалеко, — радостно подтверждает Пятачок.

Дорога в Чили

Утром, к семи тридцати, идем по булыжной мостовой с чемоданами на место посадки. Это просто обочина, недалеко от турофиса, на спуске центральной улицы в порт. Не промахиваемся. Место это мы еще с вечера точно установили под надзором менеджера по продажам билетов, потому что официальной остановки, как таковой, нет.

Все цивильно: багаж в брюхо автобуса, рюкзак с ноутбуком с собой. Наши места, как всегда при поздней покупке, почти сзади, где обычно посвободнее.

Нынче со свободой не очень, и нам сразу даже не удается просто разместиться. Дело в том, что один паренек из группы друзей-студентов уже уселся на наше место и ни в какую не хочет посмотреть в свой билет и, согласившись, что ошибся номером, свалить по месту приписки.

Непонятно, чего он так напугался? На нас ведь не написано, что мы русские… Может, почувствовал чего. Но факт, вжавшись в кресло, пацан вдруг лишается способности что-либо соображать. По-детски, с расширенными от ужаса глазами, он, быстро побледнев, уходит в глухую оборону от неприятной ситуации и чего-то предлагающих теток… Странный такой. Я хочу даже «козу» сделать, допугать, но чую, не надо, вдруг вообще в кому впадет.

Потом на разборки подходит второй водитель, его кто-то уже пригласил, чтоб из несознанки вытащить бедолагу.

Оказалось, что их билеты у жидкобородого лидера по группе, а тот просто рукой махнул друзьям, какие места занимать. Этот и занял. Их человек восемь, разве тут уследишь. Сели, как показалось удобнее: «Старший приказал». Естественно, разобрались, обморочного извлекли и переместили немного смущенное тело на законное место. А мы с Людой, устроившись поудобнее, даже с некоторым с уважением отмечаем, что парень стойкий.

— Мама хорошо научила конфеток от посторонних не брать, интересный экземпляр, — с оттенком задумчивости хвалит Людовик.

— Согласна, такая уверенная позиция в жизни, это больше плюс, чем минус, — приглядываюсь сбоку к бледному я, — Давно такого законопослушного идиота не встречала. А «козу» все-таки надо бы было сделать.

Теперь в путь. Сначала до КПП в Сан-Себастиан. Тут граница с Чили. Прибываем к часу дня. В другую страну переходим организованно, легально, нехотя очнувшись от очередного сладкого тихого часа после очередного перекуса, и очень быстро. Потом еще километров сто семьдесят проводим в неспешных раздумьях от созерцания каменистого северного, то есть южного пустынного пейзажа, перемежаемого приходами морфея и, вот он! Магелланов пролив!

И не то чтобы на нас красота умопомрачительная свалилась, нет! Впечатляет, конечно, прикрытая тучами суровость и необъятность пролива даже в этом самом узком его месте, просто само чувство, что мы находимся именно здесь — будоражит и заставляет жадно вглядываться в горизонты с охватом на триста шестьдесят градусов.

— Господи, ведь про это только в книгах читали! — скороговоркой бормочу я.

Через пролив мы будем переправиться с Огненной земли на Большую. На пароме. На пароме! Глубоко втягивая гордыми ноздрями жгучий морской воздух.

Здесь навстречу друг другу курсируют два парома «Патагония» и «Огонек». Нам достается «Патагония», на которую мы, высаженные сильно заранее, пассажиры идем пешком. А наш автобус параллельно, не спеша, вплывает на борт по ребристому пандусу в гордом одиночестве. Все по правилам.

То ли наш рейс так удачно подогнан, то ли просто день такой ненапиханный транспортным потоком и очередью нервных людей, как пугали бывалые в интернете, но паром нам «подают» практически сразу, без какой бы то ни было толчеи и ожидания.

Мы внедряемся в него и тут же принимаемся осматривать его устройство. Можно снаружи остаться в боковом проходе вдоль борта под ветром поморозиться, но наслаждаясь первородностью и честностью мироздания. А можно через белые круглые двери с иллюминаторами свалить в теплое нутро, где будто случайно прилажены какие-то потертые диванчики, столики, лавки, аскетичный буфет, гостеприимно предлагающий «чаю горячего с пирожком», и вполне чистый туалет с рукомойником.

Сейчас едем в порт Пунта-Дельгада. Паром ныряет в волнах, морская качка и легкий шторм вполне ощущаются, но все происходит как-то быстро, минут сорок, не больше. Укачаться и соскучиться в переходе не успеваем. Ну, так ведь, здесь самое узкое место в проливе.

Организованно сползаем с баржи на твердь, внедряемся в любимый автобус и сейчас ать-два и мы уже будем в Пунта-Аренасе. Самом крайнем южном материковом. В общем, удачно все.

Даже более того… Случается Прецедент Путешествия. Первый раз доезжаем в конечную точку не то что без опоздания, а на час раньше расписания!

–Нет, серьезно, что ли? — лично я врубаюсь не сразу, и глядя на часы, пытаюсь понять почему произошел сбой в телефоне.

–Да все правильно. Это из-за того, что никаких пробок и ожиданий парома не было, — успокаивает друг Пятачок.

— Да, все было как по маслу. Может, к добру?

— А к чему еще-то? Конечно, — хихикает Люда.

Время пять с небольшим вечера, светло и солнечно. Не спеша оглядываемся.

— Так вот ты какой, Пунта-Аренас. Встречай! — распахнувшись простору, провозглашаю я.

Самый южный материковый город земли с населением больше ста тридцати тысяч человек расположен именно на самом берегу Магелланова пролива, по кромке которого мы, собственно, и ехали всю дорогу от Пунта-Дельгадо.

Испив кофейку на автостанции, без труда фрахтуем местную таксюшку и катим в наше новое жилище на окраину города. Телефон хоста, на случай непредвиденных топографических непоняток, наготове.

— Авеню генерала Эрнесто Медина Паркера, дом 660, как звучит громко.

— Что это, где это? — спрашивает Люда в надежде, что мне что-то известно.

— На юге, — не разочаровываю товарища я и расслабляюсь, видя, что таксист везет уверенно.

Город небольшой и, хотя по площади разбросан прилично, малоэтажная застройка преобладает, все равно весь в шаговой доступности, то есть от транспорта смертельно ты не зависишь, в любое время суток можешь хоть пешком, но добраться домой. Без трат денег на такси. Что ни говори, а это важно. Бабы мы пока еще не бедные, но глаз да глаз. Экономия должна быть экономной.

Вдоль всего города на многие километры тянется безлюдный песчаный пляж. Кое-где он одет в набережный камень, но большей частью это длинная-длинная кромка берега, на которую методично набегают волны. Сидя в авто, мы то убегаем от него за дома, то опять выныриваем на прибрежную автостраду, изумляясь открывающейся справа стальной бесконечности. Это, по-правильному, называется «пролив». Но он бескрайний и серьезный, поэтому называют его здесь океаном.

Отсюда до Антарктиды подальше, чем из Ушуайи, полторы тысячи километров, но именно сюда в порт Пунта-Аренас заходят те самые научные суда, которые и направляются к пятому континенту. По пятому океану. И только отсюда туда летают самолеты. На которые мы и хотели попасть в качестве груза, за сходную цену.

— И попали бы! — в качестве успокоения чуть прибитых амбиций, придумываю я, — Если бы не надо было торопиться и под визу на въезд в Новую Зеландию подгадывать. Да ведь?

— Да ведь, — подтверждает умный Пятачок.

«Мне нравится так думать. Да. И хотя наши чаяния на Антарктиду в эту кругосветку не дозрели до съедобного состояния, в сам Пунта-Аренас мы все равно приехали, не выбросив его посещение из путевой карты желаний.

— Даже не из-за бесплатного проезда «зайцем» в трюме научно-исследовательского судна. Надо нам туда и все.

— Так, почему нет, — без вариантов согласился в свое время Пятачок, хотя это «надо» в большей степени, понятно, мне.

Это я глобус спицей в детстве протыкала, чтобы узнать, где антиподы живут. И про ледник два года назад я начиталась. Именно про этот, про Торрес-дель-Пайне, который в Чили, а не про шикарный аргентинский Перито Морена. Впрочем, аргентинский мы все равно на самолете пролетели, не назад же возвращаться было. Мы заднюю плохо умеем давать».

Пока разрозненные мысли лениво пытаются объединиться в связную картину, мы абсолютно без накладок подъезжаем к типовому одноэтажному частному дому с низеньким одноступенчатым крыльцом без козырька. Зеленый сплошной металлический забор справа от угла, по-видимому, ограждает миниатюрную земельную собственность.

Хозяин дома, парень лет тридцати с небольшим, встречает нас на пороге и помогает затащить поклажу. Около ног крутится молодая собака черного окраса с белой отметиной на груди и ждет позволения, чтобы броситься облобызать новых гостей по уши, положив лапы на плечи.

Зовут ее Л̀у̀на, это собака неизвестной породы, с которой наша взаимная симпатия возникает с первого внимательного вглядывания в восторженные глаза друг друга.

В домике три комнатки, кухонька с выходом в изрядно захламленный внутренний дворик, тот самый, что за зеленым забором, и большой общий холл с двумя диванами и большим обеденным стеклянным столом с удобными стульями.

Удачно располагаемся с Людой в разных комнатках, это удача, что вторая маленькая, не занята, и нам ее отдают. Когда у каждой свое пространство, это здорово. Но места в доме не так много.

Не без толчеи привыкаем к несуразности тесной планировки, к отсутствию шумоизоляции и немного потрепанному виду мебели в комнатах. Получаем ключи.

Хозяин, который представился Николасом, как оказалось, по-английски не очень, даже совсем не очень, даже хуже, чем я. Поэтому он объясняет многословно по нескольку раз одно и то же, как слабослышащим детям-даунам, преувеличенно жестикулирует, поминутно ища признаки понимания, хотя все давно ясно, что он здорово приврал про себя в заявке на айрбнб. «Странно, — думаю я, — Почему он считает, что его плохо слышат?».

Так, освоились, теперь, как всегда, в ближайший магазин, на закуп. Лавок на нашей окраине вблизи дома две, обе как наши поселковые магазинчики, с товарами первой необходимости, то есть без выбора, что завезли, то и лопайте.

А цены!! Маманя… Ушуайя, говоришь, дорогая? Ха-ха. В Пунте не были. Но ничего не поделаешь, «жратеньки» хочется всегда.

Без сомнения, хозяева всех деревенских магазинчиков в местностях с суровым климатом на всем земном шаре, это знают просто отлично. И не стесняются, паразиты.

Я еще немного бурчу, несогласная с тем, что «есть», но Люда в этом плане — наше спасение. Толково сортирует нужное и ненужное, прикидывает, чего на завтрак. И я под чутким руководством смиряюсь и принимаю неизбежность трат.

Рано утром Николас сваливает на работу, предварительно покормив и выгнав собаку во внутренний дворик, еще раз объясняет, что вернется не знает, когда. Луну вечером можно впустить в дом и звонить ему по всем вопросам.

Claro. Ясно.

Мы, еще немного повалявшись, перекусываем вполне себе яичницей с чайком и бегом сматываемся в город. На автобусе, тут восьмерка ходит от нас и двадцать четвертый прямо до центра.

Ой, как я хочу в город. И на океан.

Пунта-Аренас в переводе с испанского означает «песчаный мыс». Раньше, когда панамский канал еще не прокопали, здесь прямо Великий Новгород был, в смысле город-государство. Он на торговых путях лежал, через Магелланов пролив тогда связь Атлантического с Тихим была, поэтому богатейский был и никому не принадлежал. Ну а потом уже, как все Великие, когда караванные пути выбрали новое прибыльное русло, вышел в тираж, начал чахнуть, да и примкнул для спасения жизни к Чили. Но дух остался, что хотите, былая стать незаурядного и дух никуда не делись.

По легенде место это обозвал так во время крушения своего судна британский моряк адмирал Джон Байрон, по прозвищу «Джон — плохая погода». Выжил, вернулся, описал все, адмиралом стал, детей родил и внуков, кто-то пошел по следам деда, кто — то нет. Один из его внуков, Джордж Байрон моряком не стал. Вернее, стал не моряком.

Это все мы благополучно узнаем из интернета и уличных памятных табличек и плакатов. Пока мы ничего толком не знаем о месте, где мы находимся, поэтому, столкнувшись в жадном дефиле по ухоженной городской плоскости с каким-то очередным, заинтриговавшим монументом, лезем в телефон, и «о’кей, гугл».

В Пунте не особо много исторических достопримечательностей как таковых, несколько красивых зданий начала прошлого века, классической архитектуры, помпезностью напоминающих дворцы, несколько музеев стационарных, несколько музеев в настоящих кораблях, смотровая площадка и прям в большом достатке скульптурные большие и маленькие оригинальные композиции, по всему городу, и особенно на морской набережной.

Очень впечатляет огромный монумент «Всем потерпевшим кораблекрушение» на набережной, с высеченным из камня носом корабля и напряженными людьми с флагом. Издалека они похожи на революционеров. Один полуобнаженный человек упал в море, но прилепился как лягушка к борту: «Наверно, выживет», — убеждаю я себя.

— Глядя на них, как-то очень неохота попадать в кораблекрушение, жуткая вещь! — пропускаю через себя я чувства прилепившегося.

— Да…для Магелланова пролива это актуально.

— А то…Иначе бы монумент не поставили.

Потом мы проходим мимо сборища старых морских буев, грамотно увязанных в единый ансамбль с фрагментом настоящего корабля.

— Оказывается, все реально поднято со дна моря! — с затаенным благоговением шарим глазами по экспонатам мы, — Сколько же их тут полегло-то, братцы.

Но главное, конечно, памятник Hernando de Maggalanes, на центральной площади Plaza Munos Gamero, первооткрывателю сих земель. Фернандо Магеллану по-нашему

Увековечен отважный Магеллан в своем кафтане в полный рост и масштабе, наверно 3:1, на высоченном четырехгранном постаменте, где он, наступив ногой на пушку, картинно смотрит в даль: «Чтобы еще такого открыть, други мои!».

По сторонам постамента у его ног скульптурная группа из индейцев и русалки. А может, это тоже индеец. Но с хвостом. Так все скрупулезно с задумкой сделано. Красиво. Огромная босая нога одного задумчивого, подстриженного под горшок индейца спускается расслабленно вниз, как раз на подходящую человеку ниже среднего роста высоту. Чтоб головой достать.

Вся ступня блестит золотым, потому как отполирована бесконечными прикосновениями жаждущих, ибо есть примета, хочешь сюда вернуться и чтоб в жизни все хорошо было — погладь голую ступню. Вот и гладят. Наверно, не мне одной тут в сердце запало.

Я так вообще ногу на голову себе поставила. Подлезла, так сказать, «под каблук». Чтоб наверняка.

— Кстати, Люд, а Патагония с индейского переводится, как «Большая нога». Выходит, выражаю свое почтение, — объясняю я фотографу.

— Сейчас тоже выражу, — сообщает тот.

Вообще, мне здорово почему-то хочется разобраться, что же тут такого необыкновенного, в этой обыкновенной, богом забытой Пунте. Пунта-Аренас.

Освальдо Танго: Ah entonces esa modalidad no sirve tendre que buscar otra pero vuelva reiterar lo que yo preguntaba la estatua la cual vos esta sentada teniendo el pie querepresenta para alla para ser un monumento en Chile.

OlgaTango: Проблема. Я никак не могу сообразить, что именно ты хочешь сказать. Ужасный перевод. Смысл теряется. Мой гугл-переводчик плохо знаком с испанским.

Освальдо Танго: Ах, тогда этот способ для перевода на русский не работает, мне придется искать другой, но я повторяю то, что я спросил про статую, под пяткой которой ты сидишь на фотографии, и которая представляет собой памятник в Чили.

Olga Tango: Я написала, что теперь знаю, что значит прикоснуться к подножию статуи, это означает попросить вернуться.

Освальдо Танго: В Чили? Я был бы крайне доволен, если бы ты вернулась в Аргентину, и я хотел бы быть у Вас под каблуком.

Olga Tango: А я не поняла, что ты пишешь, думала с точностью до наоборот. Тогда я думаю, ты преувеличиваешь свое желание быть под каблуком.

Освальдо Танго: Я согласен — под Вашим.

Оlga Tango: Подумайте хорошо)). У меня есть большой опыт в этом — могу обеспечить «веселую жизнь» любому.

Освальдо Танго: Я не сомневаюсь в этом, моя дорогая.

Из ПЗ. Пунта-Аренас

Не знаю, что от чего зависит, но лично меня просто прет от этого города, где не бывает по-настоящему тепло. То есть, если солнце, то даже можно в кофточке, но это минут на полчаса, потом порыв ветра, реально валящий с ног, и даже пуховичок, отороченный мехом, ой, как не лишний!

Очень родной, на русский север похожий город с берёзками! И соснами. И другими фантастическими деревьями, названия которых мы не знаем, и с широкими, идеально вылизанными плиточными тротуарами. Говорят, чисто, потому что мусор ветром сдувает подчистую. И так тут душе спокойно почему-то. Океан шумит. Холодный. Пару раз с утра идёт дождь, прям страшный такой, с градом и деревьями до земли, на полчаса примерно. А потом, бац! И опять лето солнечное. Как хорошо, что здесь в домах есть отопление! Знакомое любимое слово! Соскучилась по любимой специальности. Обследую, смотрю в нашем жилище, чего тут устроено и как.

Отопление домика с помощью белой эмалированной газовой печки с горелкой, как в духовке, осуществляется. Поджигается устройство с помощью двух древних кнопок: «розжиг» и «подача газа» и как камин нагревает помещение теплым воздухом напрямую. В том месте, где стоит, там и нагревает. Никаких радиаторов по комнатам и прочей ерунды не предусмотрено.

— Хм… А дом-то не утеплен! И сеней нету, наружные двери со стеклами, одинарные и прямо на улицу открываются! — даже как-то неприятно удивлена я, — Окна тоже ни о чем, без двойных стеклопакетов. А где вечная мерзлота?!

Из всего я, как профессионал, делаю вывод, что несмотря на крайнюю южную расположенность, пятьдесят третья широта, климат здесь из-за близости океана мягкий, равномерный, что ли. Зимой и летом одним цветом.

Уж мы-то знаем, как на минус тридцать здания конструируют. Не пуганный народ здесь. Залюбопытствовав, влезаю в информационную интернет-кладовую и точно — на самом деле, средние температуры летом в январе-феврале — тринадцать-пятнадцать градусов, а зимой, в июле плюс два, плюс пять!!

— Бывал, говорят, и минус суровый, аж до двадцати мороза как-то,

— сообщаю я внимающему другу, — Но на пару дней, и не каждое десятилетие.

–В суровом краю живут, что и сказать, — хихикает Пятачок — Да…

Поэтому предбанников и нет.

Правда, не все так предсказуемо. Во время «мягкой» зимы здесь бывает Вилливау. Очень сильный ветер. Это, говорят, «ужас-ужас». Длится этот кошмар, правда, недолго, не более минуты-двух. Собственно, это приступы ветра, скорость которых достигает в эти мгновения почти трехсот километров в час. И если не укрыться, то двух минут вполне может хватить, чтоб вспомнить всю свою жизнь, как киноленту, напоследок.

Теперь понятно, почему все деревья на разделительной полосе главного проспекта Мануэля Бульнеса растут изначально с наклоном в сорок градусов от вертикали. Сразу понятно, откуда Вилливау дует. И всех укладывает на лопатки.

Но вообще, «просто» ветер здесь почти на постоянку. Как задует, так и не остановить.

Задолбал.

Оползав город, познакомившись, насколько возможно для диких проезжих путешественников, наводим справки, как попасть на вожделенный ледник, и, естественно, решаем не брать дорогущие турпутевки в Пунте, смех, а купить самостоятельно тур в городе Пуэрто-Наталес, что в трех часах езды от Пунты. И откуда, собственно, начинается дорога в национальный парк Торрес дель Пайн, Torres del Paine National park.

Если сказать красиво, то: Пуерто-Наталес это город, откуда стартуют походы к вечным льдам Gray Glacier, Серого ледника. Это туда, куда снилось полтора года.

Как пишут люди, там есть кемпинг с палатками и можно как в экспедицию сходить по тем суровым местам. С проводником. Мне очень хочется остаться там, около самого ледника, в тундре, на пару дней, походить там, побыть. Прямо загорелось. Людовик, хоть и с сомнениями, но не против.

Добро, решено. Завтра в Пуерто-Наталес и покатим.

Николаса предупреждаем, что на три ночи отъедем. Скорее всего. День в дороге, два в походе. Но не факт. Чутье подсказывает.

Ох, как мы не любим всякие планы строить, но приходится. Не одни живем. Понятно, на эти неоплачиваемые дни нашего отсутствия Николас людей на постой берет, вон поляки просятся на две ночи.

Бери, ясен пень. А мы на всякий случай договариваемся, через пень-колоду на смеси языков, что если вдруг вернемся раньше, то можно ли будет в холле на диванах переночевать? Чтоб по гостиницам не шариться ночью.

— Нас устроит. А Вас? — Николас говорит, что это возможно. И по мере необходимости спишемся.

Я шкурой чувствую, что он не до конца понимает полет нашей мысли, но предпочитаю не доставать его, может, и не потребуется этот финт с преждевременным возвращением. Телефон есть, решим.

Утром ключ оставим на полочке у входа, чемоданы компактно в уголке холла на хранение пристроим. И все. Дверь захлопнем. Адьос.

Про Колю

*(пост-синдром, написано спустя три месяца)

Я не знаю по каким причинам, находясь сейчас в душных, пропаленных солнцем тропиках, я ловлю себя на том, что с завидным постоянством, имеющим какую-то ещё пока неясную этимологию, я вспоминаю Пунту.

Пунта-Аренас

Самый крайний материковый южный город земли. Чили. Место, куда азартно выстрелило из глаз сверкающее любопытство при очередном сканировании глобуса в преддверии кругосветки, потому что в крайнем северном материковом городе Дудинке я была, а вот на самом крайнем материковом южном нет. Визуальная ниточка приобрела прочность и, наконец, стала видна невооруженным глазом.

На сетчатке глаза как в реалии сейчас отображается холодный для летнего «июля», который здесь называется январем, небольшой по численности, но распластавшийся по обширной площади вдоль океанского пролива город. Не поражающий броской архитектурой, приукрашенный занятными скульптурами и зелёными холеными бульварами с нашими берёзками и соснами город.

Город, где с утра всегда идёт мелкий штатный дождь, а потом, ближе к обеду, с уверенностью главного дежурного по школе, заявляет свои права солнце. Оно, войдя в сговор с прохладным и далеко не нежным ветром, быстренько насыщает приунывшее пространство искрящимися, озорными брызгами света и начинает с ухмылкой захватывать внимание, диковинно колыхая на серых и красноватых бульварных тротуарных плитках летние, пятнистые тени от коренастых деревьев. Эти тени живые.

Здесь холодный океанский воздух периодически ударяет в нос и заставляет замереть, и щурить глаза на бесконечное бледно-голубое небо. Здесь все правильно и размеренно. По понятиям.

Каким-то непонятным образом, в этом жутко южном городке, проглядывают знакомые черты и веет каким-то родством, как от генетического брата, с которым разлучили в детстве, но структура ДНК — никуда не делась, поэтому сначала неосознанно тянет его пристально рассматривать, вглядываться в детали, искать какие-то незаметные признаки непонятно чего, но очень важного.

И они есть! Сначала едва ощутимые, но они чудесным образом начинают проявляться, потому что через какое-то время я ловлю себя, что уже постоянно внимательно прислушиваюсь к себе, ожидая, когда же очередной раз внутри солнечного сплетения и печенки пройдет оргастическая рябь иррационального счастья от детского узнавания. Непонятного чего-то. Возможно, сна.

Обосновались мы, как уже говорила, в небольшом доме на окраине этого призрачного города. Домик как домик, самое главное, что в нем есть газовый камин. Печка по-нашему.

Фронт печки заделан стеклом, как экраном, и виден «живой» огонек, это мне нравится ужасно. В потолок уходит родная гофрированная серебряная труба, через которую продукты сгорания выбрасываются на улицу. Печка гудит и щелкает, место около нее самое козырное.

Над печкой и вдоль коридорчика к спальным комнатам натянуты веревки для сушки белья. Они завешаны выстиранными простынями, полотенцами, личной одеждой хозяина. Поэтому как заходишь, то прямо сразу видно, что хозяин добросовестный и аккуратный. Домовитый. Правда, по мере обживания, возникает ощущение, что в доме не хватает женской руки, как-то не структурировано все, что ли, не блестит.

Над самой каминной печкой прищеплены для сушки детское в красную клетку платьишко, трусы и носки на пятилетнего ребенка. Правда, никаких детей по приезду мы, к счастью, не обнаружили, но «может, позже из детского сада приведут», — чуть насторожившись, прикидываем мы мимоходом и забываем.

Чудом природы в моей комнате, что побольше размером, оказывается громадный старорежимный телевизор. Места ему больше нигде не нашлось, поэтому установлен сей монумент массивно-сундучного образца на тумбочке, прямо перед единственным окном, да так удачно заслоняющим его почти полностью, что реально не хватает дневного света.

Включается этот раритетный экземпляр из семейства кинескоповых гигантов с пятого раза и при определенном сочетании клавиш на пульте. Николас старательно, как неразумных, обучает нас. Мне кажется, что он этот телевизор любит безусловной любовью.

Хозяин Николас, которого мы почти сразу между собой окрещиваем. Колькой, это человек, «который виноват». Он виноват перед всеми. Всем своим существованием. За то, что не выучился на большого начальника, за то, что простой работяга, с такой же, как и у нас работой с восьми до пяти на стройке, за то, что не получилось с семьёй, за то, что выпивает по вечерам и, увы, не только по выходным, что любит гулять с друзьями, за то, что сдает комнаты в айрбнб и получает за это деньги.

Когда я, еще в самый первый ознакомительный заход на его микро кухнюшку «метр семьдесят на два двадцать», при легкомысленной попытке быстро пробраться в дальний ее конец к холодильнику и, самое главное, развернуться по достижению объекта к нему лицом, встав попой к тумбе с наваленной на сушилку горой посуды и открыть «о, боже, как это сделать?» дверцу морозилки, то непонятно чем задеваю огромную стеклянную пивную кружку, лежащую в неустойчивом балансе сверху той посудной горы. И, естественно, она смачно разлетается к чертовой матери на мелкие осколки. С характерным звоном обрушившихся надежд. Николай испуганно мчится на грохот. И сразу становится так сильно виноват, что даже не понимает, что я готова оплатить утрату или прикупить новую.

— Нет, нет! Извините, ничего страшного, это бывает! У меня тут так неудобно (это правда), бейте хоть все. Простите.

Простила. Больше бить ничего не стала.

Говорит Коля по-испански быстро, как положено, но вставляя английские слова. Английские слова он знает не все, и те, что знает, здорово путает, поэтому через полчаса нам становится очевидно, что мы не очень хорошо понимаем друг друга при быстрых устных беседах, поэтому для избегания недоразумений, пользуемся переводчиком, если что важное надо уточнить. Впрочем, это тоже гарантией не является.

Колюня очень старается быть хорошим хозяином, как предписано в айрбнб: заботится, бесконечно что-то пытается поправить, предложить, угодить. Русскими гостями очень польщён. Он многословен, будто боится, что его не поймут.

Пытается на ходу выучить русский язык и постоянно спрашивает, как будет по-русски: «здравствуйте», «спасибо», «пожалуйста». Демонстрирует знания про Россию «Москва» «Сибирь» и «Путин». Наш-то здорово популярен, оказывается. Приятно.

При каждом удобном случае Николас торопливо пытается выдать о себе как можно больше поясняющей информации, что с его точки зрения поднимет его рейтинг и сделает менее виноватым перед жизнью и людьми. Он утверждает, что у него трое детей, мальчик и две девочки, правда, от двух жен.

К сожалению, они не живут вместе. Не срослось. И, как отец, он сильно скучает по ним, по детям. У нас нет основания не верить, но Колька все равно тащит нас в мою комнату, где тычет пальцем в цветную фотографию, прилаженную в рамке справа от телевизора-монстра, где он с одуревшими

от счастья, вызванного накатившим комом неизведанных до конца отцовских чувств, глазами держит на руках крохотного черноволосого ребенка.

— Моя первая дочь! — с гордостью вещает он. — Сейчас с мамой в Сантьяго живут. У их бабушки и дедушки. Дочь ждёт в гости через недельку или две: «Должны привезти».

Возвращаясь, Коля будто мимоходом с нежностью кивает на детское белье, сохнущее над гудящей печкой. Значит, готовится. А, теперь ясно. Детей из садика не приведут. Слава те.

Папа Николая тоже в столице живёт, естественно. И танго танцует по-настоящему. Конечно, даст координаты, чтобы быть введенными в мир столичного танго. Мы сразу верим и предпочитаем немного порадоваться, что нам опять повезло.

Днём мы остаемся в доме одни, Николас на работе.

Я научилась включать эту монстровую печку с двумя кнопками, и мы с Пятаком по большей степени кайфуем в тепле. Особенно, когда возвращаемся домой с обследования окрестностей или прогулки с Лу`ной, беспородной, довольно большой и сильной Колькиной собакой.

Как все собаки виноватых людей, она очень приветлива, не очень воспитана, восторженна и безумно любит своего непутёвого хозяина. Меня тоже любит, и я отвечаю пылкой взаимностью, все-таки удивляясь себе, ведь я кошатник. Короче, не могу наобниматься с этой черной, кстати, вовсе не глупой бестией. Гулять вывожу каждый день из тесного дворика на простор и думаю, покормлена она, или Колюня забыл второпях.

Иногда Луна забывается, впадает в «раж» и может «забодать» своими нежностями и желанием играть и, конечно, в один прекрасный момент попадает «под раздачу». Я не сдерживаюсь и трескаю ее по заднице после того как оказываюсь чуть не уроненной с горячим чаем в руках прямо в дверях нашей микро-кухоньки. Луна изумляется, огорчается и долго лежит на своем диване «как побитая собака», горестно и безнадежно смотря в угол, пока моя совесть не зажирает меня окончательно, и я не подхожу со словами: «Ну, ладно, хватит помирать, оскорблённое достоинство. Давай мириться. Я не буду больше. Но ты тоже башкой думай своей черномордной! Я же без страховки уже живу. На хрена мне такое ожоговое счастье с травматизмом о стеклянный стол. Понимаешь?».

Луна ещё скорбит секунд десять и лижет меня в нос. Мир.

На второй день нашего житья был выходной, и наш хозяин приходит домой с девушкой. Поздно и весёлый. Очень поздно, после часа ночи. Мы вроде как спим. Тут мы первый раз узнаем, что Коля никак не понимает, что стены и двери в доме ни хрена звук не изолируют.

Он долго гогочет в холле, громко разговаривает со своей гостьей, стучит стульями, чайниками и копытом. Пока, наконец, они не затихают в его самой дальней комнате. Оттуда, вопреки ожиданиям, ничего как раз не слышно, и это из разряда «свезло». Я была готова к худшему.

Утром Николя представляет свою молодую темноволосую даму и раза четыре объясняет, что это не просто девушка с улицы. Он такого не приемлет. А это мама его третьего ребенка. Просто они разлучены и вот иногда встречаются, потому что сильно любят друг друга.

Мы с Пятачком рады за них и дружно доброжелательно киваем головами, усиленно демонстрируя веру. Только бы не начал объяснять в пятый раз.

Подруга стряпает северную, ой, пардон, крайне южную нанайскую еду: тесто скатанное в колбаску и нарезанное кубиками, как клецки, сваренное и припущенное с томатной пастой и луком. Дешево и сердито. Нас почти насильно сажают есть с собой. Благодарствуйте, судари!

Сытно, вкусно. Но не уверена, что этим можно питаться долго. То ли мяса охота, то ли овощей. Впрочем, дареному коню в зубы не смотрят, и ребята так искренне радуются, что нам угощенье пришлось по душе.

Тут мы в сытой неге понимаем, что если готовить будем мы, то безусловно с расчетом и на Николеньку. Это не обязанность, просто нам кажется, если он придет с работы, а тут есть чего пожрать, то наверно это будет здорово. Всем. У Люды вообще материнский инстинкт здорово развит. Я учусь.

Так и выходит. Когда Людовик изобретает суп из тыквы с вермишелью, которому я, даже не получив добавки, искренне присваиваю звание кулинарного шедевра «нашей с вами современности», смущенному Коле вечером достается целая тарелка. Чувство вины у Николая быстро вытесняется ощущением прекрасного. Ох, как здорово, когда он молчит. Как так и надо. Все насыщены и добры.

— Где он ещё такое попробует? Нигде! — умиляемся мы.

Впрочем, я еще не забываю и о практичности:

— Патентовать надо рецептик-то, Люда, патентовать!

В то утро мы спешно убегаем на автобус в Пуэрто-Наталес, намылившись посетить ледник. Мы не знаем, как там сложится, то есть на какое время освобождаем жилье. Имея некоторые сомнения, что Николас точно понял, что мы созвонимся с ним в случае непредвиденных обстоятельств и рассчитываем на приют хотя бы в холле, возвращаемся от дверей за последним подтверждением и застаем хозяина, развешивающим на веревках новую порцию постиранного хозяйского белья.

Над самой печкой цветными прищепками он аккуратно закрепляет крохотные носочки в полосочку. Поодаль уже чуть колышутся от теплого воздуха штук пять детских трусишек и красное платьишко с оборками.

Днем заезжают новые постояльцы.

На ледник

И вот мы прикатили на рейсовом автобусе в Пуэрто-Наталес. Далеко шляться нет смысла и, заселившись в ближайший к автовокзалу миленький хостел, уже через полчаса идем на разведку по населенному пункту с целью добывания информации как организовать вояж бюджетно. Путь к леднику состоит из трех частей, сначала на автотранспорте до Национального парка, потом пешком около часа по заповедной тропе до озера Грей, а потом на катамаране по воде, непосредственно к самому леднику для обзора и восторгов.

Где-то на пути к леднику счастливчиков, которые идут в поход на несколько дней и будут жить в палатках или кемпинге с отблесками костра в ночном небе, с катамарана высаживают на каком-то обжитом берегу в промежуточной точке и оставляют там на попечение проводников. Остальные однодневники продолжают на том же судне приближаться к леднику, проходят в его непосредственной близости, и только-только успев наахаться, сделать пару сотен снимков и в дугу замерзнуть, возвращаются к точке отплытия.

Мечта, за которую я готова была платить, то есть уход в ночную в тундру и на ледник с рюкзаком и палатками, почти сразу накрывается.

–Да вы что? Во-первых, в палатках, по погодным условиям в следующую неделю, не будут рисковать селить. Шторм ожидается. Во-вторых, на ближайшее время стационарный кемпинг уже забит умными туристами, которые все узнали и забронировали, в отличии от вас, наивных, заранее. Летний период же! Желающих, дамочки, тьма!

–Claro, muchas gracias por tus buenas palabras.

Тогда решаем, как быть с однодневным маршрутом.

По первой части: автотранспорт это или рейсовый автобус, который ходит два раза в день до администрации Национального парка, либо индивидуальное авто с гидом-водителем. Который еще и до озера по тропе доведет за руку, и экскурсию проведет, и будет холить и лелеять, чтоб мы, не дай бог, не устали и не замерзли.

Три агентства обходим в попытках отделаться от втюхиваемой индивидуальной доставки за руку, ни фига не получается.

Или билетов нет на общий рейсовый, или с общественного мы не можем место на катере забронировать — «такой наплыв туристов»! А кто-то сообщает с честным взглядом, что «рейсовый вообще не ходит». А главное, «не так это дорого», персонального водителя нанять, а преимуществ «и не сосчитать», ага. Ну, понятно.

–В общем, шанса, похоже, нет, — поглядывает на мое текущие мнение Пятачок.

— Чистый сговор монополистов! — пыхчу я, — Собаки страшные! Хоть и не сразу, но смиряюсь, что наша судьба в этот раз — ехать в суровые места с оплатой за индивидуальный присмотр, и мы оформляем путевки на завтра.

— Ладно, потом «отобьем на бичиках», — по суеверному обычаю шучу я, типа в любви денежкам объясняюсь, чтоб не убежали. Чтоб мое любимое путешествие, хе-хе, раньше времени не гавкнуло.

«Этого я, как огня, боюсь. Не хочу, чтобы это кончалось, ни за что! Иногда я понимаю, что готова экономить каждую копейку, мыть туалеты, ехать автостопом, все что угодно, только чтобы продолжать это скольжение по планете вместе с потоками воздуха, что называются ветром».

Так о чем это я? А.

Поглазев на Пуэрто-Наталес, где вполне достойная набережная и в достатке городских стандартных примочек, забираемся в свой душевный отель на боковую, с книжечками и чайком.

И тут звонок в одиннадцать ночи, женщина из турагентства на хорошем английском пытается втолковать Люде, что на пути между нами и Голубой ледяной сказкой возникают препятствия просто непреодолимой силы.

Пятачок, забыв выдохнуть, что-то переспрашивает и кладет трубку. Я, подозревая, что разговор был не о бонусном бесплатном питании в пути, спрашиваю:

— Хонсю, что ли?

Люда, надеясь, что ей показалось, трет лоб и подтверждает:

— Вроде, да… Они сказали, никуда мы завтра не едем по причине неисправности кораблика. И что-то про штормовую погоду и опасность для жизни.

Прислушиваюсь к себе — внутри спокойно! Ну, не колышет!

— Слышь, по-моему, это ерунда какая-то. У тебя как? Пятачок замирает на две секунды и говорит:

— Чего-то спокойно.

— Да? И у меня тоже.

— Значит, обойдется — поедем.

— Чего еще сказали? — допытываю я.

— Что перезвонят, — добавляет Пятачок.

— Добро, подождем.

Серьезная женщина из турбюро перезванивает через десять минут с предложением подождать пятнадцать. О, не забывают, беспокоятся.

— Не иначе шаманят, с бубном бегают, — прикидываю я, — Сейчас прогноз перепишут. И нормуль.

Люда тоже так считает.

Прогноз переписали в начале первого, нелегкое это дело, погоду налаживать, перезвонили с сообщением, что все утряслось и состоится. Так ей богу, не сомневались. Люда спокойно и полусонно принимает радиограмму и заверяет, что все понятно:

–Вас поняла, вас поняла. Завтра в семь утра бибика приедет к отелю и нас заберет. Спасибо. И вам спокойной ночи. Отбой.

Вообще, не совсем понятно, что это за ночное представление было.

Мне даже кажется, что…

–Как ты думаешь, может, это я их достала сегодня по поводу снижения цены на тур? — озадаченно интересуюсь я мнением Люды, — И «мстя их была страшной»?

–Не придумывай, — успокаивает Пятачок, — много у них таких придурков бывает, не сомневайся, всех в час ночи обзванивать не будешь.

«И то верно! Много. Хотя… ой, не факт… Ох, смех, — сладко сворачиваясь под одеялом, заканчиваю думать я, — Фигня, все пучком! Неужели завтра сбудется вожделенная полуторагодичная мечта идиота? Да. Нет! Не идиота. Как же я так нехорошо могла о себе… Идиотки!».

И блаженно закутываюсь сном.

Из ПЗ. Эрнан или водитель по-чилийски

Утром в шесть тридцать наш личный заботливый водитель Эрнан уже связался с нами в Вотсаппе и сказал, чтобы не забыли дождевики. Ничего себе. Как мы можем их забыть? Все, что привезено из Пунты, все с нами и поедет.

А мы сказали, что выехать лучше в 7.15. Потому что здесь завтрак дают с семи утра, и никак его лишаться неохота… А он сказал, что:

«Конечно, конечно, покушайте. Успеем на девятичасовой кораблик, если не будем нигде останавливаться». «Так и конечно, чего нам останавливаться. Поехали! Все отлично».

Быстро выскочили за пределы маленького Наталеса. Природа, как Карелия, Тыва и ещё что-то. Очень красиво, низкорослая растительность, то равнина, то скалы черные, и все цветет нехитрыми «северными» красками, на нежарком солнце.

Да, да, солнце — погоду заказывали? Получите. Несмотря на ужасный прогноз с ливнями и большими серыми тучами, начало выходить бесподобное светило, и все преобразилось.

Шаманизм этих ребят из турбюро, это… эге-ге, брат! Сильная вещь. Каким-то образом мы проехали под крутой радугой и видели холмы, купающиеся в радужном свете. Сначала сияние было перед нами, потом мы были в нем, а потом оно осталось позади.

— Это что?.. Проехали что ли и под радугой? Мне не померещилось?

— Т-с-с-с, — шепнул Пятачок, — Чудеса случаются. Сейчас будет что-то волшебное.

— А…, — затаенно готовясь к счастью, выдыхаю я.

Раздавшийся пугающий выстрел и недвусмысленное хлюпание лопнувшего колеса по грунтовой дороге с острыми камнями прервало потустороннюю идиллию. Приехали.

Правда… внутри опять иррационально спокойно. Наверно потому, что особо ничего не случилось вредного для здоровья, и, если исходить из логики, то у Эрнана есть запаска наверняка, не к теще поехал на соседнюю улицу, поменяет. Делов-то на пятнадцать минут. С дорогами.

Так и есть, наш Эрнан полез за запаской, стал греметь домкратом и деловито суетиться, мы, чтоб не терять время, привычно воспользовались моментом и, глядя в даль, на ветру размяли полусонные тулова правильными пассами. Зарядку сделали.

Ах, хорошо! Тонус растет. Только руки мёрзнут. И нос. И сдувает, а так все отлично. Сейчас тогда за камешек пописать сбегаем, тоже не помешает, и дела все сделаны.

А… Эрнан чего-то тормозит… Не май месяц. Да и кораблик в девять первый отплывает. Похоже, без нас.

— Чую, можем не вписаться… — подозревая нехорошее, подходим и суем покрасневшие носы в место ремонтного раскардаша и хором интересуемся, — Чего там? Проблемы?

— Таки домкрат чего-то не работает…, — не желая вдаваться в подробности с любопытствующим балластом, буркает озабоченный водила.

А, понятно. Это нормально. С чего бы домкрату работать, глупости. Эрнану не до шуток, потому что туристы могут остаться недовольны и будут правы, вообще-то. А туристы, чтобы недовольство не проявилось глубоко, советуют тому попробовать попросить домкрат у проезжающей машины.

Похоже, Эрнан озадачен, какие-то файлы не складываются, но, как и положено «по понятиям автопомощи в условиях крайнего Севера», я знаю, по Колымской трассе ездила, рядом с нами сам тормознул бодрый внедорожник с прицепом, из которого торчали крупногабаритные каяки.

Через пять секунд, не дослушав пояснения Эрнана, ребята сунули нам домкрат, просто сказав: «Потом отдадите. Там машину найдете». Посланцы небес торопились и поехали дальше.

–Добро. Спасибо.

Я подумала, что это группа отважных морозоустойчивых каякеров, потому что вода в озере плюс четыре. Что они отважные, я не сомневаюсь. Мы радостно выдохнули, теперь-то что, быстро махнем колесо и далее последуем к заветной!

Всех и делов-то. Но… чего-то, смотрю, колупается и колупается, маленький наш, время драгметалловое тянёт… Уже пора к администрации подъезжать, а колесо и ныне там!

И тут вдруг оказалось, что выдохнули рано.

–Ну, че там? — опять вклиниваемся в процесс мы.

–Прикипело… Не снимается… — на лице Эрнана написана работа растерянной мысли.

–И че? Первый раз такое у тебя? — удивляемся русские мы.

–Ага.. Никак. Не идет… Болтик заклинило…

–И чего, серьезная проблема? — еще не веря в такую «белотелость» мест ного дальнобойщика, пытаюсь прояснить ситуацию на предмет оценки ее водителем я, — Ты че?

Несчастный не отвечает и истово пытается опять сдернуть колесо. Похоже, серьезно. А мы в тундре. Мороз и солнце. Хорошо, конечно, что дождь отшаманили «взад»… Но ветреной морозной романтики хватает.

Эрнанчик периодически закатывает глаза к небу и, наверно, внутри матерится по-испански. Черт, а это ведь уже не шутки, реальное «попадалово». На девять мы однозначно не успеваем.

Что надо в таких ситуациях? Хоть какая-то помощь. Лично мне. Ну, вот просто, даже если кто-то изобразит участие, или немного вольет туда силы, поддержит, и то шанс на сдвиг с мертвой точки увеличивается. Ведь не атомный же взрыв произошел.

Участие. Основное слово!! Ага!

«Ну, значит, — думаю, — Надо участвовать».

Эрнан пинает по ободу. Потом пинаем вдвоем. Потом сильно, потом с разбега. Молотка нет у бедолаги. Результата пока тоже. Заодно дочурке ещё пишу, за поддержкой обращаюсь, она шарит в этих делах. Толковка. Говорит: «Да, все правильно. Простучать, чем можно, по ободу». И лично ей помог как-то железный прут, который просунула сквозь колесо, уперлась в тормозной диск и как рычагом смогла снять свое прикипевшее на трассе. Как все просто.

Короче, дочура вселяет мне веру в себя, я в водителя.

Упираемся, чем можем, рычагуем, ноги поотбили. Матюкнулись два раза, вслух, для порядка, как положено. У нормальных мужиков.

Правда, колесо ни хрена не подвинулось. Но дело точно идет. Просто нужна дополнительная мужеская сила, чую я. Эрнан не чует. Поник. Куда-то названивает. Спрашиваю — какой план, что придумал? И в этот момент понимаю, что он заказывает сменную машину из Пуерто-Наталеса!!! Которая придет… через полтора часа! А мы подождем, раз такое дело. Что?!

–Да ты не охренел ли, дорогой?! — у меня аж в горле запершило от возмущения, — Совсем сбрендил?

— Мы же не на Колымской трассе, где за три часа может ни одной машинки не проехать? — продолжаю я, глядя на забывшего про Вселенское начало маленького Эрнана, — Здесь-то проедут. Помогут.

–Так, пык, мык. По правилам надо машину вызывать, тут так принято.

Вот тут я взвиваюсь по-настоящему, твою мать!

— А ну, абориген хренов, давай помощи просить! Мне пофиг, что у вас принято, что нет!

Нужна-то всего пара-тройка крепких рук на пять минут, и все!!

— Ой, а как?…

— Да пошел ты.

Еще не договорив фразу, я с отлитым из бронзы суровым лицом Александра Матросова бросаюсь на подвиг. То есть торможу как по заказу проезжающую мимо блестящую машину. А потом ещё одна сама по себе останавливается, наверно, тоже в герои хочет. Ладно, берём и ее. Лишней не будет.

И вот у нас уже консилиум из четырех человек на дороге! И все в теме. Здорово напоминает Россию и деловитых мужичков, копошащихся вокруг проблемы, которая сразу съеживается, и уже очевидно, что ей будет не устоять под натиском воодушевленных знатоков.

Я сразу чувствую облегчение и как мавр отхожу из эпицентра сражения. Правда, на всякий случай пристально присматриваю за процессом с фланга.

Эх-ма! Нажали! Стукнули, обколотили, ещё разок, изнутри треснем.

— Эрнан-то как оживился сразу! — транслирую я, спокойному как танк Пятаку, коллективную радость, — На земле валяется, сосредоточенный такой, красивый. Все может, все умеет. Чего придурялся?

–Слушай, — достаю я, рассматривающего скудную тундровую растительность товарища, — Он просто из-за нас, наверно, беспокоился до этого, как за клиентов фирмы, чтобы не попасть под раздачу. Да?

–Ага, а никто и не собирался. Раздавать.

–Ага, — я мельком скольжу по опять не успевшему напугаться Пятачку. «Везет же кому-то с нервной системой», — и опять подхожу ближе к месту сражения.

Процесс починки тем временем идет в полную силу. И ещё усилие, и ещё! Пошло, родимое!!!!! Эх! Здорово!

Дружное «ура» сотрясает девственную природу крайнего юга. Всем спасибо, мужики! Все свободны. Удачи.

Мы успеваем на рейс в час дня. Причем с солидным запасом, поэтому до сих пор счастливый Эрнан с чувством и толком успевает нам показать, помимо вариантов прохождения троп от кемпинга до берега озера, ещё пару мест заповедных, неподалеку. Говорит, на обратном пути бесплатной экскурсией еще дополнительные дикие места охватим.

Здесь ветрено. Сдувает, когда выходим на открытое пространство, ближе к озерным просторам, просто валит с ног.

Идешь под наклоном в тридцать градусов и чувствуешь себя топольком из Пунты-Аренас. Вокруг свистит воздух, заглушая мысли и полоща щеки. Пуховик и жилетка пуховая под ним в самый раз. Пару раз пришлось взвизгнуть, когда было неясно, хватит ли массы тела быть не унесенным в неизвестном направлении. Хватило. Но…, в общем, это все: ветер, простор, солнце — веселит и бодрит. Силу даёт.

В определении мест силы, посещенных нами, по мощи добавилось ещё и это. Как легко здесь бежится, несмотря на недетскую погоду, какой ясностью наполняется тело и голова. Прячемся за холмом с наветренной стороны, здесь потише. Ничего не могу, да и не хочу, с собой поделать, когда непреодолимое желание заставляет встать на руки, прямо на берегу озера, как в детстве, когда внутренний «пер» я могла выразить полностью только таким образом.

Вспомнилось ведь! И, плюнув на все приличия и опасения, я вскакиваю и, впечатав ладони в мокрый песок, делаю широкий взмах, отправляя красные ботинки в небо. Уххху!!! И чего я думала, что вдруг не смогу? Все могу. И хочу. И делаю.

И такой кайф от этого… Счастье обыкновенное, одна штука. Вот оно какое, это место. Не зря я про тебя полтора года назад узнала. И не зря мы аргентинский ледник пролетели. Потому что надо именно сюда.

Подходит катамаран, с него сливается предыдущая партия страждущих. И мы идем на погрузку. Сейчас, сейчас откроется то, что снилось и призрачно рисовалось в думах… Где ты Gray glacier?

Одним из красивых мест в парке Торрес дель Пайне является ледник Глейшер Грей (Glaciar Grey). Из четырех ледников парка, Глейшер Грей самый известный, крупнейший и наиболее доступный. Ледник длиной 28 км и общей площадью 270 квадратных километров является частью огромного Южного Патагонского ледового поля, третьего по величине в мире после Антарктиды и Гренландии.

Так вот ты какой!

Дающий энергию и молчание. Приводящий в момент «здесь и сейчас» мгновенно и непреклонно. Напоминающий о вечном и прекрасном.

–Монументально, — выдыхаю я. У Люды, по-моему, ветер выбивает слезы.

–У меня мурашки по позвоночнику, — не отводя взгляд от голубого света, подтверждает мой друг.

С борта кораблика сносит ветром, телефон вибрирует в руках, работая как парус. Может унести туда, к этим, в реальности синим, как подкрашенный синькой снег в новый год на уличных снежных бабах, глыбам. С трудом удерживаю камеру и себя в статичном положении. Немного жутко от такого напора. Это у меня последний телефон. Надо все-таки поаккуратнее.

Вода в озере молочно-белая, как разведенная известь. Говорят, что это специфика ледников. Это правда. Странно, ожидалось голубизны и прозрачности.

Позже такую хрустальную сказочную реку, с порогом, который они величают «водопадом», и озеро на территории парка Torres del Paine нам покажет Эрнан.

Тот держит слово и после возвращения с ледника обвозит нас экскурсионно по этому гигантскому парку сколько возможно по времени.

Речушки, рассыпанные камни, кипящая вода порогов, мокрые скалы, причудливые четкие силуэты разноцветных гор, желто-коричневый растительный пейзаж неземного происхождения. Я даже не верю, что вижу это сейчас, не верю, что такая красота бывает на самом деле.

Что-то пытаемся фотографировать — надо. Но я стараюсь захватить, как можно больше именно глазами. Мне кажется, что они уже сверкают внутри, переливая впечатление безграничности в распертую грудину.

В районе ледника нет интернета. Дивное ощущение. Однако так кажется не всем. По возвращению В Пуэрто-Наталес я вижу несколько десятков сообщений от Освальдо.

— Потерял! — смеется Людмила.

Ах, как приятно, когда кто-то тебя потерял и волнуется! Но, вообще, не ожидала такой волны. Самое прикольное, что он начал разыскивать меня через Людмилу, у которой тоже, естественно, нет интернета: «Не знает ли она, где Оля?».

Мы с Людкой даже недоуменно хихикаем, ведь я писала Освальдо, что мы собираемся на ледник вдвоем.

— Здорово перепугался, — констатирует Люда.

Я, довольная и удовлетворенная востребованностью, быстро посылаю приятелю кучу прекрасных фотографий с ледника. В них сквозит сказочность. А в довершение отправляю пару эффектных фото, где я от избытка чувств делаю стойку. Черт возьми, так хочется похвастаться!

Я мельком обращаю внимание, что на одном из фото мои красные зимние ботинки выглядят коричневыми. Забавная игра света, как будто другие ботинки. Впрочем, наверняка, на это никто не обратит внимания в блоге.

— Вот смотрите, дорогой, как где мы были и что видели. Я на месте, здоровая и невредимая.

Освальдо объясняет, что неожиданно иррационально очень испугался, когда мы пропали со связи в ледниках: «Я вдруг подумал, что никогда тебя не увижу. Путешествие — опасная штука, я потерял способность соображать». Я хорошо чувствую, что он хочет передать, хотя я сама за этот день, как-то не очень переживала об отсутствии связи. Даже совсем забыла, что кто-то ждет писем. Тут столько всего!

Освальдо восхищен пейзажами голубых льдов. Предлагает всмотреться в некоторые виды воды и неба, он видит в них что-то важное, знаковое. Да, а ведь точно! Этот мазок облака над голубым безмолвием… Как же я сама не заметила.

Ему нравятся и фото, отображающие мою розовощекую от морозного ветродуя и одуревшую от громады впечатлений физиономию, обрамленную прибитым шквалом мехом капюшона, и дуракаваляние со вставанием ногами вверх на влажном песочке с камешками.

–Странно, — пишет мой друг, — На одном из снимков твои башмаки коричневые. Какая забавная игра света. Или ты сменила обувь?

Освальдо Танго: Если вы можете завтра, пришлите мне аудиозапись со своим голосом на вашем языке; стихотворение, какое угодно.

Освальдо Танго: Мне нужно услышать твой голос.

Освальдо Танго: Я тоже пришлю короткие повествования из книги (они не являются личным мнением), просто некоторые из них соответствуют моему мировоззрению и настроению.

Olga Tango: Но ты и письменный текст пришли, а то я не пойму на слух о чем там.

Освальдо Танго: Это аудиозапись из текста, чтобы вы тоже могли слышать мой голос, даже если Вы не понимаете. На самом деле это не так важно.

Olga Tango: Да, да, позже сделаю. Всего хорошего!

По прочувствованной просьбе Пятачка: «Хочу домой сегодня!», несмотря на мои сильные сомнения и уговоры, покидаем Наталес и едем вечерним автобусом в Пунта-Аренас. С прибытием в двенадцать ночи.

На удачу, едем в дом, занятый другими жильцами, не дозвонившись с лету до хозяина, который в загуле. Но охота у Пятачка пуще неволи, и мы возвращаемся.

Чего-то я уже подозреваю, что нам придется ночевать в какой-нибудь Пунтовской гостинице. Потому как мы в течение полутора часов не можем дозвониться Колюшке с дороги.

Наконец он появляется в сети, мы ведем переговоры в переписке еще минут сорок, пока с перерывами. Мы не предполагаем, что втолковать Николасу, что «мы понимаем, что наши койки сданы, но мы не в претензии и согласны на диван в холле, который оплатим», будет так сложно.

Особенно активно я начинаю смотреть список недорогих отелей около автовокзала, когда после вроде бы достигнутого консенсуса, Коля вдруг опять обеспокоенно ставит нас в известность, что «комнаты заняты…». Уй, мама. И это мы подключали гугл-переводчик, пытаясь на испанском письменно сформулировать нашу просьбу.

Я начинаю подозревать, что этот язык не так прост, как кажется. Как ни странно, когда я теряю надежду на понимание, в какой-то момент вдруг все сдвигается! Наверно, мы наконец правильно перевели наше воззвание, и уф… Николас вдруг здраво пишет, чтоб просто позвонили, когда будем стоять около дома. Тогда он с другом в течении пяти минут подъедет и запустит нас в хату. Нет проблем.

— Да ладно? Это чего, все решилось, что ли? И так просто?.. — вздыхаем с облегчением мы и успеваем еще полчасика подремать в темном автобусе.

Колю его такой же развеселый друг по имени Луисито привозит всего минут через пятнадцать нашего ночного ожидания в свете золотых фонарей, у заветного крыльца после звонка с сообщением, что важные персоны прибыли.

Колюшка, оказывается, очень рад нас видеть и даже, как я улавливаю, чувствует себя немного виноватым за проволочки в разрешении ситуации и доставленное волнение.

Во всяком случае, после того как он запускает весь наш коллектив в темный холл спящего дома и врубает полное освещение, то вместо того, чтобы сразу приняв наши огромные благодарности, тихонько свалить на продолжение банкета, он начинает интенсивно, как будто оправдываясь, пересказывать обо всем, что и как он пережил, начиная с момента нашего отъезда. Причем не шёпотом.

Друг его Луис, полненький, живой и такой же громогласный, как Колька, уже через минуту принимает в разговоре самое активное участие, суть которого в предложении, раз такая интересная ситуация со встречей, закончить этот славный вечер всем вместе, зайдясь в ритме танца на их вечеринке.

Объяснить латиноамериканцам, даже если они с сурового «крайнего юга», что их воодушевленный разговор без понижения громкости ночью может кому-то мешать спать, а именно жильцам, которые платили деньги, нереально.

Нет у них такого понятия — тишину соблюдать…

Мои, продиктованные нарастающим тихим ужасом попытки тактично объяснить, что, пожалуй, мы в эту ночь от заманчивого предложения откажемся, и свести пьяный базар к тихой интеллигентной дискуссии, с помощью вежливого шиканья и запрещающего прикладывания пальца ко рту, дескать: «Ребята, заткнитесь, пожалуйста, люди спят!» — воспринимаются, как веселая пантомима и… Вызывают очередную бурю положительных эмоций. Ёпрст…

Люда, умоляюще глядя в бестолковые Колины глаза, одной рукой защипывает пальцами свои губы как прищепкой, делая их уточкой, а другой, с вытянутым указательным пальцем, сначала показывает на комнату, где, как я чувствую, что новые жильцы собрали весь польский мат, а потом машет этой комбинацией перед его лицом, как маятник.

Это помогает, Пятак в пантомиме мастер, но на три секунды. После этого длительного затишья, Луисито с радостным восклицанием вдруг вспоминает, что он танцует танго и хорошо поет.

Мне очень хочется, чтобы с помощью пальцев рот «уточкой» сделали Луису. Или лучше с помощью степлера. Хотя не факт, что это помогло бы. Потому что я вдруг с изумлением догадываюсь, что подогретые друзья-товарищи могут, стоя в холле, общаться до утра. А нам так-то и самим спать хочется.

Каждая дополнительная секунда отдается в моем мозге раскаленным стыдом, и я внутренне уже готова, что сейчас начнется польско-чилийско — российский мордобой. О, ужас!

Перейдя в атаку, мы уже чуть не открыто начинаем выталкивать законного хозяина из собственного дома, активно поясняя, что это для его же собственного блага делается — спасаем Колюньку от «минусового отзыва» по айрбнб. «…Блин, как же полякам-то не повезло». Наконец, дверь за горлопанами захлопывается, и мы, перекрестившись, хряпаемся спать. Причем Люда на свое место! Ее комната все-таки свободна, просто мы не сразу уловили этот момент в многословных потусторонних Колиных объяснениях.

Так что нужен всего один диван и один плед. Какой он мягкий и удобный. Этот диван. Никакой подушки не надо. А сверху на дежурный пледик, я еще свой пуховичок набрасываю. Отменно!

Луна, лизнув меня в щеку на ночь, пристраивается на своем законном соседнем диване. Вот здорово, все и разместились. Через неплотно задернутую штору в темный холл проникает бледный отсвет уличного фонаря. А все-таки мы устали.

Утром сквозь сон, разлепив один глаз, вижу, как бледные поляки снуют по дому, готовясь к раннему отъезду. Желая выразить сочувствие и сожаление, осторожно киваю издалека: «Дзень добри».

Радости большой, как лишний элемент в общем холле, я не вызываю, потому что, ясен пень, воспоминания о ночи в дурдоме еще крайне свежи. Что делать, простите, пожалуйста, ребята. Ей богу, не специально…

«Как хорошо, что воспитанные попались, — тихонько шелестит полусонная благодарность, — Я бы точно не вынесла».

Когда в следующий раз я выныриваю из сна — никого уже нет. Всех выжили. Луна, моя Луна счастлива, что я проснулась, мы обнимаемся и еще немного валяемся вместе на уютном диване.

Из ПЗ. Я могу смотреть на тебя бесконечно

Сегодня у нас полный день в Пунте. Но он последний.

С утра мы немного работаем в интернете, сидя за стеклянным большим столом. Я в блоге, Люда с кем-то из учеников. Тишина, завывание ветра на улице. Я напоминаю себе полярника на зимовке. В теплой одежде, у гудящей печки, собака рядом верная. Интересное ощущение. Мне комфортно и трепетно. По-моему, именно об этом я и мечтала всю жизнь. Покой.

Днем прощаемся с Пунта-Аренас. Луна увязалась на последнюю прогулку вдоль океана. Счастлива! Бегает, как угорелая, норовит при переходе дороги напугать водителей встречных машин, но умница и слушается, аварийных ситуаций не создаёт. Почти.

Долго гуляем, дойдя по кромке берега почти до центра.

Очень солнечный и реально теплый день сегодня, даже сняли куртки по дороге!

Лето. Кусты мелких ромашек подставляют личики потоку солнца и радуются сюрпризному теплу. Луна норовит обильно меня облобызать слету, на прощание. Заражает своим неприхотливым счастьем.

Волны бесконечно накатывают на песчаный берег, бледный горизонт слипается с серыми водами Магелланова пролива.

Olga Tango: Здесь очень красиво. Бледный горизонт слипается с тяжелыми водами океана.

Освальдо Танго: Como poder traducir en espanol lo que hablas te trata de hablar algo en espanol como salga.

Освальдо Танго: Как переводить то, что вы говорите, на испанский? Переводчик пытается говорить что-то по-испански, как это выходит? Что слипается?..

Olga Tango: Хреново. Я не всегда понимаю, что надо точнее подбирать слова. Без иносказаний. Значения ваших слов не всегда соответствуют нашим.

Освальдо Танго: Я тоже чаще догадываюсь, о чем ты пишешь на самом деле.

Освальдо Танго: Я выясняю, есть ли у меня здесь, в этом районе, учитель русского.

Olga Tango: Отлично!

Olga Tango: Ты просил русское стихотворение. Мне захотелось послать вот это.

Olga Tango: Может быть, есть хороший перевод этого произведения на испанском? … Я тоже поищу. Это отличные стихи. Борис Пастернак.

«Единственные дни».

Olga Tango:

На протяженье многих зим

Я помню дни солнцеворота,

И каждый был неповторим.

И повторялся вновь без счета.

И целая их череда.

Составилась мало-помалу.

Тех дней единственных, когда

Нам кажется, что время стало.

Я помню их наперечет:

Зима подходит к середине,

Дороги мокнут, с крыш течет

И солнце греется на льдине.

И любящие, как во сне,

Друг к другу тянутся поспешней,

И на деревьях в вышине

Потеют от тепла скворешни.

И полусонным стрелкам лень

Bорочаться на циферблате,

И дольше века длится день,

И не кончается объятье.

Olga Tango: Как правильно сказать по-испански: «Единственные дни»?

Los unicos dias? Так верно ?

Освальдо Танго: Да, можно так сказать, но нужна ссылка, например, единственные дни, когда я был счастлив, единственные дни тепла.

Olga Tango: Да, да! Именно единственные дни настоящего неподдельного счастья!

Освальдо Танго: Я понял.