Глава 6. Дежавю и мыльные пузыри
Иван молча месил холодную утреннюю грязь. Мокрый снег комками впечатывался в землю, плющился и тек в ледяные лужи. Застывшая вода стучала по капюшону. Боковой ветер дробно забрасывал слева жесткое крошево. Правую щеку било и секло. Снег сыпал, хлестал, кидался под ноги и превращался в воду. Ноги уплывали. Иван бросал их в пространство наотмашь, в никуда, не глядя. Ботинки, ища опору, проскальзывали.
"Кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует". Отворачиваясь от липких ошметок, он сутуло щурился на тусклые фонари."Остался ли без жены? Не ищи жены". Люди шли и шли, всплывали в мокрой метели. Вязли, закрывали лица, тонули.
И всё же это был снег. Два осенних месяца он аккуратно перебирался по грязи с зонтом и без в чистых ботинках. Его обувь всегда была идеально чистой. Даже кроссовки выглядели так, как будто он только что вышел из спортивного зала. Но сегодня утром пошел снег. И он не хотел выбирать путь. Он выбрал Леру, он любил сыновей. Но они ушли от него. Он не менял семью, не искал другой женщины — они расплылись под руками. И он намеренно шел по лужам, не оценивая и не целясь, и смотрел на нелепые перебирающие воду ноги. И был намерен досмотреть до конца.
Войдя в мастерскую, поменял обувь на сухую, закатал рукава, вытер все прилавки, помыл стеклянные двери и витрины, выходившие на площадку торгового центра, вычистил замшей образцы, надел белый халат, закрепил на лбу лупу и вытащил из коробки первые по очереди из принятых часов. Это его дело. Он отвечает за него и должен следить и содержать в порядке."Кто не берет креста своего и следует за мной, тот не достоин меня". Он должен работать. Обеспечивать себя, помогать учиться мальчикам. Он не может остановиться. Нужно сосредоточиться на главном. Не потерять главного.
День подходил к концу. Свет, падавший через стеклянную крышу в проем между площадками, становился бледнее, лампы — ярче. После пожилой леди, принесшей на ремонт часы умершего мужа, дверь, казалось, замерла, он отошел к точильному станку и не сразу заметил женщину, подошедшую к стойке.
— Простите.
Он обернулся: стояла хозяйка голубых часов. В длинном светлом пальто она выглядела старше. Женщина округлила густо накрашенные кофейные глазки, медленно взмахнула ресницами и улыбнулась:
— Здравствуйте.
— Добрый день, — от неожиданности и неузнавания у него что-то оборвалось в животе и замерло, закаменело. Он пытался навести фокус, сконцентрироваться, рассмотреть и, всматриваясь, несколько разочаровывался: он не находил в ней той женщины, для которой ремонтировал часы. Все эти два дня она представлялась ему более женственной, что ли.
Маленькая. Пальто большевато, съезжает с плеч. Красные губы. Странный яркий шарф. Мелкие движения. Она не представляла опасности. Он расслабился, и по венам тут же заструилась странная смесь раздражения и желания, чтобы она что-то говорила. Много говорила. Ему хотелось растянуть время. Разглядеть ее поближе, не привлекая внимания. Как маленькую забавную юркую птичку, слишком живую для этого пространства, недолгое присутствие которой вызывало неподдельный интерес.
— Простите, — она смотрела прямо и уверенно, открыто улыбалась четко накрашенными губами. — Спасибо большое. Это чудо, что вы оказались рядом. Это так неожиданно.
Он тоже улыбнулся, откровенно и весело разглядывая ее.
— А я дизайнер. Занимаюсь интерьерами. Часы — моя любовь и моя слабость. Но я совершенно не разбираюсь в механизмах. От вращающихся колес у меня теряется равновесие.
Она легко тараторила, будто выстилая в воздухе невесомые цепочки радужных мыльных шариков, и смеялась. Замолкала, провожая глазами улетавшие стайки фраз, щурилась, крутила головой. Он сложил руки на груди и не спеша присматривался, стараясь увидеть детали этого переливающегося, ежесекундно меняющего цвет существа. Вокруг себя она точно ничего не видела. Просто лучилась и морщила нос от собственного теплого света, щекотавшего кожу.
— Дизайнер? — он вскинул брови. — Ну, понятно. Да, похоже.
Еще раз оглядел. Пальто странного прямого кроя, в пол. Шарф с геометрическим рисунком. Ботинки. И ноги. Длинные красивые ноги. Она опиралась на одну. В распахнутом пальто была видна точеная коленка в прозрачной мягкой синтетике. Он быстро и мгновенно оценил это взглядом. Расправил плечи.
— Это интересно, — он посмотрел на задорные локоны — золотистые кудряшки, цеплявшиеся за воротник пальто, когда она наклоняла голову, и подскакивающие при каждом движении. Тонкие руки вертели ручку, привязанную к стойке шнурком.
— Да, интересно, — она, смущенно и тепло глянув на него, улыбнулась.
Он вытащил коробочку с часами из стола, принес к стойке, открыв, поставил перед ней:
— Вот ваше сокровище, принимайте, — и оперся на перегородку с другой стороны.
Она осторожно отвернула упаковочную бумагу и вытащила часики. Ему почему-то понравилось, что на коротко стриженых розовых ногтях не было лака, кое-где пальцы были трогательно испачканы синей пастой от шариковой ручки. Как ребенок, ей-богу. Точно, как ребенок.
— Смотрите, — он вытащил из ее рук часы, — в ваших часах нет противоударного устройства. Их нужно беречь от падений и сильной вибрации. Обращаться очень осторожно.
— Хорошо, — она снова улыбнулась, — я постараюсь, — она улыбалась беспрерывно. — Я буду теперь стараться.
Он положил часы назад в картонку. Девушка смотрела на его лицо. Она лучилась — он отражал свет. Текучее сильное время, обтекавшее её, живую и подвижную, как вода, захватывало в водоворот и его. Она говорила прямо в этот поток:
— Возможно, я слишком часто лечу вперед и нужно быть аккуратнее.
— Летать — это хорошо, — он все улыбался. — Но нужно быть аккуратнее, это точно. Беречь и себя, и часы.
— Это хорошая идея. Спасибо.
Он пододвинулся поближе и снова поднял часы:
— Смотрите.
Она встала на цыпочки и наклонилась над циферблатом.
— Здесь все должно быть в порядке. Но если вдруг встанут, здесь сбоку есть винтик, — он придавил пальцем выступ на корпусе.
— Ой, — она откинула голову и снова засмеялась и замахала руками, — я точно перепутаю. Точно. Буду стараться запомнить, а потом все перепутаю.
Она улыбалась, и он снова улыбался вслед за ней. Было хорошо.
— Ну, возможно, не вы, но кто-то из мужчин рядом, — спросил он медленней и пытливо посмотрел на неё.
— Это совсем сложно, — она снова засмеялась. — Мужчину нужно будет сначала найти.
Он долго молчал, внимательно изучая её, перебирал ремешок часов в руках.
Она тоже молчала, замерев, медленно, как будто проводя пальцем, спускаясь взглядом по морщинке на лбу, длинной брови к щеке, к губам и вдруг, быстро соскользнув с края скулы вниз, тряхнула кудряшками и, снова улыбнувшись, протянула руку ладошкой вверх:
— Спасибо вам.
— Да не за что, — он тоже протянул руку в ответ и аккуратно положил часы в её ладонь. — Вам не нужно это делать самой. Приходите, если будет нужна помощь.
— Спасибо.
Она взяла коробочку, отошла от стойки, оперла сумочку на выставленное вперед колено и начала рыться в ее многочисленных карманах, ища место, куда положить часы. Он стоял, поставив локоть на стойку, подперев подбородок кулаком, и откровенно любовался ею.
Она улыбалась. Как другу и соучастнику. Странное легкое ощущение узнаваемости будоражило кровь.
Он с удовольствием скользил взглядом по шелковой ноге от меха ботинка, охватывавшего тонкую щиколотку, до тени на внутренней стороне бедра, уходившей под юбку. Она как будто нарочно выставила вперед ногу, показывая изгибы и впадинки. Расстегнула какой-то кармашек, косметичку, аккуратно положила часы. Как-то захотелось сжать её всю: сжать рукой эти шелковые кудряшки, остановить колеблющиеся, прыгавшие, дразнившие ласковые спирали, бегущую длинноту круглых коленей. Загрести в кулак смешного енота на толстом свитшоте, пробраться, сжимая, вслед за убегавшей в тень под юбкой линией ноги и остановиться там, зарывшись. Все остановить. Руки, подпиравшие подбородок, защемило тянущей пустотой и желанием стиснуть это теплое, переливающееся, текучее до предела, так, чтобы оно нутром просочилось через пальцы.
Конец ознакомительного фрагмента.
