Стань моим мужем, дракон!

Ольга Алексеевна Ярошинская, 2023

Я купила красивого раба, чтобы выдать его за жениха и избавиться от навязанного замужества, а получила большие проблемы. Геррах – дикий и необучаемый варвар, или притворяется таким, чтобы поиздеваться надо мной? Перевертыш, которому обрезали крылья, дракон, потерявший себя. Но, быть может, мы найдем друг в друге куда больше, чем искали.

Глава 4. План Бэ

Вообще-то горы были зелеными. Деревья и кусты укутывали подножия мохнатым зеленым воротником, а наверху Седла Драконов лежала белая шапка снега, которая в летние месяцы сбегала вниз звенящими ручьями.

Но люди называли горы красными справедливо. Если вгрызться в породу в нужном месте и достаточно глубоко, то серые скалы роняли кровавые капли камней, за самый мелкий из которых в Аль-Малене можно купить с пяток рабов, умеющих махать мечами.

А вот за Эвраса надсмотрщик мог выручить куда больше, если бы был поумнее, ведь казначей властителя Красных гор обладал редким и драгоценным умением слышать камни. Потому они и оказались на западном склоне. Эврас все хотел послушать голос гор, которые что-то там нашептывали.

— Я не хочу говорить об этом, — отрезал Геррах. — Зачем тебе знать? Хочешь пикантных подробностей?

— Нет, — Амедея быстро покачала головой. — Но, говорят, драконы очень сильные…

Сильные, да. Потому он и не взял с собой охрану. Кто же знал, что их уже ждали.

— Я попал в засаду в человеческом обличье, — нехотя пояснил Геррах. — Меня поймали артефактами. Вроде твоего браслета, только хуже.

Толстая корка льда лишила его воздуха и возможности оборота, а когда он все же сломал ее и расправил крылья, второй маг выпустил сеть. Это было похоже на ловушку.

Амедея медленно шла вперед, опустив голову. Странная девушка, если не сказать больше. Геррах протянул руку, чтобы коснуться ее шелковистых волос, и упругая сила оттолкнула ладонь прочь.

Сегодня он пытался сбежать снова, но невидимая петля раз за разом обхватывала его и настойчиво тянула к дому, как он ни сопротивлялся. Геррах упирался пятками в землю, цеплялся руками за ограду — со стороны казалось, будто он пытается идти против сильного ветра, который отчего-то дует только на него. Потом они с Эврасом хотели расплавить браслет в печи на кухне, но оттуда их мигом выставили.

Словоохотливая служанка рассказала, что отцом госпожи был артефактор. Очень талантливый и очень скромный. Отчего-то при жизни он стеснялся показывать плоды своих трудов, которые теперь держали Герраха в надежном плену.

— Браслет сделал твой отец? — спросил он, покрутив узкую полоску металла на запястье.

— Да, — коротко ответила Амедея.

Она с досадой сорвала розу с куста и швырнула на дорожку, как будто даже не заметив этого. Красные лепестки упали на желтый песок каплями крови.

— Почему ты так не хочешь замуж? — спросил он. — Тебе уже двадцать, верно? Твой опекун не спешил выдавать тебя за первого встречного, прислушивался к твоим желаниям, значит, можно было найти подходящего жениха.

Куда более подходящего, чем он сам.

— Может, ты влюблена в кого-то? — предположил Геррах. — В кого-нибудь… эмм… уже женатого?

— Что за чушь! — возмутилась Амедея. — Хотя не исключено, что мой дядя думает так же, поэтому и решил действовать спешно.

— Но я не прав?

— Нет, ты не прав, Геррах, — ответила она, сворачивая к беседке, увитой цветами.

А он подумал — сколько же воды нужно для того, чтобы этот чистенький сад цвел и благоухал. Прогнав из мраморной поилки птичку, Геррах нагнулся и жадно приник к свежему фонтанчику, а потом еще и умыл лицо.

Отряхнувшись, он поймал на себе внимательный взгляд Амедеи, в котором не было привычного осуждения и недовольства.

— Послушай, раб, — сказала она, как будто специально подчеркнув его статус. — Я хочу, чтобы ты разделся.

— Мое предложение продемонстрировать дяде нашу страстную любовь нашло отклик в твоем сердце? — поинтересовался он, немедленно стаскивая рубашку с плеч.

— Нет, не нашло, — ответила Амедея, обходя его по кругу. — Штаны оставь. Откуда ты так хорошо знаешь наш язык?

— Пытал пленных, — соврал Геррах, чтобы напугать ее.

Легкое прикосновение прохладных пальцев к спине заставило его вздрогнуть.

— Ты врешь, — уверенно сказала Амедея и положила ладонь на чешуйки, которые остались на плече после незавершенного оборота. — Ну-ка, ответь… — она задумалась. — Какого цвета мои глаза?

— Голубые, — выпалил он без раздумий, и нежное лицо Амедеи озарила недоверчивая улыбка.

— Это потрясающе, — прошептала она, погладив его плечи обеими руками. — Так красиво…

— Рад, что тебе нравится, — вежливо ответил Геррах, обернувшись. — Может, и мне дашь тебя потрогать?

— А теперь помолчи, — приказала она. — Не мешай.

Она прикрыла глаза, словно наслаждаясь музыкой. Геррах тоже замер, но не услышал ровным счетом ничего, кроме чириканья птиц и далеких голосов, доносящихся из дома. Он развернулся к Амедее, и изящные ладони легли ему на грудь. Голубые глаза распахнулись и вопросительно посмотрели на него снизу вверх.

Красивая, молодая, неопытная… Будет не сложно влюбить ее в себя, а после вынудить стащить треклятый браслет. По его опыту женщинам куда больше нравится подчиняться, а не властвовать, особенно в постели. Бывают, конечно, исключения, но Амедея кажется такой нежной и мягкой.

— Сперва тоже ответь, — потребовал он. — Почему ты выбрала именно меня?

Геррах ждал, что она смутится, но, к его удивлению, Амедея ответила честно и без стыда, с равнодушием, ударившим словно пощечина:

— Ты выглядишь как мужчина, который нравится женщинам.

— Не только выгляжу, но и являюсь, — заметил Геррах.

Она лишь равнодушно пожала хрупкими плечиками и присела на белую лавочку в тени беседки, разглядывая его с любопытством, в котором не было ни намека на флирт.

— Там, на рынке, выбор не богат, — продолжила Амедея. — Старые, больные, увечные… Или с такими зубами, что и представить страшно, как с ним целоваться.

— Ты представляешь мои поцелуи?

Он опустился прямо на мраморный пол беседки, прислонился к одной из колонн, наслаждаясь прохладой — такой редкой в этой безжалостной раскаленной стране.

— Все должно выглядеть правдоподобно для моего дяди, — терпеливо пояснила Амедея. — Но твое нахальство не знает границ. Ты был обычным воином, Геррах?

Дракон не может быть обычным, хотя в красных горах никого не удивишь способностью принимать вторую ипостась.

— Да, — ответил он, и заслужил еще один внимательный и недоверчивый взгляд.

— Откуда же у тебя такое самомнение? — поинтересовалась Амедея. — Я купила тебя за внешность и хорошие зубы, и еще потому, что ты отлично говоришь на нашем языке. Вот и все. Твои поцелуи меня не интересуют. Я была честна с тобой, почему ты удивляешься?

А Геррах и правда испытывал нечто сродни изумлению, поскольку осознал, что вступил на новое для себя поле боя. Раньше женщины сами добивались его внимания и проявляли удивительную настойчивость и изобретательность, чтобы оказаться в его постели вновь. Он любил женщин, знал, как заставить их стонать от удовольствия, но разговаривать с ними, обольщать… Все было бы куда проще, не будь на нем браслета, который не позволял прикоснуться к Амедее.

Когда он сидел в том скотском загоне, смердящем мочой и кровью, то успел увидеть немало женщин этой страны: громких, душных, тяжелых, с блестящей смуглой кожей и бесстыжими глазами. Амедея не была похожа ни на одну из них.

— Чему ты улыбаешься? — спросила она.

— Я подумал, что нас следовало бы поменять при рождении, — ответил он. — Я хорошо переношу жару и выжил бы даже в сердце вашей пустыни. А ты… Ты как озеро, что прячется высоко в наших горах. Вода там кристально чистая и такая холодная, что зубы сводит.

— Считаешь, я холодна? — вырвалось у нее.

— Я бы разбудил в тебе огонь, — ответил Геррах, скользнув по ней взглядом. — Так даже интереснее. Когда женщина сразу на все готова — скучно.

Ему нельзя ее трогать, но можно говорить.

— Сперва я бы исцеловал твои сладкие губы, Амедея, — неспешно сказал он. — Я бы дразнил их легкими прикосновениями, покусывал и лизал, а мой язык ласкал бы твой влажный и нежный рот, все глубже и настойчивее. Ты уже целовалась когда-нибудь?

Она усмехнулась, а голубые глаза стали колючими, как лед.

— Какое тебе дело, раб?

— Такое, что никто не поверит, что ты влюблена в меня, — ответил он, лениво потянувшись, — если и дальше будешь смотреть на меня как на вошь. А если я вдруг прикоснусь к тебе, и меня впечатает в стену твоей магией, то это вызовет у дяди некоторые подозрения, правда?

— Сперва поработай над своим взглядом, — фыркнула она.

— Я смотрю на тебя как-то не так, Амедея?

— Да. Как будто видишь меня голой, — она все же слегка покраснела. — Даже жених должен оставаться в границах приличия.

— Ты только что облапила меня, — напомнил Геррах, — и я справедливо решил, что мы спрятались здесь не для бесед.

— Ты ошибаешься… Я вовсе не за этим…

— А что это было? — спросил он, подавшись вперед. — Зачем ты приказала мне раздеться, а потом обнимала меня?

Покусав губы, Амедея выпалила:

— Осматривала твои раны. Не хватало еще, чтобы кровь проступила через ткань в самый неподходящий момент. Но все зажило.

Складно, но отчего-то ему казалось, что она врет.

— И что теперь? — спросил Геррах. — Поговорим о погоде? Сегодня жарче чем на сковородке у дьявола, и мой зад вспотел как у шлюхи. Пойдет, если я так отвечу твоему дяде?

— Расскажи лучше о своей стране, — попросила она.

***

Когда Геррах грубил и будто специально меня провоцировал, мелодия звучала фальшиво. Но стоило ему увлечься беседой, как я вновь услышала чистые верные ноты. Это было… потрясающе! Я испытала почти такой же восторг как тогда, когда впервые создала магическое плетение. Но если прежде мне удавалось услышать лишь материал и живое дыхание рун, то сейчас для меня звучал человек.

Обрывки мелодии, услышанной ранее, в Геррахе сливались в настоящую симфонию. И шторм, и ветер, и жаркая страсть — все это пело в нем, в живом воплощении магии, и искры огня, вспыхивающие в черных глазах, завораживали.

Я купила его, потому что он, верно, нравится женщинам, но я тоже была одной из них. И теперь смотрела на сильное тело, жесткие черты лица, чувственные губы, и не могла не думать о том, что он сказал о поцелуях.

Какой-то части меня хотелось попробовать.

Геррах рассказывал про красные горы, которые на самом деле зеленые, про снег, лежащий на вершинах, про драконов. Его низкий голос стал звучать мягче, темные глаза вспыхивали искрами, и я, завороженная его рассказом и магией, что пела в нем, почти видела сверкающие нити водопадов и парящих в небе крылатых чудовищ.

— Я слышала, вашей страной правит самый сильный дракон? — спросила я.

— Так и есть, Амедея, — кивнул Геррах. — Каждые пять лет драконы сражаются за право назваться лучшим. Победитель становится правителем гор.

— Но это же дикость! — возмутилась я. — Он может быть сильным, но при этом тупым как пробка!

Геррах бросил на меня непонятный взгляд, в котором мне померещилось возмущение.

— Я оскорбила твою любовь к правителю? — испугалась я.

— Нет, — скупо обронил Геррах. — Все в порядке.

— А если он не только тупой, но и жестокий, — продолжила я. — Или победил своих противников подлостью? Отчего вы решили, что такой человек… дракон… будет править мудро?

— Потому что это наш древний обычай, освященный богами, Амедея. Сила дракона не может быть подлой, это претит самой ее сути. Мы называем состязание драконьими танцами, и они куда менее кровавые, чем ваши горячие игры, в которых нет никакого смысла, только одна лишь смерть на потеху толпы.

Мысленно я с ним согласилась.

— А кто правит сейчас? — спросила я. — Кто самый сильный дракон в красных горах?

Геррах помедлил с ответом.

— Я не знаю, — сказал он. — Драконьи танцы должны были состояться пару дней назад. Быть может, скоро и в твоей стране прозвучит имя нашего нового правителя.

— Нового? — переспросила я. — Значит, ты думаешь, прежнего свергнут?

— Он и правда не очень, — криво усмехнулся Геррах. — Вот как ты сказала — туповат. Так что да, думаю, кто-то другой займет его место.

— А ты участвовал в этих ваших драконьих танцах? — спросила я.

Магия взвыла в его теле с новой силой, и глаза засверкали. Я почти увидела летящего над острыми пиками дракона, воплощенное буйство стихий.

— Да, — ответил он и опустил густые ресницы. — Но больше не буду.

Мелодия оборвалась, исказилась, закончилась аккордом болезненно горьким как плач навзрыд.

— Это можно исправить? — вырвалось у меня. Я спустилась со скамейки, села на пол напротив Герраха, скрестив ноги.

Он посмотрел на меня так, словно впервые увидел.

— Не думаю. Ваши маги знают свое дело.

— Тебя будут искать?

Он мотнул головой.

— Никто не знает, где я. Мое место займет другой.

— Как это? — возмутилась я. — Ты ведь не часть механизма, не какая-нибудь там шестеренка, чтобы раз — и заменить тебя на другого.

— Все именно так, шехсайя.

— Что это значит — шехсайя? Я не очень хорошо понимаю твой язык.

— Я удивлен, что ты вообще его учила, — заметил Геррах. — Зачем?

— У меня было много свободного времени, — ответила я.

И я видела в изучении языков больше смысла, чем в выборе нарядов, танцах и пустой болтовне. В последнее время я даже с Ленни Соловьем общаюсь чаще, чем с подругами.

— Шехсайя значит «моя госпожа», — ответил Геррах, но уголок его губ едва заметно дернулся.

— Специально дразнишь меня? — спросила я.

— Что ты, Амедея, — возразил он. — Я простой бесхитростный варвар и говорю, что думаю.

— Я вижу, какой ты, — отрезала я.

— Правда? — усомнился Геррах.

Магия в нем затихла, будто прислушиваясь к нашему разговору.

— Я понимаю, когда ты врешь, — добавила я.

Геррах молчал, изучающе глядя на меня.

— Твоя суть слишком… пылкая, чтобы быть лживой, — пояснила я. — Ты все еще дракон, Геррах. И ты хочешь сбежать, правда?

Он молчал, но мне и не нужен был ответ. Он с такой тоской говорил о своих горах, что и без слов понятно — его душа рвется туда всеми силами.

— Ты злишься на меня, — сказала я. — За браслет. За то, что не оставила шанса на побег.

— Да, — признал Геррах, вскинув голову и обращая на меня пламенеющие глаза. — Ты не бьешь меня и кормишь, и даже — какая щедрость! — позволила помыться в мраморных купальнях. Только мне все это не надо, Амедея. Это все равно рабство. Если бы меня заковали в железо, я бы сломал кандалы. Если бы бросили в яму — выбрался. Если бы отправили на горячие игры — убил бы всех и получил свободу. А твои оковы не натирают и почти невесомы, но я не могу их снять! И я злюсь, Амедея, очень злюсь. Я ворочался всю ночь на твоих мягких матрасах и не мог уснуть. Хочешь правду? Мне претит твоя ложь. Притворяться кем-то не тем, играть в любовь… Все это не по мне. Давай сделаем все по-настоящему, хочешь?

Я отпрянула, но он смотрел на меня всерьез. Подался ближе, так что я почувствовала жар его тела. Музыка, звучащая в нем, стала иной — тягучей, томной, чарующей.

— Тебе понравится быть со мной, — его дыхание коснулось моей щеки. — Разреши к тебе прикасаться, и я докажу это прямо сейчас.

Отпрянув, я деланно рассмеялась. Вскочив, посмотрела на Герраха сверху вниз, в глаза, в которых плясал настоящий пожар.

— Ты варвар, дикарь и мой раб, — отчеканила я. — Вряд ли жених, которого приведет дядя, будет еще хуже.

Как вскоре выяснилось, я сильно ошибалась.