Путь Орла

Ольга Александровна Моисеева

Продолжение книги «Полёт Орла». Действие происходит уже в настоящее время, когда ожерелье «Глаз Орла», обладающее магической силой, попадает в одно семейство. Главная героиня Юлия Барбышева, потомок владельца магического ожерелья, является телеведущей известного московского канала для женщин. Однажды из её банковской ячейки исчезает ожерелье, завещанное ей бабушкой. Она начинает частное расследование вместе со своим новым знакомым Сержем Вяземским – потомком одной известной дворянской фамилии.

Глава 2. «Ожерелье»

«Ты часто ценишь то,

Что в итоге не имеет ценности,

Ты жаждешь того,

Чего совсем

Не желает душа твоя,

Ты бредишь тем,

Чем не бредит твоя душа».

(Неизвестный).

Чашка горячего кофе обжигает горло, но и даёт тебе бодрость. День завершился тем, что после премьеры «Нормы» вечером Серж Вяземский пригласил нас к себе на виллу.

— О, Серж, разве у Вас есть вилла в Милане? — вежливо поинтересовалась Мариша, — я что-то слышала об этом, но мне всегда казалось, что это — досужие сплетни.

— Почему же сплетни? — удивился наш (точнее мой) новый знакомый, — что особенного иметь виллу в округе Милана?

— Ничего, — Мариша кокетливо пожала плечами, — ничего, но разве можно быть таким богатым и успешным, не продав душу дьяволу?

Он расхохотался, и его смех мне показался даже забавным, что немного развеселило меня после мрачных мыслей об Андрее.

— Если Вам станет от этого легче, думайте, что я продал душу дьяволу.

Улыбка сошла с красивого личика Мариши:

— Не шутите с этим, Серж. Высшие Силы никогда не прощают подобных шуток.

На ней были обычные джинсы и свитер, и вряд ли в этой молодой женщине можно было угадать трагический образ верховной жрицы Нормы в длинном балахоне, который она всего час назад изображала на сцене оперного театра, словно, сам ангел спустился с неба на землю — контраст казался ощутимым. Вот теперь я узнавала свою любимую подругу Маришу Дрейфур, её образ в джинсах и этом свитере выглядел привычным для меня. Эдмонд выкурил одну сигарету и взялся за вторую.

— Эдмонд, разве Вам нравится отравлять всем воздух? — заметила я.

— Хорошо, я выйду, — жених Мариши нехотя встал, покосился на меня, — кроме тебя никто не заметил отравленного воздуха, — съязвил он.

— Кажется, я не переходила «на ты».

Мариша дала мне знак замолчать и сама вышла с Эдмондом в сад, чтобы «ублажить» недовольного.

— Вы так ненавидите Эдмонда? — Серж отхлебнул немного кофе и с интересом посмотрел на меня.

Вопрос поставил меня в тупик, потому что был задан без обиняков напрямую, без излишних преамбул. Я задумалась, а затем ответила:

— Да как Вам сказать, Серж…..Не то, чтобы я его ненавижу, просто, я на дух не переношу таких, как он.

— Что является, впрочем, одним и тем же.

Серж посмотрел за окно на две обнявшиеся фигуры в саду. Мариша что-то говорила Эдмонду, активно жестикулируя, её приятель отвернулся и пускал дым после очередной затяжки.

— Не могу понять, что Вас связывает с женихом Мариши. Вы такие разные, и так непохожи друг на друга.

— Для дружбы не обязательно быть похожими друг на друга, как Вам известно.

— Конечно, но…..

— Вообще-то, Эдмонд — очень талантливый человек, мне нравятся его работы в стиле апроприации. Я решил помочь ему и спонсирую его новый проект.

— Так это благодаря Вам у Эдмонда появилась возможность так высоко подняться?

— Вас это удивляет, Юлия?

Я пожала плечами:

— Вовсе нет. Просто мне всегда казалось, что он использует Маришу и пользуется её известностью.

— Знаете, Юлия, не всё, что кажется кому-то со стороны, является реальностью.

— Откуда Вы взяли эти слова?

— Вы, похоже, считаете меня недостаточно умным? Эти слова говорят гиды перед экскурсией по пустыне Сахара.

— Да, Вы, похоже на то, объездили весь мир, — предположила я.

— Вы правы. Спросите лучше, где я не был, и эти места можно перечитать по пальцам.

— Потому во всём мире везде пользуется спросом Ваша необычная высокохудожественная обувь?

— Нет, вовсе нет. Своим поездки я не связываю с путешествиями. Это — моё хобби.

Я оглядела огромное помещение, где мы пили кофе. Стены, пол, потолок были белыми. Пол состоял из мраморных плит. Здесь же был бар со стойками и сушилкой для стаканов и бокалов. Но меня привлекла необычная картина, висевшая на стене, как раз напротив барной стойки. Она была написана в стиле «модерн», смешанного с «имрессионализмом». Там вдалеке краснела закатная река, необычно синий песок, как ни странно, вполне сочетался с жёлтым морем. Загорающие отдыхали в свих шезлонгах и наблюдали за уходящим за горизонт Солнцем, от которого исходила необыкновенная энергия. Я, как заворожённая, смотрела на это Солнце, на этих отдыхавших на пляже людей, меня, словно, как магнитом притягивало к себе это Солнце.

— Вам нравится? — спросил Серж.

— Очень.

Я заметила улыбку на его лице. Загорелая кожа и очень белые, как снег, зубы, составляли необычный яркий контраст. Улыбка сержа напоминала улыбку голливудской звезды и очень ему шла.

— Кто же, Вы думаете, мог написать это талантливое произведение?

— О, боже… неужели….?

— Да-да, это — Эдмонд.

— Но…..

— Вы никогда не видели в нём талантливого художника, мастера своего дела, а я….я однажды разглядел и поддержал….так мы стали друзьями. Кстати, на аукционе «Сотбис» его картины расходятся на «ура». Каждый, причисляющий себя к светскому обществу, желает обладать ими.

— А Мариша? Она знает о талантах своего жениха?

— Мариша любит Эдмонда. Когда ты любишь человека, то всё, чего бы он ни делал, кажется тебе правильным, талантливым, совершенным.

Я допила кофе и почувствовала бодрость во всём теле. Серж действительно готовил изумительный кофе, ничуть не хуже любой горничной или секретарши. Следующий вопрос дался мне с большим трудом, но я, всё же, задала его своему собеседнику.

— А Вы, Серж, Вы кого-нибудь любили?

— А хотите шампанского? У меня замечательное шампанское 1862 года, его подарил мне сам владелец небольшой плантации в Шантильоне Привер Фреви. Вы его не знаете?

— Нет….ради меня Вы готовы откупорить такую ценную бутыль, которую Вы так долго держали?

— У меня целая коллекция вин от сотерна до каберне, и я готов открыть это шампанское ради Вас.

— Но почему?

— А Вы нарываетесь на комплимент? Разве мало мужчин Вам их произносит? Если да, то остальные — сущие болваны.

Он умело открыл дорогое шампанское и разлил по бокалам, я наблюдала за тем, как лопаются пузырьки, мне был приятен этот умиротворяющий шум. Я пригубила. Вкус этого шампанского из погребов Сержа резко отличался от того, что в огромных количествах заставляли полки Московских супермаркетов, от которого за версту веяло «ширпотребом».

— Ну, как Вам, Юлия?

— Никогда не пробовала такого шампанского, его вкус отдалённо напоминает вкус трюфелей с некоторой горчинкой и оттенком вишни.

— Из Вас вышел бы отличный сомелье.

Серж сделал небольшой глоток, повертел бокал в руках, как это делают, возможно опытные специалисты по винам, прислушался к своим вкусовым ощущениям.

— И, всё-таки. Вы не ответили на мой вопрос.

— Мм-м, замечательно. Напомните мне его, если Вас, конечно, не затруднит, — произнёс потомок княжеского рода.

— Вы кого-нибудь любили в жизни?

— Жизнь — долгая история, мадемуазель Юлия.

— Не увиливайте.

За окном я видела, как Мариша с Эдмондом тихо подошли к беседке и скрылись в её белизне. Беседка была окружена небольшим живописным прудом с прекрасными лилиями и кувшинками, так что до самой беседки можно было дойти по узкой дорожке, украшенной мозаикой.

Изменилось ли моё отношение к Эдмонду после защитных слов Сержа Вяземского и созерцания необыкновенного полотна, которым я была поражена? Я и сама не знала. Возможно. Бывают случаи, когда первое впечатление, действительно, обманчиво. К этому случаю относилась и личность Эдмонда Вайгендта.

— О чём Вы думаете?

— О том, что Вы увиливаете от темы. Впрочем, если не хотите, можете не отвечать, это — Ваше право.

Он снова улыбнулся:

— Спасибо, что напомнили мне о моих правах, мадемуазель….Да, я был когда-то влюблён и влюблён сильно, я чуть ли не бредил этой девушкой, но….

— Но?

— Она оказалась ветреной кокоткой, и потом, её родители были против этого брака.

— Чем они мотивировали свой отказ? Вы молоды, привлекательны; в Вас бьёт жизнь ключом, и Вы сказочно богаты.

Вдруг взгляд его серо-голубых глаз стал серьёзным, и это немного напрягло меня. Серж поставил бокал на столик, за которым мы сидели и мило болтали вдвоём.

— Богатство? Этот аргумент для Вас перевешивает всё остальное, или речь идёт о любви?

— Если Вы судите обо мне так поверхностно, это — Ваша проблема, Серж. Кстати, я не отношу себя к людям, которые плохо устроены в жизни и являются неудачниками. Я владею неплохим состоянием, доставшимся мне от моих родственников, проживаю в респектабельном районе и сказочном загородном доме по соседству с Маришей и её родителями. У меня отличная профессия, которую я очень люблю и без которой не мыслила бы своё существование.

— Минуточку… Разве я спрашивал о Ваших финансовых успехах? Я лишь спросил о Вашем мнении.

Какой хитрец!

— Разве? А я была убеждена, что все мои слова, сказанные только что, и являются ответом на Ваш вопрос.

Он вздохнул, вновь взял бокал с шампанским, отпил ещё немного и посмотрел на меня.

— Хорошо, пусть будет так, как Вы хотите. Я считаюсь с мнением симпатичной мне женщины.

— Значит, я Вам симпатична?

— Вы снова нарываетесь на комплементы? Да, Вы мне очень симпатичны.

— И чем же?

— Не всегда можно объяснить симпатию к одному человеку и антипатию к другому.

— Согласна. И всё же, почему эти люди отказали Вам?

— Если честно, тогда я представился им обычным человеком, среднестатистическим россиянином, диссидентом, ничего не имеющим за душой кроме своей профессии и страсти к искусству, зато очень любящим их дочь.

— И это оказалось для них недостаточным? — спросила я.

Серж развёл руками:

— Как видите. Я согласен с мнением Эрика Фромма о том, что любовь в нынешнее время подвержена законам рынка. Видимо, я оказался «товаром с изъяном». Кстати, Вам нравятся взгляды Фромма?

— Это — мой любимый философ, — мой бокал с шампанским так и оставался нетронутым, так сильно я была увлечена разговором с этим человеком, оставшимся для меня пока загадкой.

— Но, Серж, это гнусно, что Вы пошли на обман, чтобы проверить эту девушку и её родителей.

— Вы так считаете, Юлия?

— Да, абсолютно убеждена в этом. Я считаю, нужно уметь доверять людям.

— И я считал так же, как и Вы ввиду своей юности и неопытности, когда меня в последствии много раз предавали те люди, которым я доверял.

— Простите.

Я допила своё шампанское, «слишком быстро для девушки, мечтавшей прослыть «аристократкой», — подумала я.

Напротив, Серж отложил в сторону свой недопитый бокал, наверное, он обратил внимание на то, какая я невежа, или это я слишком критически к себе отношусь? Кстати, почему? При Андрее у меня никогда не возникали вопросы о «воспитании», да и Андрей никогда не подчёркивал свой «аристократизм» и манеры «великосветского джентльмена». Да он никогда и не был таким. Обычный инженер из обычной семьи, связавший свою судьбу с женщиной с дворянскими корнями.

Да, у меня были дворянские корни. После переворота во Франции и казни Марии-Антуанетты её камеристка Наннерль (кстати, точно так же звали и сестру Моцарта, которая сочиняла отличную музыку), сбежала в Россию, вышла замуж за дворянина Семёна Ильича Федотова. Моего будущего пра….пра… деда — 4 поколения назад. Брак считался морганатическим, но по семейной легенде никто не упрекал Наннерль в том, что она не была высокого происхождения. Такое положение вещей «сглаживалось» тем, что, во-первых, Наннерль являлась камеристкой самой Марии-Антуанетты и обладала хорошими манерами и воспитанием; во-вторых, тем, что она была чистокровной француженкой, а именно в те времена в России дворяне начали увлекаться всем французским, и это увлечение достигло своего апогея при царе Александре I. Но во времена Наннерли это было лишь самое начало, и тем не менее, французское происхождение моей пра… пра… бабки сыграло свою роль.

Дневники Наннерль о том, что по приезде в Россию она сначала очень боялась, что французская революция найдёт её и там, в Петербурге, тщательно скрывала своё происхождение и настолько хорошо изучила русский язык с помощью гувернанток и русской прислуги в доме мужа, что он стал её «вторым родным языком». Я сама читала дневники Наннерли, написанные быстрым, но аккуратным почерком. Я понимала её чувства, и они были мне по-настоящему близки.

Эти дневники до сих пор хранятся в моём доме в сейфе, хотя бабушка не раз намекала, чтобы я отдала их в музей. Я не могла сделать этого, ведь эти записи — единственное, что связывало меня с моими далёкими предками. И потом, если они окажутся в музее, люди будут равнодушными глазами созерцать дорогие моему сердцу страницы, а я не хотела допустить подобного.

Да, я осознавала, что чувствовала сильную связь с предками, которая была намного сильнее, чем у современной молодёжи со своими родителями. Сама не зная почему…, просто я имела поразительное сходство с Наннерль — у меня сохранился её портрет, написанный самим Боровиковским. Все, кто видел этот портрет, висевший в моей гостиной, были до крайней степени удивлены.

— О… неужели….неужели это — Вы? Но как такое может быть? — спрашивали гости.

Помню, даже родители Мариши, Елена Сергеевна и Павел Карлович были поражены и долго-долго глядели на портрет.

— Нет, не пугайтесь, это вовсе не я, — спешила я успокоить своих гостей.

— Не Вы? Но кто же тогда?

— Наннерль, моя пра-пра… — бабушка.

— Вы с ней неотличимы друг от друга. Как такое может быть?

Пожав плечами, я отвечала:

— Загадки природы.

Несмотря на то, что Семён Ильич любил свою французскую жену, на стороне у него были женщины, ведь он отличался отменной статью и благородством.

Портрет пра… пра… деда тоже сохранился, хотя только в виде небольшого медальона. Каждый раз оттуда на меня смотрел красивый молодой офицер императорской гвардии в напудренном парике по моде тех лет. Но вскоре эти парики вышли из моды.

Сохранилась даже грамота, где рукой императора Александра I были написаны слова: «За доблесть и отвагу в войне против Наполеона». К грамоте прилагался орден Св. Андрея первозванного, которым пра… — дедушка, как свидетельствовали семейные хроники, очень гордился.

Но даже несмотря на это, я никогда не гордилась перед Андреем своим происхождением, чтобы он не чувствовал себя ущемлённым.

….Серж посмотрел на мой допитый бокал.

— Вы просите извинения? Не стоит. Всё в прошлом, и эта «любовная история» не оставила глубокого следа в моей душе.

— Ах, вот как, почему?

— Все люди разные, Юлия Андреевна.

— Что Вы имеете в виду?

— Если бы вместо той юной девушки были Вы, если бы Ваши родители отвергли меня, я был бы глубоко ущемлён.

— Мои родители погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было всего четыре года, — без истерики призналась я.

— Гм…, я виноват, что своим вопросом заставил Вас вспомнить то, о чём Вам не хотелось бы вспоминать, — произнёс Серж.

— Да ни в чём Вы не виноваты, просто так устроена жизнь, и за рулём по встречной полосе ездят не всегда трезвые водители, и потом, не Ваша вина, Серж, что люди смертны.

— И всё же, сеньора Юлия, Вам было неприятно думать и вспоминать гибель Ваших родителей.

— Об этом никому неприятно думать.

— У Вас философский склад ума, и это мне нравится.

— Вы напоминаете покупателя, высматривающего на рынке товар, который удовлетворил бы все его вкусы. Но люди все разные, я — не товар, и дома в Москве меня ждёт жених.

Услышав о женихе, Серж улыбнулся, вновь продемонстрировав мне свою безупречную голливудскую улыбку.

— Так у Вас есть жених, мадемуазель Юлия? — спросил он.

Если я надеялась найти в его серо-голубых глазах хоть маленький оттенок грусти и разочарования, то я просчиталась. Серж Вяземский действительно открыто улыбнулся мне. Неужели я надеялась найти в его глазах печаль при упоминании о моём женихе? Как глупо!

— Конечно, есть. Я не уродлива, и всё со мной вполне в порядке.

— Не очень предусмотрительно с его стороны отпускать такую красивую невесту одну за границу. Это опасно.

— И чем же?

— Ну, хотя бы тем, что у неё может появиться поклонник.

— Вы на что намекаете? Вы себя имеете в виду? — спросила я, вполне законно возмутившись этим вопросом.

Но затем я подумала: «Как глупо с моей стороны задавать такие неуместные вопросы».

— И себя, в том числе. Я уже говорил Вам, что Вы мне симпатичны.

«Наверное, поэтому он и пялился на меня в театре».

Я пожала равнодушно плечами, сделав вид, что меня совсем не задели его слова:

— Что в этом особенного? У девушки вроде меня может появиться множество воздыхателей, но это совсем не значит, что она кинется к первому встречному попавшемуся ей типу на шею.

Должно быть, эта фраза была произнесена мною с таким пафосом и так нелепо, что это вызвало у моего собеседника гомерический смех.

Шампанское оказалось крепким, и я заметила, что пьянею. Слава богу, у меня не было авто здесь, в Италии, и я не взяла на прокат, иначе я не знаю, как бы я возвратилась с виллы Сержа назад в Милан в номер той гостиницы, где я остановилась.

Правда, Серж оказался прав в одном, Андрей мог действительно поехать со мной в Милан, тем более он только-только вышел в отпуск, в любом случае он мог бы отпроситься у своего шефа, мог бы выхлопотать командировку в Милан, ведь предприятие, на котором он работал, имело обширные связи за границей.

Я невольно с уважением подумала об Эдмонде. Он-то нашёл и возможности, и время сопровождать Маришу в её поездке. Постепенно благодаря Сержу моё отношение к художнику стало меняться.

— Прекратите смеяться! Меня это раздражает!

Однако мои слова произвели прямо противоположное действие на Сержа, он продолжал смеяться, будто я незаметно и невольно «подлила масло в огонь». Мне вдруг стало досадно. Досадно оттого, что я выглядела в тот момент довольно глупо; досадно оттого, что я так быстро опьянела, хотя благородная дама вообще не должна пьянеть. Так, во всяком случае, когда-то учила меня бабушка, когда занималась моим воспитанием и давала наставления на будущее.

— А-а, вы уже нашли общий язык!

Я совсем не заметила, как вошли Мариша с Эдмондом. Мне казалось, что они довольно долго гуляли по саду, а на самом деле прошло не так уж много времени. Мариша выглядела посвежевшей. Тёплый и ласковый итальянский воздух прекрасно действовал на её кожу.

— Ну, как вам мой сад? — спросил Серж.

— Великолепно! Вы очень богаты, Серж, — заметила Мариша.

— Это — наследство, доставшееся мне от моих благородных предков, которые были вынуждены покинуть Россию за два года до революционного переворота, предчувствуя наступление грозных времён. Но и я сам не люблю безделья, стараюсь, как могу, упрочить свой семейный капитал.

— Похвально.

Мариша и Эдмонд сели за стол и заметили два бокала: мой пустой и Сержа, хозяина этой роскошной виллы, заполненный наполовину. Маленькие пузырьки всё ещё продолжали лопаться внутри едва желтоватой жидкости.

— Вы хотите сказать, что вы пили шампанское?

— Не переживайте, Мариша, я сейчас же налью вам с Эдмондом по бокалу.

Серж достал со стойки два бокала, поставил их перед гостями и разлил в каждый своё великолепное шампанское.

— Кстати, я заказал пиццу, сейчас её привезут. Здесь готовят самую вкусную пиццу в Италии.

— Пиццу? Да Вы в своём уме, Сержио? Я скоро лопну, если учесть те самые маковые булочки в буфете после премьеры. Моя талия исчезнет, и тогда я буду играть каких-нибудь заправских матрон. Все оперные певицы не блистают точёными фигурами, а я слежу за собой.

— Что касается оперных певиц, то среди них много стройных, — успокоил её Серж, — но пицца здесь действительно отменная, и мне бы очень хотелось, чтобы мои гости её попробовали.

— Хорошо, Вы умеете уговаривать и убеждать.

Я вдруг представила Сержа на каком-нибудь торжественном приёме, например, в замке королевы Елизаветы; должно быть, это очень утомительное занятие находиться на подобных мероприятиях.

Я даже не заметила, как взгляды всех присутствовавших были обращены на меня.

— Юлия! Юль, ты что, не слышишь?

Я посмотрела на Маришу.

— О чём ты подумала только что, подруга?

— Да так, ни о чём, — отмахнулась я.

В этот момент все услышали звон дверного колокольчика.

— Вот как раз пиццу привезли.

Серж вышел и вернулся с очень большой коробкой, которую сразу же положил на стол. Запахло сыром, помидорами и грибами.

— А почему Вы сами открываете двери? — поинтересовалась я, — Разве у Вас нет швейцара и слуг?

— Я отпустил на выходной всю прислугу. А вообще-то я и сам не очень часто наведываюсь на эту виллу, слуги содержат её в образцовом порядке.

— Вы предупреждаете их заблаговременно о своём приезде?

— Конечно, моё положение обязывает меня к этому, — сказал Серж.

— Должно быть, трудно в современном мире носить титул князя?

Он усмехнулся:

— К этому привыкаешь.

— Сознайтесь, иногда Вам бы хотелось быть простым парнем, слиться с этой безликой толпой и быть, как все.

Наши взгляды встретились.

— Вы угадываете мои мысли поразительно точно. Я действительно хотел бы раствориться в толпе. Быть публичным человеком — достаточно тяжёлая ноша. Но не все это понимают.

Эдмонд осторожно распаковал пиццу, освободив её от коробки и нарезал её на ровные части.

— Горячая.

От неё шёл пар.

— С чем же едят пиццу настоящие итальянцы? — спросила без обиняков Мариша.

— Ни с чем. Они просто наслаждаются ею.

Титулы и регалии не имели никакого веса в глазах Мариши, к людям она относилась вежливо, просто, и отношения с каждым человеком у неё складывались, исходя из тех эмоций, которые вызывал в ней тот или иной человек. Это подкупало. Чувствовалось, Серж уважал тех людей, которые не преклонялись перед его положением в обществе, и мне это вполне импонировало.

«Я слишком часто думаю о нём, — поймала я себя на мысли, — жаль, что Андрей отказался от поездки в Италию, ему бы несомненно понравилась эту пицца. Обязательно по своему приезду я приготовлю пиццу, порадую его.

— Вам нравится? — спросил Серж, наблюдая за тем, как я смакую каждый кусочек.

— Вы ещё спрашиваете? Конечно, нравится. Пицца замечательная.

— А паста? Вы когда-нибудь пробовали настоящую миланскую пасту?

— Лишь в отеле.

— Отель — это не то. Настоящая итальянская паста — это то, что итальянцы готовят своими руками.

— Тогда я никогда её не пробовала, — призналась я.

— Я приглашаю Вас послезавтра на пикник вместе с Эдмондом и вашей подругой Маришей. Чечилия вернётся из Рима и приготовит для Вас свою изумительную пасту. Кроме оперы у Вас будет что вспомнить об Италии.

— Отличная идея! — подхватила Мариша, не дав опомниться мне, — а Ваша Чечилия поделится рецептом?

— Разумеется, охотно. Чечилия любит, когда восторгаются её пастой, поверьте мне, это стоит того.

— Да, но….я сообщила Андрею, что завтра утром вылетаю из Милана, и он встретит меня в аэропорту, — не вовремя пробормотала я.

Я заметила, как карие глаза Мариши округлились.

— Сама разве не можешь сообразить? Позвони своему благоверному и скажи, что у тебя здесь дела, что приедешь на день позже.

— Ой, я как-то об этом не подумала, — призналась я, — Андрею бы это не понравилось.

— Ему много бы чего не понравилось.

— Хорошо, мне бы очень хотелось попробовать настоящую итальянскую пасту.

— Ну, и отлично, подруга!

— Тогда я заеду за вами в отель, — предложил Серж.

Мне ничего не оставалось, как просто согласиться.

….. — Ты видела, как он на тебя смотрел? — спросила Мариша, войдя в мой номер.

— Что ты имеешь в виду?

— Тебе ли не знать, подруга?

— У меня есть Андрей, и он меня ждёт.

— Да, оно и видно, что ждёт. Он тебе хоть раз позвонил, пока ты здесь со мной на гастролях?

— Нет, но….я же не в первый раз с тобой на гастролях. Просто, он привык к моим регулярным поездкам.

— А ты вообще уверена, дорогая, что он сейчас один в твоём доме?

— Я доверяю Андрею.

— Понятно……..а я и не знала, что всё так запущено, — вздохнула Мариша, — дай-ка свой телефон, мы ему сейчас позвоним.

— Нет, не нужно этого делать.

— А я думаю, нужно.

Не успела я опомниться, как Мариша уже набрала номер Андрея. Раздались длинные гудки. Я хотела поставить перед поездкой какую-нибудь хорошую музыку, но так и не сделала этого.

— А твой Эдмонд почему на этот раз за тобой не увязался? — подколола я Маришу.

— Если он и «увязывается» за мной, то только потому, что волнуется за меня.

— И даже тогда, когда ты со мной?

— Ладно тебе, не ревнуй. И женщин у него нет. Эдмонд всё время за работой.

— Я очень рада, что у Эдмонда нет женщин кроме тебя, — парировала я.

— Ну, что ты на меня так смотришь? Не спорю, он назначает деловые встречи Вике….Вике Сергеевне — владелице галереи на Тверской, она очень хочет выставлять его картины.

— И как выглядит эта твоя Вика? — поинтересовалась я.

Андрей не отвечал, и это нервировало меня.

— Она довольно симпатичная молодая особа со стрижкой, у неё светлые волосы, голубые глаза. Обычно она носит голубую кофточку и серую юбку, не очень удачное сочетание, и, тем не менее, ей очень идёт.

Я вспомнила ту молодую особу, которую я видела рядом с Эдмондом. Её описание в точности совпадало с тем, что я видела тогда.

«Хорошо, если всё так», — подумала я, старательно вслушиваясь в нудные назойливые телефонные гудки.

— А-а, алло! Привет, Андрей! Почему ты так долго трубку не берёшь? Спал? Ну, ладно, я волновалась. Кстати, почему ты мне не позвонил?

Голос Андрея вполне успокоил меня, я победно улыбнулась в ответ на подозрительный взгляд подруги.

— Ну, вот всё нормально, Мариша.

— Ага. Я так и думала.

— О чём ты думала?

— О том, что твоему благоверному сейчас совсем не выгодно говорить о своей любовнице, когда он, как король, живёт в твоём роскошном доме.

— Ну, и что с того. Мы этот вопрос давно решили. И вообще, у нас будет крепкая семья.

— Я рада за тебя.

Я понюхала розы в вазе. Свежие розы встречали любого постояльца гостиницы, но я была бы совсем не против, если бы точно такой же букет мне подарил Андрей. Цветы обычно появлялись накануне или в день Восьмого Марта, дня рождения, Нового Года. Мне всегда хотелось, чтобы этот список был продолжен, но он не продолжался. В большой хрустальной вазе красовались аппетитные фрукты. Мариша взяла яблоко и надкусила его.

— Отлично! Ну, что, ты готова к пикнику у Сержа, подруга?

— Перестань делать «непрозрачные намёки». Серж — приятель и спонсор Эдмонда.

— Разве он тебе не понравился?

— Он — не вещь, чтобы нравиться.

— Не будь дурочкой, Юлия. Ты сама знаешь, что я имею в виду.

— Он приятный, обходительный.

— Ты шутишь. Да он просто красавчик.

— Мне не нравятся красавчики. Когда на них смотришь, то кажется, будто с их лица стекает сладкий нектар.

— Я что-то не заметила. По-моему, внешность Сержа — что надо.

— Серж слишком интеллигентен, и потом, не забывай, у меня есть Андрей, и мы скоро поженимся.

— Это я помню. Но вы всё ещё не женаты, а значит, ты свободна.

— Ты о чём? — спросила я.

— Ладно, не бери в голову, и я рада, что ты скоро выходишь замуж за Андрея

— Мариша, скажи, каковы твои планы на будущее?

— Личные или творческие?

— И те, и другие.

— Что касается творчества, то в следующие три месяца я буду выступать в Большом в арии супруги графа Альмавива в «Фигаро», а затем… скорее всего, Мариинка. Ну, а потом, Эдмонд и я поженимся.

Я обняла подругу.

— Ну, вот, слава богу, что это случится. Мы непременно будем дружить семьями.

Когда Мариша ушла, на моей душе стало как-то пусто, одиноко, несмотря на то, что, вроде бы, всё было в порядке.

Я остановилась в роскошном номере отеля «Милан», денег у меня было много, карьера шла в гору, даже Андрей Петрович — мой шеф-редактор уже начал хлопотать для меня «эфирное время» на Первом Канале.

— Для чего Вы это делаете, Андрей Петрович? — как-то раз спросила я его.

— Вы неплохо бы вписались в элиту нашего телевидения, и потом, телепередача для женщины — это то, что нужно.

— Ну, о чём Вы говорите, Андрей Петрович! Наше телевидение итак грешит изъянами, а Вы ещё хотите добавить один.

— То, что Вы так знаете, на нашем общественном телевидении нет или практически нет ни одной образовательной программы. Расписание напичкано фильмами и сериалами сомнительного качества, ток-шоу и новостями.

— Успокойтесь, будет ещё одно ток-шоу для женщин, скажем, под названием «Женские проблемы».

В итоге шефу не удалось продвинуть проект с моим участием в качестве ведущей на Центральном общественном телевидении, однако он не опускал руки и продолжал пробивать эту идею на других менее рейтинговых каналах. Это означало дополнительную работу для меня, дополнительный приток денег. И, всё же, слова Мариши не давали мне покоя. Я вышла в лоджию и продолжала думать над ними.

«А вдруг твой благоверный совсем не один, пока ты сопровождаешь меня на гастролях…»

Не один.

Ну, конечно, у него много друзей. Моё отсутствие в Москве — замечательный шанс пообщаться с ними. Да нет же! Мариша совсем другое имела в виду. Неужели Андрей был способен водить любовницу в наш дом? Я оттолкнула от себя эту нелепую мысль.

Мариша сама, возможно, подозревает своего Эдмонда, только придумывает разные версии его «похождений». Я достала сигарету, сделала затяжку, а затем опомнилась — боже мой! Я же давно бросила курить! Для чего я возила с собой пачку сигарет, я не знала. Вернее, это было оправдание моей слабости. Бросить окончательно курить у меня не хватало силы воли.

И вообще, мне, наверное, нужно заняться собой, перестать верить во всякую чушь, несмотря на то, что она нашёптывалась моей лучшей подругой. Затем эта чушь начинала внедряться в мою голову, и я злилась на Андрея. Я успокоила себя и бросила вниз затушенную сигарету, отпила немного вина, которое стояло на столе. «Я слишком много пью в последнее время, — подумала я, — вернусь в Москву, и ничего кроме зелёного чая, пить не стану».

Я набрала номер Мариши и, услышав её бодрый голос, повеселела.

— Привет, ну, как ты? Эдмонд пишет новую картину? Передай мои наилучшие пожелания ему. Нет, я не иронизирую и не смеюсь над ним. Кстати, мне очень понравилось полотно Эдмонда на вилле Сержа. Я была впечатлена. Ну, да передай ему это. И вообще, за один день, проведённый в компании Сержа моё мнение о твоём женихе стало меняться, и все события предстали совсем в другом свете. Нет-нет, я не вру, это на самом деле так. Спокойной ночи!

Я хотела поболтать ещё, однако Мариша, утомлённая спектаклем в Ла Скала валилась с ног.

«Она тоже стала больше прикладываться к спиртному в последнее время, — подумала я, — надо будет отговорить её от вина и приобщить к сокам. У нас с ней очень нервная работа, и с нервами нужно как-то справляться».

Несмотря на выпитое снотворное, уснуть в ту ночь полноценным сном мне так и не удалось. Всю ночь мне снились какие-то кошмары, за мной кто-то гнался, преследовал меня в пещерах и на гротах, я видела ожерелье на своей шее, и легендарный алмаз «Глаз Орла» светился ярко-синим светом, так что создавалось впечатление, будто, я была окружена водой со всех сторон.

Затем я видела, как вышла из этих пещер, светило яркое солнце; я видела Андрея, протягивавшего ко мне свои руки и звавшего меня. Но когда я приблизилась к нему, он сам толкнул меня к моим преследователям.

— Нет! Нет! — кричала я, — Андрей! Помоги мне!

Но взгляд его тёмно-карих глаз был полон презрения.

И вдруг я увидела, как чьи-то руки помогают мне освободиться от лап чудовищ.

……Я проснулась от собственного крика. Было ранее утро. За окном сияло ласковое итальянское солнышко, согревавшее меня своими тёплыми и нежными лучами. Я потянулась, как самая гибкая в мире кошка, и напялила свой пеньюар. Этот пеньюар мне подарил Андрей на годовщину наших отношений, поэтому он был особо дорог мне, розовый, с цветами ромашки. Белые ромашки очень красиво смотрятся, правда, Марише этот пеньюар никогда не нравился.

— У твоего Андрея явная безвкусица, — сказала она, когда увидела подарок.

— А мне нравится.

— Тебе нравится всё, прошедшее через руки Андрея. Посмотри на себя: ты такая сильная, открытая миру, современная леди, на которую сотням девчонок хочется равняться……И ты пресмыкаешься пере этим человеком, который и в подмётки-то тебе не годится.

— Мне он нравится и точка!

— Ладно, молчу.

— Сама бы посмотрела на своего Эдмонда, — парировала я.

Нет, этот пеньюар мне явно нравился и вовсе не потому, что его подарил мне Андрей….А может быть, всё же, Мариша была права?

Я заказала в номер сок и салат, чтобы немного подкрепиться перед пикником, не чувствовать себя размазнёй. Салат был с настоящим оливковым маслом, которое я очень любила и кусочками мелконарезанных помидор. Сок тоже пришёлся кстати; я заказала себе яблочный, и немного перепелиных яиц.

Когда завтрак подходил к концу, меня отвлекли два звонка.

Первый был от второй моей подруги Таньки Краснопёровой, работавшей со мной в одной и той же редакции журнала «Райская жизнь». Голос Таньки был немного грубее моего, потому что она много курила, несмотря на то, что я её всячески отговаривала от этой дурной привычки. Однажды я пустила в ход последний, на мой взгляд, сильный аргумент.

— Знаешь, дорогая, от тебя все мужчины скоро разбегутся.

— Ну и не нужно их.

— Они не любят курящих женщин.

Помню, Танька бросила на меня полный критики взгляд и сказала:

— Ну, а ты-то что не бросаешь?

— Бросаю, и уже делаю в этом кое-какие успехи.

Таньке было двадцать два года, и уже первый за плечами неудачный брак; она утверждала, что именно после развода впервые взяла в руки сигарету.

— Таким образом мне удалось справиться со своей депрессией.

— А я думала, что с депрессией гораздо легче справляться с помощью хороших книг и кино.

— Возможно, ты и права, Юлечка, но меня давно уже не цепляет вся эта кинопродукция, и знаешь, почему?

— Почему?

— Мой муж был актёром.

— Какая досада! — я тогда сделала вид, что сочувствую ей, а на самом деле отлично понимала, что Танька всё это накручивала. Просто, ей было легче в очередной раз затянуться сигаретой, чем проявить силу воли. Я считаю, что среди нас троих подруга Танька Краснопёрова была самой красивой, и причём, я никогда не завидовала ей, наоборот, радовалась только.

Высокая стройная с гибкой тонкой талией, длинными чёрными волосами до плеч, она напоминала газель, или, лучше сказать, настоящую восточную красавицу.

— Во мне течёт арабская кровь моих предков, — однажды созналась Татьяна, — хотя по паспорту я — русская.

— Какое это имеет значение, кто ты по национальности? — возразила я, — ты красива, пользуйся этим.

И она пользовалась. Я видела, сколько мужиков ухаживало за ней. Однажды даже шеф высказал Таньке:

— Куда хочешь их води, только не в мою редакцию. Я не потерплю, чтобы вместо работы здесь целыми днями распивали кофе.

Танька фыркала, но всё-таки подчинялась.

— Это от того, что на одном корпоративе шеф здорово клеился ко мне, а я ему отказала, вот теперь он мне мстит за это. Выглядело правдоподобно, такая девушка, как наша Татьяна, всегда вызывала интерес у противоположного пола.

— Привет, солнышко! Как твои дела? — раздался в трубке бодрый голос Татьяны.

— Вполне приемлемо, но я соскучилась по работе, по тебе, по Андрею.

— Я бы на твоём месте не спешила, дорогая. В следующий раз обязательно возьми меня с собой и Маришей на гастроли…..

— Я бы с удовольствием, но шеф……

— Шефа я беру на себя, обещаю. Вы обе такие просвещённые, одна я отсталая; шеф давно считает меня недалёкой, а вот я ему «нос утру».

— Хорошо, выходи в отпуск и поедем с Маришей в Питер, у неё как раз сезон начинается.

— Питер?

Я представила себе, как поморщилась Татьяна на мои слова.

— Эй, подруга, я хочу в Париж или Венецию. Хочу хоть раз прогуляться по улицам Монпарнаса, где когда-то творил великий Модильяни.

— Будет тебе и Париж, и Модильяни, я обещаю.

Разговор был окончен, потому что Татьяна куда-то очень спешила.

Второй звонок был от самой Мариши, только что проснувшийся в своём номере этажом выше меня.

— Ну что, ты готова? — прозвучал её вопрос в трубке.

— Ты о пикнике?

— Ну, разумеется! А ты что, забыла?

— Нет, но могла забыть.

— Иногда ты меня удивляешь. Забыть о мероприятии, на которое тебя пригласил самый известный потомок княжеского рода.

— Возможно, он и потомок, но для меня — обычный человек.

— Хорошо, дорогая, я тебя услышала, и будем считать, что поняла. Итак, ты готова?

— Почти.

— Что значит «почти»?

В голосе Мариши прозвучали нотки возмущения.

— Я доедаю свой утренний салат из настоящих итальянских помидоров.

— Какой салат? Чечилия специально для нас сегодня приготовит пасту на свежем воздухе. А отказываться от угощения, когда тебе предлагают его итальянцы — крайняя степень невежливости и безрассудства.

— Я и не буду отказываться, Мариш. С чего это бы взяла?

— Не будешь? Хорошо, тогда через десять минут выходи в холл отеля, Серж скоро подъедет.

Серж, действительно, приехал на своём великолепном сером «фиате», и мы поехали по шоссе в загородную часть Милана.

— Серж, а разве Вы сами исполняете обязанности водителя? — спросила Мариша, желая хоть как-то подержать разговор, потому что всю дорогу я молчала.

— Нет, у меня есть опытный работник Антонио, но сегодня я решил сам отвезти своих гостей, не хочу терять навыки вождения.

Я сидела рядом с Сержем, потому что задние места заняли Мариша и Эдмонд на правах «законной пары». Я бы предпочла устроиться на задних рядом с Маришей, но выбирать не приходилось. Бабушкин подарок, аккуратный розовый шарф, который я всюду брала с собой в качестве аксессуара и талисмана, развевался на ветру.

Серж периодически поглядывал на меня. Сегодня на нём были обычные джинсы и чёрная футболка, и со стороны он производил впечатление ординарного красавчика, но никак не «сиятельной особы». Это импонировало мне, и всё же, настроения у меня не было никакого. Вспомнился вчерашний разговор с Андреем, и мои подозрения насчёт его воображаемой мною пассии.

— Юлия, у Вас всё в порядке? — спросил Серж.

Я смотрела в окно на проплывающие мимо пейзажи. Солнечная Италия составляла яркий контраст с летней Россией, в воздухе чувствовался аромат цветов.

— Да, кажется, — неохотно ответила я.

— Не берите в голову, Сержио. Кажется, наша золушка поругалась вчера со своим принцем, — сказала Мариша.

— Я не ругалась. И вообще, вчера мы очень даже мило побеседовали с ним.

— Сразу по твоему лицу видно, что разговор был приятным.

Я с укором взглянула на Маришу, но она сделала вид, что не заметила.

….Чечилия мне понравилась сразу же, как только я увидела её полную фигуру с типично итальянским лицом «заботливой матушки». Кажется, я тоже понравилась кухарке Сержа, и он мысленно в который раз записал меня в число своих друзей — чувствовалось, что мнение этой женщины много значило для «сиятельной особы».

Попробовав первую порцию горячей пасты, я немного повеселела. Мы сидели за столом, специально предназначавшимся для пикников. Милая плетёная мебель смотрелась изумительно и подходяще для окружающей нас обстановки, а зелёная трава напоминала настоящий ковёр.

— Ну, как Вам паста Чечилии? — спросил Серж.

— Это — божественная паста, я никогда такой не пробовала, — ответила просто я.

— А как вам сегодняшний день?

Ярко светило Солнце, отражаясь своими лучами на головах купальщиц. Я редко видела эти прекрасные цветы, а однажды даже зарисовала их акварелью, а затем заказала специально раму и повесила их на кухне.

— День замечательный!

— Теперь я вижу, Ваше настроение улучшилось немного. Я вообще стараюсь не сосредотачиваться на неудачах, а знаете, почему, Юлия?

— Почему?

Я подцепила вилкой длинные тяжи пасты, скрутила их и отправила в рот, долго смакуя. Соус был действительно необычным, Чечилия знала толк в пряностях.

— Почему? — повторила я свой вопрос после очередной дегустации.

— Однажды я понял, когда потерял своих друзей: события вокруг тебя текут и изменяются, затрагивая или не затрагивая тебя. И только ты можешь выбирать: разрушаться или оставаться цельным в этой гуще. В минуты неудач я замыкаюсь внутри моего сердца и пытаюсь разобраться в себе, своих ощущениях. А затем я просто забываюсь и не думаю ни о чём, я просто существую. Река жизни продолжает течь мимо меня, не затрагивая моей сущности.

— О, да Вы, Серж — настоящий философ!

— И не отрицаю этого. Философия помогает мне. Кстати, в колледже, где я учился, я больше всего любил этот предмет.

Слова Сержа произвели на меня впечатление. Позже я возвращалась к ним неоднократно. Тот день закончился бы на подобной ноте, и всё было бы прекрасно, если бы его не омрачил один звонок. На моём смартфоне высветился номер хранителя банковской ячейки.

— Слушаю, Станислав Владимирович.

— Юлия Андреевна, я был удивлён, что Вы вдруг решили изменить своё мнение о нашем хранилище и приостановили наш договор, заключённый накануне.

Я ничего не понимала, тем более громко играла музыка. Мариша учила Чечилию петь, поэтому мне пришлось отойти на некоторое расстояние.

— Я ничего не понимаю, Станислав Владимирович. О чём Вы говорите?

— О нотариально заверенном письменном заявлении от Вашего имени, что Вы хотите изъять содержимое ячейки. Я сверил все подписи, и мне пришлось подчиниться.

— О чём Вы говорите?

— Содержимое Вашей ячейки было выдано Вашему доверенному лицу за исключением свитков.

— Как выдано? Когда?

— Час назад я пытался на всякий случай Вам дозвониться, но Ваш телефон был отключён. Дирекция банка считает мои действия излишними.

— Но я не давала никаких распоряжений.

После моих слов наступила долгая пауза. И я, и служащий банка не могли собраться с мыслями. Где-то в дальнем уголке моего сознания осталась спасительная мысль, за которую я зацепилась: «Сейчас я пойму, что этот звонок от каких-нибудь неудачных шутников, пошлю их куда подальше, и всё будет хорошо».

Но тут же занозой раздалось: «Откуда идиотам-шутникам стало известно о моей банковской ячейке».

— Это серьёзно? — прозвучал мой довольно глупый и неуместный вопрос.

— Вполне серьёзно, Юлия Андреевна.

— Как выглядели эти люди?

— Собственно говоря, это был один человек, который представился Мерцаловым Георгием Павловичем, он передал документы и изъял содержимое ячейки — шкатулку, но оставил очень старые листы бумаги, имеющие историческую ценность. Он сказал, что Вы хотите это передать Музею имени А. С. Пушкина.

— О, боже! У Вас сохранилось фото, изображавшее этого человека? — спросила я, не вполне придя в себя.

— Да, видеокамеры зафиксировали это. У меня сохранилась запись.

— Хорошо, я выезжаю. Вы передадите мне всё, что Вам известно об этом человеке.

— Мне ничего о нём не известно, к сожалению. Мы обещаем Вам провести внутреннее расследование.

— В любом случае Вам следовало бы сначала дозвониться до меня, — в запале бросила я.

— Наш банк взял на себя ответственность хранить Ваши ценности, передавать их лишь в случае с нотариально заверенной доверенностью за Вашей подписью, но нигде в договоре не сказано о дополнительном извещении владельца о передаче его ценностей доверенным лицам. Это — лишь моя инициатива.

Да, действительно, в договоре не было этого пункта, вспомнила я, а его следовало бы дополнительно включить. Мне удалось взять себя в руки и внешне спокойно ответить служащему:

— Я вылетаю из Милана. Благодарю Вас за звонок и прошу предоставить мне всю необходимую информацию. Я понимаю, банк предоставляет такого рода информацию уполномоченным на это органам, но это — моя личная просьба к Вам, чтобы я не подняла шум, совсем не нужный репутации вашего Банка.

— Я понял, Юлия Андреевна, — вполне смиренно ответил служащий хранитель ячейки, вероятно, напуганный моей угрозой. Действительно, никакой банк не жаждал вокруг себя подобной шумихи.

Вероятно, вид у меня был удручённый, когда я нажала кнопку сброса, потому что ко мне подошёл Серж.

— Что случилось?

Мариша перестала смеяться вместе с Чечилией и наблюдала со стороны за нами.

— Мне нужно срочно вернуться в Москву, — ничего не объясняя, ответила я.

— Если я могу Вам чем-нибудь помочь, обращайтесь, у меня хорошие связи в России, в Москве, Санкт-Петербурге, — он протянул мне свою визитку, — Звоните, если что.

Я машинально сунула визитку в свой клатч.

— Я отвезу Вас в аэропорт.

— Спасибо, но сначала в отель. Мне нужно собрать вещи.