Загадочное убийство в Эрфурте

Оллард Бибер, 2022

Замечательный атмосферный детектив о старой доброй Германии 90-х, когда жизнь казалась беззаботной, милой и вечной. Ранним утром на окраине Эрфурта обнаружен труп сорокалетнего мужчины. Прибывший на место преступления инспектор полиции вскоре устанавливает, что убийство произошло вовсе не тут, а внешность убитого полностью соответствует описанию пропавшего некоторое время назад Вальтера Обермана. Догадки инспектора подтвердились: прибывшая из Франкфурта Гизела – жена Вальтера – опознала труп. Частный сыщик Макс Вундерлих выясняет, что причиной убийства Вальтера стал старинный медальон, когда-то принадлежащий его прабабке – баронессе Эльвире фон Штразен. За медальоном тянулся шлейф таких мрачных тайн, что любая из них могла спровоцировать преступление. Но едва сыщик начал приближаться к их разгадке, убийства возобновились с холодной нордической методичностью… Оллард Бибер белорус по происхождению, вот уже 20 лет живет и работает в Германии, хорошо познал Германию и немцев, а свежий взгляд позволил ему подметить интересные детали, которые сами немцы своим замыленным взглядом не видят.

11

Сыщик Макс Вундерлих находился в доме, где когда-то жила счастливая и относительно многочисленная семья Оберман. Теперь от нее остались только двое — мать и дочь.

Гизела Оберман с опухшим от слез лицом, вся в черном, неподвижно сидела за столом, положив на него вытянутые руки, и смотрела в одну точку. Макс проследил за ее взглядом и понял, что предметом ее пристального внимания был висящий на стене портрет ее теперь уже покойного мужа. Собственно, портретом назвать фотоснимок было трудно. Это была просто половинка крупной фотографии, где Гизела и Вальтер были сняты вместе где-то на отдыхе. Теперь Гизела была отрезана ножницами, а оставшуюся часть обрамляла черная лента.

Двенадцатилетняя Лаура переносила боль утраты лучше матери. Тем не менее она бесцельно бродила по дому, глядя в пол и изредка украдкой бросая на мать робкие, полные сострадания взгляды. Ей совсем было непонятно, что здесь делает господин Вундерлих, когда у них такое горе. Пройдя в очередной раз возле матери, она споткнулась о ножку стула и едва не упала. Гизела вышла из оцепенения и, с трудом сглотнув, тихо сказала:

— Лаура, сядь куда-нибудь, не маячь… Например, на диван рядом с господином Вундерлихом.

Девочка послушно опустилась рядом с сыщиком и хмуро глянула на него.

Воспользовавшись ситуацией, Макс сказал:

— Фрау Оберман, Вальтера не вернуть, а мы должны приложить все усилия, чтобы найти его убийцу. — Потом, помедлив, добавил: — Кроме того, надо попытаться раскрыть тайну медальона, что, я не исключаю, принесет пользу и вам с дочерью.

Лаура завозилась на диване и вопросительно глянула на мать. Гизела ответила взглядом, который говорил, что в данный момент она не собирается ей что-то объяснять.

Макс решил продолжить свой монолог:

— Фрау Оберман, я хотел бы посмотреть все, что относится к семейному архиву. Это пока единственный источник, из которого мы сможем извлечь что-то ценное.

— Что вы имеете в виду, Макс?

— Семейную переписку, фото, какие-то старые вырезки из старых газет… Все, что хранила ваша свекровь, а после нее, вероятно, ваш муж.

— Не думаю, что у нас сохранилось так много документов, но что-то, пожалуй, есть…

Лаура вдруг проявила неожиданную осведомленность:

— А я знаю. В кладовке есть большой сундук бабушки Клары. В нем много всяких бумаг. Папа однажды… — выпалила Лаура и замолчала, встретив осуждающий взгляд матери.

Макс удивленно посмотрел на внезапно оживившуюся девочку и проговорил, обращаясь к Гизеле:

— Вот видите, фрау Оберман, оказывается, что-то есть. Я схожу с Лаурой в кладовку и принесу сюда сундук. Вы позволите?

Гизела Оберман кивнула.

Сундук оказался скорее сундучком, и Макс легко перенес его. Опустив сундучок на пол возле дивана, он открыл крышку и неспешно начал перебирать содержимое. Лаура с интересом наблюдала за его действиями. Гизела продолжала неподвижно сидеть за столом, иногда безучастно поглядывая то на дочку, то на сыщика.

Старинные открытки с видами городов, старинные же круглые картонные подставки под пивные кружки, несколько альбомов для фотографий, папка с вырезками из старых газет и небольшой прозрачный пластиковый пакет с подписанными пожелтевшими конвертами — такое содержимое явил Максу бабушкин сундучок.

— Молодец, Лаура. Здесь настоящее богатство, — сказал сыщик девочке, и от этой похвалы ее недовольство сразу уступило место доверию к тому, что делал этот совсем еще не старый дядя.

Макс извлек папку с вырезками из газет и проговорил:

— Начнем, пожалуй, с этого.

Он вывалил содержимое папки на диван и начал медленно перекладывать газетные вырезки, читая надписи под ними и размышляя над полезностью той или иной вырезки. Отнесенные к бесполезным он возвращал Лауре, и она снова складывала их в папку. На диване оставалась уже совсем тощая стопочка, когда очередная вырезка привлекла внимание сыщика. На снимке была изображена группа людей разного возраста, в одеждах первой половины уже прошлого века. Сверху на свободном поле газетной вырезки от руки чернилами было написано: «Кончина баронессы Эльвиры фон Штразен. Июль 1938 года. Айзенахер тагесботе».

К снимку была подпись мелкими буквами, которая, пожалуй, когда-то представляла собой перечень лиц, изображенных на фотографии. Теперь же она была настолько затерта, что даже с лупой прочитать что-либо было невозможно. Зато надпись, сделанная от руки, однозначно свидетельствовала, о чем идет речь и кто на снимке. Безусловно, это люди, принимавшие участие в похоронах баронессы. Последняя приписка означала не более и не менее, как название газеты того времени, в которой был опубликован снимок. Это уже кое-что…

Макс взял вырезку и, не отдавая ее протянувшей руку Лауре, встал с дивана и подошел к Гизеле Оберман.

— Фрау Оберман, знаете ли вы кого-нибудь из людей, изображенных на снимке?

Гизела тяжело вздохнула, но взяла снимок и долго его рассматривала. Потом сказала:

— Вы же понимаете, Макс, что я не из этой семьи… Кроме того, меня в то время еще не было на свете. Но я точно могу сказать, что вот эта женщина и маленькая девочка рядом с ней очень похожи на тех, кто изображен на снимке, тринадцать лет назад переданном американцем нам.

— Но этот снимок у вас есть, не правда ли?

— Да, конечно. Только он не в этих альбомах, а хранится отдельно. Лаура, ты же знаешь… Там, в рамочке, в комнате отца.

Лаура исчезла и вскоре вернулась с фотографией в серебристой рамке. Протянув ее Максу, снова уселась на диван.

Макс смотрел на фото, которое более сорока лет «гостило» за океаном, и думал о том, как некие почти нематериальные символы могут изменить жизнь человека. Не привези американец Майкл Роуз в Европу этот отголосок прошлого, и Вальтер Оберман мог бы, пожалуй, сегодня быть среди своих близких…

Сыщик приблизился к Гизеле и положил фото рядом с газетной вырезкой. Она внимательно некоторое время изучала снимки, потом произнесла:

— Смотрите, господин Вундерлих. На фотографии, как вам известно, бабушка моего мужа Инга фон Штразен и его мать Клара фон Штразен. Снимок из газеты сделан на четыре года раньше, но можно однозначно сказать, что вот эта женщина слева в нижнем ряду Инга фон Штразен, а рядом с ней ее маленькая дочка, будущая мать моего мужа, моя свекровь.

— Согласен, фрау Оберман.

Потом частный детектив начал рассматривать фотографии в альбомах. Он надеялся найти еще кого-нибудь со снимка из газеты. Вдруг на фотографии окажется подпись или другое указание на этого человека. Но попадались лишь более поздние снимки Инги и Клары фон Штразен. Макс подумал, что очень странно, что в альбоме ему не встретилось ни одной фотографии, где мог бы быть изображен сам обер-лейтенант Карл фон Штразен. И он спросил Гизелу:

— Фрау Оберман, как вы считаете? На газетном снимке должен быть Карл фон Штразен? Ведь это его мать умерла и родственники съехались, по сути дела, к нему.

— Я думаю, да.

— А почему его нет в альбоме?

— Справедливый вопрос, Макс. Я слышала от свекрови, что ее отец очень не любил фотографироваться. Она, в свою очередь, слышала об этом от своей матери. Свекровь рассказывала, что была свадебная фотография, где ее отец был снят с матерью, но она пропала, когда семья бежала на Запад. Правда, в альбоме есть фотография, где Карл фон Штразен снят, будучи еще мальчиком.

— Теперь понятно, почему я не заметил. Вы могли бы ее отыскать?

Женщина довольно быстро отыскала фото, где был изображен мальчик лет двенадцати.

— Вот она, господин Вундерлих.

Макс перевернул фото и прочел сделанную карандашом надпись: «Карл. 1925 год». Потом приложил его к газетному снимку.

— Трудно сказать, но, по-моему, вот этот молодой человек похож на этого мальчика. Как думаете?

— Что-то есть, господин Вундерлих…

— Я добавлю фото этого мальчика к газетной вырезке и фотографии американца… Вы не против, фрау Оберман?

— Ни в коем случае. Я понимаю, как все это может быть важно. Я вам так благодарна…

Макс отложил альбомы, и Лаура с готовностью подхватила их и уложила на законное место в сундучок.

Настала очередь пакета с письмами. Пожелтевшие от времени, кое-где с разводами от попавшей влаги, с надорванными краями, конверты были высыпаны на диван, и Макс доставал из них письма, начав с самого верхнего конверта. Предстояла долгая кропотливая работа, но она его не смущала. Вчитываясь в строки, иногда плохо читаемые из-за неразборчивого почерка, он погружался в другую эпоху, в чужую жизнь, однажды начавшуюся и уже закончившуюся.

Гизела поняла, что это надолго, и, собрав силы, пошла в кухню, чтобы приготовить кофе. Лаура последовала за ней. Продолжая внимательно читать, Макс даже не заметил, что мать с дочерью оставили его одного. Очнулся он только после того, как услышал голос Гизелы:

— Я принесла кофе, господин Вундерлих.

Он поднял голову и смущенно улыбнулся.

— Вы не представляете, как интересно, фрау Оберман. Вроде написано об обычных событиях, которые случаются и сегодня, но кажется, что читаешь некий роман.

— Согласна. Но думаю, вы не откажетесь от кофе. Все равно читать еще долго…

Макс взял с подноса чашку и начал неспешно глотать горячий бодрящий напиток, находясь мысленно в том мире, который только что приоткрыл.

Через некоторое время он стал отдавать Лауре прочитанные письма. Она вкладывала разномастные листики каждый в свой конверт, и каждый новый конверт отправлялся в прозрачный пакет, где ему предстояло храниться в течение срока, который никто в данный момент не рискнул бы назвать.

Через несколько часов в руках Макса остались три письма, которые, на его взгляд, заслуживали внимания. Он снова начал их перечитывать, и через некоторое время два из них вернулись к Лауре. Осталось одно, о пользе которого у него еще не было твердого мнения, но он был уверен, что его надо добавить к уже отобранным газетной вырезке и фотографиям. Он обратился к Гизеле:

— Фрау Оберман, вот это письмо я тоже хотел бы взять.

— Как вам будет угодно, господин Вундерлих. Если считаете, что оно заслуживает внимания…

— Думаю, да. Вот послушайте сами.

И он стал читать Гизеле письмо:

Дорогой племянник,

прошло более года с тех пор, как я отправил тебе мое последнее письмо, в ответе на которое нисколько не сомневался. Но, видимо, надеждам моим не суждено сбыться, что, на мой взгляд, не к лицу потомку знатного рода, коим являешься ты, дорогой племянник.

Я понимаю, что предложения, сделанные мною в последнем письме, не явились для тебя радостной новостью, но сейчас, после смерти моей сестры, настал момент, когда справедливость должна восторжествовать. Признаюсь, что у меня с Эльвирой были сложные отношения. Я намного моложе ее, и она не разделяла мои политические взгляды. Она вложила в уши нашей матери, что я исчадие ада, и мать лишила меня всего, на что я имел полное право. Моя служба в партии приносит мне весьма скромный доход, но я жалуюсь не на это, ибо служу прежде всего из идейных соображений. Однако почему я должен отказываться от того, чего меня лишил злой язык моей сестры? Мир ее праху — я не хочу ворошить то, что уже прошло. Сегодня есть ты, ее сын, который, я считаю, может исправить ошибку, допущенную его матерью.

Я думаю, дорогой племянник, твое материальное положение от этого существенно не пострадает. Ведь ты являешься владельцем замечательного имения, из которого извлекаешь доход. А для меня это стало бы существенным подспорьем. Я до сих пор не женат и веду одинокий образ жизни. А как то, о чем я тебя просил, могло бы изменить жизнь твоего дяди! Ты должен помнить в первую очередь о том, что мы родственники. Что может быть сильнее голоса крови, дорогой племянник?

Я рассчитываю, что хотя бы на это письмо ты ответишь.

С наилучшими пожеланиями

дядя Адольф

Макс закончил читать и взглянул на Гизелу:

— Есть какие-нибудь соображения, фрау Оберман?

Женщина покрутила в руках конверт, силясь рассмотреть почтовые штемпели, потом промолвила:

— Что тут можно сказать? Письмо адресовано Карлу фон Штразену, в имение Лихтенберг. Это совершенно четко читается на конверте. Письмо датировано согласно почтовому штемпелю 1943 годом. Месяц виден не очень четко… Я думаю, ноябрь или декабрь… Отправлено письмо из Ваймара, это тоже можно прочесть на почтовом штемпеле. А вот точный обратный адрес совершенно нельзя прочесть, размыло влагой… от дождя или снега или просто кто-то что-то пролил на конверт… Я могу только утверждать, что на том месте, где должно быть имя отправителя, оно когда-то, естественно, было, но не в виде нормально написанных слов…

— Что вы имеете в виду?

— Отправитель здесь просто расписался. Видите, господин Вундерлих, сохранившийся в конце надписи длинный росчерк…

Макс взял конверт, некоторое время изучал его и сказал:

— Пожалуй, да, фрау Оберман. И что из этого следует?

— Скорее всего, ничего. Как хотел, так и подписал.

— А что вы могли бы сказать в отношении текста письма?

— Могу сказать, что главная информация содержалась в предыдущем письме, на которое, как утверждает автор, Карл фон Штразен не ответил. Я думаю, что дед Вальтера не ответил и на это письмо.

— Почему?

— Свекровь как-то рассказывала мне, что отца призвали в вермахт и отправили на фронт в сорок втором, так что предыдущее письмо он, возможно, тоже не читал. Его получила супруга Инга фон Штразен, прочла и не стала отвечать, так как ее просьба автора письма не касалась. Так я, по крайней мере, думаю.

— Вполне возможно. Но куда же делось это письмо?

— О, господин Вундерлих, все очень просто — письмо пропало. Когда люди в спешке бежали на Запад, лишались и не таких ценностей.

— Трудно возразить. Одно ясно, что дядя Адольф, фамилию которого мы пока не знаем, имел к племяннику претензии материального толка и связывал их с матерью Карла Эльвирой фон Штразен. А нам известно, что именно от матери Карл фон Штразен получил некий медальон. Не исключено, что дядя Адольф что-то предполагал в отношении этого медальона.

— Да, Макс. Это похоже на правду.

— Я смею также утверждать, что между Карлом фон Штразеном и его дядей были натянутые отношения, а слова про голос крови — это просто красивая фраза. Судите сами, два письма за два года — и это из Ваймара, который не так уж далек от имения Лихтенберг. И ни одного, стало быть, визита. Похоже, дядя даже не знал, что племянник давно воюет.

Гизела пожала плечами. Макс сложил в свою папочку добытые за полдня трофеи и стал собираться.

— Должен откланяться, фрау Оберман. Документы я забираю с собой. Верну в семейный архив, как только поймаем преступника и найдем медальон… или хотя бы выясним, что с вашим мужем случилось.

— Благодарю вас за все, господин Вундерлих. Я не знаю, что бы делала без вас.

Сыщик пошел к двери и, обернувшись, еще раз взглянул на мать с дочерью. Обе с надеждой смотрели ему вслед.