Госпожа пустошей

Оливия Штерн, 2018

Она добровольно стала вампиром и утратила воспоминания о том, каково это – быть человеком.Он был правителем, но слишком доверял тем, кого любил.Их пути пересеклись в замке на Пустошах.Чем закончится противостояние человека и чудовища? Вспомнит ли госпожа Пустошей ту женщину, которой давно перестала быть? Сможет ли истинная любовь, зародившись, повернуть вспять саму магию? А что, если холод бессмертия – не навсегда?

Глава 2. Ненужная свадьба

Владетельный князь Стефан задумчиво покачивал в руке бокал из цветного стекла. На донышке перекатывались последние капли вина, терпкого, красного. По левую руку сидела невеста.

Он не хотел жениться на этой девушке. И не потому, что она была плоха — очень даже хороша, кожа белая как снег, косы черны как ночь, губы алые, сочные, словно спелые вишни. Про таких говорили — что лебедь белая. Любой другой взял бы в жены, не раздумывая.

Стефан же искренне полагал, что за ним тянется черный хвост проклятия, и портить жизнь кому-то еще не хотелось. Но у невесты был отец, у отца — много воинов и мер серебра, а набеги дорогих соседушек не прекращались. К тому же, дикие ллэ, проклятая нежить Пустошей, появлялись то тут, то там, когда в одиночку, а когда стаями. Воины и серебро были очень кстати.

Стефан, сидя на своем месте, равнодушно наблюдал за свадьбой. А та шла свои чередом: слуги несли на серебряных блюдах жареных лебедей в окружении перепелок, молочных поросят среди золотистых, точно солнышки, клубней картошки, пироги с олениной, с зайчатиной и с мясом куропаток — всего не перечесть. Вот уже и отплясали, звеня монистами, в центре залы айнэ в цветастых юбках. Вот уже и старицы-вещуньи напророчили долгих лет владетельному князю и его юной жене. Все как будто текло сквозь него, не затрагивая, не задевая. Стефан изредка поглядывал на разрумянившуюся девушку, которая этой ночью будет принадлежать ему. Звали ее… Роса, Росинка. Она смущалась и краснела, когда старицы поднесли горшок с углями и желали таких же жарких ночей с князем. У нее были тонкие бледные пальчики и еще по-детски пухлые щеки. Хотел ли он ее? Скорее нет. Все, что ему было нужно — это воины и серебро. И оттого засело под ребрами пакостное чувство, что вся эта свадьба — неправильная и ненужная, и еще более неправильно и ненужно то, что он связывает с собой совершенно невинное существо. С собой, чья кровь замарана проклятием.

Наконец старицы убрались восвояси, он нехотя опрокинул очередной бокал во славу Двуликого Огневика, покровителя семьи, дома и очага.

А потом на середину зала вышли три седовласых старца с цистрами и начали хвалебную песнь о том, как великий воин Стефан в равном бою одолел тварь Пустошей.

Князь стиснул золоченую ножку бокала.

Они пели о том, как пришел в княжество господин Пустошей с войском, что ни живо, ни мертво. О том, как требовал проклятый вампир еще дани кровавой, вдобавок к тому, что уже получил. Как владетельный доблестный князь Стефан отказал гаду ползучему и летучему, и вызвал того на честный бой. И как бились они три дня и три ночи, а затем отрубил пресветлый князь голову проклятому вампиру, и тем самым спас многих невинных людей…

Стефан кивком подозвал виночерпия. Шепнул на ухо:

— Передай Велеславу… Пусть заплатят этим… и пусть убираются.

Ему не хотелось вспоминать.

Ибо ни один смертный не может одолеть вампира. Те быстрее и сильнее, многократно. И то, что Стефану тогда удалось продержаться несколько минут, он объяснял не более, чем удачей пополам с великолепной военной выучкой. Зачем тогда бросил вызов бессмертному? И сам не знал. По молодости да по дурости показалось, что незачем отдавать еще сотню живых на кровавую потеху чудовищу. Но он продержался несколько минут, потом был выбит из седла. Чудовище навалилось сверху: никогда не забыть его глаз, светло-серых радужек, с черными ободками, с алым отсветом на дне.

«На что ты рассчитывал, человечек? — Прошипел вампир в лицо, — а теперь я возьму тебя, и возьму тех, кого ты пытался защитить».

И медленно, очень медленно провел холодным языком по шее, принюхиваясь, пробуя…

В тот момент Стефан и сам толком не понял, что произошло. В груди полыхнуло горячим, огонь рванулся сквозь руки, выжигая кровь. Вампира отшвырнуло шагов на десять, и этим было грех не воспользоваться. Стефан подхватил трясущимися руками меч, рванулся к поверженному врагу… И в тот, самый последний миг, когда еще живой вампир смотрел на него, на белом породистом лице врага Стефан вдруг прочел полнейшее удовлетворение происходящим. Бледные губы растянулись в странной, совершенно неуместной улыбке. В следующее мгновение Стефан ударил, отделяя голову от тела.

…А потом стало только хуже, и он сполна осознал, каким был дураком. В княжество явилась госпожа Пустошей. И они встретились на границе. За плечами Стефана была сотня воинов, за ней — серое, колышущееся, постоянно меняющее форму море безмолвных ллэ.

Сама госпожа ехала на прекрасном вороном коне, живом коне, что можно было счесть дивом. Очень красивая, холеная и страшно бледная женщина в таком платье, что просто срам. Темно-каштановые роскошные волосы были убраны в сложную прическу из кос. На бледном челе — тонкая корона из черненого серебра с россыпью рубинов. Она подъехала почти вплотную к Стефану, и тогда он увидел, что ее глаза полны крови, а по щекам пролегли тонкие кровавые дорожки.

«Значит, это ты убил моего мужа», — тихо сказала госпожа Пустошей, пристально рассматривая владетельного князя.

«Это был честный бой».

Она фыркнула, словно услышала нечто смешное.

«Человек не может в честном бою убить вампира. Какую магию ты применил?»

«Я не понимаю, о чем ты».

«Хорошо, — она холодно улыбнулась, — ты убил моего мужа. Я, в силу некоторых причин, не могу сейчас напасть на тебя и вырвать сердце. Но когда-нибудь ты попадешься мне, владетельный князь… Когда-нибудь ты окажешься в Пустошах…»

Это и стало его проклятием. «Когда-нибудь» висело над его судьбой, словно остро заточенный меч над натянутой нитью.

Стефан вздрогнул, почувствовав на плече тяжелую руку. Обернулся, чтобы увидеть младшего брата, Велеслава.

— Пора, — сказал тот, — пора в опочивальню, князь.

Ходили слухи, что если у Стефана покровителем стал Теф-солнце, то у Велеслава таковым был Сиф-месяц, бледный и светлый. Родные братья рознились как день и ночь. Стефан был крепок телом и темноволос, Велеслав же вырос тоненьким, словно прутик, и светловолосым, настолько, что его слегка вьющиеся волосы сравнивали с лунным светом. Глаза у Стефана были темно-карими, почти черными. У Велеслава — странного сизого цвета, за что он был весьма любим женщинами. А еще Велеслав был очень себе на уме. Стефан поначалу пытался докричаться до него, сквозь невидимую броню показной отрешенности, потом забросил. Все равно ведь… брат.

— Пора, — настойчиво повторил Велеслав.

Роса бросила на него испуганный взгляд и покраснела еще больше. Стефан вздохнул, накрыл своей ладонью тонкие пальчики невесты. Ну что ж, пора так пора. Он поднялся, на миг от выпитого закружилась голова, стол, гости. Стефан потер лоб рукой — помогло. Взял Росу за руку, вывел из-за стола. В центре зала снова плясала белозубая айнэ, вызванивая бубном затейливый ритм, все внимание гостей было приковано к ее гибкой полуобнаженной фигуре.

— Идем, — сказал негромко.

Роса нервно дернулась и всхлипнула. Стефану стало ее жаль: весь вечер девушка храбрилась, а вот теперь… теперь она останется один на один с незнакомым мужем, чтобы на деле познать то, о чем шепчутся служанки.

Они медленно двинулись к княжеской опочивальне. Уже у дверей Стефан остановился: там, вместо своих воинов, увидел сотника Велеслава, вооруженного до зубов. Как же его звали-то?… А, точно. Демен.

— Почему ты здесь? — спросил строго, — где Миловар?

— Животом мучается, — Демен осклабился.

Но его взгляд Стефану не понравился, плывущий взгляд, как будто Демен был очень пьян. И в то же время сотник был совершенно трезв.

— Открывай.

Демен ловко распахнул резные створки дверей, с низким поклоном пропуская новобрачных в опочивальню. Там было жарко, в курильницах тлели благовония южных земель. Огромная кровать белела свежими простынями и занимала полкомнаты. Стефан ощутил, что Росу начинает бить озноб. Двери закрылись.

…Наверное, эту красивую девушку нужно было как-то успокоить. Наверное, с ней нужно было быть обходительным и нежным. А у Стефана перед глазами вдруг возникла госпожа Пустошей, в ее совершенно бесстыжем, мало что скрывающем одеянии.

«Когда-нибудь…»

Стефан вздохнул. Расстегнул пояс с ножнами, отложил его в угол. Затем, неторопливо сбросив кафтан, сел на край кровати, похлопал ладонью рядом.

— Сядь.

У Росинки задрожали губы. Глаза вдруг набрякли слезами. Издав то ли стон, то ли всхлип, девушка послушно подошла и опустилась на краешек, стараясь при этом держаться подальше от Стефана.

— Не стоит жене так бояться мужа, — он усмехнулся, — иди-ка сюда, я помогу тебе снять все это…

Как и полагалось, наряд невесты был многослойным и очень, очень тяжелым. Оплечье, вышитое самоцветами, парчовое верхнее платье, нижнее платье… Роса послушно повернулась к нему спиной, перекинула тяжелую смоляную косу через плечо, и Стефан начал расстегивать золотые пряжки, украшенные жемчугом.

— Устала?

— Да, — выдохнула едва слышно, — не гневайся, князь… я тебя совсем не знаю…

— Это так, — он прошелся по всему ряду пряжек, вернулся к застежке оплечья, — но тебе не стоит бояться, Росинка. Я тебя не обижу.

Полюбовавшись на стройную белую шею, Стефан прикоснулся к ней губами, вдохнул запах юного девичьего тела, к которому примешивался едва заметный цветочный аромат благовоний. Росинка вздрогнула, сжалась в комок.

— Э, нет. Так у нас с тобой дела не пойдут, жена моя. Повернись ко мне.

Она послушно, словно куколка, обернулась, и ахнула, когда он сгреб ее в объятия и поцеловал, смеясь. Губы у Росинки были полные, приятные, она на удивление сразу вся раскрылась, позволяя углубить поцелуй.

«Ну-ну, а строила из себя скромницу», — он усмехнулся мысленно, одной рукой придерживая невесту под затылок, а другой освобождая из плена одежды молочно-белое плечо.

Росинка дернулась, резко отстранилась.

— Князь!..

А потом на затылок обрушилась боль. И свет померк, почти мгновенно.

***

Приходить в себя было мучительно. Как будто скользкий комок боли забрался под стенки черепа и перекатывается там, пульсирует, то разрастаясь до размеров хорошей тыквы, то сжимаясь в точку, состоящую из тьмы. В глаза брызнул скудный свет, блики от костра. И тут резануло остро запястья, предплечья, лодыжки… Стефан облизнул потрескавшиеся губы. Он не сразу понял, как это произошло. Да и что — это? А потом серебристой рыбкой в темном омуте мелькнула мысль: мятеж. Неведомый враг дождался, когда он отвлечется, будет безоружен, и…

«Когда-нибудь». Проклятье госпожи пустошей. Или нет?

Стефан прищурился на отблески костра, разожженного неподалеку. Ночь. Ничего толком не разглядеть в темных силуэтах. Зато хорошо слышно бряцание доспехов, враги хорошо вооружены.

Он попытался шевельнуть руками. Связали на совесть, кистей рук он почти не ощущал. Еще раз дернул, уже сильнее, локти в сторону, надеясь хотя бы ослабить путы, и одновременно прикидывая, кто мог устроить западню. Кому это могло быть выгодно? Отцу невесты? Вряд ли. Дядьке Ксену, родственнику по материнской линии? Тоже сомнительно. Но кто, кто?!!

Впрочем, мучиться неизвестностью ему не дали.

Стефан увидел, как один из воинов, сидящий у костра, поднялся и неспешно направился в его сторону. Князь опустил веки, поглядывая за врагом сквозь ресницы.

— Княже…

И от звука этого голоса сердце с размаху ухнуло в бездонную черную яму. Как же так?!! Велеслав, брат возлюбленный…

Голос принадлежал Демену.

— Стефан, — позвал сотник, затем присел рядом на корточки, стянул грубую кожаную перчатку, приложил пальцы к шее. Туда, где бьется, пульсирует кровь у живых.

— Почему? — он выдохнул этот вопрос, царапая небо пересохшим, сделавшимся жестким как терка языком.

— А, пришел в себя, — равнодушно отозвался Демен, — не держи зла, княже. Я служу Велеславу.

Стефан помолчал. Ему было трудно говорить. И не хотелось. Но что-то ответить все же было нужно, и ответить правильно.

— Почему… Велеслав пошел на это? Я ж его милостями осыпал, золотом, ни в чем отказа не ведал…

Стефану показалось, что Демен тихо вздохнул.

— Велеслав счел тебя слабым, княже. Сам захотел править.

— Для этого было довольно просто подсыпать мне яду, — прошептал Стефан, внезапно начиная понимать свою собственную судьбу.

Демен ответил глухо, как будто с трудом выталкивая каждое слово.

— Ему кое-что пообещала госпожа Пустошей. А ты — плата Велеслава. Мы должны отвезти тебя в замок.

— Демен… не делай этого, — во рту собиралась слюна, отдающая металлом, — не делай. Боги не простят. Люди не простят, когда узнают.

— Прости, княже. Я всего лишь верно служу Велеславу.

А потом внезапно Демен сгреб Стефана за ворот, приподнял — бледное лицо с провалами темных глаз оказалось совсем близко, так, что Стефан ощутил привкус вина в дыхании мужчины, увидел мелкие бисеринки пота на переносице.

— Не бойся, — прошептал Демен, — смерть будет сладка в ее объятиях. Я знаю. Был… там…

Стефан прикусил губу. До крови.

— Отпусти. Ты не ведаешь, что творишь. Велеслав не ведает.

— О, как раз Велеслав очень даже ведает, — Демен осторожно опустил его на землю, — он давно уже это замыслил. Все не знал, как к госпоже подобраться.

— Что он от нее хочет?

— Тебе это не нужно знать. Я тебе воды принес, княже. Приговоренному полагается хотя бы пить. Развязать не могу, уж больно ты крепок, еще до оружия доберешься.

— Хорошо, дай воды, — просипел Стефан.

Как бы там ни было, жажда мучила изрядно. А в его положении лучше сохранять силы. Вдруг да удастся сбежать?

Демен зубами выдернул пробку из фляги, поднес к губам. Стефан пил большими глотками, вслушивался в расползшуюся под затылком боль. Что дальше-то?..

— Демен, подумай над тем, что я сказал.

— Я верно служу Велеславу, — повторил воин, — тут уж ничего не сделаешь.

…И в этот миг с той стороны костра донесся женский плач. А спустя несколько мгновений — бессмысленное бормотание.

— Кто это?

Стефан, холодея, уже знал ответ. Демен не торопился отвечать, аккуратно закупорил влягу, выпрямился. И, уже совершенно не таясь, вполне громко ответил:

— Невеста твоя, княже. Она пойдет госпоже на закуску.

Если бы Стефан был не связан и при оружии, голова Демена уже бы покатилась по сочной степной траве. Но все, что он мог — только скрежетать зубами от безысходной ярости.

— Ее смерть тоже… будет сладкой.

— Роса здесь при чем? Зачем губите невинную девушку?

— Это воля владетельного князя Велеслава, — глухо ответил Демен.

Повернувшись, он ушел к костру. Стефан в изнеможении закрыл глаза.

«Когда-нибудь».

Вот оно и свершилось, проклятье. Сгребло не только его, но и ту, что оказалась по случаю рядом.

Плач и мольбы о милосердии резали слух, вспухали болью в голове. Потом звуки резко оборвались, кто-то у костра противно зарыготал. Стефан медленно, понемногу ослаблял путы. Если все сложится так, как он задумал, к утру он сможет уйти. Неведомо, получится ли отбить Росинку, но сам — точно будет на свободе. Покатится голова Демена в пыль…

Он вращал запястьями, медленно, через зубовный скрежет, возвращая им чувствительность. А сам… вспоминал. О том, каким Велеслав был маленьким и слабеньким, когда родился. Стефан тогда смотрел на сморщенное, худенькое тельце, и думал о том, что Хенеш, пастырь мертвых, скоро явится за младенцем. Но Велеслав выжил. И потом, когда учился ратному делу, брал не силой и не умением, а хитростью. И Стефан, будучи на шесть лет старше, очень любил братика…

«Что мне с этого теперь?»

Стефан собирался, развязавшись, просто уползти в кусты, а оттуда добраться до своих верных военачальников. Правда, пришлось бы оставить Росу, но начни он ее сейчас спасать — толку вообще не будет. Вот и лежал тихо-тихо, с закрытыми глазами, растягивая кожаные ремни.

…Конечно же, ему не дали довести начатое до конца. Подошли Демен и еще какой-то мужик богатырского телосложения.

— Надо ехать, княже. Не взыщи.

— Хенеш взыщет, — ответил Стефан.

Демен как будто что-то смекнул, начал проверять путы. Поцокал языком и затянул их обратно.

— Уже недолго осталось, до Пустошей-то.

Потом его, словно куль муки, перебросили через спину лошади и привязали к седлу. Краем глаза Стефан видел, как в седло сажали Росинку. Ее, прижимая к себе, повез один из велеславовых наемников. На миг они встретились взглядами, личико девушки исказила гримаса глубокого, беспросветного отчаяния.

«Демен, тварь, хоть бы ее отпустил…»

***

К полудню следующего дня они добрались до замка на Пустошах. У Стефана, которого так и везли, перекинув через седло, голова едва не лопалась от боли. Пульс тяжко бухал в висках, с каждым ударом подкатывала к горлу тошнота. Рук и ног он уже не ощущал… Но все же повернулся и посмотрел на замок.

Он его никогда не видел, чтобы вот так, да вблизи.

Только на картинках, которые весьма приблизительно отражали суть дела.

Замок, огромный, величественный, сложенный из серых глыб, словно вырастал из растрескавшейся, мертвой земли. Вырастал — и устремлялся в тяжелое, набрякшее тучами небо, грозясь пронзить их сотнями тонких и острых башен, игольчатыми крышами эркеров. Внешние стены были почти лишены бойниц, но с широкими зубцами. Сторожевые же башни, в отличие от тонких и не лишенных некоторого изящества внутренних построек, казались непомерно широкими.

А вот ров вокруг замка был совершенно сухим. И неудивительно — в Пустошах вода на вес золота. Пепельная, познавшая власть нежити земля все вобрала в себя…

Стефана стащили с лошади, словно тюк с шерстью, бросили на землю. Рядом же бросили Росинку. Он повернулся, посмотрел на нее, и понял, что девушку уже не спасти. Она медленно и неизбежно умирала от страха, впала в непонятный ступор и, похоже, не узнавала даже его. Стефан отвернулся. Успокоить бы ее сейчас. Может быть, еще вернется к жизни… погладить по измазанной землей белой щеке, стереть хрустальную слезинку, беззвучно покатившуюся вниз.

Кто-то протрубил в рог, слишком громко для этого чересчур тихого места. Затем раздался громкий скрежет, Стефан не мог видеть, но понял: опускается подъемный мост.

Затем к нему наклонился Демен.

— Ну что, прощай, княже. Зла не держи.

— Отпусти… ее… — глазами указал на Росинку, замершую неподвижно в двух шагах. Руки у нее тоже были стянуты за спиной и наверняка причиняли мучения.

— Велеслав приказал отдать вас обоих, — глухо обронил Демен и уже громче скомандовал, — эй, парни, берите их и идем. Нас ждут.

Стефана снова подхватили под руки и поволокли вперед, через мост, все ближе к мучительной смерти. А в том, что она будет мучительной, владетельный князь не сомневался ни мгновения.

Что ему оставалось?

Он начал молиться своему покровителю Тефу, яркому солнцу, жизнь дающему. Просил, чтобы Теф поскорее забрал его из хладного царства Хенеша туда, где всегда цветут сады, светло, и каждый обретает покой после трудов праведных.

На шее у Стефана на простом кожаном шнуре висел амулет — гладкий камешек с высеченным изображением покровителя. Грубым, правда, потому что Тефа было принято изображать в храмах как воина в доспехах, с лучезарным копьем в руке, которым он повергает Хенеша в бездну.

Они вошли во внутренний двор замка. Там было пусто, исключая двух безмолвных ллэ, наряженных в легкий кожаный доспех. Стефан лишь мазнул взглядом по застывшим белым лицам. Ллэ, одним словом. Он не знал, как они получались, и чем отличались, допустим, от вампиров, и чем дикие ллэ отличались от ллэ, служащих господам Пустошей, но… теперь все это было неважно. Он лишь подумал, что Демен идет вперед так, будто знает дорогу, причем хорошо знает. Впрочем, сам ведь сказал, что был здесь раньше.

Протащившись по широким и пустым коридорам, внезапно вынырнули в огромный зал. И в самом его конце, на высоком, высеченном из цельного куска обсидиана троне, сидела она.

«Владыка Теф, помоги перенести муки предсмертные. Пусть мое забвение будет недолгим, забери к себе верного слугу твоего…»

Откуда-то сбоку всхлипнула Росинка. Он покосился на девушку: ту под руки держали два воина. Если бы не они, бедная Роса непременно упала бы.

Демен решительно выступил вперед, загораживая госпожу Пустошей от Стефана. Поклонился, с достоинством, не раболепно.

— Да будут долгими твои ночи, госпожа. Мы привезли тебе обещанное и надеемся на то, что и ты выполнишь свою часть сделки.

…Смех. Тихий, невеселый. Бездушный. Стефан вдруг подумал, что так могла бы смеяться дорогая кукла, у которой голова из тонкого фарфора, а глаза, брови, рот… все нарисованное, ненастоящее.

— Ты уже был здесь однажды. Решил вернуться?

Ее голос. Стефан ощутил, как от мягкого, словно шелк по коже, голоса зашевелились волосы. Под ребрами все стянулось в тугой, тошнотворный узел, разлилось приторно-сладкой жутью по венам.

«…И обереги от исчадий Хенеша…»

— Но, прекрасная госпожа, кроме меня мало найдется охотников сюда прийти, — совершенно спокойно ответил Демен.

И Стефан даже удивился — сотник Велеслава не боялся вампира. Вообще не испытывал страха. Как такое могло быть?

— Ты в самом деле привез мне человека, который убил моего мужа?

В спокойном, шелковом голосе скользнули нотки сомнения.

— Вы можете убедиться в этом, госпожа, — и Демен еще раз поклонился.

— И правда, могу, — согласилась она и поднялась.

Демен отошел в сторону, как будто специально давая Стефану насладиться тем, как идет к нему смерть. Ничто не изменилось в облике госпожи Пустошей с их последней встречи: все то же бледное лицо, как будто вылепленное из алебастра, темные волосы с кровавым отливом, стянутые по бокам в пирамиды из кос. Все то же платье из черного кружева, притягивающее взгляд к белому, точеному телу вампира, к аккуратным темным соскам, просвечивающим сквозь кружево…

Двигалась она… именно так и должна двигаться нежить — с неуловимой грацией хищницы, плавно, словно ступни не касались грубо отесанных каменных плит пола.

Стефан только стиснул зубы. В душе проснулся отвратительный, пожирающий разум страх перед вампиром, хотелось сжаться, спрятаться, а еще лучше, обратившись тоненькой струйкой дыма, навсегда улететь из этого места.

«Теф, помоги», — попросил он, зажмурившись.

Но покровитель молчал.

А когда Стефан открыл глаза, встретился взглядом с госпожой.

В их последнюю встречу она плакала, проливая слезы по убитому супругу. Сейчас — сдержанно улыбалась. Стефан удивился тому, что губы у нее не ярко-алые, какие должны быть у вампира, а нежного розового цвета. Пухлые, с трогательной ямкой на нижней губе… В серых глазах играли багряные блики.

— Это в самом деле он, убийца моего Эйвана, — госпожа склонила голову набок, как будто раздумывая. Затем повернулась к Росинке, — а это что?

— Владетельный князь Велеслав передает… невесту, — пояснил Демен, — невеста князя Стефана.

— О, как мило, — уронила госпожа.

Медленно, очень медленно обошла Росу, принюхиваясь. Затем поправила девушке косу. Легко прикоснулась к грязной щеке.

— Невеста, так и не ставшая женой, — донесся до Стефана раздражающе-шелестящий шепот, — как интересно…

— Демен, — позвала госпожа, — владетельный князь Велеслав превзошел все мои ожидания. Впрочем, его ожидания тоже не будут обмануты. Как ты помнишь, свои обещания я держу.

Она пощелкала пальцами, и откуда-то сразу набежало ллэ. И вот тогда-то Стефану действительно стало страшно: десять умертвий, десять не-живых и не-мертвых, одетых кто во что, вернее, кого в чем застала эта кошмарная не-смерть. Двигались они так, словно их скелеты были лишены суставов. И все взгляды — ужасающе живых, блестящих и как будто стеклянных глаз — были устремлены на госпожу.

Она повернулась к трону, спиной к пленникам, позволяя рассмотреть утонченный узор кружева, едва прикрывающий совершенные ягодицы.

— Раздеть, помыть и подготовить в ритуальном зале.

А затем обронила:

— Демен, иди за мной. Я отдам тебе то, что обещала. Твои люди пусть выходят за ворота. Их никто не тронет.

Стефан закрыл глаза.

Он ощущал на себе прикосновения холодных рук, ногти царапали кожу. Стояла страшная, давящая тишина, прерываемая лишь шорохом ног ллэ и беспомощным шелестом срываемой одежды. Он подумал, что Росинка уже точно сошла с ума от ужаса. Человек не должен переживать такое. Кто-то из ллэ, не удержавшись, лизнул ему грудь. Стефан дернулся, увидел, как на него смотрит нежить, бывшая когда-то простым крестьянином. В блестящих, словно бусины, глазах полыхала жажда, вечная и неутолимая.

«А ты еще не знаешь, что тебя ждет», — прошелестело в мыслях.

И — смех, тихий, бездушный.

***

— Росинка, — позвал он, — ты меня слышишь?

Его растянули цепями на каменном алтаре так, что не мог и шевельнуться. Одно хорошо, к рукам и ногам медленно возвращалась чувствительность. Росинку точно так же прикрутили к мраморному саркофагу. В свете факелов ее обнаженное тело мелко подрагивало, покрывшись капельками пота, казалось изваянным из перламутра.

Она не ответила. Только повернулась и посмотрела — долгим взглядом, в котором почти не осталось рассудка. Только смертный покой.

— Росинка, — прошептал Стефан, — прости меня…

Не нужно было жениться на девушке только из-за воинов и серебра, что обещал ее отец. Пусть бы одного его скрутили и привели к госпоже.

Он вздохнул и закрыл глаза.

Здесь было холодно, как и в любом подземелье. Тяжелые круглые своды над головой. Трепещущий свет факелов. С той стороны, где была прикована Роса, в большой жаровне тлели угли, и Стефан даже ощутил нечто вроде любопытства — неужто для него подготовлено?

В том, что госпожа Пустошей будет развлекаться всю ночь, сомневаться не приходилось.

Он снова начал молиться, обращаясь к Тефу, и на душе стало спокойнее. В конце концов, он князь и примет любую смерть, как принял бы ее на поле брани.

Но в бою — это быстро. А здесь?..

Стефан пошевелился, звякнули оковы. Снова подумал о том, что нужно уговорить вампиршу отпустить Росинку. Неведомо, к чему тут взывать, то ли к жалости, то ли к тому, что обе они женщины…

«А Демен, стервец, и не боится госпожу, — мелькнула неприятна мысль, — как же так?»

На этот вопрос он так и не успел себе ответить. Заскрипела надсадно отпираемая дверь, и в поле зрения появилась госпожа.

Она была одета в черный, в пол, шелковый халат. Тонкая ткань, хоть и была сплошной в отличие от платья, все так же хорошо обрисовывала каждый изгиб ее тела. Только вот глаза больше не были серыми, радужки наполнились кровью.

— Итак, — сказала она негромко, подходя к Стефану, — не вижу смысла тянуть. Ты убил моего мужа, Эйвана, с которым я прожила более двух сотен лет. Я любила его. Правда, любила. И теперь… надеюсь, ты понимаешь, что тебя не ждет ровным счетом ничего хорошего.

Стефан молча кивнул. Конечно же, она в своем праве, мстить за убитого.

Вампирша обворожительно улыбнулась, одними губами, развернулась к нему спиной.

— Но начнем мы с этой сладкой девочки, которую ты даже не успел одарить своей любовью. Так, князь?

— Отпусти ее, — слова давались тяжело, как будто застревали в горле, — что она тебе сделала? Она ни в чем не виновата. Ты хотела меня, и ты меня получила. Отпусти!

Тихий смех, выпивающий все чувства. Отнимающий остатки тепла из измученного тела.

— Отпустить? Я не могу ее отпустить, князь Стефан. Я не буду лишать эту милую девушку удовольствия, которое не дал ей ты. А что ты думаешь об этом, милая?

Стефан повернул голову. Со своего места он прекрасно видел, как вампирша обошла Росинку, легко прикасаясь пальцами к ее телу. Девушку затрясло. Может, она и была не совсем при памяти, но происходящее внезапно накрыло ее тяжкой волной понимания.

— Отпусти ее! Не смей, тварь! — крикнул Стефан.

Дернулся, звякнул цепями — все бесполезно.

Снова тихий смех, от которого все скручивается в тугой узел под ребрами. Росинка всхлипнула.

— Как весело, — заметила вампирша, — убивая моего Эйвана, ты ведь не думал о последствиях, человечек?

— Меня мучай, — выдохнул он, — не трогай. Ее. Не трогай…

— А почему я должна себе отказывать в маленьком удовольствии?

Со все возрастающим ужасом Стефан следил за тем, как алебастровая ладонь госпожи легла на маленькую округлую грудь Росинки и начала поглаживать, легонько пощипывая сосок.

— Тварь.

— Да, это так. Не лучше, но и не хуже многих твоих соотечественников. Например, не хуже Велеслава.

Вампирша улыбнулась ему, демонстрируя удлиннившиеся клыки, белые, блестящие. Наклонилась к лицу Росинки, несколько мгновений смотрела ей в глаза, а потом поцеловала.

— Не смей! Не смей ее трогать!

…Все бесполезно.

Поцелуй, отвратительный и одновременно притягательный в своей противоестественности, длился и длился. Тонкая рука вампирши, порхая бабочкой, ласкала невинное тело его невесты. Девушки, которую он не успел сделать своей. Стефан стиснул железные скобы, по пальцам потекла кровь, но он не чувствовал боли.

«Теф, пусть это скорее закончится…»

Вампирша оторвалась от губ Росы, повернулась к нему.

— Видишь, твоей невесте нравится.

— Сука. Грязная, мерзкая сука.

Госпожа только приподняла брови и вернулась к своему занятию. Ее язык проложил влажную дорожку по шее Росы, протанцевал по груди, обвел сосок. Стефан зажмурился. Нет-нет. Должно же в этой госпоже остаться хоть что-то человеческое?!! И тут в его темноту ворвался стон удовольствия.

— Да-а, — выдохнула его невеста, — да…

— Я тебя убью. Ты будешь сдыхать в страшных мучениях, — пообещал Стефан вслух, глядя как руки вампирши ласкают белые бедра девушки.

Внезапно Росинка, его милая, ни в чем не повинная Росинка содрогнулась всем телом, издала полный сладострастия стон и вытянулась на крышке саркофага. У Стефана потемнело перед глазами. Он должен был… прекратить все это… должен…

И тут же — короткий, полный боли вскрик.

Теперь госпожа Пустошей, словно черная клякса на белоснежном теле, распласталась на Росинке, продолжая поглаживать ее грудь, присосавшись к шее как пиявка. Лицо Росинки, на беду, было повернуто к Стефану, и он видел, как с каждой минутой тускнеет ее взгляд.

— Пощади! — это вырвалось помимо его воли.

Вампирша оторвалась от пиршества, красивые губы измазаны в крови. Глаза, залитые кровью. Она медленно облизнулась.

— Это ты, ничего не зная о нас, был беспощаден. Теперь ты знаешь, что тебя ждет.

А затем, быстро лизнув рану Росинки, прокусила себе запястье и насильно влила девушке в рот несколько капель темной крови.

Неторопливо выпрямилась, подошла.

— Из нее выйдет прекрасная служанка, мой милый. Ну что, самое время заняться тобой?

Стефан поморщился.

— Зачем тебе… было все это?

— После любви кровь слаще, — вампирша облизывала перепачканные пальцы, рассматривая его, простертого на камне.

— Да я вижу, тебе тоже понравилось представление, — прошипела с улыбкой.

— Я не понимаю, как боги допустили ваше существование, — только и сказал Стефан.

И внезапно вампирша совершенно серьезно сказала:

— Ты мало что знаешь, князь. Но уже и не узнаешь.

Она очень нежно, трепетно коснулась его щеки, разворачивая лицом к себе. Оперлась локтями о камень. Стефан ощутил сквозь тонкую ткань ее грудь, упругую, словно у юной девушки.

— Всего лишь один глоток, — прошептала вампирша, касаясь языком шеи, проводя влажную полоску, — но этих глотков будет много… О, у нас много ночей впереди, мой князь…

Стефан невольно дернулся, почувствовав легкое покалывание. Клыки. Да, как он забыл. Она этими клыками разрывает плоть, добираясь до яремной вены. Вампирша резко выдохнула, словно именно сейчас получала удовольствие от происходящего.

— Ты сладко пахнешь, князь…

А еще через мгновение Стефана пронзила боль. И страшный холод, как будто его бросили в прорубь. Но одновременно с этим… он внезапно ощутил взрыв удовольствия, как если бы был с женщиной.

Стон. Его? Его собственный? Смешанный с ее стоном?

И все вдруг прекратилось.

Осталось подземелье, не-живая уже невеста, прикованная к мраморному саркофагу, он, едкая боль у основания шеи и тяжело переводящая дыхание вампирша.

— Ты… ты! — сжав кулаки, она в гневе топнула ногой.

А затем, ничего не говоря, выскочила прочь, лязгнув тяжелой дверью так, что посыпалась штукатурка.