Назвать своей

Оливия Гейтс, 2013

Проведя вместе ночь безумной страсти, Калиопа Сарантос и русский олигарх Максим Волков решают продолжить встречи без обязательств. Неожиданная беременность Калиопы все меняет, и Максим бросает любовницу. Однако после недолгого отсутствия Волков возвращается к Калиопе с неожиданным предложением…

Глава 1

Настоящее время

— Он так и не вернулся?

Кали взглянула на красивое лицо Кассандры Ставрос. Понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что ее подруга говорит вовсе не о Максиме. Ведь она даже не знала о нем. И никто не знал.

Кали держала свой роман в секрете от семьи и друзей. И даже когда беременность стало невозможно скрывать, а Максим все еще оставался рядом, она все равно отказывалась говорить близким, кто отец ребенка. Ситуация была слишком нестандартной. Не хотелось никому ее объяснять, особенно своей греческой семье, свято чтящей традиции.

Калиопа знала: единственный, кто ее не осудит, — это брат Аристидис. Но Максима он точно захочет порвать на куски. Попав когда-то в похожий переплет, брат приложил все силы к тому, чтобы быть рядом со своей любимой, а теперь женой, Селеной, и их сыном Алексом. И любой мужчина, не поступивший так же, в его глазах просто преступник. Аристидис постарается сурово наказать Максима за уклонение от его обязанностей. Зная Волкова, легко предсказать, что это приведет к настоящей войне.

Калиопа не хотела считаться ничьей «обязанностью» или позволять брату вмешиваться в ее дела. Она ведь сама сказала Максиму, что тот ей ничего не должен. Что же касается Аристидиса и других родственников, она уже давно не зависит от них, и ей не нужно ни их благословение, ни поддержка. Калиопа решила, что не позволит никому диктовать ей, как жить.

А потом Максим исчез, а вместе с ним и смысл рассказывать подробно об этом романе. Поэтому близкие знали лишь то, что у нее с отцом Лео «не было ничего серьезного».

А в этот момент Кассандра спросила Кали о другом мужчине в ее жизни — живом примере «ничего серьезного». О самом бессердечном человеке — ее отце.

По мнению Калиопы, он сделал единственное хорошее дело — бросил ее мать с кучей детей на руках еще до рождения Кали. У ее братьев, особенно Аристидиса и Андреаса, на всю жизнь остались в душе шрамы от его равнодушия к ним. Она избежала хотя бы этого.

— Нет. Он однажды исчез, и больше мы о нем не слышали. Даже не знаю, жив ли он еще. Впрочем, он, скорее всего, мертв, иначе непременно появился бы, когда Аристидис заработал свои первые десять тысяч долларов.

Подруга открыла от удивления рот.

— Думаешь, он вернулся бы и попросил денег у сына, которого бросил?

— Не можешь себе такое представить?

Кассандра пожала плечами:

— Вряд ли. Мой отец и дяди, может, и кажутся чересчур контролирующими меня занудами, но это лишь оттого, что они хлопочут надо мной, как наседка над цыпленком.

— Если верить Селене, ты сама подаешь им к этому повод своим бурным образом жизни.

Зеленые глаза Кассандры вспыхнули весельем.

— Да, я игнорирую их строгие правила и традиционные надежды, возлагаемые на меня. Одну за другой я упускаю возможности обзавестись завидным для общества «спонсором» с тугим кошельком и нарожать с ним потомство. Чтобы затем этих отпрысков, предпочтительно мужского пола, протолкнуть на путь величия, которым до них прошли мои братья и кузены, и увековечить романтичный, пусть и обманчивый, стереотип всемогущего греческого магната.

Кали рассмеялась. Бесстрастный юмор подруги расшевелил ее почти атрофировавшееся в последнее время чувство юмора.

— Твоих родных, наверное, всех разом хватил удар, когда ты в восемнадцать уехала из дома, чтобы самой пробить себе дорогу в жизни: училась в колледже, работала за гроши, а после добавила семье разочарования и беспокойства, став моделью.

Кассандра ухмыльнулась:

— Они и в самом деле приписывают моему скандальному поведению все свои расстройства здоровья, будь то скачки давления или повышение уровня сахара в крови. Уж сейчас-то могли бы и успокоиться, когда мне уже стукнуло тридцать. Мои денечки модели, рекламирующей белье, позади, и я пытаюсь стать успешным дизайнером. Так нет же. Родных все еще терзают прежние кошмары, в которых я сталкиваюсь с опасностями, извращенцами и хищниками, которых якобы множество в моей профессии. Что ни день, близкие громко сетуют на то, что я до сих пор не замужем, и все больше волнуются о моей уходящей красоте и увядающей способности рожать детей. Для греков тридцатилетняя женщина — то же, что пятидесятилетняя у других народов.

Кали фыркнула:

— Когда они запричитают над тобой в следующий раз, скажи им: пусть радуются, что ты, в отличие от меня, не принесла в подоле незаконнорожденного ребенка.

Изумрудные глаза Кассандры заблестели.

— А может, и мне надо родить? Ведь, боюсь, мне не найти мужчину, который настолько запудрит мне мозги, что я смирюсь с такой катастрофой, как брак, хотя бы для того, чтобы продолжить род Ставросов. Уж не говоря о том, что замечательные малыши — твой и Селены — заставляют звенеть мой биологический будильник.

Сердце Калиопы ёкнуло. Каждый раз, когда Кассандра говорила так о ней и о Селене, вспоминалась жестокая истина: у Селены были двое детей и любимый мужчина, а у нее, Кали, только Лео и больше никого.

— Не стоит легкомысленно рассуждать о том, чтобы стать матерью-одиночкой, — пробормотала она.

Раскаяние наполнило глаза Кассандры.

— Тебе виднее. Я помню, как переживала Селена, пока к ней не вернулся Аристидис. Даже такой успешной женщине, как она, очень тяжело одной растить детей. А ведь до этого я была убеждена, что в первые несколько лет жизни ребенка отец в лучшем случае играет второстепенную роль. Но, увидев, как изменилась жизнь Селены и Алекса благодаря твоему брату… Хотя он скорее исключение. Все знают, что такой мужчина, как он, всего один на свете.

«Так же как и Максим — единственный в мире», — подумала Кали и вздохнула:

— Меня до сих пор поражает, какой Аристидис замечательный отец и муж. А мы с сестрами когда-то полагали, что он — точная копия нашего бессердечного отца.

Особенно их укрепили в этом мнении события, случившиеся в ночь смерти их брата Леонидаса. Пока Кали с сестрами не могли прийти в себя от ужасной потери, внезапно появившийся Аристидис позаботился обо всем, включая общение с полицией и похоронным бюро, а также бдение у гроба. Но он даже не сделал попытки утешить сестер и уехал сразу после похорон.

Конечно, он повел себя лучше, чем Андреас, который даже не приехал на похороны, но Калиопа тогда решила, что Аристидис такой же бесчувственный, как их отец. Уже позже она поняла, что брат вовсе не такой — просто он не умел открыто выражать свои чувства. Но с тех пор как Селена, по его словам, «покорила его», он очень изменился. По-прежнему безжалостный в бизнесе, он стал более открытым с близкими.

— Значит, твой отец был таким плохим? — спросила Кассандра.

Калиопа сделала глоток чаю, ощутив нежелание говорить об отце. Раньше она охотно рассказывала о нем, но внезапно ее поразило, как его поведение близко к ситуации между ней и Максимом.

— Полное отсутствие у него моральных принципов и забота лишь о собственных мелочных интересах стали почти легендой. Когда моей матери было семнадцать, он заделал ей ребенка — Аристидиса. Отец был на четыре года ее старше, постоянно менял работу, так как все, что он умел, — лишь нравиться женщинам. И только после того, как его собственный родитель пригрозил, что перестанет снабжать его деньгами, он женился на маме. А после продолжал строгать детей, чтобы выжимать у своего папаши больше денег на содержание, причем тратил все средства только на себя. Когда его отец умер, он получил наследство и исчез. Промотав деньги, он вернулся, прекрасно зная, что мама всегда позаботится о нем, уделив ему из скудных средств, заработанных ею или полученных от ее родных. Впрочем, ее семья перестала ей помогать, узнав, что их заработанные потом и кровью деньги достаются этому нахлебнику. Отец то пропадал, то снова появлялся, каждый раз добавляя моей матери еще одного ребенка и новое бремя на плечи. Возвращаясь, он клялся в вечной любви и, рыдая, рассказывал, как жестока к нему жизнь.

— А твоя мать пускала его обратно?

— Аристидис говорил: она даже не представляла, что можно поступить иначе. Он понимал это, потому что рано повзрослел: надо было помогать матери. Уже с семи лет он выполнял всю ту работу, которую обязан был делать наш никудышный отец, пока мать заботилась о младших детях. В двенадцать Аристидису пришлось бросить школу и трудиться на четырех работах, чтобы семья могла с трудом сводить концы с концами. Когда ему исполнилось пятнадцать, наш горе-отец исчез в последний раз, оставив маму беременной мной. Аристидис продолжал прокладывать себе дорогу в жизни упорным трудом. Он сумел пройти путь от рабочего в доках на Крите до крупнейшего в мире корабельного магната. К сожалению, мама застала лишь начало его успешного восхождения — она умерла, когда мне было всего шесть. Тогда Аристидис привез нас всех, своих братьев и сестер, сюда, в Нью-Йорк, оформил нам американское гражданство и обеспечил лучший уход и самое блестящее образование, какие только возможно получить за деньги. Но его никогда не было рядом с нами. Брат даже не оформлял себе американское гражданство, пока не женился на Селене. Его успех и все, что есть сейчас у нас, — это не благодаря, а вопреки тому, что сделал наш отец, который едва не разрушил наши жизни так же, как разрушил жизнь мамы. В конечном счете, я даже рада, что он не отравил мое существование, как сделал это Аристидису и остальным своим детям.

— Но это уму непостижимо! Как можно так дурно относиться к тем, о ком обязан заботиться! Впрочем, он совершил в жизни и хорошее дело — помог появиться на свет тебе, твоим сестрам и братьям. Вы, ребята, классные.

Кали промолчала о том, что считала таковым только Леонидаса, а с недавнего времени еще и Аристидиса. Что же касается трех ее сестер, которых она очень любила, к сожалению, они в той или иной степени унаследовали от матери пассивность и непротивление угнетенному состоянию. Андреас, пятый из семи детей, был загадкой. Всю жизнь он неохотно общался с родными, и Кали была склонна думать о нем даже хуже, чем когда-то об Аристидисе.

Но как бы Калиопа ни считала, что не похожа характером на мать, кажется, она ошибается. Если не брать во внимание детали, у нее с Максимом все было так же, как и у матери с отцом. Но та была бедной женщиной, живущей изолированно на острове Крит без всякой возможности или надежды изменить свою жизнь. А она, Кали, образованная, независимая американка из двадцать первого столетия. Чем ей оправдать свои действия?

— Ты только взгляни, который час! — вскочила Кассандра. — Ведь тебе утром очень рано вставать из-за Лео.

Тоже поднимаясь, Кали запротестовала:

— С удовольствием проболтала бы с тобой всю ночь. Мне не с кем поговорить, кроме няни Лео, да и то лишь на темы ухода за ребенком.

— Можешь располагать мной в любое время, чтобы утолить свою жажду общения. — Кассандра рассмеялась и обняла подругу.

Они расстались, и квартира сразу наполнилась тишиной. Снова подступило знакомое уныние, которое всегда накрывало Калиопу, словно саваном, если ее ничто не отвлекало. Больше невозможно убеждать себя, что это — затянувшаяся послеродовая депрессия. Тяжело было признаваться себе, но причина всех ее страданий в течение прошедшего года была одна — Максим.

Кали на цыпочках вошла в комнату Лео. После шести бессонных месяцев она наконец начала высыпаться по ночам.

В детской было темно, лишь из коридора падало немного света, но Калиопа давно уже могла найти дорогу к детской кроватке с завязанными глазами.

От эмоций перехватило горло, как и всегда, когда Кали видела любимые черты Лео. И пусть сейчас толком не разглядеть его в темноте, каждая пора его кожи и каждая ресничка были запечатлены в ее памяти. Если бы хоть кто-нибудь заподозрил, что у нее был роман с Максимом, то сразу же стало бы понятно, что Лео — его сын. Ведь он — точная копия своего красивого отца. Его волосы такого же необычного оттенка — красного дерева, так же растут на лбу мыском и ложатся мягкими волнами. А на подбородке и на левой щеке — такие же ямочки. Правда, у Максима, который, похоже, не умеет улыбаться, они появляются только при гримасе удовольствия в минуты наивысшего наслаждения. А вот глаза отличаются. У Лео их разрез такой же волчий, как и у его отца, но они оливково-зеленые, словно цвет голубых глаз Кали смешали с желтым цветом глаз Максима.

Ощущая в сердце благодарность за это маленькое чудо, Кали наклонилась и прикоснулась губами к пухлой щечке Лео. Тот довольно гукнул, повернулся на бок, потянулся и заснул еще глубже. Поцеловав сына еще раз, Кали вышла из детской, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. На смену знакомому унынию пришло новое чувство — гнев. Почему она позволила Максиму бросить себя? Как могла быть такой слабой? Она должна была почувствовать его отстраненность. Так почему не сделала того, о чем условилась с самого начала — расстаться, если страсть остынет? Однако Калиопа надеялась, что ее сомнения, возможно, беспочвенны, ведь каждый раз Максим возвращался еще более жадным до ее тела, чем прежде. Впрочем, это поведение было странным и должно было убедить ее положить конец их отношениям, а она приняла его предложение, и в результате Максим внезапно исчез.

А ведь Калиопа тогда не поверила, что Максим ее бросил. Считая, что должно быть другое объяснение, она кинулась разыскивать его уже на следующий день после исчезновения. Однако оставленный Волковым телефонный номер был отключен, на электронные письма ответы не приходили. Никто из коллег Максима ничего о нем не знал. Единственным признаком того, что он жив, было продолжавшееся приобретение и поглощение различных компаний от его имени. Это подтверждало неоспоримую истину: он перестал появляться на публике, чтобы Калиопа не смогла с ним связаться.

И все же она еще долго не хотела в это верить. Какой наивной дурочкой она была! Прибегала к самообману, внушая себе, что с Максимом, должно быть, случилось что-то ужасное, иначе он никогда бы от нее не ушел. А когда все же пришлось признать его уход, возник вопрос: почему он так поступил?

Сначала Калиопа считала, что его отвратила от нее начинающая становиться заметной беременность. Но после, осознав, что любит Максима, она поняла, что он, вероятно, почувствовал эту перемену раньше, чем она сама, и решил, что пора рвать их отношения. Ведь сам он никогда не изменится.

Последние месяцы беременности были для Кали сложными, но куда тяжелее ей стало после рождения Лео. Со стороны казалось, что у нее все в порядке: замечательный ребенок, прекрасная карьера, отличное здоровье, любящая семья и финансовая стабильность. На самом деле она познала, что такое настоящее отчаяние. Ей мучительно хотелось, чтобы Максим был с ней рядом, помог советом, морально поддержал. Ей нужно было поделиться с ним тысячей мелочей, касающихся Лео: что тот сказал или что сделал. Когда она рассказывала об этом другим, ее тоска по Максиму лишь усиливалась. В конце концов начало казаться, что он рядом и, стоит обернуться, она обнаружит его смотрящим на нее с безудержной страстью в глазах. Много раз ей даже казалось, что она мельком видела любимого в толпе, — ее воображение играло злую шутку с разумом. И каждый раз, когда этот мираж исчезал, она словно заново переживала уход Максима.

Сейчас все это лишь подлило масла в огонь ее гнева. Но гнев — лучше, чем уныние, потому что впервые после его исчезновения Кали почувствовала себя живой. Она снова начнет жить по-настоящему, и к черту все, что…

В дверь позвонили.

Она посмотрела на часы. Десять вечера. Кто бы это мог быть в такой поздний час? Кроме того, любой гость сначала связался бы по интеркому или консьержка позвонила бы ей, прежде чем впустить посетителя. Так как же кто-то мог незамеченным подняться к ней на этаж?

Это могла быть только Кассандра. Возможно, она что-то забыла. Скорее всего, свой телефон, потому что предварительно не позвонила.

Калиопа поспешила к двери, открыла ее, не посмотрев в глазок, и все мгновенно замерло: ее дыхание, ее сердце, весь мир.

В приглушенном освещении просторного коридора он выглядел устрашающе, темный и большой, с блестящими глазами.

Максим.

Сердце гулко застучало в груди. Стало трудно дышать. Неужели она так усиленно думала о нем, что вызвала его в своем воображении, как уже было не раз? Лицо его было таким же, каким осталось в ее памяти, но все же она его почти не узнала. Кали потеряла бы сознание, если бы не взгляд Максима, буквально пригвоздивший ее к месту.

Больше всего поразило то, что он стоял, привалившись к дверному косяку, словно тоже лишился сил при виде ее. Его глаза взволнованно ощупывали ее лицо и тело.

Затем четко очерченные губы искривились, словно от боли, и с его губ сорвались русские слова: «Я очень скучаю по тебе, моя дорогая».

Кали с увлечением учила русский язык с того дня, когда познакомилась с Максимом. И не прекратила заниматься даже после его ухода, сделав перерыв в обучении, когда родился Лео. Три месяца назад она возобновила занятия, не в силах объяснить самой себе такое усердие.

Наверное, все усилия были лишь ради этого момента. Чтобы понять, что этот мужчина только что сказал.