Нерассказанная история США

Оливер Стоун, 2012

Мы не хотим заново пересказывать всю историю нашей страны – это попросту невозможно. Мы стремимся пролить свет на то, что мы считаем предательством идей, легших в основу ее исторической миссии, – поскольку нам кажется, что все еще есть надежда исправить эти ошибки до того, как XXI век окончательно вступит в свои права. Нас глубоко беспокоит курс, взятый США в последнее время. Почему наша страна размещает во всех уголках земного шара свои военные базы, общее количество которых, по некоторым подсчетам, перевалило за тысячу? Почему США тратят на свои вооруженные силы больше денег, чем все остальные страны, вместе взятые? Почему наше государство по-прежнему содержит огромный арсенал ядерного оружия, большая часть которого находится в постоянной боевой готовности, хотя, по сути, ни одна страна сегодня не представляет для нас непосредственной угрозы? Почему ничтожному меньшинству состоятельных американцев позволено оказывать такое мощное влияние на внутреннюю и внешнюю политику США и СМИ, в то время как широкие народные массы страдают от снижения уровня жизни, а их голос в политике слышен все слабее? Почему американцы вынуждены мириться с постоянным надзором, вмешательством государства в их личные дела, попранием гражданских свобод и утратой права на частную жизнь? Это повергло бы в ужас отцов-основателей и прежние поколения американцев. Почему в нашей стране именно те, кем движет жадность и узколобый эгоизм, правят теми, кто ратует за такие общественные ценности, как доброта, щедрость, сочувствие к окружающим, общность интересов и верность общенародным идеалам? И это лишь малая толика тех вопросов, которые мы зададим на страницах этой книги. И хотя мы не надеемся, что сумеем найти ответы на все из них, мы все же постараемся представить исторические факты так, чтобы читатели смогли самостоятельно углубиться в изучение заинтересовавших их вопросов. В истории Американской империи мало хорошего. Но необходимо честно и открыто говорить о ней, если мы хотим, чтобы Соединенные Штаты когда-нибудь отважились пойти на коренные реформы, которые позволят им играть ведущую роль в продвижении человечества вперед, вместо того чтобы всячески тормозить его прогресс. Оливер Стоун, Питер Кузник Буктрейлер к этой книге

Глава 2

Новый курс: «Я приветствую их ненависть»

К моменту инаугурации Франклина Делано Рузвельта 4 марта 1933 года мир уже был мало похож на тот, в котором Рузвельт баллотировался в вице-президенты. В 1920 году весь мир залечивал раны Первой мировой войны. В 1933 году повсюду возникли трудности, казавшиеся непреодолимыми. США уже четвертый год не могли выбраться из трясины Великой депрессии — самого страшного кризиса за всю историю. Уровень безработицы достиг 25 %, валовой национальный продукт сократился вдвое, а доход от сельского хозяйства упал в два с половиной раза. Больше чем вдвое снизился и объем промышленного производства. Банковская система потерпела полный крах. Во всех городах выстроились длинные очереди безработных за бесплатным питанием. По улицам бродили бездомные. Нищета охватила большинство американцев, в воздухе витало отчаяние¹.

Однако другие страны оказались даже в более бедственном положении, чем США. В отличие от США, которые пережили в 1920-х годах период относительного процветания, большинство воевавших стран так и не смогли оправиться от разрушений, причиненных военными действиями. У их граждан не было денег на «черный день», которые могли бы смягчить последствия жесточайшего экономического кризиса. Обстановка накалялась повсюду.

В Италии на тот момент уже 11 лет существовала диктатура, и Бенито Муссолини крепко держал бразды правления в своих руках. В Германии, воспользовавшись недовольством населения и экономическими трудностями, к власти пришли национал-социалисты во главе с Гитлером. Всего за неделю до того, как Рузвельт вступил в должность, Гитлер укрепил свою личную диктатуру, используя поджог Рейхстага как предлог для яростной травли немецких коммунистов, социал-демократов, профсоюзных активистов и левой интеллигенции.

Тучи сгущались и в Азии. В сентябре 1931 года японские войска захватили Маньчжурию, на которую уже давно зарились. Это была богатая природными ресурсами область, расположенная между СССР, Китаем и Кореей, которую в 1932 году японцы переименовали в Маньчжоу-го^[17]. В 1933 году, после ряда протестов других стран, Япония демонстративно вышла из состава Лиги Наций.

Несмотря на тяжелые последствия Великой депрессии, граждане США все же смотрели в будущее с оптимизмом. В день инаугурации Рузвельта на первой полосе New York Times появилась статья, автору которой удалось запечатлеть всеобщий восторг по поводу смены правительства:

«Американцы — это народ, в котором надежда не угасает никогда… Но граждане США никогда еще не ждали инаугурации президента с таким нетерпением, как в этом году… они проявили необычайное терпение и пережили множество трудностей, с которыми, по мнению миллионов, несомненно, справится господин Рузвельт, придя в Белый дом… Господин Рузвельт производит впечатление человека жизнерадостного, он не унывает перед лицом бесчисленных трудностей, с которыми ему предстоит столкнуться… Даже граждане, пребывавшие прежде в унынии, не устают восхищаться президентом, который вступает в должность с верой в то, что “для Соединенных Штатов нет ничего невозможного”… Ни один президент США еще не приходил к власти, пользуясь таким безграничным доверием, ни на одного из предшественников Рузвельта еще не возлагали столько надежд»².

Рузвельт решил прибегнуть к радикальным мерам — и его поддержала вся страна. Демократы контролировали обе палаты конгресса, а народ требовал решительных действий. Уилл Роджерс, известный американский комик, как-то сказал о первых днях правления нового президента следующее: «Если бы он даже сжег Капитолий, то мы бы все радовались и говорили: вот видите, из искры возгорелось пламя»³.

В своей инаугурационной речи, которой с нетерпением ожидала вся страна, Рузвельт призвал нацию к борьбе. Сегодня его заявление о том, что «единственное, чего нам следует бояться, — это самого страха», кажется безрассудным, оторванным от действительности, учитывая масштабы кризиса. Но президент был связан с другой реальностью: с отчаянной необходимостью для Америки обрести новую надежду и веру в будущее. Именно это Рузвельт принялся возрождать с первых дней правления.

В своей речи он назвал тех, из-за кого страна оказалась в таком бедственном положении: «Спасаясь бегством, менялы покинули храм нашей цивилизации. Теперь мы можем вернуть в этот храм исконные ценности. Мерой такого возвращения служит степень нашего обращения к общественным ценностям, более благородным, нежели простая денежная прибыль». Президент призвал «установить строгий контроль над всей банковской, кредитной и инвестиционной деятельностью» и «положить конец спекуляциям с чужими деньгами»⁴.

Однако политику, которую Рузвельт собирался проводить на новой должности, он в своей речи не осветил. В ходе предвыборной кампании он изредка критиковал президента Герберта Гувера за неумеренную трату государственных средств и дефицит бюджета. Другой темой его выступлений были страдания простых людей и призывы к вступлению на «Новый курс». Теперь же ему предстояло решить ряд насущных проблем весьма практического характера. Гувер обвинил своего преемника в том, что тот лишь ухудшил положение дел, проигнорировав предложение теперь уже бывшего президента действовать сообща на протяжении четырех месяцев между избранием Рузвельта в ноябре и инаугурацией, назначенной на март. Но теперь ожиданию пришел конец, и реформе в первую очередь должна была подвергнуться банковская система.

В период с 1930 по 1932 год обанкротился каждый пятый банк в США. Остальные едва держались на грани краха. 31 октября 1932 года, в то время как губернатор штата Невада отправился в Вашингтон, чтобы получить заем из федеральной казны, вице-губернатор Морли Грисуолд объявил 12-дневные «банковские каникулы», в течение которых вкладчики не могли снять деньги со своих счетов и тем самым разорить банки. Мэры и губернаторы по всей стране внимательно следили за ситуацией в этом штате, но все же не решались последовать примеру Невады. Ситуация стала совсем тревожной, когда 14 февраля «банковские каникулы» продолжительностью в восемь дней объявили и в штате Мичиган, в результате чего временно прекратили работу 550 национальных банков и банков штата. New York Times заверила обеспокоенных читателей, что «нельзя считать случившееся [в Мичигане] созданием прецедента». И тем не менее, когда напуганные вкладчики выстроились в очереди перед местными банками, чтобы забрать оттуда все свои деньги, пока у них есть такая возможность, примеру Мичигана последовали Мэриленд и Теннесси, а также Кентукки, Оклахома и Алабама⁵. К моменту инаугурации Рузвельта деятельность банков была полностью заморожена или по меньшей мере серьезно ограничена уже по всей стране.

Франклин Делано Рузвельт и Герберт Гувер по дороге на церемонию инаугурации Рузвельта, проходившую в Капитолии 4 марта 1933 года. Вступления нового президента в должность с нетерпением ожидала вся страна. Уилл Роджерс заметил по поводу первых дней правления Рузвельта следующее: «Если бы он даже сжег Капитолий, то мы бы все радовались и говорили: вот видите, из искры возгорелось пламя».

Для радикальной реформы банковской системы на тот момент уже создались все необходимые предпосылки. Социальный протест против банкиров назревал еще с момента биржевого краха. Так, годом ранее, в феврале 1932-го, журналистка New York Times Энн О’Хара Маккормик писала о растущем недовольстве деятельностью банкиров с Уолл-стрит по всей стране: «В стране, которая пострадала от банкротства более двух тысяч банков за один прошлый год… именно банкиров винят во всех бедах, обрушившихся на нас и на весь мир. На памяти целого поколения, если не больше, американцы не испытывали такой ненависти к финансовым магнатам… Простые граждане всегда подозревали, что у финансовых воротил отсутствуют какие бы то ни было моральные устои, но теперь это недоверие вышло на новый уровень: люди впервые усомнились в наличии у банкиров здравого смысла»⁶.

Год спустя недоверие к банкирам с Уолл-стрит достигло своего апогея — масла в огонь подлили сенаторы, обратившие свои пристальные взоры на роль банков в развале экономики. Питер Норбек, председатель сенатского комитета по банкам и денежному обращению, поручил провести расследование по этому вопросу бывшему заместителю окружного прокурора Нью-Йорка Фердинанду Пекоре, который стал выводить на чистую воду ведущих банкиров США. Сообщив, что Чарльз Митчелл, влиятельный председатель правления National City Bank, крупнейшего банка в мире, предстанет перед судом для дачи свидетельских показаний, Норбек, республиканец от штата Северная Дакота, сделал следующее заявление: «В ходе расследования выяснилось, что некоторые крупные банки сыграли не последнюю роль в недавнем искусственном биржевом буме… некоторые из них участвовали в финансовых махинациях… По сути, они попросту вежливо обворовывали население». Норбек добавил: когда совет управляющих Федеральной резервной системы в Вашингтоне попытался замедлить рост курсов акций на бирже, Митчелл, председатель Нью-Йоркского федерального резервного банка, «проигнорировал мнение других членов правления и форсировал биржевой бум. Он наплевательски отнесся к решению совета и вышел сухим из воды»⁷.

Новостям о предстоящем слушании посвящали передовицы всех газет. Пекора уличал в мошенничестве и прочих прегрешениях одного банкира за другим, упрекая их за баснословные зарплаты, неуплату налогов, скрытые привилегии, неэтичное поведение и другие проступки. Митчелл, один из самых влиятельных людей в США, вынужден был уйти в отставку. Однако ему удалось добиться оправдания от обвинения в неуплате подоходного налога на сумму 850 тысяч долларов, из-за которых его чуть не приговорили к 10 годам тюремного заключения.

«Набег на банк», февраль 1933 года. В период с 1930 по 1932 год обанкротился каждый пятый банк в США. К моменту инаугурации Рузвельта деятельность банков была полностью заморожена или по меньшей мере серьезно ограничена по всей стране.

В прессе банкиров (по аналогии с гангстерами) все чаще стали называть «банкстерами». Как отмечалось в журнале The Nation, «если человек украл 25 долларов, его называют вором; если 250 тысяч — казнокрадом; а если два с половиной миллиона, то имя ему — финансист»⁸. Как видим, в сложившейся ситуации Рузвельт получил полную свободу действий. Советник Рузвельта из его «мозгового треста» Реймонд Моули писал по этому поводу следующее: «Критического момента недоверие народа к банкирам достигло 5 марта 1933 года — именно тогда из этой капиталистической системы и высосали последние соки». Сенатор Бронсон Каттинг пришел к выводу, что в тот момент Рузвельт «с легкостью» мог бы национализировать все банки. На этом же настаивал и Рексфорд Гай Тагуэлл, глава управления по регулированию сельского хозяйства, вместе с остальными советниками президента.

Но Рузвельт выбрал для своей страны более консервативный курс. Он объявил о начале четырехдневных национальных «банковских каникул» и в первый же день своего официального правления встретился с ведущими банкирами страны. После этого он созвал специальную сессию конгресса, на которой был принят ряд чрезвычайных законов, а затем выступил с радиообращением к обеспокоенным гражданам, которое стало первой из его так называемых «бесед у камина»^[18]. Первым законодательным актом, принятым конгрессом и подписанным Рузвельтом, стал «Чрезвычайный закон о банках», в составлении которого принимали участие преимущественно сами банкиры. Согласно этому закону, реформа банковской системы должна была происходить без радикальных изменений. По этому поводу конгрессмен Уильям Лемке саркастически заметил: «4 марта президент изгнал менял из Капитолия, а 9 марта они все вернулись на свои места»⁹. Решение банковского кризиса станет образцом для проведения большинства реформ Рузвельта. Он действовал как истинный консерватор, пытаясь спасти капитализм от самих капиталистов. По словам министра труда Френсис Перкинс, которая стала первой женщиной — членом правительства в истории США, Рузвельт «принимал существующее положение в экономической системе как данность — такую же, как, скажем, любовь своих близких… Его все устраивало»¹⁰. Но реформы, с помощью которых он пытался удержать капитализм на плаву, были смелыми, дальновидными и человечными. Они изменят жизнь американского народа на десятилетия, а возможно, и больше.

Но, пусть и не прибегая к радикальным мерам, уже в первые сто дней после вступления в должность Рузвельт предложил весьма амбициозный план восстановления экономики. В рамках этой программы президент создал ряд новых ведомств: так, например, Управление по регулированию сельского хозяйства должно было поставить на ноги сельскохозяйственную отрасль, а Гражданский корпус охраны природных ресурсов — привлечь молодежь к работе в лесах и парках, в то время как Федеральное управление по оказанию чрезвычайной помощи (ФЕРА) во главе с Гарри Гопкинсом должно было обеспечить помощь штатам на федеральном уровне. Наряду с этими учреждениями были созданы Управление общественных работ (УОР) под руководством Гарольда Икеса для осуществления крупных общественных работ и Национальное управление восстановления (НУВ) для обеспечения восстановления промышленности. В тот же период был принят закон Гласса–Стиголла, по которому разделялись депозитные и инвестиционные функции банков и вводилось федеральное страхование банковских вкладов.

НУВ, созданное согласно Закону о восстановлении американской промышленности (Рузвельт считал его «самым важным и перспективным законодательным актом за всю историю работы американского конгресса»), выполняло отчасти те же функции, что и Совет по военной промышленности, который возглавлял Бернард Барух во время Первой мировой войны¹¹. НУВ приостановило действие антитрестового законодательства, вколотив последний гвоздь в крышку гроба «свободной конкуренции». Централизованное управление должно было вдохнуть новые силы в расшатанную экономику страны. Под контролем НУВ каждая отрасль выработала своего рода кодексы, определявшие уровень зарплаты, цен на продукцию, квоты выпускаемой продукции и условия труда. Однако в составлении этих кодексов решающее слово было за крупными корпорациями, а трудящиеся и потребители играли весьма скромную роль, и то не всегда.

В силу того что Закон о восстановлении американской промышленности составлялся в большой спешке, изначально в нем не были четко прописаны основные принципы, на которых основывался «Новый курс». Многие либералы встретили его с одобрением. Журнал The Nation окрестил его шагом к «коллективизированному обществу»¹². Своим ярким колоритом НУВ обязано тому факту, что главой организации Рузвельт назначил генерала Хью Джонсона, помощника Баруха. Они тесно сотрудничали еще во времена Совета по военной промышленности. Оставив военную службу, Джонсон стал советником Баруха по деловым вопросам. Именно назначение Джонсона на руководящую должность позднее дало основание обвинять Рузвельта в том, что его «Новый курс» носит профашистский характер. Эту абсурдную и рискованную точку зрения позднее взял на вооружение Рональд Рейган, а вслед за ним — и наш современник, писатель-консерватор Иона Голдберг. Рейган многих задел за живое, заявив в ходе избирательной кампании 1976 года, что «именно фашизм был основой “Нового курса”»¹³.

Джонсон был скорее исключением, чем правилом. Он не скрывал своих симпатий к фашизму. В сентябре 1933 года он организовал парад НУВ, в котором приняли участие 2 миллиона американцев. Участники демонстрации прошли по Пятой авеню, где с трибуны за ними наблюдал сам Джонсон. В журнале Time по этому поводу писали следующее: «Генерал Джонсон с поднятой в фашистском приветствии рукой объявил парад “величайшей демонстрацией из всех, что я видел”»¹⁴. Джонсон, кроме того, подарил Френсис Перкинс экземпляр фашистского трактата «Корпоративное государство», написанного итальянцем Рафаэлло Вильоне. В конце концов Рузвельт вынужден был снять его с должности из-за эксцентричного поведения, несносного характера, пьянства и пренебрежительного отношения к рабочему классу. В своей необычайно эмоциональной прощальной речи он воспел «славное имя» Бенито Муссолини¹⁵.

Трудовой отряд Гражданского корпуса охраны природных ресурсов за работой в национальном лесу Бойз, штат Айдахо. По распоряжению Управления общественных работ (УОР) рабочие носят кирпичи для постройки новой средней школы в штате Нью-Джерси. Создание Гражданского корпуса охраны природных ресурсов и УОР было частью весьма амбициозного плана по восстановлению экономики, предложенного Рузвельтом уже в первые сто дней после вступления в должность.

На тот момент было неизвестно, куда приведет Рузвельт свою страну, став президентом, а потому некоторые издания не побоялись сравнить США с фашистской Италией. Так, в журнале Quarterly Review of Commerce осенью 1933 года появились следующие строки: «Некоторым его программа кажется движением к созданию американской версии фашизма. Действительно: полная концентрация всей власти в руках президента; новые кодексы, созданные в рамках Закона о восстановлении американской промышленности с целью регулирования конкуренции; определение нижней границы заработной платы и верхней — продолжительности рабочего дня в каждой отрасли; вся политика экономического планирования и координирования производственного процесса, — эти нововведения в большинстве своем совпадают с фашистской программой в Италии». Автор статьи акцентировал внимание читателей на презрительном отношении Джонсона к рабочему классу, которое проявилось даже в его обращении к народу 10 октября, а именно: «…открыто предупреждал рабочий класс, что в плане Рузвельта “нет места забастовкам”, равно как и оппозиции»¹⁶.

НУВ, созданное в рамках Закона о восстановлении американской промышленности (Рузвельт считал его «самым важным и перспективным законодательным актом за всю историю работы американского конгресса»), вколотило последний гвоздь в крышку гроба «свободной конкуренции», приостановив действие антитрестового законодательства и поддержав централизованное управление.

Хотя в 1930-е годы и появилось множество организаций правого крыла, фашистская угроза, о которой в 1935 году предупреждал в своем романе «У нас это невозможно» Синклер Льюис, никогда не представляла серьезной опасности в США. Однако это не значит, что идеи Муссолини и Гитлера не пользовались здесь успехом. Так, журналы Time и Fortune открыто поддерживали Муссолини. В 1934 году издатели последнего опубликовали хвалебную статью об итальянском фашизме, который олицетворяет «такие добродетели, издревле присущие отдельным расам, как дисциплина, чувство долга, доблесть, величие, самоотверженность»¹⁷. Многие представители «Американского легиона» также находили в себе подобные качества. Командир легиона Элвин Оусли в 1923 году сказал буквально следующее: «Фашисты в Италии — то же самое, что “Американский легион” в Соединенных Штатах»», а в 1930-м Муссолини пригласили выступить с речью на национальном съезде этой организации¹⁸. Даже политики, занимающие выборные должности, не скрывали своего восхищения идеями итальянского диктатора — например, сенатор штата Пенсильвания Дэвид Рид заявил: «Нашей стране сейчас как никогда нужен свой Муссолини»¹⁹.

У Гитлера в США тоже нашлось немало сторонников. Так, печальную известность снискал конгрессмен-республиканец от Пенсильвании Луис Томас Макфадден. В мае 1933 года он выступил в палате представителей с обличительной речью против всемирного еврейского заговора, зачитывая цитаты из «Протоколов сионских мудрецов» — антисемитского трактата о еврейской угрозе. Его речь была опубликована в официальном издании Congressional Record. В тот день он заявил, что президент совсем позабыл о золотом стандарте и «отдал золото и честно заработанные деньги страны международным финансистам-евреям, чьим близким другом является сам Франклин Рузвельт». «Наша держава попала под власть международных менял, — настаивал он. — Разве нас, гоев (неевреев), не оставили с тленными бумажками, в то время как евреи получили наше золото и деньги, нажитые честным трудом? И разве не сами еврейские менялы написали этот закон об аннулировании долгов, который наделил их вечной, непреходящей властью?»²⁰

Печально известный «радиопроповедник», отец Чарльз Кофлин из городка Ройял-Оук (штат Мичиган), зачастил на радио, стремясь изложить свои фашистские убеждения, все сильнее делая упор на антисемитизм. В издаваемом им еженедельнике Social Justice были опубликованы упомянутые выше «Протоколы сионских мудрецов» — в своем издании он призывал читателей присоединиться к народному ополчению Христианского фронта. В 1938 году Американский институт общественного мнения Гэллапа упомянул в своем докладе, что 10 % американских семей, имеющих радио, регулярно слушают проповеди Кофлина, а еще 25 % слушают их периодически. 83 % постоянных слушателей разделяют убеждения этого религиозного деятеля²¹. Даже в 1940 году Social Justice продолжал пользоваться успехом и расходился каждую неделю тиражом более 200 тысяч экземпляров²².

В то время создавались и более радикальные, ультраправые движения, которые черпали вдохновение в деятельности чернорубашечников Муссолини и коричневорубашечников Гитлера. «Серебряный легион» Уильяма Дадли Пелли насчитывал в 1933 году порядка 25 тысяч членов. Джеральд Уинрод, «канзасский нацист», чей журнал Defender расходился тиражом в сотню тысяч экземпляров, в 1938 году баллотировался в Сенат США от штата Канзас и получил 21 % голосов республиканцев на праймериз²³. Страну наводнили экстремисты, объединившиеся в такие организации, как «Рыцари белой камелии» в Западной Вирджинии, «Рубашки хаки» в Филадельфии, «Белые рубашки крестоносцев» в Теннесси и «Христианская мобилизация» в городе Нью-Йорк²⁴. Особое место среди подобных объединений по праву принадлежит средне-западному «Черному легиону», отделившемуся в 1925 году от Ку-клукс-клана. Сменив белые костюмы клана на черную униформу, легион уже к 1935 году завербовал в свои ряды от 60 до 100 тысяч американцев. Глава этой организации электрик Вирджил Эффинджер в открытую заявлял о необходимости массового истребления американских евреев²⁵, пока федеральное правительство не приняло жестких мер и не разогнало легион в 1937 году. Кстати, Гарри Трумэн, неудавшийся галантерейщик, не принадлежавший к названным движениям, подал было заявление о вступлении в Ку-клукс-клан, но вовремя одумался.

На самом деле влияние Хью Джонсона на «Новый курс» было совсем незначительным, а на фоне деятельности ультраправых группировок — и вовсе незаметным. «Новый курс» не признавал фашистских методов: для его реализации вообще не требовалось какой-либо единой, согласованной философии. Главная роль в нем отводилась системе разнообразных учреждений. Рэймонд Моули писал по этому поводу, что считать «Новый курс» последовательным, продуманным планом — это все равно что «поверить, будто мягкие игрушки, бейсбольные карточки, школьные флажки, старые теннисные туфли, инструменты, учебники по геометрии и химический набор для опытов были не просто разбросаны мальчишкой по собственной комнате, а специально разложены таким образом руками дизайнера». Рузвельта больше интересовала практическая сторона, а не идеологическая. Он отводил правительству роль существенно бо́льшую, чем могли себе представить его предшественники²⁶.

Рузвельт с самого начала сосредоточился на том, чтобы вывести экономику США из кризиса и обеспечить американцев рабочими местами. Международные проблемы отошли на задний план, о чем он открыто заявил на Лондонской экономической конференции в июле 1933 года. В апреле он уже издал ряд указов о принудительном обмене золота, находившегося в руках частных лиц и организаций, на бумажные деньги, но тем не менее не отказывался от перспективы возвращения США и, возможно, остального мира к золотому стандарту. К лету, однако, его настроение в корне переменилось. Потому, оказавшись перед выбором между инфляционной политикой восстановления экономики в собственной стране и объединением усилий с Европой в стабилизации валюты и возрождении международного золотого стандарта, Рузвельт предпочел первый вариант. 54 мировые державы прибыли на лондонский саммит, находясь в полной уверенности, что Рузвельт подпишет совместную декларацию с Великобританией и другими членами «золотого блока» о возобновлении золотого стандарта и стабилизации курса валют, однако их ждало разочарование — 3 июля Рузвельт объявил, что США не вернутся к прежней монетарной системе и не станут способствовать стабилизации обмена валют. Конференцию закрыли, большинство европейских лидеров остались ни с чем. Многие из них, в том числе Гитлер, пришли к выводу, что США не интересует мировая политика.

По возвращении в Штаты Рузвельт столкнулся с неоднозначной реакцией. Такие финансовые и банковские титаны, как Фрэнк Артур Вандерлип, Джон Пирпонт Морган и Иренэ Дюпон, предложили государству свою помощь — во всяком случае, прозвучали соответствующие публичные заявления²⁷. В свою очередь, Моули высказал предположение, что девять из десяти банкиров — «даже те, что работают в Нижнем Манхэттене», — поддержали решение Рузвельта отказаться от золотого стандарта²⁸. Однако бывший кандидат в президенты от Демократической партии Альфред Смит, известный ярый противник «Нового курса», раскритиковал кредитно-денежную политику Рузвельта, выступив в поддержку «золотого доллара» против «надувного». Он не смог скрыть своего удивления политикой президента и заявил, что «демократическая партия обречена всегда быть партией толстосумов, сторонников “серебряного стандарта”, отцов резиновых стандартов и просто безумцев»²⁹.

Но, несмотря на заверения Моули, многие банкиры все же решительно выступили против валютной политики Рузвельта. Совещательный совет Федеральной резервной системы, в состав которого входили ведущие банкиры США, предупредил членов совета управляющих системы, что для восстановления экономики золотой стандарт необходим. «Мы снова и снова убеждаемся в том, — настаивали члены совещательного совета, — что стимулирование денежной и последующей кредитной инфляции — трагическая ошибка»³⁰. Однако самой резкой критике подвергла самого Рузвельта и его реформы Торговая палата. Отклонив резолюцию о поддержке кредитно-денежной политики президента, члены палаты штата Нью-Йорк аплодировали стоя, когда железнодорожный магнат Леонор Фреснел Лори заявил: «Отмена золотого стандарта была таким же нарушением доверия и отказом от прежних договоренностей, что и нападение Германии на нейтральную Бельгию»^[19]31. К маю следующего года, устав от непрерывного потока критики, Рузвельт вынужден был отправить письмо членам Торговой палаты США, собравшимся на ежегодный съезд, в котором призвал их «прекратить поднимать ложную тревогу» и «объединить усилия в восстановлении экономики»³². Однако после этого нападки предпринимателей на президента и предложенный им «Новый курс» только участились. В октябре 1934 года в журнале Time отмечалось, что вражда коммерсантов и Рузвельта приобрела более личный характер: «Теперь дело не в противоречиях между представителями деловых кругов и правительством — теперь предприниматели выступают против самого Франклина Делано Рузвельта»³³.

Политика Рузвельта, направленная на восстановление хозяйственной жизни США, распространялась абсолютно на все сферы деятельности. Он отказался от прежних намерений вступить в Лигу Наций и без колебаний пожертвовал внешней торговлей ради восстановления национальной экономики. Он даже пошел на сокращение численности армии, составлявшей в те годы 140 тысяч человек, из-за чего к нему тут же явился военный министр Джордж Дерн. Глава военного ведомства привел на эту встречу генерала Дугласа Макартура, который заявил, что президент ставит под угрозу безопасность США. В своих мемуарах Макартур вспоминает следующее:

«Президент излил на меня весь свой сарказм. Если его раздразнить, в выражениях он не стеснялся. Ситуация накалялась… Я повел себя опрометчиво: подлил масла в огонь, сказав, что, когда мы проиграем следующую войну и какой-нибудь юнец будет лежать в грязи с вражеским штыком в животе, задыхаясь под тяжестью сапога неприятеля на горле, — надеюсь, свое последнее проклятие он произнесет в адрес Рузвельта, а не Макартура. Президент пришел в ярость. “Да как вы смеете так говорить с президентом!” — прорычал он».

Взбешенный Макартур принес свои извинения, попросил освободить его от обязанностей начальника штаба [сухопутных войск] и бросился прочь из кабинета президента, после чего его вырвало прямо на ступенях Белого дома³⁴.

Открытое противостояние Уолл-стрит и военным в США 1930-х годов было умной политикой, а Рузвельт был в высшей степени проницательным государственным деятелем. В 1934 году промежуточные выборы показали, насколько сильно страна сдвинулась влево. По сути, значительная часть избирателей оказалась левее «Нового курса». Сломав все стандарты избирательной кампании, правящая партия одержала уверенную победу над оппозицией. Переизбранию подлежали 35 сенаторов [из общего числа 96]. Кандидаты от демократов победили в борьбе за 26 мест в сенате, благодаря чему получили в верхней палате 69 мест, в то время как республиканцам удалось сохранить лишь 25. Одно место получила Прогрессивная партия, еще одно досталось Фермерско-рабочей партии Миннесоты. Разрыв в палате представителей составил 322 места к 103, еще семь мест досталось Прогрессивной партии и три — Фермерско-рабочей партии. Газета New York Times назвала результаты этих промежуточных выборов «самой ошеломительной победой в истории американской политики, которая упрочила положение президента… и… буквально уничтожила правое крыло Республиканской партии»³⁵.

Увидев в поражении своей партии тревожный симптом, сенатор-республиканец от штата Айдахо Уильям Бора заявил репортерам, что «если Республиканская партия не сменит свое реакционное руководство и не вернется к своим прежним либеральным принципам, то она разделит участь партии вигов и погибнет из-за собственного политического малодушия». Он раскритиковал руководство собственной партии за то, что республиканские политические лидеры выступили против «Нового курса», «даже не предложив собственной программы, которая могла бы его заменить». Бора сетовал, что, когда республиканцы всей страны просят руководство партии предложить альтернативу «Новому курсу», «им предлагают Конституцию. Увы, Конституцией народ не накормишь»³⁶.

В воздухе витали радикальные идеи. Эптону Синклеру, автору социологического романа «Джунгли», не хватило совсем немногих голосов, чтобы одержать победу в борьбе за пост губернатора Калифорнии. Свою кампанию он вел под лозунгом «Покончим с бедностью в Калифорнии!». Чтобы наладить производство, Синклер предложил передать необрабатываемые угодья фермерам, а остановленные фабрики — рабочим. В то же время калифорнийский врач Френсис Таунсенд заручился широкой поддержкой населения, предложив выплачивать пенсию в размере 200 долларов в месяц безработным старше 60 лет с целью стимулирования экономики. Свое видение будущего США предложил и губернатор Луизианы Хьюи Лонг, выдвинувший новую программу, известную как «Раздел богатств». Суть ее заключалась во введении жесткого прогрессивного налога, направленного против богачей, перераспределении национальных богатств и установлении более справедливого и равноправного общества.

Советский Союз, который со временем, когда мир узнает о бесконечной сталинской жестокости, зловещей тенью нависнет над американскими левыми, тогда, в начале 1930-х, усилил симпатии американцев к реформам левого толка. Складывалось впечатление, что советские коммунисты строят динамичное общество социальной справедливости, которое явится эффективной заменой прогнившему капиталистическому строю. В 1928 году советские руководители разожгли интерес американской интеллигенции, объявив о начале первой пятилетки, целью которой было формирование рациональной централизованной экономики, создающей изобилие благодаря научно-техническому прогрессу. Социалисты и сторонники других прогрессивных партий давно выступали за введение разумного планирования вместо анархичной системы, при которой каждый отдельный капиталист принимает решения, основываясь на стратегии извлечения максимальных прибылей. Так, концепции планирования вдохновлялись такими непревзойденными трудами, как социалистическая утопия Эдварда Беллами «Взгляд назад»^[20], увидевшая свет в 1888 году, и «Стадо и власть» Уолтера Липпмана, библия движения прогрессистов, вышедшая в свет в 1914 году. В итоге многие мыслители той эпохи согласились со словами издателя журнала The Nation Освальда Гаррисона Вилларда, который в конце 1929 года назвал СССР «величайшим экспериментом за всю историю человечества»³⁷.

Итоги, похоже, подтвердили правильность его мысли. В то время как США и остальной капиталистический мир все глубже погружались в депрессию, советская экономика переживала резкий подъем. В начале 1931 года газета Christian Science Monitor сообщила, что СССР — не просто единственная в мире страна, избежавшая глобального кризиса, а страна, где рост промышленного производства за прошлый год достиг астрономической цифры в 25 %. В конце 1931 года корреспондент The Nation в Москве назвал советские границы «зачарованным кругом, над которым даже мировой экономический кризис не имеет никакой власти… В то время как за рубежом… банки терпят крах, в Советском Союзе не прекращаются строительство и национальное развитие»³⁸. Разумеется, The Nation можно счесть предубежденным изданием либерального толка, но похожие статьи в Barron’s, Business Week и New York Times уже нельзя сбрасывать со счетов. Когда уровень безработицы в США достиг 25 %, в Times написали, что СССР готов принять иностранных рабочих, после чего отчаявшиеся американцы выстроились в очереди перед советскими представительствами в США. Несмотря на то что СССР официально опроверг эту информацию, по данным Business Week, Советское государство было готово принять 6 тысяч американцев из 100 тысяч подавших заявки. Казалось, Советский Союз на глазах у всего мира переживает чудесное превращение из отсталого аграрного государства в современную промышленную державу³⁹.

Многие представители американской интеллигенции также стали считать СССР страной интеллектуального, художественного и научного прогресса, что выгодно отличалось от деградирующей буржуазной культуры США. В 1931 году экономист Стюарт Чейз писал: «Русским этот мир кажется удивительным, фантастическим, головокружительным». Еще через год он спрашивает на страницах своей книги: «Так почему все самое интересное в области преобразования мира должно достаться русским?»⁴⁰ Побывав в Советском Союзе, редактор New Republic Эдмунд Уилсон назвал СССР «моральной вершиной мира, где свет никогда не потухнет». Бесплатное медицинское обслуживание для всех, замечательные научные открытия, потрясающий экономический рост — по мнению большинства американцев, Советский Союз благодаря такому прогрессу полностью затмевал своих соперников-капиталистов, попавших в тиски экономического кризиса⁴¹.

Марш протеста безработных в Камдене, штат Нью-Джерси. В 1934 году произошли всеобщие забастовки в Толедо, Миннеаполисе и Сан-Франциско, за ними последовала знаменитая стачка текстильщиков, после чего рабочие стали искать поддержки у радикальных групп. Безработные поддержали бастующих, отказавшись стать штрейкбрехерами.

Достижения СССР способствовали резкому росту популярности Коммунистической партии США (КП США) — многие американцы искали тогда альтернативу капиталистической системе. Вдохновленная успехами компартия усилила радикальные настроения в стране в 1930-е годы, но все это было лишь частицей куда более сложной картины. В то десятилетие более радикальный характер приобрели многие движения, в том числе и далекие от компартии. Первыми отреагировали безработные. 6 марта 1930 года сотни тысяч американских граждан вышли на улицы, требуя рабочих мест и выплаты пособий. Недовольство народа разделяла и интеллигенция, не принявшая мещанский материализм жизни в Америке 1920-х годов и антиинтеллектуализм, присущий той эпохе: многие писатели и художники вынуждены были искать спасения в Европе. В 1932 году Эдмунд Вильсон очень точно описал сложившуюся в США ситуацию:

«Писателям и художникам моего поколения, выросшим в эру “большого бизнеса”, всегда была чужда культурная дикость бизнесменов… Эти годы не угнетали нас, а вдохновляли. Сложно остаться равнодушным, когда вдруг раскрывается такой чудовищный обман. Нас обуяло новое чувство свободы, которое придало нам новых сил, помогло удержаться на плаву, а вот банкирам пришлось для разнообразия испытать тумаки на себе»⁴².

Выступления рабочих начались в 1933 году — как раз тогда наметились первые признаки восстановления экономики — и не стихали до конца десятилетия. В 1934 году произошли всеобщие забастовки в Толедо, Миннеаполисе и Сан-Франциско, за ними последовала знаменитая забастовка текстильщиков, после чего рабочие стали искать себе руководителей среди мастеитов^[21], троцкистов и коммунистов. Советы безработных и лиги безработных оказывали поддержку бастующим и призывали своих членов не становиться штрейкбрехерами. Заручившись широкой поддержкой всех слоев рабочего класса, организаторы забастовок стали выходить за пределы одной отрасли, охватывая целые города, как это произошло в Сан-Франциско. Газета Los Angeles Times писала, что «ситуацию в Сан-Франциско нельзя назвать просто “всеобщей забастовкой”. На самом деле происходящее — настоящий бунт, возглавляемое коммунистами восстание против всего порядка управления»⁴³. Портлендская газета Oregonian призывала президента вмешаться в события: «Сан-Франциско парализован, город бьется в страшной агонии мятежа. Несомненно, уже через несколько дней такая же стачка парализует и Портленд». Журналист газеты San Francisco Chronicle писал, что «радикалы не хотят урегулирования конфликта, они жаждут революции»⁴⁴.

Это был желанный прорыв — ведь за предшествующие 13 лет профсоюзы подвергались постоянным преследованиям, их ряды таяли. Благодаря законодательству, созданному в рамках «Нового курса», которое предоставило рабочему классу больше возможностей бороться с предпринимателями, рабочее движение развернулось и на предприятиях тяжелой промышленности, особенно после создания в 1935 году Конгресса производственных профсоюзов. В формировании этого объединения ключевую роль сыграли коммунисты. Акции протеста часто перерастали в ожесточенные кровопролитные столкновения с властями. Но вожаки рабочих взяли на вооружение новую тактику — например, сидячие забастовки, которые в известных условиях оказались весьма эффективными.

В 1930-е годы расовая дискриминация обостряла и без того страшные лишения чернокожих американцев. Безработица в этой социальной группе возросла невероятно, поскольку с началом Великой депрессии уничтожила целый тип рабочих мест, специально предназначавшихся для чернокожих. В 1932 году уровень безработицы среди афроамериканцев в городах юга превысил 50 %. Не лучше было и на севере — в Филадельфии работы не имели 56 % чернокожих жителей. Неграм приходилось упорно бороться за рабочие места и гражданские права; чернокожие граждане США обвиняли Национальную ассоциацию содействия прогрессу цветного населения в медлительности, не отвечающей духу времени. Они обращали свои надежды к компартии и связанным с нею организациям. Хотя не исключено, что высшие руководители партии получали указания из Москвы, такая информация чаще всего не доходила до простых американцев.

Выселенные из родных домов издольщики, автомагистраль № 60, округ Нью-Мадрид, штат Миссури. Во время Великой депрессии расовая дискриминация обостряла и без того страшные лишения чернокожих американцев.

В 1933 году социолог Рид Бейн назвал научных деятелей, которые в начале того десятилетия считались одной из самых консервативных групп населения страны, «худшими гражданами республики» из-за их полной апатии и социальной безответственности. Однако уже к концу 1930-х годов они превратились в самую радикальную ячейку общества и возглавили антифашистское движение: они считали, что капитализм целенаправленно лишает американцев той бесспорной пользы, которую могли бы принести достижения в науке и технике⁴⁵. На состоявшихся в декабре 1938 года выборах президента Американской ассоциации содействия развитию науки, крупнейшего в стране объединения ученых, пятеро из самых перспективных кандидатов на эту должность были лидерами научного и общественного движения левого крыла, а победителем стал знаменитый гарвардский физиолог Уолтер Кеннон — один из самых видных ученых того же политического направления⁴⁶.

В эти неспокойные годы многие либералы начали называть себя социалистами или радикалами. Так, губернатор Миннесоты Флойд Олсон заявил: «Я не либерал… Я радикал»⁴⁷. Большинство представителей левого крыла стали даже в либерализме видеть умеренность, граничащую с трусостью. В 1934 году Лилиан Саймс в своей статье в The Nation отметила, что «в наше время худшего оскорбления [чем “либерал”] и представить нельзя»⁴⁸. Впрочем, такого же мнения многие американцы придерживались и в отношении Социалистической партии, тогда как коммунисты предлагали заманчивую и более радикальную альтернативу. Вот как объясняет свою приверженность идеям компартии в 1932 году Джон Дос Пассос: «Социалистов сравнивали тогда с безалкогольным пивом»⁴⁹.

Интересно, что в период Народного фронта (1935–1939), когда коммунисты получили широчайшую поддержку среди населения, социалисты Нормана Томаса зачастую оказывалась левее, чем коммунисты: последние приглушили тон своих публичных выступлений ради того, чтобы создать широкую антифашистскую коалицию. Сотни тысяч американцев вступили в Коммунистическую партию или работали в руководимых ею общественных организациях. Среди них были лучшие писатели страны: Эрнест Хемингуэй, Эрскин Колдуэлл, Джон Дос Пассос, Эдмунд Вильсон, Малкольм Каули, Синклер Льюис, Лэнгстон Хьюз, Шервуд Андерсон, Джеймс Фаррелл, Клиффорд Одетс, Ричард Райт, Генри Рот, Лилиан Хеллман, Теодор Драйзер, Томас Манн, Уильям Карлос Уильямс, Нельсон Олгрен, Натаниэль Уэст и Арчибальд Маклиш.

Но к концу десятилетия популярность советского коммунизма в глазах западной интеллигенции пошла на спад. СССР окружали враждебно настроенные капиталистические державы, ему угрожала новая война, и в этих условиях И. В. Сталин взял курс на политику форсированной индустриализации, которая потребовала тяжелых жертв. В прессу стали просачиваться сведения о голоде, о политических судебных процессах и репрессиях, бюрократии и канцелярщине, тайной полиции, жестоком обращении с заключенными и насаждении единомыслия в СССР. В ходе коллективизации сельского хозяйства погибали кулаки, которые оказывали вооруженное сопротивление. При тираническом режиме Сталина погибло более 13 миллионов советских граждан. Религия подвергалась ограничениям. Ряды военачальников подверглись чисткам⁵⁰. И даже те, кто отказывался верить ужасающим вестям, просачивавшимся из СССР, пришли в ужас, узнав о вероломном подписании Сталиным пакта о ненападении с Германией в 1939 году. После этого американцы стали массово покидать ряды компартии, но твердые коммунисты обвинили капиталистический Запад в этом повороте Сталина на 180 градусов, ибо Запад отказался выступить единым фронтом с СССР против фашистской угрозы, несмотря на неоднократные призывы Сталина к созданию системы коллективной безопасности.

Благодаря удачному сочетанию конгресса с преобладанием левых, энергичного, прогрессивного населения и ответственного, внимательного президента в истории США начался период величайшего социального экспериментирования. Этот этап пришелся на середину десятилетия, когда «Новый курс» принял еще более радикальный характер. В декабре 1935 года Гарольд Икес заявил президенту: ему «кажется, будто население настроено более радикально, чем правительство». Рузвельт согласился с этим и вновь взялся за представителей деловых кругов. Тяжелую артиллерию он приберег для ежегодного обращения к конгрессу, с которым выступил вечером 3 января 1936 года по национальному радио. Прежде подобные выступления делались на вечернем заседании лишь однажды: 2 апреля 1917 года президент Вильсон зачитал свое послание конгрессу о вступлении США в войну. Рузвельт обрушил весь свой гнев на правых политиков: «Мы снискали ненависть закоренелых любителей наживы. Эти себялюбцы хотят вернуть власть в свои руки… Дай им волю — и они возьмут курс на самодержавие былых веков: власть — себе, народу — рабство»⁵¹.

Вдохновившись прогрессивным настроем граждан, Рузвельт продолжил войну с предпринимателями в ходе избирательной кампании 1936 года. Он при каждой возможности напоминал электорату о своих заслугах перед народом. Управление общественных работ (УОР) и другие правительственные учреждения предоставили рабочие места миллионам безработных. Экономическая и банковская системы претерпели коренные изменения. Впервые правительство приняло — хотя и очень осторожно — сторону рабочего класса, а не работодателей и поспособствовало развитию профсоюзных организаций. Программа «Социальное обеспечение» гарантировала хотя бы минимальные выплаты после выхода на пенсию, которые ранее получало весьма ограниченное количество рабочих. Налоговое бремя в значительной степени было переложено на богатых.

Накануне выборов Рузвельт выступил в «Мэдисон-сквер-гарден» с речью перед избирателями, в которой содержался откровенный призыв к борьбе с представителями деловых кругов:

«Мы вынуждены были бороться с давними врагами мира — предпринимательской и финансовой монополией, спекуляциями, бессмысленной классовой враждой, местничеством, менялами, нажившимися на войне. Они дошли до того, что начали считать правительство Соединенных Штатов всего лишь придатком своих темных делишек. Теперь мы видим, что правление тех, в чьих руках сосредоточена власть над деньгами, представляет опасность не меньшую, чем правительство рэкетиров… Они единодушны в своей ненависти ко мне, и я приветствую их ненависть»⁵².

Когда настал день выборов, демократы с воодушевлением выступили против республиканцев на всех уровнях. Победив во всех штатах, кроме Мэна и Вермонта, Рузвельт нанес сокрушительное поражение губернатору Канзаса Альфу Лэндону в коллегии выборщиков: 523 голоса против восьми. Поэтому старую поговорку «Как голосует Мэн, так голосует вся Америка» остроумно перефразировали в «Как голосует Мэн, так голосует и Вермонт»⁵³. Демократы получили в палате представителей 331 место, республиканцам досталось 89, а в сенате оказалось 76 демократов и 16 республиканцев — остальные места достались кандидатам Фермерско-рабочей партии и Джорджу Норрису, который ушел от республиканцев и объявил себя независимым.

Газета Chicago Tribune назвала результаты голосования свидетельством единодушной поддержки политического курса президента. «Результаты выборов свидетельствуют о том, что народ полностью доверяет господину Рузвельту и его “Новому курсу”… Он вступит в должность на второй срок с полной свободой действий, которой наделило его вчера подавляющее большинство американских граждан». Консервативное издание Tribune, в свою очередь, выразило беспокойство по поводу коалиции, образованной Рузвельтом вместе с Фермерско-рабочей, Американской лейбористской, Социалистической и Коммунистической партиями: «Весьма любопытно, каким образом господин Рузвельт собирается выполнить свои обязательства перед столь радикально настроенными партнерами»⁵⁴.

Но всеобщие ожидания дальнейших реформ не оправдались вследствие экономических и политических просчетов обычно проницательного президента. Рузвельт потерял драгоценное время после выборов, бросив все силы на реализацию крайне неудачного замысла наполнить прогрессивными судьями Верховный суд США: его очень раздражало, что суд то и дело накладывал вето на программы «Нового курса». Но если о Верховный суд «Новый курс» просто споткнулся, то растянулся он во весь рост из-за экономического кризиса 1937 года, который критики сразу окрестили «рузвельтовским экономическим спадом». Ошибочно решив, что экономический рост будет продолжаться сам по себе и что страна вот-вот выйдет из Великой депрессии, правительство сократило расходы, чтобы сбалансировать бюджет. Больше всего Рузвельт урезал бюджет УОР. Экономика рухнула едва ли не на следующий день. Крах оказался столь внезапным, что Рузвельт и члены его правительства решили, будто это все умышленно подстроили предприниматели, добиваясь свержения Рузвельта. Государственные ценные бумаги на треть упали в цене, прибыль корпораций упала на 80 %. Безработица круто подскочила вверх — миллионы американцев вновь подвергались увольнениям.

Реформаторы вынуждены были занять оборонительную позицию. И все же многие американцы осознавали: есть одна человеческая потребность, с чьей важностью не сравнится никакая другая, и все силы нужно бросить именно на ее удовлетворение. Очень немногие понимают, как близки были США к принятию национальной программы медицинского обслуживания в 1938–1939 годах. Комитет врачей, выступающих за улучшение медицинского обслуживания, — выступившее против консервативной Американской медицинской ассоциации бунтарское объединение медиков, большинство которых работали в крупнейших университетах страны, — дал толчок общенациональному движению в поддержку единой программы здравоохранения. Правительство использовало все свое влияние, чтобы претворить в жизнь эту инициативу, упирая на то, что медицинское обслуживание — право, а не привилегия. Рабочий класс и множество организаций, объединявших сторонников реформ, решительно поддержали такую позицию правительства. Народ настолько горячо поддерживал правительство Рузвельта, что редакция The Nation заявила о своей убежденности: «ни одно правительство» не станет так сплачивать людей и «уделять столько времени, внимания и сил своих лучших специалистов для разработки такой программы ради того, чтобы затем от нее отказаться»⁵⁵. В конце февраля 1939 года сенатор от штата Нью-Йорк Роберт Вагнер внес свой, одобренный правительством законопроект национального здравоохранения, заявив, что ни один американский закон «не получал еще столь широкой поддержки»⁵⁶. Но, встретив ожесточенное сопротивление со стороны Американской медицинской ассоциации, Рузвельт решил не обострять положение накануне выборов и отказался от законопроекта. Реформы «Нового курса» закончились раз и навсегда⁵⁷.

Прогрессивные изменения, которые сумели внести в жизнь американцев сторонники «Нового курса», по-прежнему вызывали неприятие в деловых кругах, сохранивших немалое влияние. Рузвельт, его советник Рексфорд Гай Тагуэлл, главы ведомств Гарри Гопкинс и Дэвид Лилиенталь и прогрессивные министры Генри Уоллес, Гарольд Икес и Фрэнсис Перкинс^[22] навлекли на себя гнев большинства предпринимателей и банкиров. Хотя кое-кто из последних — например, Джозеф Кеннеди — все же был благодарен Рузвельту за спасение капитализма от его недальновидных представителей, почти для всех бизнесменов президент стал врагом, а потому они истово сражались с последствиями «Нового курса» при любой возможности. Согласно проведенному исследованию, 97 % членов Торговой палаты США не разделяли философии «Нового курса»⁵⁸.

Самые решительные предприниматели — приверженцы правого крыла — приложили все усилия, чтобы доказать: некролог Республиканской партии в New York Times был преждевременным. В августе 1934 года, за несколько месяцев до промежуточных выборов, они объявили о создании Американской лиги свободы, что тщательно планировалось на протяжении уже долгого времени.

Американская лига свободы была «детищем» семьи Дюпон — братьев Иренэ, Пьера и Ламмота, а также их свойственника, менеджера высшего звена Роберта Карпентера. Последний обвинил Рузвельта в том, что президент пляшет под дудку «Феликса Франкфуртера и 38 его жалких псов — банды еврейских профессоров-фанатиков и коммунистов». Он взял себе в помощники Джона Раскоба, бывшего председателя Национального комитета Демократической партии. Раскоб, ярый сторонник идеи вновь переложить налоговое бремя на плечи рабочего класса, организовал покупку Дюпонами компании General Motors и стал финансовым директором в обеих корпорациях, принадлежащих этой влиятельной семье. В предвыборной кампании приняли участие также президент General Motors Альфред Слоун, бывшие кандидаты в президенты от демократов Эл Смит и Джон Дэвис, президент Национальной корпорации стали Эрнст Вейр, президент компании Sun Oil Говард Пью и председатель правления компании General Foods Э. Ф. Хаттон. Прославленному летчику Чарльзу Линдбергу предложили пост президента Лиги, однако тот решительно отказался⁵⁹.

Американская лига свободы была официально зарегистрирована в августе 1934 года как организация, объявившая своей целью борьбу с радикализмом и защиту Конституции США и права на собственность. В ее исполком, возглавляемый бывшим председателем исполнительного комитета Демократической партии Джуэттом Шаузом, вошли Иренэ Дюпон, Эл Смит, Джон Дэвис, бывший губернатор Нью-Йорка Натан Миллер и конгрессмен-республиканец от штата Нью-Йорк Джеймс Уодсворт-младший. Шауз объявил о намерениях организации принять в свои ряды от 2 до 3 миллионов членов, а также сотни тысяч спонсоров. Лига развернула масштабную, хотя и безрезультатную «просветительную» кампанию, участники которой в течение последующих нескольких лет пытались задушить либеральное движение в США. Тем не менее изначальные планы роста рядов Лиги оказались чрезмерно завышенными: привлечь удалось всего 125 тысяч членов и 27 тысяч спонсоров. При этом большинство вступивших в Лигу не проявляли никакой активности, а спонсировать Лигу пришлось преимущественно самим Дюпонам и другим предпринимателям правых взглядов. Помимо всего этого, репутацию Американской лиги свободы серьезно подмочили два разгромных расследования, проведенные конгрессом в 1934 и 1935 годах⁶⁰.

Первое расследование провели быстро, но выводы, сделанные в результате, потрясали. В ноябре 1934 года отставной генерал морской пехоты Смедли Батлер, удостоенный многочисленных наград, заявил на заседании специального комитета палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности, что Уильям Дойл, командир массачусетского подразделения Американского легиона, и биржевой брокер Джеральд Магуайр пытались вовлечь его в заговор с целью проведения военного переворота и свержения правительства Рузвельта. Пол Комли Френч, журналист изданий New York Evening Post и Philadelphia Record, подтвердил показания Батлера, заявив, что собственными ушами слышал, как Магуайр говорил следующее: «Нашей стране нужно фашистское правительство, без него нам не спасти нацию от коммунистов, которые разрушат ее и превратят в прах все, что нам удалось построить. Единственные, кому хватит патриотизма для такого поступка, — это солдаты, для которых идеальным командиром будет Смедли Батлер. Он за одну ночь сумеет создать миллионную армию». Макгуайр даже ездил во Францию, чтобы перенять опыт фашистского движения среди ветеранов войны — оно представлялось ему лучшим примером для американской армии, и этот пример Батлер должен был воплотить в жизнь.

Однако генерал отказал Магуайру. «Если вы сумеете найти 500 тысяч солдат, готовых встать на защиту фашистских идеалов, — пригрозил он, — я выставлю против вас столько же, и мы выбьем из вас эту дурь. В стране начнется настоящая гражданская война». В ходе расследования выяснилось, что Дойл и Магуайр были лишь представителями тех самых банкиров и промышленников, сторонников Моргана и Дюпонов, которые основали Американскую лигу свободы. Магуайр упорно отрицал свою вину, и нью-йоркский мэр Фьорелло Ла Гуардиа насмешливо окрестил эту историю «путчем за коктейлем». Партнер Моргана Томас Ламонт отозвался об обвинениях Батлера так: «Полный бред! Нелепица, здесь не о чем даже говорить!» Но Джеймс Ван Зандт, национальный командующий Американским легионом и будущий конгрессмен, поддержал Батлера, заявив, что «агенты Уолл-стрит» и к нему обращались с подобными предложениями⁶¹.

Заслушав показания, комитет палаты представителей во главе с Джоном Маккормаком от штата Массачусетс сообщил, что ему «удалось подтвердить все относящиеся к данному делу заявления генерала Батлера», за исключением прямых подстрекательств генерала со стороны Магуайра, что не вызвало сомнений у членов комитета. Председатель сделал вывод, что «попытки установить фашистский режим в США… обсуждались, планировались и могли быть приведены в исполнение, когда и если спонсоры сочли бы это необходимым»⁶². Не может не удивить, что комитет не вызвал для дачи показаний никого из замешанных в заговоре, хотя в ходе расследования были названы их имена: полковник Грейсон Мерфи, генерал Дуглас Макартур, Эл Смит, бывший командир Американского легиона Хэнфорд Макнайдер, Джон Дэвис, Хью Джонсон и Томас Ламонт. Батлера также возмутило то, что ни одно из этих имен не попало в итоговый отчет комитета.

Председателем на слушаниях по второму делу, которые хотя и начались раньше, но затянулись надолго, стал сенатор от Северной Дакоты Джеральд Най. Сенатором он стал после смерти предшественника, а впоследствии дважды избирался в сенат. Он сразу присоединился к прогрессивной фракции, став соратником Джорджа Норриса, Уильяма Боры и Роберта Лафоллета. Они стремились избежать таких международных обязательств, которые могли втянуть США в мировую войну. Выступали они и против использования вооруженных сил ради защиты зарубежных инвестиций американских бизнесменов. В феврале 1934 года Най предложил конгрессу начать расследование, ставшее одним из самых знаменательных за всю историю США. Он призвал сенатский комитет по внешней политике расследовать деятельность отдельных лиц и корпораций, связанных с производством и продажей оружия, боеприпасов и иных средств ведения войны. Объектами расследования должны были стать производители стали, самолетов и автомобилей, изготовители оружия и боеприпасов и судостроительные компании. Смещение акцента с банкиров на продавцов оружия знаменовало отход от взглядов Гарри Элмера Барнза и других историков-ревизионистов, неустанно критиковавших участие США в мировой войне. В 1934 году Барнз написал в одном из своих сочинений, что торговцы оружием «никогда не имели столь ужасающего влияния на разжигание войн, каким располагали американские банкиры в период с 1914 по 1917 год»⁶³.

Сама идея проведения таких слушаний принадлежала Дороти Детцер, неутомимо боровшейся за мир и занимавшей должность национального исполнительного секретаря американского филиала Международной женской лиги мира и свободы. Брат-близнец Детцер погиб от иприта в Первую мировую войну. Она нуждалась в поддержке сенаторов, чтобы добиться этих слушаний, и потому обратилась за помощью к двадцати сенаторам — но все они отклонили ее просьбу. Джордж Норрис посоветовал ей обратиться к Наю, который в итоге согласился выступить с соответствующей инициативой в сенате. Группы сторонников мира по всей стране организовали активную поддержку резолюции о проведении слушаний. В апреле сенат одобрил проведение слушаний об «оружейном тресте», сосредоточив свое внимание на спекуляциях во время войны, роли пропаганды производителей оружия в принятии правительством решения вступить в войну, а также на необходимости установить монополию на все производимое оружие с целью устранить корыстный мотив для начала военных действий. Соавтор данной резолюции, сенатор Артур Ванденберг, торжественно пообещал выяснить в ходе расследования, сумеет ли страна «жить в согласии с собой и соседними державами без давления, которое, несомненно, приведет к недоразумениям, разногласиям, конфликтам и — как следствие — настоящей катастрофе». Кроме того, Ванденберга интересовало, «действительно ли грязные интриги, доподлинно существовавшие во всех краях», добрались и до США⁶⁴.

Най, Ванденберг и вице-президент Джон Нэнс Гарнер выбрали для выполнения поставленной задачи четырех демократов: Гомера Бона от штата Вашингтон, Беннета Чэмпа Кларка от Миссури, Уолтера Джорджа от Джорджии и Джеймса Поупа от Айдахо, — и трех республиканцев: Ная и Ванденберга, а также Уильяма Уоррена Барбура от Нью-Джерси. Кларк предложил Ная на пост председателя специального комитета по расследованию производства оружия и боеприпасов, и Поуп поддержал эту кандидатуру. Слушания отложили, чтобы дать комитету время для предварительного изучения вопроса, чем руководил Стивен Раушенбуш, сын знаменитого богослова Вальтера Раушенбуша, являвшегося одной из ключевых фигур в движении Социального Евангелия. Должность помощника по правовым вопросам получил молодой выпускник юридического факультета Гарварда Альгер Хисс, временно поступивший в распоряжение комитета из Администрации регулирования сельского хозяйства Джерома Фрэнка⁶⁵.

Прогрессивные организации сплотились в поддержку слушаний. Журналист Railroad Telegrapher описывает в своей статье праведный гнев, который многие рабочие по-прежнему испытывали к производителям боеприпасов спустя 15 лет после окончания Первой мировой войны: «Американцы встали на путь освобождения от системы, которая приветствует войны, истребляет и калечит миллионы людей, чтобы избранные смогли нажить столь желанное состояние, и заставляет своих граждан грязнуть в долгах… Миллионы простых рабочих отправляют на всевозможные войны, в грязь окопов, кишащих вшами и залитых кровью, в то время как большие начальники набивают карманы, а их сыновья получают звание офицера. А после, когда война подходит к концу, налоги платит именно рабочий класс — снова, снова и снова». В редакторской статье под названием «Корпорация убийств» газета The New Republic призвала представителей комитета проследить «ужасные следы кровавых денег… Они берут начало там, где есть жажда наживы, где упивается кровью бесконечная мировая сеть корпорации убийств»⁶⁶.

Сенатор-республиканец от Северной Дакоты Джеральд Най выступает на слушаниях 1934 года по вопросам военной промышленности, в ходе которых были разоблачены бесчестные махинации и вскрыты колоссальные прибыли, полученные американскими компаниями по производству оружия и боеприпасов в военное время. «День ото дня комитет выслушивал оправдания рэкетиров международного класса, опустившихся до наживы на вооружении всего мира», — заявил он. Благодаря проведенному им расследованию вскрылась страшная правда о том, что американские компании помогали перевооружить нацистскую Германию.

В то время как вся страна с нетерпением ждала начала слушаний, в свет весьма своевременно вышли две важные книги, подогревшие справедливый гнев общественности, и дали дополнительную информацию следователям. В апреле 1934 года одновременно увидели свет «Торговцы смертью» Х. К. Энгельбрехта и Ф. К. Ханигена — книга, признанная лучшей «Клубом книги месяца», и «Железо, кровь и прибыли» Джорджа Сельдеса. В них подробно описывались махинации не только нечистых на руку американских производителей боеприпасов, но и их зарубежных «коллег». Компания Doubleday перепечатала в виде брошюры обличительную статью о европейской военной промышленности из мартовского выпуска Fortune под названием «Оружие и люди». Эта статья вызвала у жителей США настоящее негодование. Начиналась она следующим образом:

«Согласно самым точным подсчетам, убить солдата во время Первой мировой войны стоило около 25 тысяч долларов. И лишь один класс — класс “крупных предпринимателей” Европы — никогда не ставил в вину правительствам своих держав подобную расточительность. Для них бесконечная череда смертей — это лишь предприятие, открытое по личной инициативе гангстеров, для которых на деле себестоимость одного убийства редко превышала сотню долларов. Причина молчания этих “предпринимателей” весьма проста: убийство — их бизнес. Оружие — их товар, правительство — их покупатель; однако исторически сложилось так, что конечными потребителями нередко выступают не только соотечественники, но и враги. Впрочем, это не имеет значения. Важно лишь то, что каждый раз, когда очередной осколок разорвавшегося снаряда пронзает мозг, сердце или внутренности бойца на линии фронта, в карман поставщика оружия попадает значительная часть тех самых 25 тысяч долларов»⁶⁷.

Рузвельт одобрил проведение комитетом соответствующих слушаний и попытался на международном уровне обуздать, по его собственным словам, «безумную гонку вооружений, которая может вылиться в новую войну, если ее не остановить». «Эта смертельная угроза миру во всем мире, — добавил он, — возникла по большей части из-за бесконтрольной деятельности производителей и поставщиков орудий разрушения»⁶⁸.

По поручению комитета 80 экспертов и бухгалтеров изучили от корки до корки документы крупнейших корпораций США. Результаты расследования поразили членов комитета до глубины души. Сенатор Поуп пообещал, что людей «потрясет история алчности, интриг, пропаганды военного психоза и лоббирования, которые будут обнародованы» во время слушаний. Он добавил, что информация «шокирует всю страну»⁶⁹. Перед самым началом заседания комитета газета New York Times сообщила, что большинство из семи членов комитета уже одобрили план государственного управления заводами по производству боевой техники. Кроме того, Поуп выразил надежду на то, что предъявленные доказательства будут настолько весомыми, что подобные меры станут «практически единственным выходом» из сложившейся ситуации⁷⁰.

12 сентября Феликс, Иренэ, Ламмот и Пьер Дюпоны предстали перед комитетом, где им пришлось отчитаться в огромных прибылях, полученных в годы войны. С 1915 по 1918 год компания получила заказы на общую сумму в 1,245 миллиарда долларов, что на 1130 % превысило доход от продаж компании за четыре года до начала Первой мировой войны⁷¹. В то же время Дюпоны выплатили вкладчикам дивиденды в размере 458 % от номинальной стоимости акций. На тех же слушаниях выяснилось, что в 1932 году начальник штаба сухопутных войск генерал Дуглас Макартур посетил Турцию, где, согласно письму, полученному от некоего должностного лица из Curtis Wright Corporation, «во время беседы с представителями турецкого Генштаба превознес до небес преимущества американской военной техники». Най вставил свою реплику: «Да, действительно, Макартур здесь повел себя как истинный торговец. Хотелось бы знать, не превратилась ли вся армия и флот в торговых агентов частного сектора»⁷².

На слушаниях раскрывались все новые и новые подробности. Американские и зарубежные поставщики оружия распределили между собой внешние рынки, заключив соответствующие картельные соглашения и поделив прибыль. Это они разработали те самые немецкие подводные лодки, которые топили корабли Антанты во время Первой мировой войны. А уже в недавнее время, как оказалось, американские компании стали перевооружать нацистскую Германию. Согласно показаниям сотрудников United Aircraft и Pratt and Whitney, они продавали немцам самолеты и бортовую аппаратуру в целях не военного, а коммерческого использования. Най отнесся к их заверениям весьма скептически. «То есть вы хотите сказать, — спросил он, — что за все время переговоров вам и в голову не пришло, что Германия закупает боевую технику для военных целей?»⁷³ Затем Государственный секретарь Корделл Хэлл напомнил присутствующим на слушаниях о том, что с 1921 года правительство США категорически возражает против поставок любой военной техники в Германию.

По мере того как комитет наносил предпринимателям один удар за другим, слушания получали все более широкую поддержку от самых разных политических сил. В конце сентября Джон Томас Тейлор, представитель «Американского легиона» в законодательных органах, объявил о том, что окажет всяческое содействие реализации плана, предложенного прежней Комиссией по вопросам военной политики относительно конфискации 95 % сверхприбыли, получаемой в военное время⁷⁴. Най не терял времени даром и предложил закон, согласно которому налог на доход свыше 10 тысяч долларов возрастал до 98 % в случае, если США вступят в войну, тем самым сводя на нет доходы коммерсантов от военных поставок⁷⁵. Председатель комитета также заявил, что он и двое его коллег считают необходимым в случае начала новой мировой войны национализировать всю военную промышленность⁷⁶.

Общественный интерес к слушаниям рос с каждым днем. В Англии решили провести такое же расследование. Аналогичные процессы уже происходили в ряде латиноамериканских стран — в ходе судебных разбирательств выяснялось, что представители этих стран также были замешаны в махинациях производителей оружия. Най получил более 10 тысяч писем и телеграмм с поздравлениями. Его завалили предложениями выступить с речью. С учетом такой лести газета Washington Post встревожилась и опубликовала передовицу, где утверждала, что такая всесторонняя поддержка вовсе неудивительна — ведь «в ходе расследования вскрылась масса информации сенсационного характера, благодаря чему у рядовых обывателей открылись глаза на неуправляемые силы, которые фактически, пусть и без злого умысла, подрывают все усилия по поддержанию всеобщего мира. Разоблачение “теневых” поставок не могло не встретить отклика у тех, кто стремится к мировому порядку». В конце концов Post неохотно поблагодарила комитет за «отлично проделанную работу»⁷⁷.

В начале октября Най выступил перед нацией с радиообращением на волне NBC, где привел доводы в пользу национализации военной промышленности и значительного увеличения налогов во время войны. «Сделаем так — и избавимся от множества ура-патриотов, — настаивал он. — Если мы пойдем на такие меры, возможно, войну еще удастся предотвратить». В своем выступлении он подвел итоги заседаний комитета: «День ото дня комитет выслушивал оправдания рэкетиров международного класса, опустившихся до наживы на вооружении мира против самого себя»⁷⁸.

Призывы Ная и остальных членов комитета к национализации целой отрасли привели к ожесточенным дебатам, пришедшимся на конец 1934 года. В декабре Washington Post пренебрежительно отозвалась о предложении Ная и порекомендовала читателям ознакомиться с разделом политических комментариев, где указывалось, что женевские ученые вот уже 15 лет тщательно изучают вопрос национализации и недавно пришли к выводу, что такая политика «определенно» противоречит «прогрессивным взглядам». Дюпоны и их соратники также вступили в полемику⁷⁹. Критики каждый раз находили в плане Ная новые недостатки. Например, Уолтера Липпмана занимал такой вопрос: каким образом США будут экспортировать оружие в другие страны после национализации отрасли? И если так поступят США, последуют ли другие державы их примеру? Какая судьба ждет страны, не занимающиеся производством оружия? Каковы критерии, по которым товары разделят на категории коммерческого и военного использования? Газета Chicago Tribune, в частности, обратила внимание на тот факт, что Япония скупает в США металлолом, и сослалась на слова Дюпонов, причисливших тюки хлопка к военному снаряжению. Возник и еще один вопрос: что станет с военной промышленностью в мирное время? И успеет ли нация вовремя восстановить работу заброшенных и опустевших заводов в случае чрезвычайного положения?⁸⁰

Увидев, что обстановка накаляется и общество готово перейти к более радикальным действиям, Рузвельт решил взять дело в свои руки и поставить точку в этих дебатах. 12 декабря он объявил, что собирает группу влиятельных чиновников и руководителей промышленных предприятий для обсуждения плана, который положит конец военным спекуляциям. Президент сообщил репортерам, что «настало время устранить из войны фактор прибыли». Три часа спустя организованная им группа собралась в Белом доме и приступила к работе. Первыми в резиденцию президента прибыли не кто иные, как бывший председатель совета по военной промышленности Бернард Барух и Хью Джонсон, исполнительный директор совета. Среди других политиков, приглашенных на эту встречу, посвященную созданию нового законодательства, были Государственный секретарь, военный министр, министры труда, сельского хозяйства, финансов, военно-морских сил; Джозеф Истмен, координировавший железнодорожную сеть; начальник штаба сухопутных войск Макартур; помощник военно-морского министра Рузвельт; заместитель министра сельского хозяйства Тагуэлл; заместитель министра труда Эдвард Ф. Макгреди и Джордж Пек, глава Экспортно-импортного банка США. Члены комитета тут же начали пререкаться между собой и обвинять администрацию в том, что президент пытается помешать им довести расследование до конца⁸¹.

Остальные политики также скептически высказались относительно истинных мотивов Рузвельта. Так, корреспондент Washington Post Раймонд Клаппер привел в своей статье несколько вариантов объяснений такого решения президента, бытовавших среди столичных политиков. Одни считали, что президент хотел оказаться в центре внимания, затмив Ная и Ванденберга, республиканских сенаторов, именами которых пестрели заголовки всех газет. Другим же казалось, будто «вопрос поставок военного снаряжения затрагивал интересы и самих членов правительства, и президент попытался отвлечь внимание от этой проблемы»⁸².

Сам Най считал, что от Рузвельта едва ли можно ждать добра: «Наших министров нужно также призвать к ответу вместе с производителями оружия и другими искателями наживы», — заявил он, лишь недавно осознав, до какой степени правительство замешано в обеспечении поставок оружия за рубеж⁸³.

Однако комитет Ная не позволил Рузвельту украсть свою славу, обнародовав еще более сенсационную информацию, которая не могла не заинтересовать газетчиков. Най по-прежнему не выпускал Дюпонов из поля зрения. Альгер Хисс представил новые доказательства их безудержной жажды наживы. Так, в декабре 1934 года на первой полосе газеты Washington Post появилась статья под названием «Восемьсот процентов прибыли: Дюпонам конец». В ходе слушания Хисс огласил список компаний, занятых в различных сферах военной промышленности и получивших колоссальный доход от инвестиций. Он также назвал имена 181 человека, чья объявленная прибыль превысила в 1917 году 1 миллион долларов, и отметил, что 41 из них появился в этом списке впервые. Среди упомянутых имен было шестеро Дюпонов, четверо Доджей, трое Рокфеллеров, трое Харкнессов, двое Морганов, столько же представителей семей Вандербильт и Уитни и один Меллон⁸⁴.

Чем глубже копал Най, тем более жестоким нападкам подвергался комитет. Так, газета Chicago Tribune осудила его членов за открытое порицание свидетелей, проходивших по делу, назвав методы комитета «бесчестными, постыдными и омерзительными»⁸⁵. Тем не менее расследование по-прежнему пользовалось широкой поддержкой. В конце декабря Най встретился с Рузвельтом. К тому времени комитет получил более 150 тысяч писем, чьи авторы одобряли подобный политический ход. Впоследствии Най заверил репортеров, что неверно истолковал мотивы Рузвельта. По его словам, президент полностью поддерживал расследование, и процесс принятия нового законодательства будет приостановлен, пока слушания не подойдут к концу⁸⁶.

Члены комитета пытались донести до общества свои опасения по поводу назревающей войны в Европе. Поуп считал «парадоксальной» саму мысль о том, что правительства во всем мире поддерживают производителей военной техники. Он с сожалением отмечал: «Страны мира оказались во власти какого-то чудовища, ведущего их к полному краху. Лихорадочная подготовка к грядущей войне идет полным ходом. В ее неизбежности уже никто не сомневается»⁸⁷.

В начале февраля 1935 года член палаты представителей Джон Максвейн из Южной Каролины внес законопроект, согласно которому все цены «замораживались» на уровне, существовавшем в день объявления войны. Барух и Джонсон также высказались в поддержку этой инициативы, выступив против более радикальных предложений Ная о национализации.

Тем временем на слушаниях Юджин Грейс, президент сталелитейной компании Bethlehem Steel Corporation и судостроительной Bethlehem Shipbuilding Corporation, признал, что доход его предприятия возрос с 6 миллионов долларов перед войной до 48 миллионов сразу после ее начала, а он сам получил премиальные в размере 1 миллиона 575 тысяч и 1 миллиона 386 тысяч долларов. Сенатор Бон решительно потребовал от него объяснений в связи с обвинениями со стороны Министерства финансов в том, что «состояние Bethlehem было нажито нечестным путем». Предмет этого иска на 11 миллионов долларов рассматривался в суде уже много лет⁸⁸.

В феврале комитет рассмотрел просьбу о проведении расследования в новом направлении. На ежегодном съезде контрольных комиссий Национальной ассоциации образования [профсоюза учителей школ и преподавателей вузов США] прозвучали серьезнейшие обвинения в «злоупотреблении влиянием» в адрес газетного магната Уильяма Рэндольфа Херста, выдвинутые бывшим президентом Американской ассоциации историков Чарльзом Бирдом. Последний заявил, что Херст «потворствовал падению нравов и стал врагом всего лучшего и благородного, что есть в нашей американской традиции». По утверждению газеты Times, когда выступление Бирда подошло к концу, тысячи работников образования, присутствовавшие на съезде, «встали и устроили ему долгую овацию». Ассоциация приняла резолюцию, в которой отмечалось, что ее члены «возмущены и шокированы чудовищной жаждой наживы американских производителей оружия и боеприпасов, ужасную правду о которых раскрыл комитет Ная». Принятая резолюция призывала комитет провести расследование в отношении «пропаганды в газетах, школах, кинофильмах и радиопередачах, сеющей панику перед грядущей войной и способствующей росту продаж оружия», уделив при этом особое внимание газетам самого Херста. На это обращение Най ответил, что данный вопрос действительно подпадает под юрисдикцию комитета, и запросил более детальную информацию. Однако после тщательных размышлений он все же отказался от нового расследования⁸⁹.

В конце марта сенатский законопроект о запрете на военную прибыль начал принимать более определенные очертания. Газета New York Times назвала его «несомненно, самым радикальным планом за всю историю американской государственности». Согласилась с этим и Washington Post, охарактеризовавшая законопроект как «план, который предусматривает такие жесткие конфискационные меры, что еще полгода назад его создателей подняли бы на смех… Проект идет дальше, чем мечтал сенатор Джеральд Най, энергичный председатель и наиболее радикально настроенный член комитета». Следователь Джон Флинн отредактировал законопроект для членов комитета, а те представили документ на согласование президенту. Совершенно неожиданно Рузвельт законопроект одобрил, хотя госсекретарь Корделл Хэлл советовал ему воздержаться от поддержки законопроектов, непосредственно направленных на лишение американских предпринимателей военной прибыли.

Итак, заручившись поддержкой президента, члены комитета решили придать своим предложениям силу закона. Предварительные положения включали: стопроцентный налог на весь доход свыше 10 тысяч долларов и немалые налоги на более скромную прибыль; налог в объеме 50 % на первые 6 % прибыли корпораций и 100 % — на прибыль свыше 6 %; призыв сотрудников корпораций на военную службу, прекращение работы всех фондовых бирж на период войны, запрет на любые спекуляции предметами потребления, государственный контроль над ключевыми отраслями промышленности и сферы услуг. В своем выступлении перед членами комитета Флинн заявил, что «военную прибыль, взвинчивание цен и варварскую борьбу за бесчестную наживу на национальном бедствии можно предотвратить лишь одним способом: зарубив на корню инфляцию. В 1917 и 1918 годах мы уже позволили себе ввязаться в войну, по счетам которой расплачиваются наши дети и внуки. В грядущей войне мы должны повести себя разумно, как существа цивилизованные: пускай в то время, как одна часть населения нашей державы — армия — сражается на поле боя, другая — мирные жители — платит по счетам»⁹⁰.

Претерпев незначительные изменения, в начале апреля предложение Флинна было внесено в сенат как проект закона о чрезвычайных мерах в военное время. Законопроект предполагал наделить правительство правом изымать всю прибыль свыше 3 % и личный доход свыше 10 тысяч долларов. Най пояснил свои действия так: «Закон суров, потому что сурова сама война. Сборщик налогов, взимающий деньги с граждан, все же не так страшен и неумолим, как офицер призывного пункта, который стучит в двери других граждан, чтобы забрать на войну их сыновей»⁹¹.

Когда палата представителей уже была готова проголосовать за более умеренный законопроект Максвейна, начался кромешный ад. Оппозиция зазвонила во все колокола. Газета New York Times сообщала: «Антивоенные настроения настолько захватили палату представителей, что изначальное предложение Максвейна изменили до неузнаваемости». И действительно: в результате внесения ряда поправок законопроект теперь вводил налог в размере 100 % на военную сверхприбыль, правительственный контроль над финансовыми и материальными ресурсами государства, призыв на военную службу служащих промышленных, торговых, транспортных компаний, а также компаний, обеспечивающих связь⁹². Палата представителей приняла этот законопроект, оговорив, что призыву подлежат все мужчины в возрасте от 21 года до 45 лет, за исключением административного состава компаний. Текст составили таким образом, чтобы его можно было легко дополнить положениями из более радикального законопроекта Ная.

Артур Крок яростно раскритиковал оба законопроекта в New York Times. «Идеи Максвейна, — пенял он, — полны пацифизма, в то время как Най отсылает нас к синдикализму, социализму или коммунизму… Эти два законопроекта нацелены на то, чтобы предотвратить войну, внушив нам, что с объявлением войны обеспеченные люди будут разорены. В обоих законопроектах учтены только интересы рабочих и тех, кто хотел бы уклониться от призыва: положения представленных документов не предусматривают ограничений зарплаты и забастовок со стороны первых и призыв на службу вторых»⁹³. Против нововведений выступил и Барух, пояснив, что в результате принятия таких законов возрастет инфляция и будет парализовано военное производство, вследствие чего страна окажется беззащитной перед лицом нападения. В ответ Най обвинил Баруха в пособничестве интересам промышленников и явственном нежелании урезать прибыль от войны⁹⁴.

В начале мая Най внес свой законопроект на обсуждение в сенат в качестве поправки к законопроекту Максвейна «О военных прибылях». Он поручился, что этот закон станет первым из целого ряда законодательных актов, которые его комитет собирается предложить сенату, и отметил: «Мы верим, что американский народ поддерживает этот законопроект. Мы полагаем, что сейчас, когда весь мир обеспокоен близостью войны, самое время убедить наших граждан, а также весь мир, что Америка не намерена использовать следующую войну как средство бессмысленного и безрассудного обогащения горстки людей»⁹⁵.

Комитет представил на рассмотрение сената три резолюции. Одна из них запрещала предоставлять займы воюющим державам или их гражданам. Вторая отказывала в выдаче загранпаспортов гражданам, направляющимся в районы военных действий. Третья налагала эмбарго на поставки оружия воюющим странам, если такие поставки могут вовлечь США в войну. Сенатский комитет по иностранным делам уже одобрил первые две резолюции и перешел к обсуждению третьей, когда Корделл Хэлл убедил членов комитета не связывать Соединенным Штатам руки в международных делах. Поскольку к тому времени умы сенаторов занимал обостряющийся кризис в Эфиопии, они решили пересмотреть положения всех трех резолюций, прежде чем принимать окончательное решение.

В сентябре конгресс ушел на каникулы, а разногласия между палатой представителей и сенатом касательно законопроекта о военных прибылях по-прежнему не были устранены. Газета Chicago Tribune вздохнула с облегчением, поскольку считала этот закон «коммунистическим законом об обороне», который в случае войны позволит президенту «установить в американском государстве полнейший коммунизм, как Ленин сделал это в России»⁹⁶.

Ситуация требовала решительных действий, и Ньютон Бейкер, занимавший при президенте Вильсоне должность военного министра, попытался вставить палки в колеса законопроектов. Газета New York Times опубликовала его ответ на письмо Уильяма Флойда, главы организации «Патриоты мира». В своем ответе Бейкер утверждал, что в конгрессе вообще не проводилось обсуждение защиты личных коммерческих или финансовых интересов США накануне вступления США в мировую войну и что «невозможно обезопасить Америку от грядущих войн, надевая намордник на банкиров и выбивая почву из-под ног производителей оружия»⁹⁷. Четыре дня спустя банкир Томас Ламонт также опубликовал письмо, оспаривая представленные Флойдом доводы, а в том, что США вступили в войну, он винил агрессию со стороны Германии, а не американские коммерческие интересы⁹⁸.

В начале 1936 года расследования комитета возобновились, и во главу угла были поставлены именно эти вопросы. В самом ли деле банкирский дом Моргана и другие компании с Уолл-стрит подтолкнули США к участию в войне, пытаясь возместить колоссальные суммы, которые они ссудили странам Антанты? Обе стороны тщательно подготовились к битве. Решающий поединок состоялся 7 января, когда Дж. П. Морган предстал перед комитетом вместе со своими партнерами Ламонтом и Джорджем Уитни, а также Фрэнком Вандерлипом — бывшим президентом National City Bank. Джон Дэвис выступил на слушании в качестве советника Моргана. Комитет перенес заседание в зал заседаний сената, чтобы вместить как можно больше людей. Следователи комитета Ная почти год детально изучали счетные книги и документацию громадного банка, ознакомившись с более чем 2 миллионами писем, телеграмм и других бумаг. Вечером накануне слушаний компания пригласила журналистов в свои 40-комнатные апартаменты в отеле «Шорем» на неофициальный брифинг с Ламонтом и Уитни. Най же, в свою очередь, выступил с радиообращением к народу: «После того как мы стали отходить от традиционной политики нейтралитета, чтобы угодить коммерческим кругам вплоть до разрешения на выдачу займов, — утверждал он, — Антанта уже нисколько не сомневалась, что Америка вступит в войну. Она всегда знала то, чего мы, казалось, не понимали: в конечном счете сердца наши всегда будут там, где есть возможность заработать».

Морган опубликовал опровержение всех обвинений на девяти страницах, написав следующее: «Хотелось бы обратить особое внимание читателей на обеспеченность выданных нами займов, поскольку благодаря усилиям ряда лиц сложилось впечатление, что все эти займы бесполезны до вступления Америки в войну; что именно займодержатели подтолкнули наше правительство к решению вступить в войну, чтобы “займы не пропали зря”. Однако факты полностью опровергают данную высосанную из пальца теорию. Наши займы всегда приносили прибыль, и никто не сомневался в их обеспеченности». По словам Моргана, представители деловых кругов США и так получали немалый доход от поставок союзникам, а потому у предпринимателей попросту не было корыстных побуждений к участию США в войне⁹⁹.

Поражение в дебатах могло повлечь за собой страшные последствия. Най и Кларк понимали: представленные ранее доказательства вины бизнесменов во втягивании США в последнюю войну решат судьбу важного законопроекта о нейтралитете, который они собирались внести на рассмотрение на той же неделе.

На первом слушании комитет представил документы, свидетельствующие о том, что, несмотря на ожесточенное сопротивление госсекретаря Уильяма Дженнингса Брайана, президент Вильсон вместе со своим соратником, военным министром Робертом Лансингом, решил позволить банкирам выдавать займы воюющим державам в 1914 году — то есть задолго до того, как было обнародовано изменение политического курса страны. Перед самым закрытием заседания сенатор Кларк задал Вандерлипу последний, решающий вопрос: «Неужели вы думали, что Англия выплатит долги, если потерпит поражение?» На что Вандерлип ответил: «Разумеется, даже если бы англичане проиграли войну, они бы расплатились по счетам»¹⁰⁰.

В ходе последующих слушаний Най и остальные члены комитета попытались доказать, что США не сохраняли нейтралитета в Первой мировой войне, а подводная война с Германией была лишь предлогом, за который Вильсон буквально ухватился, желая оправдать вступление США в войну. Наконец Най взорвал последнюю бомбу: он заявил, что Вильсон якобы знал о секретных соглашениях союзников еще до того, как США вступили в войну, а затем обманул членов сенатского комитета по иностранным делам, заявив им, что узнал об этом лишь при подписании Версальского договора.

В ходе расследования комитета Ная выяснилось, что, по сути, именно Вильсон обманом втянул США в мировую войну. Именно президент подорвал нейтралитет, разрешив выдачу займов и оказание всяческой поддержки странам Антанты; именно он стал намеренно преувеличивать угрозу, исходящую от германского рейха; именно он утаил от правительства информацию о секретных соглашениях, заключенных между европейскими державами. Президент Вильсон развязал войну не за продвижение демократии, а за передел имперских остатков.

Клевета в адрес Вудро Вильсона и обвинение его в измене стали последней каплей для многих сенаторов-демократов: они дружно бросились осуждать председателя комитета — Washington Post назвала это «бурей протеста и негодования». Возглавил протесты сенатор от штата Техас Том Коннелли, который заявил: «Мне нет дела до того, какие основания имеют под собой эти обвинения — они бесстыдны. Высказывания сенатора от Северной Дакоты, председателя этого комитета, человека, который обещал привести нас к миру, уместны лишь в хмельной компании бездельников, играющих в шашки в дешевой забегаловке. Сенатор ворошит историю, связанную с человеком, которого нет больше с нами, — великим человеком, хорошим человеком; человеком, которому при жизни хватало смелости встретиться с врагами лицом к лицу, один на один». Коннелли обвинил Ная и его комитет в «возмутительной попытке очернить и опорочить историю участия США в мировой войне». Разногласия вспыхнули и среди самих членов комитета. Двое из них, сенаторы Поуп и Джордж, в знак протеста покинули зал заседаний. Позднее Поуп вернулся и зачитал присутствующим официальное заявление, где говорилось, что он сам и Грегори возмущены «попытками поставить под сомнение честность Вудро Вильсона и опозорить великого президента». Они также высказали сожаление по поводу того, что расследование ушло от первоначальной цели, лишая правительство возможности принять «спасительные законы». Кроме того, они подвергли сомнению беспристрастность всего расследования, проводимого комитетом: «Все попытки очернить Вильсона и Лансинга… открыли всем глаза на предвзятость и предубеждения, которыми руководствовались сенаторы в ходе расследования». Однако они ясно дали понять, что не выйдут из состава комитета и вернутся для голосования по окончательному решению вопроса. Еще один представитель комитета, сенатор Ванденберг, добавил: он тоже восхищается Вильсоном, но согласен, что именно экономические мотивы послужили «неизбежным и непреодолимым толчком» к вовлечению США в войну. Он хотел удостовериться в том, что подобное больше никогда не повторится, а также высказал гордость тем, чего комитету удалось добиться: «За последние 48 часов мы переписали историю. Важно, чтобы история отражала реально происходившие события, какими бы они ни были». Най заверил Поупа и Джорджа, что не замышлял ничего дурного против Вильсона и даже голосовал за него в 1916 году, когда тот пообещал решительно избегать участия в войне, «пока для этого остается малейшая возможность»¹⁰¹.

Ожесточенная полемика в Сенате продолжилась и на следующий день. 78-летний сенатор от штата Вирджиния Картер Гласс, который в последние годы президентства Вильсона занимал пост министра финансов, обвинил Ная в «бесчестной клевете», «чудовищной клевете в адрес покойного президента и осквернении гробницы Вудро Вильсона». Картер с такой силой ударил кулаком по столу, что кровь брызнула на разложенные бумаги, и воскликнул: «Жалкие демагоги, ваши лживые утверждения о том, что дом Моргана повлиял на политику нейтралитета Вудро Вильсона, лишены смысла!» Наю наконец представилась возможность ответить на предъявленные ему обвинения. Он заявил, что более всего его удивило отсутствие «более ранних попыток» помешать работе его комитета и что только с появлением в зале заседаний Моргана и его партнеров стало очевидным враждебное отношение к расследованию. Он не принес официальных извинений, а зачитал письма и документы, подтверждающие, по его словам, тот факт, что «США вступили в войну, зная о тайном сговоре. Но нам всем новость о секретных соглашениях объявили только на мирной конференции»¹⁰².

Два дня спустя Най сообщил Моргану и его партнерам, что им нет необходимости являться на допрос, назначенный на следующую неделю. Комитет столкнулся с препятствием — перспектива выделения на его дальнейшую работу 9 тысяч долларов блекла с каждым днем. Най обвинил выступивших против него сенаторов в том, что те использовали историю с Вильсоном как «дымовую завесу». Их истинные намерения, заявил Най, заключались в том, чтобы «ухватиться за первую же возможность и любой ценой не допустить принятия законов, угрожающих грязной наживе на войне»¹⁰³.

Ко всеобщему удивлению и на радость Наю, слушания так и не отменили. 30 января сенат единогласно одобрил решение о выдаче 7369 долларов на завершение расследования. Даже Коннелли передумал и проголосовал за дальнейшее финансирование комитета, напомнив, однако, его членам о том, что они должны заботиться об интересах простых людей, а не вламываться в «гробницы и усыпальницы» покойных¹⁰⁴. Газета New York Times так объяснила неожиданное изменение позиции сената: «Как только сторонники Вильсона, оскорбленные грязными инсинуациями в адрес их вождя времен войны, стали угрожать прекращением финансирования, в конгресс начали приходить целые мешки писем от граждан с требованиями раскрыть подлинную историю 1914–1918 годов. Подобная демонстрация антивоенных настроений полностью объясняет, почему расследование, вызвавшее больше горечи, чем любой другой аналогичный процесс за долгие годы, все же будет продолжено». В Times заметили, что комитет произвел ряд «серьезных реформ»: так, «благодаря деятельности членов комитета в перечень требований для производителей оружия включили получение ими соответствующей лицензии, а также предоставление Госдепартаменту регулярных отчетов обо всех поставках. В результате был создан ряд законопроектов, нацеленных на устранение сверхприбылей в военной и судостроительной отраслях, и эти законопроекты рано или поздно станут полноценными законами. Но самым главным достижением комитета можно считать привлечение внимания общественности к проблемам войны, мира и прибылей»¹⁰⁵.

В ходе последних заседаний представители дома Моргана сделали все возможное, стараясь очиститься от обвинений в том, что их займы союзникам повлияли на вступление США в войну. New York Times озаглавила свою статью от 5 февраля так: «Морган уходит победителем: друг Най оправдал его». В Times вздохнули с облегчением: ее редакционная статья 9 февраля появилась под заголовком «Расследование окончилось хорошо». Все попытки комитета доказать, что Морган получил «колоссальную прибыль от продажи военного снаряжения» и «использовал свое мощнейшее влияние», чтобы втянуть США в войну, окончились ничем; автор статьи также отметил, что «расследование завершилось на радостной ноте — в конце господин Морган и его “друг Най” обменялись поздравлениями». Заканчивалась статья так: «Результат расследования представляет величайшую ценность для нашего общества… Ведь, завершись оно иначе, воцарился бы настоящий хаос. Люди впали бы в отчаяние, придя к выводу, что нечисто что-то во всем банковском деле»¹⁰⁶.

Най отреагировал на заявление Times незамедлительно: «Ни один член комитета, участвовавший в слушаниях, не согласится с тем, что благодаря расследованию банкирский дом Моргана был полностью реабилитирован». Хотя причастность Моргана к вовлечению США в мировую войну ради спасения собственных инвестиций и не была доказана, Най отметил: «Не подлежит никакому сомнению тот факт, что именно эти банкиры являются сердцем системы, которая роковым образом сделала наше участие в войне неизбежным». А когда Вильсон позволил Моргану ссудить крупную сумму денег союзникам, добавил Най, банкиры «вымостили для нас дорогу к войне»¹⁰⁷.

Слушания комитета в итоге достигли желаемого результата, что существенно отразилось на результатах опроса общественного мнения, проведенного Институтом Гэллапа 7 марта. На вопрос «Нужно ли запретить производство и торговлю оружием с целью получения прибыли частными лицами?» 82 % американцев ответили положительно и лишь 18 % — отрицательно. Наибольшую поддержку идеи комитета получили в Неваде, где за запрет на получение подобной прибыли высказались 99 % опрошенных. Самой меньшей популярностью предложение, прозвучавшее в опросе, пользовалось в Делавэре, на родине Дюпонов, где положительный ответ дали лишь 63 % опрошенных. Джордж Гэллап сообщил: с октября прошлого года, когда его компания начала свою деятельность по изучению общественного мнения, такую широкую поддержку получал лишь вопрос о выплате пенсии людям преклонного возраста. Гэллап процитировал слова одного бакалейщика из Западной Пенсильвании, который сказал: «Система получения прибыли от оружия обернется для нас войной на многие поколения»¹⁰⁸. Самому Наю подобные опасения казались надуманными еще полтора года назад, когда его комитет только начинал свое расследование. «Я считал, — признавал он, — что национализация производства оружия и боеприпасов — самая безумная идея, которую мы когда-либо рассматривали»¹⁰⁹. Washington Post и другие газеты поздравили Ная и его комитет с тем, что им удалось донести до общества правду о «злоупотреблениях, имеющихся в области торговли оружием, и… связи между войной и доступностью оружия»¹¹⁰. На следующий день Элеонора Рузвельт в своем выступлении в Гранд-Рапидс (штат Мичиган) призвала к устранению фактора прибыли из военной промышленности как такового. В газете New York Times, которая совсем недавно так горячо выступала в защиту Моргана и производителей оружия, никакой информации о результатах опроса Гэллапа так и не появилось.

В апреле комитет Ная обнародовал свой третий, столь ожидаемый всеми доклад. В нем было сказано: «Хотя доказательства, имеющиеся на данный момент у комитета, и не подтверждают, что войны начинаются исключительно по вине производителей оружия и их агентов, мы все же считаем, что в корне всех войн лежит далеко не одна причина. Комитет полагает недопустимым для интересов мира позволить организациям, пекущимся лишь о собственных интересах, подталкивать страны к войне путем подстрекательства и запугивания»¹¹¹. Четверо из семи членов комитета: Най, Кларк, Поуп и Боун, — призвали передать военную промышленность в собственность государства. Оставшиеся в меньшинстве Джордж, Барбур и Ванденберг предложили ввести лишь «строгий контроль над производством оружия»¹¹². Однако законопроект о запрете на получение военной прибыли попал в подкомитет, возглавляемый Коннелли — одним из самых ярых критиков Ная. Там ему долго не давали ход, и в конце концов, претерпев ряд изменений, этот законопроект не смог набрать необходимого количества голосов. Подобные законопроекты Най и его коллеги вносили в течение следующих пяти лет, но и эти проекты не получили одобрения.

Среди вопросов, поднятых на слушаниях и до сих пор тревожащих умы исследователей, была также причастность американских бизнесменов к экономическому и военному возрождению Германии в тот период, когда уже давно стали очевидны отвратительные черты гитлеровского режима. Начиная с 1933 года Гитлер стал бросать в тюрьмы и убивать коммунистов, социал-демократов и профсоюзных активистов. Очевиден был и его злобный антисемитизм, хотя кампанию по истреблению евреев он начнет лишь через несколько лет. Тесное сотрудничество американских бизнесменов и банкиров с их немецкими коллегами значительно укрепилось в годы перед приходом Гитлера к власти. Американские займы, организованные по большей части Морганом и Чейзом в своих интересах, удержали на плаву немецкую экономику в 1920-е годы. Корпорация IBM, которую возглавлял в то время Томас Уотсон, приобрела контрольный пакет акций немецкой компании Dehomag, а за период с 1921 по 1931 год General Motors Слоуна полностью выкупила компанию немецкого производителя автомобилей Адама Опеля. Форд увеличил объем инвестиций в свое дочернее предприятие в Германии — Ford Motor Company, — заявив, что подобный шаг укрепит отношения между Германией и США¹¹³. Уотсон придерживался того же мнения. «Мир во всем мире благодаря торговле!» — самодовольно повторял он¹¹⁴.

Мир во всем мире казался весьма благородной целью, однако не он интересовал американских капиталистов в первую очередь — они жаждали власти и богатств, захватив новый рынок, усиливший их конкурентоспособность. Благодаря ряду головокружительных официальных и неофициальных деловых договоренностей целая сеть многонациональных корпораций США, Англии и Германии вступила в тайный сговор, подчинив новые рынки и получив возможность диктовать цены. В марте 1939 года в Дюссельдорфе Федерация британской промышленности и Имперская промышленная группа подписали торговое соглашение, о чем в газетах говорилось: «Несомненно, крайне важно уйти от пагубной конкуренции, какой бы она ни была, и выработать конструктивное сотрудничество, которое укрепит мировую торговлю и принесет взаимную выгоду Англии, Германии и всем остальным державам»¹¹⁵. Лишь после войны большинство экспертов поняли, насколько масштабными были заключенные в те годы договоренности. Так, в мае 1945 года Теодор Крепс из Стэнфордского университета отмечал: «Слово “картель” моментально перекочевало из сферы специального жаргона, существующего лишь в текстах договоров, на первые страницы ежедневных газет»¹¹⁶. Благодаря подобным соглашениям Эдсел Форд стал членом правления американского филиала немецкого химического концерна Farben — General Aniline and Film, в то время как генеральный директор Farben Карл Бош вошел в состав совета директоров европейского филиала Ford. Такие же договоренности связывали Farben, Dupont, General Motors, Standard Oil и банк Чейза.

Встретившись в 1937 году с Гитлером, Уотсон старательно и доверчиво донес слова фюрера до участников заседания Международной торговой палаты в Берлине: «Войны не будет. Ни одной стране не нужна война, ни одна страна не сможет себе ее позволить»¹¹⁷. Несколько дней спустя, в свой 75-й день рождения, Уотсон получил Большой крест ордена Германского орла из рук самого Гитлера — в награду за содействие, оказанное его компанией Dehomag германскому правительству: в 1930 году перфораторы компании использовались при проведении переписи населения, благодаря чему теперь было легче составлять списки евреев. Счетные машины Dehomag стали невиданным прорывом в организации данных, что позднее, когда компания полностью перешла под контроль нацистов, позволило немцам организовать расписание движения поездов в Освенцим.

О мирных намерениях Гитлера заявлял и Генри Форд. 28 августа 1939 года, всего за четыре дня до нападения на Польшу, Форд искренне заверял газету Boston Globe, что Гитлер просто блефует. Немцы «не осмелятся развязать войну, и сами прекрасно это знают», — утверждал он. Неделю спустя, когда вторжение Германии на польскую территорию уже началось, он опрометчиво сказал своему другу: «Там не было сделано ни единого выстрела. Это все выдумки банкиров-евреев»¹¹⁸.

Форду и Уотсону следовало задуматься задолго до указанных событий. Еще в 1937 году немецкий филиал компании Форда выпускал грузовики и бронетранспортеры для вермахта. В июле 1939 года это дочернее предприятие переименовали в Ford-Werke. 15 % акций этой компании принадлежало концерну Farben, который впоследствии был признан виновным в преступлениях против человечества, связанных с деятельностью завода по производству синтетического каучука «Буна» в Освенциме и поставками газа «Циклон-Б», применявшегося для уничтожения евреев. В 1939 году, когда война уже началась, Ford и General Motors по-прежнему управляли своими немецкими филиалами, занимавшими ведущие позиции в автомобильной промышленности Германии. Как ни пытались впоследствии руководители обеих компаний опровергнуть эти факты, они отказались продать свою долю в немецких предприятиях, даже подчинились приказу германских властей и приняли участие в переоснащении военной промышленности, хотя у себя на родине противились выполнению аналогичного требования со стороны американского правительства. В марте 1939 года, после того как нацисты оккупировали Чехословакию, Слоун так объяснил свои мотивы: работа в Германии приносила «необычайно высокую прибыль». По поводу внутренней политики рейха он заметил лишь то, что она «никак не касается General Motors». Opel переоборудовал свой комплекс площадью 432 акра в Рюссельсхайме для производства боевых самолетов люфтваффе, поставив Германии целых 50 % двигателей для бомбардировщиков средней дальности «Юнкерс» Ю-88. Кроме того, компания занималась разработкой первого в мире реактивного истребителя «Мессершмитт» Mе-262, способного развивать скорость на 100 миль в час выше скорости американских «Мустангов» Р-510. В благодарность за проделанную работу нацисты наградили Генри Форда Большим крестом ордена Германского орла в 1938 году — через четыре месяца после захвата и присоединения Австрии. А месяцем позже подобной чести удостоился и Джеймс Муни, генеральный директор зарубежных филиалов General Motors. В годы войны, когда Ford-Werke снабжала нацистов оружием и эксплуатировала рабский труд заключенных из находившегося неподалеку концлагеря Бухенвальд, материнская компания Форда утратила эффективный контроль над своим дочерним предприятием. Когда в 1998 году бывшая узница лагеря Эльза Иванова возбудила дело против этой компании, Ford Motor Company наняла небольшую армию ученых и юристов, чтобы те попытались скрыть правду об аморальном поведении ее руководства и сделали имидж Ford более привлекательным, превратив предприятие в часть так называемого «арсенала демократии». Однако сразу после войны в одном из своих докладов эксперт сухопутных войск США Генри Шнайдер красноречиво назвал Ford-Werke «арсеналом нацистов»¹¹⁹. Проведя соответствующее расследование в конгрессе относительно монополии в автомобильной промышленности, Брэдфорд Снелл выяснил, что благодаря «своему мировому господству в производстве автомобилей General Motors и Ford стали основными поставщиками как для фашистской армии, так и для демократических стран»¹²⁰.

Генри Форд не только снабжал вермахт грузовиками; он также помогал нацистам распространять их порочную идеологию. Так, в 1921 году он издал сборник антисемитских статей под названием «Международное еврейство», ставший настольной книгой будущих нацистских вождей. Он же финансировал издание полумиллионным тиражом «Протоколов сионских мудрецов». На тот момент «Протоколы» уже были повсеместно признаны фальсификацией, однако Форда это нисколько не смутило. Бальдур фон Ширах, бывший руководитель гитлерюгенда и гауляйтер Вены, заявил на Нюрнбергском процессе:

«Переломным моментом для меня стал тот день, когда я прочел антисемитскую книгу Генри Форда “Международное еврейство”. Я прочел ее — и сам стал антисемитом. Эта книга… произвела глубочайшее впечатление и на моих друзей, потому что для нас Генри Форд был воплощением успеха, воплощением прогрессивной социальной политики. В Германии, погрязшей в то время в нищете и невзгодах, молодежь смотрела на Америку, которую… в наших глазах олицетворял Генри Форд… И если он говорил, что во всем виноваты евреи, разумеется, мы ему верили»¹²¹.

Портрет Форда висел в мюнхенском кабинете самого Гитлера, и в 1923 году фюрер признался в интервью журналисту Chicago Tribune, что «хотел бы отправить в Чикаго и другие крупные города свои ударные части, чтобы те помогли американцам на выборах. Мы видим в Генрихе Форде лидера зарождающейся в Америке фашистской партии». А в 1931 году он заявил читателям Detroit News: «Генри Форд — источник моего вдохновения»¹²².

Немцы также черпали вдохновение и в печально известных заигрываниях американцев в 1920–1930-х годах с евгеникой и «расовой чистотой». В Калифорнии началась принудительная стерилизация, которую прошло более трети из запланированных 60 тысяч человек; в остальных штатах количество несчастных было ненамного меньшим¹²³. Рокфеллер и Карнеги спонсировали научное исследование, благодаря чему такая политика стала выглядеть более солидной в глазах обывателя. Подобные новшества не остались незамеченными для руководства Германии. В своей книге «Майн кампф» Гитлер выразил восхищение достижениями американских лидеров в области евгеники. Позднее он поделился восторгом и с коллегами по партии: «Я с большим интересом изучил законы нескольких американских штатов в отношении предупреждения размножения людей, чье потомство не будет, по всей вероятности, представлять никакой ценности или даже разрушит генетический фонд нации»¹²⁴.

Среди таких штатов была и Вирджиния: решение о стерилизации «умственно отсталой» женщины способствовало принятию знаменитого постановления Верховного суда США по делу «Бак против Белла», которое слушалось в 1927 году. Мнение большинства выразил 86-летний Джастис Оливер Венделл Холмс, ветеран Гражданской войны, сравнив лишение Бак свободы продолжения рода с тем, как солдаты жертвуют жизнью на войне: «Мы уже не раз убеждались в том, что ради общественного блага лучшие наши граждане приносят в жертву свою жизнь. Потому было бы странно, если бы и те, кто и так ослабляет мощь нашей державы, не проявили подобной самоотверженности, пойдя даже на меньшие жертвы… чтобы нас не поглотила пучина невежества». Холмс пришел к следующему заключению: «Для всего мира будет лучше, если, вместо того чтобы ждать казни такого неполноценного отпрыска за содеянное преступление или его смерти от голода из-за слабоумия, общество предотвратит размножение тех, кто попросту не годится для достойного продолжения рода… Трех поколений умственно отсталых нам вполне достаточно»¹²⁵. Хотя, согласно статистике, по количеству принудительных стерилизаций Вирджиния уступала только Калифорнии, кое-кому все же казалось, что принятые меры недостаточно радикальны. Пропагандируя выход закона о стерилизации на общенациональный уровень, доктор Джозеф Дежарнетт в 1934 году заявил: «Немцы побеждают нас на нашем собственном поле»¹²⁶.

Немецкое издание «Международного еврейства» Генри Форда — сборника статей антисемитской тематики, ставшего настольной книгой будущих нацистских вождей.

Хотя большинство американских компаний, продолжавших вести дела с нацистской Германией, и отозвали американцев из своих немецких филиалов в 1939 и 1940 годах, управление ими во многих случаях осталось в руках немцев, ранее управлявших филиалами американских предприятий. Прибыль тем временем неустанно поступала на закрытые банковские счета.

Одним из крупнейших американских капиталистов, поддерживавших связь с партнерами-нацистами, был Прескотт Буш, отец одного президента и дед другого. Вот уже долгие годы эксперты пытаются выяснить истинную природу его отношений с Фрицем Тиссеном, богатейшим немецким промышленником, — тот, как стало известно после выхода в свет в 1941 году его мемуаров «Я платил Гитлеру», сыграл решающую роль в проталкивании фюрера к власти. Однако в конце концов Тиссен отказался от поддержки нацистского диктатора и угодил за решетку.

Пока Тиссен находился в тюрьме, его немалое состояние бережно хранилось за границей — в основном благодаря компании по доверительному управлению инвестициями Brown Brothers Harriman и холдинговой корпорации Union Banking. Этим счетом распоряжался старший партнер Прескотт Буш. В 1942 году правительство США национализировало вышеназванную корпорацию согласно Закону о торговле с врагом за сотрудничество с Роттердамским банком торговли и судоходства, принадлежавшим Тиссену. Правительство также получило контроль над другими компаниями, связанными с именем немецкого предпринимателя, чьими счетами управлял Буш: так, властям отошли Holland-American Trading Company, корпорация по производству бесшовной стали, Silesian-American Corporation и пассажирская судоходная компания Hamburg-Amerika Line¹²⁷.

Сразу после войны большая часть денег, принадлежавших нацистам, обрела новых хозяев. Акции корпорации Union Banking вернулись к Бушу, замороженная прибыль Dehomag отправилась в IBM, а Ford и General Motors вновь поглотили свои немецкие дочерние предприятия и даже получили репарации, положенные всем европейским фабрикам и заводам, разрушенным в результате бомбардировок авиацией союзников (в случае General Motors сумма репараций составила около 33 миллионов долларов)¹²⁸.

Так заработать удалось не только вышеназванным предпринимателям. Многие американские компании продолжали вести бизнес с нацистской Германией до самого нападения японцев на Перл-Харбор. Как объявило руководство Ford Motor Company в 2001 году, в ходе изучения деятельности бывшего Ford-Werke в начале войны стало известно, что 250 американских компаний владели более чем 450 миллионами долларов немецких активов, при этом 58,5 % общей суммы принадлежало десяти крупнейшим вкладчикам. Среди таких корпораций были Standard Oil, Woolworth, IT&T, Singer, International Harvester, Eastman Kodak, Gillette, Coca-Cola, Kraft, Westinghouse и United Fruit. Ford занимал среди них 16-е место — всего лишь 1,9 % инвестиций. Возглавлявшим этот список Standard Oil и General Motors принадлежали 14 и 12 % инвестиций соответственно¹²⁹.

Интересы большинства перечисленных компаний представляла группа адвокатов из юридической конторы Sullivan and Cromwell, во главе которой стоял будущий государственный секретарь Джон Фостер Даллес. Его партнером был брат, Аллен Даллес, будущий директор ЦРУ. Среди их клиентов числился также Банк международных расчетов (БМР), основанный в Швейцарии в 1930 году для получения США репараций от Германии.

После объявления войны банк продолжал оказывать финансовые услуги Третьему рейху. Большая часть золота, награбленного нацистами в покоренных странах Европы, осела в подвалах БМР; переброска же капиталов открыла нацистам доступ к средствам, которые были бы заморожены согласно Закону о торговле с врагом. В создании этого банка участвовали высокопоставленные нацисты и их сторонники, например Ялмар Шахт и Вальтер Функ: оба оказались на скамье подсудимых на Нюрнбергском процессе, хотя Шахта в итоге и оправдали. Американский юрист, президент банка Томас Маккитрик объявил, что банк придерживается «нейтралитета», но по-прежнему оказывал серьезную поддержку нацистам. Действия БМР были настолько вызывающими, что министр финансов США Генри Моргентау бросил членам правления обвинение: 12 из 14 руководителей банка «сами являются нацистами либо находятся под их контролем»¹³⁰.

Банковские дома Chase, Morgan, а также Union Banking Corporation и Bank for International Settlements сумели замаскировать факт своего сотрудничества с нацистами. Чейз продолжал сотрудничать с режимом Виши, сателлитом Третьего рейха. За годы войны его вклады удвоились. В 1998 году выжившие жертвы холокоста подали на его банк в суд, утверждая, что он до сих пор хранит деньги на счетах, открытых во время Второй мировой войны.

Пока американские капиталисты получали прибыль от зарубежных инвестиций и делали все возможное, чтобы втереться в доверие к германскому правительству¹³¹, Джеральд Най и его специалисты добились блестящих успехов: им удалось докопаться до постыдной правды о влиянии и махинациях производителей оружия и ростовщиков и разоблачить отвратительную реальность, скрывавшуюся за громкими словами, под которые американские солдаты отправлялись в бой. Однако, помимо этого, слушания привели к еще двум последствиям, и сегодня, оглядываясь в прошлое, мы можем лишь сожалеть о них. Во-первых, они чрезмерно упрощали понимание причин войны, а во-вторых, усилили тенденцию к изоляции США от других государств, причем это произошло в самый страшный момент, какой только можно себе представить, — как раз тогда, когда благодаря своему влиянию США могли предотвратить катастрофу. Расследование убедило всех, что Соединенным Штатам следует избегать заключения каких-либо союзов и вмешательства в мировую политику. Должно быть, единственный раз за всю историю США сильнейшие антивоенные настроения были ошибочными — в свете истинной угрозы человечеству, которую несли с собой фашистские и иные агрессивные силы. Корделл Хэлл позднее написал по этому поводу, что слушания в комитете Ная повлекли за собой «ужасные последствия» и стали катализатором для «изоляционистских настроений, связавших правительству руки в тот самый момент, когда мы так нуждались в возможности вывести наше влияние на новый уровень»¹³². В январе 1935 года журнал Christian Century писал: «99 американцев из 100 сочтут слабоумным любого, кто накануне очередной европейской войны предложит США принять в ней участие»¹³³.

Однако совсем скоро картина событий в Европе многих заставит пересмотреть свои взгляды. Сначала Гитлер нарушил запрет на перевооружение, наложенный на Германию Версальским договором. Затем, в октябре 1935 года, Муссолини вторгся в Эфиопию. Но, учитывая принятый недавно закон о сохранении нейтралитета, связанный с наложением эмбарго на продажу оружия всем воюющим странам, а также резкие расхождения в политических пристрастиях американцев (так, американцы итальянского происхождения в целом поддерживали Муссолини, а чернокожие — Эфиопию), США заняли позицию пассивного наблюдателя. Международное сообщество также не слишком бурно отреагировало на агрессию. Лига Наций осудила итальянское вторжение и подумывала о решении наложить эмбарго на поставки нефти, что могло бы обернуться для агрессора катастрофическими последствиями. Координационный комитет Лиги призвал страны, не состоящие в этой организации, поддержать инициативу. На тот момент США поставляли более половины всей импортируемой нефти в мире. Их сотрудничество с Лигой стало бы для фашистской агрессии настоящим камнем преткновения. Однако Рузвельт, пойдя на поводу у изоляционистских настроений населения, отказался поддержать эмбарго Лиги Наций. Вместо этого президент США объявил о введении «морального эмбарго» на поставки нефти и других стратегически важных ресурсов. Это ограничение не возымело абсолютно никакого эффекта — напротив, объем американских поставок в Италию в течение последующих нескольких месяцев увеличился почти втрое¹³⁴. Лига тем временем ввела ряд ограниченных и бесполезных санкций, но сама же впоследствии свела их на нет из уважения к сдержанности Англии и Франции и из страха спровоцировать Италию на ответные действия.

Так удался гамбит Муссолини. Гитлер и японцы пришли к выводу, что у Англии, Франции и США кишка тонка ввязываться в войну, а потому они скорее уступят более агрессивным нациям, чем сами примут участие в боевых действиях. В январе 1936 года Япония покинула Лондонскую конференцию по вопросам военно-морских сил и начала масштабную программу милитаризации. В марте 1936 года немецкие войска вошли в Рейнскую область: Гитлер не побоялся рискнуть, хотя ему и пришлось откровенно блефовать. И тем не менее риск оправдался. Позднее фюрер и сам признавал, что вооруженное сопротивление, несомненно, вынудило бы его отвести войска. «Те двое суток после вторжения в Рейнскую область были самыми страшными в моей жизни, — говорил он. — Если бы французы ввели туда свои войска, нам пришлось бы бежать, поджав хвост, потому что военных ресурсов, имевшихся в нашем распоряжении на тот момент, не хватило бы даже для умеренного сопротивления»¹³⁵.

Еще более слабохарактерным мировое сообщество показало себя после начала гражданской войны в Испании. Обстановка в стране накалилась в июле 1936 года, когда мятежники Франсиско Франко решили свергнуть испанское правительство и установить фашистский режим. Республика нажила себе немало врагов среди американских чиновников и глав корпораций из-за проведения прогрессивных реформ и строгого контроля над предпринимателями. Кое-кто считал, что к происходящему приложили руку коммунисты, и высказывал опасения, что победа республиканцев приведет к установлению коммунистического режима. Американские католики и церковные прелаты, возмущенные агрессивным антиклерикализмом республиканцев, сплотились, чтобы поддержать Франко. Так же отреагировали и Гитлер с Муссолини: они щедро снабжали мятежников всем необходимым, в том числе самолетами, летчиками и тысячами солдат. Германия использовала эту войну, чтобы опробовать новое оружие и тактику, которые военачальники вермахта успешно применят в ходе боевых действий в Польше и других европейских странах. Сталин отправлял самолеты и танки в помощь демократическим силам, но он не мог дать хотя бы приблизительно столько, сколько поставляли Берлин и Рим. Однако Рузвельт не оказал республиканцам никакого содействия, равно как Франция и Англия. США, последовав примеру этих держав, запретили поставки оружия обеим сторонам конфликта, что значительно ослабило окруженных со всех сторон и плохо вооруженных сторонников правительства Испании. Ford, General Motors, Firestone и другие американские предприятия снабжали фашистов грузовиками, шинами и станками. Texaco oil company под руководством симпатизировавшего идеям фашизма полковника Торкильда Рибера пообещала предоставить Франко любое количество нефти, причем в кредит. Рузвельт, узнав об этом, пришел в ярость, пригрозил наложить эмбарго на все поставки нефти и обязал компанию выплатить штраф. Но Рибер, несмотря на все меры, принятые президентом, продолжал снабжать нефтью Гитлера, благодаря чему привлек к себе внимание журнала Life¹³⁶.

Первая торжественная встреча ветеранов бригады имени Авраама Линкольна, легендарного подразделения, близкого к компартии и сражавшегося с фашистами в Испании. Бригада потеряла 120 человек убитыми и 175 ранеными.

Прогрессивные американцы сплотились во имя защиты Испанской Республики. Как ни странно, именно поборник мирного курса Джеральд Най возглавил борьбу сената за предложение возобновить поставки оружия, столь необходимые войскам республики. Около 3 тысяч храбрых американских добровольцев отправились в Испанию, чтобы дать бой фашизму: вначале они добрались до Франции, а затем незаметно пересекли Пиренеи и оказались в Испании. 450 человек составили легендарную бригаду имени Авраама Линкольна, близкую к компартии. 120 бойцов бригады пали в боях, 175 получили ранения. Поль Робсон, необычайно талантливый чернокожий спортсмен, интеллектуал, актер и певец, отправился на поле боя, чтобы выступать перед солдатами.

Сражения продолжались три года. Республика пала весной 1939 года, похоронив под своими развалинами не только более 100 тысяч солдат и 5 тысяч иностранцев-добровольцев, но также надежды и мечты всего человечества. К 1938 году Рузвельт понял, к чему привела его политика, и попытался тайно направить помощь правительству республики, но она, мягко говоря, немного запоздала. Нейтралитет Америки стал «смертельной ошибкой», как признался президент своим сотрудникам. Он предрек, что совсем скоро придет время всем расплачиваться за эту ошибку¹³⁷.

Мировые державы так же мало сделали и для того, чтобы предотвратить вторжение Японии в Китай в 1937 году, хотя многие с ужасом следили за новостями с фронта. Начавшись с инцидента на мосту Марко Поло в июле 1937 года, сражения вскоре охватили всю страну. Войска Чан Кайши стремительно отступали, а японские солдаты подвергали мучениям мирных китайских жителей. Самые вопиющие зверства выпали на долю жителей Шанхая и Нанкина — в этих городах насилиям, грабежам и убийствам не было конца.

Стараниями фашистских и милитаристских сил мир семимильными шагами шел к войне. Одни объясняли это привлекательностью идей фашизма, другие — ненавистью к коммунистическому СССР, третьи — боязнью угодить в такую же пучину страданий, какую мир познал в предыдущей мировой войне, но факт остается фактом: западные демократические державы бездействовали, пока Италия, Япония и Германия захватывали новые территории, существенно меняя соотношение сил на мировой арене.

Примечания

17

Завершив в феврале 1932 года оккупацию Маньчжурии, Квантунская армия приступила к осуществлению плана создания на этой территории формально независимого государства под японским протекторатом. 1 марта 1932 года в Маньчжурии было образовано новое государство — Маньчжоу-го — со столицей в Чанчуне. Японские военные власти торопились осуществить это до приезда в Маньчжурию комиссии Лиги Наций во главе с Литтоном, чтобы поставить внешние державы перед свершившимся фактом. Главой этого марионеточного государства стал Пу И, последний представитель династии Цин, царствовавшей в Китае до Синхайской революции 1911–1913 годов. Весь чиновничий аппарат Маньчжоу-го полностью находился под контролем Квантунской армии, ей же принадлежала вся полнота власти в Маньчжоу-го.

18

«Беседы у камина» — радиообращения президента Ф. Д. Рузвельта, в которых он излагал свою позицию по основным внутренним и внешним проблемам и предлагал пути их разрешения. За 12 лет своего президентства Рузвельт провел не более 30 бесед.

19

В Первую мировую войну.

20

На русском языке также выходила под названиями «Взгляд на прошлое», «Золотой век», «В 2000 году», «Через сто лет» и др.

21

Мастеиты — сторонники Абрахама Иоханнеса Масте (1885–1967), протестантского священника, основателя Рабочей партии США. В 1960-е годы был активным противником американской агрессии во Вьетнаме.

22

Перкинс Фрэнсис — первая в истории США женщина-министр.