Егор Летов: язык и мир. Опыт психолингвистического подхода к поэзии
Книга посвящена уникальной поэтической вселенной Егора Летова. Мир Летова рассматривается как целостная смысловая система, которая — подобно мифологической — строится на основе нескольких ключевых сюжетов, максимально ярко воплощающих личностные смыслы автора. С опорой на теоретический аппарат психологии и лингвистики О. Р. Темиршина исследует наиболее общие закономерности, определяющие своеобразие художественной модели мира поэта, и вычленяет способы ее воплощения в лирических текстах. Особое внимание в работе уделяется связи летовской лирики с русской поэтической традицией и славянскими ритуально-магическими практиками. Книга адресована специалистам в области психолингвистики, психопоэтики, теории литературы, а также всем любителям звучащей русской поэзии. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Егор Летов: язык и мир. Опыт психолингвистического подхода к поэзии» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Введение
Постановка проблемы
Современная лингвистика — антропоцентрична, ибо природа языка не может быть определена без учета того, как та или иная лингвистическая единица представлена в индивидуальной системе носителя языка[4]. В качестве подобной индивидуальной системы можно рассматривать не только внутренний лексикон говорящего, включающий в себя соответствующие лексические и грамматические средства, но и поэтическую семантику того или иного поэта.
«Изучение языка поэтов, — полагает Л. В. Зубова, — может сказать гораздо больше о содержании текстов, о картине мира поэтов, мировоззрении эпохи, чем исследования, не выходящие за рамки тематического литературоведения»[5]. Полностью принимая этот тезис, мы все же считаем, что имманентного лингвистического анализа поэтического текста явно недостаточно. Язык — в том числе и поэтический — всегда обусловлен прагматическим контекстом. Этот контекст в широком смысле включает в себя представления автора о реальности и месте в этой реальности субъекта поэтической речи.
Прагматика решительным образом влияет на особенности поэтического языка. Так, кажется, что отдельные поэтические смысловые системы с точки зрения усредненной языковой нормы построены на принципе случайности. И в самом деле, логикосемантическая связь между лексемами метель, страсть, комета, возникающими в зрелой лирике Блока, — с «позиции словаря» отсутствует. Да, читатель знает языковые значения этих слов, однако их поэтический смысл вне живого авторского контекста останется для него непонятным.
Однако эта «непонятность» оказывается мнимой — то, что видится не обоснованным на уровне словаря, является строго обусловленным в контексте отдельно взятой поэтики. Так, образы, стоящие за указанными словами, в проекции на сюжет Вечной Женственности и традицию классической литературы обретают вполне «ощутимые» смыслы: их объединяющим началом становится образ роковой «стихийной» женщины, который метафорически связывается с метелью («живое имя Девы Снежной…»»[6]), страстью («… Я, как метель, звонка, ⁄ Иною жизнию жива, ⁄ Иным огнем ярка[7]) и беззаконным путем кометы («Сама себе закон — летишь, летишь ты мимо ⁄ К созвездиям иным, не ведая орбит…»[8]).
Подобные индивидуальные системы образов (парадигмы) мотивируются «не логикой их иерархических <…> отношений, а восприятием вещей и идей, их перцепцией индивидуальным сознанием»[9]. В таком контексте центром парадигмы может стать любой элемент. «Любое слово, — пишет Ф. де Соссюр, — может вызвать в памяти все, что способно тем или иным способом с ним ассоциироваться», именно поэтому «любой член группы можно рассматривать как своего рода центр созвездия, как точку созвездия, где сходятся другие, координируемые с ним члены группы, число которых безгранично»[10].
Возникает вопрос: действительно ли число включаемых в группу ⁄ парадигму элементов может быть «безграничным»? Мы полагаем, что в художественном тексте существует определенный механизм, который не только ограничивает число элементов парадигмы, но и задает связи между ними. В роли такого механизма выступает модель мира.
Модель мира: общие подходы
Идея об образе мира, стоящем за текстами, стала определяющей для современной науки о литературе. «Школьное литературоведение» постулирует прямую и непосредственную связь между биографическим событием ⁄ специфическими чертами авторского сознания и особенностями текста. Однако дело обстоит гораздо сложнее. «Нынешнее литературоведение, — пишет Ю.Д. Апресян, — уже не довольствуется непосредственным выводом художественного текста прямо из жизненного опыта его автора. Между этими двумя объектами оно ставит третий объект — инвариантный и неповторимый „поэтический“ мир автора, опосредующий его опыт и формирующий его тексты»[11]. Говоря иначе, между суммой текстов и автором находится обширная, реализующаяся в модели мира, область значений, которая и является своеобразной «сценой с декорациями», где развертывается художественное действо.
Умберто Эко в «Заметках на полях „Имени розы“», утверждая, что роман — это космологическая структура, отказывал лирике в праве «сотворения мира»: «задача сводится к сотворению мира. Слова придут сами собой. Res tene, verba sequentur. В противоположность тому, что, видимо, происходит в поэзии: verba tene, res sequentur»[11][12].
Однако примат слова над миром в поэзии вовсе не обозначает, что в поэзии нет космологических структур, из которых «произрастает» текст. Модель мира «предваряет» любой художественный текст, только в поэзии она критически близка сознанию автора: она не творится, но уже наличествует до всякого текста, реализуясь в повторе тем, мотивов и образов, которые, по-видимому, выражают устойчивые индивидуальные особенности личности. Такая постановка вопроса обусловливает и задачу исследователя художественного текста: она «состоит в том, чтобы смоделировать картину мира того или иного художника, и систему его ценностей, и ту иллюзорную „внеязыковую“ действительность, которая вырастает из самого текста»[13].
Пространственно-динамическая модель
Следующий важный в методологическом отношении вопрос, требующий своего ответа: на каких участках художественного текста в первую очередь проявляется модель мира? Мы полагаем, что не все элементы художественного произведения одинаково сильно связаны с миромоделирующим уровнем. По-видимому, в тексте есть первичные структуры, которые непосредственно реализуют миромодель. Эти базовые структуры располагаются на границе между текстом и человеком: они, с одной стороны, психологически значимы для человека как биосоциального существа, а с другой стороны, в тексте они выполняют конструктивную системообразующую функцию. Наиболее фундаментальные структуры такого рода — это образы пространства, человека (взятого в его материально-телесной ипостаси) и способа (пере)движения в пространстве.
Нам кажется, что именно эти элементы — пространство, человек и способ (пере)движения — являются «алфавитом» миромодели. Очевидно, что эти параметры не просто тесно связаны друг с другом, но системно взаимозависимы. Так, изменение образа человека влечет изменение типа пространства и способа передвижения в его пределах.
Скажем, в раннем творчестве Летова появляется образ «ограниченного» пространства (тип пространства), внутри которого находится страдающий лирический субъект (образ субъекта), пребывающий в вынужденной неподвижности либо «сталкивающийся» с границей (способ (пере)движения). В позднем творчестве эта модель реорганизуется: пространство становится безграничным, космическим и пустым (тип пространства), субъект теряет свою целостность и сливается с миром (образ субъекта), свободно выходит за все мыслимые пределы (способ (пере)движения).
Смешение этих моделей в поэтическом универсуме Летова невозможно, сферы их действия строго разделены: так, в текстах Летова мы не найдем сочетания свободно «текущего» субъекта в ограниченном и закрытом пространстве, и наоборот «беспредельное» пространство никогда не сополагается с образом неподвижного субъекта. Такое строгое распределение компонентов указывает на то, что мы имеем дело не просто с типом субъекта или типом пространства по отдельности — но с целостными пространственно-динамическими «шаблонами», все компоненты которых связаны и взаимозависимы. Такой шаблон в работе получил название пространственно-динамической модели.
Пространственно-динамическая модель (далее — ПДМ), будучи структурной основой модели мира, включает в себя субъекта в его связи с пространством, которая выражается в типе движения. Все элементы ПДМ одинаково важны, однако, кажется, что образ субъекта в этой модели имеет особенный статус. Так, с одной стороны, именно от субъекта «отстраивается» художественное пространство, а с другой стороны, — с субъектом связывается система «личностных» поэтических смыслов. Остановимся на последнем пункте подробнее.
Модель мира и личностные смыслы
В традиции отечественной психологии еще со времен Л. С. Выготского принято различать смысл и значение. «Под значением, — пишет А. Р. Лурия, — мы понимаем объективно сложившуюся в процессе истории систему связей, которые стоят за словом»[14], смысл же в такой перспективе — это «индивидуальное значение слова, выделенное из этой объективной системы связей; оно состоит из тех связей, которые имеют отношение к данному моменту и к данной ситуации. Поэтому если значение слова является объективным отражением системы связей и отношений, то смысл — это привнесение субъективных аспектов значения соответственно данному моменту и ситуации»[15]. Таким образом, смысл — это «личностное» значение, связанное с коммуникативно-прагматическим и жизненным опытом человека[16].
Модель мира сопрягается с системой личностных смыслов, а не языковых значений. А. А. Леонтьев, обосновывая понятие квазиобъекта искусства, пишет, что «квазиобъект» искусства — это чувственный образ, который всегда «перцептивно изоморфен отображаемой действительности»[17]. В этом смысле «квазиобъект искусства» может трактоваться как образ мира, который содержит «личностные смыслы», ибо «искусство есть личность, отображенная в квазиобъектной форме»[18], оно соотнесено «с целостной личностью человека, целостной системой его отношения к действительности»[19].
Таким образом, строительным материалом для модели мира являются не только феномены внешней реальности, данной в ее предметном измерении[20], но и личностные смыслы, которые представляют собой кристаллизацию человеческого отношения к миру[21].
Идея о ключевой роли личностно-субъективных смыслов в поэтической семантике кажется тривиальной, однако вопрос о том, как эти смыслы выявлять, до сих пор однозначно не решен. Здесь, по-видимому, существует две стратегии: первая стратегия связывается с констатирующе-описательным подходом, вторая — с системным. Мы полагаем, что субъективно-авторские значения необходимо рассматривать только в рамках их внутренней системной соотнесенности. Поясним нашу позицию.
Модель мира, обладая деформирующей силой по отношению к «естественному» языку, детерминирует все уровни художественного произведения. При этом деформирующая сила миромодели действует не хаотично, а строго избирательно, вызывая ряд «синхронных сдвигов» на разных уровнях текста. Эти сдвиги по определению связаны друг с другом, ибо восходят к одному первичному фактору — миромодели. Отсюда и сверхзадача нашей работы: на материале лирики Летова, во-первых, показать, как эти деформации соотносятся друг с другом, во-вторых, выявить их генетическую связь с образом мира, спецификой которого они обусловлены.
Методология работы
Подход от модели мира к тексту по своей сути является подходом от содержания к форме. Предполагается, что одно и то же содержание (детерминируемое моделью мира) воплощается на разных уровнях текста с помощью средств, специфичных для каждого такого уровня. Такой ракурс серьезно реформирует уровневый принцип анализа текста: важны не столько сами уровни, сколько та единая система смыслов, которая одновременно воплощается в тексте на всех его «этажах» — от фоники до нарративов.
Мысль о важности межуровневого анализа текста звучит как в работах психолингвистического спектра, так и в исследованиях, выполненных в рамках функциональной грамматики.
«Концепция лингвистических учений, — пишет Л. В. Сахарный, советский психолингвист, — вытекает из ориентации при анализе текстов на аспект „от формы к содержанию“»[22], что приводит к многочленным классификациям формальных структур языка и к доминированию уровневого принципа. Это в свою очередь ведет к «дробности» анализа и установке на «списочный подход»[23]. «Списочный подход» не позволяет дать ответ на вопрос о механизмах смыслообразования в поэтическом тексте.
Выявить эти механизмы можно только при подходе «от семантики»: «при подходе „от содержания“ выявляется принципиальная общность содержательного аспекта любых двуплановых структур независимо от особенностей их формы», что позволяет «увидеть в природе единиц разных лингвистических уровней диалектику общего и специфического…»[24].
А. В. Бондарко, основатель петербургской школы функциональной грамматики, также подчеркивает необходимость межуровневого подхода к семантике, полагая, что только так можно показать семантику как единое системное целое, ср.: «На наш взгляд, именно осмысление взаимодействия различных аспектов и уровней изучаемого содержания является необходимым основанием для постановки вопроса о семантике как о целостной системе, имеющей определенную структуру»[25].
В рамках этих методологических установок ищутся разные основания целостности семантических систем. В семантике и функциональной грамматике таким основанием оказывается «прототипическая ситуация»[26], которая и обеспечивает внутреннею соотнесенность разных лингвистических уровней, в психолингвистике функцию фундамента выполняет «коммуникативная ситуация», которая «определяет особенности структуры текстов разных типов»[27].
Мы полагаем, что в поэтических текстах в статусе общей базы, обеспечивающей глобальную связность разных уровней поэтической семантики, выступает модель мира. Именно модель мира — как будет показано ниже — задает как специфику индивидуальной прототипической ситуации, так и особенности художественной коммуникативной ситуации. Именно поэтому в работе при выявлении связей модели мира и текста используется психолингвистический подход, ориентированный на коммуникативный фактор и выявление личностных смыслов, и метод функциональной грамматики, позволяющий определить лингвистические механизмы реализации общего содержания на разных уровнях текста.
Как проявляется ПДМ в тексте? Структура работы
Итак, ПДМ включает в себя человека, пространство и способ его (пере)движения в пространственном континууме.
Таким образом, очевидно, что в рамках художественного текста ПДМ проявляется прежде всего на нарративно-сюжетном уровне, ибо минимальным сюжетным событием является пересечение пространственной сюжетной границы[28].
В лирике Летова обнаруживаются две пространственно-динамических модели (ПДМ 1 и ПДМ 2), каждая из которых соотнесена с определенными мотивно-образными системами. Эти модели тесно сопряжены друг с другом: они формируют один из магистральных сюжетов лирики Летова, который можно обозначить как «сюжет перехода».
Если быть более точным, то «сюжет перехода» — это определенный сюжетный тип, общая структурная модель, которая в отдельном произведении практически никогда полностью не реализуется: сюжетный тип как бы «распределен» по разным стихотворениям и реконструировать его в «полноформатном» виде можно только в случае привлечения максимального количества текстов. Эта ситуация чем-то напоминает ситуацию с фольклорными нарративами, где полная структурная модель сюжета встречается редко и «значительно чаще мы имеем дело с усеченными эллиптированными цепочками, в которых отсутствуют те или иные звенья»[29]. И в фольклоре, и в литературе сюжетный тип подразумевает «инвариантный набор нескольких мотивов, связанных между собой по смыслу, своего рода матрицу, которая допускает значительно более широкое варьирование, чем сюжет как таковой»[30].
Однако мотивно-образные парадигмы, сюжетика и тематические комплексы представляют собой только первый, базовый уровень реализации модели мира. Мы полагаем, что модель мира материализуется в лексико-грамматическом пространстве поэтического языка. Анализ поэтического языка позволяет выявить как «осознанно-отрефлексированную» структуру миромодели, так и бессознательные структуры, глубоко спрятанные даже от самого поэта. При этом чем более необычными и оригинальными являются структуры авторского языка, тем более ярко они выражают специфику авторской миромодели. По нашей идее, сдвиги в индивидуальной поэтике указывают на места «разрыва языковой ткани» личностными смыслами: язык в его узусном измерении не может выразить субъективные смыслы, в связи с чем он деформируется, что приводит к технике «поэтической ошибки» и обусловливает поэтику сдвига.
Таким образом, перед нами стоят следующие задачи: описать базовые пространственно-динамические модели и проанализировать сюжетные и образные структуры, связанные с ними. Решению этих задач посвящена первая часть исследования.
Во второй части работы выявляется система «поэтических сдвигов», которые, по нашей гипотезе, мотивированы пространственно-динамическими моделями. На протяжении всего исследования мы будем подчеркивать системную связь мотивно-образных комплексов с лексико-грамматическими средствами их выражения, следуя главному принципу работы — от содержания к форме. Деформация пространства и субъекта часто сопровождается деформациями грамматических форм, что свидетельствует о теснейшем соотнесении этих уровней друг с другом и задает систему вертикальных корреляций, когда нарушения на одном уровне сопровождаются «сбоями» на другом.
В третьей части книги рассматривается коммуникативная организация лирики Летова и ее речевая структура, которая, как мы полагаем, зависит от параметров моделируемой Летовым коммуникативной ситуации. Мы показываем, как логика «мира на одного» обусловливает специфику «уединенного» и самозамкнутого поэтического универсума Летова, который может быть адекватно отображен только через внутреннюю речь, являющуюся первичным звеном нашей речемыслительной деятельности.
Однако не все специфические особенности лирики Летова можно объяснить через обращение к модели мира и внутреннеречевому монологу. Огромное значение для летовской поэтики имеют экспрессивно-эмоциональные речевые структуры, которые тесно связаны с областью авторской эмоции. Высочайшая эмотивность поэзии Летова обусловливает сферы семантики, синтаксиса и звука, рассматриваемые в четвертой части исследования.
И наконец, пятая часть работы посвящена важнейшему вопросу «Летов и традиция». Здесь доказано, что поэзия Летова, с одной стороны, соотносится с русским историческим авангардом, а с другой стороны, связывается с архаической традицией народной культуры, которая влияет как на речевую структуру летовского текста (через жанр заговора ⁄ заклинания), так и на некоторые особенности авторского мировоззрения (через категорию магии, которая может быть понята как реализация авангардистского «акционизма»).
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Егор Летов: язык и мир. Опыт психолингвистического подхода к поэзии» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
4
Русакова М.В. Элементы антропоцентрической грамматики русского языка. М.: Языки славянской культуры, 2013. С. 33.
9
ЧернейкоЛ. О. Как рождается смысл. Смысловая структура художественного текста и лингвистические принципы ее моделирования. М.: Гнозис, 2017. С. 22. Тезис об «индивидуальных структурах значения» давно подтвержден психологическими и лингвистическими данными. Так, уже Л. С. Выготский показал зависимость семантических структур от стадии развития мышления, а Дж. Лакофф с опорой на теорию прототипов Э. Рош выявил, что принципы категоризации в языке весьма далеки от чисто логических, они обусловлены структурой нашего опыта (см. Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: что категории языка говорят нам о мышлении. М.: Языки славянской культуры, 2004). Т. В.Ахутина указывает на то, что «обнаруженные Э. Рош и ее коллегами факты и предложенные объяснения вполне согласуются с концепцией формирования понятий Л. С. Выготского» (см. Ахутина Т.В. Проблема строения индивидуального лексикона человека в свете идей Л. С. Выготского //Ахутина Т. В. Нейролингвистический анализ лексики, семантики и прагматики. М.: Языки славянской культуры, 2014. С. 238).
10
Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977. С. 158. Ср. также мнение Б. М. Гаспарова, утверждающего, что в семантическом пространстве текста «происходит тотальная фузия смыслов, в результате которой каждый отдельный компонент вступает в такие связи, поворачивается такими сторонами, обнаруживает такие потенциалы значения и смысловых ассоциаций, которых он не имел вне и до этого процесса» {Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. М.: НЛО, 1996. С. 326).
11
Апресян Ю. Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель мира // Апресян Ю. Д. Избранные труды. Т. 2. Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Школа «Языки русской культуры». С. 629.
16
Структура этого опыта прототипически отражается в структуре «внутреннего лексикона»: «ассоциативный тезаурус, — пишет Н. В.Уфимцева, — является моделью сознания человека» (Уфимцева Н. В. Языковое сознание: Динамика и вариативность. М.: Институт языкознания РАН, 2011. С. 206).
20
Ср. определение образа мира у А. А. Леонтьева: образ мира — «это отображение в психике человека предметного мира…» (Леонтьев А. А. Указ. соч. С. 269).
23
Термин Г. И. Кустовой, см. Кустова Г. И. Типы производных значений и механизмы языкового расширения. М.: Языки славянской культуры, 2004.С.9.
25
Бондарко А. В. Теория значения в системе функциональной грамматики: на материале русского языка. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 99.
26
По Г. И. Кустовой, прототипическая ситуация — это когнитивная модель ситуации, конструкция которой определяется структурой опыта (см. об этом: Кустова СИ. Указ. соч. С. 36–41.
28
Ср.: «Событием в тексте является перемещение персонажа через границу семантического поля» (Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970. С. 282). ПДМ как базовая структура модели мира предполагает повтор определенных сюжетных конструкций, которые реализуют важнейшие личностные смыслы. Так, выявляя новозаветный пласт в произведениях М. А. Булгакова, Б. М. Гаспаров пишет, что «понять функциональное значение данной темы в художественном мире Булгакова можно, лишь проследив основные этапы ее развертывания и кристаллизации в произведениях писателя. Вместе с тем такой анализ позволяет обнаружить связь между различными произведениями и лучше понять внутреннюю логику развития творчества Булгакова» (Гаспаров Б. М. Новый Завет в произведениях М. А. Булгакова // Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе начала XX века. М.: Наука, 1993. С. 83). Анализ лейтмотивов, таким образом, выводит нас на уровень картины мира, кристаллизующейся в разных произведениях писателя.
