Семь африканских сил, корасон и падрино

Олеся Кривцова, 2023

Стоит ли искать счастья в теплых странах, особенно в зрелом возрасте? Не придется ли вернуться, поджав хвост, чтобы доживать свои дни в унынии? Когда вас ведут по жизни Семь африканских сил, невозможно предугадать, чем закончится путешествие!

14 июня 2021 года, Подмосковье

В этот раз мы с падрино сидим на какой-то лужайке и любуемся нарядной православной церковью на холме. День очень яркий, солнечный, кругом гуляют люди, всем весело, и мне наконец не стыдно за место, где я живу. Я сижу по-турецки, чего в реальной жизни никогда не умела. Передо мной почему-то механическая пишущая машинка, сильно потертая, с латинским шрифтом. Обожаю пишущие машинки, успела научиться на них работать еще в школе, в советские времена. Есть в них какая-то магия.

— Ты знаешь, на этой машинке печатал сам Хемингуэй.

— А откуда она у вас?

— Это неправильный вопрос.

— Я не знаю, какой правильный.

— А! Честная девочка. Это мне нравится.

Падрино полулежит на траве, опершись на локоть, на нем вышитая синяя рубашка и легкие светлые брюки. Жует травинку и наблюдает за мной. Пока я все это осознаю, машинка успевает исчезнуть. Вот так всегда! Но и падрино уже сидит рядом и протягивает мне один из тех самых стаканов, что остались нетронутыми в тот раз, когда мы собрались танцевать. Ром кустарного изготовления пахнет ровно так, как я представляла себе его в детстве, когда читала «Остров сокровищ». Мы аккуратно чокаемся и выпиваем.

— Помню, вы рассказывали туристам, что начали красить Переулок в 1991 году, когда на Кубе был голод. Но я кое-что прочла о вас в Википедии. Это энциклопедия, в интернете. Вы там есть.

— Я есть в энциклопедии? Наверное, я великий человек, а? — падрино ухмыляется, подталкивает меня локтем и наливает еще по одной.

— Так вот, там было написано, что в том же году вы сделали огромную роспись в богатом панамском отеле, чуть ли не в Шератоне. 80 квадратных метров.

— Так и написано? С ума сойти! Шератон, стена 8 на 10… или даже полоса 16 на 5… — он начинает крутить пальцами в воздухе, потом приподнимает очки вверх и смотрит на меня. — Но к чему ты клонишь?

— Это ведь очень дорогой и солидный заказ. Я как-то была в Шератоне в Эфиопии, в Аддис-Абебе. Знаете, как его там называют? Золотая вставная челюсть города! После такого заказа можно заняться чем угодно и где угодно. Но вы вернулись и стали создавать Переулок, собрали людей вокруг себя. Вы могли жить как король, но вы предпочли вернуться и совершить подвиг?

Очки падают обратно на нос, падрино одобрительно похлопывает меня по плечу, делает глоток из стакана, и я понимаю, что в этот раз вопрос задан правильно.

— Что ты знаешь об оришах? — вдруг задает он встречный вопрос.

— Это боги африканских племен йоруба, и часть из них живет в посвященных сантерос. Тех, кто прошел обряд посвящения в сантерию и был отдан тому или иному орише, называют его детьми. Расторгнуть этот договор невозможно. И… и я знаю, что вы — сын Чанго!

— Тоже где-то написано, а? Уж эти писаки! Но тогда ты должна знать и другое: Чанго и его детей, в которых живет его дух, не интересуют деньги или большие почести. Для короля Чанго главное — быть мужиком, уметь веселиться, чтобы кругом были люди и барабаны. Ну и ром, разумеется, — он салютует стаканом и приканчивает остатки. — Нельзя быть королем в чужом королевстве. Чанго может завоевать любые земли, но он любит свой дом. Даже когда все пропивает и живет бедно. Ай, он такой кубинец! — падрино хлопает себя по колену и качает головой, но я не сдаюсь.

— А в чем смысл договора с оришами? Их покровительство?

— Смотри: все, что я в жизни имею, дает мне Чанго как мой отец. Но я должен быть благодарен, иначе некрасиво, правда? Чем больше он дает, тем больше я должен сделать в ответ. Это нормально! Это семья! В этом благословение и сила!

— Значит, тот заказ в Шератоне вы получили, потому что вы сантеро? Чанго сделал это для вас? Но ему как орише это было несложно. А вы в ответ совершили подвиг.

— Дался тебе этот Шератон. Слишком много энциклопедий в твоей голове. Кто их там пишет? Хеминугэй? Я могу совершить подвиг, потому что во мне живет частичка Чанго. А все остальное мое существо — эти руки, эти ноги… гм, ну, ты поняла — подтягивается, что же делать. И ты все перепутала: красить Переулок я начал в 1990-м, а муралы по всему миру пошли только потом.

— То есть, все наоборот? Сначала подвиг — потом награда? Но вы все равно возвращались домой?

— Нельзя жить вдали от своего народа, девочка. Это может сделать только тот, кто уже проклял сам себя.

— Думаете, поэтому Хемингуэй покончил с собой? Меня всегда это удивляло.

— Быстро соображаешь, когда захочешь! И ведь ты тоже не осталась на Кубе, а хотелось же, нет?

— Мало ли чего мне хотелось! Я недавно узнала, что по статистике, эмиграция перестает отъедать ресурсы только через 5 лет. У меня точно не было столько ресурсов! Но вы-то, вы, Освальдо… вы — хотели, чтобы я осталась?

— Налей-ка, — кивает он на стаканы, валяющиеся на траве. Я следую за его взглядом и просыпаюсь. У нас всегда остается, о чем поговорить в следующий раз, но уже ясно, что в следующий раз мы будем говорить о другом.