Танец с жизнью. Трактат о простых вещах

Олеся Градова

Твое alter ego, родившееся в сети, заявляет о своих правах. Созданная тобой реальность, которая существовала только для того, чтобы убежать от себя, становится твоей действительностью, а virtual ego обретает власть над своим создателем.Искать принца, а найти дьявола в человеческом обличье, жаждать космической любви, а обрести вселенское одиночество – все это вполне удается главной героине, вокруг которой закручивается водоворот необычайных событий.

Глава 3. Надежда

Он впервые играл при мне высокую классику, я и был потрясен, как при виде картин Боннара; хоть и по-иному, но не менее сильно. В нем возобладало человеческое. Слушая, я понимал, что в этот миг ни в коем случае не хотел бы оказаться в другом месте, что переживаемое теперь оправдывает все, что я здесь вытерпел, ибо терпел я для того лишь, чтобы прийти и сегодня. Кончис, рассказывая, как прибыл в Бурани, упомянул о встрече с будущим, о точке поворота. Сейчас я чувствовал то же, что он тогда; новый виток самосознания, уверенность, что эти душа и тело с их достоинствами и пороками пребудут со мной всегда, и нет ни выхода, ни выбора. ДЖОН ФАУЛЗ. ВОЛХВ

Первая ночь

Мы шли по Тверской, и наши руки иногда соприкасались. Глаза встречались, улыбка зеркальная — у меня и у него. Он взял меня за руку. Руки не отняла — как будто так было много, много раз раньше. Я сняла туфли с высоченными каблуками, и мы стали почти одного роста.

— Я так давно не ходил пешком по ночному центру Москвы.

— А я никогда не ходила по центру Москвы босиком!

— Если честно… Когда мы договорились о встрече, я думал, что мы просто попьем кофе, поболтаем и расстанемся. А сейчас… я совсем не хочу расставаться. Я бы вот так всю ночь бродил по городу, заходил во все кафе и пил с тобой кофе.

— А что нам мешает? У нас впереди вся ночь. Я чувствовала аромат кофе с корицей, запах ванили в латте, мне кружили голову такие новые для меня ощущения.

— Наверное, это и называется вкус к жизни — когда ты вдруг ощущаешь все грани тактильно, на слух, на вкус… Различаешь запахи — свежего хлеба, шоколада, французского вина…

— Может, ты и раньше чувствовала запахи, просто не обращала на это внимания?

— Дамир, я ходила по врачам, но они не могли сказать ничего вразумительного. Говорили, что нервное. У меня ведь очень нервная работа, полная стрессов — я организатор. Организатор массовых мероприятий, организатор политических кампаний.

— Ты разбираешься в политике?

— Нет конечно! Но это не мешает мне выстраивать работу в любом регионе, делать любые старт-апы и проекты «под ключ» и разруливать любые кризисные ситуации. Я работаю с министрами, рейдерами, западными светилами и отечественными отбросами… Ведь все дело в правильном подборе нужного ресурса — временного, человеческого и контроль тайминга. Прости, меня иногда заносит в профессиональный сленг.

— Мне, наверное, придется узнать много новых слов. Но я готов учиться у тебя.

Меня подкупал его неподдельный интерес к моей работе, ко всему, что меня увлекает и составляет разные грани моего существования. С одной стороны, это внимание было лестно, с другой — стимулировало меня рассказывать всё больше и больше о составных частях моего мира: о бизнесе, отношениях между людьми, моих профессиональных технологиях и сугубо личных тайнах.

— Дамир, прости, но мы, пиарщики, все говорим на нашем «птичьем языке», вводя в транс клиентов с помощью малознакомых и подчас малозначимых слов. — Я извинялась за все эти «стар-апы» и «тайминги». — Я постараюсь говорить в рамках общеупотребимой лексики. А то ты действительно перестанешь понимать меня.

— А в чем суть твоей работы?

— Да шаманим мы, — я хитро прищурилась. — С общественным мнением, со смыслами, с ментальными стереотипами… Ой, опять перешла на сленг! Я неисправима.

— Да ладно, я давно общаюсь с четой Брусникиных, они тоже говорят на этом птичьем языке, и уже привык.

— А они твои близкие друзья?

— Можно так сказать. Ведь они были единственные, кто пришел на мой день рождения. Или, может, я позвал только их… Я родился двадцать второго июня, на границе Близнецов и Рака.

— Ты шутишь!

— Нет, не шучу и даже почти не вру.

— Но я тоже родилась двадцать второго июня. На границе Близнецов и Рака. В год Крысы.

— Я на год раньше. Только это мой первый день рождения. С некоторых пор я — Скорпион. И у меня другой день рождения.

— Прости, это связано с какой-то экстремальной ситуацией? — Я опять почувствовала дыхание тайны. — Я на днях общалась с человеком, который пережил восемь клинических смертей, и слава Богу, рождений на одно больше.

— Нет, все гораздо проще. Я изменил свой гороскоп. Дату рождения, год рождения. На самом деле мне двадцать девять лет, а не тридцать семь.

Идея чудодейственного омоложения за счет смены года рождения меня затронула особенно глубоко.

— А как это возможно? — Мне требовался рецепт прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик, ибо я побаивалась начинать отношения с мужчиной, имеющим такое конкурентное преимущество передо мной, как молодость.

— Когда-нибудь расскажу.

— А я могу тоже изменить дату и год рождения?

— Если тебе разрешат это сделать.

— Ты говоришь загадками.

— Просто пока я не знаю тебя. А ты мало знаешь обо мне. Если захочешь, я всё со временем расскажу.

— Конечно, хочу. Но я никуда не спешу. Впереди вечность…

Мне было легко с ним. Как будто мне тоже было двадцать девять или на год меньше. Мы зашли в чайный клуб, на полу были разбросаны подушки-думки и вручную связанные из лоскутов коврики. На низких, не выше ладони, столиках стояли драгоценные чаи, которые официанты в японских кимоно разливали в крошечные прозрачные чашечки. Играло трио — дудук, барабан и что-то из струнных.

Он сел на коврик, брошенный на полу. Я подтянула подушку и села рядом. Нет, не рядом, а так, как будто хотела расширить свое пространство и зафиксировать границу, слегка испуганная таким стремительным сокращением дистанции между нами.

— Садись ближе.

— Подожди. Я сейчас сяду поодаль. Потом привыкну к тебе и сяду чуточку ближе. Я как Лис в сказке Сент-Экзюпери. Каждый день я буду садиться чуточку ближе.

— Хорошо, я готов ждать. «Впереди вечность», — он с улыбкой передразнил меня.

Я старалась не смотреть на его хорошо прокачанные плечи. Он слишком сексуален, чтобы можно было ждать вечность. Но что-то притормаживало внутри. Интуиция? Робость? Желание не проиграть, как раньше, на всех досках сразу? Хочу понять, почему меня тянет к нему. Я ведь почувствовала это нечеловеческое притяжение с самого первого его звонка. И не могла понять, дело ли в глубоком, сильном, завораживающем тембре голоса, спортивной фигуре или в том, что мы удивительным образом подходим друг другу, слышим друг друга? Совпадение наших «частот» скорее настораживало, чем радовало. Так не бывает? Слишком стремительное сближение… Я должна понять его душу прежде, чем отдам ему свое тело. Так внутри себя я облекала свое решение в слова, достойные страниц французского женского романа.

— Откуда ты подцепила эту фразочку — про вечность?

— Так, от одного знакомого, почитателя Будды. Он ухаживал за мной две недели. Две недели мы встречались каждый вечер и расставались только по утрам. Мы говорили и не могли наговориться. Мы не могли расстаться, и только эти слова позволяли нам оторваться друг от друга. «Впереди вечность». Мы даже не касались друг друга, как будто боясь физическим воздействием убить тонкое «тело» наших нежных отношений.

— А что случилось через две недели?

— Ничего. Я, наконец, решилась пригласить его домой. От волнения выпила бутылку шампанского и призналась, что однажды меня позвали на презентацию мужского стриптиза в клубе «Нирвана» и я пошла.

— И что?

— Он разочаровался во мне и сбежал. Больше я его не видела.

— А что такого, подумаешь, стриптиз…

— Не хочу повторять ошибок и вываливать тебе черные страницы своей биографии, но я приняла участие в конкурсе «Леди Нирвана» и выиграла его. То есть почти выиграла, потому что первый приз уступила какой-то даме, которая была спонсором вечеринки. Но в последнем туре конкурса я была явно впереди ее на полтора корпуса, как говорят на ипподроме.

— И что же было в этом последнем туре?

— Я не буду рассказывать. Пусть это останется моей тайной.

Нирвана

Дамир явно хотел продолжения. Будучи неплохим рассказчиком, опять же — журналистка в прошлом, — я сумела заинтриговать его одним заголовком и лидер-абзацем. Он был невероятно мил и располагал к откровенности. Сопротивлялась я не долго:

— В последнем туре конкурса «Леди Нирвана» мне надо было зайти в аквариум с водой, в котором сидел мулат в одних трусах, и намылить его гелем для душа. Кто больше пены оставит на своем партнере, тот и выиграет. В финале осталось две пары. Эта барышня, спонсор мероприятия, с отвисшим бюстом и столь же отвисшим животом. И я со своим «шоколадным зайцем». «Аниматор» — ведущий, который уверенно вел ее к победе, давая авансом очки в каждом туре, был похож на Андрея Малахова, звезду скандальных ток-шоу на Первом канале, по скорости воспроизводства бреда в устной форме. Он дал мне первой войти в клетку с тигром, точнее, стеклянный аквариум в центре зала, с потолка которого падала вода. Первопроходцам труднее, особенно когда плохо понимаешь правила игры. Я была в дорогом костюме и галстуке — в то время это был писк моды. А здесь выглядело как своеобразный S&M-кич. Я колебалась минуту — войти в воду в костюме и в галстуке? Убить наповал обывателей, избавившись от лишних «понтов»? Или сойти с дистанции? Я выбрала второе. За несколько секунд, быстрее, чем принимала решение, я стащила с себя одежду, оставив только бикини, и вошла за стекло. Я почувствовала одну из самых потрясающих пауз в своей жизни — псевдо-Малахов замолк, словно у него пропал дар речи, точнее, забарахлил тот самый орган воспроизводства бреда в промышленных масштабах. Он не сразу овладел собой и подзатянул выход общественности из шока. Коснувшись этого шоколадного мальчика и увидев, как гель растекается по его плечам и груди, я выронила флакон. Я провела ладонью по этому прекрасному черному телу. Он тоже дотронулся до меня, словно познавая на ощупь. Он был поражен не меньше, чем квази-Малахов… Через мгновение не стало зала, все остались там, за стеклом, а здесь были только Он и Я. Черное и белое, безумное в охватившей нас страсти. Нас отделяли друг от друга только стринги — белые на нем, черные на мне. Мы прикасались друг к другу, как трогают струны на арфе, ожидая вибрации. Я слышала пульсацию арабской музыки в зале. Я не слышала, что говорил в микрофон наш Судия. Да и мог ли кто-то судить нас? Это был танец страсти. Только танец. Космос и вечность в одном флаконе геля для душа. Мнимая доступность и невозможность обладания заставляла нас теснее смыкать объятия, а публичность этого акта возбуждала нас сильнее самого мощного афродизиака… Но тут микрофон прохрипел: «ВСЕ, ХВАТИТ, ВАШЕ ВРЕМЯ ИСТЕКЛО»… Я выскочила из стеклянного куба за занавеску, мне передали полотенце, одежду, я быстро облачилась в костюм, завязала галстук, не чувствуя пальцев. Сознание еще не пришло ко мне. Вернулась в зал. Я ждала аплодисментов? Меня встретили звенящим молчанием. Еще одна наивысшая по звучанию пауза в моей жизни, настоящий нокдаун для хорошо декорированной морали. Не забывай, это был стриптиз-клуб!

Я увлеклась пламенными воспоминаниями и самим рассказом и в этой жажде самовыражения практически забыла об осторожности. А ведь я второй раз наступаю на грабли, демонстрируя своему мужчине пагубность своей натуры. Но остановиться уже была не в силах…

— А тем временем барышня с живото-бюстом, намылив мочалку, яростно забрасывала пышной пеной своего белого партнера. Она делала то, что, собственно, и положено делать по условиям конкурса — она НАМЫЛИВАЛА его. Когда ее объявляли победительницей, зал возмущенно завыл. Наконец-то его проняла великая сила искусства! Они хотели зрелищ и были готовы платить своими голосами за то ЗРЕЛИЩЕ, которое подарили им Белая и Черный. Но мне не хватило процента голосов, и абонемент в «Нирвану» — главный приз конкурса ушел из моих рук. Я не минуты не жалела об этом. Я уже поняла, что такое «моя нирвана», мне было достаточно…

…Теперь я часто говорю эти слова: «Впереди вечность», понимая, что доступно лишь мгновение. Такая игра слов… — Я была уверена, что после моей откровенности я получу еще одного мужчину, который не готов принять «двойственности» моей души. Но он не оправдал моих ожиданий.

— Ты просто очень чувственная женщина. Я понял это еще по фотографии. Я… давно… искал такую…

— Как тебе удается сказать именно те слова, которые хочет слышать женщина?

— А что женщина еще хочет, помимо слов?

— Еще кофе, — голос немного дрогнул, но приличия были соблюдены.

— А что еще?

— Я… знаешь… Хочу отправиться в Космос. Но не на ракете. Я просто давно искала спутника, чтобы совершить это невероятное путешествие. Может, это ты?

— Я готов пройти предполетную подготовку. И если ты выберешь меня, значит, мы отправимся к звездам вместе.

Мы расстались почти на рассвете. Он посадил меня в машину и пошел ловить такси для себя. Я пыталась понять, почему я так хочу лететь в Космос с этим мужчиной? Наверное, потому что мы оба сумасшедшие? Это диагноз и это причина.

Когда я доехала до дома, коммуникатор подал голос — в эсэмэс-почте лежало письмо… «Я чувствую, что с момента внезапного появления всей тебя в моей жизни, такой, как я тебя узрил сегодня, трогал, ощущал… моя жизнь начинает кардинально и серьезно меняться, береги себя, котенок, ты мне очень нужна».

Еще один шаг

«Доброе утро, котенок. Надеюсь, тебе снились сладкие сны? Сегодня хочу тебя увидеть. Это возможно?».

«На Тверской, в девять. Я буду в серебристом скафандре и шлеме. Ты узнаешь меня из тысячи».

«Мы отправляемся сегодня?».

«Нет, мы только проходим предполетную подготовку».

Я приехала на несколько минут раньше, припарковала машину и направилась к выходу из метро. Прямо навстречу вышел Дамир. Он схватил меня в охапку и закружил.

— Отпусти, «чижолая я, Григорий»! — Я пыталась вырваться, но это было нелегко. Он очень, очень сильный.

— Стой здесь, я буду через секунду!

И он через всю Тверскую наперерез бросился к цветочной палатке. Я с ужасом смотрела, как тормозят машины, тщетно пытаясь силой взгляда остановить стадо железных коней и оставить его в живых.

Он вернулся с огромным букетом роз.

— Еще вчерашние не завяли, а ты уже новые покупаешь!

— Я буду каждый день покупать тебе цветы. Он поцеловал меня в щеку, но уже чуточку ближе, чем в прошлый раз, к уголку губ. Мы словно случайно соприкоснулись телами, на мгновение дольше, чем положено при случайном столкновении.

— Как прошел день?

Я уже привыкла, что Дамир интересуется всем происходящим со мной.

— Отлично, сегодня подали документы на тендер для одного министерства. Судя по всему, у нас лучшее предложение. У меня огромные шансы выиграть конкурс и заключить контракт на миллион!

— Нет ничего проще, ведь ты со мной! Хочешь, я сделаю так, чтобы ты выигрывала все конкурсы?

— А я и так в этом году выиграла все конкурсы, ну кроме тех, где результат был известен заранее.

— А зачем тогда участвовать? — удивился Дамир.

— Так, на удачу. Всегда верю в случайный фарт.

— Удачи не бывает. Все предопределено. И не всегда — конкурсной комиссией.

— А воля? Разве человеческая воля не может влиять на судьбу?

— Воля конкретного человека — нет. А вот воля тех, кто за ним стоит, конечно.

Кто может стоять за человеком, то есть за мной? Мой нынешний босс, лучший политтехнолог всех времен и народов Сергей Громов? Или его высокие покровители в Совете Федерации или даже выше? В нашей политпиаровской тусовке говорят, когда Громов и Градова работают вместе, они высекают молнии… Вероятно, он знает о моем бизнесе больше, чем мне бы хотелось. Брусникин, видимо, треплется почем зря и на каждом углу.

Вообще я не люблю разговаривать с мужчинами о работе, о конкурсах и миллионах. У нас, как правило, есть более приятные темы для общения. Например, обо мне, о моих губах, зеленых кошачьих глазах. Об этом я готова слушать вечно… Здесь моя откровенность была скорее исключением. Просто его ДЕЙСТВИТЕЛЬНО интересовала я и всё, что со мной связано. Так бывает, думала я. В одной из миллиона случайностей.

— Для тебя важно побеждать в этих конкурсах?

— Конечно.

— Это приносит тебе деньги?

— Нет, лично мне не приносит. А моей конторе — да. Для меня это как компьютерная игра — переход с одного уровня на другой, я должна собрать все золото, нефть и самый главный приз — это черная зависть коллег, которые не могут понять, как блондинка с моими ногами способна быть великолепным топ-менеджером.

— Ой, и любишь ты себя, Градова!

— Да кто ж нас еще полюбит-то, кроме нас самих? — Я опять напропалую кокетничала и хвасталась.

— Я могу помогать тебе в бизнесе, — это прозвучало как заманчивое предложение. — Может, для этого мы и встретились, чтобы ты помогала мне, а я — тебе.

Мы сели за столик и заказали суши. Впервые за несколько лет, уже обретя обоняние и вкус к принимаемым яствам, я поняла, что суши — это невероятная гадость. Как я могла их есть по пять раз на неделе?

— Дамир, я даже не представляла, какая гадость — эта ваша сырая рыба!

— Хочешь, пойдем в другой ресторан?

Но я немедленно смягчилась, приняв один из любимых образов в моем арсенале — категорической покорности:

— Мне не важно ЧТО, важно — С КЕМ…

Он опять подыграл мне:

— Все-таки ты актриса. И ты мне все больше и больше нравишься.

Лучше уж я перейду к беседам на деловую тему. А то сорвется что-нибудь неподобающее и жалкое типа «И ТЫ. МНЕ. ТОЖЕ».

— Знаешь, бизнес для меня не самое главное… Я давно разочаровалась в обладании деньгами. Они не приносят того, чего я ожидала от них. Не делают меня счастливой.

— А что делает?

— Можно, я пока не буду об этом говорить? Я помнила басню про ворону и сыр. Быстро же уволокла хитрая лисица кусочек итальянской горгонзолы! Признаваться в таком малознакомому мужчине? Не исключено, что это сработает хлеще стриптиза с мулатами в клубе «Нирвана». Но он словно понял, о чем я.

— Ты читала «Фауста» Гёте?

— Я даже Пушкина читала… «Мне скучно, БЕС…».

— А если бы к тебе пришел Мефистофель, чтобы ты попросила у него?

— А я могу, в отличие от Фауста, остановить мгновение, если оно прекрасно? То есть это должно быть какое-то конечное желание? В смысле, его исполнение не повлечет за собой моей смерти, как у Гёте?..

Он не ответил. Или я не дала ему ответить.

— У меня есть мечта…

Я все-таки сделала паузу… Я вообще мало кому говорю об этом, не хочу дорисовывать штрихи к портрету неуравновешенной женщины со странностями, но я рискнула. С Дамиром я почему-то все чаше и чаще шла ва-банк. Вместо того, чтобы «смолчать и сойти за умную», я, наоборот, выплескивала на него эти лишние «штрихи». С одной стороны, это давало мне долгожданное чувство свободы — быть собой, другой, иной, не такой, как все, — и избавляло в дальнейшем от необходимости рисовать какой-то положительный и заурядный образ. Рассказ про «Нирвану» стал неким тестом — насколько глубоко я могу пустить этого человека в ту, темную сторону моей души, которую скрывала от всех, опасаясь, что мужчина, познав ее, в ужасе отшатнется.

— Я мечтаю писать книги. Я все время пишу маленькие рассказы в Интернете. У меня уже две тысячи читателей. Но я работаю в малом жанре. Короткие новеллы, на большее просто нет времени. А я… мечтаю… чтобы мои книги выходили бешеными тиражами, как у Джоан Роуллинг.

— Что тебе надо для этого? Время?

— Не только время. Талант, вдохновение, опять же фарт… Мне кажется, что у меня есть талант — я чувствую слово. Знаешь, это трудно объяснить, я на вкус его чувствую, в отличие от пищи, вкус которой я только сейчас начинаю воспринимать рецепторами. Я чувствую вкус фразы, звучание каждой ноты в ее аккорде. Я могу играть ею, как ювелир, занимаясь огранкой драгоценного камня. И мне это нравится.

— Если нравится, значит, ты будешь писать книги. Ты знаешь, что Мефистофель — это демон, который помогает творческим людям. И Пушкин и Гете об этом знали. Потому что Мефистофель стоял за их спиной, когда они писали свои стихи.

Мне понравился этот киношный образ. Сидит Иоганн Вольфганг фон Гете, а за его спиной — прекрасный демон с лицом Аль Пачино, нет, с лицом Кости Хабенского с благородной сединой у висков, и направляет гусиное перо… Игру моего воображения Дамир прервал одной из своих фирменных «лекций», которых я уже немало прослушала:

— Всего демонов — тринадцать. Как и апостолов. Азазель помогает ученым, Амдусциас — покровитель музыкантов, Асмодей помогает прийти во власть, Астарот, на самом деле это богиня женского полу Астарта, или Иштар, — это демон сладострастия, Бегемот — демон, пробуждающий в людях звериную дикость. Ваал, он же Вельфегор, требует кровавых жертв. Велиал — дает удачу любителям азартных игр. Вельзевул — второй демон после собственно Люцифера, покровитель гордыни… Каждый из них имеет свою сферу «ответственности», один отвечает за деньги, другой за силу, третий за сексуальность… Если кто-нибудь из них начинает помогать человеку, тот обретает возможности, которые может дать ему «союзник».

— Прости, ты так говоришь, будто можно выбирать — деньги или секс?

— Конечно, можно.

— Но как? — Мне показалось, что Дамир знает ответ на мой вопрос, но пока не хочет делиться со мной.

И он подтвердил догадку:

— Придет время, я тебе все расскажу.

— А бывает так, что у человека несколько демонов?

— Конечно, и тогда он имеет и деньги, и обожание, и поклонение, и власть. У Пугачевой одиннадцать демонов, а у Путина — девять.

— Ты говоришь, обожание, а не Любовь?

— Любовь — это чувство белых. А демоны относятся к миру черных. Можно быть сексуальной, и к твоим ногам мужчины станут класть все блага этого мира. Но любовь с помощью демона получить нельзя.

— Тогда мне не очень интересен этот мир. Я всегда искала любовь.

— Любовь — это эмоция, а эмоции разрушают жизнь. Тот, кто любит, зависим и слаб. Он боится потерять объект своей любви. А если его бросают, он превращается в НИЧТО, в зомби, мысли которого заняты только одним — вернуть, заполучить, пользоваться единолично. Я предпочитаю партнерство, диалог на равных, понимание, взаимопомощь. Я любил, и меня бросили. Меня растерли, вышвырнули, как ненужную вещь, и пройдя через все муки ада, сделал для себя выбор — я ищу СВОЮ ЖЕНЩИНУ, но это не означает, что ЛЮБОВЬ. Я хочу иметь семью, но это не означает, что я стану собственностью или захочу превратить в собственность ЕЕ. Главное — свобода и развитие. Если мне повезет и я найду такую женщину, вместе мы перевернем этот мир.

Он говорил о том, что казалось мне логичным, правильным и честным. Но моей религией была Любовь. Языческим божеством, которому я поклонялась. Я понимала разумом, что партнерство — это более здоровая и социальная форма существования, но отказаться от романтического восприятия мира и принять отношения между мужчиной и женщиной не любовные, а «партнерские», я пока была не готова.

Более того, я хорошо помнила таблицу Теппервайна, в которой он описал симптомы Любви и Зависимости:

Зависимость препятствует индивидуальному росту — Любовь помогает развиваться вдвоем.

Зависимость — это постоянный страх потери партнера. Любовь зиждется на доверии.

Зависимый человек хочет изменить другого, а влюбленный принимает его таким, как есть…

Любовь живет настоящим и открыта для будущего…

У меня на любой случай припасена теория, цитата, учение, таблица, но это ни разу не сослужило доброй службы. Дамир как-то по-своему трактовал эти понятия — он говорил о Любви как о Зависимости. А то, что Теппервайн называл Любовью, он приравнивал к Партнерству… Но до определенной поры я прощала ему «нестыковки».

— Ты говоришь, что любил, но тебя бросили. Ты можешь рассказать, почему?

— Хочешь поговорить об этом? — Он улыбнулся, но впервые это была совсем невеселая улыбка. — Потому, что сначала она хотела быть со мной каждую минуту, и мы оба бросили работу и не расставались несколько недель. Потом кончились деньги. И она стала говорить, что все мужики зарабатывают и покупают цацки своим женам, а я целый день не вылезаю из постели. Я начал работать день и ночь, у меня было по пятнадцать клиенток в день — массаж спины, антицеллюлитный массаж, спортивный, лечебный, энергетический… Потом я увидел, как она трахается в «Альфа-Ромео», который я подарил ей на свадьбу… Я ушел, она умоляла вернуться, говорила, что любит, что жить не сможет без меня… Я ждал несколько недель. Приехал в наш общий дом, открыл дверь своим ключом. Ко мне навстречу вышел тот самый хрен. «Ты кто?» — спросил я его. «Муж». Я бросил ключи и ушел. Ушел навсегда. Она еще звонила, что-то пыталась объяснить, но я предпочел не вникать. Она сказала, что у меня не будет женщины лучше ее. НИКОГДА. А она была ведьмой, возможно, она знала, о чем говорила…

Я видела, что он испытывает почти физическую боль. Хотя прошло достаточно времени, чтобы отболело. Обида. Мужчины не могут быть нелюбимыми. Они глубже, чем женщины, переживают измены. Мы чувствуем, что нас разлюбили. Они чувствуют, что его любимую трахает другой. Это принципиально разная БОЛЬ. Не исключаю, что от одного этого можно свихнуться. Конечно же, она ведьма — как она могла бросить моего милого умного Дамира? Просто она ведьма, и этим все сказано.

— Знаешь, я не хочу, чтобы твое или мое прошлое мешало нам получать удовольствие от того, что за окном июль, на столе вкусное вино, твоя ладонь в моей руке. — Он нежно коснулся губами кончика моего носа. — Мне нравится, как ты улыбаешься, я хочу все время видеть твою улыбку.

Я опять посмотрела в зеркальце. Я действительно все время улыбаюсь…

— А ты знаешь, что зеркало — это изобретение дьявола?

— Как это?

— Зеркало — это символ привязанности к своей личности. Он считал, что человека нельзя оставлять в одиночестве, и подарил ему свое отражение…

Зачем я воспроизвожу все наши диалоги? Потому что давно не говорила с мужчинами о чувствах, о прошлом и будущем, их никогда не интересовал мой внутренний мир, да и сама старалась меньше знать о них.

Мои подруги шарились по карманам, залезали в мобильник в поисках компромата, просто чтобы ЗНАТЬ. Они никогда не пускали в ход добытые незаконным способом улики — чтобы не дать повода для разрыва. Они хотели знать, чтобы предотвратить катастрофу и не позволить ввести себя в заблуждение. Я же не хотела знать, чтобы позволить мужчине казаться таким, каким он хочет, — так проще.

Но с Дамиром было иначе. Мы познавали друг друга глубже и глубже, ныряя в скрытые от чужих глаз лабиринты, держась за руки и помогая друг другу обходить острые углы. Наверное, так бывает в жизни, когда двое, пройдя через Преисподнюю поруганной любви и нечеловеческих мук одиночества, вдруг находят того, рядом с кем можно не бояться снять хитиновый панцирь, довериться, допустить очень, очень близко — к самому центру своей Вселенной.

Мы шатались по Покровке, Мясницкой, Дмитровке. Вечерний город принимал нас, как дом, который соскучился по шумным гостям. Его глаза светились. Я смотрела в него как в зеркало, и мне казалось, что мои глаза излучают такой же свет.

Навстречу шли две девушки — лет по двадцать, не более… Одна из них сказала: «Смотри, какая красивая пара!» Он посмотрел на меня и еще сильнее сжал мою ладонь.

— А ведь это правда?

— Просто мы с тобой выглядим как подростки, тебе не кажется?

— А мне всегда говорили, что я не повзрослею.

— Точно, и Брусникин так говорил: «Дамир — большой ребенок».

— А что еще говорил тебе Брусникин?

— Что ты очень хороший массажист. Что ты хороший друг. Что ты бывший мусульманин. А вообще мне почему-то показалось, что он словно извиняется передо мной. Как бы заискивает. Как будто он заинтересован, чтобы мы с тобой познакомились.

— Конечно, он ревнует ко мне свою жену. Он даже провожает ее, когда Нина приходит ко мне на массаж. А если он познакомил со мной тебя, то вроде теперь можно быть спокойным — если мы будем встречаться, значит, между мной и Ниной ничего нет. Банальная проверка «на вшивость».

Мы опять расстались возле моей машины, которая вновь была полна ароматом роз. Он обнял меня — в этот раз немного более интимно, я опять почувствовала хорошо накачанную грудь под майкой.

«Ты озарила мою жизнь своим появлением. Котенок, мне тебя уже реально не хватает. Я благодарен Интернету за то, что я встретил тебя. Когда мы не видимся, мне кажется, что я пропускаю важные страницы в любимой книге». Я засыпала с очередной его эсэмэской.

Танец надежды

— Ты должна отключить голову. Пока ты думаешь, как выполнять движения, ты не танцуешь. Отдайся музыке, подчинись ей, наполни вибрацией каждую клетку тела. — Азали не просит, а требует, видя мою сегодняшнюю погруженность в себя. — Взмах, поворот, голову выше, к небу! Ты все время смотришь вниз, как будто боишься оступиться. Поверь в себя. Забудь, что ты стоишь на земле, как птица оторвись. Лети, поймай поток ветра!

Музыка замирает, потом опять учащается барабанный пульс.

— Медленнее. Плети, как кружево, танец, петля к петле, маленькие, большие стежки. Кружись. Быстрее, еще быстрее! Так закручивается спираль жизни, и ты уже не можешь остановиться. Иди навстречу мечте, верь и надейся, и не бойся ничего. Откройся своему чувству. Пусть смывает потоком все, что может ему помешать.

Азали подходит ко мне, касаясь спины между лопатками.

«Почувствуй — они здесь, твои крылья, расправь их и взлетай!»

Я вижу в ней птицу, вижу ангела, который спустился ко мне на землю, чтобы рассказать о том, что есть надежда… Я опускаюсь на колени, благодарно складывая руки. Спасибо, Господи, что ты даешь силы дышать, любить, танцевать…

Самиздат

Утром я поехала в больницу — уже четвертую неделю мне через день ставили капельницы. Восстановительная терапия после воспаления легких, которое я перенесла зимой на ногах. Командировки, митинги в Красноярске, каждую неделю куда-нибудь летели маленькие двухрядные «боинги» со мной на борту.

Нижний отдел, почти половина легких, в затемнениях, а я продолжаю курить по две пачки в день. Врачи обещают помочь, но я по-прежнему задыхаюсь, при глубоком вздохе резкая боль.

Как оказалось, атрофия половины легких не мешала мне жить, просто привыкаешь дышать вполсилы, чтобы не было больно. За полгода я привыкла набирать воздух в легкие небольшими порциями, как будто так и было всю жизнь. Но периодически, когда простужаюсь, начинаются хрипы в верхнем отделе, и вообще перестаю синтезировать кислород. В общем, я заплатила приличную сумму за убийственный курс антибиотиков вкупе с капельницами, и как все, что стоит больших денег, — такова была моя уверенность, — они должны были помочь.

Сестра ставит мне катетер в вену — потому что сначала закачивают озон в физрастворе, а потом делают лазерное облучение крови. Модная терапевтическая процедура, поднимающая иммунный статус организма. Чтобы не колоть вену дважды, ставят более толстую иглу и прикручивают ее пластырем к руке на уровне локтя. К этим «операциям» я уже привыкла, только врачи улыбаются — уже иголку вставить некуда, вены быстро приходят в негодность от постоянных проколов.

— Доктор, а я жить буду? — мрачно шучу я.

— А смысл? — как в анекдоте, отвечает мой человек в белом халате. — Будешь, будешь, мы и не таких на ноги ставим. Голова не кружится?

— Немного.

— Потерпи, осталось еще две капельницы. Меня начинало вгонять в сомнение — целый курс дорогущей терапии, а никаких изменений. При вдохе режет в груди. Но они все время говорят про какой-то «накапливающийся эффект» — то есть после одной процедуры ничего не почувствуешь. Нужно сделать курс, прежде чем станет заметно действие препаратов. Не исключено, что коммерческая клиника таким образом зарабатывает неплохие деньги. Типа курс закончен, пациент получил выписку и идет домой, ждать того самого «накапливающегося эффекта».

Мне затянули эластичным бинтом руку, я расправила рукав блузки и надела пиджак. Сегодня у меня конференция по информационной безопасности, надо успеть. Я засунула в прорезь автомата для кофе четыре монетки и нажала на кнопку с изображением «самый большой и крепкий». Бурно, как стиральная машина, аппарат что-то провернул у себя внутри, выплюнул бумажный стакан, высыпал сахар и наполнил его бурой жидкостью. Потом задумался и зачем-то выплюнул и деньги. Те самые четыре пятирублевые монеты, которые я скормила ему пару минут назад.

«Вектор удачи поменялся!» — это мой личный слоган для тех случаев, когда внезапно какая-нибудь сложная ситуация разрешалась или мне неожиданно везло.

Уборщица посмотрела на меня подозрительно, впрочем, я уже начала привыкать, что люди как-то странно «обнюхивают» меня, как будто я сделана из другого материала или прилетела с другой планеты. Наверное, раньше я бы воровато вытащила из ящичка для сдачи монеты и поспешила спрятать добычу, но тут я сделала вид, что так я поступаю всегда. Хорошо, что на дворе двадцать первый век, а то из-за доноса этой великодушной женщины со шваброй меня могли бы сжечь на костре по приговору святой инквизиции.

Я успела на второй доклад конференции. Думаю, первый был такой же скучный — говорили о конфиденциальной информации и способах ее сохранности. Нельзя пользоваться флэшками, отправлять мэйлы, выносить из офиса документы и печатать их на «общественном» принтере. Всюду могут быть враги. В общем, только так я, не страдая манией преследования, и обращалась с конфиденциальными бумагами. Более того, нередко оставляла их в ресторане по итогам деловых переговоров с клиентом. Возвращаясь через добрых пару часов, пыталась понять по глумливым лицам официантов, успели ли они сделать копии и отправить их в какие-нибудь правоохранительные органы или продать конкурентам за баснословные комиссионные.

Во время фуршета столкнулась с Брусникиным. Он явно ко мне потеплел и норовил затронуть личные темы.

— Ну как, вы встречались с Дамиром?

— Да. Мне он показался интересным.

— Неужели? — Вроде как удивился.

— Да, у нас много общих тем, мы поедем с ним в следующем году в Непал, и в целом я очень благодарна вам за весьма ценное знакомство.

Он как-то озадачился и готовил новые аргументы.

— А ты знаешь, что он черный маг?

— Ну… начала догадываться, — хотя к таким категоричным выводам я еще не приходила. — Он это серьезно?

— Не думаю, просто очень увлекающийся человек. Пока он чем-то увлекается, это серьезно. А так — у него все достаточно поверхностно.

Брусникин был человеком по-настоящему умным, то есть обладал энциклопедическими познаниями, эрудицией и высоким IQ. Для него поверхностными казались любые знания, поскольку сам он изучал любой вопрос досконально и, как выпускник философского факультета МГУ, обладал серьезным багажом разного рода полезных сведений. Я с ним частенько консультировалась, несмотря на то, что он смотрел на меня свысока. Я не гордая, когда мне нужно решение, я готова задействовать любой ресурс, даже великолепный мозг Вадима Брусникина…

Вернувшись в офис, я быстро расправилась с нападавшими в электронный ящик письмами, сделала несколько звонков, раздала поручения и назначила сроки. Все было в соответствии с «таймингом». Как обычно.

Открыла Яндекс и набрала в поисковой строке ключевые слова «Черная магия». Объявления, сайты магических салонов. «Приворот 100%. Заговор на удачу… Вы чувствуете, что Вы перестали управлять своей судьбой, удача отвернулась от Вас, Вы потеряли любовь и надежду. Мы поможем Вам…» Весь этот мусор заполнял интернет, а значит, мысли и души людей, которые уже ни во что не верят, кроме как в какую-то сомнительную помощь извне.

Я искала другое. Изменила запрос. «Черный маг, страх, манипуляция». И практически сразу нашлось то, что нужно. Точнее, я не совсем понимала, что ищу, и какой-то конечной цели не преследовала. Просто мне надо было изучить предмет.

Признаюсь, я ничего не знала и никогда не хотела знать про магов. Более того, я даже не представляла, что они бывают черными, белыми или то, что они вообще существуют. Но это моя привычка — сталкиваясь с неизвестным мне понятием или явлением, обращаться к Всемирному разуму и искать в интернете ответы. Мой вопрос, который я еще не сформулировала для себя, но он уже начинал вибрировать где-то на уровне подсознания, — ПОЧЕМУ Я БОЮСЬ?

Это был немного странный документ, датированный 1980 годом, — инструкция по технике безопасности при общении с магами, «Блеск и Нищета магов», так называемый самиздат. Инструкция содержала довольно профессиональную лексику, и это подтверждало, что ее автор не относился к «мракобесам», которые пишут и говорят о магии, а скорее, создавал некий реферат на заданную тему.

Конец ознакомительного фрагмента.